Чжуан Цзысю бьет в таз-барабанчик и постигает великое Дао

Входит в сборники:

• «Удивительные истории нашего времени и древности» («Цзинь гу цигуань»)
• Фэн Мэнлун. «Слово простое, мир предостерегающее» («Цзин ши тун янь»)

Звездочками (*) обозначены ссылки на общие для всех повестей комментарии.

* * *

8. ЧЖУАН ЦЗЫСЮ БЬЕТ В ТАЗ-БАРАБАНЧИК И ПОСТИГАЕТ ВЕЛИКОЕ ДАО

Знатность, богатство — лишь грезы ночных сновидений;
    призрачны слава, успех — словно легкая дымка.
Искренних чувств не бывает порой и средь близких —
    в ненависть, злобу даже любовь обращают и нежность.
*Незачем сдавливать шею кангой золотою,
    яшмовой цепью опутывать тело не надо.
Сердце очисть, от желаний избавься ненужных,
    будь в стороне от пыли мирской, суеты;
Радость постигнуть сумей, обрести наслажденье
    в том лишь, чем щедро природа тебя наделила.

Написанные на мотив «Луна над Западной рекой», эти строки говорят о том, что людям следует освободить себя от пут любви и страстей и жить беспечно и вольно. Но, конечно, речь здесь не об отце и сыне или старшем и младшем братьях. Отно­шения между ними определены самой природой, они неотделимы друг от друга, как ветви от дерева. И ни *конфуцианство, ни буддизм, ни *даосизм, несмотря на различие их учений, не отвергали чувства сы­новней почтительности и уважения младших братьев к старшему. Другое дело внуки и правнуки. Это далекие поколения, позаботиться о них — дело отцов, и дедам много думать о внуках не приходится. Ведь, право, хорошо сказано в реченье:

У внуков, правнуков своя судьба,
И лошадью, волом для них не будь!

Совсем иначе обстоит дело с отношениями между мужем и же­ной. Соединила ли их *алая нить, или *красный шнур связал их, — все равно это только одно тело, прилепившееся к другому; они схо­дятся и расходятся, поэтому и говорят:

Жена и муж под общей крышей,
    как птицы, что в лесу одном;
И лишь пробьется луч рассвета,
    уж врозь летят своим путем.

В наше время люди испортились. Отец к сыну, сын к отцу, брат к брату стали относиться уже не как прежде. Правда, нельзя сказать, чтобы теперь отец не любил сыновей, но разве так он любит свою жену? Ведь ныне люди обычно находятся во власти нежностей и ласк женщины, прислушиваются к ней и слепо подчиняются тому, что она нашептывает, лежа рядом на подушке. Бывает, жена так вскружит человеку голову, что он забывает и сыновний долг, и братскую лю­бовь. Но это, конечно, случается с людьми слабовольными и не очень умными. Что касается нашей истории о Чжуан-цзы, то приводим мы ее вовсе не для того, чтобы сеять разлад между мужем и женой, а для того лишь, чтобы научить людей отличать мудрые поступки от глупых, истину от лжи. Если научиться при первом же увлечении от­брасывать порочные мысли, то постепенно все *шесть основ стано­вятся чистыми, идеи истинного пути дают ростки, и в этом человек обретает счастье. Большой смысл заложен в песне, которую сложили люди далекого прошлого, когда смотрели, как земледелец сажал рас­саду риса:

*Риса рассаду в руки берешь,
    в землю втыкаешь ее;
Голову книзу склонив,
    видишь ты небо в воде.
Если чисты шесть корешков,
    только тогда будет рис;
Хоть и идешь ты назад —
    это движенье вперед.

Рассказывают, что в конце династии *Чжоу жил прославленный мудрец по фамилии Чжуан, по имени Чжоу, *второе его имя было Цзысю; родом он был из уезда Мэн, что в княжестве *Сун. Он верно служил государю в должности мелкого чиновника в *Циюане. Впо­следствии Чжуан Цзысю стали называть *Чжуан-цзы, то есть Учитель Чжуан. Его наставником был великий мудрец, родоначальник даосиз­ма, Ли Эр. Мудреца Ли обычно называли Лао-цзы, Стариком-философом, так как от рождения у него были белые волосы.

Однажды Чжуан-цзы днем заснул. Ему приснилось, что он стал бабочкой и беззаботно порхает по садам и лесам меж трав и цветов; при этом его охватило какое-то удивительно приятное чувство. Когда он проснулся, ему все еще казалось, что руки его движутся, как кры­лья в полете. Чжуан-цзы был крайне этим удивлен. Впоследствии он постоянно видел все тот же сон.

