Эльвира Иванова. Самые знаменитые в мире братья
4 января 1785 года в небольшом хессенском городке Ханау, в почтенной бюргерской семье — из этого рода выходили большей частью юристы и священники—у Филиппа Вильгельма Гримма и его жены Доротеи родился старший сын Якоб. Через год — 2 февраля 1786 года—появился на свет его брат Вильгельм. Вскоре все семейство перебралось в Штайнау — уютный тихий городок, окруженный лесистыми горами. Аккуратный чистенький дом под липами. Во дворе — все, что нужно для детского счастья: собаки и кролики, кот, ручные дрозды, коноплянки, голуби, веселые ягнята и большой черный конь. Недалеко от дома был замок, старый, таинственный, сказочный. В городке — узенькие переулки, фахверковые дома с остроконечными крышами. У городской стены бьют холодные ключи, весной на городских воротах усаживается в гнездо аист. За воротами, возле речки — сад с пасекой, принадлежащий семейству Гриммов.
Семья была большая: пять мальчиков и одна девочка — младшая сестрица Лотта. По вечерам приходили гости — степенные, рассудительные соседи. Летом много гуляли. Якоб и Вильгельм забирались в самую глушь леса, собирали гербарий. Они прекрасно знали все растения своей лесистой зеленой родины — земли Хессен, различали по голосам всех птиц. Всю жизнь потом, до глубокой старости, они любили природу и, как бы ни были заняты, старались хоть ненадолго выбраться в лес или парк. На Рождество яблоками, орехами и потрескивающими свечками украшалась елка.
В этой дружной семье все были необыкновенно трудолюбивы. И все любили друг друга. Но особенно нежно были привязаны друг к другу погодки Якоб и Вильгельм. С ранних, младенческих лет и родилось это удивительное содружество: братья Гримм. Судьба им отмерила долгую жизнь. И до глубокой старости сохранили они эту редкостную взаимную привязанность. Они просто не могли жить друг без друга. Студенты Марбургского университета, где учились братья, острили: «Если вы где-нибудь, когда- нибудь увидите одного из Гриммов, знайте, что второй рядом». В разлуке они тосковали, не находили себе места, писали друг другу длиннейшие письма. Вот как пишет девятнадцатилетний Вильгельм Якобу, уехавшему на несколько месяцев в Париж: «Когда ты уехал, мне казалось, что мое сердце разорвется, что я этого не выдержу. Ты не представляешь, насколько ты мне дорог. Когда я по вечерам сижу один дома, то мне кажется, что ты можешь появиться в комнате из любого угла». А вот письмо, написанное Вильгельмом через десять лет: «Сейчас я ощущаю такую привязанность к тебе, что даже не могу представить, что бы я делал без тебя».
Однако вернемся в их детство, которое текло счастливо и спокойно и вдруг внезапно было прервано бедой. Когда Якобу исполнилось 11 лет, умер отец, сорокапятилетний мужчина. Мальчик стал главой семьи. Он по-детски безудержно плакал у гроба и совсем не по-детски сурово, стоически принял мысль о том, что он старший, что на нем лежит забота о братьях и малышке Лотте, о бедной, сломленной горем матери.
Потом была гимназия в городе Касселе. В финансовом отношении им помогала тетушка — Генриетта Циммер, фрейлина при дворе хессенского курфюрста. За четыре года напряженнейшей учебы — вместо положенных восьми лет — братья проходят весь курс и поступают в Марбургский университет. Жилось им скудно: мать могла присылать очень мало денег. В университете Якоб и Вильгельм изучали по желанию матери юридические науки и здесь же начали свои исторические изыскания, сначала с анализа юридических документов, затем увлеклись древнегерманской поэзией, рунами, и это увлечение пронесли через всю жизнь. Решающую роль для занятий фольклором сыграло знакомство в период учебы в Марбурге с молодым профессором истории права Карлом Фридрихом Савиньи и его зятем поэтом-романтиком Клеменсом Брентано.
Надобно сказать, что это была эпоха романтизма. Немецкие поэты обратились к неиссякаемому источнику — народному творчеству. И вот под влиянием историко-культурных идей Савиньи и благодаря сотрудничеству с романтиками — создателями сборника народных песен «Волшебный рог мальчика» Ахимом фон Арнимом (1781—1831) и Клеменсом Брентано (1778—1842), братья Гримм начали самостоятельную деятельность по разысканию «поэзии народа».
