Владимир Марков. История одних точек

В каждой строчке только точки; Догадайся, мол, сама. Исаковский

…чуткая цензура… Пушкин

Точки в поэзии — благодатная тема для исследователя. Как это никто не догадался написать о них диссертацию. Еще страннее, что нет в русской поэзии сатирического гимна точкам. Ими может пользоваться даже сам поэт — без всяких цензурных намерений. Лучший пример — «написанные» строфы в «Евгении Онегине». Пушкин вообще был мастером точек. В стихотворении «Ненастный день потух», например, и романтическая эротика и ревность переданы почти полностью точками. В наши дни интересный образчик использования точек можно найти у Николая Моршена в «барковском» стихотворении «Иванушка»: точки стоят в рифмующей позиции, и читающий в таком контексте сразу начинает перебирать свой репертуар нехороших слов; поэт дает разочаровывающую сноску, что это всего-навсего слово «тайком» (род словесного жеста), и точки означают шепотно-конфиденциальное распространение стихов отца русской поэтической похабщины1.

Но «поэтические» точки еще не все, и здесь начинается тема этого этюда. Точки — один из любимых методов цензуры (и сверху, и «само-»), особенно при изымании того, что в данный момент считается морально или политически неприемлемым. Разнообразие в их использовании поразительно. В самом конце пушкинской эпиграммы «Орлов с Истоминой в постеле» (1817) опускается совсем короткое слово (всего один слог, только две буквы)2, хотя в других изданиях3 точками заполняют полстроки, а то и всю строку. С другой стороны, в эротической элегии Языкова одна строка точек, как добросовестно сообщается в примечании, заменяет опущенные тринадцать4. Есть особые случаи, вроде второго издания «Сетей» М. Кузмина (1915), в котором военная (!) цензура заменяла точками целые стихотворения (вполне лексически пристойные), — где надо и где не надо видя гомосексуальную тему (тогда как первое издание 1908 г. свободно от цензурного вмешательства)5.

О царской цензуре существует большая литература (особенно выдаются труды М. Лемке). Меньше исследована цензура советская6. Может быть, здесь наибольшая трудность отделить прямое вмешательство цензурующих органов от добровольной самоцензурующей («перестраховочной») деятельности как редакторов, так и поэтов. Можно написать объемистую историю как дореволюционного7, так и послереволюционного «чего нельзя» (выражение Е. Эткинда). Среди наиболее показательных примеров последнего, без сомнения, будет обезвоженный и обессексенный сборник загадок Д. Садовникова8. Подчас мелочи интереснее массивных предприятий: например, замена мистических «цветиков нездешних» «цветиками лазоревыми» в либретто «Сказания о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова (где с трогательной неуклюжестью прибавляется лишняя музыкальная нота)9.

Но мы отвлеклись от точек. Они бывают разные: с одной стороны, стыдливые, с оглядкой, краснеющие, растерянные, хихикающие; с другой — самоуверенные, не терпящие возражений, все на пути сметающие, но также и такие, в которых перестарались, обратив внимание на то, что читателю и в голову бы не пришло, или же такие, которые почти полностью отвлекают внимание от текста и заставляют больше размышлять над умственными процессами цензоров.

Может быть, один из наиболее курьезных и радикальных случаев «уточнения» (приносим извинение за каламбур) — история напечатания одного экспромта Н. А. Некрасова. 11 августа 1856 г. Некрасов поехал наконец за границу поправлять свое здоровье и провел там с год. Европа ему понравилась (Вену одобрил, Венецией восхитился), и непременной русской тоски по родине в его письмах этого периода нет10 (он даже послал одному адресату колизейского мху). Некрасов и другим советовал ехать (дешево, пища хорошая); единственное, о чем он жалел, — что не приехал сюда, когда был моложе. Жил он в Вене, Неаполе и Париже, но дольше всего в Риме, а посетил (или был проездом) кроме Лондона (и упомянутой Венеции) Берлин, Флоренцию, Феррару, Чивитавеккию, Ливорно и Дрезден. За границей Некрасов опять встретился и сблизился с Авдотьей Панаевой11. Он активно переписывался с Россией и со знакомыми, проживавшими тогда за рубежом (с Толстым, особенно же с Тургеневым), с которыми он также в Европе и видался. Герцен сравнил Некрасова в Риме со «щукой в опере», но это было далеко не так: одних незабываемых строк о «море лазурном» и «солнце пурпурном» достаточно, чтобы оправдать эту поездку. Однако не все было безоблачно. Панаевой он тяготился, Герцен его не принял, знакомая хандра начинала одолевать. Рим в конце концов надоел, болезни он не вылечил. В июне 1857 г. Некрасов пустился в обратный путь. Из Кенигсберга он (с купленной собакой) ехал восемь дней и, приехав, засел на заранее нанятой даче в Петергофе. Первым делом он написал письмо Тургеневу (30 июня), потом сделал приписку к панаевскому письму к Лонгинову.