Как-то во время своих бесед с Лао-цзы о *«Книге перемен» Чжуан-цзы рассказал учителю свой сон. Лао-цзы, который был вели­ким мудрецом и познал суть Чередования жизни прошлой, настоя­щей и будущей, объяснил ему происхождение этого сна, поведав ему о том, что в те времена, когда еще только разделился *хаос, Чжуан-цзы был не чем иным, как белой бабочкой. Затем, когда небо породи­ло воду, вода — деревья, когда деревья зацвели, а цветы пышно рас­пустились, бабочка та вобрала в себя нектар всех цветов, взяла от солнца и луны изящество и красоту и, вдохнув в себя чистый воздух, стала бессмертной. Крылья ее выросли и сделались большими, как колеса. Как-то раз, порхая над *Яшмовым прудом, она тайком высо­сала нектар из священного персика и была за это насмерть заклевана черным фениксом, охранявшим цветы в саду Си Ван-му. Но душа этой бабочки продолжала существовать, переродилась и воплотилась на земле в Чжуан-цзы. И так как природа Чжуан-цзы была необычна, а стремление его к совершенствованию и к истинному пути непоко­лебимо, то он стал учеником Лао-цзы и начал постигать его учение о спокойствии и великом недеянии. Теперь, когда Лао-цзы открыл ему истину его прошлой жизни, Чжуан-цзы словно очнулся ото сна. Он чувствовал, будто под руками у него гуляет ветер, ему казалось, что у него есть крылья и что он бабочка. Все мирское — упадок, славу, богатство и смерть — он стал считать мимолетным облаком, текучею водою, которые уходят, не оставляя после себя и следа. Лао-цзы по­нял, что душа Чжуан-цзы окончательно прозрела, и посвятил его в сокровенный смысл пяти тысяч слов *«Дао Дэ цзина». Без устали заучивая мудрые изречения «Дао Дэ цзина» и совершенствуя себя, Чжуан-цзы вскоре постиг искусство перевоплощения, научился ста­новиться невидимым, и его душа могла отделяться от тела. Тогда Чжуан-цзы оставил должность, простился с Лао-цзы и стал скитаться по стране в поисках истины.

И хотя Чжуан-цзы поклонялся *учению чистоты, он вовсе не чуждался природы и трижды был женат. Первая его жена умерла от болезни, вторую он прогнал за недостойное поведение, и теперь мы расскажем о его третьей жене, урожденной Тянь. Она была из знат­ного рода княжества *Ци. Семья Тянь, с большим уважением отно­сившаяся к Чжуан-цзы, выдала за него дочь, когда он однажды ока­зался в их княжестве. Госпожа Тянь, белотелая, стройная и изящная, как фея, была еще красивее двух его предыдущих жен. Хотя Чжуан-цзы и не был женолюбив, но он уважал супругу, и они жили, можно сказать, душа в душу.

Случилось так, что князь Вэй-ван из удела *Чу, прослышав о мудрости Чжуан-цзы, решил пригласить его на должность первого советника и послал за ним послов с подарками: золотом, парчой и колесницей, запряженной четверкою лошадей. В ответ на приглаше­ние князя Чжуан-цзы со вздохом сказал:

— Попона жертвенного быка из узорчатой ткани, кормят его сытным горохом и вкусной травой; когда он видит простого быка, ко­торый из последних сил работает в поле, он хвастает перед ним сво­им почетным положением; но когда его вводят в храм предков и он видит занесенный над ним нож, тогда и сам хотел бы стать простым рабочим быком, но это уже невозможно!

Отказавшись от должности, Чжуан-цзы вместе с женой вернул­ся в княжество Сун и скрывался от мирской суеты в Цаочжоу, в го­рах Наньхуа.

Как-то раз Чжуан-цзы вышел из дому прогуляться. Неподалеку от дома, у подножия горы, было заброшенное кладбище, сплошь в мо­гильных холмах. Проходя мимо, Чжуан-цзы со вздохом произнес: «Вот где нет различия между юношей и стариком, между мудрым и глупцом. Все попадают в одну и ту же обитель. А попав туда, уже не вернешься в человеческий мир!»

Он постоял, еще раз вздохнул и направился дальше. Но едва прошел он несколько шагов, как вдруг увидел свежий могильный кур­ган, на котором еще не успела обсохнуть земля. У могилы сидела мо­лодая женщина в трауре, в руке у нее был белый шелковый веер, ко­торым она непрерывно обмахивала холмик.

