ПРИТЧИ. КНИГА ПЕРВАЯ
ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ,
ГОСУДАРЮ ЦЕСАРЕВИЧУ,
ПАВЛУ ПЕТРОВИЧУ.
Подъ благословенною державою любезныя матери ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЫСОЧЕСТВА, Матери моего Отечества, Избавительницы Россійскаго народа и Воскресительницы Музъ Россійскихъ, должны Писатели ободряти сердца свои и мысли, и приносити жертву ГОСУДАРЯМЪ своимъ и Отечеству, своими трудами. Сколько Притчи полезны, о томъ уже всему свѣту извѣстно. А я только того хочу, чтобы мои Притчи заслужили себѣ достоинство имени своего, и были угодны ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ, и чтобы ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО ихъ благоволили съ тою приняти милостію, съ которою, Милостивѣйшій ГОСУДАРЬ, я, отъ ВАШЕГО ВЫСОЧЕСТВА, приниматься щастіе имѣю.
Александръ Сумароковъ.
ПРИТЧИ.
КНИГА ПЕРВАЯ.
1.
Фебъ и Борей.
Съ Бореемъ былъ у Феба Разговоръ,
Иль паче споръ,
Кто больше силъ изъ нихъ имѣетъ,
И больше властвовать умѣетъ.
Проѣзжій на конѣ: холодноватъ былъ часъ;
Накинулъ епанчу проѣзжій; крышка грѣетъ,
И есть у насъ
Указъ,
Во время холода тепляй прикрыться,
И никогда предъ стужей не бодриться;
Ее не побѣдишъ,
Себя лишъ только повредишъ;
Противу холода не можно умудриться.
Сказалъ Борей: смотри, съ проѣзжева хочу
Я здернуть епанчу,
И лишекъ на сѣдлѣ я въ когти ухвачу.
А Солнце говоритъ: во тщетной ты надеждѣ,
А естьли я хочу,
Такъ ету епанчу
Сниму я прежде;
Однако потрудися ты,
И здѣлай истину изъ бреда и мечты.
Борей мой дуетъ,
Борей мой плюетъ,
И сильно подъ бока проѣзжева онъ суетъ,
Борей оретъ,
И въ когти епанчу беретъ,
И съ плечъ ее деретъ :
Толчки проѣзжій чуетъ,
И въ носъ, и въ рыло, и въ бока
Однако епанча гораздо жсстока :
Хлопочетъ,
И съ плечъ ийти не хочетъ.
Усталъ Борей,
И поклонился ей !
Вдругъ Солнце возсіяло,
И естество другой порядокъ восприяло ;
Нигдѣ не видно тучь,
Вездѣ златой играетъ лучь :
Куда ни возведешъ ты взоры,
Ликуютъ рѣки, лѣсъ, луга, поля и горы:
Проѣзжій епанчу долой съ ссбя сложилъ,
И снявъ о епанчѣ проѣзжій не тужилъ.
Репейникъ хуже Райска крина.
О чемъ я въ притчѣ сей, читатель, говорю?
Щедрота лютости потребняе Царю.
Борей Калигула, а Фебъ ЕКАТЕРИНА.
II.
Волкъ и Ягненокъ.
Въ рѣкѣ пилъ волкъ, ягненокъ пилъ;
Однако въ низъ рѣки гораздо отступилъ;
Такъ пилъ онъ ниже ;
И слѣдственно что волкъ къ тому былъ мѣстуближе,
Отколѣ токи водъ стремленіе влечетъ ;
Извѣстно что вода всегда на низъ течетъ.
Голодной волкъ ягненка озираетъ:
Отъ ужаса ягненокъ обмираетъ,
И мни тъ : не буду я съ ягнятками играть ;
Не станетъ на руки меня пастушка брать,
Не буду голоса я слышати свирѣли,
И птички для меня впослѣдніе пропѣли,
Не на зѣленомъ я скончаюся лугу.
Умру на семъ пещаномъ берегу.
Волкъ почалъ говорить: бездѣльникъ, какъ ты смѣешъ
Питье мое мутить,
И въ воду чистую мнѣ сору напустить ?
Да ты жъ такую мать имѣешъ,
Которая ко мнѣ учтивства не храня,
Вчера блеяла на меня.
Ягненокъ отвѣчаетъ,
Что мать ево дней стритцать умерла;
Такъ волка не она ко гнѣву привела:
А токъ воды бѣжитъ на низъ онъ чаетъ,
Такъ волкъ ево опивокъ не встрѣчаетъ.
Волкъ третьею виной ягненка уличаетъ:
Не мни что ты себя, бездѣльникъ, извинилъ,
Ошибся я, не мать, отецъ меня бранилъ.
Ягненокъ отвѣчалъ: тому ужъ двѣ недѣли,
Что псы ево заѣли.
Такъ дядя твой иль братъ,
Иль можетъ быть и сватъ,
Бранилъ меня вчера, я ето знаю точно,
И говорю тебѣ я ето не нарочно.
Ягненковъ былъ отвѣтъ:
Всея моей родни на свѣтѣ больше нѣтъ;
Лелѣитъ лишъ меня прекрасная пастушка.
А! а! вертушка,
Не отвертишся ты; вчера твоя пастушка
Блелла на меня: комолыя рога,
И длинной хвостъ у етова врага,
Густая шерсть, копыты не велики;
Довольно ли тебѣ плутишка сей улики?
Пастушкѣ я твоей покорнѣйшій слуга,
За то что на меня блеять она дерзаетъ,
А ты за то умри. Ягненка волкъ терзаетъ.
III.
Левъ и Дѣвушка.
Любовь сильняе всѣхъ страстей,
И слаще всѣхъ сластей;
Да худо что любовь частенько и обидитъ,
А ето отъ того, любовь не ясно видитъ,
И мучитъ насъ любовь гораздо иногда;
Любовной слѣпоты хранитеся всегда.
Влюбился левъ; и львовъ заразы побѣждаютъ,
И львицы любятся; они левятъ рождаютъ;
Такъ ето ничево;
Спросите вы въ ково.
Въ дѣвицу.
А не во львицу,
Влюбился левъ гораздо горячо.
Подставилъ дѣвкѣ онъ плѣчо,
Подставилъ спину,
И хочетъ онъ,
Суровый сей Плутонъ,
Прекрасную похитить Прозерпину,
Отъ нетерпѣнія левъ весь горитъ,
А дѣвка говоритъ:
Готова я въ твои возлюбленный мой когти,
Для цѣлованія твоихъ прелестныхъ губъ;
Да только я боюсь ногтей твоихъ и зубъ;
Ты вырви зубы вонъ, и вплоть отрежъ ты ногти...
Тогда душа моя,
Я вся твоя.
Къ прекрасной мыслію и сердцемъ прилѣпленный,
Чево не здѣлаетъ любовникъ ослѣпленный!
Готовъ, сударыня, отвѣтствуетъ ей левъ..
Исполнити я то, любви твоей желая:
Разинулъ зевъ,
Любовію пылая,
И ноги протянулъ.
О естьли бы ты левъ тогда воспомянулъ,
Не потерявъ разсудка,
Что ето вить не шутка!
Исполнилъ онъ по прозьбѣ той,
И протянулъ поцаловаться губы,
А дѣвка говоритъ: постой,
Покамѣсть выростутъ твои, любовникъ, зубы,
И будешъ ты съ ногтьми опять.
А тесть ему сказалъ, нагнувъ колѣно:
Зубовъ, ногтей ужъ нѣгдѣ взять:
Прости, любезный зять:
И взявъ палено,
Сказалъ ему еще: домой пора,
И проводилъ ево паленомъ со двора.
IV.
Лягушка и Мышь.
И простота и злоба,
Приводятъ часто насъ на мѣсто гроба.
ВОспой, о муза, ты дѣла,
Мнѣ, мыши и лягушки,
И какъ лягушка мышь въ болото завела,
И какъ погибли тамъ ихъ обѣ душки!
Лукавая звала
Лягушка, глупу мышку,
И наизустъ прочла ей цѣлу книжку,
Сплетая похваду лягушечей странѣ,
И говоритъ: коль ты пожалуешъ ко мнѣ;
Такъ ты увидишъ тамъ, чево, ниже во снѣ.
Ты прежде не видала:
А я тебѣ, мой свѣтъ,
Тамъ здѣлаю обѣдъ,
Какова никогла ты сроду не ядала:
Увидишъ ты какъ мы ядимъ:
Въ питьѣ по горло мы сидимъ,
Музыка день и ночь у насъ не умолкаетъ,
А кошка тамъ у насъ и лапъ не омокаетъ.
Прельстилась мышь и съ ней пошла,
Однако истинны не много тамъ нашла,
И стала съ ней прощаться:
Пора, дружечикъ мой,
Домой
Отселѣ возвращаться.
Постой,
Дружечикъ мой,
Лягушка говорила.
Я, душенька, тебя еще не поварила,
И вѣдай что тебѣ бѣды не приключу,
Лишь только съѣмъ тебя; я мяса ѣсть хочу.
А мышь не заслужила дыбы,
И захотѣла рыбы:
Барахтается съ ней.
Скажи, о муза, мнѣ кончину дней,
И гостьи и хозяйки?
