«Фауст» Гёте в переводе А. Фета (1882)
Перевод Афанасия Фета (1882—1883) встретил в русской печати своего времени почти единодушно враждебную оценку.1 Правда, в значительной степени это враждебное отношение объясняется борьбой передовой русской печати против Фета как поэта „чистого искусства“ и как политического консерватора. В этом смысле характерен отзыв „Цела“, объединяющего в одной отрицательной рецензии „Вечерние огни" и перевод „Фауста“: „Ничего не может быть проще, что трубадуру весенних роз и разных темных чувств и ощущений не может быть ни вполне понятно, ни вполне симпатично такое произведение, как „Фауст“, произведение великого и протестующего духа. Результат этого неестественного общения нашего крошечного и кротчайшего г. Фета с таким могучим умом и мятежным духом, как Фауст, получился курьезный“.2
Большинство рецензентов обвиняет Фета в чрезмерной, формально-педантической близости к подлиннику, в силу которой русский текст теряет самостоятельный смысл. „Он близок подлиннику, — пишет рецензент „Русской мысли“ (1889), — местами даже так близок, что, не имея в руках подлинника, совсем нельзя ничего понять“.3 И отсюда делается характерный вывод: „Желая перевести Фауста рифмованными стихами, г. Фет взялся за почти неразрешимую задачу. Дело выиграло бы очень много, если бы перевод был сделан белыми стихами“. Автор некролога в „Русской мысли“ (1894) говорит о странном правиле, которому Фет „неизменно и педантически следовал — сохранять в своих работах число строк оригинала. Этим правилом он ставил самого себя в чрезвычайно трудные условия, и, стремясь переводить стих в стих, слово в слово, нередко впадал в тяжелый и неудобопонятный буквализм“.4
В последнем наблюдении есть доля истины. В противоположность большинству переводчиков этой эпохи, Фет, как поэт и притом поэт музыкального склада, с большим вниманием относится к метрической структуре перевода, предваряя в этом отношении теорию и практику символистов (принцип эквиритмичности). Он не только сохраняет в „Фаусте“ все размеры подлинника, в том числе и необычные в русской поэзии того времени дольники (Knittelverse), но следует чередованию рифм оригинала, в вольных ямбах старается воспроизвести, хотя бы приблизительно, последовательность более длинных и более коротких стихов, сохраняет синтаксические членения фразы в стихе и т. д. Поэтому у него впервые и приведенный нами выше отрывок приобретает точно соответствующую немецкому оригиналу структуру (четырехстопные ямбы с парными мужскими рифмами, в конце отрывка два двустишия женских):
О! месяц! Если б в этот час
Ты озарял в последний раз
Конторку комнаты моей,
Где столько я не спал ночей!
Тогда над книгами горой,
Печальный друг, ты был со мной!
О, если б на вершинах гор
Я светом мог насытить взор,
Средь духов вкруг пещер носиться,
В лугах, в лучах твоих томиться,
От чада знанья облегченный,
В твоей росе возобновленный!
Но это внимание к музыке стиха сочетается у Фета, как романтика-импрессиониста, с невниманием к логически-смысловой стороне стиха и слова. Вернее, будучи по характеру своего дарованья не мастером слова, а музыкальным импровизатором, Фет только там умеет дать адэкватный подлиннику перевод, где оригинал содержит поэтические элементы, родственные его собственной поэзии. Поэтому философические монологи первой части выходят у него иногда при всей формальной точности до чрезвычайности неуклюже. Например, начало первого монолога:
Ах, и философов-то всех
И медицину и права,
И богословие, на грех,
Моя изучила вполне голова;
И вот стою я, бедный глупец!
Какой и был, не умней под конец:
Магистром, доктором всякий зовет,
И за нос таскать мне десятый уж год
И вверх и вниз, и вкривь и вкось
Учеников своих далось.
И вижу, что знать ничего мы не в силах!
Зато многие музыкально-лирические места, в особенности второй части, которая, в общем, переведена гораздо лучше первой, могут служить примером необыкновенных поэтических достижений Ср., например, из хора эльфов (часть II, акт I):
Ночь в долинах глубочайших.
Звезды вечные взошли.
Крупных искр средь искр мельчайших
Ближний блеск и свет вдали,
Прыщет в озере, мигал,
Светит в тверди голубой,
И, покой наш завершая,
Правит месяц золотой...
Или из эпилога второй части:
Как здесь у ног моих ущелье
В глубокой пропасти лежит;
Как тысяча ручьев в весельи
И в песне в бездну пасть спешит;
Как силой, вверх его несущей,
Древесный ствол в эфир влечет, —
Так и любовью всемогущей
Все создается, все живет.
В этих частях своего перевода второй части Фет является предшественником поэтического метода русских символистов.5
(полный текст на сайте НЭБ)
1. ПОСВЯЩЕНІЕ КЪ "ФАУСТУ".
(фрагмент6)
Вы вновь ко мнѣ, воздушныя видѣнья!
Давно знакомъ печальный съ вами взоръ!
Иль сердце къ вамъ полно опять стремленья,
Иль грудь хранитъ безуміе съ-тѣхъ-поръ?
Вы принеслись! Я, полонъ умиленья,
Въ туманной мглѣ привѣтствую вашъ хоръ.
Трепещетъ грудь младенческими снами
Отъ волшебства, навѣяннаго вами.
Вы обновили свѣтлыхъ лѣтъ картину --
И много милыхъ ожило тѣней.
Подобно сагѣ, смолкшей въ половину,
Звучатъ любовь и дружба прежнихъ дней.
И больно мнѣ: давнишнюю кручину
Несётъ мнѣ жизнь со всѣхъ своихъ путей,
И кличетъ тѣхъ, которыхъ въ мигъ участья
И унесло, и обмануло счастье.
Имъ не слыхать послѣдующихъ пѣсенъ --
Всѣмъ тѣмъ кому я первыя пѣвалъ.
Кружокъ привѣтный избранныхъ сталъ тѣсенъ
И отголосокъ первый отзвучалъ.
Кому пою, тотъ кругъ мнѣ неизвѣстенъ:
Его привѣтъ мнѣ сердце запугалъ;
А тѣ, чей слухъ мою и любитъ лиру,
Хотя въ живыхъ, разсѣяны по міру.
И вновь во мнѣ отвычное стремленье
Въ тотъ кроткій міръ къ задумчивымъ духамъ!
Неясное подъемлю пѣснопѣнье,
Подобное эоловымъ струнамъ:
Проснулось въ строгомъ сердцѣ умиленье;
Невольно слёзы слѣдуютъ слезамъ.
Все, чѣмъ владѣю, кажется мнѣ лживо,
А что прошло -- передо мною живо.
- 1. „Заграничный Вестник" 1882, т. III, № 6, стр. 121—139, Ив. Казанский; „Русская Мысль" 1882, № 6 и 1889, № 3; „Дело", 1883, № 7; некролог в „Русской Мысли", 1894, № 2, стр. 28—49: А. Фет, как поэт, переводчик и мыслитель" (В. Л-ий).
- 2. „Дело", 1883, № 7, стр. 71.
- 3. „Русская Мысль", 1889, № 3, стр. 92-93.
- 4. „Русская Мысль", 1894, № 2, стр. 35.
- 5. В. Жирмунский. Гете в русской литературе — Л.: Гослитиздат, 1937 (Гл. VI. Литературное наследие Гете, 6. Переводы „Фауста")
- 6. По изд.: Нѣмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877