Жан де Лафонтен. Басни (Переводы В. Васильева)

Перевод В. Васильева

* * *

ИЗРЕЧЕНИЕ СОКРАТА

Сократ построил дом.
«И как же он в таком
Жилище будет жить?» — соседи возопили. —
«Нет цельности в его архитектурном стиле!» —
«Как скромен интерьер!» — «К лицу ли будет в нем
Жить мудрецу?» И все легко сошлись на том,
Что, безусловно, тесен дом.
«По мне, так дом как дом. Что до его объема, —
Ответствовал Сократ, — мне душу всё сильней
Ест червь сомнения: достанет ли друзей
Для заполнения и этого-то дома?»

О слово «друг»! Лишь ты среди словес других
Не поддаешься толкованью:
Друзей так много по названью;
По сути — слишком мало их.

ЗЕВЕС И МОРЕХОД

Когда богов помочь мы молим в час невзгод,
На обещания даров щедры бываем —
И напрочь мы позабываем
О них, когда беду-злодейку пронесет.
Но этот нрав людской в глазах богов не дик ли?
Мы только меж собой долги считать привыкли.
«Зевес — вот кредитор, каких не видел свет, —
Хвалился нечестивец некий, —
Судебных приставов у громовержца нет,
И он меня к суду не привлечет вовеки».
Согласен, приставов он не пришлет. Но гром
И молнии с небес ужели
Не говорят нам ни о чем?
И коль узнать вы захотели,
Чем может наказать нас бог на самом деле,
То слушайте. Когда раздался шторма рев,
Афинский мореход на судне в океане
Зевесу дал обет отправить на закланье,
Коль бог спасет его от смерти, сто быков,
Хотя с таким же мог успехом
Пообещать и сто слонов. Был мореход
Без состояния в тот злополучный год.
Вот, выбравшись живым на берег, он со смехом
Зевесу говорит: «Зевес, на твой алтарь
Я для сожжения доставлю кости бычьи.
Их дымом я хочу почтить твое величье».
Бог сделал вид, что он сей шуткою польщен,
А через день наслал на морехода сон,
В котором известил его, что в ближней роще
Есть драгоценный клад и завладеть им проще
Простого. Мореход — бегом туда, где клад.
Примчался. А пред ним — разбойников отряд.
«Жизнь или кошелек!» — разбойники вскричали.
«Здесь сто златых монет зарыто чуть подале,
Сейчас я выкопаю их».
Разбойники в ответ: «Хоть ты и честен с виду,
Но нас не проведешь. Умри — а сто златых
Отдашь Аиду!»

АМУР И БЕЗУМЬЕ

О, таинства любви! Окутаны мы ими.
Однако как Амур ни интригует нас
Горящим факелом, и стрелами златыми,
И юным возрастом, я поведу рассказ
Сегодня о другом. Послушать не хотите ль,
Как наш всегдашний повелитель
Лишился драгоценных глаз?
Какое следствие сия беда имела,
Судить я не берусь - влюбленных это дело.

Безумье и Амур резвились как-то раз,
Да и повздорили, сцепились меж собою.
Амур, что был побит, обиженный такою
Развязкой, требовал созвать Совет богов,
Дабы они их спор решили;
Безумье, доверяя силе
Не доводов, а кулаков,
Так нанести удар Амуру изловчилось,
Что бедное дитя обоих глаз лишилось.
Венера, подоспев к дитяти в скорбный час,
Как женщина и мать столь громко возопила,
Что весь Олимп тут внял ее призывный глас.
К ней Немезида поспешила
Быстрее всех других богов.
Был мстительницы клич таков:
«Нет искупления тебе, исчадье ада!»
Венера плакала по-прежнему навзрыд:
«Как будет впредь мое возлюбленное чадо
Передвигаться?» Тут собравшийся синклит
Постановил, о чем молва досель шумит:
«Хотя с виновника содрать бы надо шкуру,
Но государственный и личный интерес
Диктуют: с солнечных небес
За преступление, содеянное сдуру,
Безумье не свергать в Аид:
Теперь Безумью предстоит
Служить поводырем Амуру».

БОГИНЯ РАЗДОРА

Когда подбросила Эрида на пиру
Богиням яблоко раздора,
Сию коварную Арееву сестру
С Олимпа гневного сослали очень скоро
К животным, что людьми зовут.
Смутьянку на Земле отныне там и тут
Все с распростертыми объятьями встречали,
Тем боле, что ее всегда сопровождали
Папаша (Да-И-Нет) и братец (Твой-Нет-Мой).
Но, твердо взвеся всё, решительная дама
Не выбрала края, где женятся вне храма,
Где темным дикарям неведом суд людской,
И греков предпочла, где свары день-деньской.
Одной лишь искрою раскольница умела
В любой среде костер безумия разжечь,
Бои из дружеских устраивала встреч,
И распрям на Земле уж не было предела.
А чтоб рассеивать повсюду зерна зла
Еще быстрее было можно,
Молву Эрида неотложно
Себе в союзницы взяла.
Но у молвы был свой, ничем не лучший норов.
Она рекла: «Тебя приходится с трудом
Искать. Остановись! Найди надежный дом,
Что был бы наконец для всех приметен взоров,
В особенности для моих».
Казалось, дело из простых.
Но так как это всё случилось в Древнем мире,
Где женских не было еще монастырей,
Она свой кабинет открыла в штаб-квартире,
Которой ведал Гименей.

