Д. И. Хвостов. Басни

Дмитрий Иванович Хвостов (1757-1835), граф, богатый вельможа и сенатор — в своем творчестве последовательно пытался придерживаться эстетических предписаний Буало и Сумарокова. В эпоху распада жанровой системы классицизма подобная попытка приобрела полемический смысл. Насмешки современников над "Избранными притчами из лучших сочинителей российскими стихами" Хвостова (М., 1802) были во многом обусловлены тем, что собственные "притчи" Хвостов принципиально противопоставил басням И. И. Дмитриева и его последователей. Свое понимание сущности жанра Хвостов изложил в послании "О притчах", восполняя "Поэтическое искусство" Буало, где характеристика жанра басни отсутствовала, и в брошюре "Некоторые мысли о сущности басни". Хвостов призывал вернуться к архаичеcкому типу "эзоповской", дидактической и "неукрашенной" басни. Он подчеркивал, что получившие распространение у современных писателей изящный рассказ, остроумный и фривольный сюжет, легкий стиль разрушают басню как жанр, так как не соответствуют серьезной моральной цели баснописания. Басня требует простоты; ничто не должно мешать читателю увидеть в конкретном рассказе нравственную аллегорию, доказательство определенной моральной истины Следует отметить, что именно такая теоретическая установка объясняет, почему в своих притчах Хвостов часто пренебрегал внешним правдоподобием деталей (голубь, зубами перегрызающий сети; осел с когтями, взбирающийся на дерево и т. п.), вызывая веселье критики: как он пояснял, главным для него была верность "естественной нравственности", а не "натуральной истории".

Отрицая "поэтическую" басню, восходящую к Лафонтену, Хвостов отчасти повторял взгляды Г. Лессинга, ограничивавшего сферу басни только моральным апологом. Отстаивая вместе с А. С. Шишковым дидактические тенденции литературы классицизма, он фактически противостоял всем школам баснописания в начале XIX в. Круг его сторонников был ничтожно мал и ограничивался третьестепенными баснописцами, иногда просто искавшими покровительства у богатого и чиновного вельможи. Поэтому практическим подтверждением теории (впрочем, не всегда последовательным) являлись собственные притчи Хвостова, которые он писал на протяжении всей жизни, выпустил еще тремя изданиями1 и включал во все свои "Полные собрания стихотворений"2.3

* * *

Притчи графа Хвостова были постоянным объектом насмешек в «Арзамасе». Их пародировал Вяземский4, который по поводу своих пародий писал А. И. Тургеневу 27 ноября 1816 г.: «Сирот в семействе бога нет. Следуя этому правилу, пригрел я басни, виноват, притчи Хвостова...»5. Позднее он вспоминал: «Эта книга была нашею настольною и потешною книгою в „Арзамасе“»6. Жуковский посвятил притчам Хвостова вступительную речь при приеме в арзамасское братство.7
См.:
Д. И. Хвостов. Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802
Басни графа Хвостова — Санктпетербург, 1820

* * *

По изд.: Русская басня XVIII—XIX века — Л.: «Советский писатель», 1949
(Текст басен приводится по изданию: Д. Хвостов. Полное собрание стихотворений, т. III, Спб., 1822)


По изд.: Поэты 1790-1810-х годов — Л.: «Советский писатель», 1971
(Тексты приводятся по изданиям:
Д. И. Хвостов. Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802
«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 3, СПб., 1829—1830, т. 4)


По изд.: Русская басня XVIII-XIX веков — Л.: «Советский писатель», 1977
(Тексты приводятся по изданиям:
Д. И. Хвостов. Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802
«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 3, СПб., 1829—1830, тт. 4-5)


По изд.: Граф Дмитрий Иванович Хвостов. Сочинения. — М.: INTRADA, 1999.
(Притчи приводятся по изд.: «Избранные притчи из лучших сочинителей Российскими стихами Графа Дмитрия Хвостова» — СПб., 1802
Басни «Лев и мудрая змея», «Лев на войне», «Змея и пила», «Человек победитель Льва на картине», «Старуха и Звездослов» приводятся по изд.: Гр. Хвостов. Стихотворения. Т. 7. - СПб., 1834. Прочие басни - по изд.: Басни Графа Хвостова. - СПб., 1820.)

ПРИТЧИ

БАСНИ


По изд.: Русская басня XVIII и XIX века С-Пб: Диля, 2007
(Текст басен приводится по изданию: Полное собрание стихотворений графа Хвостова, т. IV, Спб., 1829)


По изд.: Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами графа Дмитрия Хвостова — СПб., 1802
(Перевод на современную орфографию facetia.ru)

 

РАЗБОРЧИВАЯ НЕВЕСТА

Одна красавица, по имени Прията,
    Была знатна, богата,
Ловка и молода, притом и не глупа.
К ней обожателей охотно прилепилась
    Несметная толпа,
Лишь с матерью она в собрание явилась.
На лучших женихов и летом и зимой
Пять лет и более был урожай большой.
    Прията-душенька спесива,
На выбор милого чрезмерно щекотлива,
    А на отказ — скора:
И свах и женихов ссылает со двора.
    Тот ей — по росту не угоден,
    Тот — сух, а тот — дороден,
Тот — слишком белокур или черноволос,
    У этого — короток нос.
Хотела, чтоб жених был у нее — приятен,
    Красавец, статен,
    Умен, богат и знатен,
    Не холоден и не ревнив.
Как договор такой довольно прихотлив,
Первостатейные искатели отстали,
Места их женихи похуже заступали.
Прията матушке изволит толковать:
    «Зачем мне свадьбой поспешать,
        Себя лишь унижать!»
А между тем старик с песочными часами
    Бредет дорогою своей.
То прелесть унесет, то свежесть роз, лилей.
        Пятью годами
Сатурн красавицу довольно обязал.
Деревни, города починивать нам можно;
        Жалеть лишь только должно,
Что этих средств для лиц никто не вымышлял.
Пусть скажут, есть на то — румяна и белила!
И вся волшебная духов в уборных сила!
        Когда прости
    Любовь спесивице сказала,
        Ей скука показала
        К супружеству пути.
Уж не попрежнему кичливо разбирала
И скоро жениха по мыслям отыскала.
        Но вышла за кого она?
        За старика — и горбуна!

 

НАЙДЕННЫЙ ТОПОР

    Два русских мужика однажды в торг ходили,
О барышах своих дорогою судили.
            Лежит топор.
Один его поднял и говорит нс в спор:
            «Изрядно!
Находка счастлива». Другой ему: «Ну, ладно.
Нам нужен был топор, и мы его нашли».
А тот: «Не ты, а я приметил, брат, вдали
            Сокровище такое,
И я его поднял, не доходя корчмы,
        Так я один — не двое.
            Оставь меня в покое,
Пожалуй, не мешай некстати слова мы».
Друг друга, рассердясь, в пути не потакнули;
Кричав, пришли в село — тут больше вышел спор.
Из этого села пропал вчера топор.
Крестьяне говорят: «Где вы топор стянули?»
            Друзей толкнули,
            Хотят вязать,
            Примерно наказать.
Один кричит: «Топор нашли глухой порою
Мы оба у реки в кусточках под корчмою».
            Другой ему в ответ:
            «Оставь меня в покое,
Ты прежде сам кричал — нашли топор не двое;
        Так мне в побоях доли нет».

 

ЩУКА И УДА

Щука уду проглотила;
От того в тоске была, —
    И рвалася и вопила.
Близ ее плотва жила;
    Вопрошает щуку:
«Мне, кума, поведай муку,
    Рвет которая тебя». —
    «Ненавижу я себя, —
    Щука отвечает. —
Все меня здесь огорчает.
        И в другую я реку
Плыть хочу прогнать тоску». —
        «Ни с какою
        Ты рекою,
    Кумушка, покою
Век не можешь получить,
Хоть и в море станешь жить.
Если внутренность терзает,
    Счастье исчезает;
Нас тревожит каждый час
Совести немолчный глас».

 

ПРОХОЖИЙ И СОБАКА

По Невской некто шел, чтоб видеться с любезной,
Или хотел смотреть в театре драмы слезной,
        Иль вести разносил;
Но как бы ни было, прохожий мой спешил.
Собачка, выбежав, в пути ему мешает,
        И суется, и лает;
        Ее никто не унимает.
Спокойно пешеход свой продолжает путь,
Не хочет палкою собаки оттолкнуть.
        Собака наконец устала
        И от прохожего отстала.
        Худой нередко журналист,
    Зоильством наполняя лист,
Облает всех, и никому не вреден.
Он злобою богат, умом и вкусом беден.


БОТ И НЕВА

Среди Петрополя жил двувесельный бот.
        Без дальних он хлопот,
От Пантелеймона через Фонтанку к саду
        Перевозил народ,
    Крича: Терплю досаду
    И мучусь пятый год!
В соседстве у меня Нева, пространно море;
    Но в этом все и горе,
        И все мои беды,
Что я, Нева, твоей не видывал воды!
Умел бы, как другой, я парусы раскинуть,
Катать с музыкою и в бурю не погибнуть,
        В Кронштадт лететь готов!
        Я с маленьким кормилом
Пущуся в запуски с Рафайлом Уриилом;
        Не струшу от седых валов!
Едва промолвить бот успел десяток слов,
        Летит Борей и дует,
Крутит садову пыль и на Неве бунтует.
Открыв он челюсти свирепых моря волн,
        Отправился туда, где челн;
Без умыслу сорвал тогда веревку бота.
        Где очутился бот?
        Исполнилась охота:
Борея по следам, средь Невских быстрых вод,
    К Подзорному несется;
Здесь с гонкой дровяной, там с катером столкнется.
    Потом вверх дном
    Кувыркается он без боку,
В щепы рассыпался и мысль свою высоку
    В Неву спустил;
А на Фонтанке бот гораздо б доле жил!

 

ВОРОНА И СЫР

        Однажды после пира
Ворона унесла остаток малый сыра,
С добычею в губах не медля на кусток
        Ореховый присела.
    Лисица к сыру подоспела
    И лесть, как водится, запела
(Насильно взять нельзя): "Я чаю, голосок
Приятен у тебя и нежен и высок".
Ворона глупая от радости мечтала,
        Что Каталани стала,
    И пасть разинула - упал кусок,
Который подхватя, коварная лисица
Сказала напрямки: "Не верь хвале, сестрица
        Ворону хвалит мир,
    Когда у ней случится сыр".

ПРИМЕЧАНИЯ

Что Каталани стала. Если угодно, можно заменить сей стих следующим: что вправду Тоди стала. Тоди и Каталани — славные певицы 18-го и 19-го столетия.
И пасть разинула — упал кусок. Многие критиковали слово пасть, свойственное только зверям, а не птицам. Автор знает, что у птиц рот называется клювом, несмотря на то, он заменил сие речение употребляемым в переносном смысле, ибо говорится и о человеке: «Он разинул пасть» (Словарь Российской Академии.)

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 3; [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», чч. 1—4, СПб., 1817—1818], ч. 3, с. 12. Печ. по [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 3, тт. 1—8, СПб., 1818—1834], т. 4, с. 9. Хвостов по поводу этой притчи писал: «Притча моя «Ворона и сыр» взята из Эзопа, Федра и Лафонтена. Я говорю «И пасть разинула». Пускай учитель натуральной истории скажет, что у вороны рот или клёв. Пасть только употребляется относительно зверей, но я разумею здесь в переносном смысле широкий рот и рисую неспособность к хорошему пению. Простолюдины говорят про человека: „Эк он пасть разинул"» (ПД, архив Хвостова).

 

ЛЯГУШКА И БЫК

Лягушка на поле увидела быка,
Влюбилася в его широкие бока.
Такая толщина для ней была угодна,
    И мыслит, что она ей так же сродна.
        Какой же был успех?
Пыхтела, дулася и лезла вон из кожи.
Лягушка треснула и породила смех.
        С моей лягушкой схожи
Дворяне, что живут богато, как князья,
И обнищав, кричат: «Повеселился я!»

(1802)

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 10.
 

ЭМПЕДОКЛ И ТУФЛИ

            Был Эмпедокл мудрец,
Который век искал, огня где образец.
Он у подошвы гор пылающих скитался,
Начало пламени отыскивать пытался,
                И наконец
Был у Везувия прикован для напасти.
Одно ли сердце, — ум свои имеет страсти.
Увидя изредка огня текущий блеск,
        Мудрец, услыша клокот, треск,
    Чрезмерно рад, но Эмпедоклу мало:
Глотая черный дым, знать хочет, где начало.
Природы таинства в углу самих небес
        Упрятал далеко Зевес4
        И любопытство нам оставил.
        Кичливый Эмпедокл с сердцов
Сам бросился огня в неизмеримый ров.
    Для всех, не исключая Цицерона,5
        Лавровая мила корона.
Про Эмпедокла я осмелюся сказать:
            Когда в огонь скакать,
        На что и туфли покидать?
Без добродетели нет истинныя славы,
Лишь непорочные и сердце здесь и нравы
Нам могут памятник похвальный созидать.

ПРИМЕЧАНИЯ

Басня «Эмпедокл и туфли» собственная автора, почерпнута из истории.
Упрятал далеко Зевес. Слово «Зевес» поставлено для того, что Эмпедокл жил во времена многобожия.
Не исключая Цицерона. Цицерон говаривал: «Слава есть последняя страсть мудрого».

(1802)

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 58; Басни, СПб., 1820, с. 68; [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 2, тт. 1—5, СПб., 1821—1827], ч. 3, с. 83. Печ. по [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 3, тт. 1—8, СПб., 1818—1834], т. 4, с. 84—85.
 

ОСЕЛ И РЯБИНА

Скопились некогда средь лета облака,
            Не видно солнца боле,
            Пустым осталось поле,
            Лиет с небес река;
        Тогда бежит медведь в берлогу,
            Кроты сидят в норах,
            А птички на кустах;
            Тогда пошел в дорогу
                Осел один.
    Хотя Осел не умный господин,
Но боль он чувствует, как всякая скотина;
    Ослу, как и лисе, холодный дождь
                Наносит дрожь.
Стояла на поле, где шел Осел, Рябина;
Осел с приветством к ней: «Голубушка моя!
По милости твоей не буду зябнуть я,
Как епанча, листы твои меня покроют,
Ослу приятну жизнь среди дождя устроят;
            Я вижу птички там,—
        Так для чего не быть ослам?»
        Ослиной головой мотает
И крепко лапами за дерево хватает;
                Ползет —
            И дерево грызет.
            Цепляется ногами,
            Но длинными ушами
        За ветку зацепив, Осел
                    Мой сел,
        И на Рябине он висел.
            Всё стало дело:
            Ослино тело
            Наверх нейдет
        И отпуска с Рябины ждет.
            Кой-как Осел спустился,
Но влезть на макушку он снова суетился:
«Коли не удалось мне так разгрызть орех,
    Я новым опытом найду успех
        И поступлю не так, как прежде;
        На легкость я мою в надежде
        На дерево скакну», — и вмиг
                Ослица прыг,
        Летит на дерево с размаху.
Рябина потряслась, — Ослу последний час;
            Упал — находит раз;
    Теперь ослиного ищите праху!

(1802)

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 205. Басня вызвала особенно много насмешек и позднее не включалась в собрания сочинений и сборники.
 

