А. Маздорф. Басни

По изд.: Русская басня XVIII—XIX века — Л.: Советский писатель, 1949

Второстепенный провинциальный поэт-чиновник 1810-х годов Александр Карлович Маздорф пользовался известностью как баснописец, хотя отдельного издания басен не оставил, печатая их преимущественно в «Вестнике Европы» и «Благонамеренном». Умер он в 1820 году в Симбирске в чине титулярного советника, в тяжкой бедности.


По изд.: Русская басня XVIII-XIX веков — Л.: «Советский писатель», 1977


По публикациям в «Вестнике Европы»3


По другим источникам4

* * *

КУРИЦА И ЛЯГУШКА

«Соседка! — курице лягушка говорила, —
     Ты всех нас криком оглушила!
К чему кудахтанье такое поднимать?
Неужто для того, чтоб этим весть подать,
Что ты снесла яйцо?.. Какая же смешная!
Яйцо! Уж подлинно в том важность пребольшая,
И стоит, чтоб кричать...» — «Да, — курица в ответ,
     Снесла яйцо! В том важности и нет;
          Но счастливой себя считаю,
     Что я для тех полезною бываю,
          От коих, пищу получаю;
          А.ты, позволь спросить,
Чем кваканье свое могла бы извинить?»


ПОРТРЕТ ЛЬВИЦЫ

          Лев, царь зверей,
Списать портрет со львицы, дочери своей,
Мартышке заказал. И вот она трудится,
               Суетится,
     И так и сяк пред львицею вертится.
          То бровки проведет,
          То вдруг опять сотрет,
          Отскочит, приседает,
          То краски подбирает
          Иль, сморщаоь, кисть меняет...
          Ну, словом, ей хлопот,
     Как говорится, полон рот!
И львица уж терпение теряет...
     Но вот готов портрет...
Приходит лев, за ним же вслед
          Судьи — ценить творенье.
          «Есть сходство тут, —
          Судил верблюд. —
     Пропущено одно лишь украшенье:
Горба недостает!» — «Рогов!» — олень сказал.
     «Неправда! — слон прервал. —
Нет только хоботу, а в прочем все прекрасно!»
               «Напрасно
          Толкуете вы так, —
     Осел примолвил. — Все пустяк!
     А, верно, согласитесь сами,
Что львица несколько обижена ушами. . .
     Их надо бы длинней пустить!» —
          «Тебе ль судить
     И свой выказывать умишко? —
     Сказал насмешливо зайчишко. —
Напротив, никакой ошибки нет в ушах!
     Ошибка вся в одних глазах,
И львица бы тогда была еще милее,
     Когда б глаза провесть косее!» —
«Не надо вовсе глаз! — добавил крот. —
     Царевна не урод!»


ОСЕЛ ВО ЛЬВИНОЙ КОЖЕ

          Во львину кожу нарядился
     Осел и льва задумал представлять!
          (По-свойски, на ослину стать.)
Но как бы ни было, пред ним и барс смирился,
               Ослу поклон!
                    А он
               И пуще возгордился!
          И рыло к верху. «Прочь! — кричит. —
          Дорогу мне, дорогу! Я сердит!
Я лев, а не осел!» — «А! а! — лиса сказала,
Которая за ним давно уж замечала. —
          Не страшен же твой гнев!
          Льву надобности нет хвалиться
               И, что он лев,
     Кричать! Ну долго ль ошибиться?»
          И наглеца открыла всем.
               Окончилося тем,
Что кожу львиную с осла содрали
И от себя с насмешками прогнали.

И вы, я думаю, львов эдаких видали?

 

* * *

 

ТРУБАЧ

Во время одного жестокого сраженья —
A у кого, и с кем, такого поясненья
Вы и не требуйте! я знаю только то:
Попался в плен трубач. «Друзья мои! за что, —
Так он упрашивал, — меня вы взять хотите?
Ну сами рассудите,
Чем мог вредить я вам? ни сабли, ни ружья,
Ни пистолетов, ни копья
Нет у меня,
Хоть обыщите!»
Ему в ответ: «Не спорим в том с тобой;
Но ты своей трубой,
Которою других к сраженью возбуждаешь,
Не меньше бед нам причиняешь!»

Опасен и советник злой.

(1815)

ВЕ, 1815, ч. 80, №7, с. 259. На сюжет одноименной басни Эзопа

 

БЕКАС, СНЕГИРЬ И ВОРОН

Бекас летал, летал по чуждым сторонам,
Но скучился и утомился
И в лес родимой возвратился
К своим знакомым и друзьям.
A те Бекаса обступили,
И рассказать его просили,
Что видел он и что хорошего узнал.
«Счастлив! — Снегирь ему сказал. —
Ты видел то, чего мы с роду не видали!
Ты веселился там, — мы здесь скучали…
И можно ль не скучать?
Какая сторона и местоположенье!
Пустыня здесь, уединенье!
Да это б ничего; но птичники, стрелки,
Приманки тайные, силки,
Злодеи  Коршуны грозят всегда бедою!
С спокойною душою
Нельзя минуты здесь прожить!
Пришлось дни горькие влачить!
Ей, ей, наскучило! Когда бы только можно,
Давно вспорхнул бы сам в прелестные края.
Но как быть? Поневоле должно
Томиться и скучать! Лететь нельзя!
Ну как друзей, родных оставить?
Лишь к горю горя им прибавить».
— «Ах! — отвечал Бекас. —
И там, где я бывал, беды, поверьте, те же;
И там, друзья мои, не реже
Губят, стреляют, ловят нас!
Такие же стрелки, такие ж птицеловы,
Такие ж сети, ковы,
Силки и коршуны!… Уж ныне век таков!
Везде опасности! Вот если бы мы жили
В век наших прадедов, то, верно б, не тужили
И не страшились бы силков,
Иль птичников, или стрелков…»
— «Не врите пустяков! — так Ворон устарелый,
Проживший с сотню лет,
И знавший опытностью свет,
Бекаса перервал. — Ваш разум несозрелый
Еще не в силах рассуждать!
Старинный век хвалить и новый охуждать
Лишь опытности можно!
Впредь, помните совет:
Когда болтлив — болтай, но только осторожно.
В веках, поверьте, нет
Различия нимало!
Что ныне, то и встарь бывало;
И сети, и стрелки,
И птицеловы, и силки
Бывали, есть везде и будут вечно!
Вы сомневаетесь конечно;
Но вот еще пословица для вас:
Там только хорошо, где нет лишь нас!»

