Книга X

(Г-же де ла Саблиер)

Ириса! петь хвалу всегда желал я вам,
Но вы певцов отвергли фимиам;
На смертных остальных вы непохожи в этом,
Желающих всегда хвалений быть предметом;
Красавицам, монархам, божествам
Влечение подобное пристойно,
И осуждать его здесь было б недостойно.
Напиток сладостный, волшебный нектар тот,
Который издавна певцами прославляем,
Каким земных богов мы часто опьяняем
(Охотно от него сам Громовержец пьет),
Ириса, похвалой зовется тот напиток.
Вы предпочли ему приятный разговор,
Предметов для него всегда у вас избыток,
Вам даже изредка любезен милый вздор
(Хотя последнему никто бы не дал веры);
Но свет в сужденьях близорук.
По мненью моему, и шутки, и химеры,
В беседе кстати все - от вздора до наук,
Все быть должно предметом разговора.
Дары свои так рассыпает Флора,
Но всякому цветку - его черед:
Из каждого пчела извлечь сумеет мед.
Позвольте же коснуться мне вопросов
Той философии, которая слывет
У нас новейшею. Нам говорит философ,
Две Крысы, Яйцо и Лиса
Что духа нет, есть только плоть одна,
И каждое животное - машина,
В которой действует известная пружина,
В движение приведена.
Не таковы ль часы с заводом,
Идущие всегда одним и тем же ходом?
Откройте же ее, взгляните в глубину,
Пружину вы увидите одну,
Она ближайшую спешит привесть в движенье,
Пока не зазвонит известный механизм.
Таков, по мненью их, животных организм.
Машиной каждой впечатленье
Воспринимается, и так же в свой черед
Она толчок a?oaei передает.
Но как же делается это?
Здесь приведу я смысл ответа.
Согласно этому ученью, лишены
Животные сознания и воли:
В них радость и печаль, любовь и чувство боли
Необходимостью одною рождены.
Так что ж они?-Часы!.. А что же мы такое?
О, мы - совсем другое.
Различие Декарт нам поясняет сам,
Декарт, которому наверно был бы храм
Языческим воздвигнут веком;
Меж разумом и человеком
Он - нечто среднее. Так, получеловек
И полуустрица - иной слуга вовек.
Вот каковы Декарта рассужденья:
"Один я одарен способностью мышленья.
Что занимает мысль мою
Один я это сознаю".
Известно вам, что если б размышляли
Животные, они едва ли
Могли бы в том отдать себе отчет.
Декарт же далее идет
И утверждает он, что действия животных
Зависят от одних влияний безотчетных,
Что рассуждать они не могут никогда.
Мы с вами этому поверим без труда;
И тем не менее, когда, травимый псами,
Напуганный людскими голосами
И звуками рогов, предвестников побед,
Маститый зверь, достигший лет преклонных,
Олень старается напрасно спутать след,
От ярости лiaoоa, погоней распаленных,
Он уклоняется, оленя юных лет
Подставив им взамен. И как его уловки,
Которыми продлить свои он хочет дни,
Как хитрости его, его обходы ловки!
Достойны участи счастливейшей они
И славного вождя. Но гончих разъяренных
Добычей он становится в борьбе,
Иных трофеев не стяжав себе.
Когда птенцов своих, едва лишь оперенных
И не умеющих летать,
В опасности их куропатка-мать
Увидит вдруг, искусно притворяясь,
Что пулею в крыло поражена,
Охотника и пса старается она
Отвлечь к себе. Когда же тот, кидаясь,
Готовится схватить ее, легко
Она взлетает высоко,
Над их смущением как будто издеваясь.
Близ севера есть дальняя страна.
Как в первобытные глухие времена,
Там люди все живут в невежестве глубоком;
Зато животные сооружают там
Над быстрою рекою иль потоком
Сооружения, подобные мостам.
Искусно строятся животными плотины:
Настилка из досок, затем из твердой глины.
Под предводительством главнейших мастеров
Работает артель бобров.
Известная во время оно.
Что перед этою - республика Платона?
Лишь только настает холодная зима,
Бобрами строятся удобные дома,
И по мостам они свершают переходы,
Меж тем как дикари переплывают воды.
Что лишены животные ума,
Я верить не могу и я скажу вам больше:
Герой, пред кем дрожит турецкая земля,
Мне сообщил рассказ, король великий Польши,
А лжи не может быть в устах у короля.
Король рассказывал, что на его границе
Из рода в род ведут войну зверьки,
Которые зовутся байбаки;
Они сродни приходятся лисице.
И столь искусная война
Едва ли меж людьми бывала ведена:
Разведчики, летучие отряды,
Шпионы, вылазки, засады,
Все ухищренья, без числа,
Науки, Стиксом порожденной,
Которая героям жизнь дала.
Дабы почтить хвалою заслужённой
Их подвиги, пусть Ахерон
Нам возвратит великого Гомера;
Пусть также и Декарт нам будет возвращен.
По поводу столь дивного примера,
Хочу я знать: что возразил бы он?
Пусть говорят: животных организмы
Лишь сложные природы механизмы,
Телесной памятью одной одарены,
И побуждения другого им не надо
Для действий, вроде тех, что мной приведены.
Им служит память местом склада:
Ища предмет знакомый в нем,
Они идут знакомым им путем,
И повторяется все в том же направленьи
Такое ж самое явленье;
Но мысли в них руководящей нет.
Мы действуем не так. Инстинкт или предмет
Не служит точкой нам исходной,
Мы побуждаемы лишь волею свободной.
Начало высшее во мне заключено
И существо мое ему подчинено;
Начало это, будучи духовным,
Отделено от тела, и оно
Является у нас властителем верховным
Всех действий. Но какая связь
Незримая, меж них установясь,
Его соединяет с телом,
Кто властен разрешить в определеньи смелом?
Владеет хорошо орудием рука;
Но в свой черед кому была она послушной?
И чьим велением несутся облака
И движутся миры стезею их воздушной?
Небесный дух, быть может, их ведет.
Такой же дух и в нас живет,
Пружины тайные приводит он в движенье.
Пути невидимы, мы видим лишь явленье;
Возможно их постичь - на лоне Божества.
И если правду всю сказать нелицемерно,
То сам Декарт, учения глава,
Знал то же, что и мы. Одно я знаю верно:
Дух этот чужд разумнейшим зверям,
Лишь в человеке он себе возводит храм.
И все ж растения, хотя оно и дышит,
Неизмеримо выше зверь.
Что скажет тот, кто мой рассказ услышит,
Который здесь я приведу теперь?
Две Крысы, бедствуя, искали пропитанья.
Они нашли Яйцо, и радость велика
Была у них: не целого ж быка
Двум крысам надобно! Но против ожиданья
У них Лиса явилась на пути.
Как от нее Яйцо спасти?
В передних лапах унести
Его вдвоем? Насколько можно,
Катить или тащить до места осторожно?
Все это значило б на риск большой идти.
Необходимостью исхода
Был создан план такого рода:
Пока Лиса могла бы их настичь,
С добычею укрыться бы умели
Они в норе своей. И вот для этой цели
Одна из крыс легла навзничь
И лапами яичко обхватила,
Другая ж, несмотря на кой-какой толчок,
(По счастью, путь был недалек),
Домой за хвост подругу дотащила.
Ведь после этого - лишь только наобум
Возможно отрицать и у животных ум.
По мненью моему, рассудком звери эти
Одарены настолько же, как дети;
А дети мыслят все уже на утре дней.
И, в силу этой же причины,
Я нечто выше и сложней
Признал бы у зверей, чем тайные пружины.
Уму их далеко до разума людей,
Но в них материя, являясь утонченной,
Мне кажется из света извлеченной:
Она - живей и подвижней огня;
Огонь возник, от дерева рождаясь,
И в свой черед гореньем очищаясь,
Прообразом души он служит для меня.
Я дал бы всем животным несомненно
Способность чувствовать, судить несовершенно
(Никак не более), и умничать совсем
Я воспретил бы обезьянам всем.
Что до людей - все были б мною
Наделены они душой двойною:
И душу первую я дал бы мудрецам,
Животным, детям и глупцам,
Всем без различия живущим в этом мире;
Вторая - более возвышенно чиста,
С душою ангелов носилась бы в эфире:
Им родственной душа была бы та,
И на свое начало не взирая,
Бессмертие стяжала бы она.
Но дщерь Небес - душа вторая,
В года младенчества пуглива и нежна,
Мерцающим лучом была б во мраке этом,
И разум вспыхнул бы с годами ярким светом,
Пока бы наконец не удалось ему
Материи рассеять тьму,
Которая по век и с силой неизменной
Царила бы в другой душе, несовершенной.

