А. А. Илюшин. Запоздалый перевод эротико-приапейской оды
По изд.: Philologica, 1994, т. 1, № 1/2
Alexis Piron, «Ode à Priape»
«Запоздалыми» предлагается считать такие переводы, каковых уместность и актуальность была бы неоспоримой в ту или иную прошедшую эпоху (интереснее, если в давно прошедшую), а будучи сделаны только сейчас, они выглядят как восполнение случившихся в свое время пробелов, нереализованных возможностей. Подобные переводы должны осуществляться так, как они могли бы быть выполнены тогда — сто, двести, триста и т. д. лет тому назад. В полной мере такая цель достижима при условии, если переводчик умеет не допустить анахронизмов языкового, стилистического, версификационного и прочих порядков. Задача не простая, хотя в плане теоретическом не неразрешимая, поскольку профессионально достаточная филологическая изощренность преложителя, буде она в наличии, способна гарантировать от анахронизмов. Однако практически этого добиться трудно. Само по себе разумеется, здесь непозволительно ограничиваться привнесением в перевод легкого налета архаики, использованием отдельных приемов имитации или стилизации. Насущно нужна «подлинность» в ее более глубоком и широком понимании, чтобы текст такого перевода не казался грубой подделкой под старину даже специалистам.
Практическая значимость фальсификаций указанного типа, на первый взгляд, крайне сомнительна: какому потребителю потребны? каким читателем читаемы? Запоздалость есть запоздалость: ценно лишь то, что сделано вовремя (подлинность без кавычек), а не столетия спустя. После драки кулаками не машут. Но несбывшееся воплотить всегда увлекательно. Это имеет свой и филологический, и даже историко-культурный смысл. Попытки заговорить на языке, давно и навсегда отзвучавшем, заставляют как самого переводчика, так и его возможных критиков мобилизовать все знания о культуре прошедшей эпохи. А кроме того, в каких-то пределах мыслима компенсация несостоявшегося (возможно, это касается не только неосуществленных переводов, но также невоплощенных замыслов или утраченных текстов — если есть шансы на их хотя бы частичную восстановимость).
Автору этих строк доводилось работать над переводами виршей раннего Симеона Полоцкого (см. Илюшин 1990; 1992). Симеон, переехав в Москву и став придворным поэтом, сам перевел церковнославянской силлабикой некоторые из своих юношеских полоноязычных стихов, многие же другие остались непереведенными. Их-то и надлежало перевести, руководствуясь имеющимися образцами второй половины XVII в., то есть на тот же «славянорусский» язык и тоже силлабическим стихом: пример запоздалых переводов. Другой пример демонстрируется ниже. «Опоздание» тут не на три, а всего на два века. «Ода Приапу» А. Пирона стала у нас событием и обрела популярность при Баркове и поэтах его круга. Авторы «Девичьей игрушки» варьировали мотивы этой оды, пытались даже ее перевести (вольное переложение пяти строф см. Барков и др. 1992, 148—149; Барков 1992, 81—83; Зорин, Сапов 1992, 93—94). Однако полного и точного перевода в то время либо не было сделано, либо не сохранилось, что и побуждает нас ныне восполнить эту лакуну. Итак, оставив в стороне благомудрие монашествующего Симеона, переходим к совсем иной стилистике — к скабрезности барковщины.
Предлагаемый перевод в каком-то плане мог бы быть признан и своевременным: ведь именно 90-е годы уходящего столетия ознаменовались первыми обильными публикациями непристойной поэзии XVIII в. — барковщины, а следовательно и «пироновщины», а также источниковедческими и филологическими исследованиями соответствующего литературного материала. Напечатана «Девичья игрушка», в одном из изданий которой воспроизведена и Пиронова ода — во французском оригинале с приложением прозаического русского подстрочника (Зорин, Сапов 1992, 321—328). Началась как бы очередная (которая по счету?) жизнь Баркова и его собратьев по перу, закрепляемая печатным словом. Постепенно развеиваются невероятные, но очень живучие домыслы, долго и чудовищно искажавшие общее представление о легендарном нашем поэте.