Летѣли чайки:
Одна увидѣла соперниковъ такихъ,
И ухватила ихъ.
Вотъ вамъ обѣимъ дыба,
А чайкѣ на обѣдъ и мясо тутъ и рыба.
V.
Дубъ и Трость.
Дубъ трости говорилъ: конечно трость,
Тебѣ долгонько рость,
Быть равной крѣпости и вышины со мною:
Какою ты виною,
Прогнѣвала Боговъ, и столько ты слаба?
Бояринъ я, а ты раба.
Пускай вѣтръ сильный стонетъ,
Пускай реветъ и воетъ онъ:
Мнѣ столько жъ, какъ Зефиръ, ужасенъ Аквиллонъ
И не погнетъ мсня: а ты, лишь только тронетъ
Зефиръ поверхность водъ,
Нагнешся до земли, когда жъ разинетъ ротъ
Вѣтръ сильный на тебя, лишъ губы онъ посунетъ,
И хоть немножко дунетъ;
Падешъ и ляжешъ ты:
Ты образъ слабости, ты образъ суеты,
И видъ несовершенства:
Я образъ крѣпости, видъ вышняго блаженства.
Востала буря, трескъ
И блескъ
На горизонтѣ,
И треволненіе въ пространномъ понтѣ,
Внимаютъ вѣтра крикъ,
Дуброва и тростникъ:
Вѣтръ бурный съ лютымъ гнѣвомъ,
Дышитъ отверстымъ зѣвомъ,
Яряся мчится съ ревомъ,
Сразиться съ гордымъ древомъ:
Черезъ тростникъ летитъ
И весь тростникъ мутитъ:
Трость пала;
Такъ сила вѣтрова на воздухѣ пропала,
А онъ на гордый дубъ жсстокость устремилъ:
Дубъ силенъ; но тово силъ вѣтра не имѣетъ:
А гнуться не умѣетъ!
Ударилъ вѣтръ, и дубъ тотчасъ переломилъ:
Крѣпчайша сила древо сшибла,
Дубъ палъ и дубъ погибъ, спѣсь пала и погибла.
VI.
Оселъ и хозяинъ.
Всякъ дѣлай то что съ склонностію сходно,
Не то что лишъ угодно,
Но то что сродно.
Не плаваетъ медвѣдь въ Бальтійской глубинѣ,
Синица не несетъ въ Невѣ яицъ на днѣ,
Бѣлуга никогда не посѣщаетъ рощи,
И на дубу себѣ гнѣзда не вьетъ олень:
Луна во время свѣтитъ нощи,
А солнце въ день:
Труды всѣ разными вещами.
И у людей:
Тотъ кормитъ мужиковъ въ харчевнѣ щами,
Тотъ сѣномъ и овсомъ въ конюшнѣ лошадей.
Что къ стати то и краше.
Потребенъ пиву хмель, а патака на медъ,
Для бани жаръ, а въ погребъ лсдъ.
Для чая сахаръ, масло кашѣ.
Какой то человѣкъ лѣлеилъ день и ночь
Собачку,
Любилъ ее какъ дочь,
И здѣлалъ ей потачку,
Ее любя,
Лизать себя.
Оселъ то нѣкогда увидѣлъ.
Работу тяжкую свою возненавидѣлъ,
И говорилъ онъ такъ:
Я долго былъ дуракъ,
И суетно трудился:
Вить я не подрядился,
И не подрядчикъ я:
Не терпитъ честь моя,
Чтобъ я не разсердился,
И чтобъ не возгордился,,
И чтобъ еще служилъ,
И въ беспокойствѣ жилъ.
Я должности моей давно уже стыдился:
Отнынѣ буду я собачкѣ подражать,
Мешки, кульки на мнѣ не станутъ разъѣзжать.
Не для безчестія оселъ на свѣтъ родился.
Вскочилъ, хозяина ногами охватилъ,
И высунувъ языкъ, оскаливъ зубы,
Кладетъ помѣщику большой языкъ на губы.
А онъ ево за то дубиной колотилъ.
VII.
Скупой.
Ни шелега въ машнѣ бѣдняшка не имѣлъ,
А воровати не хотѣлъ:
Занять не льзя; такія тутъ обряды,
Что надобны заклады,
Да росты ради барыша,
А у нево кафтанъ, рубашка да душа,
Закладовъ нѣтъ, онъ терпитъ голодъ
И холодъ,
Мнѣ лутче смерть, бѣдняшка говоритъ,
И хочетъ отравиться;
Но ядъ не скоро уморитъ;
Пошелъ давиться.
Былъ домъ старинной разваленъ,
Остатки только были стѣнъ:
Пошелъ туда бѣднякъ веревку вынимаетъ,
Къ кирпичью гвоздь наладя прижимаетъ,
И почалъ колотить:
Стѣна обрушилась, и выпало оттолѣ
Червонцовъ тысяча, иль можетъ быть и болѣ;
Бѣдняшку льзя всево теперь позолотить.
Бѣдняшка обомлѣлъ, въ весельи таетъ,
Червонцы тѣ хватаетъ,
Отъ радости дрожитъ,
И добычь ухвативъ домой бѣжитъ.
Пришелъ хозяинъ дома,
Обрушена стѣна,
А деньги не солома,
Другая имъ цѣна;
Скупова сердце ноетъ,
Скупой кричитъ и воетъ:
Сокровище мое! куда сокрылось ты?
Лишился я твосй на вѣки красоты.
Веселіе мое и свѣтъ мой! я съ тобо.^
Разстался, самою лютѣйшею судьбою;
Погибни жизнь моя.
Сокровище мое! съ тобой умру и я,
Не отмѣню сево я слова.
Скупой!
Веревка тутъ готова;
Пожалуй лишнева не пой;
Однако онъ и самъ не много норовился,
И удавился,
Доволенъ только тѣмъ ко смерти ириступилъ,
Что онъ веревки не купилъ.
VIII.
Кошка.
Привычку одолѣть гораздо трудно;
Природу одолѣть гораздо чудно.
Я нѣчто вамъ теперь объ етомъ предложу,
И басенку скажу.
Я кошекъ не люблю и кошечья языка;
А больше мнѣ всево противна ихъ музыка;
Но былъ какой то господинъ,
Хозяйки не имѣлъ, и жилъ одинъ,
И кошку не въ издѣвку,
Любилъ какъ дѣвку;
Да кошка по ево не знаетъ говорить.
Просилъ боговъ, чтобъ кошку претворить,
Чтобъ кошка человѣкомъ стала,
И подъ алмазами какъ барыня блистала.
Исполнили они желаніе ево.
У кошки кошачья нѣтъ больше ни чево..
На кошкѣ фижѳейная юбка,
Изъ китовыхъ усовъ,
Алмазы свѣтятся изъ волосовъ,
И ходитъ кошка будто шлюбка;
Да только по сухомъ пути;
Водой пешкомъ не льзя ийти:
У кошки не одинъ костей на юбкѣ ярусъ,
А юбка дуется въ погоду будто парусъ,.
Насталъ ево желанія конецъ:
Женился нашъ на кошкѣ молодецъ,
И до пріятнѣйша дошелъ часа и мѣста:
Онъ легъ, легла невѣста:
Вдругъ выбѣжала мышь. О рокъ! о случай злой
Вскочила барыня за ней съ одра долой,
Пресеклась барину потѣшиться дорожка,
Вскочила барыня и стала кошка.
ІХ.
Кривая Лисица.
Хотя и должны мы всегда себя беречь;
Но можно ли во всемъ себя предостеречь?
Кто скажетъ можно,
Такъ ето ложно:
Не льзя никакъ,
Я смѣло говорю, что ето такъ.
Была лисица,
И отъ собакъ
Летала будто птица;
Не драться съ ними ей; она не львица,
Да имъ же по родству сестрица.
Была замужняя она, или дѣвица.
Про то,
Не сказывалъ ни кто:
Могла вдругъ дѣвка быть, и баба и вдовица,
И попросту вдова;
Лишь только сказано была она крива,
И подлинно была лисица такова.
Извольте басенки моей послушать:
Пришла къ рѣкѣ она,
Воды покушать.
Лисица не пила ни водки ни вина:
Въ струи воткнула носъ глубоко,
Къ водѣ оборотивъ свое кривое око,
Другое въ лѣсъ,
И говоритъ, не льзя ко мнѣ подкрасться, песъ,
Хотя бы влезъ
Въ тебя сабака бѣсъ,
А отъ воды лисица не потруситъ;
Мнѣ щука носа не откуситъ.
Напрасно ты лиса боялася сабакъ:
Не той закрылась ты полою;
Съ воды стрѣлою
Убилъ тебя рыбакъ.
Х.
Яйцо.
Когда снѣга не таютъ,
Рабята изъ нево шары катаіотъ,
Сертятъ,
И шаръ вертятъ;
Шаръ больше становится:
Шарочикъ ихъ шарищемъ появится.
Да кто жъ
На шаръ похожъ?
Ложъ
Что больше бродитъ
То больше въ цѣну входитъ:
Снѣжной шаришка будетъ шаръ,
А изолжи, товаришка товаръ.
Ахъ! ахъ! жена, меня околдовали,
Кричитъ мужъ лежачи женѣ,
Я снесъ яйцо: ни какъ ты видѣдъ то во снѣ;
Такія чудеса на свѣтѣ не бывали.
