Жан де Лафонтен

Жан де Лафонтен (Переводы М. Гаспарова)

 

ПРОТИВ ТЕХ, У КОГО СЛИШКОМ ПРИДИРЧИВЫЙ ВКУС

Если бы Каллиопа при рождении моем
Одарила меня в сонме своих любимцев,
Я ее дар посвятил бы эзоповым вымыслам:
Вымыслы стихам всегда сродни.
Но я не такой уж парнасский удачник,
Чтобы разукрасить их все до одного:
Просто их можно сделать поярче,
Я и попробовал; кто искусней, сделает лучше.
Довольно и того, что на новом языке
У меня говорит волк и лепечет ягненок;
И даже больше: деревья и кусты
Тоже у меня стали разговорчивы,-
Чем не колдовство?
"Нет,- говорят мои критики,-
Все это великолепно
Разве что для двух-трех детских сказочек".
Судьи мои, вы хотите великих предметов
И высокого слога? Пожалуйте. "Илион,
Выдержав десять лет битв у крутых своих стен,
Все был недоступен неисчетным
Подступам, приступам, натискам эллинов;
И тогда деревянный конь,
Небывалое творение Минервы,
В мощные бока свои принял мудрого Улисса,
Храброго Диомеда, сокрушительного Аякса,
Которых этот исполин
Должен был ввезти с их полчищами в Трою,
Предав им в добычу самих троянских богов, -
Неслыханная стратегема,
Труда и упорства стоившая творцам!.." -
"Полно! полно! - перебьет меня иной критик,-
В таком длинном периоде пора и перевести дух.
И к тому же, деревянный конь,
Эти строи, эти герои -
Это сказки еще нелепее,
Чем ваш лис, у ворона выманивающий крик.
Да и высокий слог вам плохо удается".
Что ж, возьмем тоном ниже. "Ревнивая Амарилла
Мечтала о своем Альсиппе и думала, что ее
Никто не слышит, кроме барашков и собачек;
Но Тирсис ее заметил, скользнул между ив,
Он слышит, как пастушка шлет свои слова
На волю нежных Зефиров,
Умоляя донести их до милого..." -
"Вот тут и поставьте точку,-
Обрывает меня мой критик,-
Эта рифма у вас неправильная
И совсем здесь не хороша:
Переделайте-ка эти две строчки заново".
Замолчи, проклятый судия!
Что я, сам не справлюсь с моим сказом?
Опасное это дело -
Пытаться тебе угодить. Беда иметь такой тонкий вкус,
Который ничем не доволен.

ВОРОН И ЛИСИЦА

Дядюшка ворон, сидя на дереве,
Держал в своем клюве сыр.
Дядюшка лис, привлеченный запахом,
Повел с ним такую речь:
"Добрый день, благородный ворон!
Что за вид у вас! что за красота!
Право, если ваш голос
Так же ярок, как ваши перья,-
То вы - Феникс наших дубрав!"
Ворону этого показалось мало,
Захотел он блеснуть и голосом,
Разинул клюв - и выронил сыр.
Подхватил его лис и молвил:
"Сударь, Запомните: всякий льстец
Кормится от тех, кто его слушает,-
Вот урок вам, а урок стоит сыра".
И поклялся смущенный ворон (но поздно!),
Что другого ему урока не понадобится.

ЛИСИЦА И ВИНОГРАД

Лис-гасконец, а быть может, лис-нормандец
(Разное говорят),
Умирая с голоду, вдруг увидел над беседкой
Виноград, такой зримо зрелый,
В румяной кожице!
Наш любезник был бы рад им полакомиться,
Да не мог до него дотянуться
И сказал: "Он зелен -
Пусть им кормится всякий сброд!"
Что ж, не лучше ли так, чем праздно сетовать?

ПАСТУХ И ЛЕВ.- ЛЕВ И ОХОТНИК

Басни не так просты, как кажутся:
В них учиться можно даже и у животного.
Голая мораль наводит тоску,
А рассказ поможет и урок принять.
Наша уловка - поучать, услаждая;
А рассказывать просто так - не стоит труда.
Вот почему столько славных писателей
Сочиняли нам басни, забавляясь умом.
Все они писали коротко и просто,
Каждое слово у них было на счету.
Федра за краткость иные даже бранили;
Эзоп еще короче умел высказать все;
Но был один грек, заостривший до предела
Этот изящный лаконизм,-
Каждый сказ он вмещает в четыре строчки,
А складно или нет - об этом не мне судить.
Сравним его с Эзопом на схожих темах:
У одного в басне охотник, у другого пастух.
Я точно шел вслед их замыслу,
Лишь кой-где прибавляя лишшою черту.
Вот примерно каков рассказ Эзопа.

Пастух обнаружил недочет в овечках
И вслед похитителю бросился со всех ног.
Он нашел пещеру, он бежит к прудам,
Чтоб настичь волков - он думал, что это волки,-
И вскричал он, уходя:
"Великий владыка богов,
Пусть предстанет мне злодей этих мест -
За такое удовольствие
Из двух десятков телят
Заколю я тебе самого жирного".
И тут вышел из пещеры огромный страшный лев,
А пастух помертвел, съежился п молвил:
"Ах! человек не знает, о чем он просит:
Чтоб найти хищника моего стада
И схватить его, пока я здесь, -
О владыка богов, обещал я тебе теленка;
А теперь обещаю быка, чтобы только он исчез".

