А. В. Дружинин Н. А. Некрасов И. С. Тургенев. Для Чернокнижных вдохновений

«Несколько дней тому назад проводил я от себя петербургских гостей Тургенева и Некрасова, с которыми провел время, начиная с прошлой пятницы <...>. В свободные минуты занимались чернокнижной словесностью, как-то: сочинением «Послания к Лонгинову» и ответа на оное, «Гимна Боткину» и так далее в том же роде. Результатом трудов вышла забавная тетрадь, исполненная сквернословия», — записал А. В. Дружинин в дневнике 31 июля 1854 г.1 Плоды визита петербургских гостей в дружининское имение Мариинское сохранились, хотя по ясным причинам до недавнего времени не могли быть — без неизбежных купюр — преданы тиснению (впрочем, печаталось с сокращениями лишь написанное Некрасовым и Тургеневым и, может быть, Дружининым, «Послание к Лонгинову»; «Разговор» Тургенева в случае изъятия непристойных выражений попросту утратил бы всякий смысл, а потому это стихотворение и не издавалось; Дружинин не попал в круг классиков, и его сквернословные сочинения лишь скупо упоминались в научных комментариях...).

Такая участь непристойной поэзии Дружинина, Некрасова, Тургенева была ею заслужена: ни «Послание к Лонгинову» и ответ на оное, ни «Песнь Васиньке» не создавались для того, чтобы быть напечатанными. Чернокнижие трех литераторов журнала «Современник» первой половины 1850-х годов было рассчитано на «подпольное» существование и на первый взгляд вроде бы было предназначено удовлетворять «подпольные» инстинкты. Тем не менее стихотворения, составившие тетрадь «Для Чернокнижных вдохновений», нельзя отнести к порнографическим сочинениям, во множестве писавшимся на протяжении прошлого столетия. Прежде всего, срамное чернокнижие — это лишь одна, потаенная часть «чернокнижной» словесности, бытовавшей в кругу прозаика, переводчика и критика Александра Васильевича Дружинина (1824—1864). Слово «чернокнижие» в своем особенном, принятом среди друзей Александра Васильевича, значении характеризовало не только непристойную словесность, но и просто юмористические и сатирические произведения. Слово восходит к циклу рассказов Дружинина «Сентиментальные путешествия Ивана Чернокнижникова по Петербургским дачам» (1850), фрагменты которого печатались в «Современнике».

Реальное поведение Дружинина и его знакомцев по чернокнижию строилось как своеобразный текст. «После кофе, ликеру и коньяку, часов в 9, часть компании надела каски и двинулась за мною — куда? О том говорить нечего. Дети мои (я думаю, не родные, а крестные), которым попадется этот дневник в руки, пожалуй, назовут меня грязным блядуном, но пусть они не произносят приговора, не подумавши о нравах нашего времени. Мы развратничаем так, как, например, англичане прошлого столетия пьянствовали en masse [все поголовно (фр.). — Л. Р.]. Тут не столько действует внутренняя испорченность, как обычай, воспитание, остатки удали, праздность (вечер после пира есть вечер, погибший для всего дельного). С переменой общего духа мы будем сами смотреть на эту моду как на безумие, а дети наши будут наслаждаться и реже, и умнее, и пристойнее. Но довольно морали, тем более, что предмет не совсем морален», — записал Дружинин в дневнике 29 октября 1853 года2.

Чернокнижная компания не имела устойчивого состава; помимо литераторов круга «Современника» и знакомцев Дружинина, А. Д. Михайлова («Сатира») и Степана Струговщикова, в нее входили бывшие и нынешние чиновники Военного министерства (Михайлов в прошлом тоже состоял там на службе), в котором сам Александр Васильевич служил в 1846 — начале 1851 года: правитель канцелярии Комиссариатского департамента Военного министерства, переводчик (в частности, Байрона) и критик Дмитрий Иванович Каменский (1818—1880), чиновник военно-походной канцелярии Андрей Николаевич Кирилин и другие. Приятельские отношения с бывшими сослуживцами сохранились у Дружинина после ухода в отставку («Обедали у меня обломки нашей канцелярии — Салтыков, Толстой, Сатир и Каменский. Было весело <...>. Болтали и смеялись до 9 часов <...>» — запись в дружининском дневнике от 18 января 1856 г. (Андрей Ранчин. Чертовские срамословцы.)

***

Тексты печатаются по автографу, хранящемуся в РГАЛИ (ф. 167, оп. 3, ед. хр. 19). Большая часть тетради заполнена Дружининым. Тексты «Песнь Васиньке», «Мы посетив тебя, Дружинин...» вписаны Н. А. Некрасовым (вторая половина стихотворения); черновой автограф «Послания к Лонгинову» (л. 11 об. — 10) принадлежит И. С. Тургеневу; строки 35—38 в этом тексте написаны рукой Н. А. Некрасова. Беловой автограф «Послания...», как и других сочинений, — рукой А. В. Дружинина (л. 7—8).

 

Н. А. Некрасов

***

Мы посетив тебя, Дружинин,3
Остались в верном барыше:4
Хотя ты с виду благочинен,
Но чернокнижен по душе:
Научишь каждого веселью,
Полуплешивое дитя.
Серьезно предан ты безделью
И дело делаешь шутя.
Весьма радушно принимаешь
Ты безалаберных друзей,
И ни на миг не оставляешь
Ты аккуратности своей.
В числе различных угощений5
Ты нам охоту снарядил
Среди наследственных владений...
И лист бумаги положил
Для Чернокнижных вдохновений.