Я снесъ яйцо, ахъ жонужка моя!
Ужъ я
Не мужъ твой, курица твоя.
Не молви етова съ сосѣдкой;
Ты знаешъ назовутъ меня еще насѣдкой.
Противно то уму,
Чтобъ я сказала то кому;
Однако скажетъ;
Болкливой бабѣ чортъ языка не привяжетъ.
Сказала ей,
А та сосѣдушкѣ своей.
Ложъ ходитъ завсегда съ прибавкой въ мирѣ.^
Яйцо, два, три, четыре,
И стало подъ вечеръ пять сотъ яицъ.
Назавтрѣ множество къ уроду,
Збирается народу,
И незнакомыхъ лицъ.
За чемъ валитъ народъ? валитъ купить яицъ.
ХІ.
Мышій судъ.
Не столько страшенъ зайцамъ псарь,
Медвѣдь и волкъ щенятамъ,
Мертвецъ и чортъ рабятамъ,
Ни челобитчикамъ бсздушной сскретарь,
Какъ кошка нѣкая въ большомъ мышей содомѣ.
Въ какомъ то домѣ,
Страшна мышамъ была.
Хотя она съ мышей подарковъ не брала;
Да только худо то что кожи съ нихъ драла.
И срѣзала ихъ съ кону.
Она рѣшила всѣ дѣла,
Не по мышачьему, по кошечью закону.
Стараясь отъ такихъ спастися мыши бѣдъ,
Хотѣли воевать, да пушекъ нѣтъ;
Не притронулися безъ рукавицъ къ крапивѣ;
Лишъ только здѣлали надъ кошкой судъ..
Была у нихъ мышъ граматная тутъ,
Дѣлецъ и плутъ,
Въ приказѣ родилась и выросла въ архивѣ.
Пошла въ архиву красть;
Она съ рабячества любила ету сласть,
Подьяческую страсть,
И должно отъ нее все далѣ было класть:
Тетратей натаскала,
Статейку приискала,
И предложила то;
А что?
Чтобъ кошку изловить, и навязать на шею
Ей колоколъ тотчасъ;
Чтобъ имъ сохранными повѣсткою быть сею:
И говоритъ мышамъ: которая изъ васъ
Исполнитъ мой приказъ?
Отвѣтствовали всѣ ей на ето: не смѣю.
А я, сказалъ дѣлецъ, хоть мужество имѣю,
Да только кошекъ я ловити не умѣю.
ХII.
Мартышка и Кошка.
Мартышка съ кошкою въ однихъ Иокояхъ жили,
И одному хозяину служили;
Да просто ни чево, хозяинъ, не клади;
Когда что стянуто, къ сосѣдямъ не ходи;
Мартышка все припрячетъ,
А кошка кушанье что ты ни ставь поѣстъ;
Не сыщетъ безъ замка отъ нихъ надежныхъ мѣстъ.
Частенько кошка къ сыру скачетъ,
И ловитъ сыръ;
Такъ часто у нее съ мышами миръ;
Сыръ мыши пожирняе.
Такъ стала кошка по смирняе.
Сидѣли нѣкогда приборщицы одни:
Увидѣли они,
Каштаны жарятся въ каминѣ.
Мартышка говоритъ: вотъ кошка случай нынѣ;
Тебѣ своимъ искуствомъ поблескать,
Помастери каштаны потаскать,
Отважся въ уголья ты лапу сунуть,
И по каштанцу клюнуть.
Проворница тотчасъ золу поразгребла,
И лапу вонъ; такъ лапы не ожгла,
Опять въ огонь, каштанъ не много потянула,
И лапу вонъ опять оттолѣ отпѣхнула,
Еще, еще, и разъ за разомъ такъ опять:
Пришла къ концу, каштанъ усилилась достать:
По томъ еще каштанъ, по томъ и два каштана,
И нацѣпляла ихъ оттолѣ съ полкармана.
Мартышка держитъ вѣрный щотъ
У кошки:
Что кошка вытащитъ, мартышка его въ ротъ,
Не упуская крошки.
Служанка вдругъ вошла: повѣсили головки:
Каштаны были ловки,
Мартышкѣ сносно то; она сыта была:
А ты мышатница, ни ѣла, ни пила,
И пользы за свою чужія ты искала;
Каштаны не себѣ, мартышкѣ ты таскала.
ХІІІ.
Лисица и Журавль.
Лисица журавля обѣдать позвала:
Въ обманъ ево вела.
Намѣрилась она принять ево учтиво,
Да чтобъ одной поѣсть,
А журавлю лишь только здѣлать честь;
Не серце у лисы да горлушко спѣсиво.
Пожаловалъ журавль, обѣдъ готовъ.
Лисица говоритъ: извѣстна дружба наша;
Не надобно друзьямъ къ учтивсту много словъ:
Покушай: для тебя, дружокъ мой, ета каша;
Да кашу встюрила лисица на латокъ,
А носъ у журавля не очень коротокъ;
Не можно кушать;
Такъ ласковыхъ рѣчей пришелъ онъ только слушать;
Однако и журавль почтить умѣетъ дамъ,
И больше десяти кладя поклоновъ дюжинъ,
Зоветъ лису на ужинъ.
Лисица говоритъ: я свой поклонъ отдамъ:
Мы вѣрныя друзья, ты другъ, а я другиня,
Журавликъ, ты мнѣ князь а я тебѣ княгиня.
Пошедъ журавдь и мяса нарубилъ:
Не на латокъ поклалъ, куски въ бутылку вбилъ.
Пришла лисица: онъ ей кушанье поставилъ,
Въ бутылку всунулъ носъ, и носикъ позабавилъ.
Лисичью рту не дьзя въ бутылку влесть:
Такъ ей не льзя и мяса ѣсть:
Въ бутыль зубовъ лисица не впихала,
И опустивъ ушки хвосточкомъ замахала.
XIV.
Блоха.
Минерва, вѣстно всѣмъ, богиня не плоха:
Она боярыня, графиня, иль княгиня,
И вышла изъ главы Юпитера Богиня:
Подобно изъ главы идетъ моей блоха.
О Калліопа, пой блохи ты къ вѣчной славѣ:
И возгласи ты мнѣ,
То что пригрезилось сей твари не во снѣ,
Но въ явѣ!
Читатели! блохой хочу потѣшить васъ,
Внемлите сей мой гласъ,
И уши протяните,
А тварь такую зря, меня воспомяните.
Была, жила блоха, не знаю какъ она,
Вскочила на слона.
Слона по томъ вели, на улицахъ казаться,
И на ногу съ ноги, сей кучѣ, подвизаться.
Вы знаете что зайца больше слонъ,
И не взойдетъ онъ жареный на блюдо:
А ежели когда прохаживается онъ,
Сбѣгается народъ, смотрѣть на ето чудо.
Блоха моя
Народъ увидя,
И на слонѣ великолѣнко сидя,
Гордяся говоритъ: о коль почтенна я!
Весь миръ ко мнѣ бѣжитъ, миръ видъ мой разбираетъ,
И съ удивленіемъ на образъ мой взираетъ:
Судьба моя, довольна я тобой;
Я землю зрю, далеко, подъ собой,
И все животное я вижу подъ ногами:
Блоха на небесахъ, блоха равна съ Богами.
И почала блоха отъ радости скакать,
Скача съ слона упала,
Пропала,
И трудно новую Богиню намъ сыскать.
ХV.
Спорщица.
Скажи, о муза, мнѣ, какой злой гнѣвъ жену
Принудилъ, объявить жестокую войну,
Противу своего возлюбленнаго мужа,
И глупость можстъ ли женѣ злой быти чужа!
Мужъ будетъ побѣжденъ; сунбурщица не трусь,
И здѣлай намъ надъ мужемъ шутку.
Поставили на столъ большую утку.
Жена сказала: ето гусь:
Не гусь, да утка то, мужъ держитъ сто твердо,^
О сатана!
Кричитъ жена,
На то ли я съ тобой сопряжена.
Вся злобой внутренна моя разозжена.
Кричитъ безъ памяти, пылитъ немилосердо:
Коль ты ослѣпъ, я шлюсь на вкусъ,
Иль я тебѣ такой дамъ тузъ,
Что ты за дремлешъ,
Коль гуся моево за утку ты пріемлешъ.
Отвѣдалъ мужъ: душа! сокровище! мой свѣтъ:
Гусинова и запаха тутъ нѣтъ.
Бездѣльникъ ето гусь, я знаю ето прямо.
Пожалуй жонушка не спорь ты такъ упрямо.
Я шлюсь на всѣхъ людсй, что утка то, не гусь,
И въ етомъ не запрусь.
Но чѣмъ окончилася шутка?
Жена ему дала туза,
И плюнула въ глаза.
Признался мужъ: на столъ поставленъ гусь не утка.
XVI.
Скупая Собака.
Скупой былъ песъ, и былъ имѣніемъ доволенъ.
Недомогастъ песъ, и стадъ гораздо болснъ.
На посѣщеніе приятеди притли,
И друга своево чуть жива ужъ натли.
О смерти онъ умѣренно хлопочетъ,
И что на вѣкъ растанется съ гостьми.