Вот так писал наш начальный сочинитель;
Обратимся теперь к подражателю.

Один хвастливый любитель охоты,
Потерявши пса хорошей породы,
Решил, что тот в животе у льва.
Он увидел пастуха и спросил:
"Скажи, будь добр, где здесь живет мой хищник,
Чтобы я потребовал его к ответу?"
Пастух ответил: "Под этим холмом
Я приношу ему в дань по барану
В месяц и оттого могу спокойно
В этих местах бродить, где я хочу".
Между тем, как он это говорил,
Является лев, идет быстрым шагом,
И наш хвастун - тотчас в кусты:
"Боже Юпитер, укажи мне место,
Куда мне от него спастись?"

Истинное испытание отваги -
В опасности, чуемой вплотную;
А иной ее ищет, но едва завидит -
Меняет тон и бежит.

СМЕРТЬ И БЕДСТВУЮЩИЙ. - СМЕРТЬ И ДРОВОСЕК

Каждый день призывал несчастный
Смерть себе на помощь:
'"О смерть! - восклицал он,- как прекрасна ты моим очам!
Поспеши, положи конец моей горькой доле!"
Смерть поверила и вправду за ним пришла -
Стукнула в дверь, вступила, показалась.
Он в крик: "Что я вижу! Прочь ее, прочь!
Как она безобразна! Как
Вид ее вселяет страх и ужас!
Смерть, не приближайся! Смерть, удались!"

Толковый человек был Меценат.
Он однажды сказал: "Пусть я буду без сил,
Калекой, безруким, безногим, но жив,-
И этого довольно, и я уже рад с избытком".
Так все мы твердим одно: "Смерть, не приходи никогда!"

У Эзопа этот сюжет представлен был иначе, как покажет нижеследующая басня. А эту я написал, понуждая себя представить предмет в самом общем виде. Некто указал мне, однако, что лучше было бы следовать подлиннику и что я упустил одно из самых приятных эзоповских свойств; и это заставило меня вернуться к предмету. Опередить древних нам не дано: они оставили нам лишь честь быть их умелыми последователями. Однако я сохранил при эзоповой басне и свою - не потому, что она того заслуживала, а только ради вставленного в нее изречения Мецената, которое столь прекрасно и столь уместно, что я не решился его опустить.

Бедный дровосек, чуть видный из-за хвороста,
Под бременем вязанки и старости,
Согнутый, стонущий, тяжко брел,
Силясь добраться к дымной своей хижине.
Наконец, обессилев от труда и тоски,
Он свалил свою ношу и задумался о своей доле:
Видел ли он в жизни хоть малую радость?
Есть ли кто на свете беднее, чем он?
Часто без хлеба, всегда без отдыха;
И жена, и дети, и постой, и подать,
И барщина, и долги,-
Полная для него картина его несчастий.
Он зовет свою смерть - и тотчас явилась Смерть
И спрашивает: "Что надо?"
"Надо,- отвечает тот, -всего лишь помочь
Снова взвалить мне хворост: это совсем недолго".

Кончина - целенье всему:
Но мы к ней не сделаем и шага.
Страданье - лучше, чем смерть:
Вот правило рода людского.

СМЕРТЬ И УМИРАЮЩИЙ

Смерть мудреца не застигает врасплох.
Он всегда готов отойти:
Он себя предупреждает сам
О назначенном для нее времени,
А оно, увы, обнимает всю жизнь -
Нет ни дня, ни часа, ни мгновения,
Чтобы смерть не взимала роковую дань.
Все в ее власти:
Первый миг, как царские дети
Раскрывают глаза на свет,
Приходит порой лишь затем,
Чтоб сомкнуть навсегда их веки.
Оградитесь величием,
Призовите добродетель, красоту, юность -
Смерть все похитит без стыда:
Каждый день целый мир умножает ее прибыль.
Все это отлично знают,.
А говорить об этом потому приходится,
Что никто к этому нимало не готов.
Одному человеку было сто лет,
И он, умирая, плакался,
Что Смерть торопит его не вовремя,
Не предупредив,
Не дав сочинить завещания.
"Можно ли,- говорил он,- помирать на ходу?
Подожди: жена без меня не хочет жить,
Нужно присмотреть за моим правнуком
И пристроить к дому еще одно крыло:
Потерпи, не дави меня, жестокая!" -
"Старик,- отвечает Смерть,- я пришла к тебе не врасплох,
Ты напрасно плачешься, будто я нетерпелива.
Не тебе ли сто лет? отыщи-ка мне еще
Двух таких в Париже и десяток в целой Франции!
Ты говоришь, я должна была
Предупредить, чтобы ты устроил дела,
И тогда я нашла бы завещание готовым,
Внука под присмотром, дом под крышею;
Но разве я не предупреждала тебя, когда
Способность ходить и двигаться,
Способность думать и чувствовать -
Все, все от тебя ушло? Ни слуха больше, ни вкуса,
Все вещи - как испарились;
Тщетно для тебя трудится светило дня -o
Ты лишь тоскуешь обо всем, чего лишен.
Сверстников твоих ты видел
Мертвыми, умирающими, больными,-
Что это, как не мое предупреждение?
Ступай со мною, старик,
И ни слова: никому в государстве
Не надобно твое завещанье".
И Смерть права. Я хотел бы, чтобы в старости
Человек уходил из жизни, как с пира,
Поблагодарив хозяина, собрав пожитки,-
Ибо сколько можно откладывать путь?
Ты ворчишь, старик? Но взгляни: эти юноши
Идут на смерть, бегут на смерть,
Славную смерть и прекрасную,
Но заведомую и часто жестокую.
Но тщетны мои слова, усердие мое неуместно
Кто больше похож на мертвого, тому и досаднее смерть.