28 июля 1854
Чертово

 

И. С. Тургенев

РАЗГОВОР

— Мария, увенчай мои желанья.
Моею будь — и на твоих устах
Я буду пить эдемские лобзанья.
— Богаты вы? — Нет — сам без состоянья.
Один, как говорится, хуй в штанах!
— Ну нет — нельзя,— ответствует уныло
Мария,— не пойду — нет, если б два их было!

 

 

Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев (и А. В. Дружинин?)

ПОСЛАНИЕ К ЛОНГИНОВУ

Стихотворение написано в период с 23 по 31 июня 1854 года, когда Некрасов и Тургенев гостили в дружининском имении Мариинском. Поводом к написанию «Послания...» послужил отъезд Лонгинова в Москву, переведенного 22 мая 1854 года на службу в число состоящих при Московском военном генерал-губернаторе чиновников6.

Недавний гражданин дряхлеющей Москвы,
О друг наш Лонгинов, покинувший — увы! —
Бассейной улицы приют уединенный,
И Невский, и Пассаж, и клуба кров священный,
Где Анненков, чужим напоенный вином,
Пред братцем весело виляет животом,
Где, не предчувствуя насмешливых куплетов,
Недолго процветал строптивый Арапетов,
Где, дерзок и красив, и низок, как лакей,
Глядится в зеркало Михайло Кочубей,
Где пред Авдулиным, играющим зубами,
Вращает Мухортов лазурными зрачками,
Где, о политике с азартом говоря,
Ты виртембергского пугал секретаря
И не давал ему в часы отдохновенья
Предаться сладкому труду пищеваренья. —
Ужель, о Лонгинов, ты бросил нас навек?
Любезнейший поэт и редкий человек!
Не ожидали мы такого небреженья.
Иль мало мы к тебе питали уваженья?
Иль полагаешь ты, что мы забыть могли
Того, кем Егунов был стерт с лица земли,
Кто немцев ел живьем, как истый сын России,
Хотинского предал его родной стихии,
Кто верно предсказал Мильгофера судьбу,
Кто сукиных сынов тревожил и в гробу,
Того, кто, наконец, — о подвиг незабвенный —
Поймал за жирный хвост весь причет наш священный?
Созданье дивное! Ни времени рука,
Ни зависть хитрая лаврового венка
С певца Пихатия до той поры не сдернет,
Пока последний поп в последний раз не пернет!
И что же! нет тебя меж нами, милый друг!
И даже — верить ли? — ты нынче свой досуг
Меж недостойными безумно убиваешь,
В купальне — без штанов — с утра ты заседаешь;
Кругом тебя сидят нагие шулера,
Пред вами водки штоф, селедка и икра.
Вы пьете, плещетесь и пьете вновь до рвоты!
Какие слышатся меж вами анекдоты!
Какой у вас идет постыдный разговор!
И если наконец вмешаешься ты в спор,
То подкрепляешь речь не доводом ученым,
А вынимаешь член и потрясаешь оным!
Какое зрелище! Но будущность твоя
Еще ужаснее... Так, вижу, вижу я:
В газетной комнате, за «Северной Пчелою»,
С разбухшим животом, с отвислою губою,
Среди обжорливых и вялых стариков,
Тупых политиков и битых игроков
Сидишь ты, то икнешь, то поглядишь сонливо...
«Эй, Вася! трубочку!» — проговоришь лениво,
И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,
Не обтерев его прилично обшлагом.
Куря и нюхая, потея и вздыхая,
Вечерней трапезы уныло выжидая,
То в карты взглянешь ты задорным игрокам,
То Петербург ругнешь, за что не знаешь сам...
А там, за ужином, засядешь в колымагу —
И повлекут домой две клячи холостягу —
Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак,
И ходит между книг хозяином прусак.
И счастие еще, когда не встретит грубо
Пришельца позднего из Английского клуба
Лихая бабища — ни девка, ни жена.
Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,
О друг наш Лонгинов, такая перспектива?
Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо
С тобою заживем, как прежде жили, мы.
Здесь бойко действуют кипучие умы:
Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа,
Из Вены выгнали барона Мейендорфа,
Милютина проект ту пользу произвел,
Что в дождь еще никто пролеток не нашел,
Языкова процесс отменно разыгрался:
Он без копейки был — без денежки остался.
Европе доказал известный Соллогуб,
Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп,
А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой,
Вконец оподлился — конечно, не ошибкой...
И Арапетов сам — сей штатский генерал,
Пред кем ты так смешно и странно трепетал,
Стихами едкими недавно пораженный,
Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный,
И с прежней дерзостью над крутизной чела
Уж не вздымается тюльпан его хохла!

 

 

А. В. Дружинин и Н. А. Некрасов

ПЕСНЬ ВАСИНЬКЕ

Доброе слово не говорится втуне.
Гоголь

Хотя друзья тебя ругают сильно,
Но ты нам мил, плешивый человек.
С улыбкою развратной и умильной
Времен новейших сладострастный Грек.
Прекрасен ты —как даровитый странник,
Но был стократ ты краше и милей,
Когда входил в туманный передбанник
И восседал нагой среди блядей!
Какие тут меж нас кипели речи,
Как к ебле ты настраивал умы,
Как пердежом гасили девки свечи...
Ты помнишь ли? — но не забудем мы!