(1815)

ВЕ, 1815, ч. 82, №14, с. 104.

 

ЭЗОП И ОСЕЛ

Осел к Эзопу приступил.
— «Послушай, — говорил, —
Зачем меня так в баснях унижаешь?
Ты умным никогда осла не представлял;
Но всякой раз таким невежей выставляешь,
Что наш несчастный род у всех насмешкой стал!
Друг! сделай одолженье,
Поправь вину свою и в баснях обо мне
Дай выгодное мненье!
Заставь меня, хотя во сне
Словечко умное промолвить».
— «Такую просьбу мне никак нельзя исполнить, —
Эзоп на это возразил. —
Когда бы в баснях ты умно заговорил,
Я был бы жалкой сочинитель!
И, верно б, всякий заключил,
Что я уже — осел, а ты — нравоучитель».

(1819)

Бл, 1819, ч. 6, №9, с. 137. На сюжет басни Лессинга Aesopus und der Esel.

 

ГОРОДСКАЯ МЫШЬ И ПОЛЕВАЯ

Случилось к Мыши полевой
Зайти когда-то городской.
«Ах! милая моя! ты жизнь ведешь страдая! —
Со вздохом говорит, знакомку обнимая. —
,Я с грусти б умерла,
Когда бы здесь жила!
А ты — не надивлюсь! — довольна, весела.
Иль, может быть, привычка?»
— «Ты ошибаешься: мне столько горя нет, —
Ей та в ответ. —
Но что с тобой, скажи? Ты высохла как спичка.
Знать, городская жизнь различна с полевой!
Здесь царствует покой;
У вас же, думаю, заботы бесконечны…
А от забот нельзя не похудеть.
Не гневайся; мы здесь чистосердечны:
Ты так худа, что страшно и смотреть!
Или больна была?» — «Да… я недомогала, —
С запинкою вострушка отвечала. —
Но засиделась я, мне время и домой».
— «Да посиди со мной;
Уж тотчас и бежать!» — «Мне, право, недосужно.
Еще в местах двух–трех быть нужно…
Я б рада…» — «Ну, прости». — Простились, обнялись,
Друг друга в рыльце чмок еще, и разошлись.
Неделю погодя, затворница решилась
Узнать житье-бытье знакомки городской;
Простившись со своей смиренною норой,
Тихонько поплелась и кой-как дотащилась.
Хозяйка вне себя! на шею гостье прыг,
Целует, обнимает,
В любви своей и в дружбе уверяет.
«Садись-ка, гостьюшка, садись, а я вот вмиг
Попотчую тебя; уж прямо одолжила!
А я лишь об тебе с друзьями говорила.
Жалела, милая, жалела все тебя!
Ты погребла себя;
Живешь почти в тюрьме, без всяких наслаждений,
Без всех увеселений,
Какая это жизнь! Послушайся меня:
Оставь поля свои, оставь уединенье!
Ну, сделай одолженье,
Переселися к нам,
Своим друзьям:
Мы в роскоши живем, нужды совсем не знаем;
Сыр, сало… словом, все запасено у нас.
Веселье ж каждый час!
И часто в радостях опасность забываем».
— «Опасность? Разве есть?» — «Да… иногда…
Случается…. но редко, не всегда….
И где, скажи сама, опасности минуешь?
Но, милая, ведь ты, конечно, здесь ночуешь?
Я в том уверена… не время ль нам поесть?
Изволь сюда подсесть,
Вот видишь ли: и хлеб, и сыр, и солонина
И рыба есть; вот стерлядь, осетрина…
Всё, всё ты здесь найдешь! покушай, не чинись».
Но только лишь они за пищу принялись,
Еще куска не съели,
Как двери с шумом заскрыпели
И вдруг в чулан —
И Ключница и Кот буян,
И прямо на Мышей; но Мышки ускользнули.
Однако же с трудом… насилу отдохнули!
Но вот  по-прежнему в чулане тишина;
Кота и Ключницы как будто не бывало.
Полегче мышкам стало.
«Ты, гостьюшка моя, конечно, голодна, —
Хозяйка говорит. — Не хочешь ли покушать?
Спокойно, тихо здесь; изволь сама послушать,
Кота и Ключницы давно в чулане нет».
«Спасибо! — та в ответ. —
Изволь-ка здесь одна с богатством оставаться.
Пусть все переде тобой!
А я в тюрьму свою хочу скорей убраться:
Где Ключница и Кот, какой мышам покой!»

