Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов — М.: Эксмо, 2015
Составление и предисловие М. Яснова.
Любовная лирика – это и духовное служение, и общая идея красоты и благородства, и путешествие в область сердечных переживаний, и самое главное – образ Прекрасной Дамы, мимо которого не прошел ни один поэт на протяжении всей истории человеческой цивилизации. Любовное чувство, перелитое в формы лирики, прежде всего классической, дано носителям французского языка и французской ментальности во всей полноте, яркости и разнообразии. Сборник, составленный известным поэтом и переводчиком Михаилом Ясновым, – лишь небольшая часть «биографии сердца» в том виде, как она запечатлена русскими переводчиками.
Комментарий к жизни и любви
Шарль Бодлер однажды заметил: «Поэзия, под страхом собственной смерти или умаления дара, не может смешиваться с наукой или моралью; ее предметом является не истина, а лишь она сама». Эта «самостийность» поэзии выражается и в том, что не существует другого искусства, которое говорило бы о любви так, как говорит она. И если выразить одной фразой суть того, что мы называем любовной лирикой, то в ней, в этой фразе, непременно окажутся рядом и духовное служение, и общая идея красоты и благородства, и путешествие в область сердечных переживаний, и самое главное – образ Прекрасной Дамы, мимо которого не прошел ни один поэт на протяжении всей истории человеческой цивилизации.
В этом смысле французской поэзии повезло как никакой другой – именно любовное чувство, перелитое в формы лирики, прежде всего классической, дано носителям французского языка и французской ментальности во всей полноте, яркости и разнообразии. Путь от чувства к стихам и от стихов к чувству породил безусловный феномен, который можно назвать комментарием к жизни и любви, и чем больше и глубже мы читаем французских поэтов, тем обширнее и подробнее становится этот комментарий. Наша книга – лишь небольшая часть «биографии сердца», в том ее виде, как она запечатлена русскими переводчиками, которые интерпретировали не только и не столько сам по себе язык поэзии, сколько язык любви, нередко дополняя и обогащая новыми оттенками канву оригинала.
Старая французская поэзия оперировала жесткими поэтическими формами: рондо и сонет, ода и баллада, эпиграмма и элегия – все эти виды стиха были тщательно разработаны, многократно и в мельчайших формальных подробностях воспроизведены авторами, старавшимися не только длинной чередой аллюзий и реминисценций связать между собой прошлое и настоящее, но и буквально из каждого стихотворения вылущить злободневный смысл. Большинство поэтических текстов тех эпох обращены к конкретным людям, друзьям и возлюбленным, знатным особам и покровителям, монархам и литературным противникам, – рядовым персонажам и героям событий, бывших тогда на слуху, вплоть до мельчайших бытовых эпизодов, канувших в вечность. Из этих мелочей создается реальная, не выветрившаяся и по сей день мозаика жизни, в которой, в частности, любовная поэзия занимает существенное, а иногда и первостепенное место.
Все это видно в строчках и строфах, создававшихся и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и позднее – в восемнадцатом столетии, подарившем нам незабвенные образцы «высокой» и «низкой» поэзии. Рядом с воспеванием «вдохновительниц», рядом с благородным служением идеалу (нередко – именно Идеалу, поскольку во многих стихах тех эпох образ Прекрасной Дамы лишен бытовых примет и индивидуальных черт), всегда присутствовала иная традиция, более конкретная и личностная, назовем ее «вийоновской», в которой оживала и широко распространялась низовая культура, бросавшая вызов общепринятым взглядам и нормам своего времени.
Следствием куртуазного культа Дамы – реального и литературного – стал пересмотр в обществе всего комплекса отношений между мужчиной и женщиной. В аристократических и зажиточных кругах становилось важным признание духовности в этих отношениях. Низовая культура, в которой всегда ярки эротические мотивы, по-своему отреагировала на куртуазную любовь, перенеся ее завоевания из области запретов и серьезного чувства в откровенный показ и насмешливое обыгрывание всего «заповедного». Место высокой и трепетной страсти занимал низкий адюльтер, но строился он по законам, уже отработанным куртуазной любовью; в отличие от высоких жанров литературы, героями которых становились представители высшей знати, дворянства и духовенства, герои низовой культуры – рядовые люди, а то и представители «дна»: нищие, воры, гулящие девицы.