— Госпожа, кто похоронен здесь? И почему вы обмахиваете мо­гилу? — удивленный, спросил Чжуан-цзы.
    
Женщина даже не приподнялась и, продолжая махать веером, сказала, правда, прелестным мелодичным голоском, но сказала такое, что

Послушаешь ее —
    и смех, и гнев берет;
Куда деваться от стыда
    другая бы не знала.

— В этой могиле лежит мой муж, — поведала женщина. — Он недавно умер и здесь похоронен. Мы любили друг друга, ему было жалко расставаться со мной, и, умирая, он сказал, что если я захочу снова выйти замуж, то могу сделать это лишь после всех похоронных обрядов и не раньше, чем высохнет его могила. Но ведь на свежей могиле земля высыхает медленно, поэтому я ее и обмахиваю.

Чжуан-цзы подумал про себя: «Как этой женщине не терпится! И не стыдно ей говорить, что она любила мужа? Представляю, что было бы, если б они не любили друг друга!»

— Значит, вы хотите, чтобы эта земля высохла скорее, — ска­зал он, обращаясь к женщине. — Это нетрудно, беда только в том, что ваши руки нежны, в них нет силы, и вы машете веером слишком слабо. Но я с удовольствием помогу вам. Разрешите?

Та приподнялась, низко поклонилась Чжуан-цзы и со словами: «Премного благодарю вас» — передала ему свой веер. Тогда Чжуан-цзы, обратившись к одному из способов даосской магии, поднял руку, взмахнул несколько раз веером, и тотчас вся влага могильной насыпи испарилась, земля высохла. Женщина просияла. Приветливо улыба­ясь, она поблагодарила Чжуан-цзы, извинилась за то, что пришлось его утруждать, и тут же своей изящной ручкой вынула из прически серебряную шпильку и вместе с белым шелковым веером передала Чжуан-цзы, прося его принять это в знак признательности. Чжуан-цзы отказался от шпильки, но веер принял. Женщина, довольная, удалилась.

Чжуан-цзы был всем этим крайне возмущен. Он вернулся до­мой, сидя у себя, долго рассматривал веер и наконец, вздохнув, про­изнес:

Кому не суждено друг друга полюбить,
    не встретиться им в жизни никогда;
Но уж как долго будут вместе жить супруги,
    кто может на земле предугадать?
Когда бы знать, что стоит умереть,
    забудут чувство долга и любовь,
При жизни постарался б сам
    из сердца вырвать нежность и любовь.

Госпожа Тянь, которая в это время стояла за спиной мужа и слышала его скорбные слова, поспешила узнать, что произошло.

Чжуан-цзы был мудрым, высоконравственным человеком, по­знавшим истинный путь, поэтому и он и жена обычно обращались друг к другу на «вы».

— Чем вы огорчены, о чем вздыхаете, господин мой? — спро­сила госпожа Тянь. — И откуда этот веер?

Чжуан-цзы рассказал о том, как проходил мимо кладбища и увидел там женщину, которая обмахивала могилу мужа, чтобы земля поскорее высохла и она могла бы снова выйти замуж.

— Вот этим веером она и обмахивала могилу, — сказал в за­ключение Чжуан-цзы. — Я ей помог, и она подарила мне его.

Услышав такое, госпожа Тянь пришла в неистовство, на лице ее выразилось крайнее возмущение, и она стала бранить женщину за недостойное поведение:

— Таких бессердечных, наверное, больше не сыщешь на све­те! — сказала она под конец.

Тогда Чжуан-цзы *проскандировал следующие строки:

При жизни твоей тебе каждый твердит
    о чувствах любви бесконечной,
Умрешь ты — и тотчас могилу твою
    обмахивать веером станут.
Дракона иль тигра рисуешь когда,
    нутро его разве покажешь?!
Глядим на людей — только видим лицо,
    их сердца и мыслей не знаем.

Эти стихи разозлили госпожу Тянь. С древних времен говорят: в гневе о чувстве родства забывают, в гневе не помнят закона прили­чий. И в крайнем раздражении, позабыв обо всем, она плюнула мужу в лицо.

— Как ты смеешь говорить такое! — злобно воскликнула она. •— Да, все люди — люди, но все-таки есть среди них и глупые и мудрые. Разве можно утверждать, что все женщины на свете одина­ковы?! Ведь ты прекрасно знаешь, что из-за одной непорядочной скверно отзываются обо всех! Побоялся бы хоть брать на себя грех и говорить такое!

— Нечего попусту болтать! — ответил на это Чжуан-цзы. — Если случится со мной что-нибудь и я умру, неужели ты, молодая и красивая, выдержишь одиночество в течение трех или пяти лет?