ДВА ГОЛУБЯ

        Два голубя друзьями были;
        Не разлучаяся, любили
                И ворковать,
                И поклевать,
            И на ручей слетать
            Для утоленья жажды.
        Один постарее, другой
            Был молодой,
Весну прелестную лишь видел он однажды;
Вдруг захотел гулять и крылья расправлял.
Головкой старичок качая, ворковал:
        «Легко ль с тобою мне расстаться!
Скажи, зачем лететь? Здесь тот же солнца свет;
            Не скучно ли скитаться
        Между опасностей и бед?
            Там горькие и воды
                И непогоды,
Там злые коршуны — зачинщики войны;
Недавно, слышал я, ворона прокричала,
            Напасти предвещала;
Вот лето кончилось, все жатвы собраны,
Зефиров подожди — наперсников весны».
Пустился младший в толк: «И будки и прилавки
        Увидеть наши я хочу;
            Затем лечу,
Чтоб сверить, как живут французские козявки;
Хочу житье-бытье всех голубей узнать;
Что худо — пренебречь, что лучше — перенять;
Поверь, что ничего не пропущу без справки;
            Я молод и в поре,
Хочу полезным быть, голубчиков прославить,
Тебя рассказами от скуки позабавить;
Я голубь, а не крот, — мне стыдно жить в норе».
            Пришлося расставаться,
            Слезами обливаться;
И младший голубок собрался, полетел,
            Куда хотел.
Но вот несчастие: вдруг хлынул дождь рекою,
            И новый Кок
            Иззяб, измок.
Лишь минула гроза, он на пшеницу скок
        И там попал в силки ногою;
Кой-как распутался и потащил с собой
        Петличку от силка. С одной
                Простясь бедою,
            Столкнулся невзначай
                Опять с другою:
Пырь коршуну в глаза. Орел на тот случай
        За коршуном стал гнаться;
А голубь между тем с уликой беглеца,
Когда два сильные сцепились молодца,
        Изволит убираться.
В деревне хочет он на кровлю опускаться.
        Ребенок камушек схватил,
                Пустил,
        Пошла стрела в свою дорогу
    И голубю попала прямо в ногу.
            Летит домой,
Где друга-старика стыдливо он ласкает,
О путешествиях и рта не разевает.

ПРИМЕЧАНИЯ

О путешествиях и рта не разевает. Сочинитель в отрывке своем: «О сущности басни», опровергая мнение Ламота о басенке двух голубков, говорит: «Прекрасные мысли о разлуке, в конце оной помещенные, у всех французов и русских в памяти». Вот причина, по коей он не осмелился перевести конца из басни Лафонтеновой.

(1802)

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 160—163; [«Друг просвещения»], 1805, № 12, с. 220; [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», чч. 1—4, СПб., 1817—1818], ч. 3, с. 13; Басни, СПб., 1820, с. 7; [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 2, тт. 1—5, СПб., 1821—1827], ч. 3, с. 11. Печ. по [«Полное собрание стихотворений графа Хвостова», изд. 3, тт. 1—8, СПб., 1818—1834], т. 4, с. 11, 294.
Переработка басни Лафонтена «Два голубя». В Притчах стихи 41—44 читались:

Случились там поставлены силки,
Куды несмысленны валятся голубки.
В них голубок попал, сидел в темнице,
Кой-как разгрыз зубами узелки
И волю получил.

Строки эти вызвали бурное веселье критики и не забывались в течение многих лет. Так, А. Е. Измайлов в рецензии на «Басни и сказки» Василия Тебекина писал: «Чего не делает всемогущая поэзия? Прикоснется ли магическим жезлом своим к Голубку, запутавшемуся в сети, — мгновенно вырастают у него зубы и он разгрызает ими узелки, к Ослу — новый длинноухий Тирезий  переменяет пол и превращается в Ослицу» (СО, 1816, ч. 30, № 20, с. 19).
Кок — Кук Дж. (1728—1779), английский мореплаватель.

 

ДУБ И ТРОСТЬ

В кичливой гордости, самих небес
     Касаясь головою,
Дуб Трости говорил: "Смотри, как я разнес
     Далеко ветви пред собою
И тению моей пространства сколько крою.
Шумящий Аквилон, колебля целый мир,
     Мне так ужасен,
Как, приближаясь вод, играющий Зефир;
     Всегда я безопасен;
     Но жребий твой
     Совсем иной:
Лишь воды ручейков наморщиться успеют,
     Твои все силы ослабеют
И ты приклонишься перед лицом земли;
     Тебе несносно бремя,
     Когда в весенее время
На плечах у тебя малиновки легли".
     Трость Дубу отвечала:
     "Конечно, я тонка, гибка,
     Но не ломка".
Вдруг буря страшная настала,
     И лютый ветр
Летит из мрачных недр;
     Дуброву всю ломает,
          И Дуб,
Как ни был тверд, упруг и груб,
Но ветр его из корня исторгает,
     На землю повергает;
А Трость, хоть прежде всех легла,
Но также голову всех прежде подняла.

<1802>

Притчи, 1802 (Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802), с. 1; «Друг просвещения», 1805, ч. 4, с. 217. Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 18. На сюжет басни Лафонтена «Le chene et le roseau».
 

МУЖИК И БЛОХА

Мы от кичливости, нередко и от лени,
Возносим к небесам бессмысленные пени:
      Как будто с нас
      Бог всякий час
      Спускать не должен глаз.
Он будто пестун наш. Коль так, так где ж свобода?
Вопль мужика-глупца летел небес до свода.
О чем кричал мужик? Блоха
      Его кусала.
      Она как зверь лиха
      И кровь сосала.
Он челобитствовал о том лишь у небес,
Чтобы управился с блохою Геркулес
Или чтоб на нее свой гром пустил Зевес.
Мужик! Не умничай - таскайся за сохою
И небу не скучай блохою.

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 7. На сюжет басни Эзопа «Блоха и Атлет».
 

ГОРОДСКАЯ И ДЕРЕВЕНСКАЯ МЫШЬ

На ужин пребогатый,
С огромным пиршеством и тратой,
Соседку из полей мышь в городе звала;
             Ей стол дала
Со вкусом, с роскошью и с прихотью чрезмерной,
         И для другини верной
Все яствы ставили в фарфоре, серебре
На лучшем изо всех, прекраснейшем ковре.
Но только жаль, что праздник прекратили.
         Услышала хозяйка стук -
Не знаю, наверху во что-то колотили, -
               И вдруг,
И вместе с гостейкой, не разобрав дороги,
Бежали по полям - отколь взялися ноги!
Но гостья ей: "Приди в поля ко мне
Откушать без чинов наедине.
Конечно, роскошь стол в полях не украшает,
Однако нам зато никто не помешает".

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 19. С переработками входила во все позднейшие переиздания «притчей» Хвостова. На сюжет басни Эзопа «Мышь полевая и Мышь городская». 
 

ГОРА В РОДАХ

Гора беременна кричала
И о своих родах всем уши прожужжала.
Бежит со всех сторон народ,
            Разиня рот,
     Кричит: "Гора презнатного ребенка
На свет произведет, - не меньше как левёнка,
Иль тигра, иль слона".
Все час ее стрегут.
Пииты на стихах уже ребенку лгут.
Но час приспел: гора-княгиня разрешилась,
     Вселенна изумилась.
То, помню, имянно в полночну было тишь.
     Гора родила - мышь.

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 32. Позднее не перепечатывалась. На сюжет басни Федра «Гора рождающая».
 

ОРЛИЦА И ЧЕРЕПАХА

Эзоп не говорит, с Орлицею вошла
Где Черепаха в речь, но ей урок прочла:
     "Детей летать ты учишь;
Орляток бедненьких напрасно только мучишь.
      Зачем летать в эфир,
Когда отселе мы прекрасный видим мир?
      С начала света
Напасти на земле родятся от полета.
      Ползя,
      Упасть нельзя.
Царица! Моего послушайся совета".
Орлица ей в ответ: "Земной покинув шар,
С небес слетел Икар;
Глупцу смешно под облака взбираться.
Но стыдно Эйлеру ползти и пресмыкаться".

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 59. Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 76, с прим. Хвостова: «Она есть собственное изобретение автора. Благосклонные любители иносказательного рода похвалят в ней стихи: «Ползя, упасть нельзя», хотя и оные могут быть подвергнуты критике: ползя с горы, упасть можно» (с. 298). Хвостов избрал данный стих в качестве эпиграфа ко второй книге своих басен. Поскольку его репутация как поэта крайне бездарного установилась уже в начале XIX в., современники толковали эпиграф как автоэпиграмму. Использован сюжет басни Эзопа.
 

ЩУКА И УДА

Щука уду проглотила,
Оттого в тоске была,
И рвалася, и вопила.
Близ ее плотва жила.
Вопрошает она щуку:
"Мне, кума, поведай муку,
Рвет которая тебя".
- "Ненавижу я себя, -
Щука отвечает. -
Всё меня здесь огорчает,
И в другую я реку
Плыть хочу - прогнать тоску".
- "Ни с какою
Ты рекою,
Кумушка, покою
Неспособна век добыть,
Хоть и в море станешь жить".
Если внутренность терзает -
Счастье убегает;
Нас тревожит каждый час
Совести немолчный глас.

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 67. Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 90, где с примеч. Хвостова: «Содержание сей басни почерпнуто из творений знаменитого Сковороды, малороссийского грамотея и мудреца» (с. 299). Имеется в виду басня Григория Сковороды (1722—1794) «Щука и Рак».
 

ЛЯГУШКИ, ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ

Лягушки не хотят как якобинцы жить,
Но верой-правдою хотят царям служить;
     Толкуют, что негодно
     Правление народно.
Как жить без головы? Мир, славный красотой,
     Идет не сам собой.
Лягушки день и ночь об этом рассуждали,
                утруждали,
     Чтоб им царя послал.
Зевес, склонясь мольбой лягушек дикой,
Средь вихря громом застучал:
Посланец с неба вдруг в лице толпы великой
               Упал.
     Тогда сварливый.
     И глупый, и трусливый
     Болотистый народ
Стал жаться к берегам, бежа пространства вод.
Нечаянность, прельстя, квакуш околдовала;
Все взапуски кричат: "Нам царь наславу дан!"
А самодержец их - сосновый был чурбан.
     Одна лягушка осмельчала,
     К царю проворно подбежала
     И, слова не сказав, в осоку отплыла;
Другая речь с деспотом завела;
Потом и смирные царя не трепетали
     И на спину к нему скакали.
     Опять молва пошла,
     Опять за своевольство
     К Юпитеру посольство:
"Зачем болоту дал пустую тварь?
Куда владетель наш годится?
Такого дай, чтобы умел пошевелиться;
Здесь бойкий нужен царь".
Юпитер, слыша то, аиста к ним отправил,
Который был одних с Наполеоном правил:
Лягушку - в лоб, другую - в нос,
Той - казнь, четвертую - в допрос;
В полгода времени лягушек род убавил.
Опять к Юпитеру: "Тот царь чрезмерно тих,
Другой несносно лих".
Зевес молчать сварливый род заставил
И речью невзначай квакушью спесь убавил:
"В ладу с аистом вы теперь извольте быть,
Чтоб хуже и его другого не нажить".

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 114, под загл. «Лягушки и их царь». Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 141, с прим. Хвостова: «Слово якобинцы относится к употреблению того времени (1802 г. — Ред.). В Париже 1791 года были якобинские клубы, и вообще сим именем назывались те люди, которые бунтовали против Людовика XVI. См. басню Ив. А. Крылова» (с. 303). Имеется в виду одноименная басня Крылова (см. № 275). К стиху «Такого дай, чтобы умел пошевелиться» имеется прим. Хвостова: «Когда войска наши были в Париже, то говорили француженки из Лафонтена: «Donnez nous un roi qui se remue». По сей причине и я обязанностию почел перевести сей стих, которого в первых изданиях не было» (с. 303). Басня Хвостова написана на сюжет басни Лафонтена «Les grenouilles qui demandent un roi».
 

ВОЛК И ЖУРАВЛЬ-ЛЕКАРЬ

Лесной вельможа Волк однажды заболел:
     Неосторожно ел
     И подавился,
     И сил лишился
Кричать, чтоб вытащили кость.
     Нежданный гость,
     Журавль случился;
     Отвеся низменный поклон,
     Кость длинным носом
Из Волчья горла вынул вон;
Потом с запросом:
"Дай плату мне!" А Волк не чив;
Сказал: "Давно ль в моей был власти?
     Журавль счастлив,
Что нос освободил из Волчьей пасти".
Вельможе хитрому кто оказал услугу,
     Советую, как другу,
Об этом язычком не много шевелить,
Награды у него за труд свой не просить.

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 144. Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 169. На сюжет басни Лафонтена «Le loup et la cigogne».
 

СОФОКЛ И ЕГО ДОНОСИТЕЛЬ

Что злые языки на свете ни болтают,
Поэтов на земли велик и славен дар;
     Они в себе питают
Высокий дух, небесный жар.
Я разумею здесь Марона и Гомера;
Лишь к ним мое почтение и вера,
А прочих, хоть я сам считаюсь в их толпе,
Не ставлю высоко. Не в рифме, не в стопе
     Стихотворения искусство:
Ум зрелый, чистый вкус, воображенье, чувство
Сплетают для певца бессмертия венец.
     Софокл, пресладостный певец,
Которому свой скиптр вручила Мельпомена,
     Софокл, средь Аттики сирена,
     Софокл преклонных лет
Обязан дать в суде ответ:
Его в безумстве обвиняли,
На ослабление душевных сил пеняли.
     Любитель истины, мудрец
Не расточителен на речи и на время,
     Ему витийство - бремя.
          Судьям певец
Неблагодарными гонимого читает
"Эдипа", именно, и слезы исторгает.
Судьи, плененные и силой и умом,
Торжественно его сопровождали в дом.
"Эдип" не конченный Софокла защищает.
Хоть ядом клевета изгибистых речей
          Теснит и жалит,
Она достоинства не тронет, не умалит
И, право, солнечных не помрачит лучей.

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 194. Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 227, с прим. Хвостова: «Историческое происшествие, приноровленное автором к нравоучению, что зависть истинно знаменитым людям вредить не может. Цель оной та же, какая у Езопа в басне “Змея и пила“» (с. 303). Историю, положенную в основу басни, рассказал римский оратор Цицерон в трактате «О старости». По этому преданию, греческий драматург Софокл так увлеченно предавался литературным трудам, что его домашние дела пришли в упадок, и его сыновья обратились в суд, чтобы отец, как впавший в старческое слабоумие, был отстранен от управления имуществом. Софокл, только что закончивший трагедию «Эдип в Колоне», прочел ее в суде вместо оправдательной речи и спросил судей, кажется ли она им сочинением слабоумного.
Марон — Вергилий.

 

ЛЕВ И КЛОП

Боятся сильного, гнушаются лжецом,
            Страмцом.
Клоп гордый некогда, свирепа льва кусая
И вонь несносную вокруг себя бросая,
Кичился, чванился: смотри, каков мой гнев!
Меня боится лев!
А лев сказал: "Пожалуй, не хвалися
И льва к клопу не применяй;
     Как хочешь, так кусай и злися,
          Но только не воняй!"