ЖЕЛУДЬ И ТЫКВА

Наш мир Бог создал гениально.
Свидетельств этому полно.
Здесь я не стану их перечислять детально,
А приведу всего одно.

«Ах, — думал селянин, домой шагая, весел,
Какая тыквина огромная растет!
Но тонкий стебелек поддерживает плод.
Бог, сочетая их, как следует не взвесил
Несочетаемых между собою тел.
Неясно, почему Творец не захотел
Все тыквы на дубы повесить для порядку,
А желуди пустить на тыквенную грядку.
Приятней будет нам на желуди глядеть,
Коль Бог нанижет их на тыквенную плеть».
Тебе, читатель мой, не кажется ль, однако,
Что это был Гаро из пьесы Бержерака?1
Тот тоже селянин и тоже задавака.
А впрочем, понял он, что явно слабоват
В таких материях, и был безмерно рад
Под дубом вековым лечь и вздремнуть немного,
Не поминая всуе Бога.
Тут новый наш Гаро легко предался сну.
Но меньше, чем через одну
Минуту, словно по заказу,
Сорвался желудь и с высот
Хлоп по лбу спящего, а тот
От боли пробудился сразу
И крикнул: «Желудь, хоть и мал,
Поставил мне большой фингал!
Теперь, о Господи, мне стал понятен вмиг Твой
Великий промысел. Будь я ударен тыквой,
Мне было бы несдобровать».
Гаро стопы направил к дому,
Творя молитвы Всеблагому
За созданный Им мир, за Божью благодать.

ДРАКОН О СТА ГЛАВАХ И ДРАКОН О СТА ХВОСТАХ

Посол Империи Священной
С турецким встретился послом,
И разговор зашел о том,
Чья армия сильней. В беседе откровенной
«Нам, — немец уверял, — легко войска собрать:
У всех вассалов есть своя большая рать».
А турок отвечал: «Я знаю. Но, не скрою,
Вассалы ваши мне напомнили как раз
Тот случай, что и впрямь произошел со мною,
Хотя диковинным покажется рассказ.

Однажды мирно я сидел за городскою
Оградой. Вдруг меня объял смертельный страх:
К ограде подступил дракон о ста главах.
Всё, думаю, пропал. Но гидре той стоглавой
С неуправляемой тщеславных глав оравой,
Уж как ни силилась она, проникнуть сквозь
Ограду крепкую так и не удалось.
Я не успел прийти в себя, как предо мною
Возник другой дракон — всего с одной главою,
Зато о ста хвостах. Через ограду он
Просунул голову и шею —
И как же был я поражен,
Увидев, что вослед за нею
Пролезли с легкостью и тело и хвосты.
А что до армии, то выводы просты
И разница вполне ясна нам
Меж императором стоглавым и султаном».

ВОРЫ И ОСЕЛ

Украв осла, два вора-забияки
Решали, что им дальше делать с ним:
«Оставим для себя!» — «Нет, лучше продадим!»
Когда раздор дошел до драки,
К животному подкрался третий вор
И ослика в одну минуту спер.
Осел так сходен со владеньем, кое
Прибрать к рукам хотели — но не двое,
А целых трое хитростных владык:
Турецкий, трансильванский и венгерский.
Когда же споры их зашли в тупик,
Подкравшийся к задирам дерзкий
Четвертый вор их всех обставил вмиг.2