После окончания университетского курса Гриммы вернулись в Кассель. И тут грянула буря — армия Наполеона вторглась в Германию. 1 ноября 1806 года Кассель был занят французами. Брат Наполеона Жером объявил себя королем Вестфалии. Якобу с большим трудом удалось добиться места библиотекаря в королевской библиотеке Кассельского замка. Место было скромное, скудно оплачиваемое, но выбирать не приходилось. Вильгельм в это время много хворал: у него открылась астма, болело сердце, он с трудом поднимался по ступенькам лестницы.
Французское владычество — чужие люди, чужие обычаи, чужой, громкий говор на улицах — угнетало юных романтиков, влюбленных в Германию, в ее природу, язык, поэзию. Стремление возродить упавший дух своей родины, преодолеть гнетущее молчание усиливало интерес молодых ученых к истории и поэзии немецкого народа. Братья Гримм работали в библиотеках с редчайшими древнегерманскими манускриптами, напри¬
мер, с первым памятником немецкой литературы — «Песней о Хильдебранде», «Песней о Нибелунгах», издавали сборники старонемецкой поэзии. Публикуя старые тексты, они стремились «разбудить покоящиеся веками творения, воскресить дремавшую в тени милую сердцу мудрость старины».
После изгнания французов Якоб отправился в Париж в составе дипломатической миссии для возвращения на родину награбленных оккупантами художественных сокровищ. Там он плодотворно совмещает служебные дела с поисками старинных рукописей и находит латинскую рукописную книгу с изложением древнего «животного эпоса» «Райнеке-Лис». Купить ее не было никакой возможности — уж больно дорого стоила. А вот переписать семь тысяч стихотворных строк за три недели — владелец поставил именно такое условие — под силу только энтузиасту. И Якоб делает это. Денег действительно не было, приходилось задумываться даже об одежде. В письме к брату Якоб просит, чтобы ему прислали дюжину желтых пуговиц для представительского сюртука.
Следующая, говоря современным языком, командировка была в Вену, на Венский конгресс 1814 года. От этого события осталась крылатая фраза: «Конгресс танцует!» Так вот пока «конгресс танцевал», Якоб много работал в библиотеках и архивах, изучая старинные тексты и разыскивая народные сказки, легенды и предания. В гостинице «У растрепы» в квартале суконщиков, неподалеку от собора святого Штефана он регулярно встречался с поэтами, писателями и издателями. На этих дружеских посиделках обсуждались литературные проблемы, много говорилось о народной поэзии, песнях и сказках, наконец 4 января 1815 года было учреждено «Сказочное общество», которое впоследствии стало Международным, оно существует и поныне. Одновременно был разработан «Циркуляр для собирателей народной поэзии» с методическими указаниями, как лучше всего записывать устные повествования. Собственно говоря, братьев давно влекло в самую глубь времени, в глубь народной души. Свою подвижническую деятельность по собиранию сказок они начали в 1806 года, когда им было соответственно двадцать один и двадцать лет. Первые самостоятельные находки связаны с двумя кассельскими семействами: Вильдов и Хассенпфлюгов.
Буквально в двух шагах от кассельской квартиры Гриммов, куда они переехали в августе 1805 г., красовалась небольшая аптека под вывеской «Златое солнце». С ее владельцем, Рудольфом Вильдом, швейцарцем по происхождению, и всем его симпатичным многочисленным семейством у Гриммов установились сначала добрососедские, а потом и тесные дружеские связи. Эти связи еще более укрепились, когда выяснилось, что дочери хозяина дома, а их у него было шестеро, знают множество сказок и охотно делятся ими.
Настоящей находкой оказалась для братьев Гримм старшая дочь Вильдов — Маргарита Марианна, фигурирующая в их записях как Гретхен Вильд (1787—1819). Эта она подарила им большую порцию сказок и, по существу, заложила основу их коллекции. Немалую роль в пополнении коллекции и во всей последующей жизни братьев суждено было сыграть Генриетте Доротее Вильд (1793—1867), пятой дочери аптекаря Вильда, будущей жене Вильгельма.
Познакомившись с Гриммами после их приезда в Кассель, юная Дор- тхен быстро подружилась со своей сверстницей Лоттой Гримм, сестрой Якоба и Вильгельма, а потом и со всей семьей. Кроткий и веселый нрав этой милой девушки, ее скромность и ненавязчивая общительность быстро расположили к себе всех: для матушки Гримм она стала почти родной дочерью, а младшим Гриммам — доброй сестрой. Дортхен, как вскоре выяснилось, тоже знала много сказок и всегда охотно их рассказывала.