<1802>

[Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802], с. 200. Сюжет, по-видимому, заимствован из одноименной притчи А. П. Сумарокова. См. также притчу А. А. Ржевского «Клоп».
 

ВЕТР И ДУБ

Дуб Ветру стал пенять: "Откройся мне, Борей!
Зачем ты разметал вдоль рощи, средь полей
     Моих любезных деток?
     По милости твоей
     Я без листов и веток;
     Вчера так крепко дул,
Что самого меня чуть с корня не свихнул;
Ты травку бережешь пустую,
Качаешь только трость, соседку дорогую,
               А на меня
Глядишь нахмуряся, сердитей день от дня".
Борей в ответ кричит: "Признаюсь, Дуб спесивый!
Пусть осеняешь луг и золотые нивы, -
     Упрямых не люблю голов;
Ты в бури час стоять, упорствовать готов,
А я привык всегда встречать одно покорство.
Изволь, я окажу охотно доброхотство;
Лишь в землю поклонись и будь передо мной,
          Как лист перед травой".
Дуб Ветру возразил: "Сказать ли без обману?
Природой не дано мне изгибаться в лесть;
          Храня бесперестанно честь,
Погибнуть я могу, но кланяться не стану".

     Так добывал Наполеон
     Себе Кутузова поклон.

1816

Полн. собр. стих., 1830, ч. 5, с. 226, с примеч. автора: «Содержание сей басни есть собственного изобретения». Датирована Хвостовым.
 

ЖИВОПИСЕЦ И НАЗЁМНАЯ КУЧА

Природу целую живописуй, Вернет!
     Обдумав наперед,
     Как озарить предмет.
Вот быль о том под видом сказки.
     Какой-то Апеллес
Хитро употреблял и теней свет, и краски,
Но рисовал, забыв о множестве чудес,
Не громоносную, губительную тучу,
Не утра ранний блеск и не лазурь небес,
Смешно сказать - наземную лишь кучу.
Старался оживлять в своих картинах,
В садах, полях и на равнинах,
Везде один предмет - везде один успех,
Который наконец родил всеобщий смех.

Я обращаю к вам усердные советы,
Жрецы парнасских дев - поэты.
Облагораживать учитеся предметы!
Везде изящного пред вами образцы;
Не рабственные вы писцы,
Но подражатели разумныя природы;
Покорны вам земля, и небеса, и воды;
Вы призваны греметь народам правду вслух;
Умейте смертного возвысить мысли, дух.
Поэта в лавровом пишите мне венке,
Отнюдь не в колпаке.

<1817>

Полн. собр. стих., 1817, ч. 3, с. 129, под загл. "Живописец и навозная куча". Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 127, с прим. Хвостова: "Последний стих целит на тех поэтов, которые, забыв об изящной природе, все смешивают. Знаменитый лирик наш Г. Р. Державин, по безвкусице одного живописца, написан и представлен был на выставке Академии Художеств в колпаке. Искусство изображает натуру, но только изящную. Живописец! представляй мне Суворова во всеоружии на Альпах, а Державина на Геликоне в лавровом венке". Хвостов говорит о портрете работы художника Васильевского, который был представлен на выставке Академии художеств в 1815 г. Вернет - по всей видимости, К.-Ж. Верне (1714-1789), французский художник, пейзажист.
 

МОЛОЧНИЦА И КУВШИН С МОЛОКОМ

Одетая легко, Параша из села
В соседний городок на рынок побежала
     Безмерно весела.
В кувшине молоко на голове несла;
     Притом в уме смекала,
Что сливки проданы; на выручку яиц
     Уже себе купила;
Домой пришед, на них наседок посадила
И развела цыплят; смеяся говорила:
     "Не опасаюся лисиц!
Цыпляток сбуду с рук и скоро поросенка
     На деньги те куплю;
     Его бардою откормлю,
Продам и заведу корову и теленка.
     Телят люблю!
Теленок на лужку при мне перед глазами
Играет, резвится нескладными прыжками!"
     Параша тут сама,
     Почти что без ума,
Мечтательный доход так дорого ценила;
     Короткий выбирая путь,
Затеяла чрез ров, и небольшой, прыгнуть,
Споткнулась - и кувшин на землю уронила;
Разбила вдребезги кувшин, а с черепка
По травке полилась молочная река.
Прощай телят прыжки, и ласки, и приятство,
     И всё Парашино богатство!
Хмельницкий прав. Мы все, в деревне, в городах,
Во сне и наяву здесь плаваем в мечтах;
Воздушные везде все люди замки строят,
Фортуну о себе тогда не беспокоят.
Я сам в углу своем являюся в броне,
Даю Суворову уроки на войне,
Первопрестольные я покоряю грады,
     Владею царствами Эллады;
Мой пышный долиман в алмазах, серебре;
На златошвейном я, разнежася, ковре,
Пашей и муфтия не соизволю слушать.
Слуга лишь позовет в гостиную чай кушать -
Как было смолоду, останусь при Кубре.

<1821>

ТВОЛРС, 1821, ч. XIII, кн. 2, с. 397. Печ. по Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 207, с прим. Хвостова: «Сия басенка была читана в Обществе любителей словесности и напечатана в их издании, называемом «Соревнователь». Автор обрадовался случаю упомянуть о русском комике Н. Ив. Хмельницком, который обогатил нашу сцену прекрасными произведениями». На сюжет басни Лафонтена «La laitiere et le pot au lait». Читалась в заседании ВОЛРС 28 февраля 1821 г. Хмельницкий Н. И. (1789—1845), известный комедиограф начала XIX в., автор комедии «Воздушные замки» (1818). Кубра — речка, на которой находилось имение Хвостова Слободка.
 

ЗМЕЯ И ПЧЕЛА

Твержу, чтоб книг была свободная печать,
Чтоб разливалося учение в народе.
Или вельможеской породе
Одной позволено свой разум украшать?
Простолюдим с пониклыми очами,
Не просветясь наук лучами,
И телом и умом век целый на земли,
Пусть пресмыкается в пыли?
Об этом басня в мысль попала.
На розе мед Пчела сбирала,
А под кустом Змея лежала
И с нею в речь вошла: "Давно я не видала,
      Сестрица милая, тебя!
Коварный человек, Змеи не полюбя,
В пустыни и леса прогнал ее напрасно.
           Орудие одно
           Тебе и мне дано;
За жало вся война; бесспорно это, ясно,
     Что жалим обе мы, и ты и я.
           Голубушка моя!
Пожалуй, объясни, за что тебя все любят,
А люди обо мне повсюду злое трубят?"
           Пчела в ответ:
     "То истинно, мой свет,
     Что жало я имею;
     Но им владеть умею:
Я жизнь тем берегу. Еще напомнить смею
Для объяснения примет:
Не яд один, как ты, я расточаю - мед".
Благотворителен наук, полезен свет,
          Когда он льет
Без яда примеси прозрачный, чистый мед.

<1829>

Полн. собр. стих., 1829, ч. 4, с. 259. В примеч. Хвостов раскрывает смысл басни: «Просвещение необходимо нужно, невежество вредно, гордое же и корыстолюбивое полуучение, или лжемудрование, и того еще вреднее».
 


ПРИТЧИ

Жених и две невесты

Был некто молодец середних лет,
           Ни белокур ни сед,
Жениться захотел, но чудною судьбою
Он двух невест имел на выбор пред собою,
      Одна была чрезмерно молода,
Другая напротив почти седа,
      Одна вдовица,
      Другая скромная девица
      Когда наедине жених
           Случался с ними,
      Он был почтителен и тих,
      Они меж ласками своими
      У жениха из каждого виску
Щипали мастерски всегда по волоску.
Старуха волосы все русые щипала;
А девушка точь в точь с седыми поступала,
И торопились так в удобный час и день,
Что сетовать на них никто не смел за лень,
И ремесло свое дней с сотню продолжая,
Одна перед другой усердье умножая,
Так жали ревностно, что он хоть не старик,
      Но принужден надеть парик.
Смекнул жених, что каждая супруга
      Желает своего любезна друга
Принудить жить на свой лишь образец;
И, - выбросил с тех пор из мыслей он венец.

 

Топор

На берегу реки мужик дрова рубил;
Нечаянно топор он в воду уронил:
Прелютой мучится крестьянин мой тоскою,
           И воет над рекою.
      Прости топор, простите и дрова!
Куда теперь пойдешь, о бедна голова?
      Пришло мне утопать, топор, с тобою;
Но всякая болезнь имеет врачество. -
      Какой-то счастливой судьбою
Простосердечного пришло спасть божество.
      Зевесовой сказатель власти,
      Меркурий прилетел, и все напасти
      В крестьянине пресек,
Сказав: я знаю дно глубоких самых рек.
Туда я для тебя с охотою спущуся,
И с топором твоим оттоле возвращуся. -
Не мудрено богам - несчастным помогать;
      Не стал он боле отлагать.
В реку - и вытащил секиру не простую,
           Секиру золотую.
Крестьянин говорит: не ту я потерял,
      Но бог ему серебрену являл;
Мужик: не спорю в том, что топоры богаты;
Однако [же] не мой; своей ищу я траты. -
Железну наконец секиру бог явил.
      Вот мой топор, - бедняжка возопил! -
           Колико щедры боги!
           И у Меркурия целует ноги. -
           За то, что правду он сказал,
Богаты топоры ему Меркурий дал. -
      Лишь разнеслись в соседстве эти вести,
           Все захотели равной чести. -
      Меркурий к ним опять с небес долой,
И вытащил сперва топор он золотой;
Не заикнувшися все закричали: мой!
Но бог, уверяся в их алчности и лести,
Богатым топором им дал по тумаку,
           И опустил его в реку.

 

Лев и Невеста

     В глубоку старину, а не теперь,
Живали заодно и человек и зверь.
Мы наряжалися без пышности убого
     И были против них слабей не много.
          В плохой тогдашний век
     Со львом не смел встречаться человек.
     В такие времена жил лев детина,
          По нашему скотина;
     В красавицу влюбясь, пришел к отцу,
          Просить его к венцу. -
Такое сватовство почтенно и счастливо,
          Однако ж щекотливо:
     Старик умней был льва,
     И ласковые плел ему слова:
Что он то принял в честь, но дочь его не Львица,
          Девица. -
          Не вновь
          Любовь
Была причиною дурачеств многих.
          Омирово то дело, не мое. -
          Погибла Троя от нее. -
Царь лев, случась у ней в оковах строгих,
Согласен был на все; позволил, как глупец,
И когти срезать с лап и вырвать зубы;
          Оставил только губы,
     И длинну шерсть своей богатой шубы;
          И стал он наконец,
Как крепость без солдат, без пуль и без снаряду,
И назывался львом лишь только для обряду. -
              Рот львов
          Не страшен без зубов,
А лапы без когтей. - С смычек собак спустили,
До смерти жениха легко приколотили.

 

Заичьи уши

     Толкнул когда-то льва рогами зверь;
     Царь лев прогневался: сей миг, сей час, теперь
     Чтоб в царстве у меня рогов ни крошки боле!
          Пришел о том указ
          В приказ.
     Рогатые спешат оттоле: -
     Коровы и быки, бараны и слоны,
     И рогоносцы все, сколь было, сосланы. -
За ними заяц прыг - ему в глаза лисица,
А ты куда спешишь, комола заяц птица?
Боюсь прищепок я, боюсь судей, судов
          И их крючков. -
Опомнись куманек, как счесть рогами уши? -
Я робок, а притом подьяческие души
Легко произведут в оленьи их рога;
     Мне жизнь всемерно дорога;
И так в запас - прощай. - Простился
     И долго он домой не возвратился.

 

Пустынник и Почести

     Ни одному на свете божеству
        Толико олтарей не строят,
     Так много никого не беспокоят,
Как божество, что я фортуною зову -
          Сказать ли справедливо?
     Фортуне жить довольно хлопотливо:
          Предметы всех страстей
              В руках у ней;
     Однако ж молодец один случился,
Который не весьма за нею волочился;
        Он был ни беден, ни богат,
          Доволен был судьбою,
            Доволен был женою;
     Он малинькой имел и дом и сад. -
В осенню темну ночь фортуна поустала,
            И у окна его стучала:
        Пожалуй ночевать меня пусти,
            Мне дале не куды брести;
Богатства, пышности, чины и украшенья
            Тебе для возвышенья
            Со мною у ворот. -
            Мне этот весь народ,
Хозяин отвечал без дальня размышленья,
               Куда девать?..
            И у меня одна кровать,
     Котору берегу, не мучася тоскою,
            Веселью и покою.

 

Ритор и Болван

          Был славный человек,
          Который целый век
От красноречия не знал себе покою;
Учение текло из уст его рекою.
          Гремел мой говорун
          Так точно, как перун. -

Стоял болван в лесу, вития мой дуброву
Изволит посещать, и мнит, что там готову
          Себе получит славу нову,
          И чванится, как Цицерон,
          Как за Лигария вступился он. -
     Кто ритор, кто болван - узнай, читатель?..
          Оратор мой, немысленный писатель,
          Болван - глупцы,
Которые плетут ему похвал венцы.

 

Табашник и Борей

Какой-то молодец пред воротами
Табак молол, Борей свирепыми устами
Дохнул, и вихрь и пыль поднял.
     Борей, бог очень строгой;
Борей, что ни встречал, крутил и мял.
     Летя своей дорогой,
Дохнул по воздуху; табак на ветр послал.
Табашник, видя то, ругал Борея;
     Борей ему: дурак,
     Ты будь других умнея,
И не брани, что твой развеял я табак;
     Но знай, что естества блюдя законы,
Не внявши частные табашниковы стоны,
Я сделал зло тебе; но блага миллионы.

 

Грабитель

          Один грабитель
Чужих сокровищей любитель
В великолепные чертоги пригласил
          Друзей к обеду,
          На знатную беседу. -
Смотрите, братцы, я как прежде жил,
И ныне как живу, кичливо говорил.
И то, что есть у вас у многих,
Всех добродетелей любимцев строгих,
          Как знатный Господин,
          Имею я один. -
Ответы на вопрос услышал он такие:
Конечно у тебя все вещи дорогие;
          Но только не твои; - чужие. -
          Когда стихов творец,
     Не ведав своего искусства правил,
Из разных лоскутков творения составил;
Кто скажет, чтоб он был творения отец?
          Тогда стихи прекрасны,
          Когда свободны, чисты, ясны;
Тогда читателей на похвалы влекут,
Когда из собственна источника текут.
Выкрадывать стихи не важное искусство: -
Украдь Корнельев дух, а у Расина чувство.

 

Мыши и Орехи

Какой-то мудрый лев в том полагал утехи,
Что жаловал мышей и жаловал орехи. -
           Кому противно что,
           Тому конечно то
           Не надо ни на что.
Лев мысля то ж, сказал к орешному лукошку:
Для сбереженья их определю я кошку;
           А к малиньким мышам
           Мартышку стражем дам:
           Кусочки не по них, я то изведал. -
     Как лев провозгласил, так лев и сделал;
Но стража каждого подзаривал обед,
Которой у себя стерег его сосед.
Столкнулися они - рукою руку мыли;
Орехи Царские, и - мышки с ними сплыли.

