Б. Пуришев. Лирическая поэзия средних веков
ПОЭЗИЯ ТРУБАДУРОВ (Перевод Валентины Дынник)
ПОЭЗИЯ МИННЕЗИНГЕРОВ
ПОЭЗИЯ ВАГАНТОВ
ПРИМЕЧАНИЯ (Р. Фридман, Д. Чавчанидзе, М. Гаспаров, Л. Гинзбург)
Перевод Н. Гребельной
Не знался б ты с бедою,
Будь милая с тобою.
Плясал бы в буйном раже,
От счастья прыгал даже!
Любовь - прыгунья та же:
То есть она, то нет.
Ищи ее получше,
Спеши за нею вслед.
Смотри, как водит нас,
Танцуя, кружа!
Ах, где-то сейчас
Моя госпожа?
Я прыгаю пред нею
И на нее глазею.
Смотрите, что за ножки
У этой милой крошки!
Как сладостны шажочки!
Как пламенеют щечки!..
Перевод Н. Гребельной
Ловко в мае пелось,
Пел я, как хотелось,
Слышно далеко.
Юные просили
Песен в дни весны.
Под ветвистой кроной
Я свои канцоны
Складывал легко.
Да, меня любили
И со мною были
Веселы, вольны.
Как жилось отрадно,
Как певалось ладно!
Ах, но минул сон:
И поет нескладно
Тот, кто был изрядно
Прежде одарен,
Но свой дар промотал
Вскорости нещадно.
Теперь я тяжко, трудно
Слагаю эту песню.
Душа ее пуста.
Перевод Н. Гребельной
Старопровансальская рыцарская поэзия - первая лирическая поэзия на одном из новых романских языков средневековой Европы - просуществовала около двухсот лет: первый трубадур, Гильем Аквитанский, родился в 1071 году и умер в 1127 году, а последним поэтом старой формации считается Гираут Рикьер, деятельность которого падает на 1254-1292 годы.
Когда вспоминают о средних веках, то обычно представляют себе закованного в латы рыцаря, тяжелым мечом поражающего врага, каменные громады феодального замка, изнурительный труд крепостного крестьянина, унылый колокольный звон, раздающийся за монастырской стеной, и монаха, отрекшегося от мирских соблазнов. Железо. Камень. Молитвы и кровь.
Бюргер из города Вюрцбурга. Странствующий певец, поселился г. Базеле, где в 1287 г. умер вместе с семьей от эпидемии. Автор большого количества стихотворений - лирических, аллегорических и эпических (в частности, на сюжеты античного цикла о Троянской войне). Творчество Конрада Сон Вюрцбурга отличает цельность мировосприятия, в котором заметно влияние Тангейзера. Ему чуждо изображение любовных страданий, в трактовке любви ощущается умиротворенность, убежденность в гармоничности мира. Обращает на себя внимание совершенная форма его стихотворений.
(Из «Carmina Burana»)
Что предрекает царь Давид,
осуществить нам предстоит,
освободив Господня Сына
от надругательств сарацина!
В неизъяснимой доброте
принявший муку на кресте,
к тебе взывают наши песни,
и клич гремит: "Христос, воскресни!"
Мы не свернем своих знамен,
покуда Гроб твой осквернен,
вовек оружия не сложим,
покуда псов не уничтожим!
Неужто Иерусалим
мы сарацину отдадим?
Неужто не возьмем мы с бою
сей град, возлюбленный тобою?!
Плачет и стенает
Вальтерова лира:
Вальтер проклинает
преступленья клира.
Верить бесполезно
в райские блаженства:
все мы канем в бездну
из-за духовенства.
И по сей причине
язва сердце точит:
Вальтер быть отныне
клириком не хочет!
Расскажу подробно
о попах вельможных,
совершивших злобно
сотни дел безбожных.
(«Licet eger cum egrotis…» СВ 8 (71))
Сохранилось в 10 рукописях различной полноты и с различным порядком строф. Стиль преимущественно библейский, античных реминисценций мало (одна из них, очень изысканная — горациевский образ «не могу быть ножом, так буду оселком» — к сожалению, выпала в переводе начальных строк).
(«Utar contra vitia carmine rebelli…» CB 42 (19))
(«Archicancellarie, vir discrete mentis…» Langosch, p. 240)
Манициус, № 6. Написано, вероятно, осенью 1163 г. Стихотворение с превосходно продуманной композицией: 16 строф с извинениями за отказ от эпоса в честь Барбароссы (2+6+6+2) и 16 строф с просьбами о вспомоществовании (2+6+2+6). Строфы 9—14 во многих рукописях контаминируются с «Исповедью» Архипииты; возможно, этот вариант принадлежит самому автору. В строфе 20 две строки не сохранились.