Михаил Николаевич Лонгинов (1823–1875)12, известный сейчас главным образом как адресат стихотворного послания А. К. Толстого о дарвинизме, заслуживает внимания. Литературоведу не обойти этого человека, который сделал значительный вклад своими историко-библиографическими трудами (а также воспоминаниями, предисловиями, письмами и речами) в изучение «Арзамаса», «Беседы», «Зеленой Лампы» и масонства, а также Карамзина, Шаховского, Чаадаева, Тургенева, Языкова, Фета, А. К. Толстого, С. Аксакова, Баратынского, Сенковского, Козлова, В. Л. и А. С. Пушкиных, Батюшкова, Гнедича, Лермонтова, Дмитриева, А. Майкова, Рылеева, Грибоедова, Полевого, Дружинина, Крылова, Плетнева, Лажечникова, Жуковского, Тютчева, Хомякова, Гоголя, Жемчужникова, Панаева, Мерзлякова, Новикова и нескольких менее крупных писателей и поэтов. В июне 1857 г. Лонгинов еще не был архиреакционным начальником Главного Управления по Делам Печати. Он принадлежал к кругу «Современника», печатался в нем, был душой общества и близким другом Некрасова (это он ввел его в члены Английского клуба). Лонгинов был также порнографом. Порнография процветала в кругу «Современника» в эти ранние годы. Тургенев, Дружинин и Панаев охотно упражнялись в этом жанре, и Некрасов не раз приложил руку к нему, хотя осталось от этого совсем немного: «Загадка», «Похвальная песнь Васиньке» и «Послание к Лонгинову», — что может создать ложное впечатление, что Некрасов в «истинно русском» жанре уступает Пушкину с его многочисленными непристойными строчками и Лермонтову с его знаменитыми «юнкерскими поэмами»13. Но даже в этой атмосфере, насыщенной похабщиной, Лонгинов был чем-то вроде короля: он издал в Карлсруэ сборник «Стихи не для дам».

Этому-то Лонгинову (одному из первых по возвращении) Некрасов написал в Москву несколько строк. Вот они:

1 июля Петергоф Милый, душевно любимый и уважаемый мною Лонгинов. Я наднях вернулся, или, лучше сказать, после разных переездов по Европе —

Наконец из Кенигсберга

Я приблизился к стране,

Где не любят Гуттенберга

И находят вкус в говне,

Выпил русского настою,

Услыхал «ебена мать»,

И пошли передо мною

Рожи русские писать14.

Некогда писать, а то бы я тебе настрочил еще куплетов десяток…15 до другого раза. Твои библиограф. зап. мы с Тургеневым почитывали с удовольствием. Труды твои по этой части приняли очень цельный характер. Мы спасибо тебе сказали в Париже, между прочим, за то, что ты напечатал «нас было двое на челне». Будь здоров. На днях я напишу больше. Целую тебя. Н. Некрасов

Некрасов очень торопился: пропустил год в дате, написал Гутенберга через два «т», сократил «библиографические записки» и переврал первую строку в только что опубликованном Лонгиновым в «Современнике» пушкинском «Арионе». Письмо — с пылу, с жару, и экспромт подлинный (позднейшие публикации сообщают даже об одной зачеркнутой строке, см. ниже) — и немногим уступающий знаменитому лермонтовскому («Прощай, немытая Россия»)16, своеобразным антиподом которому он является: Лермонтов покидал, Некрасов возвращался. Лонгинов на письмо отозвался17.

Некрасовское письмо лежало в архивах 65 лет. В 1922 г. оно было опубликовано на с. 230 петроградского сборника «Некрасов по неизданным материалам Пушкинского Дома» (по иронии судьбы — на шесть лет позже опубликования ответа на него Лонгинова).

В 1927 г. К. Чуковский возвысил экспромт до статуса самостоятельного стихотворения и напечатал его отдельно от письма на с. 467 однотомного Полного собрания стихотворений в разделе стихов, не публиковавшихся при жизни поэта. Однотомник быстро стал основным изданием Некрасова и переиздавался несколько раз18. При этом везде повторялись два «т» в имени Гутенберга, а в примечаниях каждый раз стояло: «Точками заменяются непристойные слова». Точности ради заметим, что первая буква в обоих словах давалась, во втором число точек соответствовало пропущенным буквам, первое же было напечатано «г...не» (т. е., на одну точку больше, чем надо). Последний раз стихотворение так было напечатано в шестом издании (1931). В седьмом (1934) его уже нет.