 

Мужик и змея

Благотворения конечно дар отличный,
          Богам обычный,
Которых на земле преемники Цари. -
По мере всяк из нас добро твори,
          Однако же с разбору,
     Не всякому и не всегда, а в пору. -
Мужик в холодны зимни дни,
Когда морозы, снег лишь властвуют одни,
     Пошел в овин, - змея лежала,
     Почти замерзла вся, - змея дрожала;
  Остановилось в ней дыхание и кровь,
У мужика в душе пришла к змее любовь.
     Змею он поднял, - в дом к себе уносит;
Пришел, - огня хозяин просит,
     И печку затопил, стал греть змею
          Питомицу свою.
     Змея помалу оживала,
     И зубы согревала,
     И в душу вместе, как тепло,
     Опять у ней гнездится зло.
     От ярости кипела,
Шипела, свистнула и вмиг успела
И развернуться вся и голову поднять,
И жало на того хотела изощрять,
Кто благодетель ей, отец и воскреситель;
             Спаситель.
Неблагодарная! мужик ей отвечал:
Какую от тебя награду получал!
Умри! и взяв топор, средь гнева жара
     Змее три дал удара,
И хвост и голову от тела отделил.
     Змея рассечена скакала
     И части съединить искала;
Но труд ее напрасен был.

 

Лев состаревшейся

Всему есть мера, вес, всему конец.
     Был Лев герой, героям образец,
Стал стар и ни куда он не годится;
     Без силы мудрено гордиться.
     Лев жалок стал, Лев плачет за углом;
     Лев ноет и лежит в пещере,
Как Иов, в море зол, а не в высокой мере.

Приходит конь ко Льву, не бить челом, -
Копытом Льву туза, а бык рогами,
          Собака Льва зубами
          Не сотни, миллион;
И звери все, что прежде на поклон
          Ко Льву ходили,
А нынче бить бессильна рассудили:
    И наконец осел, в пещеру скок;
    Но Лев ему сказал: я чувствую мой рок,
    Для всякого смерть злостна,
Но твой удар снести сугуба смерть, поносна.

 

Осел и Хозяин

Без крылей на Парнас, на небо не спеши; -
Кто создан не орлом, летая не смеши!
     Собачка малинька, Гишпанка родом,
     Но гордости чужда, жила в дому,
     Где лишь хозяину в угодность своему,
     Вилася вкруг него, и так была с доходом,
     Готово молоко, готов собачке сыр;
     Собачке всякой день бывает пир:
     На бархатной подушке почивала,
     И космы у нее служанка завивала.
     Глядит в глаза хозяин ей,
             Ее целует,
             Ее балует
     И чтет утехою своей.
     Собачке вольно и свободно,
     Лишь было бы угодно
На груди взлесть, хозяина обнять;
Никто не смеет ей за то пенять;
О зависть, страсть злосердого невежды!
             Осел увидел то,
     Ушами хлоп, открыл большие вежды,
             И говорит: я что?
     Осел, собаки чай не хуже;
Зачем имею я и часть не ту же?
За чем я не в чести? - На холоде, не сыт?
Тружусь, потею век и не щажу копыт;
             Но люди прихотливы,
             За труд не наградят;
             У них лишь те счастливы,
             Которы им в глаза глядят,
             Понравятся и угодят. -
Собачкин разум тут, собачкина тут сказка;
             И вот за то ей ласка,
             И мне нередко таска;
     Осел уверяся о том,
     Прыгнул хозяину на шею
     И завизжал: к тебе ласкаться смею;
     Хозяин отвечал: я дружбы не имею
                  С ослом:
             Слуга! дубиной
     Управься со скотиной.

 

Любовь и дурачество

Любовь, дурачество, божки из первых в мире,
Как дети разрезвясь, играв на небесах,
     Заспорили о власти, о порфире
     И о своих судьбах;
Амур хотел на весь богов совет преславный
     И на Олимп державный
          Сослаться в том.
     Дурачество без дальня разговора,
     Не продолжая спора,
Поподчивало вдруг Амура тумаком,
                 Тузами,
Так сильно, что навек простился он с глазами,
                 Стал слеп.
Пошла молва и шум и пересуды,
     Ершатся боги все, как в море чуды;
     Тот на дурачество, Амуру тот свиреп:
          Богиня красоты Венера,
          Как женщина, как мать,
          Не хочет вопля унимать;
На апелляцию мнит дело поднимать;
К Зевесу с просьбою. - Юпитер знает,
                И понимает:
Любовь, дурачество, два бога на земли,
Без коих жить нельзя, кого ни удали;
     Без каждого земля погибнет.
Не хочет он при том Венере досадить.
Какой же суд дурачество постигнет? -
Юпитер приказал дурачеству водить
          Слепого купидона
          Для сохранения закона.
Мы видим вместе век и встарь и вновь
          С дурачеством любовь.

 

Петух и Лисица

Петух проворный был, петух боец,
          По-русски молодец;
Сидел как на часах, на дереве высоком,
     Бежала тут лисица ненароком;
Увидя петуха, кричит: ты знай, что я гонец,
     Приятель мой и кум любезной!
     Я слух несу полезной,
А именно, бегу я в околоток весь
Сказать, что мир у нас уставлен здесь,
     Как петухи, так и лисицы
     Между собой и братья и сестрицы;
     Сойди ко мне, позволь себя поцеловать
     И праздник не забудь давать,
Иллюминацию везде бегу устроить.
     Петух лисе: постой!
На что тебе себя так много беспокоить?
Я вижу близ тебя пята с пятой
     Летят собаки
     И верно не для драки,
     А мир торжествовать;
Мы станем взапуски друг друга целовать;
     Лиса в ответ: мне эту весть
     Скорее надобно разнесть;
     А правда то, что от собак трухнула
     И плута петуха не обманула.

 

Учитель и Ученик

Почтенной древности воспитанник на ус*,
     Не Немец, не Француз;
     Наперстник муз,
Русак простой в латыню погруженной
И не осел, ослинус уваженной;
Но все нельзя латынью задавлять,
             Читать уроки;
Виргилия рядил в российски строки;
     Пошел учитель мой гулять,
     И стадо с ним латынско;
Гулял в саду, - там пруд случился близко.
     Ребята резвятся, - один шалун
Играя, бегая упал без спросу,
     Не пощадя руки, ни носу,
Упал куда? - где царствует Нептун;
     Однако ж не в реку, не в озеро, не в море,
Но в пруд упал дитя, напасти, горе!
     Кричит ребенок из воды,
     Подите батюшки сюды,
Не дайте потонуть: я чуть не захлебнулся.
     Учитель встрепенулся;
И шагом важности, нахмуря бровь,
     Пришел и ну сердиться;
     На мальчика кричать и вновь
Стал над Риторикой и Тропами трудиться,
     И если б хрию досказал,
     То верно мальчик бы пропал;
Но тот барахтался; что толковать невежде,
Доскажешь после речь, вынь из воды ты прежде!

 

Юпитер и Звери

     Кто самолюбия не раб?
     Кто для себя не слаб?
Мы все свои достоинства возносим,
           Других поносим.
Юпитер некогда всех сколько есть зверей
К великолепному велел пустить престолу,
     И каждому из них по произволу
Поправить обещал щедротою своей,
Что каждый ни найдет нескладно, некрасиво
           В себе.
Тут обезьяна вмиг: благодарю судьбе,
Я так, как должно быть, не чудо и не диво,
           А куманек медведь
Не то, как видеть мы привыкли Аонида;
     И то ему нимало не обида,
Что на него не весело глядеть;
И ежель моего послушает совета,
     Ему не должно списывать портрета.
     Медведь не захотел свово менять лица,
Сказав, что он пленил медведиц тьмы сердца,
А росту у слона хотел прибавить;
Но нечто слон в ките нашел поправить.
Так муравей в осе, а муха в пауке;
Комар в кузнечике, кузнечик в червяке;
Тьма насекомых, птиц и все четвероноги,
Собой осталися довольны так, как боги.

 

Болван и Богомольцы

Болван пожалован был негде в боги,
Готов ему олтарь, курение и жрец;
Готовы и мольбы от искренних сердец.
     Текут толпы народа многи;
Как люди, тот зимы, тот просит теплых дней;
     Один воды, другой огня.
Болвана моего лелеют и ласкают
     И пыль в глаза пускают;
Все малы, как сверчки, и мыслят, что болван
        Пред всеми великан.
Кадят болвана в нос, и кровь от жертвы льется,
        Болван не ворохнется,
Болван болваном остается;
     Молебщики увидя то,
     Смекнули, что
     На смех народу
Болвана бросить в воду,
Сказав ему: изволь Нептунов сок сосать;
Ты не возмог казнить и не умел спасать.
              Вельможи
     С таким божком не редко схожи.

 

Сократов дом

По тщетной пышности мы судим о вещах;
Будь честен, будь мудрец, когда не на коврах
Ты спишь, на золоте стола ты не имеешь,
Напрасно ты титул примать достоинств смеешь!
          Все ведают о том,
          Что был Сократ с умом,
          Сократ построил дом,
     Сократово строение поносят,
     Гостиной длинной просят,
А галерея-то не очень глубока;
Наружность, внутренность все кажется мелка;
     И говорят, не все у нас Сократы,
     Как он, для знатна мудреца
          Почтенного лица
Потребен храм, органные палаты.
А им Сократ в ответ: наружность лишь обман;
Для истинных друзей доволен и чулан.

 

Собака без ушей

     О горесть! о беда! свирепы души
У датска кобеля отрезали вмиг уши.
     Тоскует, плачет пес,
Пришло мне спрятаться в дремучий лес;
     Как я таким уродом
     Предстану пред народом?
Собака бедная, пожалуй ты не вой!
     Еще не короток век твой;
Пусть уши у тебя, собака, не велики,
     Привыкнут видеть их;
А ты вперед и в случаях таких
Останешься как конь, век права без улики.

 

Осел кумир

Везли чай в Дельф кумира,
Кумир без ног, кумир, как барин, сел.
Кумира на плечи поднял осел
И божество пространна мира
Так точно, как котлы медяны потащил
        И не спешил;
Однако же в пути красавицы, герои
Бегут перед ослом кумиру в честь,
Разумницы, глупцы, людей различны строи
        Плетут бесстыдно лесть
        И просят, что ни есть.
Кумира мудрецы в душе не величали,
Но то, что он болван, народу не кричали.
        Осел
Услыша в день раз сто: ты бог, ты славен,
Ты мудр и милосерд, никто тебе неравен,
Подумал впрямь, что мир в его руках висел
        И что на небеса он сел,
И ну просителям оказывать приязни
        И казни,
И бредит всякой час, так истинно: я бог -
        Я добр, но строг;
Однако же ослу быть запретили богом,
Ударя много раз тяжелою рукой,
        Глупцу в киченье многом
        Нет пользы никакой.

 

Осел и Мужик

         Старик осла пасет
         На жирном поле;
Мужик услышал шум, не ведаю отколе,
И заключает так: то армия идет.
     Старик трусливей был лягушки,
         Боится пушки,
И говорит ослу: советую бежать,
Их громы не легко нам будет отражать.
     Осел на скачь на рысь скупился,
И скоро в тот поход отнюдь не торопился.
     Старик ему: иль жизнь тебе не дорога,
     Что тихо так бежишь от лютого врага?
Осел в ответ: меня враг этот не задавит
         И клади не прибавит;
Так для меня равно, что ты, что он,
     Я буду все возить, как слон.

 

Верная собака

Мяса кус приносит
В ночь одной собаке вор,
Так собаку просит:
Ты молчи! иду на двор.

         * * *

А собака вору:
Я не буду здесь молчать,
Приходи ты в пору
Пса к подаркам приучать.

         * * *

Свой возьми задаток,
Начал лаять громко пес;
Не люблю я взяток,
Убирайся с ними, бес.

 

Бочка

У погреба пустых лежало бочек много;
Когда напиток весь из бочки взят до дна,
                Она
         Уж боле не нужна;
     За бочкою пустой не смотрят строго.
         Из них одна
         Была пред тем полна
         Венгерского вина;
Как выше сказано, вся выпита до дна,
И в бочке не было ни капельки вина.
Старуха пьяница там к бочке прибежала,
Как розу нюхала, и вкус свой раздражала,
         И говорила так:
Ты лучше Нектара, я чувства услаждаю,
Когда лишь тень твоих доброт встречаю;
Вино твой должен быть не оцененный смак,
         Когда твои остатки
         Так сладки!

 

Лисица и Козел

В колодезе Луну за сыр почла Лисица.
Лисица лакома - в колодезь скок сестрица. -
Нет сыру, - то беда, что из колодезя
         Ей выпрыгнуть нельзя.
К колодезю идет Козел, - хитрица
         Козлу сказала так:
Отведай куманек, какой у сыру смак,
Прыгни сюда! Козел на сыр прельстился,
         Со всею тушею спустился,
На вечность целую остался плавать там;
         Лисица по рогам
Козловым поднялась на землю вновь лукавить,
         Козлову глупость славить!
Конечно хорошо несчастного спасать,
Не дай лишь из себя плутам твой сок сосать.

 

Два плешивые

Два шли плешивые, один на переди,
        Другой шагает позади.
По встречному пути лежит гребенка, -
Передний хвать лызгачь*, а задний там -
        Находка пополам, -
Я чаю брат, ты ухватил цыпленка.
        Другой в ответ:
Находка хороша, да нам в ней нужды нет.
Друзья не спорятся и люди тамо дружны,
Где вещи встретятся их прихотям не нужны.

 

Ескулапий и Больной

Муж был труслив, жена скупа;
          Муж болен, -
Стекается врачей толпа,
Больной Галенами ни мало не доволен;
Нога больнова в гроб итти тупа.
У бога врачевства он помощь просит
И Ескулапию за жизнь подносит
       На жертву сто быков.
Скупая в обморок от тех ужасных слов, -
          Пеняет мужу строго,
И говорит ему: ты обещаешь много.
Больной в ответ: о чем больному рассуждать?
Не можно иначе здоровье возрождать,
          Иное посулить, иное дать.