МОР ЗВЕРЕЙ

Болезнь, которая ниспослана была
На тварей дерзостных, погрязших в мире зла,
Их так безжалостно терзала,
Что вряд ли мог себе Харон
Минуту отдыха позволить у причала.
Вопль умирающих летел со всех сторон.
Пора сказать, что та болезнь звалась чумою.
И занят каждый зверь был мыслию одною:
Как уцелеть. В полях и рощах ни лиса,
Ни волк не рыскали, забыв о пропитанье,
В листве весенних птиц умолкли голоса,
Влюбленных горлинок прервалось воркованье.
И лев созвал совет зверей. «Друзья! — он рек. —
Нам небеса благой преподают урок
В отместку за разбой, что здесь чиним мы с вами.
Пусть тот, кто ныне всех грешней,
Взойдет на жертвенник и перед небесами
Искупит прежнее бездушие зверей.
Жертв искупительных немало
В земной истории бывало.
Я для спасенья всех, превозмогая страх,
Готов пожертвовать собою.
Я все грехи свои открою,
Но и другие пусть признаются в грехах.
Пусть каждый пред судом предстанет как ответчик.
Начнем с меня. Не раз я крадывал овечек,
А как-то раз дошел до пущего греха:
Съел пастуха». —
«Сир, — слово тут взяла лисица, —
Зачем терзаться вам? Зачем, добрейший царь?
Овца — глупейшая на этом свете тварь.
Коль вы ее мясцом решили угоститься,
То ей великую вы оказали честь.
А что до пастуха, то как его не съесть,
Коль он принадлежит к породе тех двуногих,
Что вечно нам вредят? Как только терпит Бог их?»
Льстецы устроили овацию лисе.
По очереди льва-оратора сменили
Медведь, кабан и тигр. Их принимали все
С подобострастием и так превозносили,
Что можно было бы почесть их за святых.
Когда ж хромой осел предстал перед советом,
Заволновался сонм мудрейших и притих.
«Был грех, — сказал осел, — чистосердечно в этом
Я признаюсь: на днях я голод ощутил
Такой, что двигаться не стало больше сил.
На монастырский луг зашел я, и лукавый
Попутал, совершил поступок я неправый:
Травинки сочные сорвал раз пять иль шесть».
Вершители судеб нахмурились сурово,
А волк вскричал: «Но это есть
Хищение добра чужого!»
И сразу показал, как истый прокурор,
Что именно осел — наглейший в мире вор.
Совет согласен был, и, времени не тратя,
Слепого, старого, покрытого паршой,
Он на заклание сего отправил татя
С большим достоинством и с радостью большой.
А кабы тать был тать и вправду, никогда бы
Он не был осужден. Наш мир на том стоит,
Что только распознав, ты сильный или слабый, —
Судья иль обелит тебя, иль очернит.

СУДЬЯ МАНДРИЛ И ТЯЖУЩИЕСЯ ВОЛК И ЛИСА

«Я нагло обворован!» — обвинил
Однажды волк лису. И вот мандрил
Призвал их в суд и там оторопело
Ночь напролет рассматривал их дело,
Но было так запутано оно,
Что жрец Фемиды понял очень скоро:
Без адвоката и без прокурора
Распутать это дело мудрено.
Однако было некуда деваться:
Покуда шел процесс то вкривь, то вкось,
За прокурора бедному пришлось,
Да и за адвоката отдуваться.
Истец, как и ответчица, ревмя
Ревели, так мандрила утомя,
Что он сказал им: «Зная ваши нравы,
Я, чтоб унять ваш хищнический пыл,
Обоих наказать постановил
Огромным штрафом. Оба вы не правы».

Истца судья мандрил оштрафовал
За то, что он лису оклеветал,
Лису — за то, что волка обокрала,
Известная в округе надувала.*
Судья решил, что двум прохвостам сим
Единый приговор необходим.

* Некоторые здравомыслящие люди полагают, что постановление судьи мандрила противоречиво и нуждается в доработке; но я точно следовал за Федром, и, по моему разумению, басня задумана таким образом, что именно здесь зарыта собака. — Примеч. Лафонтена.

КОТ КОТОФЕЙ, КУНИЦА И КРОЛЬЧОНОК

Пока крольчонок поутру
Пил росы, бодро грыз кору,
Приветствовал восход Авроры,
То появлялся тут, то появлялся там,
Резвился и по сторонам
Бросал свои косые взоры,
Его родимый теремок
Нахально заняла куница.
Крольчонок к дому скок-поскок...
И что же видит он?
Иль это только снится?
Нет! Из его окна торчит куницын нос.
«Сударыня, как вы войти туда посмели? —
Кунице задал он вопрос. —
Прошу без лишней канители
Мой дом покинуть сей же час,
Не то я крыс спущу на вас».
Ему куница отвечала:
«Ах, до чего ты глуп, Жано!
Ты должен был бы для начала
Знать то, что знают все давно:
Кто первый в дом проник, считай его владелец.
Сюда ты даже сам влезал с большим трудом.
Всего-то навсего — дыра твой прежний дом.
Зачем паниковать из-за таких безделиц?
Скажи, какой закон гласит,
Что дом тебе принадлежит?
Где пядь земли моя, а где твоя, любезный?
Война тут будет бесполезной».
Жано упорствовал: «Нам ни к чему война.
Главенствовать должны лишь право и обычай:
Как птицам в гнездах жить велит закон их птичий,
Так на земле зверям налаженность нужна.
Коль мой отец провел все вёсны здесь и зимы,
То и мои права тут жить неоспоримы».
Их спор и долог был, и крут.
И вот за правдою своею
К судье верховному, святому Котофею,
Они с поклонами идут.
Великий праведник, в меха свои наряжен,
Сидел на старом пне, толст, грузен и вальяжен:
«О дети, если вы ко мне, —
Обрадовался кот, поглаживая брюхо, —
Приблизьтесь, милые, зане
Лета меня лишают слуха».
И плохо слышал он, пока
Под носом не узрел воочью деток милых.
Тут когти острые вонзил он им в бока
И, с аппетитом съев, успешно помирил их.

