П. А. Вяземский. Басни и сказка

258. Жрец и кумир. Басня (1822)
259. Пожар
260. Малютка на лошади (1819)
261. Визирь Гассан. Сказка (1823)

258. ЖРЕЦ И КУМИР

Басня

Льстить любят многие, хвалить умеет редкой.
Не в меру похвала опасней брани едкой.
Усердья ложного подать ли образец?
В рассказ мой вслушайтесь: какой-то древний жрец,
К кумиру своему излишне богомольный,
Уж так кадил ему, уж так ему кадил,
Что с ног до головы его он закоптил.
И полно? — Нет! и тем уроком недовольный,
Так размахнулся раз, в пылу слепой руки,
Что он кадильницей расшиб его в куски.

Фортуны баловни! кумиры черни зыбкой!
Любимцы срочные забывчивой молвы!
Не стрел вражды крутой, но лести гибкой
Кадильниц берегитесь вы!..

1819

259. ПОЖАР

Небрежностью людей иль прихотью судьбы
В один и тот же час, и рядом,
От свечки вспыхнули обои здесь; там на дом
Выкидывало из трубы!
«Чего же было ждать? — сказал советник зрелый,
Взирая на пожар. — Вам нужен был урок;
Я от такой беды свой домик уберег».
«А как же так?» — спросил хозяин погорелый.
«Не освещаю в ночь, а в зиму не топлю».
— «О, нет! Хоть от огня я ныне и терплю,
Но костенеть впотьмах здесь человек несроден;
В расчетах прибыли ущербу место дам:
Огонь подчас во вред, но чаще в пользу нам,
А твой гробовый дом на то лишь только годен,
Чтоб в нем волков морить и гнезда вить сычам!»

1820

260. МАЛЮТКА НА ЛОШАДИ

Малютка на коня просился, — посадили.
Сперва в восторге он: «Вот, вот и я большой!» —
Товарищам кричит, которые толпой,
Ему завидуя, счастливца окружили.
   Но только повода пустили
И лошадь тронулась, — малютка поднял вой
И задрожал, как будто за уроком,
Как будто с розгами учитель перед ним.
Не в радость уж ему и быть большим.
   Сидеть ли прямо, сесть ли боком,
Глядеть ли на лошадь — всё мучит равный страх.
Зажмурит ли глаза, еще страшней впотьмах,
И с часу он на час всё более бледнеет.
Заметивши отец, как он робеет,
Сказал: «Дурак, тебя никто не принуждал!»
И, сжаляся над ним, его с коня он снял.
Подумаете вы, он плакать перестал,
   Теперь покоен и на воле,—
   Напротив, плачет вдвое боле,
И злится, и кричит, и рвется на коня.
О, сколько на веку вельможей видел я,
Которые, пока в числе любимцев были,
Под ношей почестей томились и грустили,
И с высоты на прежний жребий свой
   Со вздохом обращали взгляды
   И у царя для всей награды
   Просилися домой.
Отпустит лишь их царь, вняв просьбе, на покой —
   Бедняжки чахнут от досады.

Между 1819 и 1822

261. ВИЗИРЬ ГАССАН

Сказка

   В киоске пышной, золотой,
Под шумом резвого, блестящего фонтана,
Дремал визирь Гассан, любимец, друг султана,
К подушке бархатной склоняся головой.
Послушные рабы вокруг него стояли,
И робкое в груди дыханье притаив,
Свой взор на сонного Гассана устремив,
Покой и тишину в местах сих охраняли.
Но вдруг невдалеке раздался смутный крик.
«Кто там?» — проснувшися, вельможа вопрошает.
   И вот к Гассану приступает
Ведомый стражею осанистый старик.
Гассан, прикрыв рукой глаза свои от света,
Глядит и щурится, с дивана привстает —
   И что же? Узнает
В пришельце своего любезного Макбета, —
Макбета, с коим он от самых юных дней
Был дружен, вместе рос, и даже уверяли,
Что в них различие одно лишь замечали:
   Несходство мыслей и страстей.
Теперь совсем не то: Макбет в простом наряде,
   Почти с нечесанной брадой,
Хоть храбрый воин был, но воин лишь простой;
Однако ж ум блистал в его отважном взгляде.
А тот — уже визирь! Богатству — сметы нет!
Не будучи знаком ни с скукой, ни с делами,
С утра до вечера пирует он с друзьями,
Ест плов, курит алой и пьет всегда шербет.
«Я вижу, счастлив ты! — сказал Макбет со вздохом. —
Дай бог! Я рад тому; фортуна людям клад!
Счастливец загадал, и всё пошло на лад!
А я — что приобрел? Гонимый злобным роком,
Одни лишь горести повсюду находил.
Ты знаешь, давний друг, что правду я любил;
Она-то и была всех бед моих виною!
   Нет, не могу кривить душою!
   Я в должность кадия вступил,
И суд, клянусь, давал правдивый, беспристрастный;
   Но злых людей язык опасный
Меня, безвинного, увы! не пощадил.
Соскучась клеветой и избегая мщенья,
   Я нового искал служенья
И с новым рвением ко брани полетел!
   Служил, сражался, сколько можно:
Вот раны на груди то говорят неложно;
Но кланяться и льстить я вовсе не хотел,
   Надеясь на свои заслуги, —
И что ж? За все мои увечья и недуги
   Паша, начальник мой,
Благодарил меня пустою лишь хвалой —
И то так нехотя и так, чтоб не слыхали;
А те, кто в шахматы и в кости с ним играли
   Или за трубкой и вином
Его почти равнять дерзали с божеством,
Одни все почести и славу получали.
   Увидя, что коварный рок
   Ко мне нимало не смягчался,
И в мире, и в войне всё так же был жесток,
От дел и подвигов навек я отказался,
   И возвратясь теперь домой,
Лет тридцать прослужа, притом с пустой сумой,
   Хочу в моем уединеньи
Прожить остаток дней без шума, без сует
И вспоминать подчас, что сей обширный свет
Есть рай для злых сердец, для добрых же — мученье».
— «Мне, право, жаль тебя! — вельможа отвечал.—
Но время протекло, и пособить неможно;
   К тому ж еще признаться должно:
Ты сам всему виной, — ты сам беды искал!
К чему столь горду быть пред вышними властями?
И что приобретешь ты с правдою своей?..
   По мне: тот всех из нас умней,
Кто брани не ведет с людскими ввек страстями.
   Такое мнение поставивши в закон,
Ты всё бы получил без дальнего старанья:
Чины, и почести, и лестные названья.
И разве тягостен для головы поклон?
Послушай! мы одни — откроюсь пред тобою:
Я сам не думал быть суровым мудрецом;
Зато — теперь визирь! Как чаша полон дом,
И всё передо мной поникло головою!
   Люблю поесть, попировать;
В жилище у меня все роскоши столицы!
Певцы и плясуны, актеры и певицы,
Когда ни вздумаю, готовы забавлять.
А там... что бог велит! Быть может, покаяньем...»
— «Довольно! — перервал Макбет с негодованьем.—
Коль честность так редка в наш развращенный век,
Пусть будешь ты — визирь; я — честный человек».

(1823)