 

Два голубя

     Я лаком до чужова -
          Держуся слова
          Творца того,
Который говорил, чт_о_ хорошо, его -
          Но то опасно,
Чтоб не украсть муки пшеничный напрасно,
     И чтоб пирог затеян мной
          Не вышел оржаной.
Два были голубя друзья сердечны
И провожают дни приятны и беспечны.
Один постарей был, другой
          Был молодой;
Весну прелестную лишь видел он однажды;
Их дело было то, чтоб вместе ворковать
          И вместе поклевать
И вместе на ручей для утоленья жажды.
Однако ж молодой затеял голубок
          Лететь за море;
Другому голубю то было горе; -
Был голубь опытен и ум имел глубок,
И говорил товарищу любезну:
Ты не хорошу мысль питаешь, не полезну;
Готовишь множество себе печалей, бед;
Зачем летать! здесь тот же солнца свет.
Осиротею, я начну терзаться,
Худое о тебе мне будет все казаться,
Что голоден, не сыт, что без покрова ты,
        Пускай мечты,
    Но сердцу нежному гораздо больны.
Кто странствовал, беды тот претерпел довольны.
        Что шаг,
        То враг;
        Глубоки воды,
        Небесны непогоды
        И коршун и орлы
Изображения во сне представят злы.
Что Ментор ни поет, все было то бесплодно;
Незрелый любит ум лишь поступать свободно.
     Так голубь молодой
     Нашел причины многи,
     Достаточны предлоги,
     И говорит: одной
          Весной
     Путь кончу свой.
Чрез путешествие хочу себя наставить,
Как голуби живут, и там и сям узнать;
Худое пренебречь, что хорошо занять;
Рассказом, возвратясь, тебя хочу забавить.
          Я молод и в поре,
Я голубь, а не крот, мне стыдно жить в норе;
     И наконец - пришлося расставаться,
          Слезами обливаться.
     И голубь молодой в минуту полетел,
          Куда хотел.
     Оставил он гнездо, спустился в поле,
     Помахивал крылом мой голубок на воле.
     Случились там поставлены силки,
     Куда несмысленны, валятся голубки.
     В них голубок попал, сидел в темнице,
     Кой-как разгрыз зубами узелки
     И волю получил, не даром птице
          Она пришла.
     Оставил перушки мой голубь из крыла;
     А что он в полону силковом находился,
          Ногой с веревкою сцепился
     И как цепь во изобличение унес,
     Когда опять летать пустился.
     Лишь голубь осмельчал, там гнев небес
     Постиг его: и дождь и град жестокой
     Пробили до костей, и листьев кров широкой
     На дереве не спас; - страдает голубок.
     Едва обсохнул лишь, пустился ястребок
          За ним на ловлю;
Напасти бегая, в деревне сел на кровлю.
     Робенок камешек схватил
          И в голубя пустил.
     Пошла стрела в свою дорогу
     И прямо к голубю в крыло и в ногу;
     Хоть камень голубя не сшиб,
     Попал ноги он в самый сгиб.
Несчастный голубок терпя судьбину строгу
          Хромой
          Летит домой
     И крылышко таскает,
О путешествиях и рта не разевает.

 

Отпускная

Нептун, свирепый бог морей,
Которого на гнев привел Борей,
     Трезубцем дно стран влажных раздирает
И люто корабли несчастны пожирает.
Матросы, кормчие и спутники, смотря,
         Что гневались моря,
     В несноснейшей печали
Молитвой небеса и стоном отягчали.
Один глупец хотел отпускную писать;
Служитель был охоч свой язычок чесать
И говорит в ответ: Нептун, Фетида
Слугу и барина готовы взять без вида.

 

Медведь и Кошка

Медведь был стар и занемог;
Случилась кошка там, и возмечтала,
Что сила с летами в медведе вся пропала,
    И что медведь не столько строг,
         Что лапкою учтиво
         Медведя вольно поласкать
         И ногти запускать, -
         Что и не диво.
Сперва немножко - приятельски и льстиво
По роже у него, как по полу, ходит
И разные по ней узоры разводит.
     Наскучивши игрой, как Геркулес Герой,
Вдруг лапу приподнял и с одного размаху
Он в кошке той ниже оставил праху.

 

Осел и его Хозяин

Был некто брат осел простак,
     По-нашему дурак.
Осел плечист и с длинными ушами;
     Осел работать был весьма смышлен;
     Осел мой не бывал нигде в совете член,
И попросту век жил между ослами;
          Хотя короткими шагами,
Но воз исправно он таскал,
Его хозяин злой ни мало не ласкал.
Купцу осел по крепости достался.
          Купец
          Был Жид, душой скурец*,
          Глупец,
Богатством с барями, с вельможами верстался.
Осел на ярмонку, - осел ступай в ряды,
Осел на биржу ли, - во все труды.
Такое бытие не давно было ново,
Как взято у ослов Езопом данно слово.
          Осел хотя мычал,
     Хозяин на осла и более кричал,
          Сердился
          Ослу за лень,
     Наделать много пень
          Дубиною трудился.
Сверх силы труд неся и глад,
          И хлад,
Без дальних умыслов скончался:
Хозяин в миг к покойнику примчался,
И ну осла хвалить и славу напевать,
Осла в пример другим давать.
Ценят достоинства, когда в гробницу спрячут,
И снявши голову по волосам заплачут.

 

Заяц и Собаки

Мы смерти бегаем, толпой к фортуне в храм
                Стучимся,
            Напрасно тут и там
                Трудимся.
Трусливый заяц зверь, о нем дубрав, лесов,
Так повествуют все Саллусты, Фукидиды,
Животно кроткое, боится он обиды,
                Боится псов.
Одно дыхание, ничто, и тень ему опасны;
Известно, все своим страстям подвластны.
Сидел подняв ушки, глядел на все луга,
Сидел близ острова, - ударили в рога,
                Давай бог ноги,
                Бежать тревоги!
Кричит, прыгнув сажени многи,
Благодаря ногам, я стал счастливой зверь,
Вот замка моего крыльцо и дверь!
     Однако ж заяц обманулся,
     Скакав в лесок
                Споткнулся,
     Ушиб висок,
     Упал - и протянулся.

 

Корабль на море и Корабль на реке

Корабль среди морей на парусах летая,
     Седой угрюмой вал
Грядами ровными делил и рассекал;
Реку текущую к морям встречая,
     Увидя на реке корабль один,
Кричит, спесивится - я знатный господин!
     Я на море свой дом имею,
     Я с бурною волной играть умею;
А ты, корабль, стоишь на низменной доске,
Не стыдно ль плыть тебе, товарищ, по реке?
Корабль товарищу ответствовал не строго:
Я на реке один, а на море вас много -
     Живущий господин
          В столице,
Корабль среди морей. - Живущий дворянин
В деревне у себя по мере и границе
В своем кругу и более блестит,
          И боле богатит.

 

Червяк и Собака

Был молодец червяк, - в чертогах у вельможи,
          Известно там,
          Род сильный червякам;
     Известно, на кого все червяки похожи.
          Ползуча тварь, - червяк
          Искусно лапкой загребает;
Иное за столом, как гость, хлебает.
          Червяк ползет вперед, не так,
               Как рак.
     Ползет - и вполз на чашу не простую,
          На чашу золотую.
Уселся червячок и говорит,
Увидя, что лучи от солнца возблистали,
На гладком золоте струей огни метали,
Смотри: коликой свет и луч червяк творит!
Собачка червяку премудро отвечала:
Не чудо то отнюдь, всех лет веков с начала
То было, будет впредь, о чем болтать?
          И право отдано не втуне
          И солнцу и фортуне,
Что могут червяков заставить - возблистать.

 

Проповедник Пифагора

     Самопожалован мудрец,
Который всех наук начало и конец
С собой на языке всечасно носит,
И слушать только просит;
          Всегда кричать готов,
          Что Пифагор великий философ,
          И вопрошает всех: какое знатно слово
Так славно мудрецу дает величье ново;
Каким он правилом заставил отличать
Себя? В ответ ему: умей - молчать.

 

Птицы Законоположители

Задумал птичий род вновь сделать уложенье,
На что вельможи, знать, к чему полезен трон?
Все птицы собрались дел знатных в уваженье,
     Хотели издавать закон.
     Разумные, разумно предлагали,
А птицы крикуны их толк опровергали;
Вороны каркали: на что Орлы,
          И соколы?
          Они горды и злы.
Дела свои решить мы и без них умеем,
И птиц разбойников казнить мы смеем.
Воронам коршун так: пускай, закон
Извольте утверждать, как вам угодно,
          Свободно;
     Но толковать закон,
Ни к делу допускать - нельзя ворон.

 

Рысь и Крот

Рысь быстроглазая увиделась с кротом;
Случается кроты из норки выбегают,
И звезд сияние, и света луч ругают.
Увидевшись они, потом
Вступили в разговоры:
Как жалко то, что слепы взоры,
Сказала рысь, у милого крота!
Тебе вселенная быть кажется пуста.
Досадно истинно не видеть ясно,
Сколь мира здание прекрасно!
Какие по земли бывают чудеса:
Блеск Солнца, тень цветов, различны краски!
          А крот в ответ:
          Мне нужды нет
     Познать все эти сказки;
     Я лишь хочу иметь покой.
На что мне знать, на небе свет какой?
Я в тщетных замыслах отнюдь не утопаю;
Я сыт в моей норе - покойно засыпаю,
          Мне нужен рот -
На что глаза? - без них я крот.

 

Сверчок

       Александру Петровичу Сумарокову

          Бессмертный Сумароков
     Российский Лафонтен,
     Гонитель шалостей, пороков!
Твой слог легок и быстр, не пышен, не надмен;
Природы простоте свободно подражает;
Осла во льва, слона в крота не наряжает.
Пристойной рисовал ты кистью все лица:
     Твой нагл Борей, кротка овца.
     Позволь и мне в звериной коже
     Изобразить порок.
          Подай урок,
Как свойство всякое представить мне похоже?
Равно как Лафонтен, постигнул ты
     Натуры красоты
     В убранстве простоты.
Позволь, преславна тень бессмертными трудами,
Мне робко притчи плесть, твоими лишь следами;
Позволь сверчку предстать к читателю на суд;
Нелепость не казать за Аполлонов труд.

     Кто душу нежную имеет,
     Ценить достоинства умеет;
Не диво, что охоч до песней соловья,
          Орфей, поя,
Приятность томную во сердце вложит;
Восхитит чувствия и сладостно тревожит.
Таков у соловья был господин, был он,
Как древний Меценат певцу весны прекрасной,
     И труд имел всечасной,
Чтобы в довольстве жил дубравный Амфион.
Сверчок у Соловья хотел доход убавить,
     Себя прославить,
     Хозяина и соловья глушил,
Нескладным голосом всегда он петь спешил.
     Хозяин сам, наскуча криком,
     Он в сердце превеликом
     Туда, где был сверчок, полез,
И соловью сверчка, как Марция*, принес.

 

Старуха и Зеркало

     Старуха щеголять любила;
С Сатурном ссорилась, ему грубила
За то, что сорок лет привык ее щипать
          Старик крылатой; -
          Она не хочет уступать,
На ветхи прелести кладет покров богатой.
Старуха зеркало хотела покупать -
Купец ей дюжину приносит, -
          Она возьмет одно,
Вертит в руках, кричит: стекло темно,
То косо зеркало - и бросит;
И на купца кричит - моя ль то красота?
Как роза я свежа, а здесь я вся желта;
          Бранит, поносит
За то, что сморщилась - винит купец тебя,
          А не себя.
          Уходит
          Из дому купец; -
Сатира умная когда на свете бродит;
Скажи, кто виноват, - порочный иль творец?

 

Алкивиады

Алкивиады все красиво пишут много,
Но к исполнению не приступают строго.
В Афинах издан был указ,
          О чем? не знаю.
Не знаю то ж, какой писал приказ;
     Но только утверждаю,
     Что это был закон
Для Спарты польз не сручен он.
     Посол Лакедомонской
     Отправил вмиг гонца
К Ликургу самому, чтоб до его лица
     Скакал всей прытью конской.
Ликургов был ответ: пиши, указ какой -
     Короткой иль большой?
Коль в лист, иль в два, иль в пять, пускай
         и чист и ясен,
     Указ тот не опасен,
     А ежель в трех строках, -
По справедливости в тебе рождает страх.

 

Лев и Волк

Был мудрый лев, и кротостью душевной
     Казался быть небесно существо,
Которым красилось любое естество.
Сей Тит между зверей считал тот день плачевной,
          В который никому
Соделать милости не удалось ему*.
Благотворение он проливал рекою
     И не любил одних
          Он злых.
Прогуливался лев вечернею порою
     И волка повстречал,
Который между тем ягненка растерзал;
     Лев рассерчал,
     И говорил: в минуту
Злодея вы на казнь ведите люту;
А пастуха журил довольно крепко он,
Сказав: в тебе самом не много видно толку!
Зачем ягненка съесть позволил волку,
И мне не доносил? ты ведаешь закон!
Пастух ответствовал: ты Царь, Царь справедливый;
     Но ежели б не случай сей счастливый,
          Вовеки б это зло
     Ушей твоих коснуться не могло!
Светила дневного кроты не любят;
Не истинны лучи те, кои ближних губят.
Несчастному до Бога высоко,
     А до Царя безмерно далеко.

 

Лягушка и Бык

Лягушка на поле увидела быка,
Влюбилася в его широкие бока.
Такая толщина для ней была угодна,
     И мыслит, что она ей так же сродна;
          Какой же был успех?
Пыхтела, дулася и лезла вон из кожи. -
Лягушка треснула и породила смех.
          С моей лягушкой схожи,
Дворяне, что живут богато, как Князья,
И обнищав, кричат: повеселился я!

 

Эмпедокл и Туфли

Не спорю, слава есть прелакомый кусок,
Что сей богини раб питает дух высок,
Чтобы из гроба зреть в своей потомство власти;
Пороки гонит он и побеждает страсти. -
          Цари и воины, стихов творцы,
                 И сами мудрецы
Ее со кротостью приемлют глас устава.
                 Она
                 Одна
Последняя их страсть, высоких душ забава;
     Но коль отраден плод, беспечность и покой,
     Покой, который веки многи,
Как древность говорит, наследовали боги,
Неравен он с грызущею тоской,
     Котора раны даст душе глубоки,
Коль самолюбия стезя и корнь пороки.

Преславный Эмпедокл над Этною сидел
          Не год один, но многи годы
          На действие огня глядел,
    Стараясь таинство познать природы;
                 Но наконец
          Наскучил тем мудрец,
    В огонь скочил, не сделавши духовной,
Вины не показав нимало благословной; -
Как время не было гробницу созидать,
    Которою б себя в потомстве славил,
В подошве у горы он туфли лишь оставил.
         Когда в огонь скакать,
         На что и туфли покидать.

 

Сапожник и Врач

Вот свет каков и вот его суды:
Неправы, ветрены, с рассудком не согласны,
           Всегда пристрастны; -
И словом заключить, не годны никуды.
Сапожник трезвой был, искусной, не ленивой,
И обувь на ноги Китайцам мог бы шить;
Но в ремесле своем чрезмерно несчастливой,
     И хлеба должен был себя лишить,
И лавку запереть, и шило и колодку
Иль бросить в печь, иль дьяволу предать
     За тем, что не было чего глодать.
Хотя сапожник мой Латине не учился,
     В число врачей включился,
И самовольно стал он новой Иппократ,
     И лучше старого стократ.
Всегда он смерть и жизнь с собою носит:
     Горячку, Паралич, как сено косит.
Иное и больных не так махнув рукой,
          За труд такой,
Хоть протянув ладонь, он их не просит,
Но сами полились червонцы в дом рекой;
Сапожник стал богат от глупости народной. -
Сапожник был хорош, а врач негодной. -
Вот мненье общества, вот люди каковы!
     К сапожнику все были строги.
Кому сперва жалели верить ноги,
Тому и жизнь свою вверяли вы.