Роль Доротеи Вильд в личной судьбе братьев Гримм вообще необычайно велика. Она на всю жизнь осталась для них добрым ангелом, верным и надежным другом, а став женой Вильгельма (в 1825 году), стоически переносила всяческие испытания и неурядицы, выпадавшие на их долю, — материальные трудности, бесконечные домашние заботы, переезды, тяготы изгнания (после событий вокруг «гёттингенской семерки»), болезни, смерть ребенка, всегдашнюю неустроенность, героическими усилиями скрашивая спартанский быт братьев и внушая им уверенность в собственных силах и в успехе их гигантских научных предприятий.
Подобным же кладезем сказок оказалось и другое знакомое семейство — Хассенпфлюгов, с которыми у Гриммов на почве общности интересов и многолетней дружбы установились со временем родственные связи. Глава семьи Иоханнес Хассепфлюг (1755—1834) был высокопоставленным чиновником в Касселе, с его четырьмя дочерьми Гриммы познакомились через общих друзей. Единственный сын в этом многодетном семействе Ханс Даниэль Людвиг Хассепфлюг (1794—1862, муж Лотты Гримм с 1822 по 1833), впоследствии хессенский министр, вспоминал об этом так: «Примерно в 1807 году в нашем доме произошла существенная перемена: моя сестра Мария познакомилась у Энгельгардов с Якобом Гриммом и его братом Вильгельмом. Интерес к Гёте и вообще ко всем новым движениям в духовной жизни, особенно к сказкам и древнегерманской поэзии, стал предметом повседневного обсуждения. Со временем знакомство переросло в крепкую дружбу. В этот новообразовавшийся кружок, кроме Марии и сестер Энгельгард, входила другая моя сестра — Йоханна и сестра Гриммов Лотта... они собирались обычно в квартире Гриммов... и проводили там очень веселые вечера».
Среди других помощников Якоба и Вильгельма в деле собирания сказок стоит упомянуть еще Фрид ерику Маннель (1783-1833), дочь приходского священника из деревушки Аллендорф, близ Касселя. Грустные страницы возникновения гриммовского сборника сказок связаны с именем Йоханна Фридриха Краузе, бывшего драгунского вахмистра, единственного представителя так называемого «простого народа» среди рассказчиков сказок, так как остальные были выходцами из образованных сословий и, как правило, юными сверстниками самих собирателей. Старик Краузе, немощный и недужный, рассказывал Гриммам сказки преимущественно на военные сюжеты и, находясь в крайне стесненных обстоятельствах, просил «своих благодетелей» в качестве вознаграждения отдавать ему старую ненужную одежду.
В январе 1812 года друг Гриммов — поэт, автор лирических стихотворений, романтических повестей и драм, совместно с К. Брентано издавший знаменитый сборник «Волшебный рог мальчика», А. Арним был поражен объемом коллекции сказок, собранной братьями, и предложил подыскать им издателя. Летом он уже сообщает, что ему удалось договориться с берлинским издателем и книготорговцем Георгом Раймером, и тот готов пойти на риск. Однако сильно рисковать Раймер не собирался. По его условиям, братья могли ожидать скромный гонорар, да и то после распродажи части тиража, а что касается самой книги, то ее задумано было оформить с самыми минимальными затратами.
Своему первому сборнику сказок Гриммы предпослали интересное предисловие — своеобразный лирический трактат о народной поэзии, о том, как надо беречь ее, какой свет, какую чистоту она несет людям: «Весь материал, за малым исключением собран по устным рассказам в земле Хессен... каждый рассказ связан с приятными воспоминаниями. Должно быть, как раз настало время сохранить сказочные повествования в памяти, удержать их, поскольку некоторые из них уже начали исчезать, становясь настоящей редкостью... старинные обычаи уходят в прошлое, так же как таинственные уголки в домах и садах сменяются пустым безжизненным великолепием... Где сказки еще бытуют, там они живут, независимо от того, какие они — хорошие или плохие, поэтичные либо пошлые, их знают, их любят люди, воспринимая по-своему и радуясь им без особой на то причины».