Друзья любезные! Согласны ль вы со мною,
Что счастье средь забот не может процветать?
Где нет спокойствия, там счастью не бывать!
Один лишь селянин с невинною душою,
Под мирну сень лесов навек уединясь,
От злобы, суеты, коварства удалясь,
Беседует в глуши с сокровищем бесценным.
О вы, поля мои! мой скромный уголок!
По гроб останусь я вам другом неизменным.
Простите, суеты, и роскошь, и порок;
Простите, хитрости, заботы, обольщенья!..
О вас ли думать мне в раю уединенья!

(1819)

Бл, 1819, ч. 6, №9, с. 348. На сюжет басни Лафонтена Le Rat de ville et le Rat des champs .

 

* * *

 

Два Чижа.

                                 "Что такъ унылъ!
                                 Головку опустилъ,
             Сидишсь задумавшись, въ глубокомъ размышленьи?
                                 Иль скучно въ заточеньи?"
             Такъ старый Чижъ однажды говорилъ
             Малюткѣ Пипинькѣ, товарищу неволи:
             "Напрасно ты грустишь! повѣрь мнѣ, лучшей доли
             Я въ вѣкъ бы нежелалъ! насъ кормятъ и поятъ,
                                 И намижъ дорожатъ.
             Чего еще хотѣть? А ежели случится
             Тебѣ, иль мнѣ, хотя немножко занемочь,
             Какъ много милая Алина суетится!
             И какъ старается то тѣмъ, то симъ помочь!
             Ну право ни за что свободы не желаю!
                      И клѣтку, гдѣ сижу,
                       На лучшій садъ не промѣняю.
             Здѣсь я безъ всѣхъ заботъ, о пищѣ нетужу,
                                 Надъ ястребомъ смѣюся,
                                 И птичника съ силками небоюся!
             Однѣ лишь песѣньки и радость на умъ." --
                                 Но все въ тюрьмъ!
             Со вздохомъ Пипинька на это отвѣчаетъ:
                                 До песѣнекъ ли тамъ,
                                 Гдѣ нѣтъ свободы намъ,
                       Гдѣ сердце унываетъ?
                       Ни слова о тебѣ; -- твой вѣкъ
                                           Уже прошелъ;
                       Ты волей насладился,
                       Любилъ и веселился.
             Но тотъ, кто въ цвѣтъ лѣтѣ въ неволѣ заключенъ,
                       И съ милой разлученъ,
             Небудетъ никогда согласенъ въ томъ съ тобою,
             Что можно радости въ оковахъ находить,
                       И что довольну можно быть
                                 Тюрьмою.

Симбирскъ.
А. Маздорфъ.

 

Дворная Собака и Комнатная.

             Пожалуй ужъ скажи, приятель дорогой,
                       Какою ты дошолъ тропой
             До тѣхъ большихъ наградъ, которыя имѣешь?
             Науку въ свѣтѣ жить ты вѣрно разумѣешь!
             Такъ нѣкогда Азоръ Земиркѣ говорилъ:
             Мнѣ право мудрено! тебя всегда ласкаютъ,
             Тебя ошейникомъ богатнымъ украшаютъ,
                       А оно мнѣ совсѣмъ не вспоминаютъ!
             А яль хозяевамъ усердно не служилъ?
             Не такъ какъ ты; твое вѣдь все и дѣло --
                       Могу сказать я смѣло --
                       Подъ часъ, съ котенкомъ поиграть,
                       Чтобы господъ увеселять,
                       Иль мячикъ брошенный поднять,
                       Иль лаяньемъ гостей пугать:
             Вотъ только и заслугъ! Межъ тѣмъ какъ я безсмѣнно,
             Лежу на привязи, остерегая дворъ,
             И господамъ служу всей правдой, неизмѣнно!
                       "Ахъ, глупенькой Азоръ!
                       Земирка отвѣчаетъ:
             Усердьемъ рѣдко кто награды достигаетъ.
                       На ето не глядятъ,
                       Что службой бременятъ,
                       Что должность исполняешь.
             Хотя весь вѣкъ трудисъ, въ трудахъ изнемогай:
             Но если вздоръ болтать искусства ты незнаешь,
                                 Наградъ неожидай.

Симбирскъ.
А. Маздорфъ.
"Вѣстникъ Европы", No 12, 1811

 

Мужикъ, мыши и котъ.
Басня.

             У мужика въ чуланъ сыръ хранился,
                       Но всякой день находитъ онъ,
                       Что мыши сыръ его со всѣхъ сторонъ
             Скребутъ и портятъ. Вотъ мужикъ за умъ хватался!
                       Несетъ кота въ чуланъ,
                       И съ сыромъ запираетъ.
             Теперь заплотите плутовки за изъянъ,
                       Съ собою разсуждаетъ:
             Мой котъ васъ всѣхъ переберетъ! --
             Дня два спустя, смотрѣть свой сыръ приходитъ.
                       Чтожъ?... сыру вовсе не находитъ;
                                 Съѣлъ котъ! --
   
                       Куда какъ худо поступаютъ,
             Что иногда воровъ къ воришкамъ приставляютъ!

Мздрфъ.
Симбирскъ.
"Вѣстникъ Европы", No 5, 1814

 

Змея и Угорь.
Басня.