 

Осел и Рябина

Скопились некогда средь лета облака,
          Не видно солнца боле;
          Пустым осталось поле,
          Лиет с небес река;
     Тогда бежит медведь в берлогу,
          Кроты сидят в норах,
          А птички на кустах;
          Тогда пошел в дорогу
          Осел один.
     Хотя осел не умной господин,
     Но боль он чувствует, как всякая скотина;
     Ослу как и лисе холодный дождь
          Наносит дрожь.
     Стояла на поле, где шел осел, рябина;
Осел с приветством к ней: голубушка моя!
     По милости твоей не буду зябнуть я,
     Как епанча, листы твои меня покроют,
     Ослу приятну жизнь среди дождя устроют;
          Я вижу птички там, -
          Так для чего не быть ослам?
          Ослиной головой мотает
     И крепко лапами за дерево хватает;
              Ползет -
          И дерево грызет.
          Цепляется ногами,
          Но длинными ушами
          За ветку зацепил, осел
              Мой сел,
          И на рябине он висел.
          Все стало дело;
          Ослино тело
          Наверх нейдет
          И отпуска с рябины ждет.
          Кой как осел спустился:
     Но влезть на макушку он снова суетился;
     Коли не удалось мне так разгрызть орех,
     Я новым опытом найду успех,
     И поступлю не так, как прежде;
     На легкость я мою в надежде,
На дерево скакну; - и вмиг
          Ослица прыг,
Летит на дерево с размаху.
Рябина потряслась - ослу последний час;
          Упал - находит раз.
Теперь ослиного ищите праху!

 

Рыбак и рыбка

Мне гуся не сули, подай синицу в руки;
     Все знают, каковы судейски буки.
Здесь дело не о них; о рыбаке,
          Не дураке.
Ловил он щук, закинув сети;
Но щуки не поймал, попались щучьи дети,
          И вежливо ему
Сидя в ведре плели ласкательств тьму.
Иль добычью, как мы, и малой и не лестной
Ты господин рыбак, рыбак известный
Доволен можешь быть - позволь ты нам роста
И после невода и сети нас пусти,
Какой из нас кусок? - мы малы и не жирны,
Щучаты мы теперь и в щуках будем смирны. -
     Рыбак их слушал речь, имев досуг,
          Однако же щучат и щук
          Не выпустил из рук.

 

Старуха и две служанки

Старуха некогда служанок двух имела
И от того считать барыш свой разумела.
               Их часть
          Была усердно прясть,
И Парки адские, известны пряхи в свете,
Их хуже знали толк. Ложились не в подклете;
С хозяйкой рядышком, чтоб дело шло скорей;
Работу в руки им - и всякой час твердила,
Лениться незачем! - Пред утренней зарей
          Их всякий день будила.
     Лишь златовласый Феб с одра -
          И им вставать пора;
А между тем петух, злонравный вестник,
Как свет стоит, Аврорин друг, наперстник,
          Часа не промигал.
     Старуха с петухом согласна,
И на плеча шугай: уже петух кричал,
Как барыня сердита, самовластна.
Пойдет гонять с постели девок прочь:
Уже давно был свет; исчезла ночь. -
То девкам не мило; умыслили сестрицы
К Плутону петуха отправить петь,
Чрез день петух попался в адску сеть,
И больше не поет, нет голоса у птицы;
Но девкам от того не лучше стало жить.
     Старуха рассудила:
Нет пользы о певце тужить;
И девок до свету за час всегда будила

 

Две сумы

Когда Зевес род смертных сотворил,
Двумя сумами он людей всех подарил.
Одну суму повесил за плечами,
     Другую пред очами.
Пороки собственны в суме, что за спиной;
В суме перед лицом порок чужой.
Мы недостатки все у ближнего встречаем,
          Своих не примечаем.
Короче заключить, читатель! я и ты
Мы рыси для других, а для себя кроты.

 

Нил и собака

 Река, которая Египет весь питает,
  Вся крокодилами полна бывает.
    Ужасен крокодил там псам,
  Как древле был Аттилла сам;
И чтоб избавиться от зева крокодила,
На краешке брегов лакают псы,
  Не смеют запустить подалее усы.
 Пришла собака пить на берег Нила,
       Ее увидел крокодил,
     К ней ближе подходил
       И разговор водил,
   Сказал: на берегу воды остатки;
В средине у реки струи гораздо сладки;
     Иль вкус хороший не любя,
     Боишься утолять ты жажду?
  А пес ему на то: от жажды стражду;
    Но сладку воду пить, боюсь тебя.

 

БАСНИ

Скупой и прохожий

Скупой над деньгами дышал,
Друзьями их себе родными почитал,
          И столько трепетал
          Казны своей лишиться,
Что за город отнес, и под кустом зарыл
     Лишь солнышко взойдет, ходил
     Любезным деньгам поклониться;
          Лишь солнышко садится,
          Опять придет проститься.
Молодчик этого отнюдь не промигал,
Подтибрил денежки, а сам, как сон, пропал.
          Скупой, увидя кладовую
               Пустую,
          На камень сел и зарыдал,
          Кусточку сторожу пенял,
          Схватя прохожего, кричал:
Узнай, что здесь меня несчастие постигло:
          Мое сокровище погибло.
          Червонцы и рубли
          Отсюда воры унесли.
Мне, с места не сходя, лишиться жизни должно.
Как! деньги были здесь? - Под этим вот кустом.
          Пускай ты брат с умом,
          Но поступил неосторожно.
Скажи, в кустарнике кто деньги бережет?
При нужде - в доме их скорее вынуть можно,
Чем из лесу таскать - теперь набегов нет!
          Скупой слезами заливался,
          И так сказал в ответ:
Не тратил деньги я, но ими любовался.
Прохожий говорит: не плачь и не тужи;
Поверь, что попусту себя печалью мучишь.
Где были денежки, тут камень положи,
И прибыль от него такую же получишь.

 

Летучая мышь

     Мышь некогда была,
Летучая, на все смышленая дела -
          Зверок и птица!
     Летала, как синица,
     Как мышь - ходить легка.
     Когда проворными ногами
     Бежит кот за мышами;
     На воздух даст она стречка,
И смело говорит: я не боюся кошки.
     Как кошка ни прытка,
     Крылатому везде окошки,
     И если коршун злой,
     Вияся в воздухе стрелой,
Над нею оказать свое захочет барство,
Нырнет в мышачье царство;
Покажет лапочки, почванится носком -
Так воздух и земля ей постоялый дом:
     Везде летуча мышь счастлива!
Пусть скажут мне: таков весь свет;
По мне, душа не очень в том красива,
     Который так живет.

 

Овца и Дождь

          С Бореем Феб был в ссоре;
     Лилось дождя на землю море.
          Беда,
Когда рассердятся большие господа!
Дождь очень крупен, част и нивы потопляет.
Известно, в дождь никто без нужды не гуляет,
     Обычай был такой - и есть.
     Одна овца, забыта в поле,
     Обмокла вся, нет силы боле
Бороться ей с дождем: умеет дождь пролезть
          Сквозь шерсть.
          Овца дрожала,
          К огню бежала
     Пришла не в хлев к своим сестрам;
Сушиться забрела - на кухню к поварам,
Они с овечкою не много говорили,
     А просто - к ужину сварили.
Нравоучение, когда угодно вам;
Скажу пословицу известную народу:
Спасаясь от огня, ты не бросайся в воду.

 

Кошка Невеста

Влюбился в статую - кто? Царь Пигмалион,
Как уверяет нас затейливый Назон;
Так для чего, скажи, и в кошку не влюбиться?
А правда или ложь - я не могу божиться.
          Любовник умолял богов,
Чтоб в женщину его красотку превратили.
Олимпа жители о том поговорили,
     Согласны сделались - указ готов,
          Часы желанны наступили.
          Жених, гордясь своей судьбой,
          Пирует с милой красотой.
В чертоге радости - в кровати мышь мелькнула,
С кровати барыня спрыгнула
И стала на часах, чтоб мышку изловить.
Природных склонностей нельзя переменить.

 

Волк и Ягненок

          Тот прав, кто силен:
     Он доказательством обилен.
          В реке ягненок пил,
Когда голодный волк за тем же прикатил.
Волк занял выше кряж - ягненок ниже был.
Приметя жадный зверь его, заговорил:
          О дерзкой,
          Беспутной скот!
Как смеешь ты мутить моих источник вод?
Сей час готова казнь! - В ответ на голос зверской
Ягненок с робостью: ко мне стекает грязь,
Я в устье самом пью; но волк кричит, сердясь,
Я на тебя грызу давно, негодной! зубы,
     Уж минул год, что грубы
Ты речи обо мне повсюду распускал.
     Овечкин первенец сказал:
Я в те поры, сударь, еще и не родился,
Я матушку сосу; - так братец твой трудился
          Ругать меня.
- Нет братцев, ни сестриц;
   - Так ближняя родня:
          Иль тетка иль пастушка.
          Без дальних слов - унес
          Ягненка в лес.
          Вот волку и пирушка!

 

Два Друга

          Два друга были
               И жили,
          Как Лафонтен сказал, отсель
          За тридевять земель.
     Один из них в середке ночи
     С постели скок, что было мочи,
          И к другу прибежал,
Который, пробудясь, пришедшему сказал:
          Зачем ты изменил Морфею?
Когда обижен кем - пойдем отмщать злодею!
Нет денег у тебя - вот кошелек, возьми;
А если уловлен любовными сетями,
          О друг любезный!
          Не тратя час полезный,
          Поговорим с родней
          Красавицы твоей.
Другой в ответ: ты мне привиделся печален.
Не в правду ль было то - узнать я захотел
          И прилетел.
Который более из двух пример похвален,
     Сам Лафонтен решить не смел!
Друг верный на земле - бесценная отрада!
Он уловляет мысль, читает тайну взгляда;
Он о желаниях не ждет ни просьб, ни слов,
У друга в сердце их отыскивать готов.
Забота никогда о милых не напрасна:
Тут даже - страшен сон, безделица - ужасна.

 

Старый Лев и Врачи

Царь лев лейб-медику однажды молвил слово:
           Я болен, не шутя - лечи!
Отвсюду во дворец нахлынули врачи
И в миг собрание лечителей готово;
Все кинулись обсесть больного льва кровать.
Кто корешок принес, умея колдовать;
Кто, усыпляя льва, стал оды воспевать;
Кто были говорить, кто просто небылицы,
Иной... там были все - лишь не было лисицы.
     Питая волк к лисице злость
За то, что лев ей дал недавно лишню кость,
          Сидя возле льва больнова,
          Пробормотал всего два слова:
          Самодержавнейший! - Лиса
Не хочет посидеть с тобою ни часа,
О прибыли своей век целый помышляет;
          Но долг прямых рабов,
В присутствии твоем, молить теперь богов.
Он речью таковой больнова воспаляет,
          Против лисицы озлобляет.
     Лев грозно приказал гонцу,
Лисицу к царскому привесть тотчас лицу.
Лисица прибежав, без страха объявляет:
          Оставя все дела,
          У друга я была,
Который немощных от смерти избавляет,
Хотела снадобье тебе я испросить.
Приятель мне сказал: царь будет долго жить,
Получит силу царь от врачества простова:
Велите кожу снять вы с волка, но с живова;
И теплую - по царскому плечу,
     Раскинуть точно так, как епанчу;
То нет сомнения, что врачество такое
Великому царю прибавит силы вдвое,
          И может вновь
          Разгорячить остывшу кровь.
Услыша эту весть, не долго говорили,
Тут волка с кожею в минуту разлучили;
А тело, за рецепт, лисице подарили.
Увы, придворные! - Как! разве у двора,
Друг друга не губя, нельзя сыскать добра?

 

Козел и Лисица

     Козел, немного глуповатый,
Но только уж за то - в три яруса рогатый,
          Гулять пошел с лисой,
          Проворною кумой.
Им захотелось пить, в колодец в миг скочили
          И жажду утолили.
Лисица говорит козлу: сладка вода;
Но ежели отсель не вынырнем - беда!
Упрись, любезный кум, передними ногами,
     Вдоль по стене - не будь упрям;
Захватит, может, край высокими рогами;
          У кума по рогам
Я, как по лестнице, к веревке доберуся,
На землю выпрыгну и за тобой явлюся.
Козел ей отвечал: клянуся бородой,
          Любезная лисица!
Что ты на выдумки большая мастерица;
Мне не придумать бы! - Исполня вымысл свой,
Тотчас затейница на землю возвратилась;
Но кума вытащить совсем не суетилась.
Коварно заглянув в колодец, прочь пошла.
Лисицы выдумка мне в басне не мила:
Я не могу терпеть плутов бесчеловечных,
Которых богатит беда простосердечных.

 

Купец и Счастие

     Как водится теперь - и в старину бывало,
Слепое счастие купца избаловало.
          Ему все в руку шло
          И точно так текло,
Как сердце алчное того желать могло.
Товарищи его боятся крепко моря
          И терпят много горя,
А для счастливого - нет топких кораблей,
Подводных камней нет, ни бури, ни мелей;
Чай, сахар и вино и перец и корицу
Раскупят в пристани и отошлют в столицу.
Купец разбогател - он Русской хлебосол!
Дружится с Барями, открытый держит стол,
Убранством в комнатах и щегольством посуды
          Роскошных удивлял.
Старинный друг его на то ему сказал:
Богатство полилось вдруг на тебя откуды?
- Откуды? ум, труды - богатство дали мне;
Не трачу времени в забавах и во сне.
Пусть так - но чуть, не барыня ль фортуна?
При всяком случае - несчастливом и злом
          Спасала от Нептуна;
А после на купца взглянула _Сентябрем_.
          (Что здесь не чудо).
Один его корабль, законопачен худо,
     Лишь в море выступил - пропал,
          Другой Алжирцам в дань достался,
          Приказчик с деньгами бежал;
Притом хозяин сам беспутно промотался.
          Старинный друг его
Тогда спросил: скажи, пожалуй, отчего
В лохмотьях вижу я любезного мне свата?
Где прилежание твое, сноровка, ум?
          А тот в ответ: дражайший кум!
          Не я - фортуна виновата.

 

Муравей и Муха

Не знаю, муха где близ муравья сидела
И все самой себе похвальны песни пела.
Ему кричит: твое худое ремесло!
Я житель воздуха, всегда везде летаю,
Кусочки лучшие на пиршествах вкушаю.
Лишь захочу - в уста красавицу лобзаю,
В кудрявых волосах резвлюсь у ней, играю.
Признайся, скопидом, на царское чело
          Когда ты смел садиться?
Входилось в мысль твою с богами обходиться
И видеть их Олимп и райское село?
Сказал ей Муравей: нет нужды горячиться
          И спорить нам;
О будущем тебе вольно не суетиться.
Когда отселе Феб изволит удалиться,
Спокоен буду я, благодаря трудам,
Не стану я зимой скитаться по домам;
          А ты, среди дворца и храма,
          Искательница срама,
Со мной не говори, пожалуй, свысока:
Везде ты проклята, несносна и жалка!

 

Заяц и Лягушки

     Однажды заяц трус уныло
          Под хворостом сидел,
     Все то, кругом его что было,
          Сомненье наводило.
     Он робко на кусты глядел
И говорил: куда животное трусливо
          На свете несчастливо!
Век не случалося, чтоб сладко я поел.
     Хотя погони нет за мною,
Когда засну, но глаз порядком не закрою.
     Иной изволит мне пропеть
     В знак крайнего приятства,
     Что надобно собой владеть,
     Что худо попусту робеть;
           А я скажу в ответ:
           На трусость нет
                 Лекарства.
С рябины невзначай тогда упал листок,
     Испуганный зверок
Вздрогнул, с постели скок
И ну улизывать чрез горы и долины,
Как будто бы за ним гналися исполины,
     По берегу пруда бежал
И землю рыхлую прыжками колебал.
     Лягушки все затрепетали
          И лепетали,
В пещеры темные пустилися скакать.
Тогда, смятенную увидя заяц рать,
Кичливо говорил: я царство потрясаю
И в трепет привожу огромной силы строй;
     Смотри, и заяц - стал герой!
Но храбрости своей теперь причину знаю,
          Вся тайна тут:
     От труса - трусы лишь бегут.