Любовная лирика старого времени переполнена фривольными мотивами. Слово «фривольный» не должно настраивать на легкомысленный лад. За те века бытования французской поэзии, которые представлены в этой книге, многочисленные поэты отдали дань, если можно так сказать, «пограничной» традиции, в зоне действия которой располагаются не только любовные и эротические стихи, но и иронические, и сатирические, охватившие самые разные поэтические жанры от эпиграммы до стихотворной сказки. Это так называемая «легкая» поэзия, которая отнюдь не легка для перевода; наоборот – она предполагает виртуозное исполнительское мастерство, сохраняющее особенности оригинала.
Во Франции подобное мастерство, как правило, оттачивалось на идеологическом поле; не случайно, например, в семнадцатом веке, открывшем поэтическое барокко, любовная лирика и политика оказались нерасторжимо переплетены – настолько, что эта эпоха «любви и либертинажа» до сих пор находит самый живой отклик у всех, кто в нее погружается. Поэзия барокко с ее подспудным трагизмом, с ее эмблематикой, с ее стилистическими оксюморонами и повышенным интересом к собственно поэтической технике стала напрямую перекликаться с эсхатологическими настроениями читающей аудитории, ее пристрастиями и жаждой нового. Не тоталитарные устремления классицизма, не революционный пафос романтизма – а именно причудливое, тайное и не всегда добронравное бунтарство барокко оказалось в Новейшее время созвучно гуманитарным настроениям европейского общества, стоящего на пороге и социальных, и этических перемен.
А если заглянуть, скажем, в восемнадцатый век, то мы убедимся в том, что любовная лирика не просто описывает или выражает чувства, – прежде всего она изучает нравы. Этому посвящены сотни страниц позднейших исследований. По словам историка Мишеля Делона, тогда во Франции повсюду царила поэзия: «Она звучала на улицах и в салонах. Рифмовали всё – не только поздравления по случаю семейных праздников или общественных событий; рифмовали, чтобы придать ясность беседам на серьезные темы. Вольтер завоевал славу самого крупного поэта эпохи, и свои представления о жизни он излагал александрийским стихом… В ряду наслаждений того времени первое место было отдано любви, не столько в ее жизненных реалиях, сколько в представлениях о ней и людских прихотях».
Эпоха переполнена деталями, жестами, намеками, поступками, текстами, свидетельствовавшими о возрождении античной традиции и завоеваниях новой чувственности. «Античность, – замечает Делон, – это и культура, и ее видимость… Вежливость становится искусством изящно говорить непристойности, а поэзия подпадает под чары распутства, не используя при этом ни одного грязного словца». Известный филолог Ефим Эткинд, анализируя переводы Батюшкова из Парни, писал о том, что эротические элегии давали переводчику возможность выразить свое мироощущение и свой темперамент, поскольку, несмотря на фривольность сюжетов, в стихах Парни прежде всего были разработаны психологические характеристики и драматические конфликты. А на другом полюсе – столь завораживающие любовные послания Андре Шенье, который, по мнению Осипа Мандельштама, превратил элегию в светское любовное письмо, в котором свободно течет «живая разговорная речь романтически мыслящего и чувствующего человека».
Через «романтику» разума и сердца, которой была наполнена поэзия французского девятнадцатого века («Какой восхитительной эпохой был романтизм, когда такие поэты, как Гюго, Ламартин, Беранже, по-настоящему выражали в своих стихах чувства и душу нации!» – писал впоследствии «либертин» Аполлинер), мы довольно скоро приходим к другому поэтическому явлению, – к поэтике «проклятых» поэтов, и шире – ко всей атмосфере «конца века» и «прекрасной эпохи», к тому декадансу, что удивительным образом рифмуется и с сегодняшним нашим мироощущением, когда закат традиционной европейской культуры дает о себе знать с не меньшей трагической определенностью, чем столетие назад. И прежде всего – в любовной лирике.
Эта эпоха, прочно связанная с именами Верлена и Рембо, Малларме и Корбьера, Роллина и Лафорга, стала символом конца века, его сутью и выражением. С легкой руки Бодлера иронический сплин и меланхолическая самоиздевка превратились в литературную оппозицию той эпидемии скуки, которая поразила французское общество и породила непосредственное чувство разочарования и упадка. Любовные стихи становились скрупулезными исследователями сердечной смуты и хандры и, словно зеркала, множили фантазии и фантомы, доводя до трагедийных высот болезненные впечатления и раздумья.
