«Фауст» Гёте (1 часть) в переводе Н. Грекова (1859)
Н. П. Греков (1810—1866) — поэт-переводчик, переводил с английского, французского, немецкого и испанского языков. Перевод Грекова содержал только первую часть трагедии и был, в отличие от предшествующих, почти свободен от цензурных искажений, но, с другой стороны, менее точен, потому что переводчик часто не переводил, а "вольно перелагал" подлинник. (См. рецензию М. Л. Михайлова)
(полный текст)
(фрагменты1)
3. КАБИНЕТЪ ФАУСТА.
Фаустъ, потомъ Мефистофель.
ФАУСТЪ
Кто тамъ стучится? кто?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Да я!
ФАУСТЪ.
Что за досада!
Войди!
МЕФИСТОФЕЛЬ (входя).
Три раза твой отвѣтъ мнѣ слышать надо.
ФАУСТЪ.
Войди, войди!
МЕФИСТОФЕЛЬ
Ну, вотъ-такъ удружилъ!
Поладимъ мы съ тобой. Чтобъ остудить твой пылъ
И разогнать туманъ мечтаній,
Къ тебѣ дворянчикомъ явиться вздумалъ я.
Смотри: въ пунцовомъ я кафтанѣ;
Онъ какъ въ огнѣ горитъ. отъ золота блестя,
Плащъ бархатный и сдѣланный отлично,
Обшитъ широкимъ галуномъ
И остальное всё, какъ видишь ты, прилично:
Поретъ съ перомъ и шпага подъ плащомъ.
Я и тебѣ принарядиться
Даю мой искренній совѣтъ,
Чтобы вступить развязнѣй въ свѣтъ
И свѣтской жизни научиться.
ФАУСТЪ.
Какое платье я ни вздумалъ бы надѣть,
Подъ нимъ тоскѣ моей съ страданьемъ не уняться:
Я слишкомъ старъ, чтобъ вздоромъ забавляться,
И слишкомъ молодъ, чтобъ желаній не имѣть.
Что можетъ дать мнѣ свѣтъ? какое утѣшенье?
Отвѣка въ нёмъ звучитъ печальная для насъ
Одна и та же пѣснь: лишенья и лишень
Вотъ что дерётъ намъ уши каждый часъ,
О чёмъ всю жизнь намъ до могилы,
Среди заботъ, досуговъ и трудовъ,
Однообразно и уныло
Напоминаетъ бой часовъ.
День наступающій я съ ужасомъ встрѣчаю
И слёзы лить готовъ ужь наперёдъ:
Ни одному желанію, я знаю,
Онъ исполненія съ собой не принесётъ.
Я знаю наперёдъ, что онъ, въ своёмъ теченьи
Иль неудачей, иль сомнѣньемъ
Готовъ и сладость мнѣ надежды отравить
И всѣ души моей высокія стремленья
Своею пустотой въ зародышѣ сгубить.
Когда жь настанетъ ночь и всё покроетъ тьмой
И тутъ, на ложѣ сна, средь мёртвой тишины
И тутъ напрасно я душой стремлюсь къ покою:
Меня томятъ мучительные сны.
И Богъ, всесильный Богъ, который обитаетъ
Въ моей груди и жизнію моей
И всѣми силами незримо управляетъ,
Который душу мнѣ въ стремленьяхъ возвышаетъ
Онъ не пошлётъ извнѣ отрады ей.
И вотъ, вотъ почему мнѣ жизнь ужь cтала въ тягость,
И я кляну её, и смерть была бы въ радость.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Ни для кого, однако, не была
Она здѣсь гостьею отрадной.
ФАУСТЪ.
Блаженъ, кому опа въ бою рукою хладной
Вѣнокъ лавровый принесла,
Кого, средь тишины и сладостнаго мира,
На ложѣ нѣги, послѣ пира,
Въ объятіяхъ любовницы нашла.
О! для чего, въ тотъ мигъ когда душа тонула
Въ восторгѣ созерцанья своего --
О, для чего она сномъ вѣчнымъ не уснула?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
А кто-то все-таки напитка одного
Въ ту ночь хлебнуть не смѣлъ.
ФАУСТЪ.
Въ твоёмъ, я вижу.