В основу перевода положен немецкий текст из «Carmina Burana» Людвига Лайстнера.
Стихотворение является принципиально важным для понимания мировоззрения вагантов и их поэтических установок. В то же время в нем содержится и ряд автобиографических сведений. «Исповедь», по всей вероятности, написана в 1163 году.
Высокую оценку этому произведению дал Якоб Гримм, отмечавший ни с чем не сравнимую «свободу и благозвучие языка, беспредельную мощь рифмы».
Стихотворение принадлежит перу Архипиита Кёльнского (1130 – 1165)
(Из «Carmina Burana», в издании 1974 г. приписывается Гуго Орлеанскому)
Стихотворение примаса Гуго Орлеанского
Был я молод, был я знатен,
был я девушкам приятен,
был силен, что твой Ахилл,
а теперь я стар и хил.
Был богатым, стал я нищим,
стал весь мир моим жилищем,
горбясь, по миру брожу,
весь от холода дрожу.
Хворь в дугу меня согнула,
смерть мне в очи заглянула.
Плащ изодран. Голод лют.
Ни черта не подают.
Стихотворение примаса Гуго Орлеанского.
Обработка примасом Гуго Орлеанским евангельской притчи о бедняке Лазаре, лежавшем у ворот бессердечного богача. Пребывание Лазаря и его обидчика в загробном мире стало предметом множества назиданий и проповедей.
Принадлежит перу выдающегося ваганта XII века примаса Гуго Орлеанского (1095 – 1150). По мнению Карла Лангоша, примас оказал влияние на многих поэтов-вагантов, в том числе и на Архипиита Кёльнского.
Из стихов примаса Гуго Орлеанского. Переосмысление Овидия в духе песен вагантов. Мольба о воскрешении Евридики, которую мы находим в стихотворении Гуго Орлеанского, лексически почти совпадает с соответствующим местом из «Метаморфоз». Однако поэт-вагант придает этой мольбе совершенно иную, более простонародную и живую интонацию.
(Из «Carmina Burana»)
Одно из самых популярных стихотворений обличительной поэзии средневековья; число и порядок стихов в нем сильно разнятся в разных рукописях. Предлагаемый перевод сделан по тексту Буранского сборника.
Ныне повсюду на свете
великая милость монете.
Ныне деньгою велики
цари и мирские владыки.
Ради возлюбленных денег
впадет во грехи и священник,
и во Вселенском Соборе
у каждого - деньги во взоре.
Из «Ватиканского собрания». «Апокалипсис голиарда» пародийно переосмысляет Откровение св. Иоанна. Любопытно, что в свой «Апокалипсис» поэт-вагант вводит Пифагора в качестве предвестника Страшного суда.
Солнечным полднем, под липой тенистою,
славил я песнями Деву Пречистую,
вдруг - не пойму, наяву иль во сне, -
сам Пифагор обратился ко мне.
Скорбь омрачала лицо Пифагорово,
скорбь излучал опечаленный взор его,
и, преисполнясь тоски неземной,
рек он таинственно: "Следуй за мной!
(Из «Carmina Burana»)
Правда правд, о истина!
Ты одна лишь истинна!
Славит наша здравица
ту, что может справиться
со лгунами грязными,
с их речами праздными,
с пресвятыми сворами,
что живут поборами,
с судьями бесчестными,
в сих краях известными,
с шайкою мошенников
в звании священников,
с теми лежибоками,
что слывут пророками,
с бандою грабителей
из иных обителей,
христиан морочащих,
Господа порочащих!
Перевод Л. Гинзбурга
(«Invehar in Venerem…» Kusch, p. 620)
Стихотворение № 22 из ватиканской рукописи, опубликованное Бишоффом в 1930 г. Припев песни оставлен без перевода.
(«Dum caupona verterem vino debacchatus…» CB 76 (49))
Стихотворение сохранилось только в Буранском сборнике; представляет собой аллегорическое описание публичного дома с попутным намеком на обирательские обычаи не Венериных, а обычных христианских храмов. Пародический молитвенный стиль в переводе несколько усилен.
(Из «Оксфордского собрания»)
Из «Carmina Burana». Один из ранних образцов немецкой «женской лирики».
Вновь облетела липа, и лес осенний гол,
но милый не вернулся, но милый не пришел.
Смолк в рощах голос птичий, мир холодом сражен.
Мой милый стал добычей неверных чьих-то жен.
Он с ними шутки шутит, мне жизнь, как ночь, черна.
Он с ними спит и кутит, а я ему верна.
Они его морочат! О глупенький птенец!
Чего же он не хочет вернуться наконец?
Горька моя утрата, не счесть моих скорбей.