ВЛЮБЛЕННЫЙ ЛЕВ. К ГОСПОЖЕ ДЕ СЕВИНЬЕ

Вы, Севинье, чьей красоте
Завидуют сами хариты,
Вы, родившаяся прекрасной,
Хоть это вам и все равно,
Прошу вас, будьте благосклонны
К невинным шуткам этой басни
И взгляните без спасенья,
Как любовь укротила льва.
Любовь - загадочный владыка!
Счастлив, кто только понаслышке
Знал ее и ее удары!
Если, слыша такую речь,
Вы правду почтете обидой,-
Пусть за правду страдает басня:
Вот она и набралась духу,
Чтобы припасть к вашим стопам
С ревностно преданным служеньем.

Когда на нашем языке
Разговаривали и звери,
Львы захотели, как и все,
Быть допущены в наш союз.
В самом деле - ведь их порода
Была не хуже, чем у нас:
Они были умны, отважны
И были хороши собой.
Но вот что из этого вышло.
Однажды лев знатного рода
Встретил пастушку на лугу.
Она пришлась ему по нраву,
И он просил ее руки.
Отец более был бы рад
Не столь чудовищному зятю;
Выдать дочь казалось жестоко,
Отказать льву было опасно.
Но он решился на отказ,
Увидевши однажды утром
Картину их тайной любви:
Мало того, что предалась
Девушка яростной породе,-
Ей даже кудри убирает
Когтями гривастый жених.
Отец, не смея отказать
Такому сватовству открыто,
Сказал: "Моя дочь так нежна,
Что, захотев обнять жену,
Ты ее поранишь когтями.
Дай сперва остричь себе когти
На правой и на левой лапе,
А клыки в пасти - отпилить,
Чтоб мягче стали поцелуи.
Тебе самому будет лучше,
Потому что дочери станет
Приятней на них отвечать.
Лев до того был ослеплен,
Что он на это согласился.
И вот, без зубов, без когтей,
Он стал, как крепость без защиты:
На него спускают собак,
И он не может с ними драться.
Ах, любовь! Лишь схватишь ты нас -
И кончено: прощай, рассудок.

ВОЛК И ЛИС

Отчего на свете никто
Не доволен своим уделом?
Кому завидует солдат,
Тот сам не прочь бы стать солдатом;
Так, говорят, и один лис
Захотел стать волком. Кто знает,
Быть может, какой-нибудь волк
Грустит, что не рожден бараном?
Не диво ль? Восьмилетний принц
Сумел вложить серьезность в басню,
Меж тем как я, уже седой,
Сочиняю на склоне лет
Стих легковесней его прозы!
В басне у принца есть черты,
Которых нет в строках поэта,
А если и есть, то слабей.
Он больше нас хвалы достоин.
Мой удел - скромная свирель,
Но я предвижу: меня скоро
Заставит взяться за трубу
ерой, которого я славлю.
Хоть в пророки я не гожусь,
Но в небесах внятно читаю,
Что скоро подвиги его
Многих потребуют Гомеров,-
А нам в Гомерах недохват.
Но полно говорить загадками,
А лучше перескажем басню.

Лис сказал волку: "Дорогой мой! Чем я жив?
Тощими курами да старым петухом,-
От такой еды я измучен.
У тебя лучше корм и меньше риску:
Я влезаю в двери - ты держишься вдали.
Научи меня, товарищ, твоему ремеслу -
Пусть я первый в моем роду
Сумею поживиться жирным бараном!
Поверь, я не пожалею благодарности".
- "Отлично,- сказал волк.- Вот у меня умер брат:
Надень его шкуру, перемени свой вид".
Тот повинуется. "Теперь смотри:
Чтоб уйти от собак, поступай вот так".
Лис в волчьей шкуре
Повторяет уроки вслед наставнику:
Сперва неумело, потом получше, потом хорошо,
И наконец, в совершенстве.
Едва он выучил все, что можно,
Показалось стадо. И волк-новичок
Бежит на него, устрашая всю округу.
Так некогда Патрокл
В доспехе Ахилла наводил страх на Трою,
И спасались в храм старцы, матери и жены.
Блеющему народу мерещатся сто волков;
Стадо, пес, пастух - все несутся прочь к деревне,
Оставляя в жертву одну овечку.
Хищник - на нее. И вдруг невдалеке,
Слышит он, запел соседский петух.
Новичок бросается туда,
Скидывает мундир,
Забывает овцу, учителя, науку,
Бежит со всех ног,-
И зачем он менял личину?
Тщетно мечтать переродиться -
При первом случае
Ты собьешься на прежний след.

