О лирике вагантов (Лирика вагантов в переводах Льва Гинзбурга. «Худ. лит.», М., 1970)
I
Стихам, собранным в этой книге, — восемьсот, девятьсот, а то и тысяча лет: средневековая древность, глубокая старина.
В основу книги положены: «Carmina Burana» – латинские и немецкие песни вагантов, собранные и переведенные Людвигом Лайстнером (издание Эбергарда Броста, Гейдельберг, 1961); сборник «Поэзия вагантов» (издание и перевод Карла Лангоша, Лейпциг и Бремен, 1968); «Гимны и песни вагантов» Карла Лангоша (Берлин, издательство «Рюттен и Ленинг», 1958); книга Хорста Куша «Введение в латинское средневековье» (Берлин, 1957); «Немецкая лирика средневековья» Макса Верли (Цюрих, 1962); сборник Гергарда Эйса «Средневерхненемецкие песни и шпрухи» (издательство «Макс Хюбер ферлаг», Мюнхен, 1967); «Поэзия Западной Европы» (Мюнхен, 1967); «Небо и ад странствующих» Мартина Лёпельмана (Штутгарт) и другие сборники.
Ряд текстов предоставлен переводчику библиотеками Лейпцигского (ГДР) и Мюнхенского (ФРГ) университетов.
Примечания Льва Гинзбурга.
I
Стихам, собранным в этой книге, — восемьсот, девятьсот, а то и тысяча лет: средневековая древность, глубокая старина.
(Из «Carmina Burana»)
Что предрекает царь Давид,
осуществить нам предстоит,
освободив Господня Сына
от надругательств сарацина!
В неизъяснимой доброте
принявший муку на кресте,
к тебе взывают наши песни,
и клич гремит: "Христос, воскресни!"
Мы не свернем своих знамен,
покуда Гроб твой осквернен,
вовек оружия не сложим,
покуда псов не уничтожим!
Неужто Иерусалим
мы сарацину отдадим?
Неужто не возьмем мы с бою
сей град, возлюбленный тобою?!
Плачет и стенает
Вальтерова лира:
Вальтер проклинает
преступленья клира.
Верить бесполезно
в райские блаженства:
все мы канем в бездну
из-за духовенства.
И по сей причине
язва сердце точит:
Вальтер быть отныне
клириком не хочет!
Расскажу подробно
о попах вельможных,
совершивших злобно
сотни дел безбожных.
В основу перевода положен немецкий текст из «Carmina Burana» Людвига Лайстнера.
Стихотворение является принципиально важным для понимания мировоззрения вагантов и их поэтических установок. В то же время в нем содержится и ряд автобиографических сведений. «Исповедь», по всей вероятности, написана в 1163 году.
Высокую оценку этому произведению дал Якоб Гримм, отмечавший ни с чем не сравнимую «свободу и благозвучие языка, беспредельную мощь рифмы».
Стихотворение принадлежит перу Архипиита Кёльнского (1130 – 1165)
(Из «Carmina Burana», в издании 1974 г. приписывается Гуго Орлеанскому)
Стихотворение примаса Гуго Орлеанского
Был я молод, был я знатен,
был я девушкам приятен,
был силен, что твой Ахилл,
а теперь я стар и хил.
Был богатым, стал я нищим,
стал весь мир моим жилищем,
горбясь, по миру брожу,
весь от холода дрожу.
Хворь в дугу меня согнула,
смерть мне в очи заглянула.
Плащ изодран. Голод лют.
Ни черта не подают.
Стихотворение примаса Гуго Орлеанского.
Обработка примасом Гуго Орлеанским евангельской притчи о бедняке Лазаре, лежавшем у ворот бессердечного богача. Пребывание Лазаря и его обидчика в загробном мире стало предметом множества назиданий и проповедей.
Принадлежит перу выдающегося ваганта XII века примаса Гуго Орлеанского (1095 – 1150). По мнению Карла Лангоша, примас оказал влияние на многих поэтов-вагантов, в том числе и на Архипиита Кёльнского.
Из стихов примаса Гуго Орлеанского. Переосмысление Овидия в духе песен вагантов. Мольба о воскрешении Евридики, которую мы находим в стихотворении Гуго Орлеанского, лексически почти совпадает с соответствующим местом из «Метаморфоз». Однако поэт-вагант придает этой мольбе совершенно иную, более простонародную и живую интонацию.
(Из «Carmina Burana»)
Из «Ватиканского собрания». «Апокалипсис голиарда» пародийно переосмысляет Откровение св. Иоанна. Любопытно, что в свой «Апокалипсис» поэт-вагант вводит Пифагора в качестве предвестника Страшного суда.