Да со запасными себѣ костьми,
Разстаться онъ не хочетъ.
Бранитъ судьбу, что жизнь безмѣрно коротка.
Но чѣмъ она ему сладка?
Какое бѣдствіе ево поймало?
Онъ пищи множество имѣлъ;
Однако ѣлъ
Отъ скупости онъ мало.
Всегда ярясь кипѣлъ,
И ету пѣсню пѣлъ:
Прорву и разорву прохожему черева,
Схвачу и прохвачу немилосерда зева,
До серца, зубомъ я.
Изрядна жизнь твоя.
Приятели о немъ тужили.
А чтобъ они ему въ болѣзни послужили,
Гнилыя кости имъ даетъ,
Которыхъ не хранитъ, и коихъ уже нѣтъ,
И кои въ бережи лежали много лѣтъ,
А о другихъ костяхъ не говоритъ ни слова.
Душа ийти изъ тѣла вонъ готова.
Собака говоритъ, не отступайте прочь,
Старайтеся, друзья, болящему помочь:
А естьли вы не сыты;
Такъ кости у меня въ землѣ для васъ зарыты.
И самыя свѣжія: лежатъ они - - - охъ! охъ!
Два раза охнулъ, и издохъ.
XVII.
Пиръ у Льва.
Коль истинной не можно отвѣчать,
Всево полезняе молчать.
Съ боярами какъ жить, потребно ето вѣдать.
У льва былъ пиръ,
Пришелъ весь миръ,
Обѣдать.
Въ покояхъ вонь у льва:
Квартера такова
А львы живутъ не скудно;
Такъ ето чудно.
Подобны въ чистотѣ жилищъ они чухнамъ,
Или посадскимъ мужикамъ,
Которыя въ торги умѣренно вступили:
И откупами насъ еще не облупили,
И вмѣсто портупей имѣютъ кушаки,
А кратче такъ: торговы мужики.
Пришла вонь волку къ носу:
Волкъ ето объявилъ бесѣдѣ безъ допросу,
Что запахъ худъ.
Услышавъ левъ, кричитъ, бездѣльникъ ты и плутъ.
Худова запаха и не бывало тутъ:
И смѣютъ ли въ такія толки,
Входить о львовомъ домѣ волки?
А чтобы бредить волкъ напредки не дерзалъ,
Немножечко онъ волка потазалъ,
И для поправки наказалъ,
А именно на части растерзалъ.
Мартышка видя страшны грозы,
Сказала: здѣсь нарциссы, розы,
Цвѣтутъ.
Левъ ей отвѣтствовалъ: и ты такой же плутъ;
Нарциссовъ, розъ и не бывало тутъ.
Напредки не сплетай ты лѣсти:
А за такія вѣсти,
И за пріязнь,
Прими и ты достойну казнь.
Преставился волчишка,
Преставилась мартышка.
Скажи лисица ты, хозяинъ вопрошалъ,
Какой бы запахъ намъ дышалъ,
Я знаю что твое гораздо чувство нѣжно;
Понюхай ты прилѣжно.
Лисица на етотъ вопросъ
Сказала: у меня залегъ севодни носъ.
ХVIII.
Пряхи.
Не до издѣвокъ,
Бесѣдушкамъ тѣхъ дѣвокъ,
Которымъ должно много прясть,
И коихъ, сверхъ того, позненько спати класть,
И коимъ, сверьхъ того, раненько просыпаться,
А льну никакъ не льзя всему перещипаться:
Какъ хочешъ такъ часы себѣ распоряди,
Ленъ вѣчно будетъ рость; такъ вѣчно и пряди.
Хозяйка нѣкая была гораздо люта,
И всякая у ней въ трудѣ была минута,
Вокругъ веретена;
Однако пряла не она:
Служанки пряли,
И столько пряли,
И столько спали,
Какъ я уже сказалъ,
Полбасни я въ заглавьи показалъ,
Полбасни къ ней придвину,
И раскажу оставшу половину.
Какъ солнушка стучится въ двѣри свѣтъ,
Извѣстно что тогда пѣтухъ поетъ.
Въ дому пѣтухъ былъ етомъ,
И передъ свѣтомъ
Во всю кричалъ пѣтухъ гортань: какорѣку.
Хозяйка взявъ клюку,
Служанокъ ворошила,
И пряхъ перекрушила,
И изсушила:
И лѣто, и зима, и осень, и весна,
У дѣвушекъ проходитъ безо сна.
Пѣтухъ не виненъ,
Что голосъ у нево не тихъ:
Пѣтухъ не лихъ,
Пѣтухъ былъ чиненъ;
Хозяища винна, безчинна и лиха;
Однако дѣвушки убили пѣтуха.
По преставленіи пѣвца хозяйка злая,
Клюкою тряхъ,
Еще и раняе будила пряхъ,
Бояся опоздать, на дѣвокъ лая,
Къ работѣ дѣвокъ посылая.
Хозяища кричитъ,
Хозяища рычитъ,
Клюку ко пряхамъ присусѣдя,
А дѣвки, безъ пѣвца, побудку ту наслѣдя,
Отъ волка убѣжавъ попали на медвѣдя.
ХIХ.
Львица въ горести.
Стрелокъ убилъ у львицы сына,
Не львенка да левка.
Довольно смѣлости у етова стрелка;
Левъ сильная скотина,
А мой убилъ дѣтина,
Не поросенка.
Не львенка,
Левка.
Забыла львица,
Угрызла серце ей печаль:
Хотя сурова тварь, и люта ета птица;
Однако сына жаль;
Такъ серце поетъ,
А львица воетъ.
Переглушила всѣхъ, она крича, звѣрей,
Пришелъ къ ней тигрь, и говорилъ онъ ей:
Послушай кумушка: мы то позабываемъ,
Что мы чужихъ рабятъ подобно убиваемъ:
Мнѣ мнится матерямъ гораздо трудно несть,
Когда мы здѣлаемъ и имъ такую честь.
Не слышитъ тигра львица,
А тигръ увѣщевалъ: послушай ты сестрица,
Послушай мать,
Послушай бабушка: а львица
Не хочетъ ни чево внимать.
Не умаляется у львицы жалобъ мѣра.
Былъ тигръ ученой человѣкъ,
И рекъ:
Читала ль ты, кума, Гомера,
О Иліонской ты читала ли войнѣ,
И о Пріямовой женѣ?
Подробно расказалъ исторію Гекубы.
А львица въ ярости по прежнему кричитъ,
И раздуваетъ губы.
Простился съ нею тигръ, и на пути ворчитъ,
Махая хвостъ и рожу смуру:
Ни чемъ не льзя ввести въ разсудокъ ету дуру.
А я примолвлю то еще,
Что въ жалость о себѣ злодѣй влечетъ во тщѣ,
И то скажу грубяй, чѣмъ кумъ куму тазаетъ.
Начто о сынѣ выть разбойница дерзаетъ,
Которая сама чужихъ дѣтей терзаетъ?
ХХ.
Мышь и Кошка.
ХХ^.
Бояринъ и Боярыня.
У мужика въ чуланѣ поставлены лукошки,
Забилася тутъ мышь, не устрашуся кошки.
Кричала мышь, бодрясь, подай ее сюда.
Отколѣ ни взялась, пришла она туда:
Насилу унесла геройка въ подполъ ножки.
Коль ета притча не сладка,
Лишь только для тово что очень коротка;
Во вкусъ войти не льзя всево мнѣ свѣта:
Подолѣ ета:
Бояринъ былъ, боярыня была,
Она всю въ доме власть вела:
Боярыня была немножечко упорна,
А попросту сказать, была гораздо вздорна:
Бояринъ ѣлъ, бояринъ пилъ, бояринъ спалъ;
А естьли отъ труда усталъ;
Для провожденія онъ времени зѣвалъ.
Сунбурщица болвана колотила,
А иногда и молотила.
Пришла къ нему незапно лѣнь,
Терпѣть побои всякой день;
Слугѣ кричитъ: подай дубину Ванька;
Жена мнѣ вить не нянька;
Мужъ я, а не она,
А ета сатана
Не нянька мнѣ жена,
И видно что у ней давно свербитъ спина,
А Ванька говоритъ: дубина здѣсь готова;
Да только, государь, держись боярска слова:
Дубина вотъ; за ней ийти не въ лѣсъ.
Храбруетъ мой съ дубиной Геркулесъ.
Супруга слышала супружню грозу:
И взявъ большую лозу
Вошла къ нему, супругъ дрожитъ,
И въ сѣни отъ лозы съ дубиною бѣжитъ:
А чтобъ супружню спину
Полегче было несть,
И соблюсти боярску честь,
Онъ бросилъ и дубину.
ХХII.
Солнце и Лягушки.
Разнесся въ нѣкоемъ болотѣ слухъ,
И возмутило всѣхъ лягушекъ духъ.
Лягушка каждая хлопочетъ:
Жениться солнце хочетъ.
Пошла за правду ложь,
И всякой бредитъ то жъ.
Какъ голоса числомъ дѣла въ судѣ рѣшатся,
И слухи такъ вершатся.
Болото истинны наполнилось по дно:
Забредили одно;
Такъ жители тово предѣла,
Велѣли сочинить екстрактъ изъ дѣла,
И подписали такъ,
Что будетъ солнца бракъ.