 

Черепаха и Селезни

Скажу, как Лафонтен, лишь бы скорей начать;
Не худо говорить, а лучше помолчать.
Два ловки селезня однажды согласили
     Мать черепаху в путь
          И заключили:
     Ты не успеешь и мигнуть,
          Россию облетаем.
Мы оба, с двух концов, положим палку в рот,
Зубами схватишь ты средину без хлопот;
Тебя по воздуху - уж любо покатаем,
Покрепче! милая! Лишь пустимся в поход,
     За палку уцепися
          И веселися
Лугами, рощами и широтой морей,
     Твердили долго ей:
          Без страха
          На все смотри
     И ничего не говори.
Охоту странствовать имея, черепаха,
     По дружбе селезней, летит;
     Народ сбегается, кричит:
Вот, на! диковинка - летает, а не птица!
Смотрите пристально, меж уток - не орлица!
Летунья мнимая тут отворила рот,
Промолвя с радости: дивися мне, народ!
          Я первая царица
          Из рода черепах!
Но сверху разом вниз слетела,
О камень треснулась - и вся расшиблась в прах.
Не скоро и нашли царицы этой тела!

 

Старик и Три Юноши

Сад начал разводить - кому то в мысль придет -
          Старик осмидесяти лет,
Которому тогда три юноши сказали:
          Избавь себя печали;
Дождаться сих дерев - тебе надежды нет;
          Брось, дедушка, затеи все пустые,
          Пекися о душе, оставь другим
Надежды дальние и замыслы большие.
На это старичок советникам своим
          Разумно отвечает:
Все тихо здесь растет и скоро исчезает;
Полезно провести оставший в жизни день
Никто меня лишить здесь не имеет права;
Потомству моему труды мои - забава,
     Я внучатам готовлю тень.
Вы завтра мните жить, как можно поручиться,
Что завтра то опять к нам возвратится?
          Ни вам, ни мне оно,
     Поверьте, в крепость не дано.
От всех закрыт поход на берег Ахерона;
Ни сроку назначать, ни дня нельзя учесть.
Случится, может быть, что на ладью Харона
Мне дряхлу старику удастся после сесть;
Быть может, что мой взор померкший и унылой
С зарею встретится над вашею могилой.
     И подлинно случилось так:
Погибли юноши! - один дурак влюбился
          И застрелился,
     Другой ухлопан на войне,
А третий жизнь скончал морей на дне.
     Старик доколе жив остался,
О них воспоминал - и часто сокрушался.

 

Туча, Гора и Куча

Два шли прохожие - друг другу так сказали,
К ночевке вечером склоняя разговор:
Вот туча впереди - поход не будет спор,
И так между собой о туче толковали:
Как хлынет дождь, ударит гром;
          Беда идти пешком!
Идут и кропчутся, но бури не встречали.
Где тучу видели - там гору примечали,
          И ну опять судить:
     Трудненько будет нам всходить,
          У нас ослабли ноги.
Идут - нет нигде крутой дороги,
          До места добрели.
     Где видели Кавказ и тучу,
     Лишь там стоглазые нашли
     С песком большую кучу.
          Подобно мы
     Заботой тяготим умы.
На что мечтать, что нас постигнет время злое?
     Не лучше ль быть в покое,
Чем краткой жизни сей скользя по берегам,
Не рвать в пути цветов, печальным веря снам?
Мечтатель бед себя напрасно беспокоит:
Воображение нередко замки строит.

 

Собака родильница

     Собаке для родин была потребна бутка;
          Приют себе найти не шутка!
Но кумушка свою ей спальню отдала,
               А та пришла
               И родила.
Отсрочки, между тем, просила раз, другой,
               И получает.
Прошло три месяца - родильница покой
               Не покидает.
Хозяйка говорит: отдай скорей мой дом;
Но тут родильница хозяйке объявляет:
Теперь перед тобой не стану бить челом,
Любезная кума, я не боюся драки!
          Мои щенки - уже собаки.
Хозяйка бедная слезами залилась,
Из дому своего вон дале поплелась.
          Не одолжай коварного
          Всегда неблагодарного!

 

Орлица и Ворона

Орлица детям корм однажды принесла,
Барана жирного из стада унесла,
С супругой птиц царя затеяла сравниться
Ворона глупая - и стала говорить:
          Кто может запретить
Любезных детушек баранами кормить,
И славной кражею на свете поживиться!
Вкруг стада каркая, изволит ворожить.
Барана жертвенна наметила ворона,
Которого во дни Сатурна, Аполлона,
Питали именно, по хитрости жрецов,
          Для уст богов.
Ворона к тучному, без предисловной речи,
Как камень с воздуха, свалилася на плечи
И думала большой для деток сделать пир.
     Баран увесистей чем сыр.
Его курчавая клочками шерсть свилася
          И плотно и ровно;
Ногтями глубоко ворона так вплелася,
Что вырваться оттоль ей очень мудрено.
     Пастух веселого был нраву,
          Нашел себе управу;
Воровку ухватил, обрезав крылья ей,
Хозяйке подарил в потеху для детей.
Положим, воровать иному безопасно,
Примеров тысячи всегда легко сыскать;
Но в этой басенке нравоученье ясно,
Худому образцу не должно подражать.

 

Найденный топор

Два Русских мужика однажды в торг ходили,
О барышах своих дорогою судили.
          Лежит топор,
Один его поднял и говорит не в спор: изрядно!
Находка счастлива; другой ему: ну ладно,
Нам нужен был топор и мы его нашли;
А тот: не ты, а я приметил, брат, в дали
          Сокровище такое
     И я его поднял, не доходя корчмы,
          Так я один - не двое,
          Оставь меня в покое,
Пожалуй, не мешай не кстате слово мы.
Друг другу, рассердясь, в пути не поттакнули;
Кричав, пришли в село - тут больше вышел спор.
Из этого села пропал вчера топор.
Крестьяне говорят: где вы топор стянули?
          Друзей толкнули,
          Хотят вязать,
     Примерно наказать.
Один кричит: топор нашли глухой порою,
Мы оба у реки в кусточках под корчмою.
     Другой ему в ответ:
     Оставь меня в покое,
Ты прежде сам кричал - нашли топор не двое;
     Так мне в побоях доли нет.

 

Муж и Яйцо

     Узнать хотелось мужу:
     Крепка ли на слово жена;
     Но вывесть удалось наружу,
          Что болтовня она!
В соседстве находясь не дальнем друг от друга,
Муж ночью закричал хозяюшке своей:
Увы! что сделалось с головушкой моей!
Несчастный! я пропал, о бедная супруга!
     Я снес яйцо. Кто - ты?
Я точно - и сей час! - дурачество, мечты.
Сперва не верила, дивилась, хохотала,
          Потом сердиться стала.
     В то время ей сказал супруг:
Пожалуй, замолчи про это, милый друг!
          Она божилась, обещала,
          И тайну сохранять навек
     Взялась, как честный человек.
          Лишь солнце на восходе,
     Жена у завтрени в приходе;
          Соседке молвила о том
               Тайком.
Ни с кем не говори, мне очень будет худо,
     Коли расскажешь ты про это чудо.
          Соседка говорит: про то,
     Небось, не сведает никто.
Однако кумушке своей сблаговестила,
     А кумушка другим кумам;
     Катится яйцо по всем домам.
     Велика болтовни на свете сила!
          Весь город в миг узнал,
          Что муж наседкой стал.

 

Дворец у Льва

Самоуправный Лев, четвероногих царь,
Указы распустил, чтобы тотчас с поклоном,
   Его величества пред троном,
   Явилась вся подвластна тварь,
        В собрание народно.
Дозволил в свой дворец вход подданным свободно.
Пришли тигр, барс, медведь, мартышка, волк с лисой,
Зверей премножество, и всякий примечает,
        Что запах во дворце дурной.
Медведь всех прежде нос свой лапой закрывает,
Приметя это, Лев при всех его терзает.
Мартышка хитрая трусливо утверждает,
Что розы во дворце и лилии одни,
Царь Лев Нерону был с родни,
Мартышку жизни в миг за подлу лесть лишает,
        Потом Лисе наедине
Сказал: чем пахнет здесь, скажи открыто мне,
        Я правды только жажду?
Лиса в ответ царю - три дня насморком стражду
   Иносказательных уроков
   Учитель первый Сумароков
Сказал: коль правдою не можешь отвечать,
   Полезнее всего молчать.

 

Феб и Диана

     Луна, кичася бледным светом,
Изволит толковать с своим ночным советом:
Хочу светить по дням и я, как Аполлон,
Все примут с радостью указ его сестрицы, -
     Я не племянник Фаэтон;
Свой выезд у меня, кони и колесницы.
          В Июле, около полдней,
          Пред братними лучами
Своих поставила Диана так коней,
               Что Феб у ней
          Остался за плечами,
И сам не видит зги, ни неба, ни морей.
Но чем все кончилось? Затменье миновалось,
И солнце во струях, как прежде, любовалось;
     А про Диану все узнали, что она
               Черна,
     И свет у брата просит,
     Когда унылый луч приносит.
     Не редко мы, взошед на высоту,
     Свою лишь кажем черноту.

 

Лев и мудрая змея

     Лев Царь скотов, то есть четвероногих,
Был мудр, богат, имел прекрасную жену;
     Хранитель правил строгих,
          Любил ее одну.
Царям и пастухам бывают дни прекрасны,
          И дни ненастны.
Царица умерла, а царь льет токи слез,
И ревом горестным глушит всечасно лес.
Придворные тогда придворно поступали,
     Печальному царю внушали,
Что много на земле искуснейших врачей,
Что для правителя звериного народа
И чудо произвесть должна сама природа.
Кого не обольстит мед сладостных речей?
Утешась, ободрясь, Царь Лев привстал с постели;
Гонцы его меж тем повсюду полетели,
Привозят мудреца; мудрец была змея,
          И говорит: беруся я
Искусством оживить души твоей царицу
     Прекрасную супругу Львицу.
Успеха верного от слов моих ты жди,
Лишь трех счастливцев мне в земле твоей найди,
          Которые б не знали,
С тех пор, как родились, беды, ниже печали.
          Отправил царь гонцов.
          Премудро царствуя во славе,
Он думал, что в его державе
Счастливцев множество. Привозят и купцов
(Звериных только стран), привозят мудрецов.
Не тут-то сделалось, - никто не воскресает.
Печаль от времени не редко погасает.
     Случилось это и со львом;
          Чрез год потом
Со львицею другой он браком сочетался,
Счастливых не найдя, счастливым сам остался.
          Пускай велик сей свет;
Нет человека в нем, чтоб век провел без бед.

 

Лев на войне

     Прославить свой народ
Желая гордый Лев пред целым светом,
     Военным повелел советом
     Зверям итти в поход.
В совете должности зверям распределили,
Осла и зайчика из списков исключили,
     Что не способны были:
     Осел по глупости болтлив,
А зайчик чересчур труслив.
Но лев тогда сказал: нам в подвиге великом
Полезен сам осел своим нелепым криком;
Он будет на врагов страх, трепет наводить,
А заяц мой приказ в отряды разносить.
     Тот царь, который ум имеет,
Всех подданных своих употреблять умеет;
          Все в деле у него;
     Нет лишних никого.

 

Змея и пила

     Лежала на столе у слесаря пила.
Не ведаю, зачем, туда змея пришла,
Не бывши никогда в знакомстве с слесарями.
Но лишь увидела, что Солнышко лучами,
          Резвясь с пилой,
     По ней рассыпало богатой, золотой
          Чудесный отлив свой
(Беда завистнику смотреть на блеск такой),
Змея бросается, пилу прилежно гложет,
          Но повредить не может.
     Пила сказала ей: мой свет!
Ты пощади себя, оставь ухватки грубы.
          А мой сатирику ответ:
Брани мои стихи, когда тебе не любы.

 

Человек победитель Льва на картине

    Мужик представлен на картине;
         Благодаря дубине,
    Он льва огромного терзал, -
         Все зрители в овине
Сплетали множество художнику похвал.
Тут лев, и лев живой, случился мимоходом,
    Сказал перед народом:
    Вас живописец обманул, -
         Все это сказки;
    Не так бы кистию махнул,
    Когда бы львы взялись за краски.
Писавши эту баснь, неужели смекнул
    Эзоп и в прежни годы
         Про наши оды.

 

Старуха и Звездослов

          Коперников наследник,
Большой Медведицы отселе собеседник,
          Отличный Астроном
               Забыл о том,
     Сдружась с небесными телами,
          Что было пред глазами.
Когда себя в эфир совсем он перенес,
Старуха бедная о милости просила.
          Хотя свести с небес
     Его ничья не может сила; -
Старуха, мудреца толкнув, заговорила:
          Не мучь себя;
     Труды твои напрасны,
И знай, что на земле, не на небе несчастны; -
Для всех звезда блестит, равно как для тебя.
Наука сострадать почтенней всех искусство. -
Погибни ум, когда простынет чувство!

 

ПРИМЕЧАНИЯ

Притчи. Печатаются по изд.: "Избранные притчи из лучших сочинителей Российскими стихами Члена Российской Императорской Академии Графа Дмитрия Хвостова". - СПб.: При Императорской Академии Наук, 1802.

  • Ритор и Болван. "Как за Лигария вступился он..." - Имеется в виду речь Цицерона "за Лигария" (Pro Ligario).
  • Учитель и ученик, "...воспитанник на ус" - т. е. вставляющий всюду кстати и некстати латинское окончание "ус".
  • Два плешивые. Лызгачь - бойкий, проворный.
  • Осел и его Хозяин. Скурец - скупой, скряга.
  • Сверчок, "...как Марция" - имеется в виду состязание Аполлона и сатира Марсия, после которого с Марсия содрали кожу.
  • Лев и Волк. "Сей Тит между зверей считал тот день плачевной..." - "Потерял день" ("diem perdidi"),- слова императора Тита Веспасиана Августа о дне, когда ему не удавалось сделать доброго дела.

Басни. Басни "Лев и мудрая змея", "Лев на войне", "Змея и пила", "Человек победитель Льва на картине", "Старуха и Звездослов" печатаются по изд.: Гр. Хвостов. Стихотворения. Т. 7. - СПб., 1834. Прочие басни - по изд.: Басни Графа Хвостова. - СПб., 1820.
 



1. IV. ДРОВОСЕК И СМЕРТЬ

Бедняжка за плечьми вязанку дров несет,
Страдая, сгорбяся от бремени и лет,
К дымливой хижине насилу лишь бредет;
Немного недойдя, и с ног чуть не свалился.
Тогда вязанку с плеч, которую тащил,
Бросая, говорил:
«Я для несчастия на белой свет родился
И в жизнь ничем не веселился;
Там надобно платить подушное, оброк,
Там дети и жена, а хлеба лишь кусок».
Он смерть на помощь призывает.
Явилась смерть к нему и в разговор вступает:
«Ты звал меня? — вот я пришла».
Крестьянки отвечает:
«Чтобы вязанку дров поднять мне помогла».
Пусть смерть напасти прекращает,
Пусть люди иногда ее изволят звать;
По совести, они привыкли толковать
Что лучше охать и страдать,
Чем умирать.