* * *

Среди блядни и шуток грациозных,
Держа в руке замокнувший гондон,
Не оставлял и мыслей ты серьезных
И часто был ты свыше вдохновлен.
Мы разошлись... иной уехал в Ригу,
Иной в тюрьме, но помнит весь наш круг,
Как ты вещал: люблю благую книгу,
Но лучшее сокровище есть друг!!!7
О дорогой Василий наш Петрович,
Ты эту мысль на деле доказал,
Через тебя ерливый Григорович
Бесплатно еб и даром нализал.

* * *

Тот, кто умел великим быть в борделе —
Тот истинно великий джентльмен.
Еби сто раз, о друг наш, на неделе,
Да будет тверд твой благородный член.
Пускай, тебя черня и осуждая,
Завистники твердят, что ты подлец.
Но и в тебе под маской скупердяя
Скрывается прещедрый молодец.
О, добр и ты!.. Не так ли в наше время,
В сей блядовской и осторожный век,
В заброшенном гондоне скрыто семя,
Из коего родится человек.

 

 

Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев (и А. В. Дружинин?)

ОТВЕТ ЛОНГИНОВА ТУРГЕНЕВУ

Тургенев! кто тебе внушил
Твое посланье роковое?
Я здесь беспечно ел и пил,
Пердел устами и дрочил,
Позабывая все земное.
И вдруг — послание твое
В купальне круг наш так смутило,
Как будто всем нам копие
Воткнули в жопу или шило!
Тебе ли пьянство осуждать
И чернокнижные поступки,
Которым суждено блистать
От Петербурга до Алупки
(Читатель ждет за сим залупки.
На, вот, бери, ебена мать!)
Тебе ль, кто, жив лет тридцать пять,
Доныне не окреп в рассудке,
Стыдиться нагишом плясать
И всенародно хуй встрясать
Под видом грациозной шутки?
Скажи, ебал ли ты ежа,
Его в колени положа,
Как действуют сыны России?
Любил ли водку всей душой?
И в час похмелья — час лихой,
Алкал ли рюмки, как Мессии?
Хвала тому, кто без зазору
В грязи, в говне, на груде вшей
Паршивейшую из блядей
Готов уеть во всяку пору!
И тот велик, кто по утрам,
Облопавшись икрой и луком,
Смущает чинных светских дам
Рыганья величавым звуком.
Блажен, кто свету не кадит,
Жеманных дам не посещает,
Купался, в воде пердит
И глазом весело глядит,
Как от него пузырь всплывает
И атмосферу заражает,
Но наслажденью не вредит!

 

 

А. В. Дружинин

ПАРГОЛОВСКИЕ ИДИЛЛИИ

1

Насрал я в тени сикоморы,
Подтерся лопушником я
И слышал кругом разговоры,
Что я и подлец, и свинья.
Прошел тут какой-то ядрило,
Меня он свирепо ругнул.
Но сам, поскользнувшися, рыло
В мое изверженье воткнул.
Казалось, и самые птицы
Бежали картины сея,
Лишь робко младые девицы
Глядели на кончик хуя.
А с розой шиповник шептался,
Зефиры порхали кругом.
И к небу, виясь, поднимался
Лопушник, покрытый говном.

1850

 

 

А. В. Дружинин

ПОСЛАНИЕ КНЯГИНЕ БУТЕР

Мы, плебеи, пришли издалека
Поглядеть на владенья твои.
Нет в кармане у нас ни бойока8,
Но здоровы и толсты хуи.
Покажи нам дворец твой блестящий,
Где так много чернил и статуй.
Мы ж за то тебе — вечно стоящий
Обнаружим ядреный наш хуй.

Ты стара и богата не в меру,
Мы же в бедности гнусной живем.
Наеблась ты Полье и Бутеру,
А теперь мы тебя заебем.

 

 

А. В. Дружинин

ПОДРАЖАНИЕ ДАНТУ

(писано в Парголове в бурный вечер)

Из всех людей, пристрастных к жепендясу,
Один лишь поп, подняв бесстыдно рясу,
Ебет при всех, за небольшую мзду.

Давно уж он в борделях не бывает,
И женский род открыто презирает,
И бранию рыгает на пизду.

Не знает он, что по законам русским
Того, кто тычет хуй по жопам узким,
Во всех церквах проклятью предают

И, повестив печатно всю Европу,
Спустив порты и оголивши жопу,
Треххвостником на площади дерут.

Когда ж во ад отыдет подлый грешник,
Пятьсот бесов, церковный взяв подсвечник,
В широкий зад преступника воткнут.

И, накалив металл его докрасна,
Беснуясь и ликуя велегласно,
Подсвечник тот там трижды повернут.

Смотреть на казнь смердящей сей особы
Все дрочуны придут и жопоебы.
И весь в огне предстанет Вельзевул.

И лопнет зад — и будут своды ада
Исполнены зловония и смрада,
И крикнет поп: миряне, караул!