Помыслить было имъ о бѣдствѣ томъ ужасно.
Спасеніе себѣ стремяся испросить,
Лягушки вопіютъ на небо велегласно:
О какъ, о какъ намъ къ вамъ, къ вамъ Боги не гласить.
Умилосердитесь и обратите ухо:
Отъ солнца одного въ болотѣ стало сухо:
А естьли народитъ супружникъ новой чадъ,
Несносный жаръ насъ резнетъ,
Болото будетъ адъ,
И весь нашъ родъ изчезнетъ.
ХХIII.
Отстрѣленная нога.
Слыхали ль вы пословицу когда:
Соколъ горитъ любовью къ соколихѣ,
Осетръ ко осетрихѣ,
Оселъ къ ослихѣ,
А ужъ къ ужихѣ?
Когда вы скажете мнѣ, да;
Такъ я скажу тогда:
Крестьянкѣ милъ мужикъ, а князь княгинѣ:
И въ старину, и нынѣ.
Такъ было то всегда,
Послушайте о чемъ моя раскаска.
Читали ль надпись вы у чернова орла?
Расказъ мой къ етому прибаска.
Война была:
У полководца въ ней ядро отшибло ногу.
Летѣло въ ту оно дорогу:
Другой щелчокъ дала,
Въ другую полетѣвъ дорогу,
Солдату въ ногу,
И ногу отняла.
Солдатъ имѣя злу судьбину,
Кричитъ: ой! ой!
Бранитъ онъ бой.
Другія говорятъ: пожалуй, братъ, не вой:
Пускай твоя нога пропала.
Полутче здѣсь твоей нога отпала:
А ты солдатъ простой.
Солдатъ отвѣтствуетъ: Фельдмаршала я ниже;
Но, ахъ! моя нога была ко мнѣ поближе.
ХХIV.
Воръ.
Кто какъ притворствовать ни станетъ,
Всевидца не обманетъ.
На русску стать я Федра преврачу,
И Русскимъ образцомъ я Басню сплесть хочу.
Большую воръ купилъ себѣ свѣчу,
Чтобъ было красть ему средь ночи въ церкви видно:
Зажегъ предъ образомъ, и молится безстыдно.
Сперьва укравъ
Часовникъ,
И ставъ
Церковникъ,
Умильно чтетъ молитву онъ сію:
Услыши Господи молитву ты мою.
Предъ коимъ Образомъ свѣча ево згараетъ,
Предъ коимъ молится, сей образъ обдираетъ,
И сколько могъ по томъ бездѣльникъ сеи украсть,
И кражи той въ мѣшокъ покласть,
Съ тѣмъ онъ пошелъ домой: безъ страха стать ложится.
Женѣ божится,
Что Богъ ему то далъ,
Благословя ево ловитву,
За умиленную молитву.
Бездѣльникъ! дѣло то Діяволъ созидалъ,
Который таковымъ злодѣямъ помогаетъ,
Какъ Божья благодать отъ смертныхъ убѣгаетъ.
ХХV.
Старуха.
Въ деревнѣ женщина пригожая была,
И розѣ красотой подобною цвѣла.
Не возвращаются назадъ къ истокамъ воды,
Ни къ намъ протедшія младыя наши годы:
Состарѣлась она; то долгъ природы,
И вышла на всегда красавица изъ моды:
Не ходитъ болѣе на пляску въ короводы;
Лишъ только пѣчь она старается тереть,
И кости грѣть,
Воспоминая дни своей минувшей славы,
И прежнія свои забавы.
Изъ етова теперь я басенку скраю.
Старуха на пѣчи лежала на краю,
Крехтѣла, кашляла, стонала;
Однако о любви еще воспоминала,
И захрапѣла въ мысли сей.
Тотчасъ, Морфей,
Представилъ ей
Любовника, такъ живо,
Какъ будто было то не лживо.
Старуха голову въ низъ пѣчи протянувъ,
Любовника поцаловать хотѣла,
И тушу въ радостномъ восторгѣ всю тряхнувъ,
Неволей съ пѣчи полетѣла,
Къ любовнику всѣ мысли устремивъ:
И умираючи, крестецъ переломивъ,
Ворчала, екую сварила баба брагу!
На край я пѣчи впредь поколь жива не лягу.
Старуха! умствовать полезняе тогда,
Доколѣ не пришла бѣда.
ХХVI.
Воры и Оселъ.
Осла стянули воры:
Свели ево съ двора долой,
И на пути вступили въ разговоры,
Вести ль ево домой,
Или ту кражу,
Вести въ продажу.
Во спорѣ завсегда конецъ иль добръ иль худъ:
Добра выходитъ фунтъ, а худа цѣлый пудъ.
Изъ спора столько худа,
У добрыхъ лишь людей.
И у судей,
А у воровъ выходитъ по три пуда.
У поединщиковъ разсудокъ ясно здравъ;
Кто болѣе колнетъ; такъ тотъ у нихъ и правъ.
А воры грубы;
Уставъ у нихъ таковъ:
Правъ тотъ у нихъ, который выбьетъ зубы.
Пришло до кулаковъ.
Воръ мимо шелъ, а два дерутся:
Качаетъ головой, гдѣ силы ихъ берутся.
Кулачному не мнитъ коснуться ремеслу;
Да лѣзитъ на осла и говоритъ ослу:
Пора домой: пускай другъ друга повстрѣчаютъ,
И тщатся побѣждать:
Намъ долго ждать;
Они комедію не скоро окончаютъ.
ХХVII.
Два Пѣтуха.
Въ печали человѣкъ не вовсе унывай,
И лутчую ты жизнь имѣти уповай;
Выводитъ за собой приятность и ненастье,
Выходитъ иногда изъ бѣдства намъ и щастье.
Два были пѣтуха въ дому,
И много куръ: противно то уму,
Пустить безъ ревности къ супругѣ,
Любовника къ услугѣ;
Ревнивымъ пѣтухамъ
Пришло къ войнѣ прибраться,
Пришло, любовникамъ за дамъ,
На поединкѣ драться,
И за любовь
Избиться въ кровь.
Щелчковъ даютъ другъ другу тучу:
Одинъ другова съ мѣста збилъ,
И побѣдитель былъ.
Въ навозну отъ нево другой закрылся кучу.
А тотъ на кучу возлетѣлъ:
И чтобъ сосѣды,
Внимали гласъ ево побѣды,
Какореку, всѣмъ горломъ онъ запѣлъ;
Но вдругъ ево орелъ
Унесъ, изъ славныхъ дѣлъ,
А тотъ и живъ, и всей сералью овладѣлъ.
ХХVIII.
Два Прохожія.
Шли два прохожія: нашелъ одинъ топоръ,
И на пути они имѣя разговоръ,
Вступили ьъ споръ:
Другой сказалъ: такъ мы нашли находку:
А тотъ отвѣтствовалъ: заткни себѣ ты глотку;
Находка не твоя,
Не мы нашли, нашолъ то я;
Такъ стала быть находка та моя.
Пришли въ деревню: гдѣ топоръ вы братцы взяли,
Спросили ихъ:
Намъ надобенъ топоръ, и для ради самихъ.
Связали,
Какъ воровъ,
Съ дубьемъ бѣгутъ, со всѣхъ дворовъ,
И всѣ кричатъ: топоръ деревни етой,
Таковъ и едаковъ примѣтой.
По всей о топорѣ деревнѣ шумъ;
Крестьяня завсегда въ такихъ случаяхъ дружны.
Хозяинъ топора въ то время всѣмъ былъ кумъ,
Всѣ стали кумовья, и куму всѣ услужны,
А бабы всѣ кумы.
Прохожій, кто топоръ одинъ себѣ наслѣдилъ,
Не во единственномъ числѣ уже забредилъ,
И говорилъ: погибли братецъ мы:
А тотъ ему на то: заткни себѣ ты глотку;
Не я нашолъ находку:
И словъ, и такъ и сякъ, мой другъ, не изгибай.
Одинъ нашолъ топоръ, одинъ и погибай.
XXIX.
Учитель и Ученикъ.
Во время крайности къ словамъ не прилипай,
Да къ дѣйствію ступай.
Въ саду своемъ гулялъ учащихся мучитель,
А именно шалунъ несмысленной учитель.
Рабенку на бѣду,
Колодезь въ етомъ былъ саду.
Въ колодезь ученикъ попался,
И ужъ до пояса купался:
На смертномъ онъ одрѣ, безъ немощи, лежитъ,
Свиненкомъ онъ визжитъ,
Терзаясь ужасомъ и лютою тоскою,
За вѣтви дерева держась рукою.
Не любитъ Философъ
Рабячьихъ голосовъ,
И резвость ненавидѣлъ.
Какъ ето онъ увидѣлъ,
Журилъ ученика: тебя потребно сѣчь:
И сталъ ему вѣщать ученнѣйшую рѣчь.
Рабенокъ молитъ: вотъ, теперь меня ты молишъ;
А тотъ кричитъ еще въ колодезѣ стеня:
Пожалуй прежде вынь мсня,
И послѣ говори что ты тогда изволишъ.
ХХХ
Старой Мужъ и молодая жена.