Мой принц, ваш несравненный ум
Внушил моей музе замысел этой басни:
От вас - и ее предмет,
И речи ее, и поучение.

ЛЕВ, КОТОРЫЙ СБИРАЛСЯ НА ВОЙНУ

Лев замыслил большой поход,
Собрал военный совет, разослал старшин,
Оповестил зверей,
И все, кто как умел, пришли участвовать:
Слон обещал, что на спине
Будет носить нужную клажу
И биться, как бьются слоны;
Медведь готов был к приступам,
Лиса изобретала военные хитрости,
А обезьяна отвлекала неприятеля.
Кто-то сказал: "А вот ослы нам не нужны
И не нужны зайцы - они всего боятся".-
"Ничуть! - ответил царь,- и они мне с руки:
Наше войско без них не будет полным:
Осел пойдет в трубачи, чтобы пугать врага,
А заяц будет хорош на посылках".
Разумный и мудрый монарх
В самых малых подданных распознает дарованья
И поставит их себе служить:
Для тонкого ума ничто не бесполезно.

МОР ЗВЕРЕЙ

Беда, ввергающая в ужас,
Беда, с разгневанного неба
Разверзнутая в казнь прегрешеньям земли,
Короче молвить - смертный мор,
Чей каждый день - добыча для волн Ахерона,
Напал на звериное племя.
Умирали не все, но в страхе были все.
Было уже не до того,
Чтобы искать поживы на недолгие дни:
Никакая снедь не была мила,
Ни волк, ни лиса не гнались
За жертвою, вкусной и невинной;
Даже горлицы улетели прочь -
Не до любви им и не до радости.
Лев созвал совет. Он молвил: "Друзья мои.
Должно быть, за наши грехи
Небо ниспослало нам бедствие.
Так пусть же тот, кто грешнее всех,
Предаст себя в жертву божьему гневу -
Может быть, этим он спасет остальных.
История учит, что в подобных несчастьях
Помогали такие обеты.
Пусть же каждый без лести заглянет себе в совесть!
Я сам признаюсь, что по алчности моей
Пожрал немало баранов,
А что они мне сделали? Ничего!
А порою случалось мне съесть
И пастуха;
О, я готов предать себя в жертву,
Но пусть скажут и другие, кто в чем виноват,
Ибо, по чести,
Кто грешнее, тому и смерть".-
"Государь,- в ответ ему лиса,-
Вы слишком добры, чувствительны и совестливы.
Кушать баранов, эту пошлую чернь -
Разве это грех? Вы над нами - сеньор
И вашими клыками лишь оказываете им честь;
Да и пастух,
Конечно, сам был виноват,
Что над всеми нами, зверями,
Он мнил себя повелителем".
Лиса умолкла, льстецы захлопали,
И после этого
Ни медведю, ни тигру, ни прочим князьям
Не поминали даже и непрощаемых обид:
Все драчливые твари, даже самые отпетые,
Получались прямо как святые.
Кот доходит черед и до осла. "Ах, помню:
Шел я мимо монастырского поля,-
Голод, случай, вкус иль бес меня толкнул -
И сщипнул я, сколько сумел ухватить;
А по какому праву, честно говоря?"
На это - крик со всех сторон;
Волк с судейским пылом произносит речь,
Чтоб заклать богам эту проклятую тварь,
От которой пошло все зло.
Грешок объявлен преступленьем:
Чужая трава! чудовищно! повесить его мало!
Только смерть - достойная ему казнь!
И тут же он в этом убедился.

Кто слаб пли кто силен -
Тот и по суду выйдет один черным, другой белым.

ДВЕ КОЗЫ

Когда козы вдоволь напаслись на травке,
Обуял их вольный дух
От добра искать добра; и пошли они посмотреть,
Нет ли где пастбищ,
Не тревожимых человеком,
Чтобы не было туда ни дорог, ни троп,
Чтобы это были скалы с обрывом со всех сторон,
Вот где милы нашим дамам их причуды.
Им не помеха крутые тропы!
И вот две вольные козочки
С белыми ножками
С двух сторон покинули низовые луга
И пошли наугад друг другу навстречу.
Вдруг меж ними речка, а над речкой доска -
Две куницы и то едва бы разошлись
На таком мосту.
Да и от одной речной быстрины и глубины
Дрогнули страхом наши амазонки.
Но, презревши опасность, одна из коз
Вступает на доску, и другая тоже,-
Как будто у меня на глазах
Людовик Великий и Филипп Четвертый
Сходятся на Острове совета.
Шаг за шагом, нос к носу
Сходились наши искательницы приключений;
И как обе были очень гордые,
То ни одна не хотела уступить дорогу
На средине моста. Им было чем хвастаться:
У одной была в роду (говорят историки)
Та самая несравненная коза,
Которую Полифем подарил Галатее,
А у другой - коза Амалфея,
Самого вскормившая Юлитера.
Обе не отступали, и обе кончили вместе:
И та и другая упали в воду.
На дороге к счастью
Такое встречается не впервые.