                                 "Не правда ли, что я",
                                 Предъ угремъ хвасталась Змѣя:
                                 "Наружностью красива!
   "Какая кожица! какія краски, цвѣтъ!
   "Вся будто въ золотѣ! блещу! А ты, мой свѣтъ...."
                                 -- Напрасно такъ спесива!
                       Хвастуньи рѣчь тутъ угорь перебилъ:
             Конечно спору нѣтъ: наружностью сіяешь;
             Но ахъ! внутри за то опасный ядъ скрываешь.--
                       Къ змѣѣ бы изъ людей иныхъ я примѣнилъ;
                                 Да лучше удержуся;
                                 Ихъ яду я боюся!--

А. Маздорфъ.
"Вѣстникъ Европы", No 15, 1812.

 

Трубачъ.
Бacня.

             Во время одного жестокаго сраженья --
             (A у кого , и съ кѣмъ? такого поясненья
             Вы и не требуйте! я знаю только то:)
             Попался въ плѣнъ трубачъ. "Друзья мои! за что"
             Такъ онъ упрашивалъ: "меня вы взять хотите?
                                 Н сами разсудите,
             Чѣмъ могъ вредить я вамъ? ни сабли, ни ружья,
                       Ни пистолетовъ, ни копья
                                 Нѣтъ у меня,
                                 Хоть обыщите!"
             Ему въ отвѣтъ: -- Не споримъ въ томъ съ тобой;
                       Но ты своей трубой,
             Которою другихъ къ сраженью возбуждаешь,
                       Не меньше бѣдъ намъ причиняешь!
 
                       Опасенъ и совѣтникъ злой.

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.

   

Рыбакъ и Охотникъ. 

                                 Осеннею порой
                       Въ день пасмурной, сырой,
                       Лука, рыбакъ убогой,
             Перекрестясь, въ рѣку закинулъ сѣть,
             Но неудачи кто привыкъ уже имѣть,
                                 Какъ ни старайся много,
             Въ дѣлахъ своихъ успѣху ненайдетъ.
             Вотъ сѣть онъ вытащилъ, а рыбы нѣтъ, каккъ нѣтъ!
                                 Бѣднякъ однакожъ укрѣпился,
             И хоть измокъ, прозябъ и утомился,
                                 А продолжалъ ловить.
             Случись Охотнику тѣмъ мѣстомъ проходить;
                       Увидя рыбака, къ нему подходитъ,
                                 И разговоръ такой заводитъ:
                       "Товарищъ, ты счастливѣе меня!
                       Ты деньгу даромъ добываешь;
             Закинешь только сѣть и -- рыбу вынимаешь*
                                 А я
                       Брожу, брожу, шатаюся, шатаюсь,
                       Не рѣдко ночи по лѣсамъ скитаюсь,
             Но мало прибыли! Вотъ утро проходилъ,
                       Истратилъ порохъ безъ остатку,
                                 Чтожъ застрѣлилъ?
             Щесть зайцовъ, рябчика, бекаса, куропатку,
             Трехъ утокъ, двухъ гусей...-- Чегожъ еще желалъ ? --
                                 Рыбакъ Охотника прервалъ:
             -- А я съ зари тружусь, и рыбки непоймалъ!--
 
                       Мы часто на судьбу пѣняемъ,
             Твердимъ: какъ счастливъ тотъ, какъ тотъ богатъ!
             Но никогда почти о томъ не разсуждаемъ,
             Что есть еще и насъ несчастнѣй во сто кратъ!

 

Мыши.

                       Двѣ мыши -- слабые умомъ --
             Изъ норки выбѣжавъ, по улицѣ гуляли,
                       И видя строющійся домъ,
                       Между собою разсуждали:
             "Ну, не смѣшонъ ли трудъ людей?
                       Не безполезноль ихъ старавье?
                                 Для насъ мышей
                       Такое строить зданье!
                                 Норы довольно намъ!"
             Подслушавши такое разсужденье,
             Мышь старая, другъ просвѣщенья,
             Сказала имъ: -- Безумцы! стыдно вамъ
             Смѣяшься надъ людьми и ихъ дѣла порочить!
             Ну, станутъ ли они для насъ строенье прочить?
                       Домъ етотъ для самихъ людей,
                                 Не для мышей,
                       А наше дѣло зданью удивляться,
                       Хвалить его творцовъ,
                       Жить смирно и остерегаться
                       Ловушекъ, кошекъ и котовъ!

 

Сверчокъ и Муха.

                       Въ избушкѣ дымной
                       Сверчокъ, крикунъ старинной,
             За печкой спрятавшись, что мочи есть кричалъ.
                       Въ избушку Муха прилетѣла,
                                 Къ Сверчку подсѣла,
                       И говоритъ ему: "Приятель, ты усталъ!"
             Поешь и ночь и день... а чей ты слухъ плѣняешь?
                       Крестьянской, грубой слухъ!...
                                 Ахъ, милый другъ!
             Ты можетъ быть еще домовъ большихъ незнаешь...
                       И какъ тебѣ за печкой здѣсь ихъ знать!
                                 Тамъ люди съ просвѣщеньемъ.
                                           Умѣютъ цѣну дать,
                                 И съ должнымъ награжденьеміъ!
             А что заслужишь здѣсь? Повѣрь мнѣ, ничего!
                       И пѣть-то для кого?
             Переселись туда, послушайся совѣта,
                       И будешь удивленьемъ свѣта!"
                       -- Спасибо -- ей въ отвѣтъ Сверчокъ:
                                 -- За похвалы такіе!
             Но не пойду въ дома большіе!
                       Здѣсь, зная свой шестокъ,
             Кричу и тѣшусь я безъ опасенья.
             На что мнѣ похвалы, на что мнѣ награжденья?
                       Кричу не для другихъ, а для себя.
             Въ домахъ же тѣхъ, о коихъ ты мнѣ говорила,
                                 И столько расхвалила,
                       Врядъ съ честью примутъ ли меня.
             Я слышалъ нѣкогда въ простомъ народѣ,
                       Что у бояръ сверчки не въ модѣ!
             И тамъ не только насъ, и васъ гоняютъ, Мухъ!...
                                 Прости, мой другъ!
             Лети.... ищи забавъ у просвѣщенья!
             Тебѣ и похвалы, тебѣ и награжденья!.... --

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.
"Вѣстникъ Европы", No 11, 1815

 

Бекасъ, Снигирь и Воронъ.