Для полноты следует отметить, что в 1930 г. Чуковский также сотрудничал с другим знаменитым некрасоведом, В. Е. Евгеньевым-Максимовым, в редактировании Собрания сочинений Некрасова, где в пятом томе письмо Лонгинову с экспромтом было напечатано на с. 303–304 (опять с сохранением двух «т» у Гутенберга). Первое слово напечатано «в г.....» (опять на одну точку больше), а конец шестой строки дан как «е.... м....» — т. е. второе слово, вполне «пристойное», для порядку тоже «уточнено» (и тоже содержит на одну точку больше, чем надо)19. Тем не менее именно в этом издании, в первый (и пока в последний) раз, дана (в скобках между строками 4 и 5) еще одна, отброшенная некрасовская строчка: «Омрачился взор слезою».

Таким образом, это была самая полная публикация экспромта.

Возвращаемся к однотомнику Чуковского. В седьмом издании (1934) экспромт не был напечатан, причем страница с ним (и «Похвальной песнью Васиньке»), видимо, была изъята в последний момент, потому что страница с «Загадкой» и «Посланием Лонгинову»20 была сохранена — вклеена отдельно в набранную книгу.

Забавно, что в том же 1934 году, когда была произведена описанная операция, вышел первый том еще одного Полного собрания стихотворений Некрасова, тоже под редакцией и с примечаниями Чуковского, но уже в издательстве «Academia»21. Экспромт в нем напечатан на с. 546. В нем все как в однотомнике, т. е. экспромт напечатан в разделе «не включенного автором в основной текст», Гутенберг с двумя «т», конец четвертой строки гласит «в г..не», конец шестой «е…. мать» (точки, таким образом, проставлены с отменной тщательностью).

В 1948–1952 гг. было осуществлено первое полное собрание всех сочинений Некрасова. Редакторами были, во-первых, те же маститые некрасоведы Евгеньев-Максимов и Чуковский, во-вторых, печальной славы «литературовед» А. М. Еголин22. В томе десятом (1952) этого издания помещено письмо Лонгинову, напечатанное по автографу Пушкинского Дома (с. 346, в разделе «Письма 1840–1862 гг.» под номером 274). Экспромт в письме напечатан так:

Кто был ответствен за это, мы вряд ли когда-либо узнаем, но, по-видимому, умы цензоров работали так: все знают, что русские не пьют водки (и уж конечно, не едят испражнений — ни чужих, ни своих) и не матюгаются; кроме того, у русского народа не рожи, а лица. Что же касается «Гуттенберга», то это самая большая напраслина: всем известно, что русский народ культурен и читает больше других (не пришло в голову, что Некрасов тут наверняка делает выпад против царской цензуры). По-видимому, цензоры не заменили Кенигсберга Калининградом только потому, что боялись исказить метрику стихотворения.

Интересно, в каком виде экспромт появится в Полном собрании сочинений, которое начало печататься теперь. Среди стихов 1857 г. в первом томе его нет, но он может еще появиться в письме. Во всяком случае, «есть надежда», что собрание «будет полным наконец».