Шпіонство.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Да, кой-что я знаю, признаюся,
Хоть отъ всевѣдѣнья далёкъ.
ФАУСТЪ.
О, ежели въ тотъ мигъ знакомый звукъ отвлёкъ
Меня отъ гибели и, усыпивъ страданья
Мечтой о прежнихъ дняхъ душѣ моей блеснулъ
И эхомъ сладкаго для ней воспоминанья
Остатокъ дѣтскимъ чувствъ жестоко обманулъ.
За-то кляну я всё теперь, что увлекаетъ,
Что льститъ душѣ, манитъ её мечтой
И, ослѣпивъ её, томимую тоской,
Въ живомъ вертепѣ заключаетъ.
Но прежде я всего тебя кляну -- тебя,
Увѣренность въ высокомъ назначеньи,
Которой вѣчно въ ослѣпленьи
Нашъ умъ ласкаетъ самъ себя!
Кляну наружность я и блескъ ея ничтожный,
Всё затьмѣвающій -- и всё, что намъ даритъ
И сны отрадные, и въ грёзахъ насъ тревожно
И къ славѣ и къ безсмертію манитъ!
Кляну я всё, что мило въ обладаньи:
Ребёнка, женщину, нашъ плугъ, нашъ кровъ родной,
Кляну земныя всѣ стяжанья,
Когда лишь буйныя дѣянья
Они внушаютъ намъ, иль сладостный покой
На ложе мягкое шлютъ лѣности! Проклятье
Шлю и тебѣ, душистый гроздій сокъ,
И вамъ, горячія объятья,
Послѣдняя любви отрада и вѣнокъ!
Кляну надежды обольщенье,
Кляну судьбу и жизнь мою!
Тебя же, глупое терпѣнье,
Сто тысячъ разъ проклятью предаю!
ХОРЪ НЕВИДИМЫХЪ ДУХОВЪ.
Увы! увы!
Разрушилъ ты
Рукою мощной
Міръ красоты.
Онъ полубогомъ
Разбитъ весь въ прахъ,
И мы обломки
Несёмъ въ слезахъ
Изъ всѣхъ могучихъ
Земли сыновъ.
Другой здѣсь, лучшій,
Создай ты вновь!
Пускай вмѣстится
Въ твою онъ грудь
И снова жизни
Начни ты путь --
И обновлённой
Душѣ, въ привѣтъ,
Восторгъ и пѣсни
Польются вслѣдъ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Вѣдь эти крошки
Всѣ изъ моихъ --
Какъ умны! Слушай
Совѣты ихъ:
Изъ заточенья,
Гдѣ мысль и кровь
Въ оцѣпенѣньи,
На волю вновь,
На пиръ веселья
И новый трудъ
Въ міръ наслажденья
Они зовутъ.
Тоскою не шути, или она убьётъ,
Какъ коршунъ, жизнь въ изнывшей груди.
Какой бы вкругъ тебя ни находился сбродъ,
Всё человѣкомъ быть тебя научатъ люди.
Однако, не подумай ты, чтобъ я
Хотѣлъ съ толпой смѣшать тебя;
Хоть самъ я невеликій баринъ,
Но если жизнь ты хочешь разузнать,
Такъ отнесись ко мнѣ и будешь благодаренъ;
А я готовъ услугу оказать.
Пожалуй, хоть сейчасъ условимся съ тобою,
И буду я товарищемъ твоихъ;
А если угожу усердіемъ моимъ,
То навсегда твоимъ остануся слугою.
ФАУСТЪ.
А за услугу что наоборотъ?
МЕФИСТОФКЛЬ.
Э, полно: мы свести успѣемъ счотъ.
ФАУСТЪ.
Нѣтъ, нѣтъ, любезнѣйшій, ты не такого сорта:
Вѣдь ради-Бога ничего
Для ближняго не выпросишь у чорта.
Ты эгоистъ: я жду условья твоего.
Съ такимъ слугой въ дону опасно...
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Съ твоимъ желаніемъ согласно,
Я обязательство даю тебѣ служить,
Коль-хочешь, на посылкахъ быть
И дѣлать всё. Когда же "тамъ" сойдёмся,
То мы съ тобою разочтёмся.
