К. Д. Бальмонт. Из «Фауста» Гёте
По изд.: Починъ. Сборникъ общества любителей россiйской словесности на 1895 годъ. — Москва, 1895
Перевод К. Д. Бальмонта
ИЗ „ФАУСТА" ГЕТЕ.
I.
Рабочий кабинет.
Фауст, Мефистофель.
Слышен стук.
Фауст.
Кто там? Опять идут терзать!
Войдите!
Мефистофель.
Это я.
Фауст.
Тоска!
Войдите!
Мефистофель.
Речь твоя кратка.
Ты должен трижды мне сказать.
Фауст.
Войдите же!
Мефистофель.
Ну, вот. Теперь войду.
С тобой, как вижу я, мы будем жить в ладу.
Чтоб разогнать твои унылые мечтанья,
Чтоб положить конец твоей хандре пустой,
Я в красное облекся одеянье
С обшивкой золотой,
Плащом я шелковым прикрылся,
И в шляпу я перо воткнул,
И шпагу острую на пояс пристегнул,
Ну, словом, знатно нарядился.
И вот тебе совет, — от дум освободись,
И нарядись, как я, и в жизнь скорей пустись.
Фауст.
В какой одежде ни являться,
От скуки бытия мне некуда уйти.
Я молод, чтоб страстям навек сказать „прости“
И стар, чтоб только забавляться.
И что весь мир земной мне может предложить?
„Забудь, что значит увлеченье!
„Для отреченья, отреченья
„Ты должен жить!“
Вот песня вечная для нас,
Она всем уши прожужжала.
Ее поет нам жизнь, и снова каждый час
Охрипшим голосом поет ее сначала.
Забрезжит ли рассвет, в моей груди кипит,
Трепещет горькое рыданье;
Я знаю, день придет, и ни одно желанье
Не оправдает он, — он даже умертвит
Порыв свободный предвкушенья,
Погасит искру он живого увлеченья,
И радостной мечте он будет злейший враг.
Когда ж ночной созреет мрак,
Он не приносит мне покоя и забвенья;
Мечусь все ночи напролет,
Постель жестка, подушка жжет,
Меня терзают сновиденья.
Пусть в сердце у меня блистает Божество,
Пусть высший Дух живет в моей душе глубоко,
Над всем, что мыслю я, пусть он царит высоко,
Он не изменит ничего.
И жизнь противна мне и, как ярмо, постыла,
И мне желанна смерть, меня влечет могила.
Мефистофель.
Нередко смерть, как друга, ждут;
Придет, — от друга прочь бегут.
Фауст.
Блажен, кому она в бою, среди проклятий,
Средь стона раненых, нетленный лавр несет;
Блажен, кого она найдет
Средь пляски бешеной и сладостных объятий!
О, если б я тогда угаснул, отлетел,
Пред Духом неземным, с своей мечтой волшебной!
Мефистофель.
Мне помнится, в ту ночь ты выпить не хотел
Из темной склянки сок целебный.
Фауст.
Ты, вижу, знаешь все! Шпионить — страсть твоя!
Мефистофель.
Я не всеведущ, нет, но много знаю я.
Фауст.
Как сладкий звук в иные сферы
Меня оть ужаса увлек
И луч последний детской веры
В душе обманутой зажег, —
Так я теперь свой взор склоняю
К пучине вечной суеты,
И безвозвратно проклинаю
Весь мир обмана и мечты!
Проклятье сладким заблужденьям,
Что убаюкивают ум!
Проклятье нежным сновиденьям
И красоте высоких дум!
Проклятье пестроте явлений,
Бессменной до скончанья дней,
И жизни средь родных владений,
Среди семьи, среди друзей!
Да будут прокляты забавы,
И праздной роскоши привет!
Богатства, власти, лживой славы
Да будет проклят беглый свет!
Вино, дающее забвенье,
И чад любовных высших нег,
И упованье, и терпенье
Да будут прокляты навек!
Хор духов, незримый.
Горе! Горе!
Ты разрушил
Мощным взмахом
Чудный мир.
Он распался,
Он упал!
Полубог его разрушил,
Разметал!