Воображенный мною переводчик «Оды Приапу», с чьей работой условно идентифицирую свою собственную, — это, конечно, не Барков. Это и не Чулков, не Рубан, не Елагин, да и вообще скорее всего никто из авторов «Девичьей игрушки». Он их современник, по стечению обстоятельств остающийся в тени, хотя и крайне высокого мнения о себе как о стихотворце, в частности о своей переводческой одаренности. Убежден про себя, что никто лучше него не в состоянии справиться с текстом Пироновой оды, произведшей на всех такое сильное впечатление. Как переводчик он заядлый «буквалист», что в целом не характерно для XVIII в.: это его индивидуальная черта, а не дань «стилю эпохи». Его любимые русские оды — первая ломоносовская («Восторг внезапный ум пленил...») и барковское (?) «Описание утренней зари», причем в последней ему слышатся пародийные отзвуки первой. В соответствии с этими образцами он предпочитает начинать одическую дециму не женским, а мужским стихом: aBaBccDeeD. Ему кажется, что в переводе Пирона именно так и надо сделать: первый стих, согласно оригиналу, должен заканчиваться словом Пиндъ (мужская клаузула), а второй — словосочетанием любовникъ Дафны (женская); сверх того, и дальнейший текст подсказывает подобные решения.
Разумеется, нашему переводчику внятна комика, эффекты которой извлекаются из сопряжений торжественно-одического тона с площадной и бордельно-кабацкой грубостью выражений. Но без особой надобности ему не хотелось бы снижать высокое. Во-первых, Пирон не дает повода для насмешек над Ломоносовым, чье величие вообще недоступно пародийным посягательствам. Во-вторых, хотя о гениталиях и соитиях принято писать с похабным озорством, но эти ценности поважнее иных (власть, воинская доблесть, богатство), и есть во всем этом даже некая грусть, некое томление — словом, нечто серьезное, так что комика тут сомнительна, и Пирон, кажется, это понимал (см. у него особенно строфы IV—V, VII—VIII, XII, XVII).
Внутренне наш переводчик, вступив на торимый Барковым путь, осознавал свою зависимость-вторичность по отношению к скандально знаменитому предшественнику. Такое ощущение не может быть приятным и подвигает на соперничество: уступив победителю в первенстве и оригинальности, желательно превзойти его и всех остальных в изобретательности и точности (требуемой в переводах), в плавной гармонии стиха, в звучности рифм и проч. Пусть картины будут яркими и неожиданными, метафоры — причудливыми и небывалыми. Пройдут годы, и Державин скажет про своего соседа-однофамильца: <...> Я подлинник — он список мой. Обидно? Однако иной список может быть роскошнее подлинника.
Учитывая подобные претензии безымянного переводчика, вступившего в соревнование с именитым Барковым, я избегал того, чтобы публикуемый перевод сложился исключительно из словесных формул, содержащихся в «Девичьей игрушке», хотя преимущественная стилистическая ориентация была как раз на этот сборник. Нет, новообретенный текст решительно не должен быть в этом смысле всецело компилятивным. Так, представим себе, что до нас не дошел стихотворный отрывок Пушкина «Стрекотунья белобока...» (1829). Скорее всего, мы усомнились бы в том, что оба эти слова (больше их у него нигде нет) возможны в его языке, тем более что в словарях русского языка они фиксируются лишь начиная с середины XX в. И усомнились бы, как видим, напрасно. Поэтому естественная боязнь допустить в нашем тексте языковой анахронизм должна иметь разумные пределы: не все странное и непривычное в тексте якобы XVIII в. следует третировать как принципиально невозможное.