ОБЕЗЬЯНА И КОТ

Обезьяна Бертран и кот Ратон
Жили на постое у общего хозяина.
Для пройдох это было теплое местечко:
Никого они не боялись.
Стоило найти им хороший кусок -
И уже ни крошки не доставалось третьему.
Бертран не упускал ничего,
Да и Ратон предпочитал мышам головку сыра.
И вот однажды глядят плуты и видят:
Жарятся на огне каштаны.
Хорошо бы, думают, их стащить,-
Даже двойная выгода:
И себе польза, и другому вред.
Бертран Ратону говорит:
"Сегодня, братец, главный удар за тобой -
Будь у меня такие лапы,
Чтоб таскать каштаны из огня,-
Только бы там их и видели. Ну-ка!"
Сказано - сделано. Мягкою лапкою
Ратон
Отмахивает золу, вытягивает когти,
И еще раз, и еще раз,
Вытаскивает каштан, и другой, и третий,-
А Бертран их себе щелк да щелк.
Вошла служанка - друзей как сдуло.
Но Ратон, говорят, не слишком был доволен.

Не таковы ли и князья,
Падкие до подобной роли -
Обжигаться в дальних уделах
Для выгод своих королей?

ЛЮБОВЬ И БЕЗУМИЕ

Загадочен бог Любви -
Стрелы его и колчан, факел и детский возраст.
Не хватит и дня
Разобраться, что здесь к чему.
Я и не пытаюсь,
А только хочу рассказать на свой лад
О слепце этом, то есть о боге,-
Отчего же он, собственно, ослеп?
А к добру это или к худу -
Пусть решают влюбленные, а я не берусь.
Играли однажды двое богов - Амур и Безумие:
Амур еще не был слеп.
Вышел у них спор; Амур для его разбора
Потребовал собранья богов,
А Безумию не терпелось,
И так оно стукнуло Амура,
Что невзвидел Амур белого дня.
Венера ищет управы
Как жена и мать,- представляете ее крик?
Боги оглушены -
И Юпитер, и Немезида, и подземные, вся толпа;
Венера рисует всю чудовищность преступления -
Сын ее не может шага сделать без палки,
За такую вину любой казни мало!
Стало быть, надобно возмещать ущерб.
Обсуждает верховный суд
Общее благо и интересы сторон
И постановляет:
Быть отныне Безумию
При Амуре спутником и поводырем.

ДУНАЙСКИЙ КРЕСТЬЯНИН

Не судите людей по наружности -
Вот старый и добрый совет.
Как ошиблась на этом мышка -
Мне пришлось уже однажды рассказывать;
А еще у меня в подтверждение
Есть Сократ, есть Эзоп и есть один дунайский мужик,
Чей портрет нам оставил Марк Аврелий.
Сократа и Эзопа вы знаете -
А мужик, в двух словах, был вот каков:
Подбородок в лохматой бороде,
Сам весь волосатый,
Похожий на необлизанного медведя;
Под густою бровью - глаз,
Острый взгляд, кривой нос, толстые губы,
Плащ из козьей шкуры
И пояс из водных стеблей.
Вот такого склада мужик
Пришел в Рим посланцем из дунайского края,
Где уж не было мест,
Чтоб укрыться от цепкой римской жадности.
Он пришел и сказал:
"Вы, сенаторы, и вы, римские граждане,
Я молю, да помогут вам боги,
Правящие мой язык,
Не молвить здесь недолжного слова;
А без бога проникают в умы
Только зло и несправедливость -
Не прибегнешь к богам - и преступишь божий закон.
Так и нас казнит римская жадность -
Нашими грехами, а не своими подвигами
Сделался Рим средством нашей кары.
Берегитесь, римляне: вдруг небеса
Выместят на вас наши муки и слезы,
В справедливый черед
Дадут в руки нам меч сурового мщенья
И в гневе своем
Вас повергнут под наше рабство!
В самом деле - за что мы в вашей власти?
Чем вы лучше ста любых иных народов?
По какому праву вы - владыки мира?
Зачем тревожить невинных?
Мы мирно пахали счастливые поля,
Наши руки свыклись с плугом и с ремеслами.
Чему научили вы германцев?
В них есть и отвага и сноровка,
А будь в них ваша любовь
К насилию и наживе -
Быть может, и власть была бы не ваша, а их,
И быть может, не так бесчеловечна.
Не вмещается в ум,
Что творят с нами ваши наместники.
Осквернена
Даже святость ваших жертвенников,-
Ибо знайте, что боги бдят
И над нами, и в вашем образе
С ужасом они видят
Презренье к себе, презренье к своим храмам
И корысть, доходящую до ярости.
Римские пришельцы ничем не сыты:
Непомерными усилиями
Угождают им земля и труд людской.
Отзовите их! Мы не хотим
Им в прокорм возделывать поля,
Покидаем города, бежим в горы,
Расстаемся с милыми подругами,
Водимся лишь с дикими медведями,
Чтобы не рождать детей на муки,
Не плодить народ для римского гнета.
А которые рождены,
Тем желаем мы недолгих дней:
Так беда умножается преступлением
Из-за ваших наместников. Отзовите их!
Они нас учат лишь неге и пороку -
Скоро и германцы станут, как они,
Племенем корыстным и хищным.
Вот все, что я вижу в Риме;
Неужели делать больше нечего?
Если не к кому идти с дарами,
Подносить пурпур, то тщетно надеяться
На защиту законов; да и в службе законов
Несчетны проволочки. Но сурова моя речь,
И должна уже быть вам не по сердцу.
Я кончаю. Назначьте смерть
За не в меру правдивую жалобу!"
Он сказал; он лег; и дивится народ
И уму, и сердцу, и слову
Распростертого пред ними дикаря.
Он пожалован в патриции -
Вот достойная мзда за такую речь!
Новые назначены наместники,
И сенат предписал указом
Эту речь в образец всем будущим ораторам -
Ибо в Риме уже давно
Ничего было не слыхано подобного.