26 сентября 1812 года в Берлин была отправлена в набор первая часть рукописи, потом периодически возникали небольшие задержки, как по вине братьев, так и по вине издателя. Первые экземпляры «Детских и семейных сказок» Гриммы получили к 20 декабря и успели преподнести их друзьям в качестве рождественских подарков. Потом с печатанием опять вышла заминка: обнаружилась комическая издательская оплошность: оказалось, что в книге отсутствует сказка «Лиса и гуси» (№ 86), а комментарии к ней есть. Промах пришлось исправлять на ходу, но треть тиража успела разойтись по книжным лавкам. К середине марта 1813 года набор был закончен.
Бесспорный успех сборника у широкой читающей публики, солидный опыт, накопленный братьями за десять лет собирательства сказок, а также образовавшийся «резерв» неопубликованных текстов наводили на мысль об издании второго тома. В новой рукописи делаются последние поправки, и в конце декабря 1814 года выходят в свет первые экземпляры второй книги сказок. По объему она оказалась немного меньше первой: там было 86 сказок, здесь — 70. Якоб, находившийся в это время по делам дипломатической службы в Вене, в середине января 1815 года получает от Вильгельма авторский экземпляр и в ответном письме отмечает, что второй том оформлен еще хуже первого, а несообразно высокая цена может помешать быстрой его распродаже.
Круг сказителей и помощников во время работы над вторым томом существенно изменился. Больше всего сказок и вариантов уже известных, причем лучших, на этот раз подарила братьям Доротея Фиман (1755— 1815), дочь хозяина постоялого двора, жена портного из деревушки Ни- дерцверен под Касселем. Знакомство братьев с Доротеей Фиман состоялось благодаря стараниям дочерей священника французской общины Касселя Шарля Франсуа Раму — Юлии (1792—1862) и Шарлотты (1793—1858), которые и сами внесли некоторый вклад в их сказочную коллекцию. Дело в том, что Доротея Фиман происходила из семьи французских гугенотов, бежавших из-за религиозных конфликтов в Германию, она знала французский язык и хорошо знала как немецкую, так и французскую культуры. Феноменальная память этой женщины позволила Гриммам записать все известные ей сказки с абсолютной точностью, слово в слово. Вот что об этом пишут братья в предисловии ко второму тому: «Счастливым случаем можно назвать знакомство с одной крестьянкой из деревеньки Цверен вблизи Касселя, от которой мы услышали существенную часть включенных в книгу, подлинно хессенских сказок, а также дополнений к сказкам, уже опубликованным в первом томе. Эту женщину, примерно пятидесяти лет, еще крепкую и бодрую, зовут Фиман. В ее лице было что-то твердое, разумное и привлекательное, взгляд ее больших глаз — острый и ясный, вероятно, в юности она была красавицей. Она прочно хранила в памяти множество старинных преданий — дар, по ее же словам, присущий не каждому и удерживаемый не всяким. Рассказывала она степенно, разумно, уверенно и необыкновенно оживленно, с видимым удовольствием, сначала плавно, затем, по желанию, еще раз медленнее, так что при некотором навыке за нею не трудно было записывать. Благодаря этому многое из ее рассказов сохранено почти дословно и не вызывает сомнений в подлинности. Любо было слушать, какую удивительную точность соблюдала она при рассказе постоянно и как усердно следила за правильностью передачи: при повторении она никогда не изменяла ни одной подробности, а если и случалось обмолвиться, то тотчас же исправляла свою ошибку. Привязанность к излагаемым сюжетам характерна для людей, чей способ жизнедеятельности неизменен, и она (эта привязанность) сильнее, нежели у нас, людей, склонных к переменам. В силу этого возникает глубокая проникновенность и внутренняя способность, нелегко достижимая и могущая внешне проявляться еще более блистательно. Эпическая почва народной поэзии подобна всем оттенкам зелени в природе, зелени, которая всех неутомимо насыщает и все смягчает».
Доротея Фиман ходила из деревушки в Кассель, чтобы продать овощи и фрукты из своего сада, заодно навещала братьев Гримм и рассказывала им сказки.
Другим богатым источником сказок оказались многочисленные домочадцы барона фон Хакстхаузена из Вестфалии (в комментариях указывается «из Падербёрна») и часто гостившая у них семья барона Клеменса Августа фон Дросте-Хюльсхоф. В это маленькое литературное сообщество, кроме В. Гримма, входили шестеро детей Хакстхаузен и две дочери фон Дросте-Хюльсхоф, младшая из которых Аннета (1797—1848) позднее стала известной поэтессой и композитором, старшая — Женни (1795—1859) — писательницей.