Текст публикуется по принятым во второй половине XVIII в. правилам орфографии и пунктуации, которые, впрочем, сплошь и рядом грубо нарушались в рукописных сборниках барковщины и в угоду современному правописанию не соблюдаются в нынешних публикациях. В этом отношении нашему амбициозному имяреку повезло несколько больше, нежели другим сопутным ему врагам парнасских уз.
«Автор», или «переводчик» (как угодно), глубоко признателен И. А. Пильщикову за его ценнейшие консультации, которые помогли выявить наиболее правильный текст Пироновой оды. В результате оказались очевидными многочисленные ошибки и погрешности текстологического, переводческого и библиографического характера (всего несколько десятков), допущенные составителями вышеупомянутого московского издания «Девичьей игрушки» (Зорин, Сапов 1992). Соображения, высказанные моим высокочтимым консультантом, представляются мне замечательным филологическим исследованием, равно как и критика предлагаемого перевода, по возможности учтенная мною. Следуя его советам, я опирался на полный текст «Оды Приапу» (Piron 1931, 123—129), насчитывающий на пять (!) строф больше, чем в московской книге, воспроизводящей испорченный текст по неавторитетному источнику (название его, кстати, указано составителями неверно). Правда, и в наиболее полном тексте, подготовленном П. Дюфаи, переводчика «устроило» не всё, и он позволил себе переставить местами две строфы (по принципу «так лучше по смыслу»).
БИБЛИОГРАФИЯ
- Барков, И.: 1992, Девичья игрушка, Составление и примечания В. Сажина, С.-Петербург.
- Барков, И., и др.: 1992, ‘Из книги «Девичья игрушка»’, [Публикация А. А. Илюшина], Комментарии, № 1, 131—175.
- Зорин, А., Н. Сапов: 1992, Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова, Издание подготовили А. Зорин и Н. Сапов, Москва.
- Илюшин, А. А.: 1990, ‘С польского на славяно-русский: (К проблеме перевода «Carminum variorum» Симеона Полоцкого)’, Советское славяноведение, № 1, 89—95.
- Илюшин, А. А.: 1992, ‘Славяно-русские силлабические переводы польских стихов Симеона Полоцкого’, Герменевтика древнерусской литературы, Москва, Сб. 4: XVII — начало XVIII вв., 175—192.
- Piron, A.: 1931, Œuvres complètes illustrées, Publiées avec introduction et index analytique par P. Dufay, Paris, t. X.
[i] |
ODE À PRIAPE F..... des neuf garces du Pinde, |
[i] |
ПИРОНОВА ОДА ПРИАПУ Прочь, бляди! взлѣзшїя на Пиндъ, |
[ii] |
Que tout b...., que tout s’embrase; |
[ii] |
Васъ, шлюхи, ебари! зову |
[iii] |
Restez<,> adorables images, |
[iii] |
Пребудьте, образы сїи! |
[iv] |
Aigle, baleine, dromadaire, |
[iv] |
Киты, велблюды и орлы, |
[v] |
Tout se repaît & se succède |
[v] |
Въ вѣкъ будетъ такъ, какъ было въ старь; |
[vi] |
De f....... la fable fourmille, |
[vi] |
Етись издревле всякъ охочь: |
[vii] |
Palais, trésors, honneurs, foutaises, |
[vii] |
Во тще богатство твой кумиръ, |
[viii] |
Que l’or, que l’honneur vous chatouille, |
[viii] |
Ловцы и злата и честей! |
[ix] |
Quelle importante raison brouille |
[ix] |
Съ нимъ не въ ладу Агамемнонъ: |
[x] |
Jeunesse au b.... aguerrie, |
[x] |
О! младость, хуй въ пизду вложи |
[xi] |
Tandis qu’en la gloire insipide |
[xi] |
Тогда какъ мїръ наполнилъ весь |
[xii] |
Quoique plus gueux qu’un rat d’église, |
[xii] |
Хоть нищь я, какъ церковна мышь 13, |
[xiii] |
