Роланд — один из любимых героев средневековой Европы, образец «рыцаря без страха и упрека». Первый развернутый рассказ о нем появляется в «Песни о Роланде», самом раннем и одном из важнейших произведений французского героического эпоса (chanson de geste). В поэме рассказывается о гибели графа Роланда, племянника императора Карла, в битве с маврами в Ронсевальском ущелье, о предательстве отчима Роланда Ганелона и о мести Карла Великого за гибель Роланда и двенадцати пэров.
Историческим прототипом этого образа считается префект Бретонской марки (маркграф) Хруодланд (Hruodlandus Brittanici limitis praefectus), упомянутый в хронике Эйнхарда (см. ниже), как погибший в сражении с басками в 778 г. «Роланд» — правильная французская форма от древне-немецкого (франконского) Hruodland, а его звание маркграфа (маркиза) также упоминается в «Песни о Роланде» (ст. 630: «Чтоб в руки к нам попал Роланд-маркиз»). Таким образом, в основе истории гибели Роланда могут лежать действительно имевшие место события, представленные, однако, три века спустя в мифологизированном виде.
В 778 г. Карл Великий, имевший определенные политические и экономические интересы в северо-восточной Испании, вмешался во внутренние раздоры испанских мавров. Призванный на помощь Ибн-аль-Араби, мусульманским властителем на севере страны, которого сместил кордовский халиф Абдеррахман, стремившийся создать в Испании самостоятельную мусульманскую державу, Карл предпринял поход в Испанию, приведший к созданию Испанской марки (пограничная область до Эбро). Часть его армии, пройдя восточные проходы, овладела Хероной (в Каталонии), а другая часть, которой командовал он сам, пройдя баскские проходы в Пиренеях, овладела Пампелуной (в Наварре). Затем обе части соединились под Сарагосой, которую они подвергли безуспешной осаде. Но тут весть о восстании саксов отвлекла Карла, который, разрушив стены Пампелуны, двинулся в обратный путь. Однако, как рассказывает биограф Карла Эйнхард в своем «Жизнеописании Карла Великого», написанном полвека спустя, войско франков, не пострадавшее до сих пор ни в каких боях, стало жертвой «вероломства васконов» (т. е. басков). А именно, напав с вершины горы, они сбросили в ущелье арьергард франков и «перебили всех этих воинов поголовно», а сами затем разбежались. В этом сражении, добавляет Эйнхард, «пали Эггихард, королевский стольник, пфальцграф Ансельм и Хруодланд, префект Бретонской марки».
Таким образом, непродолжительная и безрезультатная экспедиция в северную Испанию, не имевшая никакого отношения к религиозной борьбе и закончившаяся не особенно значительной, но все же досадной военной неудачей, была превращена в картину семилетней войны, завершившейся завоеванием всей Испании, а затем — ужасной катастрофы при отступлении франкской армии, причем и здесь врагами оказались не христиане-баски, а все те же мавры, и, наконец, мести со стороны Карла в форме грандиозной и победоносной поистине «мировой» битвы французов с соединенными силами всего мусульманского мира.
***
Со временем, обрастая предысториями, продолжениями и параллельными сюжетами, «Песнь о Роланде» становится частью т.н. «Жесты Короля», одного из трех основных циклов французкого эпоса, в котором история «деяний» Роланда занимает заметное место. О его родителях рассказывает небольшая поэма «Берта и Милон», к которой примыкает «Роландин» из той же рукописи, посвященная юным годам героя. Поэмы, в которых Роланд является главным или одним из главных действующих лиц: «Песнь об Аспремонте», «Жирар де Вьенн», «Разорение Рима», «Взятие Каркассона», «Взятие Нопля», «Отинель», «Вступление в Испанию», «Взятие Памплоны», «Ги Бургундский», «Гальен». Во многих других поэмах он выступает наравне с другими ближайшими вассалами короля Карла, как один из его «двенадцати пэров» (как, например, в «Паломничестве Карла Великого в Иерусалим и Константинополь»).