             Бекасъ леталъ, леталъ по чуждымъ сторонамъ,
                                 Но скучился и утомился
                       И въ лѣсъ родимой возвратился
                       Къ своимъ знакомымъ и друзьямъ,
                                 A тѣ Бекаса обступили,
                                 И разсказать его просили,
             Что видѣлъ онъ, и что хорошего узналъ.
                       "Счастливъ!" Снигирь ему сказалъ:
             Ты видѣлъ то, чего мы съ роду не видали!
             Ты веселился тамъ, -- мы здѣсь скучали...
                       И можноль не скучать?
             Какая сторона и мѣстоположенъе!
                       Пустыня здѣсь, уединенье!
             Да етобъ ничего, но птичники, стрѣлки,
                       Приманки тайныя, силки,
             Злодѣи коршуны грозятъ всегда бѣдою!
                       Съ спокойною душою
                       Нельзя минуты здѣсь прожить!
                       Пришлось дни горькіе влачить!
             Ей, ей, наскучило! Когда бы только можно,
             Давно вспорхнулъ бы самъ въ прелестные края!
                       Но какъ быть? до неволѣ должно
             Томиться и скучать! -- летѣтъ не льзя!
                       Ну какъ друзей, родныхъ оставить?
                       Лишь къ горю горя имъ прибавить."
                                 -- Ахъ! -- отвѣчалъ Бекасъ;
             И тамъ, гдѣ я бывалъ, бѣды, повѣрьте, тѣже;
                       И тамъ, друзья мои, нерѣже
                       Губятъ, стрѣляютъ, ловятъ насъ!
             Такіе же стрѣлки, такіежъ птицеловы,
                                 Такіяжъ сѣти, ковы,
             Силки и коршуны!... Ужь нынѣ вѣкъ таковъ!
             Вездѣ опасности! Вотъ если бы мы жили
             Въ вѣкъ нашихъ прадѣдовъ, то вѣрнобъ не тужили
                       И не страшились бы силковъ,
                       Иль птичниковъ, или стрѣлковъ...--
             "Не зрите пустяковъ!" такъ Воронъ устарелый,
                                 Прожившій съ сотню лѣтъ,
                       И знавшій опытностью свѣтъ,
             Бекаса перервалъ: -- вашъ разумъ несозрѣлый
                                 Еще не въ силахъ разсуждать!
             Старинный вѣкъ хвалить и новый охуждать
                                 Лишь опытности можно!
                                 Впредь, помните совѣтъ:
             Когда болтливъ -- болтай, но только осторожно:
                       Въ вѣкахъ? повѣрьте, нѣтъ
                                 Различія ни мало!
             Что нынѣ, то и въ сптарь бывало;
                                 И сѣти, и стрѣлки
                                 И птицеловы, и силки
             Бывали, есть вездѣ, и будутъ вѣчно!
                                 Вы сомнѣваетесь конечно,
                       Но вотъ еще пословица для васъ:
             Тамъ только хорошо, гдѣ нѣтъ лишь насъ!

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.

   

Дитя и тѣнь.
(Притча.)

             Ребенокъ тѣнью забавлялся?
                       Ловилъ ее, за ней гонялся.....
             И, какъ младенецъ, удивлялся,
                                 Что тѣнь
             Повсюду съ нимъ, его неоставляетъ!
             Въ лѣта невинныя бездѣлка занимаетъ!
             Вдругъ облачко нашло, и помрачился день,
                       Ребенокъ глядь, и -- тѣнь пропала,
                       Какъ будто бы и небывала,
                                 Онъ плакать, горевать,
                                 И тамъ и здѣсь искать....
                                 Напрасно!-- ненаходитъ!
             Вотъ съ жалобой къ, отцу приходитъ....
             "Любезный сынъ!" отецъ ему въ отвѣтъ,
                       Не плачь, но помни наставленье:
                       Тѣнь нынѣшнихъ друзей изображенье!
             Когда мы счастливы, отъ нихъ отступу нѣтъ,
                       Они всегда за насъ и съ нами!
                       Когда же съ красными простимся днями....
                       Простимся и съ друзьями.

А. Маздорфъ
Симбирскъ
"Вѣстникъ Европы", No 14, 1815

 

Молодой Олень и его друзья.
(Басня.)

             Молоденькой Олень, рѣзвясь въ лѣсу съ звѣрями,
                       Все съ добрыми, друзьями,
             По безразсудности въ лѣсъ далѣ забѣжалъ,
                       И какъ-то въ сѣть попалъ!
             "Кричитъ, зоветъ друзей: Друзья мои, спѣшите!
             Въ бѣдѣ, въ несчастьи я! на помощь прибѣгите..."
                       Ну, кстати ли! пришли, глядятъ,
                                 И говорятъ?
             -- Шалунъ, шалунъ! ты самъ погибели виною!
                       Лозою бы тебя, лозою!
             Игралъ бы, да игралъ; нѣтъ, надобно отстать!
             Вотъ въ горѣ и кряхти! ну кто изъ насъ захочетъ
             Въ опасность сунуться? Да- что съ глупцомъ болтать;
                       Пускай его хлопочетъ!--
                                 * * *
                       Ахъ! мало ли такихъ друзей
                                 И у людей!