Былъ нѣкакой старикъ, и очень былъ богатъ,
Боярамъ былъ набитой братъ,
И знался съ ними безъ препятства:
Куда они, туда и онъ.
Живущему среди богатства,
Такой законъ.
Но все ему еще то было мало.
Чево жъ еще не доставало?
Довольно у нево
Всево;
Въ богатствѣ онъ до самой глотки.
Не достаетъ ему молодки;
Женился мой старикъ.
Былъ сѣдъ, надѣлъ парикъ;
Молодушка прекрасна.
Въ алмазахъ всякой день: въ день съ нимъ она согласна,
А ночью нѣтъ;
Старикъ безъ парика гораздо сѣдъ,
И тщетно онъ любви жену цалуя проситъ;
Жена ево имѣетъ за врага.
Она алмазы носитъ,
А онъ рога.
XXXI.
Злая жена и отчаянный Мужъ.
Кто зляй на свѣтѣ всѣхъ, когда кто ето спросит,
Иныя говорятъ: иль поваръ, или псарь,
Иныя говорятъ бездушной секретарь,
Которой истинну на рынокъ носитъ.
Иныя говорятъ нѣтъ зляе Сатаны;
Побольше онъ дерзаетъ;
Онъ духъ терзастъ.
А я скажу: зляй нѣтъ на свѣтѣ злой жены.
Чортъ меньше бабы злой во злое мчится дѣло.
Онъ мучитъ только духъ; а та и духъ и тѣло.
На вѣкъ
Злой дѣвкѣ отдался какой то человѣкъ.
Что дѣвкѣ отдался; какое ето чудо?
Злой дѣвкѣ отдался, гораздо ето худо.
Женился; а она въ немъ душу сокруша,
И тѣло мужье изсуша,
Имѣла ту находку.
Отчаянный супругъ пускаетъ рыло въ водку:
Которая ему перехватила глотку,
И здѢлала чахотку.
Харонъ ему кричитъ: ступай ко мнѣ ты въ лодку.
Еще и не пришелъ твоей кончины срокъ;
Но лютая жена перемѣнила рокъ.
XXXІІ.
Злая жена и черти.
Былъ домъ,
И разнеслися слухи;
Что въ домѣ томъ
Живутъ нечисты духи,
Домъ пустъ;
Хозяинъ домъ оставилъ,
И только домъ чертями густъ.
О естьли бы кто домъ отъ етова избавилъ!
Однако избавленья нѣтъ:
А изъ чертей ни кто изъ дома вонъ нейдетъ.
Былъ мужъ, была жена, и были брани
У нихъ, безъ пошлины и безо всякой дани.
Жена была остра, и съ мужемъ зубъ о зубъ,
Жена была остра по русски незговорна,
А по крестьянски вздорна:
А мужъ былъ тупъ,
По русски, былъ тазать сожительницу скупъ,
А по крестьянски глупъ;
Но ужъ не до тазанья;
Пришло до наказанья:
Сталъ дюжъ
И мужъ:
Приговорилъ жену ко смерти,
И заперъ въ оный домъ; въ которомъ жили черти.
Пришелъ къ нему
Пустова дома прежній житель,
И говоритъ: тебѣ, я, другу моему,
Покорнѣйшій служитель:
А паче и тово; твоей женѣ,
За ваши милости ко мнѣ.
Діяволи твосй супруги испужались,
И разбѣжались.
ХХХІII.
Два Старика.
Дорогой не изъ доброй воли,
Шли два старинушки: купити идутъ соли.
Съ средины своево пути,
Увидѣли они въ дали, куда йити,
Что небо потемнѣло.
Старинушки ворчатъ: худой сей день намъ вождь,
Худое ето дѣло,
Конечно будетъ дождь;
Ужасна туча набѣжала:
У стариковъ утроба вся дрожала.
Ворчатъ они: въ худой пошли мы часъ,
Изъ дома въ гости;
Промочитъ дождикъ насъ,
По самы кости.
Поближе подошедъ; увидѣли они,
Не тучу, гору,
И тучею гора казалась прежде взору;
Ворчатъ, худыя мы кони,
Гораздо мы устанемъ,
Поколѣ на гору не вспрянемъ.
Еще поближе подошли;
Со всѣмъ иное тутъ нашли:
Нашли не гору, и не тучу;
Да что жъ? навозну кучу.
ХХХІV.
Пастухъ обманщикъ.
Пастухъ кричалъ не рѣдко: волки, волки:
А въ паствахъ тѣ слова гораздо колки.
Збиралися воровъ на крикъ ево хватать,
А онъ збирался имъ смѣяться хахотать;
Убійства нѣтъ въ овцахъ и ни единой раны,
И не бывали тутъ разбойники тираны.
Но нѣкогда пришли и впрямъ они туда,
Пастухъ кричитъ всей силой и тогда:
Рабята, волки, волки;
Однако у рабятъ пошли иныя толки,
Рабята говорятъ:
Уже сто кратъ,
Дурачилъ ты насъ братъ,
А больше не обманешъ,
Хотя кричать ты три дни станешъ.
Пограбили разбойники овецъ;
Заплакадъ молодецъ.
Глупецъ!
Ты ложью забавлялся,
Имѣя тму удачь:
Довольно ты смѣялся;
Теперь поплачь.
ХХХV.
Левъ, Корова, Овца и Коза.
Овца, коза, корова, левъ,
Вступили нѣкогда въ торговлю,
А именно, пошли на ловлю.
Единый только львовъ у нихъ ловцовый зѣвъ,
А тѣмъ ловцами быть не очень и способно;
Однако то удобно;
Такъ мелю я не вѣтръ,
А доказательство сей истинны мнѣ Федръ.
Къ торговлѣ приступили,
Въ лѣсахъ оленя подцепили,
Хотя они лѣсовъ не откупили;
Львы съ роду ни чево на откупъ не берутъ;
И кожи со звѣрей безпошлинно дерутъ;
Но дѣло не о томъ, пора дѣлити звѣря:
На равны жеребья измѣря.
Левъ
Разинулъ зѣвъ,
И сталъ вѣщати имъ, а я скажу вамъ, како.
Тако:
Вы знаете, что левъ есмь азъ,
И лутче васъ:
Вы знаете, что силъ я больше васъ имѣю:
Вы знаете, что я у васъ отняти смѣю,
И сверьхъ того еще съ васъ кожи драть умѣю:
Понятно ль ето вамъ?
Они сказали всѣ: понятно ето намъ:
Имѣешъ ты четыре власти;
Такъ долженъ получить четыре ты и части.
ХХХVI.
Пастухъ чванъ.
Собаку утащилъ медвѣдь у стада:
Пастухъ тому не радъ, и плѣнница не рада.
Не зналъ пастухъ, какой то воръ
Осмѣлился къ нему взойти на скотной дворъ;
Но то другія вѣдя,
Сказали про медвѣдя.
Намѣрился пастухъ медвѣдя погубить,
И взявъ дубину онъ пошелъ медвѣдя бить.
Гдѣ кроется медвѣдь когдабъ я ето вытеръ,
Досадуетъ, ворчитъ, и молитъ: о Юпитеръ:
Медвѣдя должно изрубить:
Медвѣдя я повергну мертва:
Яви лишъ ты ево: тебѣ, Юпитсръ, жертва
Теленокъ за ево, изъ моево скота!
Медвѣдя видитъ: рѣчь и поступь ужъ не та:
Онъ рыцарство ногамъ, не сердцу повѣряетъ:
Отъ сильнаго врага, какъ можно, ускоряетъ.
И льется изъ очей героевыхъ рѣка:
Герой молитву повторяетъ:
Сулилъ теленка онъ, теперь сулитъ быка.
ХХХVII.
Левъ состаревшійся.
Лишася силы левъ покою только радъ:
Сталъ старъ, однако былъ онъ прежде младъ,
И многимъ понаскучилъ,
А именно звѣрей, какъ былъ онъ молодъ, мучилъ:
Терзалъ,
И кушать ихъ дерзалъ.
Отверсты двѣри,
Туда, гдѣ охаетъ и стонетъ онъ;
Безъ страха звѣри
Ко льву приходятъ, на поклонъ:
Отмщеніемъ алкаютъ,
И всѣ ево толкаютъ.
Въ послѣдокъ левъ боится и овецъ,
И на конецъ,
По чреву томномъ и несытомъ,
Оселъ ево копытомъ.
Осталось только льву терпѣти то, стѣня.
Меня,
Кто съ силой равну злость имѣетъ,
Конечно разумѣетъ.
ХХХVIIІ.
Свинья, Овца и Коза.
Овца, коза, свинья, въ телѣгѣ,
Не вѣдаю когда,
Не вѣдаю куда,
Въ большой везутся нѣгѣ.
Скажите, говоритъ свинья, сестрицы мнѣ,
Видали ль ето вы хотя когда во снѣ,
И было ль то на свѣтѣ,
Что бъ ѣхала свинья въ каретѣ?
Сестры отвѣтствуютъ ей на етотъ вопросъ
Возили такъ овецъ и козъ,
И насъ возили:
Одну доили,
Другую брили:
Не жарили и не варили.
Изрядно: ну, а я почто вошла въ чины?
Кому то хочется покушать вѣтчины.
