Михаил Семперверо. Отрывки из «Фауста» Гёте
По изд.: Переводы въ стихахъ Гете, Шиллера, Шекспира, Гюго, Барбье. Съ присоединеніемъ текста. Михаила Семперверо. - Москва.: Въ Типографіи Каткова и Ко., 1860
Часть первая, сцена "Кабинетъ", стх. 221 - стх. 276
Часть первая, сцена "Вальпургская ночь" сп. 78 - стх. 117
Часть первая, сцена "Ночь" стх. 335 - стх. 431
Часть первая, сцена "Темница" стх. 161 - стх. 208
Часть первая, сцена "Комната Гретхенъ."
Перевод Семперверо (Михаила Четверикова).
ЧАСТЬ I. СЦЕНА "КАБИНЕТЪ."
стх. 221 -- стх. 276.
КАБИНЕТЪ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ФАУСТЪ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хочу я чувственностью жить
И ей залить огонь страстей мнѣ сердце жгущихъ;
Пускай во мракѣ чаръ могучихъ,
Свершатся чудеса тобой;
Спѣши низринуться со мной
Въ бушующее жизни море,
Случайностей безумныхъ въ ураганъ;
И пусть въ нихъ -- наслажденье, горе,
Успѣхъ, несчастіе, дѣйствительность, обманъ
Смѣняются другъ другомъ, какъ попало!
Мнѣ дѣятельности малой -- мало:
Мужаемъ духомъ мы -- въ большой.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Что ни придумалъ бы умъ прихотливый твой --
Безъ исключенія, безъ мѣры -- требуй смѣло!
Изъ благъ ты на-лету любое выбирай,
И чуть которое прельстить тебя съумѣло --
Бери, хватать лишь только успѣвай.
ФАУСТЪ.
Ужь не о благахъ рѣчь. Хочу тревогъ, волненій;
Хочу мучительныхъ, не кроткихъ наслажденій:
Позора, зависти живительныхъ досадъ;
Любви, чтобъ ревности въ ней были желчь и ядъ.
Отъ жажды исцѣлясь познаній,
Пусть буду жертвой я всѣхъ золъ и всѣхъ страданій.
Что людямъ всѣмъ въ удѣлъ дано,
То долженъ я узнать, то быть моимъ должно;
Хочу я, чтобъ мой духъ ничто не устрашало;
Чтобъ высь и глубь -- чтобъ все ему доступнымъ стало;
Чтобъ онъ вмѣстилъ въ себѣ все благо и все зло;
Чтобъ безгранично онъ распространился,
И съ человѣчествомъ всѣмъ -- я одинъ сравнился,
И такъ бы съ нимъ и сокрушился.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Съ тѣхъ поръ какъ этотъ я жую ломоть --
Прошли вѣка; его жуетъ
Отъ колыбели до могилы
И человѣческій весь родъ:
И истощаются напрасно только силы*
Мнѣ, духу вѣрь: то все обширное -- оно
Единому лишь Богу суждено.
Онъ -- въ вѣчномъ свѣтѣ пребываетъ;
Насъ -- мракъ подземный окружаетъ;
Въ васъ -- ночь мѣняется со днемъ!
ФАУСТЪ.
Но я -- хочу!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Не вдругъ.... повремени.... потомъ!
Ты знаешь -- время мчится,
А дѣло длится.
Я думалъ мой совѣть тебя поукротилъ!
Но помогу тебѣ еще другимъ совѣтомъ:
Ты бъ дружбу свелъ съ какимъ нибудь поэтомъ!
Пускай бы онъ въ эѳиры воспарилъ,
И свѣтозарною почтивъ тебя хвалою,
Возможными дарами наградилъ:
Льва мужествомъ, оленя быстротою,
И юга страстью огневой,
И сѣвера терпѣньемъ;
И пусть бы изумилъ тебя соединеньемъ
Душевной доблести съ душевной чернотой.
Пускай бы показалъ и большее искусство:
Тебя -- въ комъ юное кипитъ и пышетъ чувство --
Но цифрамъ, старчески-разсудливо влюбилъ!
Но признаюсь, когда бъ и впрямь такое
Гдѣ было чудо неземное --
Съ нимъ встрѣтиться я бъ любопытенъ былъ!