Солнечным полднем, под липой тенистою,
славил я песнями Деву Пречистую,
вдруг - не пойму, наяву иль во сне, -
сам Пифагор обратился ко мне.
Скорбь омрачала лицо Пифагорово,
скорбь излучал опечаленный взор его,
и, преисполнясь тоски неземной,
рек он таинственно: "Следуй за мной!
(Из «Carmina Burana»)
Правда правд, о истина!
Ты одна лишь истинна!
Славит наша здравица
ту, что может справиться
со лгунами грязными,
с их речами праздными,
с пресвятыми сворами,
что живут поборами,
с судьями бесчестными,
в сих краях известными,
с шайкою мошенников
в звании священников,
с теми лежибоками,
что слывут пророками,
с бандою грабителей
из иных обителей,
христиан морочащих,
Господа порочащих!
Перевод Л. Гинзбурга
(Из «Оксфордского собрания»)
Из «Carmina Burana». Один из ранних образцов немецкой «женской лирики».
Вновь облетела липа, и лес осенний гол,
но милый не вернулся, но милый не пришел.
Смолк в рощах голос птичий, мир холодом сражен.
Мой милый стал добычей неверных чьих-то жен.
Он с ними шутки шутит, мне жизнь, как ночь, черна.
Он с ними спит и кутит, а я ему верна.
Они его морочат! О глупенький птенец!
Чего же он не хочет вернуться наконец?
Горька моя утрата, не счесть моих скорбей.
Промчались без возврата дни юности моей.
Содержится в «Carmina Burana», наряду с другими стихами, написанными от имени женщин, а возможно, и самими женщинами, которые подчас отличались немалой образованностью и прекрасно владели пером (например, письма Элоизы к Абеляру).
Из «Carmina Burana». Написано на средневерхненемецком языке. Существует и другой (латинский) вариант этого же текста (XII в.) – обращение девушки к своему возлюбленному.
Я с тобой, ты со мной
жизнью станем жить одной.
Заперта в моем ты сердце,
потерял я ключ от дверцы,
так что помни: хошь не хошь,
а на волю не уйдешь!
Перевод Л. Гинзбурга
(Из «Carmina Burana»)
Хуже всякого разврата -
оболгать родного брата.
Бог! Лиши клеветников
их поганых языков.
Злобно жалят, словно осы,
их наветы и доносы,
ранит грудь, как острый нож,
омерзительная ложь.
Про меня - о, я несчастный! -
распустили слух ужасный,
будто я неверен той,
что сверкает чистотой!
Как могу я быть неверен
той, с которой я намерен,
в единенье двух сердец,
встать хоть нынче под венец?!
(Из «Carmina Burana»)
Когда б я был царем царей,
владыкой суши и морей,
любой владел бы девой,
я всем бы этим пренебрег;
когда проспать бы ночку мог
с английской королевой.1
(Из «Carmina Burana»)
Ах, там в долине, под горой
блаженной майскою порой
гуляла с младшею сестрой
любовь моя.
Лился пленительный напев
из чистых уст прелестных дев.
Но обмерла, меня узрев,
любовь моя.
Светился луговой простор,
резвился Божьих пташек хор,
и к Богу устремила взор
любовь моя.
Из «Ватиканского собрания» (XIII в.)
Одно из шуточных средневековых причитаний по поводу «всеобщего падения нравов». Заимствовано из «Carmina Burana».
Стихи-диспуты – один из самых излюбленных жанров школярской, да и вообще средневековой поэзии (см. также «Флора и Филида», «Раздор между чтением книг и любовью»). Абеляр писал о «турнирах мысли», которые он предпочитал всем иным поединкам. В университетах и школах риторов искусству диспутов уделялось особое внимание: непременным условием считалось, чтобы каждая из спорящих сторон могла изложить свои аргументы и была, таким образом, выслушана. Впрочем, «Спор между Вакхом и пивом» не столько диспут, сколько шуточная пародия на него.
(Из «Carmina Burana»)
Хорошо сидеть в трактире.
А во всем остатнем мире -
скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда.
Задают вопрос иные:
"Чем вам нравятся пивные?"
Что ж! О пользе кабаков
расскажу без дураков.
Собрались в трактире гости.
Этот пьет, тот - жарит в кости.
Этот - глянь - продулся в пух,
у того - кошель разбух,
Всё зависит от удачи!
Как же может быть иначе?!
Потому что нет средь нас
лихоимцев и пролаз.
Из «Carmina Burana». Средневековая уличная песенка.
Без возлюбленной бутылки —
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.
Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки
и, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!
Перевод Л. Гинзбурга
(Из «Carmina Burana», издании 1974 г. отнесено к Кембриджской рукописи)
Повеял утренний зефир,
теплом обдав холодный мир.
Запели птицы веселей
в лиловом воздухе полей.
