Наряду с мифом басня — один из древнейших жанров словесного искусства. Тексты басен мы находим на шумерийских и вавилонских клинописных табличках, находим в Библии. Но выделение басни в самостоятельный жанр, не зависимый от контекста, как в Библии, и не смешиваемый с пословицами и поучениями, как в Шумере и Вавилоне, произошло лишь в Греции.
Сложившаяся форма басни с устойчивым кругом мотивов, персонажей и моральных толкований появляется в греческой литературе в VIII—VI вв. до н. э. Именно к этому времени относит предание жизнь легендарного родоначальника басни — Эзопа. Басня этого времени остается еще всецело устным жанром: твердой формы басни не имели, каждый рассказывал их по-своему и по какому-либо конкретному поводу. В таком виде басня переходит из устной речи и в первые произведения письменной литературы.
Первую бесспорную басню в греческой литературе мы находим в VIII в. до н.э. у Гесиода («Труды и дни», строки 202—212): это — знаменитая притча (ainos) о соловье и ястребе (№4 по классификатору Б. Э. Перри, здесь и далее номера приводятся по этому классификатору), обращенная к жестоким и несправедливым властителям. Здесь мы уже видим и животных-персонажей, и действие вне времени и пространства, и сентенциозную мораль в устах ястреба. В следующем столетии баснями пользуются ямбические и лирические поэты: Архилох, издеваясь над человеком, который обманул его и поплатился за это, напоминает ему притчу о лисе, которую обидел орел и был за это наказан богами (№ 1), а другому своему недругу он рассказывает притчу о лисе и обезьяне (№ 81). Поэту Стесихору Аристотель приписывает выступление перед гражданами города Гимеры с басней о коне и олене (№ 255) применительно к угрозе тирании Фаларида. «Карийскую притчу» о рыбаке и осьминоге (№ 361), по позднейшему свидетельству, использовали Симонид Кеосский и Тимокреонт. Встречаются в скудных отрывках, сохранившихся от поэтов этого времени, и другие басенные темы (№ 17, 142, 196, 215, 358, 360).
Греческая литература классического периода (V—IV вв. до н. э.) уже опирается на вполне сложившуюся традицию устной басни. Эсхил использует басню в трагедии: сохранился отрывок, излагающий «славную ливийскую басню» (logos) об орле, пораженном стрелою с орлиными перьями (№ 341). В комедии же басня оказалась еще более кстати: у Аристофана в «Птицах» Писфетер в разговоре с птицами блистательно аргументирует баснями Эзопа о жаворонке, похоронившем отца в собственной голове (№ 362), и о лисице, обиженной орлом (№ 1), а Тригей в «Мире» ссылается на басню в объяснение своего полета на навозном жуке (№ 3); а вся заключительная часть комедии «Осы» построена на обыгрывании некстати применяемых героем басен и тому подобных цветков светского остроумия («эзоповские» и «сибаритские шутки», № 363—365). О том, как популярна была басня в ораторских речах в пору расцвета демократии, не приходится и говорить: тот же Аристофан в тех же «Осах» заставляет героя рассуждать, как приятно быть судьею и слушать, как тебя улещают наперебой судебные ораторы:
А иные и басню расскажут нам, а иные эзопову шутку...
Геродот пользуется басней в историографии: у него Кир поучает слишком поздно подчинившихся ионян басней о рыбаке-флейтисте (№ 11). Не чуждаются басен и философы: Демокрит поминает «эзоповскую собаку», которую погубила жадность (№ 133); охотно использует басни в своих беседах Сократ: у Ксенофонта он рассказывает басню о собаке и овцах («Воспоминания», II, 7, 13—14), у Платона он вспоминает, что говорила в эзоповой басне лисица больному льву о следах, ведущих в его пещеру («Алкивиад I», 123а), и даже сам сочиняет в подражание Эзопу басню о том, как природа связала страдание с наслаждением (№ 367). Платон же утверждает, что Сократ, никогда ничего не сочинявший, незадолго до смерти переложил в стихи эзоповы басни («Федон»), — рассказ, явно вымышленный, но охотно принятый на веру потомками.
Таким образом, в сознании греков классической эпохи басня уже отчетливо выделяется в самостоятельный жанр устной словесности: основной круг басенных сюжетов уже определен, эти сюжеты знакомы каждому и служат общим арсеналом средств аргументации. Меняется и терминология: если ранее употреблявшийся термин ainos подчеркивал в басне элемент поучительности, связанный с единичным контекстом, то вытесняющие его термины mythos и logos подчеркивают в басне элемент вымысла (mythos) или прозаического изложения (logos), не зависящие от её конкретного применения. Басенные сюжеты начинают служить предметом пародии (у Аристофана), т.е. они уже настолько привычны публике, что их условность может восприниматься даже иронически. Внутри жанра басни начинают различаться различные виды и подвиды: ливийская басня, сибаритская басня и т. д. Наконец, с понятием басни теперь связывается представление об основоположнике этого жанра — как с жанром эпоса связывалось имя Гомера, с жанром ямба — имя Архилоха и т. д. Таким основоположником в представлении греков стал Эзоп, имя которого с этих пор навсегда закрепилось за басенным жанром; где мы говорим: «басня», грек говорил: «Эзопова басня».
***
Расцвет русского басенного искусства приходится на эпоху русского Просвещения, и представлен именами В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова, И. И. Хемницера, И. И. Дмитриева, И. А. Крылова.