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.

 

Волкъ и Лисица.
(Басня.)

             "Блаженной памяти родитель мой,
                       Ужь то-то былъ герой!"
             Такъ хвасталъ Волкъ передъ Лисой:
             "Бывало, съ кѣмъ бы ни сразился
             Ужь вѣрно на его побѣда сторонѣ!
             Онъ никого на свѣтѣ не страшился!"
             Разсказывай ты басни-та не мнѣ;
             Лиса ему въ отвѣтъ:-- покойный твой родитель
             Былъ, такъ сказать, бараній побѣдитель!
                       Когдажъ вступилъ съ медвѣдемъ въ бой,
                                 Палъ мнимый твой герой!--

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.
"Вѣстникъ Европы", No 6, 1819

 

Лисица и Журавль.
(Басня.)

             Лисица, встрѣтяся съ знакомымъ Журавлемъ,
             Который только что съ полету возвратился
             Изъ дальнихъ странъ, -- вершитъ отъ радости хвостомъ,
             И тотчасъ за вопросъ: Чему онъ, научился,
             Въ пути не видѣлъ ли онъ рѣдкостей какихъ,
                       И перенялъ ли что въ странахъ чужихъ?
             Въ честилъ Лисицы тамъ, и Львы довольноль сильны?
                       У подданныхъ курятники обильны,
             И жирныль курицы?-- Журавль на то въ отвѣтъ;
                       "Признательно сказать, мой свѣтъ,
                                 Со Львами невстрѣчался,
                       О Курицахъ, Лисицахъ несправлялся;
             Да я и времени довольно неимѣлъ:
                                 Все только пилъ, да ѣлъ!
                       Какіяжъ тамъ болота, еслибъ знала,
                                 И въ нихъ лягушки, червяки!
                                 Тыбъ лапы обсосала!--
                                                     *
                                 О странственники земляки!
                                 Замѣтьте басню ету,
                                           Не ссорчся со мной;
             Не частоль вы, поѣздивши но свѣту
                       Такіяжъ новости привозите домой?

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.

 

Виновная Собака.
Басня.
(Изъ Флоріана.)

             "Сестрица! слышалаль ты новость? Нашъ Церберъ,
             Нашъ добрый, вѣрной стражъ, собакамъ всѣмъ примѣръ,
             Бичь хищниковъ-Волковъ, любимый господиномъ,
                                 Церберъ... заѣлъ Овечку съ сыномъ,
                       И пастуха, какъ слышно, укусилъ." --
             Ахъ, Боже мой!-- , да, есть чему дивиться!
             Церберъ всегда такъ честенъ, кротокъ былъ!..
             И вдругъ, сестрица, вдругъ совсѣмъ перемѣниться!...
             Ктобъ это думать могъ?" -- Такъ, встрѣтятъ, межъ собой
                                 Овечки говорили;
             И новость не была, какъ часто, слухъ пустой:
             Въ винѣ дѣйствительно Цербера уличили;
             И кончивъ слѣдствіе, рѣшенье объявили,
             Которымъ, въ страхъ другимъ, судьи опредѣлили
             Злодѣя въ тотъ же день публично застрѣлить
                                 На мѣстѣ преступленья.--
             (И ихъ никто не могъ въ жестокости винить!)
             Вотъ часъ уже насталъ и казни совершенья:
                                 Барашки, овцы, всѣ въ слезахъ
                       Къ судьямъ толпою приступили:
             "Простите нашего Цербера!" такъ просили:
                       "Онъ виненъ, слова нѣтъ! но, ахъ!
             Ужь ли забудете вы всѣ его заслуги?
             Онъ насъ хранилъ, спасалъ... мы жили съ нимъ какъ други...
                                 Мы вѣчно -- По мѣстамъ!--
             Вскричали Пастухи: совсѣмъ не ваше дѣло,
                       И не за чѣмъ мѣшаться вамъ!
             Онъ долженъ умереть, чтобъ стадо было цѣло.--
                       Тутъ судьи дали знакъ:
                       И вотъ Церберъ, среди Собакъ,
             Друзей своихъ, растроганныхъ и огорченныхъ,.
             Предсталъ передъ судей. Въ глазахъ его смущенныхъ
                                 Еще огонь блисталъ!
             Онъ уши опустя, къ землѣ склонивши рыло,
                                 Какъ вкопаный стоялъ.
             Минуты черезъ двѣ, взглянувъ на всѣхъ уныло,
                       "О вы въ полголоса сказалъ:
             "О вы, которыхъ я назвать уже не смѣю
             Друзьями, братьями, какъ прежде называлъ!
             (Ахъ! можноль другомъ быть злодѣю?)
             Узнайте, до чего доводитъ часто насъ
             Неосторожный шагъ! Вина влечетъ другую;
             Въ томъ собственно собой могу увѣрить васъ:
             Изъ маленькой бѣды легко попасть въ большую,
             Тогда простись навѣкъ и съ честностью своей!--
             Пятнадцать ровно лѣтъ служилъ я неизмѣнно!
             Пятнадцать лѣтъ при стадѣ былъ безсмѣнно!
                       Какъ часто жертвовалъ и жизнію моей
                                 За ввѣренное стадо!
             Бывало мнѣ другой награды и не надо,
             Какъ скажутъ пастухи: Церберъ нашъ правой глазъ!
             И что теперь Церберъ? Въ послѣдній жизни часъ
                       Злодѣй и роду поношенье!...
             Послушайтёжъ, какъ впалъ я въ преступленье:
             По утру на зарѣ у стада я лежалъ,
             И отъ звѣрей стерегъ. Вдругъ изъ лѣсу стрѣлою
                                 Волкъ къ стаду прибѣжалъ,
                       И уволокъ ягненочка съ собою,
             Я бросился за нимъ, настигъ его, схватилъ,
                       И отнялъ жертву у злодѣя;
             Но поздно! Волкъ уже ягненка удушилъ!
                                 О бѣдномъ сожалѣя,
             Незналъ я, что начать, куда его занесть;
             Къ несчастью мнѣ тогда хотѣлось сильно есть,
             Ягненокъ же такимъ мнѣ жирнымъ показался!...
             Къ томужъ онъ мертвый былъ.... Я долго колебался!
             Примусь и отойду; но наконецъ собрался,
             Осмѣлился, прилегъ, и началъ завтракъ мой.
                       Давъ волю обольщенью,
             Я сдѣлалъ шагъ къ бѣдѣ, потомъ и къ преступленью.
             Вдругъ слышу жалкой крикъ!... гляжу, я предо мной
             Овца, ягненка мать. При видѣ сей несчастной
             Умъ помѣшался мой! Отъ страха, чтобъ напрасно
                       За Волка мнѣ не пострадать
             (Овца могла меня въ убійствѣ уличать),
                       Не въ силахъ былъ владѣть собою,
             И... ознакомился съ преступною бѣдою;
                                 Овечку растерзалъ.
             Тѣмъ зло не кончилось; отъ стада прибѣжалъ
             На крикъ Овцы Пастухъ. Я, видя, что прощенья
             Не должно мнѣ и ждать, что знаки преступленья
             Уликой ясной, мнѣ... на Пастуха напалъ!
                                 Но тутъ-то я узналъ,
             Что не прольется кровь невинныхъ безъ отмщенья!--
                                 Конецъ извѣстенъ вамъ:
                                           Меня схватили,
                       И тотчасъ въ цѣпи заключили.
             Теперь вы видите, что стоитъ только намъ
             Путь добродѣтели одинъ лишь разъ оставить,
                       Какъ полну власть возметъ порокъ!
             Да будетъ жизнь моя полезный: Вамъ уронъ!
                       Да можетъ васъ наставить,
             Какъ должно случаевъ несчастныхъ избѣгать!..
             Простите!... я готовъ... позорну смерть принять."