Socrate, direz-vous, ce sage, |
[xiii] |
Сократа ль вспомнимъ? Мудрый сей |
[xiv] |
Mais voyons ce brave cynique, |
[xiv] |
А киникъ сей? Какъ смрадный песъ, |
[xv] |
Cependant Jupin dans l’Olympe, |
[xv] |
Всевластецъ покоря Олимпъ |
[xvi] |
Tisiphone, Alecto, Mégère, |
[xvi] |
Мегеру и сестеръ ея |
[xvii] |
Redouble donc tes infortunes, |
[xvii] |
Кляну ебливу я судьбу 17 |
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Не прошел более энергичный и, казалось бы, ближе соответствующий оригиналу вариант: Ебать блядей, засравшихъ Пиндъ! // Ебать тебя, любовникъ Дафны! У Пирона аналогичная лексическая анафора. В данном случае foutre подразумевает не совокупление с музами и Аполлоном, а пренебрежительное отречение от них [ср. переложение этих стихов во второй «Оде Приапу»: <...> Парнасских девок презираю <...> Я Феба здесь не призываю <...> («Девичья игрушка» здесь и далее цитируется по изданию: Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова, Издание подготовили А. Зорин и Н. Сапов, Москва 1992, 93)]. Был отвергнут также вариант начала 2-го стиха: Прочь уебись <...> — как стилистический анахронизм: употребление матерных корней вне сферы сексуальной терминологии редко встречается в барковского типа оде XVIII в. (ср., однако, «Рондо на ебену мать»).
2 В поэтическом отношении лучше было бы побѣдно алъ, но в оригинале речь идет не о цвете, а о твердости. В издании А. Зорина и Н. Сапова это место переведено неправильно: roide значит ‛ригидный, жесткий, негнущийся’ (< лат. rigidus).
3 Первых читателей перевода несколько насторожило это слово как едва ли уместное в тексте, датированном 1768 г. Оно, впрочем, включено в Словарь Академии Российской (С.-Петербург 1792, ч. III: От З. до М., стб. 1007), а в памятниках встречается с XIV или XV в. (см.: Словарь русского языка XI—XVII вв., Москва 1981, вып. 8: Крада — Лящина, 80). Ср. это же слово в контексте одической децимы (А. А. Илюшин, Поэзия декабриста Г. С. Батенькова, Москва 1978, 150).
4 Пироновым описанием этого храма в барковской оде «Приапу» была навеяна строфа, примечательная своею свирепою изобразительностью: Твой храм взнесен не на столбах, // Покрыт не камнем, не досками, // Стоит воздвигнут на хуях, // И верх укладен весь пиздами. // Ты тут на троне, на суде // Сидишь, внимаешь пизд просящих, // Где вместо завесов висящих // Вкруг храма всё висят муде (с. 53). Наш перевод вернее соответствует букве Пироновой оды, хотя в нем и нет мощного дыхания создателя «Девичьей игрушки».
5 Рифма орлы : земли неточна: в одном слове опорный согласный твердый, в другом — мягкий. Ранний Ломоносов свободно допускал «бедные рифмы» типа дала : врага, в раю : льву, земли : двадцати, неточность которых еще очевиднее. У Державина часто наблюдается однотипное тому, что у нас: зари : пары, просфиры : бери, рты : идти, огня : пятна, дни : седины, все : колесо. Наш случай — «на пути» от Ломоносова к Державину.
6 Пирон допустил ошибку, перепутав Левкофею (Ино) с ее сестрой Семелой, которая была нечаянно сожжена своим любовником Зевсом; погубил ее к тому же не солнечный жар, а молнии (мифологема испепеляющей любви). О других мифологических героях, упомянутых в этой строфе, достаточно энциклопедических пояснений. К ним интересно лишь добавить, что Пасифая, желая отдаться быку, залезла в нутро коровы.