ФАУСТЪ.
Объ этомъ "тамъ" забочусь мало я!
Разрушь ты этотъ міръ, создай на мѣстѣ этомъ
Другой -- мнѣ всё-равно: вся радость бытія
Мнѣ льётся изъ земли, и этимъ солнца свѣтомъ
Печальный путь мой озарёнъ.
Сомкни глаза мнѣ смерти сонъ --
Тогда мнѣ дѣла нѣтъ, что "тамъ" насъ ожидаетъ --
Любовь ли въ мірѣ томъ, иль ненависть пылаетъ,
И естьли въ нёмъ, какъ въ этомъ, верхъ и низъ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Такъ въ этомъ случаѣ во мнѣньяхъ мы сошлись.
Ну, заключимъ союзъ -- и ты увидишь вскорѣ,
Что цѣлое тебѣ я дамъ блаженства море,
Дамъ то, что никому не снилось и во снѣ.
ФАУСТЪ.
Что можешь дать ты, бѣдный дьяволъ, мнѣ?
Постигнуть ли тебѣ подобное творенье,
Думъ человѣческихъ высокое стремленье?
Есть пища у тебя, но ей не будешь сытъ.
Дашь золота? -- оно, какъ ртуть, изъ рукъ скользитъ,
Игра, съ которою нѣтъ выигрыша. Что же?
Ты приведёшь ко мнѣ красавицу на ложе,
Которая, прильнувъ къ устамъ моимъ,
Другому взглядами сулитъ любви награду.
Дашь славу мнѣ -- боговъ любимую отраду?
Но слава исчезаетъ, вѣдь, какъ дымъ.
Нѣтъ, дай мнѣ плодъ, который истлѣваетъ
На деревѣ, межь тѣмъ какъ съ каждымъ днёмъ
Всё дерово пышнѣе расцвѣтаетъ.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Такія рѣдкости мнѣ просто нипочёмъ!
Ихъ -- сколько хочешь -- дать могу я.
Всё дѣло, милый мой, пе въ тонъ:
Есть нечто лучшее, чѣмъ друга угощу я.
ФАУСТЪ.
Когда на ложѣ сна усталою душой
Хотя минуту я вкушу успокоенье,
Когда хоть разъ скажу: "доволенъ я собой",
И силой чаръ и обольщенья
Ты усыпишь меня средь нѣги упоенья --
Тогда пускай свершится жребій ной!
Согласенъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
По рукамъ!
ФАУСТЪ.
И если въ то мгновенье
Хоть разъ скажу я: "погоди,
Мигъ быстролётный наслажденья --
Ты сладокъ!" пусть въ моей груди
Тогда угаснетъ жизни сила
И смерти колоколъ уныло
Звукъ погребальный разольётъ!
Пускай сорвётся стрѣлка часовая
И, отъ услугъ тебя освобождая,
Послѣдній часъ мой здѣсь пробьётъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Смотри, обдумай наперёдъ:
Вѣдь всё припомню я!
ФАУСТЪ.
Имѣешь право.
Ужь всё обдумано давно.
Жизнь настоящая -- плохая мнѣ забава:
Вѣдь быть рабомъ и въ ней мнѣ суждено,
А чьимъ бы мнѣ ни быть -- не всё ль равно?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Такъ ныньче жь начинаю службу
За докторскимъ столомъ; а ты не откажи
Въ одномъ, любезнѣйшій, ужь сдѣлай же мнѣ въ дружбу --
На жизнь и смерть двѣ строчки напиши.
ФАУСТЪ.
Педантъ -- росписки ты желаешь?
Иль мужа честнаго ты въ мірѣ не встрѣчалъ?
Иль слову моему не довѣряешь,
Которымъ душу я сковалъ?
Когда стремится всё и всё дорогой склизкой
Идётъ между соблазновъ и страстей --
Что значитъ глупая росписка?
Нѣтъ, слово честное вѣрнѣй!
Хоть звукъ оно и кажется химерой,
Но съ дѣтства въ насъ заключена
Къ нему таинственная вѣра
И честная душа всегда ему вѣрна.
Блаженъ, кто слово сохраняетъ!