Университет Калифорнии, США

• 1. Моршен Николай. Эхо и зеркало. Berkeley, 1973. С. 88.
• 2. Например, в изданиях: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 6 т. / Под ред. М. А. Цявловского. M.; Л.: Academia, 1936. Т. 1; Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 17 т. Л.; 1947. Т. 2, полутом 1. (Примеч. ред.).
• 3. Вся последняя строка опускается, например, в издании: Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. / Под ред. Б. М. Томашевского. М.; Л., 1949. Т. 1. (Примеч. ред.).
• 4. Полное собрание стихотворений / Под ред. М. Азадовского. М.; Л.: Academia, 1934. С. 156; после строк:
  Воображаю,
  Как он ласкал
  Мою Лилету
• 5. Ср. также пять четверостиший точек вместо стихотворения в III т. брюсовского Полного собрания сочинений и переводов (Спб., 1914. С. 54) на месте некрофилического «Призыва» (Urbi et orbi), не включенного, кстати, и редакторами недавнего советского семитомника.
• 6. Хотя материала и исследований отдельных эпизодов довольно много. См., например, интересную рецензию Глеба Струве «Чехов в советской цензуре» (Новый журнал. 1954. № 37. С. 290–296) или недавнюю статью: Rannit A. The Fine and Deadly Art of Soviet Censorship // Washington Post. 1980. Nov. 11. Избранную библиографию на эту тему см. в кн.: The Soviet Censorship / Ed. M. Dewhurst and R. Farrell. Metuchen; N. J.: Scarecrow Press, 1973; книга воспроизводит симпозиум на тему советской цензуры.
• 7. Здесь пальму первенства должны взять вычеркивания и замечания цензора Гедерштейна на полях пьесы Козьмы Пруткова «Фантазия» — они на уровне самого Пруткова.
• 8. Загадки русского народа. М.: Изд-во МГУ, 1955.
• 9. Ср. описанный мною случай самоцензуры в нотах романса «Черная шаль» (Новый журнал. 1955. № 42. С. 176–177).
• 10. См. письмо Некрасова Тургеневу от 21 октября 1856: «…на чужбине живее видишь родину, только от этого не слаще и злости не меньше».
• 11. Ср. письмо Тургенева Анненкову от 27 июня 1856: Некрасов «все еще влюблен в эту грубую и гадкую бабу».
• 12. См. о нем очерк К. Чуковского «Миша» в кн.: Некрасов Н. Тонкий человек и другие неизданные произведения. М., 1928. С. 217–287.
• 13. «Триптих» Лермонтова («Гошпиталь», «Петергофский праздник», «Уланша»), отвергнутый было советским литературоведением (см. Лермонтов М. Ю. Полн. собр. соч.: В 4 т. М.; Л.: ОГИЗ, 1947. Т. 1. С. 6, — где невключение поэм объясняется тем, что они «плод коллективного сочинительства, степень участия в котором Лермонтова неизвестна»). Текст поэм недавно был напечатан в Russian Literature Triquaterly. 1976. N 14 (к сожалению, и тут с точками — не по цензурным соображениям, а потому, что не удалось найти полный текст) вместе с интересной статьей: Hopkins W. H. Lermontov’s Hussar Poems. Теперь «Юнкерские поэмы» неожиданно вернулись в лермонтовский канон (см.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 639).
• 14. Ср. в письме Некрасова Тургеневу от 27 июля 1857: «Я доволен своим возвращением. Русская жизнь имеет счастливую особенность сводить человека с идеальных вершин, поминутно напоминая ему, какая он дрянь, — дрянью кажется и все прочее, и самая жизнь».
• 15. Это многоточие не в скобках. Предполагаем, что тут пропуска нет.
• 16. Тем не менее о лермонтовском существует целая литература, а литературоведческое восхищение им не знает пределов (см.: Лермонтовская энциклопедия. С. 452).
• 17. См.: Архив села Карабихи. М., 1916. С. 124.
• 18. Однако его почему-то нет в кн.: История русской литературы XIX века: Библиографический указатель / Под. ред. К. О. Муратовой. М.; Л., 1962.
• 19. В конце почему-то дано еще шесть точек.
• 20. Эти три стихотворения имеют свою историю опубликования. В «Загадке», например, даже либеральный К. Чуковский опускал в своем однотомнике целиком третью и четвертую строфу, а трехтомник Большой серии «Библиотеки поэта» под его же редакцией (Полн. собр. стих.: В 3 т. Л., 1967. Т. 1. С. 516–517) третью печатает почти целиком, а в четвертой выпускает строки 3–4; в последнем же полном собрании Некрасова (Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1981. Т. 1. С. 425), где стихотворение не разделено на строфы, выпущены всего лишь четыре конечных слова в разных строках (причем замена точек дефисами и угловые скобки придают всему суперакадемический характер). «Послание Лонгинову» (написанное совместно с Дружининым и Тургеневым) Чуковский раньше одобрял за «обличение духовенства», однако в 32 строке выпускал слово «пернет», а в 44 «член», а позже выпустил и всю 44-ю строку (см., например, 6 изд. Полного собрания стихотворений (М., 1931. С. 619)). Мало того, он даже вставлял точки в имя героя лонгиновской поэмы (и ее заглавие) отца Пихатия (теперь это имя печатается полностью). «Библиотека поэта» повторяет пропуск 44-й строки, однако последнее полное собрание (см. выше в этом примечании) печатает строку наполовину, выпуская только «вынимаешь член». Наконец, в «Похвальной песни Васиньке» Чуковским в однотомнике выпускалась вся первая часть, сочиненная Дружининым, а в заключительной, некрасовской, пропускались (по-разному, иногда с приведением первой буквы или слога и даже окончания слова, иногда с пропуском всего слова) четыре слова, которые и теперь пропускаются в полном собрании (однако теперь дается, хотя и в цензурованном виде, вся дружининская часть); все стихотворение теперь называется «Песнь Васеньке». «Библиотека поэта» не печатает это стихотворение вообще.
• 21. На этот раз не удивляешься, почему К. Д. Муратова (см. прим. 107) не приводит это издание: вступительная статья к тому — Л. Б. Каменева.
• 22. См. о нем, например, прим. 98 на с. 558 второго тома «Записок об Анне Ахматовой» Лидии Чуковской (Париж: YMCA-Press. 1988).