— Преданный слуга не служит двум господам, добродетель­ная женщина дважды не выходит замуж, — не унималась госпожа Тянь. — Где это видано, чтобы порядочная женщина *пила чай в двух домах и спала на постели в двух семьях? Если несчастье и об­рушится на меня, то со мной такого позора не то что через три или пять лет, но и вовек не случится. Уж чего-чего, а стойкости характе­ра я даже во сне не лишена!

— Как знать, как знать! — пробормотал Чжуан-цзы.

— Женщины непоколебимы в своей верности долгу, и в этом отношении они намного выше мужчин, — заявила госпожа Тянь. — Только такой, как ты, у которого нет ни чувства человечности, ни сознания долга, может после смерти одной взять другую, затем вы­гнать ее и взять третью. Только такой, как ты, может утверждать, что все остальные тоже такие. А для нас, женщин, один конь — одно седло, и держимся мы крепко. Не в наших интересах давать повод для сплетен и разговоров, чтобы потом люди смеялись и издевались над нами. А ты вот издеваешься безо всякого повода. И не собира­ешься ведь ты умирать сегодня!

С этими словами она вырвала из рук мужа белый шелковый ве­ер и разорвала его на куски.

— Ладно, не сердитесь, — сказал Чжуан-цзы. — Очень рад, ес­ли вы такая.

На этом разговор был окончен.

Прошло некоторое время, и Чжуан-цзы вдруг заболел. С каж­дым днем ему становилось все хуже и хуже. Госпожа Тянь в полном отчаянии плакала и причитала у постели мужа.

— Теперь, когда я так тяжело болен, вечная разлука — только вопрос утра или вечера, — сказал ей как-то Чжуан-цзы. — Жаль, что вы недавно разорвали шелковый веер — пригодился бы обмахивать могилу.

— Не думайте об этом, не сомневайтесь, — ответила госпожа Тянь. — Я все-таки кое-чему училась и знаю свой женский долг; раз я дала вам клятву, значит, других помыслов у меня не будет. А если вы мне не верите, я готова тут же перед вами умереть, чтобы дока­зать этим искренность моих слов.

— Ну что ж, я верю вам и могу спокойно умереть.

Сказав это, Чжуан-цзы скончался. Госпожа Тянь, припав к телу мужа, долго и горько плакала. Пришлось пригласить соседей, распо­рядиться, чтобы достали гроб, приготовили платье. Затем покойника одели и положили в гроб.

Неутешная вдова оделась в *белый шелк, и о ней действительно можно было сказать: с утра до вечера скорбит и тоскует, страдает и плачет всю ночь напролет. Не переставая, думала она о прежней любви и доброте мужа. Она утратила сон, ничего не ела и все время находилась словно в каком-то опьянении, в полном отупении.

Крестьяне, жившие по соседству и знавшие Чжуан-цзы как уче­ного, который скрывался от славы и мирской суеты, теперь приходили поплакать над ним и отдать ему последний долг. Но все это происхо­дило, конечно, тихо, без обычной городской суматохи и шума.

На седьмой день в дом Чжуан-цзы вдруг приехал молодой *сюцай. Лицо у него было гладкое, белоснежное, губы яркие, крас­ные, и казалось, не могло быть на свете человека, равного ему по красоте.

Держался молодой человек изящно, манеры поражали тонко­стью. На нем были *фиолетовое платье, черная шапка, тканый узор­чатый пояс и красные башмаки. Явился он в сопровождении старого слуги. Сюцай назвал себя внуком князя удела Чу. Оказалось, что в прошлом году он просил Чжуан-цзы стать его учителем и теперь приехал проведать Чжуан-цзы. Когда молодой человек узнал, что учи­тель скончался, у него невольно вырвалось: «Как печально! Какое го­ре!» — и, приказав слуге достать из дорожного сундука белое шелко­вое платье, он тотчас сбросил с себя пеструю одежду. Затем гость четырежды поклонился гробу и произнес:

— Учитель Чжуан! Не повезло вашему ученику! Не пришлось ему в общении с вами воспринять ваше учение! Хочу соблюсти, учи­тель, стодневный траур по вас, чтобы тем выразить самые глубокие мои чувства.

Затем он снова четыре раза поклонился и, роняя слезы, отошел от гроба. Потом он попросил разрешения повидаться с госпожой Тянь. Та сначала отказала ему.

— Согласно древним правилам поведения, жены и наложницы не избегают близких друзей их супруга, — возразил он на это. — К тому же господин Чжуан обещал принять меня в свои ученики.