О. Чюмина.

Это произведение Лафонтена все направлено против учения Декарта об автоматичности животных. Предполагали, что оно написано по просьбе г-жи де ла Саблиер. Но, страстный наблюдатель животных, баснописец не нуждался в просьбах, чтобы быть против этой односторонности картезианизма. Источник самого рассказа о двух крысах и яйце неизвестен. В середине стихотворенья Лафонтен говорит о польском короле Яне Собесском, победителе турок, которого он встречал в салоне г-жи де ла Саблиер, когда тот был в Париже.

190. Человек и Змея

(L'Homme et la Couleuvre)

Раз Человек Змею увидел.
"Ах, гадина!- сказал он. -Ну, постой!
Чтоб никого ты больше не обидел,
По чести я разделаюсь с тобой".
И после этих слов творенье злое
(Змея, не человек, хоть толкование иное
Легко возможно допустить),
Змея дала себя схватить;
В мешок положена, завязана потуже
И к казни злой присуждена к тому же.
За дело ли? - вопрос. Но, чтобы оправдаться,
Счел нужным Человек сказать такую речь:
"Не смея даже колебаться,
Я должен жизнь твою на пользу всем пресечь.
Ты - символ всех неблагодарных,
Всех подлых, злобных и коварных!
Умри ж!" -Змея ему в ответ:
"Когда бы люди осуждали
Неблагодарных, то едва ли
Из них самих увидел бы кто свет.
Во имя правды, пользы, чести,
Потехи ради иль из мести
Тобою я осуждена
На смерть-и умереть должна;
Но перед смертью откровенно
Скажу тебе: из века в век
Неблагодарным неизменно
Не змеи были - человек!"
Смутился Человек от этих резких слов
И отвечал Змее: "Хоть речь твоя лукава
И хоть казнить тебя принадлежит мне право,
Но доказать тебе готов
Я ложь твою. Пусть нас другой рассудит:
Как скажет, так оно и будет!"
Корова тут случилась на пути;
Зовет ее он подойти,
И весь свой разговор от слова и до слова
Передает. - Не стоило и звать меня
Для этих пустяков! - ответила Корова.
- Скрывать тут нечего: вполне права Змея.
Я, например? Из года в год подряд
Семью хозяина питала.
Сыр, масло, молоко, своих телят,
Все ей одной я отдавала;
Поправила здоровье самому,
Когда он ослабел с годами;
Он набивал свою суму
Моими только лишь трудами.
Но вот пришли преклонные года,
Я жизни и сама не рада;
Взгляни, загнал меня куда
Хозяин. Вот его награда!..
Травы нет и следа; чтоб не могла гулять,
Меня решил он привязать.
Понятно, будь моим хозяином Змея,
Не знала б в старости такой обиды я.
Прощайте! я свое вам высказала мненье.
Смутился Человек и говорит 3мее:
"Корова не в своем уме.
Вот Бык нам разрешит сомненье!"
- Пусть Бык! - Змея в ответ, и позвали Быка.
Бык подошел; склонив рога,
Суть дела выслушал и медленно ответил:
-Неблагодарностью давно себя отметил
Род человеческий. Нам послано в удел
Свой век влачить в труде, заботе;
С утра и до ночи в работе,
Не знаем часа мы без дел.
И что ж? в награду нам всегда одни удары!
Когда же делались мы стары,
Чтоб умолить своих богов,
Нас резали без дальних слов!
Так Бык сказал. И, негодуя,
В досаде Человек вскричал:
"Пусть замолчит тупой нахал,
Его судьею не беру я!
Пусть Дерево рассудит нас".
Змея сказала: "В добрый час!"
Но Дерево, что сказано уж было,
Лишь только снова подтвердило.
- Я,-молвило оно,-от солнечных лучей,
От ветра и дождя убежищем служило;
Все любовалися красой моих ветвей,
И круглый год я пользу приносило;
Весною я - украшено цветами,
А осенью - отягчено плодами;
Я летом тень даю, зимой бы согревало;
Когда б без топора меня лишь подрезать,
Я б вновь на пользу вырастало.
Но грубый Человек не хочет рассуждать:
За наши все благодеянья
Он рубит нас без состраданья!
Тут Человек, озлобленный без меры
Глубокой правдой резких слов,
Воскликнул: "Все они глупцы и лицемеры!
Я слишком добр, что слушал болтунов!"
И тотчас же мешком о стену так хватил,
Что голову Змее разбил.
Так все вельможи поступают:
Им правда колет глаз. Они воображают,