Лишь обломки мы уносим
В пустоту, —
И погибшую
Слезами
Окропляем красоту!
Ты, могучий из людей,
В пышных красках возроди
Этот мир в душе своей!
Пусть забрезжит впереди
Новой жизни светлый круг, —
Новых песен, лучших песен
Засверкает яркий звук!
* * *
По изд.: Починъ. Сборникъ общества любителей россiйской словесности на 1896 годъ.
НОЧЬ.
Высокие своды, узкая готическая комната, Фауст беспокойно сидит около своего пюпитра.
Ну, вот, изведан знаний круг!
И философии, и права,
И медицины, — всех наук,—
И богословия, — о, праздная забава!
Напрасно все я изучал,
Безумной вверился надежде,
Усилья тщетно расточал:
Теперь я не умней, чем прежде.
Ко мне ученики идут,
Магистром, доктором зовут,
И я из года в год бессильно хлопочу,
И за нос их вожу, и вкривь, и вкось учу.
И вижу, истина в удел нам не дана,
И жгучей горести душа моя полна.
Да, незавидная награда!
Пусть нет загадок для ума,
Пускай рассеялась сомнений вечных тьма, —
Но что мне в том! Какая мне отрада,
Что я умней всех светских мудрецов,
Попов, магистров, докторов, писцов,
Что не боюсь ни сатаны, ни ада!
Зато я радости лишен
Сказать о чем-нибудь: „я в этом убежден“.
Нет, мне неведома святыня убежденья,
Нет, мне неведомо, чему людей учить,
Чтоб устранить их заблужденья
И к высшей правде обратить.
— И не смеются мне веселые забавы
Богатства, роскоши, и почестей, и славы.
Собачья жизнь.
Я магии отдался,
Чтоб тайны трудные мне вещий Дух открыл,
Чтобы в словах я больше не копался.
Чтоб горьким потом я не обливался
И взор пытливый устремил —
Без прежних жалких заблуждений
На силы скрытые, на таинства явлений.
О, месяц, ты ко мне склони
Свой лик печальный и туманный,
И на мою печаль в последний раз взгляни!
Бывало, труд свой неустанный
Я в полночь прерывал, — вставал от скучных книг
И ты, мой бледный друг, склонял ко мне свой лик!
Ах, если б груз ненужный знанья
С себя, как сон, я мог стряхнуть,
И между гор бродить, и там легко вздохнуть,
И утонуть в волнах сребристого сиянья,
В ущельях с духами летать.
Скользить неслышно, невидимкой,
Росу прохладную впивать
В лугах, покрытых нежной дымкой!
А тут сиди себе в стенах своей тюрьмы,
В вертепе душном, полным тьмы,
Где даже яркий луч небесный,
Придя из дали неизвестной,
Сквозь разноцветное окно
Кладет лишь тусклое пятно!
Влачи несносные вериги
И отвращенья, и тоски!
Вокруг все книги, вечно книги,
На них садится пыль, их гложут червяки,
И кипы желтые истертых пергаментов
Назойливо стесняют взгляд,
А дальше — разношерстый ряд
Реторт, и колб, и всяких инструментов,
Набита комната битком.
И вот твой мир! Гляди! То целый мир кругом!
Что ж странного, что грудь томится,
От всякой радости свободной далека,
Что несказанная тоска
В твоей душе змеей гнездится?
Бог, Всеблагой, создав людей,
Им дал природу во владенье, —
А ты живешь средь гнили, тленья,
Среди скелетов и костей.
Лети скорей к иным мирам!
Вот здесь мудрейшая из книг,
Ее оставил Нострадам;
Она, как верный проводник,
Тебя отсюда поведет,
И, полный сладостной свободы,
Ты звезд увидишь хоровод,
Ты связь познаешь всей природы, —
В мир духов проскользнет твой просветленный взор
И будешь ты внимать их тайный разговор.
Для скудного ума темно и сокровенно
Значенье символов святых:
Вы, духи, объясните их,
Доступно вам — парить и все понять мгновенно!
Он раскрывает книгу и видит знак Макрокосма.
0, как чудесен этот вид,
Как много мысли в нем, как много совершенства!