Госпоже Тянь пришлось выйти в траурный зал и сказать ему несколько слов приветствия. Как только она увидела, как красив и изыскан в обращении молодой сюцай, в ней зародилось чувство к не­му, и в душе она сожалела, что нет возможности сойтись с ним бли­же.

— Учитель мой умер, — обратился молодой сюцай к госпо­же, — но я не могу его забыть. Я хотел бы воспользоваться вашим домом и остановиться здесь на сто дней, чтобы соблюсти траур по учителю. Кроме того, я хотел бы просить разрешения проглядеть оставшиеся после него труды, чтобы воспринять его учение.

— Раз вы его близкий друг, — сказала госпожа Тянь, — то вполне можете остаться и пожить здесь. — И тут же она накрыла стол и стала угощать гостя.

После трапезы она принесла написанный Чжуан-цзы «*Наньхуа чжэнь цзин», достала сочинение Лао-цзы — «Дао Дэ цзин» и препод­несла то и другое молодому человеку. Тот долго и почтительно благо­дарил ее.

Гостя поместили тут же, в соседней с залом боковой комнате, и госпожа Тянь каждый день, идя оплакивать мужа, заходила к нему побеседовать. С каждым днем отношения их становились ближе, а глаза выражали чувства, которые становилось все труднее сдержи­вать. И если внук князя был в нее почти влюблен, то она была в него влюблена всей душой. Благоприятным для нее было то, что в этой далекой глуши если даже и сотворишь что-нибудь не совсем ладное, все равно никто не узнает. Но кое-что ее и огорчало: траур только начался и не скоро кончится. К тому же ей как женщине неудобно первой заговаривать с мужчиной о любви. Так прошло еще некоторое время. С тех пор как молодой человек оказался в их доме, прошло две недели, и Тянь была уже не в силах сдерживать свою страсть.

Потихоньку она зазвала к себе старого слугу княжеского внука, стала угощать его отменным вином, ублажать ласковыми словами и будто невзначай спросила:

— Женат ли ваш хозяин?

— Нет, не женат, — ответил тот.

— Какой же должна быть женщина, которую ваш господин по­желал бы взять себе в жены? — продолжала вдова.

— Мой господин как-то сказал, что если бы он сумел найти женщину такую же красивую и благородную, как вы, госпожа, то был бы вполне доволен, — ответил слуга, который был слегка навеселе.

— Он в самом деле так говорил или вы просто это выдумали?

— Я уже не юноша, подобает ли мне врать?!

— Тогда прошу вас быть моим сватом, и если я не противна вашему хозяину, то всей душой желала бы служить ему.

— Мой хозяин тоже мне как-то говорил, что вы были бы ему хорошей парой. Но его останавливает то, что он был учеником вашего мужа и могут пойти разговоры.

— Мой покойный муж и ваш хозяин в прошлом всего лишь только договорились об их будущих отношениях, — возразила на это женщина. — Ваш хозяин еще не слушал наставлений Чжуан-цзы и, собственно, не был его учеником. Что же до разных толков, то здесь, в этом уединенном, затерянном месте и соседей-то почти нет. Кому здесь болтать! Вы уж как-нибудь устройте это дело, и я непременно угощу вас свадебным вином.

Слуга кивнул головой и собрался уже уходить, но женщина за­держала его:

— Если он согласится, рано ли утром, поздно ли вечером, все равно приходите и скажите. Я буду ждать.

Слуга ушел, а госпожа Тянь с нетерпением стала ожидать. Де­сятки раз заглядывала она в зал, была готова просто-напросто схва­тить молодого красавца, втащить его к себе и сжать в объятиях. Ко­гда наступили сумерки и ожидать ей не стало мочи, она вошла в тра­урный зал и в это время вдруг услышала возле гроба какой-то шорох.

— Душа умершего выходит! — закричала она в испуге и броси­лась к себе в комнату за фонарем. Когда она вернулась в зал и осве­тила все вокруг, оказалось, что это старый слуга, пьяный, лежал воз­ле гроба. Женщина не решилась разбудить его и прогнать, не посмела даже окликнуть и вернулась к себе. Она ждала час за часом и так в ожидании провела всю ночь. На следующий день она видела, как слу­га проходил несколько раз по двору, но с ответом он к ней не являл­ся. Наконец женщина не утерпела: позвала его к себе и спросила, как обстоит дело.

— Нет, ничего не получается, — ответил слуга.

— Почему? — удивилась она. — Неужели вы не передали гос­подину все то, о чем мы с вами говорили?