Я бъ Микрокозма далъ ему названье.
ФАУСТЪ.
О, я несчастный! гдѣ жь мое призванье?
И кто же, кто же я такой,
Коль человѣчества вѣнца не достигаю,
Къ которому души всѣ силы устремляю?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ЧАСТЬ I. СЦЕНА "ВАЛЬПУРГСКАЯ НОЧЬ."
стх. 72 -- стх. 117.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Дай-ка руку, что бояться!
Вонъ, съ той горки, чуть подняться --
Видѣнъ ужь, въ огнѣ, чертогъ,
Гдѣ духовъ подземныхъ богъ.
ФАУСТЪ.
Здѣсь свѣтъ печальный и туманный,
Какъ будто свѣтъ денницы ранній
Блуждаетъ среди скалъ, стремнинъ
И въ самой глубинѣ пучинъ!
Здѣсь паръ какой-то надъ землею!
Здѣсь пахнетъ сѣрой и смолою!
Изъ кущей, сквозь туманъ болотъ,
Я вижу пламенъ показался;
Вотъ тонкой онъ струей поднялся,
Вотъ онъ ключемъ могучимъ бьетъ.
Здѣсь -- онъ на нити раздѣлился.
По всей долинѣ разлился;
Тамъ -- въ токъ одинъ соединился
И вихремъ къ облакамъ взвился.
Вотъ искры вдругъ на землю спали
Горящимъ, огненнымъ дождемъ,
И золотымъ ее пескомъ,
Какъ глазу лишь обнять, устлали....
Но тамъ что? Посмотри, утесъ
Громадой всей своею, весь --
Объятый пламенемъ пылаетъ!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Не правда ль, славно освѣщаетъ
Хозяинъ къ пиру свой чертогъ?
Что видишь -- кто бъ то видѣть могъ!
Но чую вѣдьмы подлетаютъ,
Съ гостьми на праздникъ поспѣшаютъ.
ФАУСТЪ.
Уфъ! ураганъ завылъ какой!
Меня такъ въ спину и толкаетъ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Держись за скалы! съ ногъ сшибаетъ;
Держись! Не то вонъ будешь въ безднѣ той.--
Съ туманомъ ночной чернѣе сталъ мракъ;
Ты слышишь ли шумъ и рокотъ въ лѣсахъ?
Шнырянье совъ пробужденныхъ?
Скринъ той могучей опоры
Сводовъ вѣчно-зеленыхъ?
Сѣнь ихъ къ землѣ приникаетъ
Съ шелестомъ, будто укоры;
Буря дебелые сучья ломаетъ;
Корчась, наружу лѣзутъ коренья:
Царствуетъ всюду хаосъ разрушенья!
Другъ черезъ друга все въ бездну несется;
Въ прахъ распадается самая бездна:
Въ воздухѣ гулъ раздается
Стопы и вой и шипѣнье!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ЧАСТЬ 1. СЦЕНА "НОЧЬ."
стх. 335 -- стх. 431.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ФАУСТЪ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Такъ солнцу здѣшнему скажи же ты -- прости!
Безъ робости вели дверямъ тѣмъ отворяться,
Въ которыя никто безъ робости нейдетъ.
Теперь-то та минута настаетъ,
Когда и самое докажетъ дѣло,
Что можетъ человѣкъ смотрѣть на небо смѣло;
Отнюдь предъ бездной той не трепетать;
Которая напрасно умъ пугаетъ;
Спокойно въ тѣсныя врата вступать,
У коихъ адъ всѣмъ пламенемъ пылаетъ,
И этотъ шагъ послѣдній предпринять
Съ невозмутимой, ясною душою,
Хотя бъ въ ничтожествѣ пропалъ онъ вмѣстѣ съ нею!
Такъ выходи жь изъ ветхаго гнѣзда,
Давно забытый мной, бокалъ завѣтный!
На пиршествахъ отцовъ, въ былыя времена,
Переходя кругомъ, блисталъ ты такъ привѣтно
И гостя строгое развеселялъ чело.
Я помню также время то;
Когда бывало здѣсь пируемъ мы съ друзьями,
И каждый, взявъ тебя, предъ всѣми объяснялъ
Замысловатую рѣзьбу твою стихами,
И тутъ же, вмигъ тебя опорожнялъ.
