Алексис Пирон. Эпиграммы

По изд.: Французская классическая эпиграмма. Переводы Владимира Васильева — М.: Худ. лит. 1979

ЭПИТАФИЯ ЖАНУ-БАТИСТУ РУССО

Границу проведя печали и веселью,
Здесь Жан-Батист Руссо навеки опочил.
Париж ему был колыбелью,
Брабант ему могилой был.
Пройдя до дней своих скончанья
В два раза больший путь, чем надо, сей поэт
Достоин зависти был первых тридцать лет
И тридцать остальных достоин состраданья.

Враги Руссо хотели исказить мою мысль, относя ее непосредственно к произведениям этого знаменитого поэта, которого я расценивал, расцениваю и всегда буду расценивать в качестве величайшего лирического поэта, какие только появлялись после Пиндара. Тридцать остальных достоин состраданья — тридцать остальных лет горестей и изгнанья, которые поэт так незаслуженно переносил. Что касается тех произведений, которые он создал за тридцать лет скитаний, то его враги не производили, не производят и никогда не произведут на свет ничего подобного. (Примечание Пирона.)

НА ПЕРЕВОД БАКЮЛАРА Д'АРНО «ПЛАЧ ИЕРЕМИИ»

Вот отчего во дни былые
Стенал пророк Иеремия:
Предвидел он, что в черный год
Его Арно переведет.

* * *

Святой отец наш Блез
Опять в подвал полез —
Не из боязни грому,
А из приязни к рому.

* * *

Греша с ослицей, селянин Дамон
В сем деле был на людях уличен.
Он испросить прощение у бога
Послал соседа в город Авиньон.
Тот вскоре возвратился и с порога
Воскликнул: «Куманек мой, как я рад,
Что адом не грозит тебе ослица.
Твой грех всего за шесть дукатов снят.
А кабы дал я семь, то наш прелат
Позволил бы тебе на ней жениться».

В ГОД ОТПУЩЕНИЯ ГРЕХОВ

Дожить сей год святой навряд ли мне по силам:
Я с милой разлучен и примирен с Зоилом.
О Рим, низринь в тартарары
Свои поборы и дары!

ЭПИТАФИЯ САМОМУ СЕБЕ

Пирон почиет здесь. Он был такой тупица,
Что в Академию — и то не смог пробиться.

[НА ФРАНЦУЗСКУЮ АКАДЕМИЮ]

О ты, любовница ученой братьи всей,
Супруга сорока стареющих мужей,
Мать нескольких острот и повитуха слова!
Готовясь к торжествам, не ожидай, как встарь,
Ни прозы, ни стихов на свой пустой алтарь.
А эпитафия тебе, считай, готова.

[НА ПРИНЯТИЕ ГРЕССЕ ВО ФРАНЦУЗСКУЮ АКАДЕМИЮ]

У нас в счастливой Франции, шутя
Поэта плодовитого смиряют
Тем, что его, к Бессмертным сопричтя,
В сороковое кресло водворяют:
Там, погрузяся в беспробудный сон,
Ни строчки больше не напишет он.
Для вдохновенья это кресло — то же,
Что для любви супружеское ложе.

НА ПРИНЯТИЕ ЛА КОНДАМИНА ВО ФРАНЦУЗСКУЮ АКАДЕМИЮ

Итак, в число Бессмертных без докуки
Сегодня принят новый человек.
Он глух. Тем лучше для жреца науки.
Но он не нем. Тем хуже для коллег.

Эта эпиграмма является не чем иным, как лаконичным вариантом четверостишия самого Ла Кондамина, который распространил эту остроту накануне его принятия во Французскую Академию. Поразительная смелость претендента. (Примечание Пирона.)