ИЗРЕЧЕНИЕ СОКРАТА

Сократ однажды строил дом,
Каждый судил о нем по-своему:
Иному комнаты казались,
Право, дурны для такого хозяина,
Другой бранил внешний вид, но все
Твердили, что дом непомерно мал:
"Разве это дом? Повернуться негде!" -
"Ах, было б у меня столько истинных друзей,
Чтоб его наполнить!" -сказал Сократ.
И мудрец был прав:
Для таких его дом даже слишком был велик.
Каждый зовет себя другом, но глупец, кто этому верит:
Слыть другом - ничего нет легче,
Быть другом - ничего нет реже.

МОЛОЧНИЦА И КУВШИН С МОЛОКОМ

Перетта с кувшином молока на голове
Поверх платка
Спешила в город быстрым шагом.
Она нарочно была налегке -
Простая юбка, низкие башмаки;
А на ходу
Наша молочница прикидывала в мыслях,
Сколько дадут за молоко,
Как на эти деньги купит она сто яиц,
А это - целых три выводка;
"Если постараться,- рассуждала она,-
То будет совсем не так трудно
Развести курочек полон двор;
И даже самый хитрый лис
Тогда не помешает мне купить за них свинью;
А откормить свинью - еще того легче;
Когда свинья разжиреет в самый раз,
Я и ее продам за хорошие деньги;
И разве тогда по нынешним ценам
Я не заведу и коровку и теленка?
То-то он будет скакать в стаде!"
И от радости Перетта подскочила сама,
Кувшин упал -
Прощайте и коровка, и свинка, и курочки!
Хозяйка стольких богатств
Печальным взглядом обводит свою прибыль
И бредет объясняться к мужу,
Опасаясь, что быть ей битой.
Из этого рассказа был сделан фарс:
Он называется "Кувшин молока".

Кто в мечтах не выигрывал битв?
Кто не строил воздушных замков?
Пикрохол, и Пирр, и наша молочница,
И безумцы, и мудрецы -
Все мы грезим наяву в свое удовольствие,
Всех нас обольщает утешный обман:
И целый мир у наших ног,
И все почести, и все красавицы;
Когда я один - никто против меня не устоит,
Я низлагаю падишаха,
Я царь, меня любит народ,
Венец горит на моем челе;
Но чуть что-то стряслось, и я пришел в себя - ,
И я все тот же Жан-бедняга.

СВЯЩЕННИК И ПОКОЙНИК

Покойник печально ехал
К своему последнему приюту,
А священник весело шел
Поскорей его схоронить.
Покойник лежал на катафалке,
Хорошо и по-должному одетый
В наряд, которого, увы, уж не снять,
Один для зимы и лета,
Имя которому - саван.
А пастырь шагал себе рядом
И чинно читал
Честные молитвы,
Поучения и псалмы,
Возгласы и отгласы:
Дорогой покойник, будьте покойны,
Будет сделано все, что положено,
Это - наш хлеб.
Его преподобие Жан Шуар
Не сводил с покойника глаз,
Словно в страхе потерять свое сокровище,
И взгляд его говорил:
Дорогой покойник, с вас я имею
Столько-то деньгами, столько-то воском,
Столько-то прочим добром;
В завещании назначено купить бочонок
Лучшего местного вина;
А одной достойной племяннице
И горничной ее Пакетте
Будет на новые юбки.
Как вдруг на этой приятной мечте
Ухаб, толчок, повозка набок,
И вот преподобный Жан Шуар
Лежит, раскроив лоб о своего покойника:
Пастырь идет за прихожанином в гроб,
Раб божий - вслед за хозяином,-
Обоим одна дорога.
Такова-то вся наша жизнь:
Как отец Шуар с расчетом на покойника
И как басня про кувшин молока.