Онъ въ жертву всё готовъ ему отдать;
Но подпись, но пергаментъ и печать --
Всё это насъ, какъ призракъ, устрашаетъ:
Вся сила слова подъ перомъ
Въ одно мгновенье исчезаетъ.
Ну, дьяволъ, выбирай же чѣмъ писать: рѣзцомъ,
Кинжаломъ, грифелемъ, на мраморѣ, на стали
Иль на бумагѣ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Да нельзя ли
Безъ этихъ громкозвучныхъ словъ?
Къ-чему такія всё натяжки,
Когда тутъ надобенъ одинъ клочокъ бумажки
Да капля крови?
ФАУСТЪ.
Ну, коль хочешь, я готовъ,
И руку приложу къ нелѣпому условью.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Необъяснимое вѣдь слито что-то съ кровью.
ФАУСТЪ.
Тебя страшитъ, что я нарушу договоръ?
Повѣрь, въ чёмъ клятву далъ, къ тому ужь съ давнихъ-поръ
Съ несудержимой силой я стремился.
Я слишкомъ высоко когда-то заносился,
Былъ слишкомъ гордъ -- и потому
Принадлежу теперь къ разряду твоему.
Меня отвергнулъ Всемогущій;
Природѣ тайнъ своихъ мнѣ не открыть;
И прервалась мышленья нить,
И стало знанье мнѣ давно тоской гнетущей.
Теперь кипучихъ пылъ страстей
Пусть утолятъ плотскія наслажденья!
Пусть чары силою своей
Мнѣ приготовятъ чашу упоеній!
Веди меня въ шумящій вихрь суетъ,
Въ коловоротъ вседневныхъ приключеній.
И дай мнѣ всё, что жизнь даетъ и свѣтъ!
Пускай смѣняются обычной чередою
И для меня, какъ и для всѣхъ,
Страданья, радости, заботы съ ихъ тоскою,
И неудачи, и успѣхъ!
Лишь въ треволненіяхъ мужаемъ мы душою.
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Ни цѣль вамъ, ни границы не даны ---
И потому вы всё попробовать вольны,
Что вамъ придётся лишь по вкусу,
Смотри -- не праздновать лишь трусу!
ФАУСТЪ.
Пойми, что я ищу не радости одной!
Нѣтъ, жажду жизни я, хочу страстей угара,
Мукъ ревности, любви безумной жара;
Хочу упиться я слезами и тоской,
Чтобъ, исцѣлённая теперь отъ жажды знанья,
Была открыта грудь моя
Для каждой радости, для каждаго страданья;
Чтобъ всё, что послано на долю бытія,
Въ даръ человѣчеству, прочувствовать глубоко,
Постигнуть всё, что въ нёмъ прекрасно и высоко,
Всѣ наслажденія его, весь грузъ скорбей
Вмѣстить въ душѣ, носить въ груди моей
И, слившись духомъ съ нимъ и личностью моею,
Жить жизнію его и истребиться съ нею.
МЕФИСТОФИЛЬ.
Повѣрь тому, кто милліоны лѣтъ
Надъ этой пищею трудится,
Что разжевать её вамъ вовсе средства нѣтъ
И что ни въ чьёмъ она желудкѣ не сварится.
Все существуетъ лишь для Бога одного,
Одинъ Онъ окружонъ лучами
И свѣта, и величья своего;
Но ты -- другое дѣло съ вами:
Имъ созданы для мрака мы,
А вы -- для свѣта и для тьмы.
ФАУСТЪ.
Но я хочу.
МЕФИСТОФЕЛЬ
Да дай же объясниться!
Есть, видишь ля, одно тутъ сладить не легко:
Наукѣ нѣтъ конца -- всё надобно учиться,
А время жизни коротко.
Но помогу и здѣсь тебѣ совѣтомъ:
Войди въ сообщество съ какимъ-нибудь поэтомъ --
И пусть сей велій мужъ свой умъ понапряжётъ
И въ пылкій мозгъ твой соберётъ
Всѣ качества въ порывѣ вдохновенья:
Льва силу съединитъ съ оленьей быстротой,
Кровь итальянца жгучую съ терпѣньемъ
Народовъ сѣверныхъ, да тайною одной
Снабдитъ тебя, какъ пріобрѣсть умѣнье
Съ великодушіемъ коварство сочетать
И бурный пылъ страстей разсудкомъ охлаждать.