 

 

А. В. Дружинин

АЛ. ДМ. Г.Щ.Н В ЭЛЕГИЧЕСКОМ РАСПОЛОЖЕНИИ ДУХА

Элегия

Однажды наш любезнейший Сатир
Вошел в бордель с Кирилиным Андреем
И, портеру хватив, вещал: «Наш мир
Стареется, и сами мы стареем!
Друзья, друзья! полезли вы в чины
(Хоть чин высокий нездоров для хуя!),
И прежние лихие блядуны
Трудятся для наград и почечуя!
Увы! увы! согнувшися, сидит
За картами Каменский наш плешивый.
Мантилии он больше не винтит,
Он стал Штабс-Рат и дилетант спесивый!
Заходится лишь ухо у него тогда,
Как де Лагранж отдернет трель синицей,
В бездействии висит его елда,
Зато болит всечасно поясница!
Где Лонгинов, сей сердцу милый хлыщ,
Достойный бард бордельного лакея?
Умчался он от клуба и блядищ
В Москву, отчизну водки и елея!
А Пейкер? Уж его не обвинит
Наш Федька-дрянь9 в деяньях непристойных!
О милый друг, не лучше ль во сто крат
Быть прежним безалаберным Андреем?
О милый друг, не лучше ль по ночам
Иль в бурный день являться средь столицы,
С банкротами ходить по хересам
И оставлять платки свои девицам?10
Хвала тебе, Степан Струговщиков!
И ты, меньшой из канцелярских братий!
Дружинин наш, любитель портеров,
Так оба вы пример для всех собратий!
И молоды обоим лета вам.
И с дракой бал, и кегли средь Туннеля,
И нагишом кадриль среди борделя.
И блядовство по грязным Чердакам!
На зло годам, на зло вестям из Крыма,
Собачий кляп Судьбе сулите вы,
Так блядуны воинственного Рима
Перед судьбой не гнули головы!
Враги чинов и с ними почечуя,
Вы любите веселие одно!
Зато ваш дух бодрей монашья хуя:
Цветете вы — а мы — давно Говно!!»11

* * *

Ушел Сатир. А вся бордель рыдала,
Кирилина блевало в уголку.
И тень Ждановича привет свой посылала
Любезнейшему старику!

2 ноября 1854

 

 

А. В. Дружинин

ПРАВИЛА КОМПАНИИ ДЛЯ АБОНЕМЕНТА ЗАСЦВИНЕК [?], ПУПЕРОК, БЕЛОНОЖЕК И ДОНН ВСЯКОГО СОРТА

ОСНОВАНИЯ

1. Каждый порядочный человек более или менее нуждается в девчонках.
2. Каждая девчонка нуждается в покровителе.
3. По случаю похода, в Петербурге много вакантных донн.
4. По случаю разных обстоятельств, у нас денег мало.
5. Поэтому требуется сближаться с девчонками при наименьшей трате капиталов. С сей целью и учреждается Компания.

СОСТАВ КОМПАНИИ

1. Число произвольное — от 5 — 10.
2. Каждый член платит по 50 р. серебром [зач.: ежемесячно].
3. За эту цену каждый член может видеть несколько сот девиц и, проведя время приятно, обзавестись одною из них.

ПРАВИЛА ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

1. Каждый член должен представить списки сводням и девицам, у которых собираются подруги.
2. С общего согласия выбирается одна таковая и абонируется на месяц.
3. В этом месяце она обязана показать компании всех своих прихожанок.
4. 12 Для того чтобы прихожанки являлись охотно и время текло веселее, ей дается известная сумма на покупки чая и устроение вечеринки без танцев.
5. Пересмотрев всех донн у абонированной особы, переходят к другой и также ее абонируют.
6. Приблизительно говоря, в месяц можно абонировать до 8 ^ми домов, что должно стоить около 40 р. с.
7. По истечении года вся блядовская статистика Петербурга будет известна Компании, и она обогатится драгоценными приобретениями.

 

 

А. В. Дружинин

ВЫПИСКА ИЗ ГАЗЕТЫ

Высочайшим приказом по Гражданскому ведомству, изданном в Петергофе 27 июля 1854 года, Директор Канцелярии Министра Уделов Статский Советник Арапетов за физическое и душевное безобразие, столь долго выражавшееся в строптивости, отвратительных телодвижениях и иных неблагонадежных поступках, ссылается на вечные времена Гдовского уезда в деревню Пустынку.

Штат и правила содержания Арапетова приложены при 54 № «Сенатских Ведомостей»:

ВЫПИСКА ИЗ «СЕНАТСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ»­ 

Для надзора за арестантом полагается­ 

1

Временная комиссия Распорядителей
из пяти членов

Председатель: П. В. Анненков

Члены
Н. Н. Тютчев
(зач.: А. Н. Егунов)
С. А. Авдулин

Заседающий с правом голоса: один из чиновников Канцелярии Министра Уделов, служивший под начальством арестанта.

2­ 

Лица для постоянного надзора

Жандармский прапорщик Егунов,
Монах из валаамского подворья,
Инспектор полковник Огарев,
Два заплечных мастера из Управы Благочиния.

Обязанности комиссии Распорядителей

1. Рассмотрение просьб арестанта о смягчении его участи.
2. Выбор назидательных книг для чтения.
3. Назначение наказаний арестанту: свыше 1000 ударов кнутом.
4. Допущение льгот в случае добропорядочного поведения арестанта, как-то: приглашение армянского священника, позволение собирать полевые цветы, петь духовные гимны, вышивать гладью и бисером, пить снятое молоко и встречать восхождение солнца. Каждая льгота допускается вследствие большинства голосов, по личной просьбе арестанта.
5. Использование средств к улучшению поведения сей наказанной особы и к смягчению его безобразного нрава.