Увы! увы! увы! увы! свинья визжала:
Я бъ лутче никогда въ каретѣ не ѣзжала.
ХХХIХ.
Мышь и Слонъ.
Вели слона, и отовсюду
Збѣгается народъ.
Смѣется мышь: бѣгутъ, какъ будто нъ чуду:
Чево смотрѣть, когда какой идетъ уродъ?
Не думаетъ ли кто, и я дивится буду?
А онъ и чванится, какъ будто баринъ онъ:
Не кланятся ль тогда, когда тащится слонъ?
Сама я спѣсь имѣю ту жс,
И знаю то, что я ни чемъ ево не хуже.
Она бы рѣчь вела
И болѣ;
Да кошка бросилась не вѣдаю отколѣ,
И мыши карачунъ дала.
Хоть кошка ей ни слова не сказала:
А то что мышь не слонъ, ей ясно доказала.
ХL.
Овца.
Былъ дождь; овечушка обмокла какъ лягушка:
Дрожитъ у ней тельцо и душка,
И шуба вся на ней дрожитъ;
Сушиться надлежитъ;
Овца къ огню бѣжитъ.
Ахъ! лутче бъ ты овца день цѣлый продрожала,
И отъ воды къ огню безумна не бѣжала.
Спросила ль ты, куда дорога та лежала?
Какую прибыль ты нашла?
Въ поварню ты зашла.
То подлинно что ты немного осушилась;
Да шубы ты лишилась.
Къ чему, читатель сей расказъ?
Я цѣлю вить не въ бровь, я цѣлю въ самой глазъ.
Зайди съ челобитьемъ когда въ приказъ.
XLI.
Шершни.
Шершни на патоку напали,
И патаку поколупали.
Застала ихъ хозяйка тутъ,
И тварь, которая алкала:
Хозяйка всю перещелкала.
Не дологъ былъ хозяйкинъ судъ.
Хозяйка истинна, а выкулупки взятки,
Шершни подьячія, которы къ деньгамъ падки.
ХLIІ.
Паукъ и Муха.
Паукъ обѣдать позвалъ муху;
Обѣда мухѣ нѣтъ;
Хозяйску только брюху,
Изъ мухи сталъ обѣдъ.
Безчестной лицемѣритъ,
Безумной безъ разбору вѣритъ.
А я скажу, по старинѣ,
Пословицу приятну мнѣ:
Когда къ водѣ придешъ, отвѣдай прежде броду;
Ворвешся безъ того по самы уши въ воду.
XLIII.
Жуки и Пчелы.
Прибаску
Сложу,
И скаску
Скажу.
Невѣжи жуки,
Вползли въ науки,
И стали патаку пчелъ дѣлать обучать.
Пчеламъ не вѣкъ молчать,
Что ихъ дурачатъ;
Великой шумъ во ульи начатъ.
Спустился къ нимъ съ Парнасса Аполлонъ;
И жуковъ онъ,
Всѣхъ выгналъ вонъ,
Сказалъ: друзья мои, въ навозъ отсѣль подите;
Они работаютъ, а вы ихъ трудъ ядите,
Да вы же скаредствомъ и патаку вредите.
XLIV.
Сова и Риѳмачъ.
Расхвасталась сова:
Въ ней вся отъ гордости и злобы кровь кипѣла,
И вотъ ее слова:
Я перва изо птицъ въ сей рощѣ пѣсни пѣла,
А нынѣ я, за то, пускаю тщетный стонъ;
Попѣвъ я выбита изъ етой рощи вонъ:
За сладко пѣніе я бѣдство претерпѣла.
Отвѣтствовалъ совѣ, какой то Стихоткачъ
Несмысленной Риѳмачъ:
Сестрица! я себѣ такую жъ часть наслѣдилъ,
Что первый въ городѣ на риѳмахъ я забредилъ.
XLV.
Обидчикъ и Ангелъ.
По смерти каково, коль я скажу, совру:
Приди меня спросить, тогда когда умру.
Предъ Ангела предсталъ обидчикъ мерзкой,
И здѣлалъ сей вопросъ, гораздо смертнымъ дерзко.
И говорилъ: душа моя всякъ часъ дрожитъ,
Коль намъ на страшный судъ востати надлежитъ,
И всю надежду я, на Вышняго ослабилъ;
Окрадывалъ Царя, и ближняго я грабилъ.
Какъ камень у меня на серцѣ страхъ лежитъ.
Коль будетъ мертвымъ воскресенье;
Такъ я покаяся, полкражи возврачу,
И впредь во воровствѣ умѣренъ быть хочу;
Потребно мнѣ спасенье.
Небесный житель не смолчалъ,
И отвѣчалъ:
По смерти,
Каковъ на свѣтѣ ты, злодѣевъ таковыхъ,
Берутъ, бездѣльникъ, черти:
А что съ нимъ дѣлаютъ, спроси о томъ у нихъ.
XLVI.
Соболья шуба.
Богатство хорошо имѣть;
Но должно ль имъ кому гордиться смѣть?
Въ собольей дурака я шубѣ видѣлъ,
Который всѣхъ людей, гордяся, ненавидѣлъ.
Въ комъ много гордости, извѣстно то, что тотъ.
Конечно, скотъ,
И титла етова, въ народѣ, самъ онъ проситъ.
Носилъ ту шубу скотъ,
И скотъ и нынѣ носитъ.
XLVII.
Здоровье.
Кому въ чемъ есть ущербъ и вредъ,
Безъ отвращенія другому бѣдъ;
Такъ то намъ дѣлати безумно.
Когда питье мы тумно,
За здравіе излишно пьемъ;
Какую дѣлаемъ другому пользу тѣмъ?
Въ томъ суетно ему здоровья ожидаемъ:
Свое лишъ только повреждаемъ.
XLVIII.
Коловратность.
Собака кошку съѣла,
Собаку съѣлъ медвѣдь.
Медвѣдя, зевомъ, левъ принудилъ умереть,
Сразити льва рука охотничья умѣла,
Охотника ужалила змѣя,
Змѣю загрызла кошка
Сія
Вкругъ около дорожка.
А мысль моя,
И видно намъ неоднократно,
Что все на свѣтѣ коловратно.
ХLIХ.
Прохожій и Собака.
Гдѣ множество собакъ, трудненько тамъ пройти.
Поранилъ песъ прохожева, въ пути.
Стараясь умягчить прохожій ету рану,
Въ крови своей кусокъ далъ хлѣба онъ тирану;
Сказалъ какой то Ипократъ:
Коль песъ ково ужалитъ,
Такъ ето боль умалитъ.
Сказалъ ему Есопъ шедъ мимо: слушай братъ:
Впредь будешъ отъ собакъ ужаленъ ты, сто кратъ,
Коль едакъ раны облсгчаешъ:
Мнѣ кажется что ты не рану излѣчаешъ,
Да пса кусаться обучаешъ.
А я скажу, вотъ такъ:
Дуракъ!
Не подчивай, да бѣй, ты, бѣшеныхъ собакъ.
Сказалъ во притчахъ Федръ, ругаяся тобою:
Влечетъ во злѣ успѣхъ другихъ ко злу съ собою.
L.
Сторожъ богатства своего.
Скупой не господинъ, но только стражъ богатства.
Скупой скажи ты мнѣ свой сонъ:
Не грезится ль тебѣ, нейти изъ свѣта вонъ?
Не зришъ ли смерти ты имѣніемъ препятства?
Сказалъ пѣвецъ Анакреонъ,
Что тщетно тотъ богатство собираетъ,
Который такъ равно, какъ бѣдный умираетъ.
Вспомни ты, что краткій вѣкъ
Предписанъ намъ судьбою,
И что раждаяся умрети человѣкъ,
Въ гробъ не понесетъ имѣнія съ собою.
А я къ тому веду здѣсь рѣчь.
Что мы раждаемся ль имѣніе стеречь,
И новы отъ того, всякъ часъ, имѣть боязни.
Жесточе, въ Адѣ, нѣтъ твоей безумецъ казни.
И что глупяй тебя?
Бездѣльниковъ, по смерти,
Терзаютъ въ Адѣ, черти:
А ты стараешся терзати самъ себя;
Ты дьяволъ самъ себѣ, тиранъ себѣ безъ спору.
У Федра Притча есть: лисица роя нору,
Прорылась глубоко,
И въ землю забрела, гораздо далеко:
Нашла сокровище, подъ стражей у дракона,
По Моліерову у Гарпагона,
По моему у дурака,
Который отлежалъ, на золотѣ, бока.
Федръ инако раскаску скончеваетъ:
А я скажу: драконъ на златѣ почиваетъ,
Лежитъ во тьмѣ и спитъ, проснувшися зѣваетъ,
И на златомъ одрѣ въ нещастьи пребываетъ.
LI.
Пустынникъ.
Въ пустынѣ мужъ почтенный жилъ,
И добродетели примѣромъ онъ служилъ.
Всѣ видѣли ево незлобива и смирна,
Вездѣ о немъ носилася хвала.
Какой то человѣкъ привелъ къ нему вола,
Гораздо жирна.
Увидѣлъ ето воръ,
И захотѣлъ вола къ себѣ втащить на дворъ.