Увидя чудака такого,
Я микрокосмомъ бы назвалъ его.
ФАУСТЪ.
Что жь я,
Коль нѣтъ мнѣ средства никакого
Достигнуть до конца земного бытія,
Къ которому душа моя стремится?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Ни болѣе, ни менѣе, какъ ты.
Изволь въ парикъ огрожный нарядиться,
Иль на ходули взгромоздиться --
Всё будешь ты, чѣмъ есть: всё будешь -- ты.
ФАУСТЪ.
Напрасно васъ душа сбирала и хранила,
Сокровища познаній и ума!
Въ ней та же всё невѣдѣнія тьма,
И ни одна живительная сила
Не отзывается въ груди моей больной
И такъ же я далёкъ отъ истины святой!
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Достопочтеннѣйшій, ты смотришь очень-вѣрно
На всё, какъ смотрятъ всѣ; да вотъ что скверно,
Что жизнь-то улетаетъ съ каждымъ днёмъ
И ваши радости уноситъ:
Такъ пользуйся же ими ты съ ужомъ,
Пока ихъ время не подкоситъ.
Конечно, чортъ возьми, что руки здѣсь твои
И ноги съ головой останутся твоими;
Но развѣ наслажденья не мои,
Коль завладѣть умѣю ловко ими?
Когда бы жеребцовъ четвёрку я запрёгъ
И вскачь бы ихъ рука моя пустила,
Вѣдь словно бъ у меня шестнадцать было ногъ
И сила ихъ моей была бы силой.
Да, ноги ихъ -- моя: скачу -- и горя нѣтъ.
Но думы прочь теперь, и пустимся мы въ свѣтъ.
Повѣрь мнѣ: тотъ, кто размѣряетъ
Всю жизнь свою, сродни скотинѣ той,
Которую кружитъ на мѣстѣ лѣшій злой,
Межъ-тѣмъ какъ кормъ у ней подъ носомъ выростаетъ.
ФАУСТЪ.
Съ чего жь, однако, мы начнёмъ?
МЕФИСТОФЕЛЬ.
Вопервыхъ, мы съ тобой уйдёмъ
Изъ этихъ стѣнъ, гдѣ жизнь -- такая скука.
Ты школьниковъ отдай сосѣду своему:
Вѣдь это истинная мука
Учиться и учить, не зная самъ чему!
Такую выносить истому
Не всё ль равно, что молотить солому?
А то, чему бы нужно было ихъ учить,
Того ученикамъ тебѣ не объяснить.
6. КОМНАТА МАРГАРИТЫ.
МАРГАРИТА (одна за прялкою).
Улетѣлъ мой покой!
Сердцу тяжко въ груди:
Никогда мнѣ его,
Никогда не найдти!
Тамъ, гдѣ милаго нѣтъ,
Вѣетъ холодъ могилъ;
Тамъ всё пусто -- и свѣтъ
Безъ него мнѣ не милъ.
Голова у меня
Помѣшалась отъ думъ:
Отягчёнъ, омрачёнъ
Въ ней, бѣдняжка, мой умъ.
Улетѣлъ мой покой!
Сердцу тяжко въ груди:
Никогда мнѣ его,
Никогда не найдти.
Я въ окно ли гляжу,
Я изъ дома ли вонъ --
Всё его я слѣжу,
Всё мнѣ видится онъ!
Что за станъ! что за видъ!
А улыбка въ устахъ!
А огонь, что горитъ
Въ этихъ дивныхъ глазахъ!
Рѣчь живая течётъ
Что журчаніе струй.
Какъ онъ руку мнѣ жмётъ
И какой поцалуй!
Улетѣлъ мой покой!
Сердцу тяжко въ груди:
Никогда мнѣ его,
Никогда не найдти!
Такъ и рвётся къ нему
Грудь, тоскою кипя.
О, зачѣмъ же его
Удержать мнѣ нельзя,
И устами къ устамъ
Поцалуями льнуть,
И, цалуя его,
Сномъ могильнымъ заснуть.
- 1. По изд.: Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877