Не это ль самое грозит с давнишних пор
Князькам, коль короли их разрешают спор?

СОВЕТ МЫШЕЙ

Стоял в деревне дом, и в нем, не зная бед,
Жил-был котище Салоед.
Таким искусным был в охотничьем он деле,
Что мыши бедные из нор
И носа высунуть не смели.
В подполье этот живодер
Был прозван ненасытным Сатаною.
Он, предавался разбою,
Ходить за пищей не давал мышам:
Давил их тут, давил их там.
Вот, став еще дороднее и глаже,
Галантный кот пошел к невесте молодой.
Покуда их концерт звучал на мостовой,
У нор стоявшие на страже
Все мыши вылезли гурьбой на белый свет
Держать между собой совет.
Старейшина, ученая персона,
Постановил, что было бы резонно
Не ждать голодной смерти по углам,
А колокольчик подвязать на шею
Котищу Салоеду, лиходею:
«Когда он приближаться будет к нам,
Звон колокольчика уже издалека мы
Услышим и счастливо избежим
Очередной ужасной драмы».
И мыши согласились с ним.
Но встал вопрос: а кто без проволочек
На шею хищному коту
Подвесит, изловчась, спасительный звоночек?
«Мне это совершить невмоготу!» —
Одна сказала мышь, за ней — другая.
«Увольте, не настолько же глупа я!» —
И третья пропищала мышь.

Так в мире всё. Куда ни поглядишь,
Не только у мышей, и у монахов даже,
И даже при дворе: как поступить в беде —
Советчиков полно. А исполнитель где?
Тут песенка в ответ звучит одна и та же.

МЫШЬ ГОРОДСКАЯ И МЫШЬ ДЕРЕВЕНСКАЯ

Погостить городская мышь
Деревенскую пригласила:
«На господский дом поглядишь
И поешь голландского сыра».

Вот они устроили пир
На ковре самой виконтессы.
Перед ними сахар и сыр
И другие деликатесы.

Гостья впечатлений полна,
Сражена роскошной столовой.
Вдруг за дверью слышит она:
Резко скрипнул паркет дубовый.

Городская мышь в тот же миг —
Шмыг в нору, хоть враг и неведом.
Деревенская тоже — шмыг
За сметливой хозяйкой следом.

«Шум умолк, и я не боюсь
Вновь тебя пригласить в покои, —
Говорит хозяйка. — Там гусь,
Недоеденное жаркое».

А селянка в ответ: «О нет!
Ты ко мне погостить зашла бы.
Правда, там не ждут ни лангет,
Ни балык, ни гусь и ни крабы.

Стол, где в поле тебя приму,
Пусть не с барским накрыт размахом,
Что мне гусь, коль соус к нему
Не орехом сдобрен, а страхом?

ПРИВЕРЕДЛИВАЯ ЦАПЛЯ. КАПРИЗНАЯ ДЕВИЦА

Однажды цапля, длиннонога
И длинношея, шла по берегу реки.
Вблизи от берега, легки,
Резвились карп и сом. Ей, изловчась немного,
Любого бы схватить не стоило труда.
«Нет, лучше я поем тогда,
Когда сильней проголодаюсь, —
Решила цапля. — Я питаюсь
В определенные часы, блюду режим».
И цапля продолжала бодро
Идти вперед путем своим.
Была чиста вода. Был полдень. Было вёдро.
Почувствовавши аппетит,
Вот цапля вновь в реку глядит.
Чу, показался линь. Но цапля-привереда,
Как прихотливая Горациева мышь,3
Промолвила: «Дождусь и повкусней обеда.
Ты, линь, пока что мне претишь».
Затем привлек вниманье цапли
Пескарь. «О боги! эту тварь —
Озолоти меня, я проглотить могла б ли?
Нет, не могла б. О, как противен мне пескарь!»
Но вот в конце концов почувствовала птица,
Что голод на земле есть худшее из бед.
Она хоть чем-нибудь готова подкрепиться,
Меж тем в реке мальков и то уж больше нет.
Пришлось мадемуазели прыткой
Лезть в воду за простой улиткой.

Уже замечено давно:
Неприхотливым быть — одно из лучших качеств.
Не требуй многого; спокойно, без трюкачеств,
Живи, довольствуясь тем малым, что дано.
А случай упустить — вот что всего опасней:
Он не вернется, как ни жаль.
И мы умнее птиц едва ль:  
Разборчивость всему виной. Второю басней
Я подтвержу сию мораль.