Обязанности надзирателей

1. Исполнение предписаний Распорядителей Думы.
2. Телесные наказания и их назначение (менее 1000 ударов кнутом), назначение поста и покаяния, меры касательно временного заточения арестанта в темную комнату и усмирения его буйства всякими иными путями.
3. Попечения о пище, одежде и занятиях арестанта.
4. Предохранение мужского населения и младенцев дер. Пустынки от его сладострастных притязаний.
5. Общие заботы о здоровьи и довольствии его же.

Свод правил содержания арестанта

1. ... 13

 

 

Другие редакции

Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев (и А. В. Дружинин?)

ПОСЛАНИЕ К М. Н. ЛОНГИНОВУ14

(Редакция списка из архива А. А. Краевского)

Недавний гражданин дряхлеющей Москвы,
О друг наш Лонгинов, покинувший, увы!
И Невский, и Пассаж, и Клуба кров священный,
Где Анненков, чужим наполненный вином,
Пред братцем весело виляет животом;
Где, не предчувствуя насмешливых куплетов,
Недолго процветал строптивый Арапетов;
Где, дерзок, и красив, и низок, как лакей,
Глядится в зеркало Михайла Кочубей;
Где пред Авдулиным, играющим зубами,
Вращает Мухортов лазурными зрачками;
Где, о политике с азартом говоря,
Ты виртембергского пугал секретаря;
И не давал ему в часы отдохновенья
Предаться сладкому труду пищеваренья!
Любезнейший поэт и редкий человек!
Не ожидали мы такого небреженья...
Не мало мы к тебе питали уваженья!
Иль ты подумать мог, что мы могли забыть
Того, кто предсказал Мильгофера судьбу,
Кто сукиных сынов тревожил и в гробу,
Того, кто наконец — о подвиг незабвенный! —
Поймал за жирный хвост весь причет наш священный?..

Созданье дивное! Ни времени рука,
Ни зависть хищная лаврового венка
С певца Пихотия до той поры не сдернет,
Пока последний поп в последний раз не пернет!

И что же! нет тебя меж нами, милый друг!
И даже верить ли? ты ныне свой досуг
Меж недостойными безумно убиваешь!
В купальне, без штанов с утра ты заседаешь;
Кругом тебя сидят нагие шулера.
Пред вами водки штоф, селедка и икра.
Вы пьете, плещетесь — и пьете вновь до рвоты.
Какие слышатся меж вами анекдоты!

Какой у вас идет постыдный разговор!
И если, временем, пускаешься ты в спор,
То подкрепляешь речь не доводом ученым,
А вынимаешь член — и потрясаешь оным...
Какое зрелище! Но будущность твоя
Еще ужаснее! Так, вижу, вижу я —
В газетной комнате, за «Северной Пчелою»,
С разбухшим животом, с отвислою губою,
В кругу обжорливых и вялых стариков,
Сидишь ты — то икнешь, то поглядишь сонливо.
«Эй, Вася! трубочку!» — проговоришь лениво...
И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,
Не обтерев его пристойно обшлагом.
Куря и нюхая, потея и вздыхая,
Вечерней трапезы уныло поджидая,
То в карты глянешь ты задорным игрокам,
То Петербург ругнешь — за что, не зная сам...
А там, поужинав, залезешь в колымагу,
И повезут домой две клячи холостягу, —
Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак,
И бродит между книг хозяином прусак,
И счастие еще, когда не встретит грубо
Пришельца позднего из Аглицкого клуба
Лихая бабища — ни девка, ни жена...
Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,
О друг наш Лонгинов, такая перспектива?
Опомнись, воротись! Разумно и счастливо
Ты с нами заживешь, как прежде жили мы.
Здесь бойко действуют кипучие умы:
Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа,
Из Вены выгнали барона Мейендорфа,
Милютина проект ту пользу произвел,
Что в дождь еще никто пролеток не нашел,
Языкова процесс примерно разыгрался:
Он без копейки был, без денежки остался,
Европе возвестил известный Соллогуб,
Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп,
А Майков Аполлон, с гнилой своей улыбкой,
На днях оподлился — конечно, не ошибкой...
И Арапетов сам, тот статский генерал,
Пред кем ты так смешно и странно трепетал,
Стихами меткими недавно пораженный,
Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный,
И с прежней дерзостью над крутизной чела
Уже не высится тюльпан его хохла!

 

А. В. Дружинин (и Н. А. Некрасов?)