Вскоре после выхода в свет второго тома у Гриммов снова набралось несколько десятков сказок, и они какое-то время подумывали о выпуске третьего тома. Потом от этой идеи отказались — с тем, чтобы сосредоточиться на подготовке другой своей коллекции, которой придавали не меньшее значение, — коллекции немецких преданий, которые и были изданы в двух томах (1816—1818). А вот сказки, не вошедшие во второй том, и последующие находки, они включают в очередные переиздания своего Сборника.
С появлением второго тома сказок творческие задачи меняются. Теперь не нужно было думать о полноте, представительности Сборника, главное было уже сделано, встала проблема доработки в двух направлениях: литературном и научном. Вильгельм, более поэт, чем ученый, одаренный уникальным чувством формы, задался целью произвести сквозную стилистическую правку Сборника. Строгий до педантизма Якоб настаивал на полнейшей фольклорной достоверности, не одобряя никаких переделок на современный лад, на собственный вкус. Впрочем, разногласия эти были даже полезны: благодаря им тексты гриммовских сказок совмещают в себе добросовестнейшую научную достоверность и авторское единство поэтического стиля — живого, простодушного, степенного, иногда лукавого. Что же касается научной доработки Сборника и его аппарата, то она диктовалась необходимостью теоретического осмысления проделанной работы, объяснения происхождения сказок, их родства со сказками других народов и другими фольклорными жанрами, наконец анализа структурных особенностей. Взявшись за дело с присущей им обстоятельностью и скрупулезностью, братья блестяще решили и эти, совсем не простые задачи — их вклад в теорию оказался не менее ценным, чем успехи в собирании и обработке самих сказок. Итогом этого труда явился в конце концов большой (двести сказок) и превосходно литературно отшлифованный сборник, который теперь известен всему миру, снабженный фундаментальным научным аппаратом с обширными комментариями, и заложенными в них теоретическими идеями.
Все годы работы над сказками Гриммы жили в Касселе вместе с пришедшими с войны младшими братьями. В этот тихий кассельский «библиотечный» период Якоб Гримм создает труд, который стал научной революцией в германской филологии: он выпускает первый том «Немецкой грамматики». Работа эта произвела сенсацию в науке: впервые с фундаментальной обстоятельностью и в то же время с истинным лиризмом были исследованы строй и история германских языков. Старый Гёте назвал Якоба Гримма «могучим гением языка». Обычно ироничный Генрих Гейне восторженно писал: «Якоб Гримм сделал для языкознания больше, чем вся... Французская академия со времен Ришелье. Его “Немецкая грамматика” — исполинское создание, готический собор, по сводами которого все германские племена, словно гигантские хоры, поднимают голоса, каждое на своем наречии... Человеческой жизни и человеческого терпения не могло хватить, чтобы собрать эти глыбы учености и чтобы скрепить их воедино из сотен тысяч цитат».
Однако вскоре мирной кассельской жизни пришел конец. Братьям пришлось претерпеть множество обид и несправедливостей от надменного и легкомысленного хессенского курфюрста. Прославленные ученые и литераторы должны были работать в библиотеке буквально за гроши, а когда Якоб преподнес курфюрсту том «Немецкой грамматики», тот не нашел ничего лучшего, чем сказать: он надеется, что побочные занятия не повредят его (Якоба) основной службе.
Братья решили покинуть Кассель и в 1830 году переехали в университетский город Гёттинген читать лекции студентам и работать в библиотеке. Работы было невероятно много. Якоб с горечью писал: «Здесь много прекрасных, редких книг, но какой в них прок для меня, если я не могу их читать, даже перелистать: мне приходится лишь вносить их в каталог, доставать и расставлять по стеллажам».
И все-таки их работоспособность и неуемная любовь к науке были так велики, что даже в этих условиях они одну за другой выпускали все новые и новые книги, в том числе колоссальный труд «Немецкая мифология» (1835), где Якоб Гримм собрал воедино все разрозненные сведения о мифологических воззрениях германцев. Эта книга положила начало интересному направлению в науке — так называемой «мифологической школе».