Что все: и небо, и земля,
И люди созданы для них и короля.
И если кто заметит им не так,
Тот негодяй или дурак.
Согласен я. Но как же поступать?
Коль говорить у вас желанье,
То надо говорить на расстояньи,
А еще лучше - помолчать.

А. Зарин.

Заимствована у Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140).

191. Черепаха и две Утки

(La Tortue et les deux Canards)

Жила-была на свете Черепаха.
Взгрустнулось ей в норе, и вот она без страха
Решилась бросить дом, на Божий мир взглянуть...
Всегда милей - чужие страны;
Все колченогие сильней стремятся в путь.
Свои мечтания и планы
Она поведала двум Уткам. Те не прочь
Ей в путешествии помочь:
"Сударыня! пред вами - путь широкий.
По воздуху мы вас доставим в край далекий,
В Америку свacai - не надо и карет!
Увидите вы новый свет,
Республику, народ; полезно просвещенье,
Полезно чуждый быт и нравы изучать.
Так сделал и Улисс..." Некстати, без сомненья,
Улисса было приплетать,
Но дело слажено. Пошли приготовленья;
Чтоб странницу нести по воздуху с собой,
Тростинку Утки в рот вложили ей: "Сожмите
Зубами и в пути не выпускать, смотрите!"
И, преподав урок такой,
Тут Утки с двух сторон за трость и поднялися,
И Черепаха понеслась.
Повсюду крики раздалися:
Откуда у нее такая прыть взялась?
Совсем как птица,
Несется в обществе таком
И со своим еще домком!
- Ну и диковинка! - кричали вna кругом.
Смотрите-ка, царица
Всех черепах
Несется в облаках!..
Черепаха и две Утки
-А что ж? конечно, я царица, и нимало
Смешного в этом нет...
Ах, лучше свой полет
Она бы молча продолжала!
Раскрыла рот
И выпустила трость; и грохнулася тяжко,
И пала мертвою к ногам толпы бедняжка.
Надменность чванная была всему виной.
Тщеславье глупое с надутой болтовней
И любопытство, всем известно,
Сроднились тесно,
Как дети матери одной.

П. Порфиров.

Из Бидпая и Локмана (см предыд. примеч.).

192. Рыбы и Баклан

(Les Poissons et le Cormoran)

Во всех окрестностях озера и пруды,
Ручьи и реки - все платили
Баклану подати; как будто за труды,
Ему все дань охотно приносили.
Он голода не знал. В обилии всегда
Был стол его снабжен без горя и труда.
Но годы шли, и вот с летами,
Стол становился плох и скуден временами:
Ведь каждый для себя сам пищу добывал,
А наш Баклан с годами стал
И слеп, и слаб; без невода и снасти,
Не видя ничего, не в силах был ловить
Он рыбу быструю, и при такой напасти
Почасту не имел чем голод утолить.
Что ж делает Баклан? Нужда всему научит!
Увидел рака он на берегу пруда,
И говорит ему: "Беда!
Хозяин лёсы сучит.
На днях сюда придет и будет Рыб ловить.
Иди скорей сказать беспечному народу,
Что гибель им грозит!" Рак тотчас прыгнул
в воду
И поспешил беду оповестить.
Поднялся шум и гам. Все Рыбы всполошились,
Собрались на совет, шумели, суетились;
И тотчас несколько, ei?i?u? старей,
К Баклану поплыли за справкою скорей.
- Вельможный господин! откуда эти вести?
И верны ли они? что делать надо нам,
Чтоб от беды спастись?
-Все дело в месте.
Переменить его!- ответил им Баклан.
- Как сделать это нам?
-О том не хлопочите!
Я всех вас уберу в убежище свое;
Там будет вам привольное житье,
Лишь только захотите!
Один лишь Бог да я про этот знаем пруд:
Туда дорогу не найдут
Ни зверь, ни человек. Во всей вселенной
Нет более сокрытого жилья!
И вас туда перетаскаю я,
Чтоб всех спасти от смерти верной.
Ему поверили. И Рыб всех до одной
Баклан перетаскал в прудок, ему известный,
Под одинокою пустынною скалой,
Прозрачный, мелкий, узкий, тесный.
Оттуда каждый день на ужин и обед
Он без труда вытаскивал любую.
И поняли они, что доверять не след
Тому, кому для жизни нужно жизнь другую.
Для них, положим, все равно,
Различья не было: что человек, что птица
Их будут есть. Не все ль одно?
Конец один, хотя различны лица.
Днем раньше, позже - все равно
Всем умереть им суждено.