1. XV. MOP ЗВЕРЕЙ

Неисцелимый мор — большое в мире зло —
Губил зверей станицы;
Лишались жизни львы, слоны, быки, лисицы,
Животных гибнуло несметное число;
А те, которые не умирали (9),
Боязнью умереть страдали.
Скорбя о подданных в печальный столько день,
Повесткой всех призвав царь лев совета в сень,
Сказал: «Мы грешны все, а милосерды боги;
Но праведны и строги.
Очистим совести раскаяньем теперь;
Пусть беззаконный зверь
Предастся казни добровольно;
Зевеса кто-нибудь да прогневил из нас,
Так одного преступника довольно;
И если всех грешней я сам, — готов сей час,
Собою жертвуя, спасти всех вас.
Я кушивал овец, они передо мною
Не проступилися ни малою виною;
Едал, не потаю греха,
И пастуха».
Мартышки и лисы — все барыни проворны,
Все души хлипкие и языки придворны
Сплетали лесть:
«Овца — тварь глупая, овцам большая честь,
Что ты, звериной царь, благоволил их есть;
А злой пастух с дубиной,
Мечтая царствовать над робкою скотиной,
Давно постыл державе львиной».
Начав свидетельство грехов
С верблюдов, тигров и слонов —
Вельмож глухих дубрав — не лучше поступили;
Чиновные скоты все праведники были (10),
И даже их дьяки - козел, и волк, и пес —
Тотчас оглашены любимцами небес.
Осел, как прочие, на суд к зверям явился
И в разговор пустился:
«Извольте, - он сказал, — речь будет коротка, —
Мой долг исполню;
Хоть очень то давно, однако точно помню, —
С подкошенного я монахами лужка
Схватил при них сенца не боле полклочка;
Пусть права не имел, но вот была причина,
Что голод подстрекая, или туда сам бес
Меня занес».
Все заревели тут: «Негодная скотина!
Монахов обижать? о святотатец, вор!
В казнь грешников теперь готов наш приговор».
Смерть лютую ослу тотчас определили
И удавили.
И люди, чтоб волкам двуногим угодить,
За легкой грех на казнь умеют осудить.


3. III. МЕДВЕДЬ И ОГОРОДНИК

Жил-был медведь в лесу и диком и пустом.
Такая жизнь куда годится?
Все любят разумом с соседями делиться,
Промолвить с кем, или о ком.
Животные в чащу почти что не ходили,
И белки Мишеньке вестей не приносили.
Пусть этот был медведь — Анахорет, мудрец,
Легко свихнуться мог и сделаться глупец.
У нас и в городах безлюдье многих мучит (58);
Так верно, что медведь в пустыне жить наскучит.
В версте, — не далее, сосед был у него,
Для лакомых столов угодник,
По-русски — огородник,
Который от труда питался своего.
Пусть в басенках и рассуждают,
Лице подчас играют
И травки и цветы;
На деле что они? — немые красоты.
Угрюмой человек, то есть, сосед медвежей
Соскуча обществом петрушки, спаржи свежей,
Однажды по утру задумчиво бродил
Густого леса по опушке;
С медведем флоры жрец навстречу пырь друг дружке.
Хоть в огороднике дух крепко приуныл, —
Медведь его ласкал, словами ободрил,
А тот сказал соседу:
«К простому я тебя, медведь, зову обеду,
Откушать, без чинов, пожалуй заверни,
Есть сливки, сыр, соты, и будем мы одни».
Медведь не погнушался,
Он к огороднику дорогой подбивался,
Завел с ним связь и скоро побратался,
У огородника на целый век остался.
Медведь был молчалив,
А новый друг его и меньше говорлив;
С утра до вечера в беседе неразлучно,
Друг с другом им не скучно.
Хозяин работал
И дело вел в порядке,
Ходил в парник, корпел на грядке,
Всегда полол и поливал,
А благодетелю и другу
Мишук оказывал услугу:
В жары, когда хозяин почивая,
Наперсник верный —
Махалыцик был примерный.
Хозяин вздремлет лишь и успокоит дух,
Не только не рычит медведь, ниже простонет;
Махалку в лапы взяв, сгоняет ловко мух,
Отнюдь лица не тронет.
Но, право, иногда усердие не впрок.
Случися муха
Упрямого и злого духа,
То сядет на щеку, оттоле на висок;
Мишук смахнет ее, — она под брови скок.
Мишук с ней долго бился
И, наконец, разгорячился,
Махалку бросил прочь, взял камень, муху хлоп,
И огороднику попал он прямо в лоб;
Приятель, не вздохнув, в сон вечный погрузился.
Пожалуй не клади в рот пальца острякам,
И не вверяй себя усердным дуракам.


3. VI. ВОЛК И СОБАКА (61)

Был тощий волк, — так тощ, бедняк,
Что кожа у него, да кости.
Конечно, в том краю держали злых собак
И не пускали в лес к волкам баранов в гости.
Вдруг с волком встретилась из тех собак одна;
Собака та была собой росла, жирна,
И поглядеть приятно, любо;
Так волку обойтись не можно с нею грубо,
С зубастым не всегда удачлива война.
Он изъявляет ей при ласке доброхотство
И хвалит поступь и дородство;
Она: «Почто моей завидуешь судьбе?
Такое счастье, волк, достанется тебе,
Лишь пожелай, покинь дубровы,
Где филины живут суровы,
Где земляки
Глотают бедные куски -
Не даром;
Век целой хлопочи, дерись с великим жаром.
У нас не надо воевать;
Поди, волчок, со мной вседневно пировать».
Волчок ей отвечал: «Ценю советы дружбы,
Но прежде мне скажи, любезная моя,—
Как лес покину я,
Какой потребует твой барин службы?»
Собака говорит: «Почти что никакой; —
Ночной порой
С проворными руками
И с долгими ногами
Воров затейливый народ
Гоняй ты от ворот;
Зато какой простор! явятся сами в гости
Преузорочные цыплят, бекасов кости».
Услыша это, волк от радости рыдал;
Он счастьем будущим прельстился,
На барский двор пустился,
Однако на пути собаку вопрошал:
«А это от чего,— толкуя много с нею,—
Что вижу у тебя я вытертую шею?»
Собака стала отвечать:
«Что шея вытерта,— ни малого нет дива,
Быть может, от побой стараются спасать;
Соседи говорят — я несколько сварлива».
Опять собаке волк: «В толь счастливой судьбе
Позволено гулять тебе?»
Цербер молчит, а волк далеко к лесу рыщет,
С потерей вольности куска себе не ищет.


3. VII. МИР ВОЛКОВ И ОВЕЦ (62)

Баранов и волчат в дубровах мир известен;
Там обе стороны наскучили войной
И стали заключать союз между собой.
Волк не злопамятен, баран и прост и честей.
Открыли Несторы звериных древних царств,
Что водворился мир между лесов и паств;
Но только утаили
О времени — когда? (доселе у людей
Любителя до числ историк не спокоил,
Кто замок Рюриков на Волхове построил).
Мы просто заключим, без справок и затей,
Что волки помирились,—
Свидетель этому был куст и сена стог,—
Волчат принесть в залог
Баранам согласились;
Бараны отдали, не ожидая драк,
Своих собак.
Пошло житье, люли! кровь более не льется,
Баран при волке не трясется
И может в лес брести, под тенью отдохнуть,
Иль травки ущипнуть.
Здесь радости, печали
Находят свой конец;
Дни золотые для овец
Не долго на земле сияли.
Волчата стали
О ремесле смекать,
Рожденные к разбою
Любили кровь лакать;
Они порой ночною,
На святость клятв не посмотря,
Лишь занялась заря,
Овец передушили,
С добычей к лесу поспешили,
Волкам матерым дали весть,
Что совершилась месть;
А волки старые собак угомонили,
Которых в мира день залогом получили.
Не спорю,— хорошо жить с ближними владу
Но, право, на беду,
Все люди хищные нередко с тем мирятся,
Чтобы к приятелю ловчее подобраться.


3. IX. ПЕТУХ И ЖЕМЧУЖНОЕ ЗЕРНО

Петух назем перерывал,
Оттоле лапою зерно достал жемчужно:
«Оно золотарю, а мне совсем не нужно;
Овсяное зерно я б с радостью склевал».
За лакомый кусок враг гордый Геликона —
Невежда рад продать Омира и Марона.


3. XIV. ОТКУПЩИК И САПОЖНИК (64)

Всей биржей овладел какой-то откупщик;
Лишь слово скажет, —
На сахар быть цене высокой он прикажет,
Цербер таможенный прикусит тут язык.
Казалось, откупил сокровища он света;
Великолепный стол, преславная карета,
Все было у него, —
Недоставало одного,
Безделки, ничего...
С Морфеем откупщик простился
И сна приятного лишился.
Когда уляжется на пышную кровать,
Удастся, и слегка, немного подремать,
Ночь целую подчас вертеться и зевать.
За откуп откупщик хоть много денег слупит,—
На рынке сна не купит;
Притом лишь на заре богач глаза сомкнет,
Сосед не даст уснуть и песни запоет.
Сосед не воин был, не щеголь тароватый,—
Простой ремесленник, сапожник небогатый,
Но весельчак такой,
Что летом и зимой,
Поутру, ввечеру, за ужин и к обеду
Шлет музыку свою к богатому соседу.
Однажды откупщик сапожника призвал
И речи с ним завел: «Бог счастье дал?
Ты весел, все поешь; но это мне не диво,
Работа сходит с рук счастливо;
О чем и быть в тоске,
Коли готовые есть деньги в сундуке;
А много ли, скажи, получишь в год дохода?»
Сапожник отвечал: «Бог за труды дает,
Дохода верного и денег лишних нет,
Равно как и долгов при окончаньи года».
Ему в ответ богач:
«Сосед, не плачь;
Тысенца у меня в сегодняшнем есть сборе;
Ты, получа ее в конторе,
Смотри, не размотай рублей,
Напрасно не держи, для нужды их жалей».
Схватя свою казну, откупщиковым садом
Сапожник мой
Лѳтѳл домой
С богатым кладом;
Мѳчтал,
Что он озолотился,
О деньгах суетился,
Соседа не будил, и сам не много спал.
Всё от чего?., корыстолюбье мучит;
Веселье с деньгами он спрятал в добрый час,
С богатства не спускает глаз,
Смекает, — вор идет, как кошка замяучит.
Потом к откупщику приходит он
И говорит: «Твои я деньги возвращаю,
Заботы и тоски нимало не желаю;
Возьми свой клад, отдай мне песенки и сон».


XVII. МУХА И БЕРЛИН (67)

Четыре лошади, притом не налегке,
На крутизну горы, по ступицу в песке,
И в самой жар (тогда Петровки были)
Берлин тащили;
Вдруг стали лошади среди пути
И отказалися берлин везти,
И седоки гуляют
Кругом его пешком.
Извощик, двое слуг и криком и кнутом
Усталым лошадям усердно пособляют;
Берлин на месте все одном.
К нему вдруг муха подлетела,
Жужукает, что все шатаются без дела,
Оставя ей одной тащить огромный дом;
Злословит: «Барин сам вот одаль выступает
С собачкой барыня играет,
Служанка песни попевает,
И стали все без рук при случае таком».
Изволит муха суетиться,
Юлит меж лошадей и явно и тайком,
То в губы их и бар приветствует щелчком,
На дышло здесь, а там на колесо садится,
Без памяти трудится.
Лошадки кое-как, шажком,
С пособьем ямщика, не спорю, что с трудом.
На высоту горы берлин втянули
И, ровный путь найдя, немного отдохнули.
Тут муха вслед:
«Ну, милые, ступайте,
Меня за труд не забывайте,
А в благодарности мне, право, нужды нет».
Хвастун приятелю всегда так пособляет,
Чужое горе он нередко расславляет.
Сказать ли вслух?
В столичных городах довольно этих мух.
 



X. ПОДАГРА И ПАУК

Подагра с пауком просила у Плутона
Закона,
Обеих их на землю отпустить,
Обещаваяся большой оброк платить
С людей, гадов, четвероногих
И всяческих животных многих.
Тотчас отпущены,
Билеты им даны. —
Пришли; — увидели палаты,
Огромные, богаты;
Увидели в дыму, в пыли
Довольно хижин на земли;
Делиться начали; — подагра на чертоги
Косой пустила взгляд: полки там многи
Аптекарей, врачей;
Я не люблю их лиц и их речей;
Возьми паук себе все домы богачей;
А мне оставь все хижины убоги;
Там мне покой, отрады многи,
А для тебя барыш от гордости домов,
Где праздных много шалунов
И шаркунов,
И пыли куча
В столовой, на крыльце;
Причин явилась туча
В начале и конце. —
Без дальнего разбору
Паук отправился в чертоги к Сенатору;
Подагра наконец осталася на век
Жить там, где жил иесчастный дровосек.
Не медля принялись за дело и работу;
Но вскоре бросили охоту. —
Что утро, то метла готова пауку; —
Подагра напротив то в лес, то на реку, -
Опять увиделись и променялись снова;
Теперь ни слова;
Не убоясь врача,
Подагре жить как рай у богача;
А пауку у дровосека;
Там нет с метлой излишня человека.
Кто записаться мнит в купцы, в пономари
То прежде, чем начать прилежно разбери.


XXXXVII. ВОРОНА В ПАВЛИНЫХ ПЕРЬЯХ

Опасно смело
Не за свое иам браться дело
Азор как ни рядись, не будет молодцом,
Личиною льзя быть, не можно быть лицом;
Льзя почести обресть по случаю велики,
Коль духа смысла нет, они не сродны, дики.
Ворона на лугу
Павлинов множество найдя в одном кругу
Павлиными пленилась красотами,
Среброзлатистыми хвостами,
И захотела вдруг ворона без ума
Павлином быть сама.
Павлиньи пёрушки усердно подбирала,
По Русски крала,
И нарядилась в них. — Ворона не павлин;
Летит однако же как знатной господин.
Павлины истинны в дурачество не впали,
Ворону ощипали.
Ворона со стыдом пошла к своим сестрам;
Они не приняли — поди к Юноне в храм.

  • 1. "Притчи", М., 1807; "Избранные притчи.. .", СПб., 1816; "Басни", СПб., 1820
  • 2. изд. 1 ч. 3, СПб., 1817; изд. 2 ч. 3, СПб., 1822; изд. 3 чч. 4-5, 7, СПб., 1829-1830). О Хвостове см. также в кн.: "Поэты 1790-1810-х годов", "Б-ка поэта" (Б. с.), 1971
  • 3. Русская басня XVIII-XIX веков — Л.: «Советский писатель», 1977
  • 4. см.: П. А. Вяземский, Стихотворения, «Б-ка поэта» (Б. с.), 1958, с. 85
  • 5. ОА, с. 64
  • 6. РА, 1866, № 3, с. 484
  • 7. Поэты 1790-1810-х годов — Л.: «Советский писатель», 1971