ШКОЛЬНИК, ПЕДАНТ И САДОВНИК

Один мальчишка, школяр с головы до пят,
Дважды болван и дважды повеса -
Во-первых, по возрасту, а во-вторых, по праву
Всех ученых попирать здравый смысл,-
Говорят, воровал в соседском саду
И цветы и плоды. Этому соседу
Даже осенью приносила Помона
Свои лучшие дары, а другим - ничего.
Каждая пора давала ему дань,
Ибо и весною
Он наслаждался дарами Флоры.
И вот однажды увидел он в саду,
Как школьник лез на плодовое дерево,
Обрывая даже завязи, сладкие и хрупкие
Предвестья надежд на обилье благ.
Так огребал он ветки,
Что пошел садовник жаловаться к учителю.
Тот явился с целой оравой мальчишек -
И вот уже полон сад молодцов
Еще хуже первого. Так педант от себя
Усугубил зло
Своими невежами-недоростками.
А все будто бы затем, говорил он,
Чтобы наказание послужило примером
И долго потом вспоминалось, как урок.
Со всею силой науки
Он крыл виновника Вергилием и Цицероном,
И так долго, что паршивцы успели
Обобрать не одно дерево, а сто.
Я терпеть не могу таких
Упражнений в красноречии, неуместных и бескрайних;
Я не знал бы твари ужасней школьника,
Если бы не было педанта;
Но и лучшего из двух,
Право, не желал бы иметь соседом.

ОТКУПЩИК И САПОЖНИК

Один сапожник жил и пел с утра до вечера -
Чудно было видеть, чудно было слышать,
Как он лил свои переливы,
Счастливей, чем все семь мудрецов.
А сосед его, весь в золоте,
Мало пел, еще меньше спал,
Потому что был он откупщик.
Если он и задремывал на рассвете -
Пение сапожника его будило,
И сетовал откупщик,
Что милость божья
Не продаст ему сон за деньги,
Как еду и как питье.
Вот зовет он певуна к себе в палаты:
"Вот что,- говорит,- господин Грегуар,
Сколько вы зарабатываете в год?" -
"В год? Помилуйте, сударь,-
Отвечает, смеясь, веселый сапожник,-
У меня таких расчетов не бывает,
Я день на день не множу -
Каждый день сам себя кормит,
Вот кое-как и дотягиваешь год".-
"Ну, а сколько вы зарабатываете в день?" -
"То побольше, то поменьше; одна беда -
Иначе бы не на что и жаловаться:
В году бывают нерабочие дни,
И от этих праздников сплошное разоренье;
А наш кюре так и рад
Проповедовать на каждого нового святого".
Откупщик посмеялся такой простоте
И сказал: "Теперь ты будешь жить, как царь:
Вот тебе сто золотых,
Отложи и храни их на черный день".
Сапожнику кажется, что все золото на свете,
За сто лет добытое на потребу людей,
У него в руках.
Он идет к себе и зарывает в угол
Свои деньги - и свою радость.
Больше ни звука: голос его смолк,
Как только стало о чем заботиться.
Сон его покинул,
В душе у него тревоги,
Подозренья, пустые страхи;
Целый день он настороже, а ночью
Чуть зашуршит кошка -
Ему кажется, что она уже у золота.
И бежит наконец несчастный
К тому, кого уж не будит по утрам:
"Отдай мне,- говорит,- мои песни и сон,
И вот тебе твои сто червонцев".

ФОРТУНА И МАЛЬЧИК

На краю глубокого колодца
Растянулся мальчишка-школьник:
Такому - всюду постелька и подстилка!
Всякий добрый человек на его месте
Давно бы свалился в воду;
Но мимо, на его счастье,
Шла Фортуна и нежно его разбудила,
Молвив: "Милый, тебе спасла я жизнь -
В другой раз, пожалуйста, будь умнее.
Ведь свались ты - сказали бы, что виновата я,
А виноват ты сам:
В самом деле, скажите на милость,
От моей ли причуды
Такое безрассудство?" И она ушла.

Что ж, я тоже с нею согласен.
Что ни случится в мире -
За все он клянет Фортуну,
Во всем она соучастница,
Она - при всех начинаниях;
Кто туп, кто глуп, кто беспечен -
Рад оправдываться, кляня свой жребий:
Судьба во всем виновата!

"НИЧЕГО СВЕРХ МЕРЫ"

Ни в единой твари
Я не вижу умения умеренности.
Есть некая мера,
Которую владыка природы
Велит соблюдать во всем. Соблюдают ее? Нимало:
К добру ли, к худу ли - но никогда.
Пшеница, пышный дар светлокудрой Цереры,
Часто густотой истощает поле,
Разрастается сверх предела,
Слишком щедро выгоняет зерно,
И ей нечем тогда питать свои всходы.
То же и деревья: так для всех приманчива роскошь!
Чтобы унять пшеницу, бог позволил баранам
Укоротить избыток расточительных урожаев.
Они бросились на поля,
Все потоптали, все пожрали;
И тогда попустило небо, чтобы волки
Кой-кого погрызли; а они перегрызли всех,-
Если и не успели, то уж, верно, собирались.
Тогда попустило небо, чтобы люди
Наказали волков; но и люди в свой черед
Злоупотребили божественным указом.
Из всех живущих человек
Охотнее всех нарушает меру,
И надо бы привлечь к суду
Всех от мала до велика. Не безгрешен
Никто. "Ничего сверх меры" -
Все так говорят, но ни один так не поступает.