— Я все рассказал, — ответил слуга, — но мой хозяин тоже прав. Он сказал, что о красоте госпожи, конечно, и говорить нечего, что о нем, как об ученике, также можно не говорить. Но есть три других обстоятельства, которые беспокоят моего господина, и из-за них-то он и не может дать своего согласия.

— Какие же? — спросила вдова.

— Мой хозяин считает, что нельзя со спокойной душой совер­шать обряд бракосочетания, когда в доме стоит гроб. Это было бы просто неприлично. Кроме того, он опасается, что госпожа будет от­носиться к нему с презрением: ведь Чжуан-цзы и госпожа были лю­бящими супругами. Философ Чжуан был известным мудрецом, благо­родным и высоконравственным человеком, а у него, мол, нет и деся­титысячной доли таланта и мудрости, какими обладал ваш почтенный супруг. И последнее — это то, что вещи моего хозяина еще не при­были, приехал он сюда с пустыми руками, и ему негде раздобыть де­нег на свадебные дары и на свадебное пиршество. Вот из-за всего этого дело и не может состояться.

— Об этом нечего беспокоиться, — возразила женщина. — Гроб не пустил здесь корни. На заднем дворе есть заброшенный са­рай. Я скажу крестьянам, чтобы гроб вынесли туда, только и всего. Что до второй причины, то откуда это известно, что мой муж был прославленным мудрецом, благородным и высоконравственным чело­веком? Начну с того, что в свое время он не сумел в строгости дер­жать жену, поэтому ему пришлось ее выгнать, и люди порицали его за это. Чуский князь Вэй-ван прельстился лживой славой моего по­койного мужа, прислал ему дорогие подарки и пригласил его на должность первого советника, а он, отлично сознавая свою неспособ­ность, убежал и укрылся в этой глуши. В прошлом месяце, когда он прогуливался у подножия горы, он встретил какую-то вдову, которая веером обмахивала могилу в надежде, что земля скорее обсохнет и она сможет вторично выйти замуж. Мой покойный муж стал с ней заигрывать, отнял у нее веер и начал обмахивать за нее могилу. Он даже взял этот веер и принес его домой, но я, конечно, разорвала его. А за несколько дней до его смерти мы с ним поссорились. Какая уж тут любовь?! Ваш хозяин молод, учен, и его ждет большое будущее. Кроме того, он внук князя, а я тоже родом из знатной фамилии, так что и в этом отношении мы подходим друг другу. И то, что он явился сюда, это тоже, конечно, не случайно: видно, небу было угодно, что­бы наш брак состоялся. Ну, а в третьем деле, связанном с затратами на свадебные подарки и пир, — здесь я сама все устрою. Свадебные подарки мне не нужны, а свадебный пир — это пустяки. Я скопила двадцать *ланов серебра, это мои личные деньги, и я дарю их вашему хозяину. Пусть он сделает себе новое платье. Пойди снова к нему и доложи обо всем. Если он даст свое согласие, то как раз сегодня — *благоприятный день для бракосочетания, и я хотела бы, чтобы мы сегодня же отпраздновали свадьбу.

Слуга взял серебро и пошел доложить хозяину. Ему оставалось только согласиться. Когда слуга сказал об этом женщине, та пришла в восторг; она сняла траур, напудрилась, накрасилась, надела яркое платье и тут же приказала вынести гроб с телом Чжуан-цзы в сарай на задний двор. Не теряя времени, она убрала в доме и принялась устраивать свадебный пир. Приведу стихи по этому поводу:

Красивая вдова
    особого полна очарованья;
И князя внук не прочь
    увлечь ее и пробудить в ней чувства.
Кто так сказал,
    что каждой лошади — одно седло?
Уж с вечера полна забот вдова,
    чтоб ночью стать женой другого.

К ночи госпожа Тянь прибрала свою комнату, надушила ее аро­матами, а в зале зажгла свечи, так что вокруг все сверкало и блесте­ло. Княжеский внук надел парадную шапку с фигурными шпильками и вышитый халат, а госпожа Тянь нарядилась в *красную блузу и вышитую юбку. Молодые люди стали перед свадебными свечами. И он и она были похожи на отделанную яшму в золоченой оправе. Их красоту нет сил описать. Когда обряд поклонения был закончен, нежно взявшись за руки, молодые вошли в брачную комнату. Они выпили вина и собрались уже сбросить с себя одежду, как вдруг у князя сжались брови, на лице его изобразилось страдание, и он упал. Хватаясь за грудь, он катался по полу и кричал: «Болит, о, болит!»