А. Зарин.

Из Бидпая и Локмана (см. примеч. к б. 190).

193. Зарытое богатство

(L'Enfouisseur et son Compere)

Какой-то Скряга
Так много накопил червонцев золотых,
Что просто и не знал, куда бы спрятать их
Такой бедняга!
Да, алчность, глупости подруга и сестра,
Поставила в тупик Скупого
При выборе местечка для добра,
Для клада золотого!
Укромный уголок был надобен ему
Вот почему:
"Ведь груда золота все станет уменьшаться,
Коль дома мне держать его!
И сам я буду, может статься,
Сам расхитителем богатства моего..."
- Как расхитителем? Да разве наслаждаться
Своим добром - обкрадывать себя?
Нет, милый мой, мне просто жаль тебя!
Оставь смешное заблужденье:
Богатство хорошо тогда лишь, без сомненья,
Когда мы пользоваться сами им вольны.
Без этого оно - лишь зло. Что за отрада
Таить его всю жизнь до грозной седины,
Когда уж нам его не надо?
Тяжелый труд приобретать,
Забота охранять
Все это у богатств и ценность оoieiaao.
Но если вечный гнет
Мучительных забот,
Как охранить добро, тебя подчас смущает,
Людей надежных все ж отыщешь как-никак.
Но землю мой богач всем им предпочитает,
? i?i?e? Кума он, чудак,
Помочь зарыть добро. И Кум помог немало.
Спустя немного дней,
Приходит вновь богач, разрыл он яму, - в ней
Червонцев нет, как не бывало.
Тут в голове мелькнул вопрос:
"Кто это? кто? Да Кум унес".
Он к Куму. Держит речь такую:
- Ну, куманек,
Готовься, выбери денек:
Деньжонок набралось, так я их упакую
Туда же, в сундучок.
Поговорил - ушел. А Кум скорее к яме
Бежит с деньгами,
На место прежнее червонцы он кладет,
В надежде, что потом он сразу все возьмет.
Зарыл - ушел. Но тут слукавил
Мой Скопидом:
Червонцы он достал и у себя оставил,
Разумно пользуясь потом
Своим добром.
А вор мой ямою пустою
Так поражен был вдруг, как будто грянул
гром.
И хитреца легко перехитрить порою.

П. Порфиров.

Заимствована из сборника Абстемия (прим. к б 24). На русском языке то же содержание в "сказке" Измайлова: "Кащей и его Сосед".

194. Волк и Пастухи

(Le Loup et les Bergers)

Однажды некий Волк, настроен человечно
(Найдутся ль где-нибудь подобные ему?),
Решил, что поступал доселе бессердечно,
Хотя и был, конечно,
Необходимостью лишь вынужден к тому.
Он молвил так: "Полны ко мне враждою,
И кто же? Все! Волк - это общий враг!
Все, от крестьян до ловчих и собак,
Травить его сбираются ордою.
Их воплями Юпитер оглушен
Среди высот небесных.
И смертный приговор волкам произнесен
Во всей Британии; среди мелкопоместных
Дворянчиков ее нет никого,
Кто б наши головы не оценил публично;
Ребенка нет ни одного,
Которому бы пугалом обычно
Волк не служил. И все из-за чего?
Какой-нибудь осел паршивый,
Барана труп иль пес сварливый
Мне попадались. Если так,
Готов я пренебречь добычею живою,
Питаться лишь одной травою,
Жить впроголодь и натощак,
Подохнуть с голоду. Не столь судьба такая
Ужасна мне, как ненависть людская".
Тут за трапезой их он видит Пастухов,
Себе на вертеле поджаривших барашка.
"Как?- молвил он. - Себя винил я тяжко;
Отречься я хотел от всех былых грехов!
Но если так хозяйничают в стаде
Те пастухи, кому поручено оно,
Я, волком будучи, чего же стал бы ради
Стеснять себя? Поистине смешно!
Без вертела управлюсь превосходно
Не только я с ягненком-сосуном,
Но вслед за ним поочередно
И с маткою, его питавшей молоком,
И с тем, кто был виновником зачатья!"
И Волк был прав. Меж тем как без изъятья
Мы обрекаем всех животных на убой,
Добычей лакомясь любой
На пищу золотого века
Волк обречен по воле человека.
Пусть не даны ему ни вертел, ни плита
За что же от него мы требуем поста?
О Пастухи, я с вами не лукавлю,
Одно в вину я Волку ставлю:
То, что бывает он подчас
Слабее нас.

О. Чюмина.

Из басен Филибера Эжмона (прим. к б, 76). Известно, что в середине Х в. король английский Эдуард делал ежегодно большие охоты на волков и установил ежегодный налог на владельцев земель в триста голов волков; этими мерами волки были окончательно истреблены в Англии. В басне Крылова "Волк и пастухи" тот же сюжет, но переданный иначе, коротко и отдаленно.