Алек. Маздорфъ.
Симбирскъ.

 

Голубка.
(Басня).

                       Голубка голубка лишилась:
             И въ темной лѣсъ бѣдняжка удалилась
                       Оплакивать смерть друга своего.
                                 Навѣки потерявъ его,
             Ужъ въ рощицѣ она красотъ не находила,
             Ей все казалось тамъ печально и уныло!
             Сраженному судьбой уединенье мило!
                       Сорока, Галка, Воробей,
                       Явились съ утѣшеньемъ къ ней.
             "Простительноль тебѣ" Сорока говорила:
                       "Себя печалью убивать?
                       Что друга схоронила,
             И надобно вѣкъ цѣлый горевать!
             Ну право мнѣ смѣшно! и всякой скажетъ то же!
                                 На что ето похоже,
             Съ твоею красотой о мужѣ тосковать?
                                 И то еще сказать,
                                 (По правдѣ, откровенно):
             Покойникъ твой былъ мужъ весьма обыкновенной!
             Отличныхъ онъ достоинствъ не имѣлъ..."
                       -- Но онъ любить умѣлъ,
             И сердце нѣжное ему всю цѣну знаетъ:
                       -- Голубка отвѣчаеть.

А. Маздорфъ.
Симбирскъ.
Вестн. Европы. -- 1818. -- Ч.98, №8.

 

* * *

 

Лисица и Кошка

Лисица с Кошкою связь тесную вела,
И с ней однажды полем шла.
„Не правда ль — Кошка так  дорогой говорила—
Что справедливым быть
И честно в свете жить
Прекрасно? “ — Истинно Лисица подтвердила. —
Тут  Волк откуда ни возмись
И мимо их промчал барана.
— О варвар! вскрикнула Лисица, постыдись,
Оставь невинного…. но ах тирана
Легко ли убедить?
Злодея ль пристыдить? —
Умчался Волк с добычею своею
И прямо в лес, свернуть барану шею
— Из всех зверей
Волк первый, кажется, злодей!
Лиса сказала Кошке:
Ну можно ль, милая, невинного давить? —
„Ах, что и говорить,
Нет  в Волке совести ни крошки! “
Вдруг курица в глаза…. Лиса стрелою к ней,
И то же сделала, что Волк злодей,
Хотя его хулила;
А Кошка между тем мышонка задушила.

И Климыч честен потому,
Что воровать нет случая ему;
А сделай-ка его Судьей иль Прокурором,
Он будет славным вором.

Симбирск
А. Маздорф
БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ.
АПРЕЛЬ 1819.  VII.

 

Мошка

Когда-то на рога к Быку взлетевши Мошка,
Сказала: ,,если я кажуся тяжела,
Пожалуй и слечу.“ — Кто? Бык в ответ: ты, крошка?
Ты для меня что есть, что не была.