Госпожа Тянь так любила юношу, что ей было не до стыда и приличий: она склонилась над князем, прижала его к себе и спроси­ла, что с ним. Но молодой человек только стонал; изо рта у него тек­ла слюна, и слабое дыхание, казалось, вот-вот прервется. Слуга, ко­торый явился на крик, пришел в полное замешательство.

— Случались ли прежде с вашим господином такие припад­ки? — спросила у него госпожа Тянь.

— Бывали, — ответил слуга, — обычно раз в год или два. Ни­какие лекарства в этих случаях ему не помогали, и только одно сред­ство сразу же приводило его в себя.

— Что это такое? — поспешила спросить женщина.

— Известный врач дал нам один рецепт. Нужно раздобыть мозг живого человека и проглотить его, запивая *горячим вином. После этого страдания прекращаются. Обычно, как только такое случалось, старый господин просил у чуского князя какого-либо преступника, приговоренного к смерти. Преступника связывали, убивали и доста­вали мозг. Но здесь, в глуши, этого не раздобыть. Теперь, видно, пришел ему конец!

— Мозг живого человека, конечно, не достанешь, — сказала госпожа Тянь. — Не знаю, сможет ли пригодиться мозг мертвеца?

— Врач говорил, что вообще можно брать мозг и у мертвеца, но только если с момента смерти не прошло больше сорока девяти дней и если мозг еще не высох.

— Со дня смерти мужа прошло только двадцать с чем-то дней. Можно вскрыть гроб и достать мозг, — сказала госпожа Тянь.

— Я думал, что госпожа на это не согласится, — промолвил
слуга.

— Мы ведь с твоим хозяином стали мужем и женой. А жена должна всем служить мужу. Если бы речь шла о моем собственном теле, я и тогда не пожалела бы; а к чему жалеть труп, который все равно должен сгнить! — И, приказав слуге не отходить от его хозяи­на, она раздобыла топор и с топором в одной руке, с фонарем в дру­гой бросилась в помещение, где стоял гроб. Поставив фонарь на крышку гроба, она засучила рукава, взяла в обе руки топор, замахну­лась изо всех сил и ударила по гробу. С первого же удара она разру­била крышку. Как же могло случиться, что дерево сразу поддалось удару топора, к тому же нанесенному слабосильной женщиной? На то есть своя причина: Чжуан-цзы был человеком, постигшим всю суть бытия и мало заботящимся о земных делах. Он распорядился не уст­раивать пышных похорон, поэтому гроб из тутового дерева был тол­щиной всего в три *цуня. Достаточно было одного удара, чтобы его разрубить, и всего нескольких ударов, чтобы отодрать крышку. Уста­лая, женщина присела передохнуть и отдышаться, как вдруг услыша­ла, что Чжуан-цзы вздохнул, а в следующий миг увидела, как он от­толкнул крышку гроба, приподнялся и сел. Хоть у госпожи Тянь было жестокое сердце, но женщина остается женщиной: от испуга руки и ноги ее ослабели, сердце заколотилось, топор вывалился из рук.

— Помогите мне встать! — приказал Чжуан-цзы.

Женщине ничего не оставалось, как помочь ему вылезти из гроба. Чжуан-цзы взял фонарь и направился к дому, а она пошла следом. При мысли о том, что в доме находятся князь и его слуга, жена Чжуан-цзы вся обливалась потом и еле шла. Но когда она в конце концов вошла в дом и огляделась, то увидела, что все стоит на тех же местах, все по-прежнему блестит, но только князя и его слуги уже нет в комнате. Женщина страшно удивилась, но быстро пришла в себя и с притворной нежностью обратилась к мужу:

— После вашей смерти я дни и ночи думала о вас. Только что, сидя около гроба, я услышала, что из гроба раздаются какие-то звуки, и подумала о том, что в древности часто случалось, что душа умерше­го возвращалась в тело. Я решила тогда, что вы снова ожили, взяла топор и открыла гроб. Благодарение небу, благодарение земле — вы действительно ожили! Поистине, счастье мое велико!

— Премного благодарен госпоже за ее добрые намерения. Толь­ко вот что удивительно: почему моя госпожа так скоро сбросила тра­ур, почему на ней красная блуза и вышитая юбка?

Женщина и тут нашлась:

— Когда я открывала гроб, то не посмела этому радостному со­бытию противопоставить траурную одежду и решила, что празднич­ный наряд будет добрым предзнаменованием.