Одна красотка возмечтала
Такого муженька найти себе, чтоб он
Был молод, и красив, и статен, и умен,
Богат и родовит... Уж вроде бы немало
Условий, но она хотела, чтоб к тому ж
Был не ревнив и страстен муж.
Мечта прекрасная! Но повстречать едва ли
Такого жениха возможно под луной.
Девице небеса мирволили вначале:
Посватался один вельможа и второй.
Спесивица тотчас ответила отказом
И злилась: «Что они, смеются надо мной?
У одного синяк под глазом,
А у другого нос кривой».
Пред ней и граф, и пэр вставали на колени,
И некто звания простого, но богач.
Всех прециозница отвергла тем не мене:
«Тьфу, что за женихи! О Господи, хоть плачь!
Таких терпеть не хватит мочи.
Натура их груба, фантазия бедна.
Мне и без них отрадны ночи,
Хоть провожу я их одна».
Подобным образом красотка рассуждала.
А время шло и ей преподнесло урок:
Нет новых женихов, не до улыбок стало,
Морщины пролегли, и цвет лица поблёк.
Ни притирания, ни разные румяна
Не помогают с неких пор,
Поскольку время — ловкий вор.
Когда в руинах дом, то поздно или рано
Его восстановить возможно, но когда
Разрушилось лицо, от этого изъяна
Нас с вами не спасут грядущие года.
Не удавалось ей никак найти супруга.
«Ищи, ищи скорей!» — ей зеркало рекло.
Она ему в ответ: «Волшебное стекло,
Искать-то я ищу, да с женихами туго!
И каюсь — по вине своей
Я упустила столько дней!»
Как поздно зеркалу она вняла, бедняга,
Как удивился свет, узнав, что к деве сей
Посвататься дерзнул безногий фалалей,
И выйти за него она почла за благо.

БОГАТЕЙ СРЕДНИХ ЛЕТ И ДВЕ ЕГО ПОЛЮБОВНИЦЫ

Убежденный холостяк,
В волосах заметив проседь,
Рассудил: «Поскольку время так
Давит на меня, пора бы бросить
Холостую жизнь. Но спешка ни к чему».
Был богат он, и в его дому
За короткий срок немало
Самых разных дев перебывало.
Выбор оказался столь велик,
Что поставил бабника в тупик.
Всех сильней его прельщали
Две вдовы. Одной из них едва ли
Было больше тридцати,
А другой деньки приспели
Доцвести,
Но она была еще пылка и в теле.
Если позабавиться в постели
Юбочник оказывал ей честь,
Черных волосков терял он пять иль шесть
(Их выщипывала хитрая вдовица!).
А когда беспечный вертопрах
Шел с тридцатилетней насладиться,
Та расчетливо, с расческою в руках,
У него седые волосинки
Удаляла без заминки.
Так в цирюльничьем великом мастерстве
До того усердствовали две
Полюбовницы холостяка, что вскоре
Облысел он и с огнем во взоре
Крикнул: «Дамы сердца, ну и ну!
Как роскошно вы меня постригли!
Но я вас, красотки, не кляну,
А благодарю за эти фигли-мигли:
Каждая из вас, дудя в свою дуду,
Тщилась на меня надеть узду.
После этого открытья
Стал настолько башковит я,
Что жениться подожду».

УТОПЛЕННИЦА

Я вовсе не из тех, кто скажет: «Утопилась?
Подумаешь! Беды особой не случилось».
Таким я возражу: «О нет! Стряслась беда.
Утехой служит нам прекрасный пол всегда».
История одна припомнилась мне кстати.
Я вам ее сейчас поведаю. Так вот:
Вдоль берега реки однажды на закате
Шла женщина и вдруг в речной водоворот
Упала, и конец. Муж извещен был вскоре.
Он прибежал к реке и стал искать жену.
Увидел рыбарей и спрашивает в горе:
«Сказали — здесь пошла ко дну
Моя страдалица. Вы не встречали трупа?»
Один рыбарь сказал в ответ:
«Нет, друг, здесь труп искать преглупо.
Ищи утопленницы след
Подальше, ниже по теченью». -
«Ты лучше к моему прислушался бы мненью, —
Встрял в разговор второй рыбарь. -
Вверх по теченью всё обшарь.
Противоречья дух жив в женщинах повсюду.
Коль и твоя жена природе вопреки
Вверх по течению реки
И мертвая плыла, я удивлен не буду».

Уместным ли его совет я назову?
Но если мысль его верна по существу
И с неуживчивой душой на самом деле
Родятся женщины доселе,
Привычка делать всё наоборот
И после смерти в них живет.

ВРАЧИ ТЕМ-ЛУЧШЕ И ТЕМ-ХУЖЕ

Два мэтра, прозванных Тем-Лучше и Тем-Хуже,
Лечили мельника, причем один из них
Считал: надежды нет, хоть мельник — парень дюжий;
Другой считал: больной останется в живых.
И так же разного они держались мненья,
Что нужно прописать для поддержанья сил.
Больной, испробовав тот самый курс леченья,
Который знатный врач Тем-Хуже предложил,
Скончался. Лекари торжествовали оба:
«Я знал, что пациент не проживет и дня!» -
«Ты, — возражал собрат, — довел его до гроба:
Он жил бы, кабы взял лекарство у меня».