***
С XII в. сказание о Роланде начинает свое триумфальное шествие по Европе. Везде оно оседает и редко где ограничивается одним вариантом. Достаточно сказать, что (кроме французского и латинского) до нас дошли версии на следующих языках (до XVI в.): верхне-немецкий, нижне-немецкий, нидерландский, старо-скандинавский датский, новоисландский (и ферейское наречие), шведский, средне-английский, кельтский, провансальский, испанский, португальский, итальянский. На славянских языках сказание не было обработано, но слава Роланда дошла и до славянских земель. Знакомство с историей Ронсевальской битвы обнаруживает чешская Хроника Далимила (XIV в.). На стыке романского и славянского мира, в г. Дубровнике. и по сей день стоит против Княжьего Дворца колонна с горельефом Роланда (Орландо): колонну возглавляет флагшток, на котором по праздникам развевается знамя св. Влаха (эмблема некогда знаменитой славяно-латинской республики) под охраной старофранцузского витязя. Это — крайняя веха экспансии Роланда.
Каждый народ находил в «Песне о Роланде» что-либо, что его касалось, и останавливал на этом свое внимание. Немецкие варианты (Конрад XII в., Штриккер XIII в.) развивают те места, где «Песнь» с похвалой отзывается о баварцах и других немецких племенах. Конрад еще от себя прибавляет «щедрых швабов» и «смелых рейнских франков», он пользуется тем, что в его оригинале (близком к Венецианской рукописи) Найм назван баварцем, чтобы при всяком случае восхвалять этого героя и подчеркивать его происхождение. Очень характерна для Конрада речь, которую он вкладывает в уста Гуенелона (ст. 38, 18 и сл.) и которой не было в оригинале: «Твой племянник Роланд хочет нас всех перекричать. Но Наймес из Баварии еще многому его научит. Когда мы пробились к воротам (Кордр), они (баварцы) ворвались в город. Рассердился тут Роланд, увидев, что его опередили баварцы, отборные герои: всегда они — впереди всех. А после, что бы с нами ни случалось, везде, где кололи и рубили, были эти витязи с острыми клинками, как и подобает добрым рыцарям. За это он (Роланд) хотел их перебить, если бы ему не помешали; но они (и сами) могли ему противостать; баварцы оказались ему равными». Восхищаясь французскими героями, переводчик отдает дань национальному самолюбию.
В итальянских (франко-итальянских) поэмах Николая Падуанского («Вступление в Испанию» и «Взятие Памплоны» XIII в.) вводится в войско Карла Великого новый персонаж, ломбардский король Дезидерий с храброй дружиной, которая все время враждует с немцами и посрамляет их. Роланд рождается в Италии; детство его протекает в городе Сотрио («Берта и Милон», «Орландино»); он становится гонфалоньером римского папы.
«Дубровницкая Хроника» (написанная по-итальянски в XIV в.) передает легендарное сказание, будто Роланд в 783 г. одержал победу над сарацинами с помощью дубровницкого флота (Archiv für Slavische Philologie, V, 469).
В Испании, напротив, сказание о победоносном шествии французов по испанским землям оскорбляло национальное самолюбие реконкистадоров. Ученые историки и народные рапсоды наперебой стараются опорочить поход Карла и восславить испанцев. Уже у Силосского Монаха (нач. XII в.) мы читаем, что «французы ложно утверждают, будто Карл вырвал из рук язычников какие-либо города по сю сторону Пиренеев»: Памплона впустила его добровольно. «Когда же, выйдя оттуда, он подошел к городу Сарагосе, то, позволив, по французскому обыкновению, подкупить себя златом, вернулся во-своясь, не пошевелив пальцем для того, чтобы освободить святую церковь от варварского ига».
Народные певцы подчеркивают поражение Карла и приписывают победу полулегендарному герою Бернальдо дель-Карпио, которого называют то племянником Карла Великого, то племянником короля дона Альфонса Целомудренного (791 — 835). Историки-патриоты XII и XIII веков подхватили эту басню, и у них Бернальдо становится во главе объединенных испанских племен (астурийцев, бискайцев, арагонцев и др.) и наносит Карлу поражение у Ронсеваля при самом появлении его в Испании (а не на обратном походе), причем нападает не на арьергард, а на авангард. Согласно Лукасу де Туи, поэме «Фернан Гонсалес » и «Первой Всеобщей хронике» (XIII в.), Бернальдо для этой цели даже соединяется с сарацинами и отдает себя в распоряжение Марсилия. После, с XVI в., начинают появляться в Испании переводы с французского и итальянского, лишённые галлофобской окраски. Романсы же следуют то испанской, то франко-итальянской традиции.