— Ну ладно, — ответил Чжуан-цзы. — Но тогда скажите еще: почему гроб не стоит там, где ему полагается, — в главном зале, по­чему его перенесли на задворки? Или это тоже доброе предзнамено­вание?

На это женщина не нашлась, что ответить. Когда Чжуан-цзы вдобавок ко всему увидел расставленные рядами рюмки и блюда, он не стал спрашивать, в чем тут дело; приказал только подогреть вино, стал пить и осушил несколько рюмок. А глупая женщина еще надея­лась, что сможет подогреть мужа лаской, возбудить в нем нежность и снова стать его женой. Она подливала ему вино, шептала сладкие слова и пыталась увлечь его в постель. Чжуан-цзы пил, пока не опья­нел, и тогда велел ей принести бумагу, кисть и написал следующие стихи:

За прежнюю любовь
    с тобою мы в расчете;
Теперь ты любишь вновь,
    но не люблю я больше.
И если мы опять
    женой и мужем станем,
Боюсь, что раскроишь
    мне темя топором.

Когда женщина прочла это четверостишие, краска стыда залила ей лицо, она не смогла и слова вымолвить. А Чжуан-цзы набросал еще стихи:

Давно супруги мы с тобой;
    но в чем, скажи, твоя любовь?
Увидела другого ты,
    и тут же прежний муж забыт.
Едва закрыли крышкой гроб,
    по крышке — топором;
Уж где там ждать, чтобы обсох
    простой могильный холм!

— Я вам сейчас покажу двух людей, — сказал затем Чжуан-цзы, указывая на дорогу. Женщина повернулась и увидала внука кня­зя и его слугу — они шли по направлению к их дому. Женщина испу­галась. Она обернулась к Чжуан-цзы, но тот исчез. Она опять повер­нулась — теперь исчезли те двое. И тут она поняла, что не было ни внука князя, ни слуги и что все это плоды магии Чжуан-цзы и его искусства перевоплощения. У госпожи Тянь помутился разум. Ей бы­ло до такой степени стыдно, что она развязала вышитый пояс, кото­рый стягивал ей талию, перекинула пояс через балку и удавилась. И это уже была настоящая смерть. Когда Чжуан-цзы вынул госпожу Тянь из петли, она была мертва. Тогда он уложил ее в тот самый гроб, крышку которого она разрубила. Затем он взял глиняный таз, стал в него ударять, словно в музыкальный инструмент, и, стоя возле гроба, запел:

Случайно огромная глыба вселенной
Родила меня и тебя.
Меня — не мужем твоим родила,
Тебя — не моею женой.
Случайно мы в жизни с тобой повстречались,
Жили вместе под крышей одной.
Но вот сроку жизни предел наступает,
Всему наступает конец.
Нет в человеке добра — и к умершим
Чувства, что были при жизни, умрут.
Истинных чувств твоих цену узнал я,
Что ж остается тебе, как не смерть?
Ты выбирала, что лучше, при жизни,
А умерла — превратилась в ничто.
Чем за любовь ты меня наградила?
Лишь собиралась огреть топором.
Ты умерла — как же я поступаю?
Стихами и песней тебя утешаю.
Топор зазвенел от ударов по гробу,
И снова я ожил, и снова живу.
А звук моей песни плывет над тобою,
И слышишь ты ясно, о чем я пою.
Ах! Глиняный таз разобью,
В него больше бить я не буду;
Что ты за человек,
И сам я кто такой?!

Спев эту песнь, Чжуан-цзы проскандировал еще стих:

Коль ты умрешь —
    тебя похороню я,
А я умру —
    ты тотчас выйдешь замуж.
И если б я
    на самом деле умер,
Вот шутка бы
    нелепая была! —

и с громким смехом разбил глиняный таз.

Затем он поджег дом. Все сгорело: и дом и пристройки. Де­ревянный гроб превратился в пепел. Остались невредимы только «Дао Дэ цзин» и «Наньхуа чжэнь цзин». Кто-то из жителей гор их подобрал, и так они дошли до наших дней. Сам Чжуан-цзы с тех пор скитался по свету и никогда больше не женился. Говорят еще, что у заставы *Ханьгугуань он повстречался с Лао-цзы и ушел вместе с ним, а впоследствии постиг великое Дао и стал бессмертным духом.

И вот что говорят стихи:

В том, что *У Ци убивает жену,
Не вижу я, право же, смысла.
*Сюнь, что пал духом в тяжелый момент,
Лишь смеха достоин, и только.
А вот вам, извольте, повесть о том,
Как мудрый Чжуан поступает:
Его, что далек от мирской суеты,
Себе я примером считаю!