МЕЛЬНИК, ЕГО СЫНИШКА И ОСЕЛ
Господину д<е> М<окруа>

Искусство к нам пришло из солнечной Эллады,
И басня в том числе. Мы бесконечно рады,
Что нива, где ее взрастил великий грек,
Колосьями шумит и в наш нелегкий век.
Всем в царство вымысла открыта путь-дорога.
Малерб, кому сам Феб давал советов много,
Однажды встретился с Раканом, и они,
Горациевых два соперника, в тени
Густых дерев о том, о сём заговорили
Без околичностей (они друзьями были).
«Вы, мэтр, ответить мне могли бы, взяв в расчет
Мои способности, имение и род, —
Спросил маркиз Ракан у мудрого Малерба, —
Как далее мне жить, не нанося ущерба
Достоинству, семье и музе, наконец?
Вы старый человек, а я еще юнец.
Так посоветуйте, в какой мне ипостаси
Надежней пребывать: убраться восвояси
В провинцию, иль здесь остаться при дворе,
Иль в армию пойти? Есть сладость и во пре,
Как в браке горечь есть — всё смешано на свете.
Я для себя решил, как поступить, но эти
Намеренья, боюсь, немедля осмеют
Семья, придворные и весь парижский люд».
Вот что с улыбкою Малерб сказал Ракану:
«На слово осмеют я отвечать не стану,
Пока, мой юный друг, я вам для куражу
Одну историю сперва не расскажу.

В былые годы мне поведал мудрый инок,
Как мельник продавать осла пошел на рынок
И прихватил сынка. Тот был не дармоед,
Мальчонка около четырнадцати лет.
Они осла, ему связав веревкой ноги,
На жерди понесли, иначе бы в дороге
От длительной ходьбы он растерял всю прыть.
Навстречу двум парням случилось проходить.
„У этой троицы, — они решили дружно, —
Осел не тот, кого ослом назвать бы нужно“.
Тут мельник, услыхав насмешников, спешит
Вернуть животному его исходный вид.
Напрасно силился перед отцом и сыном
Осел протестовать на языке ослином,
Поскольку отрока теперь пришлось везти.
Веселых три купца им встретились в пути.
„Ого! — кричат, — куда спешите, сумасброды:
Верхом — юнец, пешком — лакей седобородый?
Вам поменяться бы местами в самый раз“.
А мельник им: „Купцы, я ль не уважу вас?“
Спуститься наземь он велел подростку-сыну
И взгромоздился сам животному на спину.
Осел едва успел часть улицы минуть,
Как девушки ему пересекают путь.
Одна из них кричит: „Я никогда так низко б
Не пала! Эй, мужик, сидящий, как епископ,
На ослике! Мальцу пешком идти веля,
Что корчишь из себя невинное теля?“
Ей мельник отвечал: „Негодная девчонка!
Я в возрасте моем похож ли на теленка?
Пошла бы, телка, прочь!“ Но град насмешек он
Услышал тот же час уже со всех сторон,
Тут мельник усадил сынка перед собою —
От пересмешников вновь не было отбою:
„Бей длинноухого, бей палкой, не жалей
И освежуй его, старик, да поскорей!“
У мельника в душе заклокотала злоба.
Но всё же он и сын с осла слезают оба.
Осел заносчиво шагает впереди,
А позади — его хозяева. „Гляди! —
Откуда ни возьмись, монах кричит монаху, -
Осел блаженствует, но мукомол дал маху:
Он сотворил себе кумира из осла.
Напомним чудаку, что в песне Никола
Не пощадил осла, отмстить желая Жанне.4
Ты, может, башмаки решил сносить заране?“ —
„А если и решил? — взъярился мукомол. -
Я слушал лишь других. Какой же я осел!
Но впредь я буду жить своим умом“. И верно,
Он дожил до конца достойно и примерно.
А что до вас, Ракан, не слушайте судей.
Пенаты или Марс, Амур иль Гименей,
Сутана иль дворец всего милей вам будет,
Всегда найдется тот, кто, друг мой, вас осудит».

МОЛОЧНИЦА И КРИНКА С МОЛОКОМ

В коротком платьице, обутая легко,
В простецкой юбочке исподней,
Что при ходьбе всего пригодней,
Пьеретта понесла на рынок молоко.
А чтоб нести сподручней было,
Она подушечку под кринку подложила
И с кринкою на голове
Пустилась через луг по скошенной траве.
В пути ушла в мечты молочница Пьеретта:
«Когда я молоко продам,
Глядишь, полсотенки яиц куплю, а там,
Коль от лисы спасу, я выращу за лето
Ничуть не менее трех выводков цыплят.
Дела совсем пойдут на лад,
Когда в обмен на кур на рынке
Я присмотрюсь к хорошей свинке,
И если отруби давать я буду ей,
Обратом и густой похлебкою уважу,
Она всех превзойдет свиней,
И смело я ее отправлю на продажу.
Моя ли выручка окажется мелка?
Кошель я серебром набью. И не на эти ль
Деньжата я куплю коровку, пусть и нетель?
А через год она мне принесет телка.
Когда он выйдет на лужайку,
Уж как запрыгает у дома моего!»
Тут переполнили хозяйку
Восторг, блаженство, торжество.
Пьеретта и сама подпрыгнула в запале,
Да поскользнулася... Как пальцы ни крепки,
Посудину не удержали.
О камни кринка — цзинь... Вот не было печали!
Остались на земле одни лишь черепки.
«Прощай телок, прощай коровка,
И курочки, и порося!
А как задумывалась ловко
Продажа и покупка вся!
Когда узнает муж про это,
То, в нерадивости виня,
Уж не побил бы он меня», —
Всплакнула бедная Пьеретта.
Сюжет с молочницей был в фарс преображен.
И «Кринкой с молоком» поименован он.5