195. Паук и Ласточка

(L'Araignee et l'Hirondelle)

"Юпитер, бог богов! чья голова родить
Секретным способом Минерву ухитрилась,
Которая ко мне безжалостной явилась,
О, выслушай меня, решаюсь я просить!
Бесчестно Ласточка еды меня лишает:
Мелькая в воздухе, она всех мух съедает
У самых у моих дверей.
Мне в сети мухи не попало;
Проклятая, их всех она пожрала,
Хоть не раскидывай сетей!"
С такою жалобой к Юпитеру взывал
Бедняк-паук, обойщик бывший,
А после ткач, вообразивший,
Что насекомых всех бог для него создал.
А Ласточка, порхая здесь и там,
Не обращала даже и вниманья
На Паука, и пропитанья
Себе искала и птенцам.
Обжоры малые, с раскрытым ртом всегда,
Пищали жалобно, чуть мать летит к жилищу;
Хватали с жадностью у ней из клюва пищу.
Ремесленник Паук, имевший для труда
Лишь ноги с головой, терпел одно лишь горе,
И был наказан вскоре:
Летая, Ласточка хвостом оборвала
Всю паутину; с ней и Паука смела.
Юпитер два стола накрыл, и заседают
За первым все, кто ловок, силен, смел;
Второй же-мелюзге в удел:
За ним объедки первых доедают.

А. Зарин.

Из сборника Абстемия (прим. к б. 24).
Паук и Ласточка

196. Куропатка и Петухи

(La Pedrix et les Coqs)

На птичий двор, где было много Петухов,
Завзятых драчунов,
Кормиться Куропаточка попала.
Она не очень унывала
И вот как рассуждала:
"Ведь Петухи - превлюбчивый народ,
Так дамский пол мой будет мне защитой;
И буду я себе у наших у ворот
Погуливать, окружена любезных свитой,
Тем больше, что средь них ведь гостья я".
Меж тем из Петухов ей вышли не друзья:
У корма часто клюв свой в ход они пускали
И гостью крепко обижали.
Кручине Курочка отдалась... но потом,
Раскинувши умом,
И видя,
Как злобно Петухи дерутся меж собой,
Ее обидя,
С своею примирилася судьбой.
"Что ж,-думала она,-коль таковы их нравы!
И кто жалеет их, а не винит, - те правы.
Не одинаковых нас создал всех Зевес,
И, попущением Небес,
Не все добры меж Петухами,
Как и меж нами.
Завись то от меня, не мудрено,
Я предпочла бы общество иное;
Но так уж, видно, роком суждено
Мне это, а не что другое.
Злой человек
В силок меня поймал, подрезал крылья,
И сделал для меня на весь мой век
Напрасными к свободе всякие усилья.
Куропатка и Петухи
Не Петухи, значит, а он, хозяин мой,
Вот сделал кто мне жизнь жестокою тюрьмой..."

Арс. Введенский.

Заимствована из басен Эзопа.

197. Собака с обрезанными ушами

(Le Chien a qui on a coupe les oreilles)

Чем провинился я, чтобы так злобно
Меня хозяин мучил? чем я стал?
На двор таким и выйти неудобно...
О, царь или тиран! Что ты бы сам сказал,
Когда б тебя так обкарнали!"
Так выл Полкан, дог молодой.
А люди у него под этот громкий вой
Спокойно уши обрезали.
Полкан уверен был, что потерял
Он много; но с годами увидал,
Что в выигрыше он: любил он драться
С собратьями; ему в недобрый час
Домой пришлось бы возвращаться
С ушами рваными не раз:
Известно, что во время драки
Страдают уши у собаки.
Чем меньше мест для нападенья,
Тем лучше. Если лишь одно
Такое есть, для охраненья
Его закрыть немудрено.
Собака с обрезанными ушами
Пример: Полкан ушей лишился,
А горло у него всегда мог защитить
Ошейник. Волк бы затруднился
За что Полкана ухватить!

А. Зарин.

Сюжет принадлежит, вероятно, самому Лафонтену.

198. Пастух и Король

(Le Berger et le Roi)