ПОСЛАНИЕ ЛОНГИНОВА К ТУРГЕНЕВУ15

(Черновая редакция)

Тургенев! Кто тебе внушил
Твое посланье роковое?
Я здесь беспечно ел и пил,
С друзьями весело дрочил,
Позабывая все земное.
И вдруг послание твое
В купальне всех нас так смутило,
Как будто каждому копье
Воткнули в жопу или шило!
Тебе ли пьянство осуждать
И чернокнижные поступки,
Которым суждено блистать
От Петербурга до Алупки...
Тебе ль, кто жив лет 35,
Доныне не окреп в рассудке,
Не смеет в бардаках плясать
И всенародно хуй встрясать
Под видом грациозной шутки?
Скажи, ебал ли ты ежа,
Его в колени положа,
Как действуют сыны России?
Любил ли водку всей душой
И в час похмелья роковой
Алкал ли рюмки, как Мессии?
Ты сетуешь, что по утрам
От нас разит вином и тиной, —
Но чем же, братец, пахнуть нам,
Ужель, по-твоему, малиной?
Коль верить перестал судьбе,
Людей превратному участью,
Приди, укажем мы тебе
Дорогу к истинному счастью.
Кто нас счастливей на земле,
Как на заблеванном столе
Уляжемся во сне глубоком?
Как тихо все в зловонной мгле!
Лишь разве бзднет кто ненароком.
Но чуть Аврора за муде
На сцену дня потянет Феба,
Опять мы в сладостном труде,
Хвативши водки, съевши хлеба.
Спешим мы все... Куда?
Пойдем, Мы к счастью путь тебе укажем!
День в наслажденьи проведем,
А ночью снова рядом ляжем.

 

 

Примечания

Н А. Некрасов, И. С. Тургенев (и А. В. Дружинин?) Послание к Лонгинову

В комментарии к стихотворению использованы примечания к «Посланию...» в издании: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Сочинения в 12-ти томах, т. 12. М., 1986, с. 658—663 (автор — Е. А. Гитлиц). Стихотворение написано в период с 23 по 31 июня 1854 года, когда Некрасов и Тургенев гостили в дружининском имении Мариинском. Поводом к написанию «Послания...» послужил отъезд Лонгинова в Москву, переведенного 22 мая 1854 года на службу в число состоящих при Московском военном генерал-губернаторе чиновников (ЦГИАМ, ф. 4, Моек, депутат, собр., оп. 10, д. 1215, форм, список 1858 г., справка М. И. Кустовой).

Варианты чернового автографа И. С. Тургенева и Н. А. Некрасова:

строка 1: Недавний гражданин стареющей Москвы;

строка 8: 
а) [Спокойно] процветал строптивый Арапетов,
б) [Недавно] процветал...;

строка 10: [Смотрелся] в зеркала Михайла Кочубей;

строка 12: Вращает Мухортов [прекрасными] зрачками;

строка 17: 
а) [Ужели вправду] ты оставил нас навек,
б) Ужель, о Лонгинов, ты кинул нас навек;

между строками 22 и 23:
Кем не был пощажен певец Торквата Тасса,
Того, под чьей рукой не раз трещала касса,
Пока грабителя седого Адлерберг,
Щадя родной театр, в отставку не поверг.

строка 26: Кто <пропуск> подлецов тревожил и в гробу;

строка 31: С <главы избранника> до той поры...;

строка 34: И даже [говоря<т>] ты ныне свой досуг...;

строка 47: 
а) начато: [С отвисшею губой],
б) В газетной комнате, над «Северной Пчелою»;

после строки 47: 
И тычет себе в рот он мокрым янтарем,
Не обтерев его [как должно] обшлагом;

вместо строк 55—56: [Не зная, как убить томительное время] <пропуск> [бремя];

строка 57: [Посмотришь] в карты <нрзб> игрокам;

строка 63: И бродит [среди] криг хозяином прусак;

строка 64: Пришельца позднего из Английского клуба;

после строки 65: Которой жизнь твоя с тех пор отравлена;

строка 69: Ты с нами заживешь [обычной чередой...];

строка 71: Уже Мухортов [открыл в России груды] торфа;

строки 75—78 вписаны на полях в другом порядке: 77—78, 75—76;

строка 79:
а) [Твой] Майков [наш поэт], которым ты [гордился],
б) А Майков Аполлон, с которым ты носился;

строка 80: не без намеренья публично осрамился.

Строки про гр. В. А. Соллогуба и «Языкова процесс» в черновом тексте вписаны на полях рукой Тургенева.