В Дании ухватились за персонаж Оджьера Датчанина, который уже в «Песне о Роланде» играет весьма почетную роль. И вот автор датской «Хроники Карла Великого» (XV в.) добавляет к концу Оксфордской версии нигде более не засвидетельствованное завершение:
«В следующую ночь (после смерти Альды) явился императору архангел Гавриил и сказал: «Иди в Ливию и помоги доброму королю Ивену, ибо язычники крепко воюют его землю». На пасху собрал император в Риме большое войско и двинулся к королю Ивену. Неверный король, сражавшийся против него, звался Геалвером. Услыхав о приближении императора, он выступил ему навстречу, и много народа пало с обеих сторон. Олгер-датчанин ударил короля по шлему и рассек тело до седла; так император одержал в этой земле великую победу и защитил землю короля Ивена».
После этого в «Хронике» следуют подвиги Олгера в Саксонии и история его опалы; перемещение этих эпизодов (в источнике, т. е. в скандинавской «Карламагнуссаге», они еще помещены перед Ронсевальской битвой) должно доказать, что после смерти Роланда датский герой занял его место и стал единственной опорой государства (Карл одряхлел, Найм и Турпин ходят на костылях).
В английском романсе «Осада Милона» (XIV в.) Карла и его войско выручает из беды Лионель, герцог Бретонский (тогда еще чувствовалась связь между бретонцами и британцами).
***
При частых перепевах уже знакомого сюжета пафос, наконец, ослабевает, и прежнее восторженное отношение к подвигам кажется устаревшим, вызывает улыбку или насмешку. Повидимому, склонность к такой эволюции особенно сильна в городской литературе, так как в городах прежнее почтительное отношение к рыцарству стало в конце XIII в. сменяться недоброжелательством благодаря разочарованию в крестовых походах и постепенному отмиранию культурно-исторической роли рыцарского сословия [Это отношение отражается уже в сатире XIII в. («Аудиджьер» во Франции, «Мейер Хельмбрехт» в Германии) и достигает высшего художественного оформления в «Дон-Кихоте» Сервантеса.]. И действительно, указанную эволюцию нашего цикла мы наблюдаем со всею ясностью в стране городов, в Италии.
Сперва речь идет только об усилении комического элемента в целях занятности; эта манера имеет все больший успех по мере того, как публика перестает принимать старые басни всерьез, перестает страдать и радоваться вместе с героями. Характерна эволюция фигуры «Смешного рыцаря» Эстоута (от лат. Stultus — глупый). Началась она еще во Франции, где (в рифмованных рукописях «Песни о Роланде») он является первым пером, убитым при Ронсевале; уже несколько комический оттенок этот персонаж носит в поэмах «Отинель» и «Гвидон Бургундский» (это передалось и в Англию: «Сер Отуэл»). Но особенно пышно Эстоут расцветает на италийской почве. Уже во франко-итальянских поэмах («Вступление» и «Взятие Памплоны») он фигурирует как хвастун и проказник, затем под именем Астольфо (впервые эта форма появляется в Венецианской рукописи «Песни о Роланде») — как шутник и насмешник («Рончисвальское поражение»), как комический негодяй («Поход в Испанию») и трусоватый хвастун («Испания в стихах»); если для разнообразия христиане должны потерпеть урон, то неудачником всегда выставляется Астольфо. В таком уже почти готовом виде получили его авторы шутливых поэм эпохи Возрождения (Пульчи, Баярдо, Ариосто), которые сделали его общеизвестным литературным типом.
Реакция против героического пафоса выражается у этих авторов в легком и фривольном отношении к циклу Карла Великого, свободном нагромождении одной забавной выдумки на другую. Более грубую и циничную форму эта реакция принимает под пером Пьетро Аретино (1492 — 1557 гг.). В его недоконченном «Орландино» уже все герои Карлова цикла выставлены в непристойном и позорном виде: они обжоры, сластолюбцы, трусы и бахвалы; сражаются они только с жареными куропатками и фазанами; на бой с сарацином Альмансором никто не решается выйти. Вообще все их геройство — глупая басня, выдуманная Турпином:
Нес он враки такие в пышном стиле,
Что правда стыдится поведать были.