Несколько позже академик А. Кони, человек зоркий и умный, отмечал в рецензии на книгу переводов И. Тхоржевского из новейшей французской поэзии: «Отличительной чертою произведений современных французских поэтов является печаль и притом по большей части личного характера. Французская душа, которая когда-то стремилась так много сделать для человечества вообще и веру в бессмертие личности восторженно заменила верой в торжество идей, как будто устала и изверилась в самой себе. Кругозор ее сузился, и, несмотря на громкие и красивые фразы о человечестве, вопросы личного счастья стали у французских поэтов на первом плане. В последней же области уже почти нет ни «музы, ласково поющей», ни «музы мести и печали», а лишь мелочный и эгоистический самоанализ».
В свое время эти слова звучали злободневно, Кони дважды с неодобрением подчеркивает слово «личный», – между тем после романтиков «личная» драма поэтов конца века стала подлинным поэтическим откровением, а «мелочный и эгоистический самоанализ» дал образцы блестящей лирики. Под воздействием Бодлера складывался определенный стиль «проклятых», где смешано высокое и низкое, поэтическая терминология, уличный жаргон и арго богемы, традиционность и формальные поиски, ведущие к свободному стиху. При этом весьма существенной оказалась романтическая традиция, но не та, которую позднее Аполлинер назовет «неким отзвуком декоративных красот романтизма», а скорее, по его же словам, та «пытливость», которая побуждает поэта «исследовать любую область, где можно найти для литературы материал, способствующий прославлению жизни, в каких бы формах она ни являлась».
В творчестве самого Аполлинера любовь драматична; это незаживающая рана, это «солнце с перерезанным горлом» – незабываемая метафора мощного лирического чувства. Любовь и смерть появляются почти всегда рука об руку. Здесь намечается та «область двусмысленности», которая так привлекает исследователей и комментаторов творчества Аполлинера и которая так пересекается с его биографией. Всю жизнь Аполлинер писал о своих несложившихся любовях; каждая новая была поводом помянуть прошлую, вновь напомнить об этом «аде» в душе, вырытом своими руками, о коренной, по его мнению, несхожести между мужчиной и женщиной, из которой проистекает все «злосчастие в любви», многократно испытанное самим поэтом.
Эту ноту подхватили многие лирики двадцатого столетия, и все-таки заповеди юношеской морали – смеяться, пить, петь и любить, – даже обогащенные трезвостью и мудростью возраста и опыта, остаются теми «словами-сигналами», по которым узнается и признается любовная лирика. «Я благодарен женщинам, потому что им обязана своим существованием моя поэзия!» – к этому восклицанию Беранже могли бы присоединиться все французские поэты.
Михаил Яснов
- Гийом де Машо (1300–1377)
- «Мне скорби в словах не излить!..»
- «Как розан, алая, белей лилеи…»
- «О дама, благославия твердыня…»
- «Будь прокляты пора, и день, и час…»
- «Я с дамами, с любовию прощаюсь…»
- «Душа моя, богиня, свет небесный…»
- «Лилея, роза, зелень, вёсны…»
- Карл Орлеанский (1394–1465)
- Песня VIII
- Песня X
- «Явился май – любовь не спит…»
- «Смотрите, лучше не смотрите…»
- «Я поцелуи не приму…»
- «На вашу красоту смотреть…»
- «Ваш рот речет: «Целуй меня!»…»
- «Ах, ужель не хотите…»
- «Передо мною вы в долгу…»
- Франсуа Вийон (1431—после 1463)
- Баллада о дамах былых времён
- Баллада-завет прекрасной оружейницы гулящим девкам
- Баллада подружке Вийона
- Баллада о парижанках
- Меллен де Сен-Желе (1487–1558)
- Ревность
- Деревенская песня
- Посылка из окна
- «Любовь и смерть, влюбленных двух…»
- «Я счастлив был по воле заблужденья…»
- Клеман Маро (1496–1544)
- Старик
- Анне
- О той, которая медлит
- Об Анне, бросившей в меня снегом
- Об отвергнутом поцелуе
- Об одном сновидении
- Песня («Та, что мукой меня извела…»)
- Песня («Не знаю, ненависть горька ли…»)
- О любви доброго старого времени
- Песня о мае и добродетели
- Луиза Лабе (1522–1566)
- «Живу и гибну: то горю в огне…»
- «Доколь, о невозвратном сожалея…»
- «Целуй меня! целуй еще и снова!..»
- «Пока в глазах есть слезы изливаться…»
- Жоашен дю Белле (1522–1560)
- «Мне ночь мала, и день чрезмерно длится…»
- К лютне
- Пьер де Ронсар (1524–1585)
- «Пойдем, возлюбленная, взглянем…»
- «Большое горе – не любить…»
- «Любя, кляну, дерзаю, но не смею…»
- «Когда одна, от шума в стороне…»
- «Когда ты, встав от сна богиней благосклонной…»
- Стансы
- «Когда прекрасные глаза твои в изгнанье…»
- «Любовь – волшебница. Я мог бы целый год…»
- Амуретта
- «Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!..»