Теперь я не займусь твоей рѣзьбою,
Другимъ передавать тебя не стану я.
Вотъ влага черная, составленная мною --
Ужь не сыскать другой хмѣльнѣй!
Тебя я наливаю ей,
И съ торжествующей душою
Я изъ тебя послѣдній тостъ мой пью,
И имъ привѣтствую всходящую зарю!
(Поднимаетъ бокалъ и намѣревается пить изъ него.)
ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.
Славное хвалимъ
Мы Воскресеніе,
Ада плѣненіе,
Міра спасеніе!
Хвалимъ и славимъ!
ФАУСТЪ.
Какая пѣснь мой поражаетъ слухъ,
Грудь чувствомъ сладостнымъ мнѣ наполняетъ
И съ силою необоримой, вдругъ
Отъ устъ моихъ бокалъ съ напиткомъ отклоняетъ?
Я слышу благовѣстъ! То наступаетъ часъ
Торжественнаго Воскресенья!
Тотъ хоръ -- то Ангеловъ небесный гласъ,
Въ ночь смерти и на мѣстѣ погребенья,
Провозвѣстившій всѣмъ спасенье!
ХОРЪ ЖЕНЪ.
Мы нардъ и ароматъ драгой
На Господа возлили;
Мы чистой пеленой
Святаго Мертвеца обвили;
Во гробѣ сложенъ здѣсь
Онъ вѣрныхъ насъ руками.
Мы видимъ, гробъ предъ нами;
Но гдѣ жь Христосъ?... Христосъ воскресъ, воскресъI
ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.
Христосъ воскресе!
Всѣ въ Немъ живущіе,
Всѣ крестъ несущіе,
Въ царство грядущее
Дверь вамъ отверзъ Онъ!
ФАУСТЪ.
О, звуки полные и сладости и силы!
Не мнѣ васъ слышать Я -- во прахѣ, грѣхъ одинъ!
Сердца бы кроткія достойнѣе васъ были.
Завѣтъ -- сынъ вѣры и любимый сынъ,
Во мнѣ же вѣры, по несчастью, мало;
И въ область ту, отколь впервые для земли
"Спасенье" слово прозвучало,
Я не дерзаю мыслей вознести;
Но этотъ голосъ благовѣстный
Знакомъ мнѣ съ самыхъ юныхъ лѣтъ,
И къ жизни вновь меня влечетъ.
Въ то время поцѣлуй любви небесной
Въ святынѣ празднества ко мнѣ слеталъ!
Съ какимъ тогда благоговѣньемъ
Я ранній благовѣстъ внималъ!
Молитва мнѣ была чистѣйшимъ наслажденьемъ;
Непостижимому для самого себя,
Но сладкому я чувству предавался:
Спѣшилъ въ поля, въ лѣса, въ долины я;
Горячими слезами заливался,
И слышалъ, что во мнѣ міръ новый создавался!
Великій праздникъ мнѣ всегда провозвѣщалъ,
Что и весны съ нимъ праздникъ наставалъ,
И рѣзвыхъ игръ и кроткихъ наслажденій.
Всесильна память тѣхъ мгновеній!
Небесной пѣсни звукъ съ восторгомъ слышу я:
Вновь льются слезы, вновь я твой, земля!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
ЧАСТЬ I. сцена "ТЕМНИЦА".
Стх. 16t.-- стх. 208.
СЦЕНА "ТЕМНИЦА".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
МАРГАРИТА.
Намъ бы ту гору скорѣй миновать:
Тамъ на горѣ той. на камнѣ сидитъ моя мать --
Всю меня дрожь принимаетъ --
Тамъ на горѣ той, на камнѣ сидитъ моя мать;
Сидитъ, головой все качаетъ.
Закрыты глаза и молчитъ, все молчитъ:
Здѣсь какъ заснула, такъ ужь и спитъ.
Для счастья нашего когда-то засыпала,
Но время счастья -- миновало!
ФАУСТЪ.
Напрасны всѣ мои мольбы и убѣжденья!
Но я рѣшусь на все для твоего спасенья:
Не слушаю тебя и уношу съ собой!