7 Текст не вполне понятен. Трудно сказать, какой именно мудрец имеется в виду, но ясно, что не упомянутый выше Ир, который между прочим выступает здесь не в качестве персонажа Гомеровой «Одиссеи», а как нарицательное обозначение нищего (словари латинского языка дают это значение слова irus).
8 В парижском издании 1931 г. VII строфа — иная. Переводчику она показалась поставленной не на свое место, и он перенес ее ближе к концу, так что она стала XIV. О резонности такого решения судить читателю. Переводческим правом на отсебятину злоупотреблять не хотелось, но пришлось.
9 Отвергнут вариант: <...> И заебитесь съ вашимъ златомъ! (в силу приблизительно тех же соображений, которые высказаны в примеч. 1).
10 Выражение багрова плешь дважды встречается в пушкинской «Тени Баркова» (X, 118; XXII, 261). В барковщине XVIII в. употреблялось словосочетание багряна плешь (см.: М. И. Шапир, ‘Из истории русского «балладного стиха»: Пером владеет как елдой’, Russian Linguistics, 1993, vol. 17, № 1, 77—78 примеч. 39).
11 Возможен и другой вариант: <...> Или когда поверженъ въ прахъ // Онъ ждетъ прилета адскихъ птахъ <...> (нечастая «дуплетность»!).
12 См. «Сравнительные жизнеописания» Плутарха («Александр», 14); ср. примеч. 15.
13 У Пирона — rat, то есть не ‛мышь’, а ‛крыса’. Традиция подменять в переводах «крысу» «мышью» сложилась еще в XVIII в. Басню Лафонтена «Le Rat qui s’est retiré du monde» Сумароков перевел под названием «Отрекшаяся мира мышь», а Ломоносов — отрывок из нее, начинающийся словами: «Мышь некогда, любя святыню...». По Лафонтену, отшельница-грызунья отнюдь не нищенствует, а напротив, преуспевает. По русским поверьям, если мышь съест что-либо в церкви, то обратится в нетопыря, станет летучей. Всё это придает комментируемой строфе легкий оттенок иронии, вряд ли, впрочем, осознававшийся как автором оды, так и ее переводчиком.
14 Легенда о женоненавистничестве Сократа, якобы побудившем его к содомии, связана с известным преданием, согласно которому отношения философа с его женою Ксантиппой были невыносимы (по ее вине). Однако ход мысли Пирона едва ли не противоположный: Сократу не нужны женщины, потому что он мужеложец (а не наоборот: женщины испортили ему жизнь, и потому он стал мужеложцем).
15 Пирон имеет в виду Диогена Синопского, о прилюдном рукоблудии которого сообщает Лаэрций (VI, 69). Стихи 5 слл. — очевидная пародия на Горация (Carm. III, III, 1—8). В издании А. Зорина и Н. Сапова почти вся строфа переведена с грубыми искажениями смысла, местами с точностью наоборот.
16 Властитель ада — Плутон. Несколько странная последовательность: мифологические мотивы сосредоточены главным образом в строфе VI, далее идет речь о царях и героях, затем о философах и, наконец, — опять мифология. Возможно, тема ада имела для Пирона особое значение: он говорит о царстве мертвых то, до чего не додумались предшественники. На русской почве семя, брошенное Пироном, дало обильные всходы: у Баркова именно эта тема разрастается на множество строф и обрастает многочисленными дополнительными подробностями, фактически составляя сюжетный стержень оды. Идея сексуализированной преисподней оказалась перспективной и в более широком плане: «<...> weshalb solche, die einige intuitive Kunde haben <...> von der „Wollust der Hölle“ sprechen», как сказано у Т. Манна в «Докторе Фаустусе» («<...> те, у кого есть некоторая интуиция <...> говорят о „сладострастии ада“»; гл. XXV).
17 Отвергнут вариант: Къ ебенѣ матери судьбу <...> (см. примеч. 1).