Два демона владеют по желанью
Всей жизнью нашею, подвергнув ум изгнанью,
И смертных слабые сердца
Им жертвы приносить готовы без конца.
Один - Любви названье носит в мире,
И Честолюбия - второй.
Последнего владенья шире:
В них и Любовь заключена порой.
Примеры я найду, но вам моею басней
Поведать я хочу о времени былом,
Которое дней нынешних прекрасней,
Когда Пастух простой был призван Королем
И при дворе нашел он дружеский прием.
Король тот видел, как на воле
Стада паслись, покрывшие все поле
И, пастыря заботами, доход
Дававшие изрядный каждый год.
Король умел ценить разумные старанья,
И молвил он: "Ты пастырем людей
Достоин быть, тебе дарую званье
Верховного судьи в стране моей".
Вот наш Пастух вооружен весами.
Хотя в былом он целыми часами
Видал одних собак своих, овец,
Отшельника и волка, наконец,
Но обладая смыслом здравым
(А это главное), бывал в сужденьях правым.
Отшельник навестил приятеля. - Сосед!
Не сон ли это все? Не бред?
Воскликнул он. - Ты нынче возвеличен.
Но к милости монаршей непривычен,
Поверь моим словам: вверяться ей нельзя,
Она ласкает нас, опалою грозя.
А худшее есть то, что платимся жестоко
Мы за ошибки те всегда, по воле Рока.
Я говорю как друг. Ты незнаком
С приманкою, которою влеком;
Всего страшись!
Был смех ему ответом.
Отшельник продолжал: -Становишься глупцом
Ты при дворе, я убеждаюсь в этом;
Сдается мне, что с тем я говорю слепцом,
Который некогда, бич потеряв в дороге,
Нашел взамен его замерзшую змею
И в руку взял ее свою,
Благодаря судьбу. "Что держишь ты, о, боги!
Ему прохожий крикнул тут.
-Скорее брось Змею!" -Змея? Да это кнут!
-Я говорю: Змея! Из-за чего же глотку
Я стал бы надрывать? Ужель свою находку
Ты хочешь сохранять? -А что ж? Мой старый бич
Я новым заменю. Ты завистью терзаем.
Прохожим был слепец напрасно убеждаем,
Тот ничего не мог достичь,
И в руку был Змеей упрямец наш ужален.
Но твой удел - он более печален.
"Что худшее, чем смерть, могло б меня постичь?
И отвечал пророк: - А горечь отвращенья?
И он был прав. Клеветники
Усердно при дворе точили языки
И Королю внушить сумели подозренья
Насчет достоинства и честности судьи.
Явили жалобы свои
Все те, кого он осудил когда-то:
"На наши денежки судья разбогател;
Возведена им пышная палата!"
Сокровища его увидеть захотел
И сам Король. К большому изумленью,
Взамен богатств - любовь к уединенью
Он встретил там и склонность к простоте.
Но люди на своей стояли клевете:
"Его сокровища - в каменьях драгоценных;
Он за семью замками их хранит,
И ими весь сундук набит".
Король, в присутствии советников надменных,
Велел открыть сундук. Заношена, плоха,
Лежала там одежда пастуха,
От шляпы с посохом и сумкой до свирели,
Заветной, кажется. Смущенно все глядели,
Но молвил он: - Счастливых дней залог!
Ни зависти, ни лжи ты возбуждать не мог.
И вот тебя я надеваю снова,
Я ухожу навеки из палат;
Тот сон рассеялся, каким я был объят.
О, государь, прости мне это слово!
В час возвышения я знал паденья час
И моего могущества границу,
Но я доволен был: и у кого ж из нас
Нет честолюбия, хотя бы на крупицу?

О. Чюмина.

Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140).

199. Рыбы и Пастух с Флейтой

(Les Poissons et le Berger qui joue de la flute)

Пастух Терсис, который для Анеты
Лишь для одной пел слаще соловья,
Однажды пел свои сонеты
На берегу прозрачного ручья,
Текущего в лугах. Анета рядом с ним
Сидела с удочкой. Но Рыба не клевала,
Анета время лишь теряла.
Тогда пастух, что пением своим
Богов бессмертных мог увлечь,
Задумал песней Рыб привлечь.
"Оставьте,-он запел,-красавицу Наяду
В ее глубоком гроте, и скорей
Спешите все сюда, чтоб увидать отраду
Моих очей:
Она прелестнее Наяды в сотни раз.
Не бойтесь к ней попасться в сети,
Она опасна лишь для нас,
Но кротче нет ее на свете!
Она вас нежно холить будет
В садке с кристальною водой,
Вас приласкает, приголубит...
А если жребий роковой
И выпадет кому - в том лишь одна отрада:
Смерть от ее руки-счастливому награда!.."
Он пел, но так же был спокоен, тих ручей:
На Рыб не действовало пенье.
Напрасно изощрял Терсис свое уменье
И пел, как на заре влюбленный соловей.
Тогда он невод взял, им Рыб переловил,
И всех к ногам пастушки положил.
О вы, пасущие людей, а не овец,
Властители! коль вы толпой владеть хотите,
Не пышным красноречием берите:
Словами громкими вам не привлечь сердец.
Воспользуйтесь своими неводами:
Могуществом и грозными правами.

А. Зарин.

Заимствована у Эзопа и Автония (прим. к б. 137).

200. Два Попугая и Король с Сыном.

(Les deux Perroquets, le Roi et son Fils)

Два Попугая, сын с отцом,
От Короля обед свой получали;
Два полубога, сын с отцом,
Любили их и баловали.
Их возрасты скрепляли дружбу их:
Отец дружил с отцом, и дети дружно жили;
Они все время вместе проводили
От первых дней своих.
Для Попугая дружба эта честь была:
Ведь друг был Принц, сын короля!
Король же этот птиц любил,
И ими двор наполнен был.
У принца, средь его друзей,
Всегда влюбленный и кичливый,
Задира, вздорный и драчливый,
Жил воробей,
Любимец Принца он, соперник попугая.
Однажды, на дворе играя,
Они поссорились; потом,
Поссорившись, вступили в драку,
Два Попугая и Король с Сыном
И попугай избил так забияку,
Что полумертвый тот с поломанным крылом
Упал на землю, как мертвец.
Все думали, пришел ему конец.
Принц, вне себя от огорченья,
Взять Попугая приказал
И умертвить без замедленья.
Отец его о том узнал,
Летит, кричит, - но вопли все напрасны:
Сын обращен уж в труп безгласный.
Тут в ярости, без слов, напал
Разгневанный отец на Принца и в отмщенье
Ему глаза он проклевал
И тотчас улетел искать себе спасенья
На ель высокую. Среди ее ветвей
Тут, словно у богов, в спокойном сидя месте
И не бояся более людей,
Он наслаждался думами о мести.
Король спешит к нему и, чтоб его привлечь,
Заводит с ним такую речь:
-Друг, возвратись ко мне! не лей напрасно слез,
Не бойся мести и угроз,
Оставим это все. Я признаюся смело,
Хотя печаль моя безмерно велика,
Что сын наказан мой за дело,
И в том видна Судьбы рука!
Судьба виновница! Издавна начертала
Она нам жребий: из наших сыновей
Погибнуть одному от смерти жала,
Другому потерять красу своих очей.
Так решено Судьбой! Утешимся же оба;
Вернись ко мне и будь мне друг до гроба!.."
- О господин Король! безумцем бы я был,
Когда поверил бы, что после оскорбленья,
Ты про обиду позабыл
И не пылаешь жаждой мщенья.
Речами льстивыми меня не обольщай,
Я не вернусь к тебе! - ответил Попугай.
Пускай Судьба на самом деле
Всем управляет; для меня
Назначено Судьбой жить на вершине ели
Иль в глубине лесов. Окончу я
Тут дни свои. Не нужны мне чертоги.
Я знаю: месть - услада королей.
Живете вы, как на Олимпе боги!
Про месть ты говоришь, что позабыл о ней.
Я верю этому, но все же, без сомненья,
Держаться от тебя мне лучше в отдаленьи.
О господин Король! иди! Напрасен труд,
Не говори о возвращеньи!
Поверь, лекарством лучшим тут
Разлука служит и забвенье.
Отсутствие равно смиряет гнев в крови
И охлаждает пыл любви.

