***
Употребление Пушкиным в произведениях вульгаризмов часто не просто черта времени, а вполне сознательно применяемый прием, которым он пользовался в годы своего зрелого творчества. Мы имеем весьма красноречивое признание поэта на этот счет. По поводу слов «хладный скопец» в «Бахчисарайском фонтане» Пушкин писал Вяземскому (в ноябре 1823 г.): «я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе». Слово «похабность» здесь значит «откровенность», «грубость», «непосредственность», и было бы наивно думать, что «Тень Баркова» написана как опыт этого «грубого и простого» библейского языка. Установка баллады, конечно, в другом — в самой откровенной барковщине.
«Тень Баркова» — единственный опыт Пушкина в этом роде, но вообще муза его не всегда была целомудрена. Во-первых, Пушкин — автор фривольных произведений, где нескромное содержание выражено в скромной форме: иносказаниями, недоговоренностями и намеками. Блестящие образцы такого рода поэзии дали французские писатели XVII—XVIII вв., учеником которых был Пушкин.
К этой категории пьес, можно отнести: «Красавице, которая нюхала табак» (1814 г.), «Леда» (1814 г.), «Бова» (1814 г.), «Вишня» (1815 г.), «Фавн и пастушка» (1816 г.), «Ты хочешь ли узнать, моя драгая» (1816 г.), «Она тогда ко мне придет» (1818 г.), «Платоническая любовь» (1819 г.), «Нимфодоре Семеновой» (1818—1819 гг.), «На кн. А. Н. Голицына» (1818—1820 гг.), «Христос воскрес, моя Ревекка» (1821 г.), «Гавриилиада» (1821 г.), «A son amant...» (1821 г.), «J’ai possédé...» (1821 г.), «Царь Никита» (1822 г.), «Вертоград моей сестры» (1825 г.), «Припадками болезни женской» (1825 г.), «Разговор Фотия с Орловой» (1820-ые годы).
Вторую категорию составляют стихотворения, лишенные какой-либо фривольности, но с грубыми вульгаризмами. К таким стихотворениям можно отнести куплеты на слова: «С позволения сказать» (1816 г.), «Гауншильд и Энгельгардт» (1817 г.), «К портрету П. П. Каверина» (1817 г.), «На Каченовского» («Бессмертною рукой раздавленный зоил») (1818 г.), «27 мая 1819 г.» («Веселый вечер в жизни нашей»), «К Ф. Ф. Юрьеву» (1819 г.), «На Аракчеева» («Всей России притеснитель») (1818—1820 гг.), «На Стурдзу» («Холоп венчанного солдата») (1818—1820 гг.), «Дельвигу» («Друг Дельвиг, мой парнасский брат») (1821 г.), «Мой друг, уже три дня» (1822 г.), «Вигелю» («Проклятый город Кишинев») (1823 г.), «Телега жизни» (1823 г.), «Мне жаль великия жены» (1824 г.), «Рефутация Беранжера» (1827 г.), «На картинки к „Евгению Онегину“» («Вот перешед чрез мост Кокушкин») (1829 г.), «Как весенней теплою порою» (1830? г.), «Любезный Вяземский, поэт и камергер» (1831 г.) и «И дале мы пошли» (1832 г.).
Наконец, в третью группу нужно отнести стихотворения более или менее нескромного содержания с непристойными словами. Кроме «Тени Баркова», это: «От всенощной вечор идя домой» (1815 г.), «Орлов с Истоминой в постеле» (1817 г.), «Ты и я» (1818—1819 гг.), «На гр. Д. И. Хвостова» («Сожаленье не поможет») (1819 г.), «П. Б. Мансурову» (1819 г.), «Раззевавшись от обедни» (1821 г.), «Оставя честь судьбе на произвол» (1821 г.), «Сабуров, ты оклеветал» (1824 г.), «Веселого пути» (1825 г.), «В глуши, измучась жизнью постной» (1825 г.), «Брови царь нахмуря» (1825 г.), «К кастрату раз пришел скрипач» (1825 г.), «А. Н. Вульф» («Увы, напрасно деве гордой») (1825 г.), «Сводня грустно за столом» (1827 г.), «Князь Шаликов, газетчик наш печальный» (1827 г.), «На картинки к „Евгению Онегину“» («Сосок чернеет сквозь рубашку») (1829 г.) и «В академии наук» (1835 г.).
Необходимо отметить, что за исключением трех: «Ты и я», «Раззевавшись от обедни» и «Сводня грустно за столом», все названные стихотворения последней категории представляют собою мелочи (от двух до шестнадцати стихов), сочинение которых не требовало более или менее серьезной творческой работы. Это «обмолвки» поэта, словесные шалости, а не «произведения» в полном смысле этого слова. Ни о каком культивировании Пушкиным жанра непристойных произведений говорить нельзя.