В наш неуютный, хмурый край
пришел веселый братец Май,
пришел он, полный юных сил,
и все вокруг преобразил.
Надев цветастый свой камзол,
он устелил цветами дол,
одним касанием руки
из почек выбив лепестки.
(Из «Кембриджской рукописи»)
Спешу поведать вам сейчас
мной в детстве слышанный рассказ.
Но, чтоб он был усвоен вами,
перескажу его стихами.
Жил коротышка Иоанн.
Монашеский он принял сан,
и по пустыне, бодрым маршем,
шагал он вместе с братом старшим.
«Ах, мой любезный старший брат!
Мирская жизнь — сплошной разврат
Мне не нужна еда и платье.
Поддержка мне — одно распятье!»
(Из «Кембриджской рукописи»)
Эй, братцы! Навострите уши —
хочу потешить ваши души,
но есть особая изнанка
у незатейливого шванка.
Поп — деревенский старожил —
своих овечек сторожил,
поскольку после каждой стрижки
звенело у него в кубышке.
Ах, как родных детей — отец,
лелеял поп своих овец...
Но вот несчастье! В том поселке
внезапно появились волки
Из «Кембриджской рукописи». Так же, как и «Снежное дитя», относится к зачаткам «плутовской литературы».
***
Эй, слушай, старый, слушай, малый,
рассказ про случай небывалый,
что сделал зятем короля
неисправимого враля.
Воззвал король однажды с трона:
«Любой, кто, не страшась закона,
всех лучше врет у нас в краю,
получит в жены дочь мою!»
Из «Кембриджской рукописи» (XI в.). Стихотворение представляет собой один из первых в европейской литературе поэтических шванков. В XIII веке анекдот про «снежное дитя» был обработан странствующим поэтом Штрикером, автором известной «плутовской» книги о попе Амисе, предшественнике Тиля Эйленшпигеля.
***
По мнению Лайстнера, представляет собой один из вариантов «Исповеди Архипиита Кёльнского»
Я желал бы помереть
не в своей квартире,
а за кружкою вина
где-нибудь в трактире.
Ангелочки надо мной
забренчат на лире:
"Славно этот человек
прожил в грешном мире!
Простодушная овца
из людского стада,
он с достоинством почил
средь хмельного чада.
Но бродяг и выпивох
ждет в раю награда,
ну, а трезвенников пусть
гложат муки ада!
Из «Carmina Burana». Характерное для вагантов стихотворение-диспут.
В час, когда сползла с земли
снежная хламида,
и вернула нам весну
добрая планида,
и запели соловьи,
как свирель Давида, -
пробудились на заре
Флора и Филида.
Две подружки, две сестры
приоткрыли глазки.
А кругом цвела весна,
как в волшебной сказке.
Расточал веселый май
радужные краски,
полный света и любви,
радости и ласки.
(Из «Carmina Burana»)
В «Carmina Burana» стихотворение снабжено иллюстрацией, принадлежавшей, очевидно, автору текста. «Колесо Фортуны» – пролог к кантате Орфа.
(Из «Carmina Burana»)
Шляпу стибрил у меня
жулик и притвора.
Всеблагие небеса,
покарайте вора!
Пусть мерзавца загрызет
псов бродячих свора!
Пусть злодей не избежит
Божья приговора!
Да познает негодяй
вкус кнута и плетки,
чтобы грудь и спину жгло
пламенем чесотки!
Пусть он мается в жару,
чахнет от чахотки.
Да изжарит подлеца
черт на сковородке!
Отрывок из студенческого гимна (XIII в.).
Муж, в науках преуспевший,
безраздельно овладевший
высшей мудростью веков,
силой знания волшебной, -
восприми сей гимн хвалебный
от своих учеников!
Средь жрецов науки славных
нет тебе на свете равных,
наш возлюбленный декан!
Ты могуч и благороден,
сердцем чист, душой свободен,
гордой мыслью - великан!
Отрывок из стихотворения, помещенного в «Carmina Burana». Название дано переводчиком.
О возлюбленной моей
день и ночь мечтаю, -
всем красавицам ее
я предпочитаю.
Лишь о ней одной пишу,
лишь о ней читаю.
Никогда рассудок мой
с ней не расстается;
окрыленный ею дух
к небесам взовьется.
Филологией моя
милая зовется.
(Из «Carmina Burana»)
Вершина знаний, мысли цвет, -
таким был университет.
А нынче, волею судеб,
он превращается в вертеп.
Гуляют, бражничают, жрут,
книг сроду в руки не берут,
для шалопая-школяра
ученье - вроде бы игра.
В былые дни такой пострел
всю жизнь над книжками потел,
и обучался он - учти -
до девяноста лет почти.
(Из «Carmina Burana»)