Настала ночь: пошелъ на ловлю воръ къ пустынѣ,
И ставъ заранье гордъ,
Идетъ и мнитъ: поѣмъ говядинки я нынѣ.
Въ пути попался вору чортъ:
Не о говядинѣ тотъ мыслитъ,
И не вола идетъ ловить;
Идетъ пустынника давить,
И ужъ ево въ убитыхъ числитъ.
Извѣстно то что чорту, въ вѣкъ,
Противенъ доброй человѣкъ,
И что взаимственна въ душахъ подобныхъ служба;
Издревле у чертей съ ворами дружба.
Другъ другу объявивъ намѣренье они,
Спѣшатъ туда прийти до расвѣтанья дни;
Чтобъ дѣло въ темнотѣ решилось,
И безпрепятственно желанье совершилось.
Пришли,
Вола нашли.
Воръ чорту говоритъ: я стану приниматься,
Съ говядиной ломаться.
А чортъ на то, она сыра и замичитъ:
Вить быкъ не за всегда когда онъ живъ молчитъ;
Пустынника разбудитъ,
А онъ легко разсудитъ,
Что воръ вола здѣсь удитъ.
Постой, покамѣсть я пустынника словлю.
И удавлю.
Воръ ето примѣчаетъ,
Что гнется не къ ево то больше сторонѣ,
И отвѣчаетъ
Сатанѣ:
Постой, и дай свести вола ты преждѣ мнѣ:
И мнитъ: когда чортъ двѣрью грянетъ;
Услышавъ шумъ, пустынникъ встанетъ,
И пастухамъ Разбой въ окошко закричитъ:
А волъ хотя и замичитъ;
Пустынникъ на постелѣ,
Не свѣдаетъ объ етомъ дѣлѣ.
Не соглашаются, вступили въ споръ:
Шумитъ и чортъ, шумитъ и воръ.
Услышавъ шумъ пустынникъ мой проснулся;
И только лишь очнулся,
Кричитъ разбой,
Пустынникъ мой
И пастуховъ въ окошко созываетъ.
Обрушился чортъ въ адъ:
Воръ высунувъ языкъ, бѣжитъ, зѣваетъ,
Поймали, и ему назадъ,
Веревкой, руки прикрѣпили:
А послѣ ею же и шею прицѣпили.
LII.
Змѣя подъ колодой.
Змѣя лежала подъ колодои,
И вылезть не могла:
Не льстилася свободой,
И смерти тамъ себѣ ждала.
Мужикъ дорогой
Шелъ:
Въ судьбѣ престрогой
Змѣю нашелъ.
Змѣя не укусила;
Не льзя.
Слезя,
Ево просила,
Прежалостно стѣня:
Пожалуй мужичокъ, пожалуй вынь меня!
Мужикъ сей прозьбы не оставилъ,
Змѣю отъ пагубы избавилъ,
Къ лютѣйшему врагу усердіе храня.
О щедрая душа! о мужъ благоразсудный!
А попросту, болванъ уродина пречудный!
Змѣю ты спасъ.
На что? чтобъ жалить насъ.
Змѣя шипитъ, и жало
Высовываетъ вонъ;
Трухнулъ гораздо онъ,
И серце задрожало.
Змѣя бросастся яряся на нево,
И за большую дружбу.
Стремится учинить ему большую службу.
Вертится мой мужикъ, всей силой, отъ тово,
Хлопочетъ,
И со змѣею въ судъ ийти онъ хочетъ.
Бѣжала тутъ лиса, и говоритъ имъ: я
Судья;
Скажите братцы смѣло,
О чемъ у васъ такой великой шумъ,
И ваше дѣло:
Я все перевершу, и приведу васъ въ умъ.
Мужикъ отвѣтствовалъ: мои тебѣ доводы,
Что вынулъ я ее изъ подъ колоды,
И пекся оживить,
Она меня, за то, печется умертвить.
Змѣя отвѣтствуетъ: я тамъ опочивала,
И въ страхѣ смертномъ я, тамъ лежа, не бывала,
Такъ будто онъ меня отъ смерти свободилъ,
Что отнялъ мой покой и дерзко разбудилъ.
Судья змѣѣ сказалъ, не высунь больше жала,
И прсжде покажи мнѣ то, какъ ты лежала;
Такъ я изъ етова полутче разберу,
И здѣлаю тобой, крестьянину кару.
Впустилъ мужикъ туда змѣю обратно.
Судья змѣѣ сказалъ: опочивай приятно,
А ты, дружечикъ мой,
Поди домой.
Изъ канцеляріи, со смертна бою,
Мужикъ зоветъ
Лису съ собою,
И говоритъ: мой свѣтъ!
Поди ко мнѣ обѣдать,
И куръ моихъ отвѣдать;
За благодѣтель я твою,
Впущу судью,
Въ мой курникъ: пѣтухи тамъ, куры и цыплята.
Хотя мала тебѣ такая плата.
Чево достойна ты не льзя и говорить,
Да не чѣмъ больше мнѣ тебя благодарить.
Пошла лисица съ нимъ, ей ето и нравно,
И не противенъ тотъ лисицѣ разговоръ:
Наѣстся тамъ она преславно.
Пришла къ нему на дворъ,
И въ курникъ: только лишъ вошла туда лисица,
Крестьянинъ говорилъ: дражайшій мой судья!
Послушай ка сестрица,
Голубушка моя,
Простися съ братцомъ ты, съ своимъ любезнымъ свѣтом!
А милость я твою усердно заплачу:
У насъ по деревнямъ безъ шубы ходятъ лѣтомъ;
Такъ шубу я съ тебя содрать хочу;
Теперь тепло; такъ я не виненъ въ етомъ.
И взявъ обухъ
Онъ вынулъ изъ сестры однимъ ударомъ духъ.
LIII.
Олень.
Олени такъ какъ мы, животнаго же роду,
Такую же имѣютъ моду,
Что пьютъ они, да пьютъ одну лишъ только воду:
Къ рѣкѣ прибѣгъ испить олень.
Въ водѣ увидѣлъ онъ свою оленью тѣнь.
И тму ногамъ онъ дѣлалъ пѣнь,
И говорилъ: судьбы и щедры всѣмъ и строги,
Прекрасныя даны мнѣ роги,
И самы пакостны съ собой таскаю ноги.
Песъ гончій текъ ему во слѣдъ;
Не хочетъ мой олень такихъ ссбѣ бесѣдъ,
Бежитъ, не милъ ему сосѣдъ.
Въ минуту въ лѣсъ ушолъ онъ резвыми ногами:
Въ лѣсу цепляется рогами,
И мѣдлитъ на бѣгу онъ етими врагами.
Видна изъ басни суета,
Когда за лутчее почтется красота,
Что лутча наша часть не та.
LIV.
Собака и Воръ.
Старой обычай и давная мода,
Были бъ ворота всегда на крѣпи.
Въ домѣ, всегда, у приказнова рода,
Песъ, на часахъ, у воротъ на цѣпи.
Дворникъ забывшись не заперъ калитки;
Слѣдственно можно втереться во дворъ.
Въ вымыслахъ мудрыя остры и прытки:
Входитъ мудрецъ тутъ, а именно воръ.
Ластится, ластится льстецъ, ко собакѣ,
Бросилъ ей жирнова мяса кусокъ:
Песъ разсердясь закричалъ будто въ дракѣ:
Рвешся напрасно нахалъ, а не въ прокъ:
Воръ подкупити меня предпримаешъ,
Хочешъ прибраться ты къ нашимъ крохамъ
Вѣрна подарками пса не сломаешъ;
Я не повинна приказнымъ грѣхамъ.
Знаю сево я привѣтства причину;
В завтрѣ пожалуй, да въ день а не въ ночь,
Мясо снеси къ моему господину;
Онъ до подарковъ поболѣ охочъ.
LV.
Филлида.
Горько плакала Филлида,
Очи простирая въ понтъ,
Изъ ея въ которомъ вида
Скрылся вѣчно Демофонтъ.
Тѣ брега гдѣ съ ней простился,
Гдѣ любимъ онъ ею былъ,
Сей невѣрный позабылъ,
И назадъ не возвратился.
Много изъ любви забавы,
И веселія течетъ;
Но любовь лишая славы,
Часто бѣдствіе влечетъ,
Не ввѣряйте вы прекрасны,
Не подумая сердецъ:
Берегитесь на конецъ,
Какъ Филлида, быть нещастны.
LVI.
Комаръ.
Какой то нѣгдѣ шолъ обозъ:
Клячонка на гору тянулась,
Везла она тяжелой возъ,
И стала, больше не тронулась.
Сердясь какъ будто на жену,
Лишъ только больше погоняетъ,
Кричитъ извощикъ, ну, ну, ну,
И клячѣ палкой лѣнь пѣняетъ.
Ни съ мѣста конь; гора трудна,
Трудняй Извощикова клика,
А кляча возъ везетъ одна,
Поклажа на возу велика.
Въ нутри у клячи адской жаръ,
А на спинѣ морская пена,
А на возу сидитъ комаръ,
И мнитъ: горчай я клячѣ хрена.
Вся тягость мыслитъ отъ нево;
У комара вить есть догадка;
Сскочилъ онъ для ради тово,
И говоритъ, ступай лошадка.
Конецъ І Книги