В мечтах возможности свои кто не утроил?
Воздушных замков кто не строил?
Все строили: и те, кто глуп и кто умен,
Пирр,6 Пикрохол7... могу назвать полно имен;
Чарующий обман, вползая в души наши,
Внушает нам одно: в огромном мире сем
Мы всех сильней, умней и краше;
Всех женщин соблазним, соперников сметем.
Я скоро почестей таких достичь сумею,
Что изберет меня народ наш королем,
Я с многотысячною армией своею
Все страны покорю. Но, рассуждая так,
Вдруг спотыкаюсь... и трезвею:
Ах, я, как прежде, Жан-простак.

ЛИСИЦА И АИСТ

Кум аист прилетел к лисице погостить.
Хозяюшка в две мелкие тарелки
(О, лисьи вечные проделки!)
Похлебку разлила: «Дружок, давай кутить!»
Пернатый гость походкой робкой
Три раза обошел тарелочку с похлебкой,
По ней стучал он носом так и сяк,
Стучал, пока запас терпенья не иссяк:
В желудок пища всё не попадала.
Зато лиса, пустивши в ход язык,
Тарелку вылизала вмиг.
Голодный кум был уязвлен немало
И отомстить решил лисице. Как-то он
С ней в роще встретился, отвесил ей поклон:
«Кума, приди ко мне сегодня пообедать,
Курятинки отведать».
Курятинкою кум ее завлек.
Чревоугодница на резвых лапах
Явилась к аисту в назначенный ей срок
И чувствует: какой здесь аппетитный запах!
Разрезав снедь на мелкие куски,
Их аист разложил по двум большим кувшинам.
Хоть были горлышки у них совсем узки,
Проворный аист носом длинным
Легко выуживал еду.
Лиса же, на свою беду,
Вокруг бессмысленно крутилась,
Но из кувшина, как ни тщилась,
Ни крошки не могла извлечь,
Поникла головой, пушистый хвост поджала,
Домой с позором побежала
И больше с аистом не назначала встреч.

О все обманщики! Вы поздно или рано
Падете тоже жертвою обмана.

МЕДВЕДЬ И ДВА ДРУЖКА

Однажды два дружка, о крупных деньгах бредя,
Соседу-скорняку, что был богат,
Пообещали завалить медведя.
«Зверище наш, ты не поверишь, брат, —
Они соседу говорили, —
Гигант, какие жили только встарь,
И нынче равных нет ему по силе:
Он признанный среди медведей царь.
Ты из него сошьешь не меньше чем две шубы —
Такие шубы будут нарасхват:
В морозы всем медвежьи шубы любы,
И покупатели тебя озолотят».
Ему на промысел идущие крестьяне
Талдычили: «Сосед, ты веришь нам?
Понятно, веришь! По рукам!
Готовь нам денежки заране».
И вот охотники пустились по следам
Того, кого они освежевать мечтали,
Но из лесу на них зверюга вышел сам,
И страх заставил их забыть о капитале.
Один дружок залез на ель, другой пластом,
Как бездыханный труп, застыл с небеспричинной
Надеждою поймать Топтыгина на том,
Что не питаются медведи мертвечиной.
А зверь, перевернув его разок,
Потом второй, приникнул к уху мордой
И прочь пошел с уверенностью твердой,
Что Богу душу отдал мужичок.
Когда Топтыгин удалился,
Охотник, что сидел на елке, вниз спустился
И танец радости тотчас
Исполнил пред ожившим другом:
«О, мы отделались испугом,
Помиловало небо нас.
Зачем мы зарились на шкуру? Явно сдуру.
А что он на ухо тебе шепнул, ответь!» —
«Он мне шепнул: „Медвежью шкуру
Не торопись делить, покуда жив медведь“».

ПЕС С КУСКОМ МЯСА, ОТРАЖАВШИМСЯ В ВОДЕ

Много есть глупцов на свете,
Что за тенями бегут.
Вот они, хватай! Но тут
Пропадают тени эти.
На доказательство мне хватит двух минут,
Коль даже я себя Эзопом ограничу.

Эзопов пес с добычею своей
По мостику бежал через ручей,
Который отражал в воде сию добычу.8
Добычу первую пес выпустил тогда,
А за второю — плюх в ручей. Под ним вода
Взметнилась. Бедный пес настолько испугался,
Что еле выбрался на брег. Да вот беда:
И с мясом жадный пес расстался,
И тень исчезла без следа.