Промчались без возврата дни юности моей.
Содержится в «Carmina Burana», наряду с другими стихами, написанными от имени женщин, а возможно, и самими женщинами, которые подчас отличались немалой образованностью и прекрасно владели пером (например, письма Элоизы к Абеляру).
Из «Carmina Burana». Написано на средневерхненемецком языке. Существует и другой (латинский) вариант этого же текста (XII в.) – обращение девушки к своему возлюбленному.
Я с тобой, ты со мной
жизнью станем жить одной.
Заперта в моем ты сердце,
потерял я ключ от дверцы,
так что помни: хошь не хошь,
а на волю не уйдешь!
Перевод Л. Гинзбурга
(Из «Carmina Burana»)
Хуже всякого разврата -
оболгать родного брата.
Бог! Лиши клеветников
их поганых языков.
Злобно жалят, словно осы,
их наветы и доносы,
ранит грудь, как острый нож,
омерзительная ложь.
Про меня - о, я несчастный! -
распустили слух ужасный,
будто я неверен той,
что сверкает чистотой!
Как могу я быть неверен
той, с которой я намерен,
в единенье двух сердец,
встать хоть нынче под венец?!
(Из «Carmina Burana»)
Когда б я был царем царей,
владыкой суши и морей,
любой владел бы девой,
я всем бы этим пренебрег;
когда проспать бы ночку мог
с английской королевой.1
(Из «Carmina Burana»)
Ах, там в долине, под горой
блаженной майскою порой
гуляла с младшею сестрой
любовь моя.
Лился пленительный напев
из чистых уст прелестных дев.
Но обмерла, меня узрев,
любовь моя.
Светился луговой простор,
резвился Божьих пташек хор,
и к Богу устремила взор
любовь моя.
Из «Ватиканского собрания» (XIII в.)
Одно из шуточных средневековых причитаний по поводу «всеобщего падения нравов». Заимствовано из «Carmina Burana».
Стихи-диспуты – один из самых излюбленных жанров школярской, да и вообще средневековой поэзии (см. также «Флора и Филида», «Раздор между чтением книг и любовью»). Абеляр писал о «турнирах мысли», которые он предпочитал всем иным поединкам. В университетах и школах риторов искусству диспутов уделялось особое внимание: непременным условием считалось, чтобы каждая из спорящих сторон могла изложить свои аргументы и была, таким образом, выслушана. Впрочем, «Спор между Вакхом и пивом» не столько диспут, сколько шуточная пародия на него.
(Из «Carmina Burana»)
Хорошо сидеть в трактире.
А во всем остатнем мире -
скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда.
Задают вопрос иные:
"Чем вам нравятся пивные?"
Что ж! О пользе кабаков
расскажу без дураков.
Собрались в трактире гости.
Этот пьет, тот - жарит в кости.
Этот - глянь - продулся в пух,
у того - кошель разбух,
Всё зависит от удачи!
Как же может быть иначе?!
Потому что нет средь нас
лихоимцев и пролаз.
Из «Carmina Burana». Средневековая уличная песенка.
Без возлюбленной бутылки —
тяжесть чувствую в затылке.
Без любезного винца
я тоскливей мертвеца.
Но когда я пьян мертвецки,
веселюсь по-молодецки
и, горланя во хмелю,
Бога истово хвалю!
Перевод Л. Гинзбурга
(Из «Carmina Burana», издании 1974 г. отнесено к Кембриджской рукописи)
Повеял утренний зефир,
теплом обдав холодный мир.
Запели птицы веселей
в лиловом воздухе полей.
В наш неуютный, хмурый край
пришел веселый братец Май,
пришел он, полный юных сил,
и все вокруг преобразил.
Надев цветастый свой камзол,
он устелил цветами дол,
одним касанием руки
из почек выбив лепестки.
(Из «Кембриджской рукописи»)
Спешу поведать вам сейчас
мной в детстве слышанный рассказ.
Но, чтоб он был усвоен вами,
перескажу его стихами.
Жил коротышка Иоанн.
Монашеский он принял сан,
и по пустыне, бодрым маршем,
шагал он вместе с братом старшим.
«Ах, мой любезный старший брат!
Мирская жизнь — сплошной разврат
Мне не нужна еда и платье.
Поддержка мне — одно распятье!»
(Из «Кембриджской рукописи»)
Эй, братцы! Навострите уши —
хочу потешить ваши души,
но есть особая изнанка
у незатейливого шванка.
Поп — деревенский старожил —
своих овечек сторожил,
поскольку после каждой стрижки
звенело у него в кубышке.
Ах, как родных детей — отец,
лелеял поп своих овец...
Но вот несчастье! В том поселке
внезапно появились волки