- Этьен де ла Боэси (1530–1563)
- «Сегодня солнце вновь струило жгучий зной…»
- «Прости, Амур, – прости – к тебе моя мольба…»
- «Я преданность твою и верность сердца знаю…»
- Сонет («Я встретился с ее горящим чудно взором…»)
- Жан Антуан де Баиф (1532–1589)
- «Когда в давно минувшие века…»
- «О, сладкая, манящая картина!..»
- «Один, веля вещать отечественной сцене…»
- «В поцелуе ли вся замрешь ты…»
- «Киприды сладостной лампада золотая…»
- Розы
- Воклен де ла Френе (1536–1606)
- «О Галатея! (Благостью хариты…)»
- «Зимы морщинистой затеи…»
- «Когда уместнее любовная игра?..»
- Амадис Жамен (1540–1593)
- «Когда гляжу на эту чаровницу…»
- «Когда любовь – хранить в душе годами…»
- «Я словно Актеон – я жертва злой напасти…»
- Агриппа д’Обинье (1552–1630)
- Стансы («Твердите вы в негодованье…»)
- «Чей здравый смысл угас, – бежит любовных нег…»
- Теофиль де Вио (1590–1626)
- Ода («Мне злобный Гений угрожает…»)
- Стансы («Филлида, небеса опять взирают хмуро…»)
- Ода («Измена мне всего гнусней…»)
- Сонет («Ты будешь гордою от силы два-три лета…»)
- Сонет («Своей жестокостью меня вы поразили…»)
- Стансы («Люблю – и в этом честь моя…»)
- «Когда к рукам твоим прильну…»
- Сонет («Я вас поцеловал в неверном сновиденье…»)
- Венсан Вуатюр (1597–1648)
- «В одежде из цветов тут в заревую пору…»
- Рондо
- Сонет к Урании
- Пьер Корнель (1606–1684)
- Стансы к маркизе
- Мольер (1622–1673)
- Стансы («Мне хочется, чтоб, сон ваш прерывая…»)
- Антуанетта Дезульер (1638–1694)
- Мадригал («С пастушкою поспорил Альсидон…»)
- «Эрот, любезный всем, и всех вокруг палящий…»
- Вольтер (1694–1778)
- Стансы («Ты мне велишь пылать душою…»)
- Сновидение
- Фривольность
- «Вы» и «ты» Эпистола
- Шарль Колле (1709–1783)
- Маленькая упрямица
- Жан-Станислас де Буффлер (1738–1815)
- Письмо
- Никола Жильбер (1751–1780)
- Новый Эпикур
- Эварист Парни (1753–1814)
- Добрый совет
- К Морфею
- Платонизм
- «Она придет! к ее устам…»
- Элегия
- Записка
- Полог
- Сон
- Клятвы
- «Зачем, о липа, сохранила…»
- Назавтра
- Эклога
- Посылка
- Андре Шенье (1762–1794)
- Из любовных элегий
- Пьер Жан Беранже (1780–1857)
- Бабушка
- Весна и осень
- Тетка Грегуар
- Лучший жребий
- Вино и Лизетта
- Жаннетта
- Зима
- Поля
- Стрелок и поселянка
- Марго
- Марселина Деборд-Вальмор (1786–1859)
- Молнии
- Письмо женщины
- Первая любовь
- Идите с миром
- Вечерние колокола
- Моя комната
- Одинокое гнездо
- Паломничество
- Что ты сделал?
- Альфонс де Ламартин (1790–1869)
- Воспоминание
- Озеро
- Одиночество
- Виктор Гюго (1802–1885)
- «Когда все вишни мы доели…»
- Женщине
- «О, будь вы молоды, стары, бедны, богаты…»
- «Взгляни на эту ветвь: она суха, невзрачна…»
- «Чтоб я твою мечту наполнить мог собою…»
- «Мой стих вспорхнул бы над лугами…»
- Зиме конец
- «Вчера повеяло дыханьем свежим ночи…»
- Слова, сказанные в полумраке
- «Я шел по берегу и повстречался с нею…»
- Я завтра поутру…
- Жерар де Нерваль (1808–1855)
- Оставь меня!