В 1837 году в Гёттингене разразились бурные политические события. Новый ганноверский король Эрнст Август отменил ранее данную народу конституцию. Весь город был взбудоражен и возмущен. Ученые «горели от стыда и гнева». Однако работу терять не хотелось, и большинство университетских преподавателей молчало. Лишь семь профессоров мужественно выступили с протестом против правительственного произвола. В эту прославленную «гёттингенскую семерку» входили Якоб и Вильгельм Гриммы. Они были уже всемирно известными филологами, им было 53 и 52 года. И в один день они лишились всего — положения, работы, денег, дома. Но в этом-то и проявился подлинный героизм. Кабинетные ученые, тихие люди, казалось бы ничем, кроме своей науки, не интересующиеся, поступили как настоящие граждане, смелые и самоотверженные.
Якобу было предписано в трехдневный срок покинуть Гёттинген. Толпы восторженных студентов провожали его, выпрягли лошадей и сами тащили экипаж.
Изгнанники снова в Касселе — без работы, без средств существования. Анонимная благодетельница прислала Якобу значительную сумму денег. Он же отказался что-либо принимать от неизвестного лица. Спасала, как всегда, работа. Не смотря ни на что братья совершают еще один подвиг — на этот раз научный. Хотя, впрочем, и гражданский тоже. В 1838 году они берутся за составление «Словаря немецкого языка». Каждое слово, по их замыслу, должно быть объяснено, выявлена его история, происхождение, бытование. Для этого необходимо привести примеры словоупотребления. А образцы следует взять из книг немецких писателей. Каких? Всех, начиная от Мартина Лютера и кончая современником — И.В. Гёте. Так два энтузиаста делали дело, над которым потом трудились две академии, сотни квалифицированных лингвистов.
А что же властитель? Несколько позже король Эрнст Август на званном обеде во дворце Сан-Суси спросил известнейшего ученого, основателя Берлинского университета, Гумбольдта: «Ну, господин Гумбольдт, что поделывают мои профессора-перебежчики? Видите ли, профессоров, танцовщиц и проституток можно приманить деньгами». Таков еще один образчик вечной проблемы «художник и власть».
В 1840 году Гриммы получили приглашение читать лекции в Берлинском университете. Здесь их ждала спокойная, обеспеченная жизнь признанных ученых. Слушатели любили их лекции. В день рождения Вильгельма студенты устроили факельное шествие и преподнесли ему в качестве подарка песенку собственного сочинения на датском языке. Ведь и Якоб, и Вильгельм помимо всего прочего много переводили и поэзию и прозу: с датского, испанского, шотландского, французского, сербского... Как-то раз их навестили японские ученые, не знавшие немецкого языка, им пришлось говорить с хозяевами по-голландски.
И все же преподавательская деятельность начинала тяготить Гриммов. Она отвлекала от главного дела последних лет — от «Словаря». В начале пятидесятых годов они перестали читать лекции и полностью погрузились в работу над «Словарем». После шестнадцати лет подготовительной работы, в 1854 году вышел первый том.
В ноябре 1859 года пришла страшная беда: смертельно заболел Вильгельм Гримм. В декабре он умер. Для Якоба, в сущности, это тоже был конец жизни. Держался он мужественно: молчаливый, строгий, он бросил горсть земли в могилу Вильгельма. А в семейном дневнике записал: «Через недолгое время я последую за дорогим моим братом и лягу рядом с ним — так же, как я был с ним рядом почти всю жизнь». Была у него еще одна страсть, неизменная и глубокая. Вот как он о ней говорил: «Надо мною скоро вырастет трава. Если обо мне кто-то вспомнит, то я хотел бы, чтобы обо мне сказали, что я никогда не любил что-либо больше, чем мою родину».
После смерти Вильгельма Якоб прожил еще четыре года. Он изнурял себя работой над «Словарем», а когда выдавалась свободная минута, гулял по парку Тиргартен, неизменно прямой, без палки, с седыми развевающимися длинными волосами. В начале осени 1863 года с ним случился удар, и 20 сентября Якоб Гримм скончался. Перед смертью он взял фотографию Вильгельма, поднес к глазам и положил около себя на постель.
Его похоронили рядом с братом. На могилах была сделана скромная надпись: никаких титулов, званий — а их у них было много, отечественных и иностранных, как и орденов, — никаких лишних слов. Просто:
Здесь покоится Вильгельм, Гримм.
Здесь покоится Якоб Гримм.
А сборник братьев Гримм «Детские и семейные сказки» продолжил свое триумфальное шествие по земному шару — для сказок нет пограничных столбов.