САПОЖНИК И ОТКУПЩИК

Сапожник жил да был, красив, румян, здоров,
Счастливее, чем семь античных мудрецов,
Весь день пел песенки, держа в руках колодку.
Соседу же его петь было не в охотку:
Богатый откупщик, но одинок и вдов,
Дрожа за золото, он спал донельзя мало:
Едва смыкал глаза под утро, истомлен,
Как горло певуна беднягу пробуждало.
«Проклятье! — жаловался он. —
Почто нельзя пойти на рынок и на рынке
Купить себе нормальный сон,
Как покупают хлеб, вино или ботинки?»
Однажды певуна он пригласил в свой дом
И обратился так: «Скажите, сир Гийом,
А сколько су вам в год вседневный труд приносит?»
Ему с усмешкою сапожник отвечал:
«Я, сударь, не считал. Желудку, коль он просит
Поесть, отказу нет, хотя доход мой мал». —
«Тогда представьте, сир, что год — дней ваших складень.
Что получаете вы за день?» —
Не унимался откупщик.
Сапожник, как мудрец, задумался на миг:
«День дню большая рознь. Одно я, сударь, знаю:
Чем раньше встану я, тем больше сил прилив.
Вот только в праздники не обувь я тачаю,
А слушаю кюре, который так ретив,
Что, проповедь прочтя в честь одного святого,
Готов он тотчас же почтить очередного».
«Наивный человек, — подумал финансист, —
Но, кажется, душой он чист».
А вслух приветливо сказал: «Всему основа
На свете — деньги. Я препоручаю вам
Сто золотых луи в ларце. Извольте ими
Распоряжаться, как своими».
Сапожник ни ушам не верит, ни глазам.
«Сегодня одарить меня угодно небу, —
Решил он наконец, тщеславием согрет, -
Червонным золотом, добытым на потребу
Людей за полусотню лет».
Мир, кроме денег, стал ему неинтересен.
В подвале он ларец зарыл,
А с ним покой, и сон, и голос — всё забыл
(Теперь уж было не до песен).
И ночью он стерег сокровище, и днем.
Тревога поселилась в нем
И подозрения: вот пробежала кошка,
А чудится — прокрался вор;
Вот ветер пошалил немножко —
И снова в голову приходит всякий вздор.
Он пытку более не выдержал такую,
К спокойно спящему недавнему буржую
Чуть свет стучится в дом, сомненьями объят:
«Верните, сударь, мне мой сон и жизнь былую.
Сто ваших золотых я вам принес назад!»

  • 1. Гаро из пьесы Бержерака — имя крестьянина в пьесе Сирано де Бержерака «Проученный педант».
  • 2. Возможно, в этой басне сделан прозрачный в XVII веке намек на конфликт, разразившийся между Священной Римской империей и Турцией за обладание Семиградьем, исторической областью между современными Венгрией и Румынией.
  • 3. Горациева мышь. — Лафонтен указывает на басню Горация «Городская мышь» (кн. II, сатира 6), которую в XIX веке под заглавием «Две мыши» на французский переводили также Андриё и Коллен-д’Арлевиль, причем Андриё к своему переводу приложил перевод Коллена и сделал такое примечание: «Коллен-д’Арлевиль в своих произведениях вслед за собственной интерпретацией „Двух мышей" Горация опубликовал и мою, намекая таким образом, что моя сделана лучше. А я придерживаюсь противоположного мнения. Мы с Колленом всегда щепетильны в творческом процессе и самолюбиво относимся друг к другу». Здесь см. эту басню в интерпретации Лафонтена («Мышь городская и мышь деревенская»).
  • 4. ...в песне Никола /Не пощадил осла, отмстить желая Жанне... — Здесь имеется в виду французская народная песня, в которой есть такие строки: Adieu, cruelle Jeanne; (Коль, Жанна, вы такая) / Si vous ne m’aimez pas, (Жестокая со мной,) / Je monte sur mon ane (To сяду на осла я) / Pour galoper au trepas. (Смерть догонять рысцой.)
  • 5. >«Кринкой с молоком» поименован он. — Этот фарс до нашего времени не дошел, но намек на его существование есть у Рабле в книге «Гаргантюа и Пантагрюэль» (I, гл. 33).
  • 6. Пирр (319—272 до н.э.) — царь Эпира, мечтавший стать полновластным хозяином Средиземноморья и для этого даже выступивший против Рима. Однако после двух крупных побед над ним потерял много живой силы, а в 275 году до н. э. в битве при Беневенте был разбит и изгнан из Италии.
  • 7. Пикрохол — персонаж в книге Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (I, гл. 33), пересказывающий жизнь Пирра, написанную Плутархом.
  • 8. Этот сюжет несколько напоминает легенду о том, как китайский поэт Ли Бо (701—762), находясь в сильном подпитии, принял отражение луны в Желтой реке за саму луну, бросился ее обнимать и утонул.