- Сидализы
- В аллее Люксембургского сада
- Кузина
- Хор любви
- Готическая песня
- Время Ода
- Альфред де Мюссе (1810–1857)
- О, вспоминай!
- И вспоминай!
- Мадрид
- Цветку
- «Да, женщины, тут нет ошибки…»
- Госпоже де Менесье. Сонет
- Сонет
- Пепите
- Теофиль Готье (1811–1872)
- Алмаз сердца
- Локоны
- Rondalla[2]
- Последнее желание
- Свет беспощаден…
- Кармен
- Сокровенный музей
- Крест любви
- Шарль Леконт де Лиль (1818–1894)
- «О ты, которая на миг мне воротила…»
- «Над синим мраком ночи длинной…»
- Розы Испагани
- Шарль Бодлер (1821–1867)
- Идеал
- Живой факел
- Прекрасный корабль
- Осенний сонет
- Прекрасная ложь
- «В струении одежд мерцающих ее…»
- «Что скажешь ты, душа, одна в ночи безбрежной…»
- Фонтан
- Глаза Берты
- Что обещает ее лицо
- Чудовище, или Речь в поддержку одной подержанной нимфы
- Анри Мюрже (1822–1861)
- Стихи из повести «Сцены из жизни богемы»
- «В карманах ни гроша, а это значит…»
- «Когда моя душа успела изболеться…»
- «При виде ласточки родимой…»
- Арман Сюлли-Прюдом (1839–1907)
- Разбитая ваза
- Идеал
- «С подругой бледною разлуки…»
- «У звезд я спрашивал в ночи…»
- Посвящение
- Франсуа Коппе (1842–1908)
- Ритурнель
- Гороскоп
- Стефан Малларме (1842–1898)
- Томление духа
- «Луна печалилась. Томились серафимы…»
- «Отходит кружево опять…»
- Вздох
- «Когда зима во тьме идет сквозь лес забытый…»
- Шарль Кро (1842–1888)
- Смычок
- Рондо
- Завтра
- Вечер
- Жалоба
- Lento[3]
- Колыбельная
- Акварель
- Бунт
- Дон Жуан
- Поль Верлен (1844–1896)
- Никогда вовеки
- Обет
- Усталость
- Заветный сон
- Женщине
- На прогулке
- Простодушные
- Кифера
- В тиши
- «Все прелести и все извивы…»
- «Стремглав летит пейзаж в окне вагонном…»
- «Поднимайся, песня-птица…»
- «Почти боюсь, – так сплетена…»
- «Кончена стужа – зайчики света…»
- Green[5]
- Spleen[6]
- «Ты далеко не благонравна…»
- «Пусть я беднее, чем любой…»
- «Не надо ни добра, ни злости…»
- «Я не люблю тебя одетой…»
- Королевские вкусы
- Другая
- Тристан Корбьер (1845–1875)
- Вечная женственность
- Настоящая женщина
- Памяти Зюльмы, блудницы из предместья, и одного луидора
- Любовь и фортуна Odor della feminita[7]
- Приятельнице
- Морис Роллина (1846–1903)
- Продавщица раков
- Животное
- Жан Ришпен (1849–1926)
- Признание
- Старый романс
- Фиалки
- Жермен Нуво (1851–1920)
- Встреча
- Душа
- «Было глупое сердце закрытым сосудом…»
- Втридорога
- Артюр Рембо (1854–1891)
- Ощущение
- Офелия
- Первый вечер
- Ответ Нины
- Роман
- Искательницы вшей
- Жюль Лафорг (1860–1887)
- Жалоба при ветре, тоскующем в ночи
- Романс о провинциальной луне
- Жалоба органиста церкви Нотр-Дам де Нис
- Из «изречений Пьерро»
- «Я лишь гуляка под луной…»
- Влюбленные
- Апрельское бдение
- Анри де Ренье (1864–1936)
- Мудрость любви
- Пленница
- Прогулка
- Пожелание
- Оделетта («Если б я лучше знал мою любовь…»)
- Свидание
- Упрек
- Мадригал
- Строфы
- Песня
- Оделетта («Храню я зеркало, которое влюбленно…»)
- Оделетта («Назавтра – дождь осенний…»)
- Оделетта («Когда со мною роза эта…»)
- Гийом Аполлинер (1880–1918)
- Сбор цветов
- Звук рога
- Сила зеркала
- «Вы уезжаете – о чем тут говорить?..»
- Прощальные стихи
- Бессмертие
- Ад
- Мост Мирабо
- Найденная прядь
- Лазутчица
- «Опять зима опять печали…»
- «Тетрадь забытая давно…»