ЗВЕЗДОЧЕТ, УПАВШИЙ В КОЛОДЕЦ

Звездочет однажды упал
В колодец. Ему сказали: "Глупый,
Ты не видишь того, что под ногами,
А читать хочешь то, что над головой?"
Эта история без дальних слов
Служит уроком большинству человечества.
Сколько нас ни есть на этом свете -
Немногие лишь не рады
Слушать вновь и вновь,
Будто книга Судьбы открыта смертным.
Но что это за книга,
Воспетая еще при Гомере?
Не ее ли древние называли "Случай",
А мы называем "Провиденье"?
Но о случае не может быть науки -
Иначе было бы неверно
Называть его случаем, жребием, фортуной -
Всем, что непредопределимо.
А высшая воля того,
Кто все вершит своим предусмотрением,-
Кому она ведома, кроме его одного?
Как прочесть его помысел?
Он ли напечатлел на звездном лике
Все, что скрыла покровом ночь времен?
И зачем? Изощрять нам умы
В писаньях о земной и небесной сфере?
Дать нам избежать неизбежных бед?
Лишить нас радости наслаждений,
Сделав постылой предвидимую радость
И еще до прихода обернув ее тоской?
Это ложная вера, это преступная вера!
Движется небосвод, звезды ведут свой круг,
Солнце всходит каждый день,
Каждый день светить вслед темной ночи,
И не выдумать тому иной причины,
Как надобность сиять и светить,
Выводить зиму и лето, наливать колосья
И влияньем сказываться на всех телах?
К тому же, случай всегда изменчив,
А оборот мирозданья всегда един.
Шарлатаны, дельцы гороскопов,
Покиньте дворы европейских владык,
Уведите с собою и ваших алхимиков!
Впрочем, я увлекся. Вернемся к рассказу
О звездочете, поневоле хлебнувшем воды.
Сверх обличения лживого искусства,
Это образ тех, кто вперяется в призраки,
Между тем, как его и дела его
Сторожит беда.

ЛУННЫЙ ЗВЕРЬ

Один философ уверяет,
Что чувства всегда обманчивы;
Другой философ настаивает,
Что они никогда не лгут;
И оба соверйненно правы:
Верно, что чувства вводят нас в обман
Но тогда лишь, когда мы к ним доверчивы;
А ежели сделать поправку
На то, далеко ли предмет,
Какою окружен средою,
Каков наш орган чувств и чем вооружен,-
И чувства не будут обманывать.
Природа здесь распорядилась разумно -
Это я потом расскажу поподробнее.
Вот я вижу солнце: каков же его вид?
Отсюда, с земли, в нем всего три фута,
Но если взглянуть на него с высочайших высот -
Каким бы явилось это око природы?
По дальности сужу я о его величине,
Углом и лучами зрения охватываю его;
Для неуча оно плоское, а я округляю его в шар;
Я велю ему стоять, а земле - кружиться.
Словом, я уличаю глаза мои и все их подвохи.
Обманы зрения не страшны для меня:
Душа моя всякий раз
Из-под видимости обнажает истину.
Разума у меня слишком мало
С одним моим зреньем, слишком торопливым,
И со слухом моим, слишком медлительным.
Палка ли переломится в воде -
Ум мой ее выровняет:
Суд ума - хозяйский суд.
Глаза мои с его помощью
Не обманывают никогда, как они ни лгут.
А поверь я глазам - и подумаю, как все,
Будто нарисован на луне женская голова.
Может так быть? Нет. Откуда же она?
Так издали выглядят неровности.
Поверхность луны не везде одна -
Там на ней горы, а там - равнины,
То свет, то тень, и слагаются из них
То бык, то человек, то слон.
Недавно в Англии был такой случай -
Навели телескоп, и вдруг на лике луны
Новый явился зверь.
Все дивились, все кричали:
Не иначе, как перемены в небесах
Предвещали большие события.
Не войне ли быть меж великими державами?
Приспешил сам король,
Державный покровитель высоких наук;
Ему тоже показали лунное чудовище.
А была это мышь, попавшая меж двух стекол:
В телескопе сидела причина грозящих войн.
Все смеялись. Блаженный народ! Когда же французы
Смогут предаться таким заботам, как вы?
Щедрую пожинать славу зовет нас Марс,
Пусть враги страшатся наших битв,
А мы их ищем, уверенные, что победа,
Возлюбленная Людовика, сопутствует его шагам;
Лавры ее возвеличат нас в веках.
Но и дочери Мнемозины
Не покинули нас, услады их нам по сердцу,
Мы приветствуем мир, а не горюем о нем.
Король Карл умеет ему радоваться -
Явив свою ратную доблесть,
Привел он Англию к нынешним бестревожным забавам.
Он сумел укротить раздор -
Пусть же по заслугам курятся ему фимиамы!
Величие Августа -
Разве меньше оно подвигов старшего Цезаря?
О преблаженный народ! Когда же грядущий мир
Нам дозволит вам вслед предаться изящным наукам?