А. Зарин.

Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 140).

201. Львица и Медведица

(La Lionne et l'Ourse)

У грозной Львицы
Похищен был сынок охотника рукой.
Окрестности наполнил рев и вой
Разгневанной лесов царицы.
И зверь, и птицы трепетно внимали,
Как звуки тишину лесную возмущали;
В теченье нескольких ночей
Никто не мог сомкнуть очей.
Чтоб Львицу несколько унять,
Медведица решилась ей сказать:
"Послушай, кумушка, дозволь промолвить слово!
Терять ребят для многих ведь не ново:
Припомни-ка, у скольких матерей
С тобою сами мы похитили детей...
Что, если б все они по-твоему завыли б!
Всему ведь миру голову они вскружили б.
Не лучше ли, сударыня, молчать
И снова грешные дела свои начать...
-Мне, сына потеряв, забыть напасти злые!
Что одинокой я состариться должна!..
-Помилуй Бог! Откуда ужасы такие!
На одиночество ты кем осуждена?
-Судьба преследует меня!..-Вот речи,
Что можно слышать чуть ли не при каждой встрече!..
О род людской! К тебе речь обращаю я!
Как много будто бы гонимых Небесами!..
Но это все... сказать ли между нами?
Напраслина... Гекубу вспомните, друзья!

Арс. Введенский.

Гекуба-жена последнего троянского царя Приама. На ее глазах погибли ее муж, дети, город и царство и она была уведена в рабство. Ее великие несчастья изображены Эврипидом. На русский язык басня переведена Сумароковым ("Львица в горести").

202. Два Витязя и Талисман

(Les deux Aventuriers et le Talisman)

Дорога к славе не усеяна цветами;
Пример нам - Геркулес с его трудами.
Герой соперника себе навряд ли знал
(В истории таких я больше не встречал),
Однако ж был один, который не смутился,
Когда таинственную надпись прочитал:
Поверив ей, за счастьем устремился
В страну чудес - и счастье отыскал.
Он путешествовал с товарищем вдвоем.
Вдруг видят: столб стоит; написано на нем:
"Коль хочешь видеть, паладин,
Чего из рыцарей не видел ни один,
То переправься поскорей
Через ручей;
Там слон из камня есть: взвали его на спину,
С ним на гору взберись, без отдыха, зараз,
И положи его на самую вершину..."
Товарищ закричал: - Пусть, в добрый час,
Кто хочет жизнь губить, пускается в дорогу!
А я хочу пожить еще во славу Богу.
Положим, переплыть ручей
Еще возможно, но на спину
Взвалить слона и с ношей сей
Взойти на самую вершину
Нет предприятия смешней!
Наверное, пять-шесть шагов
Пройти с ним впору и - свалиться;
Но чтоб дойти до облаков,
Ни разу не остановиться
Я не из этих смельчаков!
А впрочем, может быть, слона изображенье
Миниатюрное для трости украшенье...
Тогда нет подвига. Я продолжаю путь,
А вы уж со слоном управьтесь как-нибудь.
Лишь только он ушел, другой, отваги полный,
Тотчас же бросился в стремительные волны.
Вот на берег выходит он,
И видит: на земле лежит огромный слон,
Из камня сделанный. Он взял его на спину
И с ним взбежал на горную вершину.
Там город. Смело входит он,
Кладет слона, - и заревел вдруг слон.
Лишь только заревел, бежит со всех концов
На витязя народ вооруженный;
Всяк испугался бы и убежал смятенный,
Но витязь был из удальцов,
И приготовился к решительному бою,
Меч обнажив пред шумною толпою.
Но к удивлению его, не биться с ним
Народ бежал, а с радостным приветом,
Провозгласил его властителем своим
На место короля, расставшегося с светом.
Наш витязь стал ломаться, говоря
О тяжести и трудности правленья,
О робости при званьи короля;
Но все кругом усилили моленья.
Сикст то же говорил точь-в-точь
Перед избраньем в папы (в чем напасти
Быть папой, королем-придумать мне невмочь).
Склонился витязь наш и принял знаки власти.
А там в короткий срок народ он просветил,
Насколько их король смирен и робок был.
Знай: смелость города берет!
Коль счастие пришло-хватай без рассуждений,
Не допускай ни думы, ни сомнений:
Возврата нет ему, когда оно уйдет.

А. Зарин.

Из Бидпая и Локмана (прим. к б. 19 и к б. 140). В конце басни Лафонтен намекает на избрание папы Сикста V (1585). По преданию, перед избранием он притворился удрученным годами и болезнями, с тем, чтобы расположить в свою пользу тех, кто рассчитывал быть ему преемником.