О вы, которые интригами попали
К большим и значущим местам
Не нужно объясненье вам:
Кто мошка, верно отгадали.

Симбирск.
А. Маздорф.
БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ.
НОЯБРЬ. 1819. № XXII.

 

Муха и Муравей

Случился с Мухой спор у Муравья,
И вот  что Муха говорила:
,,Бедняжка Муравей! на что тебя
Природа сотворила?
Тебе и жизнь не в жизнь! Ты вечно в хлопотах,
С утра до вечера в трудах,
В заботах, попыхах…
А пользы что? кой чем на зиму запасешься!…
Да скуки то дружок
Чай вдоволь наберешься!
Вот мой уж подлинно завиден рок!
Ни летом, ни зимою
О пище я не хлопочу;
Чего ни захочу
Достану все минутою одною;
И как же жизнь веду!
Примера не найду!
Всегда в весельи,
Всегда на новосельи!
Мне всякой дом открыт, и я
Не утруждав  себя,
Из лучшего все лучшее имею!
Не так  ты; не мучусь, не потею,
Что б  для себя кусок какой достать!
Да это мухам и не сродно:
Совсем неблагородно
Трудами пищу добывать
И запасать. “
—Не время ль перестать хвалиться
Так Мухе Муравей в ответ?
Послушай-ка, мой свет,
Тщеславиться напрасно не годится!
С твоею жизнь мою я не сравню никак;
И тот  дурак,
Кто вздумает с тобою согласиться!
Поверь мне, тот  кусок, который достаём
Заботами, трудом,
Всегда надежнее и слаще нам бывает.
К тому же за свое никто не упрекает
А жизни той, какую ты ведешь,
Едва ль завистников  найдешь!
Не спорю, ты всегда, что хочешь достаешь,
Но разве не известно
С какой опасностью, с каким себе стыдом!
Ах! признаюсь такой приём
Иметь не лестно!

Симбирск.
А. Маздорф.
БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ.
АПРЕЛЬ 1819.  VII.

 

Слезы крокодила

С слезами на глазах, в сердечном умиленья,
Животным крокодил
Чувствительность превозносил:
«Друзья мои, не будьте в ослепленья…
Ах, бойтеся того, кто сладких слез не льет;
В нем верно ни души, ни чувствий нежных нет.
Спросите у людей, они вам то же скажут…»
— Я знаю, — Бык в ответ;
Они, как ты, нередко ж плачут.

Вестник Европы. 1819. № 22

 

Солнце и Облако

«Не думай» — к Солнышку так облако взывало: —
«Не думай, что бы я смирилось пред тобой,
Хотя бы во сто раз и ярче ты сияло!
Нет, не гордись собой!
Твой блеск ничто; лишь только пожелаю,
И скрою вмиг тебя!
Признайся, ведь не редко я
Твое сиянье помрачаю?…
Молчишь — не хочешь отвечать….
Робеешь знать!..»
Но вдруг завыл Борей — все рушит, потрясает,
Свирепствует, сильней… сильней,
И в ярости своей
Мчит облако с собой и — мигом раздробляет.
А Солнышко? — Сияет!

Симбирск.
А Маздорф.
БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ.
НОЯБРЬ. 1819. № XXII.

 

Сорока Путешественница

«Вот, милые мои, опять я с вами,
Любезными друзьями!
И рада истинно! Уж сколько же чудес,
И сколько новостей я в странствии видала!
Ах! вспомнить не могу без слез,
О тех веселых  днях, какие провождала!»
Сорока так своим сестрам
Сорокам же болтала: —
«По дальним странствуя лесам,
Не диво дива насмотреться!
Вот дайте только обогреться:
Все расскажу, все расскажу!..
Но вы, как вижу, в изумленьи….
Рассказа ждете в нетерпеньи…
Извольте, услужу:
Вот надобно вам знать, что там в странах далёких
Два солнца, не одно;
Хоть это мудрено,
Но точно так.— У всех особ высоких,
То есть: у Сокола, Орла
Не по одной, а по три, по четыре
Бывает головы!
Хоть это и примерно в мире,
Но точно так; в лесах же нет травы,
А козий пух растет местами
И знаете ль? ведь птиц не ловят там силками,
А чем бы думали?… ну, отгадайте сами…
Ни слова! то-тоже! Вот каково летать,
И свет обозревать!
Всему тогда горазд, все знаешь, разумеешь,
О том, другом понятие имеешь…
А это веселит! не правда ли, друзья?
Но что-бишь говорила я?
Да, вспомнила!… не ловят птиц силками,
А просто так руками.
Но это б ничего,
Вот что чудней всего
И во все не понятно:
Там люди говорят, как птицы, также внятно….
И не в домах живут!
А также как и мы: одни на ветках,
Другие в клетках,
И все по птичьему поют!…
Но что теперь — скажу, нельзя легко поверить —
Там при Дворе Орла,
Или в палатах Сокола,
Никто не смей, ни лгать, ни лицемерить,
Ни клеветать….»
Вот вздор неслыханный! Сороки закричали:
Теперь — то мы узнали,
Что ты изволишь явно врать! —
И все болтунью осмеяли.

Симбирск.
А. Маздорф
БЛАГОНАМЕРЕННЫЙ.
Май 1818. № V

  • 1. ВЕ, 1819, ч. 105, №10, с. 105
  • 2. ВЕ, 1819, ч. 106, №15, с. 174
  • 3. lib.ru
  • 4. bibra.ru