С. 382. Кем не был пощажен певец Торквата Тасса... — Е. А. Гитлиц, автор комментария к «Посланию к Лонгинову» в издании: Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Сочинения в 12-ти томах, т. 12 (с. 660—661) — поясняет эту строку так: «Имеются в виду два лица: Н. В. Кукольник (1809—1868) — <...> автор опубликованной в 1833 г. драматической фантазии «Торквато Тассо», и А. Д. Киреев, (1797—1857) — управляющий с 1832 г. Петербургской конторой императорских театров, издавший анонимно в 1833 г. драму «Торквато Тассо». Лонгинов поместил в «Современнике» (1854, № 2, отд. IV, с. 37—38) рецензию на «патриотическую» драму «неутомимого пера» Н. Кукольника «Морской праздник в Севастополе» (СПб., 1854), где назвал автора бездарным, а его пьесу — антихудожественной. Во втором стихе четверостишия уточняется, что авторы «Послания...» имеют в виду главным образом А. Д. Киреева, с именем которого был связан скандал в театральном управлении. В 1853 г. министр двора В. Ф. Адлерберг (1791 — 1884), в ведении которого находились императорские театры, назначил комиссию, обнаружившую, что А. Д. Киреев нажил за казенный счет большой капитал, «касса была почти всегда пуста, артисты по месяцам не получали жалованья, а денежный дефицит конторы ежегодно доходил до 400 тысяч рублей» (ВольфА. И. Хроника Петербургских театров с конца 1826 до начала 1881 года, ч. 1. СПб., 1877, с. 38, 166; Инсарский В. А. Тревога в театральном управлении.— Русская Старина, 1874, № 10, с. 303—314). Киреев был смещен с должности, после чего с ним сделался удар (Панаева А. Я. Воспоминания. М., 1956, с. 19, 20, 52) — обстоятельство, побудившее, видимо, авторов «Послания...» исключить эти стихи». Эта интерпретация требует уточнения. Автором анонимно изданной в 1833 году драмы «Торквато Тассо» был не А. Д. Киреев, а его брат Михаил; однако современники (в том числе, видимо, и авторы «Послания к Лонгинову») обыкновенно считали, что это сочинение написано Александром Дмитриевичем. «Певец Торквата Тасса» — действительно устойчивое перифрастическое наименование Кукольника, прославившегося именно своим первым произведением — драматической фантазией об итальянском поэте. Однако грамматическое строение двух первых строк фрагмента («певец Торквата Тасса, // Того, под чьей рукой...») заставляет отнести и первую строку не к Кукольнику, а к А. Д. Кирееву, о котором говорится в придаточном предложении. Собственно, местоимение «тот» указывает не на «певца», но на самого Тассо — получается, что разворовывал театральные деньги Торквато... Скорее всего, именно неудачное согласование слов привело к исключению строк из окончательного текста, а не возможное чувство неловкости перед пострадавшим и заболевшим расхитителем: «Послание к Лонгинову» ведь не предназначалось для печати и, кроме того, в его итоговом тексте немало очень резких выпадов в адрес иных лиц.

Быть может, неудачное согласование в этих строках действительно объясняется желанием авторов назвать обоих певцов Тассо — и Кукольника и Киреева — одним и тем же выражением. Вряд ли, однако, под выпадом «друга Миши» против «величавого Нестора» подразумевается рецензия в «Современнике»: контекст «Послания...», в котором названы исключительно «сквернословные» сочинения, предполагает скорее иное истолкование: речь идет о сатирической непристойной балладе Лонгинова «Свадьба поэта», написанной в 1853 г. и нацеленной против Кукольника. Произведения Лонгинова против А. Д. Киреева неизвестны; впрочем, А. Д. Киреев сатирически изображен в пародической поэме «Еще «Руслан и Людмила» (1843), созданной Лонгиновым в соавторстве с Э. А. Абазой и Д. В. Мещериновым. См.: наст, изд., с. 77—121.

С. 29. ...клуба кров священный... — Имеется в виду аристократический петербургский Английский клуб; Лонгинов был его членом с 1851 г.

Где Анненков, чужим напоенный вином, И Пред братцем весело виляет животом... — Дружеский шарж на критика и историка литературы Петра Васильевича Анненкова (1813—1887). Стихи бытовали также в виде отдельной эпиграммы на П. В. Анненкова (см.: Фет А. Мои воспоминания, ч. I. М., 1890, с. 39). «Братец» Анненкова — Иван Васильевич Анненков (1814—1887) — полковник, флигель-адъютант, вице-директор инспекторского департамента Военного министерства; генерал-адъютант. Был хорошим знакомым генерала Н. Н. Ланского, за которого вышла замуж Н. Н. Пушкина, и содействовал приобретению Петром Васильевичем прав на издание сочинений А. С. Пушкина (см.: Панаева А. Я. Воспоминания. М., 1956, с. 24; С.-Петербургская столичная полиция: Краткий исторический очерк. СПб., 1903, с. 210).

...не предчувствуя насмешливых куплетов, <...> строптивый Арапетов. — Иван Павлович Арапетов (1811—1887)—чиновник министерства уделов, успешно продвигавшийся по бюрократической лестнице, завсегдатай Английского клуба; знакомый Тургенева, Некрасова, Панаева, Дружинина. Незадолго до «Послания к Лонгинову» Дружинин, Некрасов и Тургенев написали эпиграмму на Арапетова «Загадка», в которой высмеивали притязания Арапетова на либерализм, сочетавшиеся с крепостническими привычками и чинопочитанием.

...Низок, как лакей, <...> Михайло Кочубей... — Кочубей Михаил Викторович (1816—1874) — гофмаршал, вице-президент придворной конторы.

...пред Авдулиным <... > Вращает Мухортое лазурными зрачками... — Мухортов Захар Николаевич (1820—1876) — гофмейстер двора, чиновник особых поручений при начальнике Главного морского штаба, затем — вице-президент Вольного экономического общества. Кочубей, Авдулин, Мухортов — приятели Лонгинова по петербургскому Английскому клубу, члены интимного кружка («семейства»), известного «выдумками» и «изобретательством» (см. мемуары Лонгинова: Столетие С.-Петербургского Английского клуба. СПб., 1870, с. 35—36).

Ты виртембергского пугал секретаря... — Видимо, говорится о дипломатическом представителе Виртембергского графства (Германия).

...кем Егунов был стерт с лица земли...— Егунов Александр Николаевич (1824—1897) — статистик; как и Лонгинов, сотрудничал в библиографическом отделе «Современника». Слова «стерт с лица земли» — возможно, шутливо намекают на деятельность Лонгинова-библиографа, превзошедшего числом опубликованных работ часто печатавшегося Егунова.