203. Кролики

(Les Lapins)

Герцогу Ларошфуко
Я часто мог сказать, к какой зверей породе
Принадлежат иные из людей;
Среди животных и зверей
Они близки им по природе.
Король не менее, чем подданный, грешит
И добродетелей не более имеет.
Природа все дары распределить умеет
И каждое созданье наградить
Какой-нибудь крупицей, чтоб по ней
Пытливому уму характер был видней.
Понятно, про людей я речь свою веду,
И в поясненье слов пример вам приведу.
В час раннего рассвета, на краю
Большого леса, я на дерево взобрался,
И с высоты его с величием смотрю
Вокруг себя. Случайно оказался
Над Кроликами я. Бедняжки ничьего
Внезапного не ждали нападенья.
Юпитер новый, я с Олимпа своего
Мог их стрелять на выбор, без стесненья.
Я вижу, как они, беспечно веселясь,
Играют, прыгают в вереске.
Стреляю я, и при внезапном треске
Рассыпались они, за жизнь свою боясь,
Искать спасения по норкам под корнями.
Но час, другой прошел, - внезапный страх забыт,
И вновь они идут беспечными толпами,
И снова между них веселие царит.
Не так же ль средь людей? В смятеньи под грозою
Кролики
Рассыпавшись, они сбираются опять,
Стремятся к берегу пристать,
Чтоб снова ветром и волною
Быть разметенными.... Как Кролики, толпой,
Беспечные, они бессильны пред судьбой.
Другой еще пример из жизни обыденной.
Когда несчастный пес, судьбою обойденный,
Проходит мимо псарни, - что за гам
Ему несется по следам!
Собаки, трепеща от жадности и злости,
Ревут и лязгают зубами вслед ему,
Чтоб не пустить непрошеного гостя
К жилищу своему!
Не то же ль средь людей? Правители, вельможи,
Простые смертные - на тех же псов похожи.
Мы, как они, готовы разорвать
Внезапного пришельца, опасаясь,
Чтоб не пришлось с ним разделять
Того, чем мы живимся, наслаждаясь.
Кокоток и писателей сюда
Я причисляю без труда:
Несчастье между них вдруг новичку явиться!..
Игра известная: так надо приловчиться,
Чтоб подле пирога лишь нескольким стоять
И уж других к нему не подпускать!..
Примеров сотнями я мог бы вам привесть,
Но надо знать и честь.
Спасенье - в краткости; и в лучшем сочиненье
Необходимо опущенье,
Чтоб пищу дать читателя уму.
Кончаю басню посему.
Вы, скромность чья равняться только может
С величием души; которого хвала
Поэта скромного конфузит и тревожит,
Хотя она ничтожна и мала
Перед заслугами! Вы, коему обязан
Своим покоем я и с именем кого
Я благодарностью до гроба буду связан,
Чьих добродетелей не опроверг никто!
Я счастлив, что добился разрешенья,
Чтоб ваше имя было почтено,
И чтоб оно моим произведеньем
Векам на память было предано
То имя, что стране, богатой именами
Прославленных мужей, честь делает собой
Перед потомством и веками
Своей духовной красотой.

А. Зарин

О де Ларошфуко, которому посвящена эта басня (см. примеч. к б. 11).

204. Купец, Дворянин, Пастух и Королевский Сын

(Le Marchand, le Gentilhomme, le Patre et le Fils de Roi)

Искатели миров других,
Всех четверо, спаслись из волн морских:
Сын Короля, Купец, Пастух, Вельможа,
И с участью того, кому пришлось на хлеб
Вымаливать гроши, велением судеб
Была их участь схожа.
Так Велизарий сам бродил в былые дни.
Рассказ о том, как все, по воле Рока,
Сошлись они - завел бы нас далёко.
О том, как дальше быть, держали речь они,
Усевшись отдохнуть поблизости потока.
Распространился Принц о горестях царей;
Но был Пастух такого мненья,
Что следует, забыв былые злоключенья,
О настоящем дне подумать им скорей.
"Что пользы в жалобах?-сказал он в
заключенье.
А с помощью труда достигнем мы всего,
Дойдем до Рима самого!"
Такой язык, мне скажут, необычен
Для пастуха. Ужели разум дан
Лишь тем, кто царскою короною венчан,
И должен быть пастух рассудком ограничен,
Как и его баран?
Все потерпевшие крушенье
И занесенные судьбою в Новый Свет,
Одобрили его совет.
Купец был мастером по части вычисленья,
И в месяц столько-то назначив за урок,
Он математику преподавать бы мог.
- А я политику, - Сын Короля добавил.
-Наука о гербах, до всех мельчайших правил,
Вельможа заявил, - вполне знакома мне,
И я займусь ее преподаваньем.
(Так молвил он, как будто этим знаньем
В соседней с Индией стране
Хоть кто-нибудь кичиться мог тщеславно).
Пастух сказал: -Вы рассудили славно,
Помесячно дадут вам плату за урок;
Но месяц - долгий срок,
До той поры поголодать изрядно
Пришлось бы нам. Весьма отрадна
Надежда, но пока
Она довольно далека,
А нам обед на завтра нужен,
И что сегодняшний нам обеспечит ужин?
О нем подумаем; но с помощью наук
Нам не добыть его: моих довольно рук.
Он встал и, хвороста в лесу набравши бремя,
Его продажею на время
Избавил всех от долгого поста,
Который их привел бы в те места,
Где не помогут дарованья.
Чтоб поддержать свое существованье,
Нам лучше действовать спроста,
При помощи даров природных,
И труд ручной - верней талантов благородных.

О. Чюмина.

Заимствована из Бидпая и Локмана (примеч. к б. 140).

← Книга IX Книга XI →
↑ К оглавлению
(На сенсорных экранах страницы можно листать)