МАРГАРИТА.
Прочь, прочь!... Не потерплю обиды никакой!
На что такъ стиснулъ ты меня!....
Когда-то -- я была твоя!
ФАУСТЪ.
Душа моя! Взгляни, ужь день; ты погибаешь!
МАРГАРИТА.
Да, мой послѣдній день! Мнѣ надо подъ вѣнецъ!
А ты -- хоть что и знаешь
Про Гретхенъ -- ты молчи 1 Всему конецъ,
Конецъ печальный!
Гарланды нѣтъ вѣнчальной!
Но ты на пиръ ко мнѣ пожалуй --
Ты пиръ увидишь небывалый:
Гостей собралось тьма, но гости всѣ молчатъ;
Толпы колышатся, какъ волны;
И улицы и площадь полны:
А тутъ колокола гудятъ!
Но вотъ и руки мнѣ скрутили,
Ведутъ на смерть; ужь надо мной
Топоръ блеснулъ!.... Подъ сталью роковой,
Какъ я, всѣ голову склонили....
Все стихло! міръ безмолвствуетъ, какъ гробъ!
ФАУСТЪ.
Ахъ, лучше бы на свѣтъ мнѣ не родиться!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
(Показывается изъ за двери.)
Скорѣй! Пора наговориться!
Бѣда виситъ надъ головой,
А вы ведете толкъ пустой.
Еще лишь мигъ -- и нѣтъ спасенья!
Ужь кони не стоятъ;
Грызутъ поводья и дрожатъ --
Копытами рвутъ землю съ нетерпѣнья;
Смотрите, разсвѣло!
МАРГАРИТА.
Кто это изъ земли выходитъ, кто?
Ахъ!... онъ.... тотъ самый! Вышли вонъ:
Какъ смѣлъ прійти за мной -- сюда въ святыню онъ?
ФАУСТЪ.
Спасайся, умоляю.
МАРГАРИТА.
Судъ Божій! къ одному тебѣ я прибѣгаю.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Я брошу съ нею и тебя.
МАРГАРИТА.
Отецъ Благій! Спаси меня:
Сошли небесныя ты силы,
Чтобъ отъ враговъ и бѣдъ мнѣ тутъ защитой были.
О, Гейнрихъ! Какъ же страшенъ ты!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Погибла!
ГОЛОСЪ (въ высоты).
Спасена!
МЕФИСТОФЕЛЬ (къ Фаусту).
Но ты -- ты мой, иди!
(Изчезаетъ съ Фаустомъ.)
ГОЛОСЪ (изъ темницы).
Гейнрихъ! Гейнрихъ!
ЧАСТЬ I. СЦЕНА "КОМНАТА ГРЕТХЕНЪ."
ГРЕТХЕНЪ.
(Одна за самопрялкой.)
Ахъ, гдѣ мой покой?
Ахъ, что за тоска!
Пропалъ онъ, покой мой --
Пропалъ навсегда!
Гдѣ милаго нѣтъ --
Не милъ мнѣ и свѣтъ
И жизнь опостыла:
Не жизнь, а могила!
И что со мной сталось,
Что съ бѣднымъ умомъ?
Въ немъ сбилось, смѣша лосъ,
Пошло все вверхъ дномъ.
Ахъ, гдѣ мой покой?
Ахъ, что за тоска!
Пропалъ онъ, покой мой --
Пропалъ навсегда!
Въ окно ли гляжу я --
Его только жду;
Повсюду брожу я --
Его я ищу.
Какъ видъ благороденъ!
Какая улыбка!
Всесиленъ въ немъ пламень очей;
Чаруетъ волшебство рѣчей;
Онъ руку мнѣ жалъ!...
Ахъ, какъ же онъ страстно,
Ахъ, какъ же онъ сладко
Меня цаловалъ!
Гдѣ, гдѣ мой покой?
И что за тоска!
Пропалъ онъ, покой мой --
Пропалъ навсегда!
Когда-то мнѣ друга
Увидѣть придется?
Душа къ нему рвется!...
Ахъ!... крѣпко бы къ сердцу
Я друга прижала,
И все бъ цѣловала,
И такъ въ поцѣлуяхъ
И жизнь бы скончала!