Весь юный пыл души опять во мне кипит,
Я жизни чувствую блаженство!
Кто эти знаки начертил?
Не бог ли? В них он чары влил,
Дал власть им утишить моей груди смятенье,
И сердце светом осенил,
Открыл мне вечных тайн значенье,
Природу предо мной кругом разоблачил!
Неизъяснимого я полон упоенья!
Не бог ли я?
Прозрачна для меня вся сказка бытия!
Душа светло горит!
Да, вижу я, мудрец не даром говорит:
„Для нас мир духов не закрыт,
Твой ум светлеет, сердце спит,
Восстань душой, смелей гори
В лучах пурпуровой зари!“
Рассматривает знак.
Как все сплетается в одно
Живое цельное звено!
Как силы неба здесь слились,
Восходят вверх, нисходят вниз.
Друг другу подают, и ласково, и бодро,
Душистой влагою блистающие ведра,
Парят вокруг земли спешат под свод небесный,
И все во Всем звучит гармонией чудесной!
О, что за вид! Но только вид!
Где обниму тебя, природы бесконечность?
Где грудь? О, где она, — зиждительная вечность, —
Которая весь мир живой водой поит?
Источник бытия и плещет, и струится,
Но сохнет грудь моя и жаждою томится.
Недовольный, он опрокидывает книгу и видит знак Духа Земли.
Вот этот знак влечет меня сильнее!
О, Дух Земли, ты ближе для меня,
Согрет я вспышкой нового огня,
И чувства ширятся, растут в душе полнее.
Хочу весь мир в себя принять,
Блаженство всей земли, и всей земли мученье,
И в поединке гром и молнию обнять,
И слышать плеск валов, морских судов крушенье.
Чернеет небосвод!
И месяц скрыл свой лик!
И лампа гаснет!
Вкруг головы моей лучи
Багровые дрожат!
Со свода на меня
Холодный веет ужас!
Я чувствую, ты здесь, со мной, желанный Дух,
Уж веянье твое услышал жадный слух!
Перед твоим чудесным появленьем
Неведомым я весь исполнился волненьем!
Чтб за восторг мне в грудь проник!
Приблизься — и открой свой лик!
Тебя душа моя алкала,
Все, что ни есть во мне, — тебе принадлежит!
Явись, явись, во что бы то ни стало!
Он схватывает книгу и таинственно произносит знак Духа. Колеблется красноватое, пламя. Дух появляется в пламени.
Дух.
Кто звал меня?
Фауст [отвертываясь).
Ужасный вид!
Дух.
Меня ты ждал и жаждал страстно,
Меня ты призывал так властно,
И что ж —
Фауст.
Увы! взглянуть нет сил.
Дух.
Ты, задыхаяся, молил,
Чтоб я открыл тебе свой лик,
Чтоб я с тобой заговорил,
Твоей души могучий крик
Меня склонил.
Ну, что-ж, зачем ты восклицал:
„Приди! Спеши!“
Я здесь! — Сверхчеловек! о, как ты низко пал!
Где радость мужества? Где зов твоей души?
Не в этой ли груди ты мир воссоздавал,
Носил, лелеял? И хотел
Сравняться с духами, стряхнуть земной удел?
Ты — Фауст! Это — ты!
Твой голос мне звучал,
Ко мне ты обращал и мысли, и мечты,
Ты в бездны бытия бесстрашно проникал!
И я тебе светил, как пламенный маяк!
Ты всюду мною был взлелеян,
Моим дыханием обвеян, —
Ты, — жалкий скорченный червяк!
Фауст.
Тѳбе ли уступлю, дыхание огня?
Я — Фауст! Я велик! Ты не сильней меня!
Дух.
В светлом просторе —
Жизненный гений;
Вечное море,
Буря явлений!
Вечность движенья —
Область моя;
Смерть и рожденье —
Ткань бытия.
На прялке шумящей времен и пространства
Я Богу готовлю живое убранство.
Фауст.
Как близок я тебе! Весь мир ты обнимаешь,
Неутомимый Дух, блистающий в огне!
Дух.
Тем духам близок ты, которых постигаешь, —
Не мне!
Исчезает.
К. Бальмонт.