Кто немцев ел живьем, как истый сын России... — Намек на антигерманские настроения и выпады Лонгинова. См., например, его стихотворение «Послание к графу Дмитрию Андреевичу Толстому», датированное: «Казань, 24-го февраля 1849» (ИРЛИ, № 23.057, л. 2—боб.).

Хотинского предал его родной стихии... — Матвей Степанович (1813—1866) — популяризатор естественных наук, сотрудник «Современника», автор книг по естествознанию и астрономии. Лонгинов написал о нем «чернокнижную» поэму «Матвей Хотинский», 25 февраля 1854 г. прочитанную на обеде у Тургенева (Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28-ми томах. Письма в 13-ти томах, т. 2. М., 1961, с. 217, 527; Дружинин А. В. Повести. Дневник. М., 1986, с. 279—280). В эпилоге утраченной поэмы Лонгинова, по-видимому, описывалось, как тело Хотинского попадает в смрадную клоаку и смешивается с нечистотами (Дружинин А. В. Повести. Дневник, с. 229).

Кто верно предсказал Мильгофера судьбу... — Имеется в виду поэма М. Н. Лонгинова «Бордельный мальчик» (1852), описывающая судьбу Ивана Мильгофера, промотавшегося щеголя, ставшего слугой в борделе. Поэма упоминается в пьесе Н. А. Некрасова под названием «Мильгофер». См. наст, изд., с. 55—59.

...о подвиг незабвенный — // Поймал за жирный хвост весь причет наш священный? — Вероятно, подразумевается лонгиновская поэма «Отец Пихатий», в которой, согласно А. В. Никитенко, «кощунство и безнравственность» были доведены до «nес plus ultra» (Никитенко А. В. Дневник. [Л.,] 1956, т. 3, с. 217).

С. 29—30. И что же! нет тебя <...> То Петербург ругнешь, за что не знаешь сам... — Сатира на московский Английский клуб (Лонгинов переехал в Москву в мае 1854 г.). В либеральных западнических кругах московский Английский клуб считался олицетворением «барской, пошлой, тупоумной Москвы» (отзыв Т. Н. Грановского. — Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1950, с. 227—228). В этих же строках обыгрывается и традиционное к середине 1850-х годов противопоставление «западнического» Петербурга «славянофильской» Москве.

С. 30. «Эй, Вася! трубочку!» — Реминисценция из повести И. И. Панаева «Родственники» (1847): «лежат целые дни <...> с янтарем в зубах, изредка прерывая чтение или мечту ленивым криком: «Васька, трубку!» (Русские повести XIX в. 40—50-х годов. М., 1952, т. 1, с. 452).

То Петербург ругнешь, за что не знаешь сам... — Цитата из лермонтовского стихотворения «Родина» (1841): «Но я люблю, — за что, не знаю сам...»

Прославлен Мухортое отыскиваньем торфа. — 8 июля 1854 г. «С.-Петербургские Ведомости» писали о важном «при современных обстоятельствах» Крымской войны открытии 3. Н. Мухортовым залежей торфа в Боровиковском уезде Новгородской губернии.

Из Вены выгнали барона Мейендорфа... — Петр Карлович Мейендорф (1818—1872) — русский посол в Австрии с 1850 г. Был отозван русским правительством 1 июля 1854 г. в связи с начавшейся Крымской войной (в которой Австрия выступала против России), так как находился в свойстве с австрийской аристократией через жену (сестру австрийского первого министра графа Буля) и проводил проавстрийскую политику.

«Про барона П. К. Мейендорфа один из петербургских сановников <...> сказал весьма справедливо: <...> он знает все в мире, кроме России, о коей понятия не имеет! Наконец даже Незабвенный [т. е. Николай I] и граф Нессельроде спохватились <...> и на его место <...> в июле 1854 года назначен князь Горчаков» (Долгоруков П. В. Петербургские очерки. М., 1934, с. 153).

Милютина проект... — За подписью Николая Алексеевича Милютина (1818—1872), в 1854 г. директора хозяйственного департамента Министерства внутренних дел и за подписью министра Д. Г. Бибикова были изданы «Правила для промышляющих извозом в С.-Петербурге на 1854 год», устанавливающие три размера таксы на извозчиков; проект не увенчался успехом.

Языкова процесс... — Третейский суд, на котором судьями были Тургенев и П. В. Анненков, занимавшиеся решением дела о денежных отношениях своих двух знакомцев Михаила Александровича Языкова (1811—1885), в 1850-х годах — директора императорского стекольного завода в Петербурге, и Николая Николаевича Тютчева (1815—1878), переводчика, сотрудника журнала «Отечественные Записки», в 1852—1853 гг. управляющего имениями Тургенева; Языков и Тютчев основали «Комиссионную контору для провинциальных жителей» (1847 г.); предприятие субсидировалось Языковым. Как вспоминает А. Я. Панаева, «выставив свою дворянскую фамилию на вывеске конторы», Языков «очень гордился своим демократическим поступком», так как «русское дворянство считало унижением пускаться в коммерческие дела» (Панаева А. Я. Указ, соч., с. 207—210, 424). Однако дело велось столь бесхозяйственно, что закончилось банкротством; Языков потерял весь свой капитал.

Европе возвестил известный Соллогуб, // Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп... — Писатель Владимир Александрович Соллогуб (1814—1882) опубликовал 11 июня 1854 г. в «Journal de Saint-Petersbourg» казенно-патриотическое письмо (перепечатанное 18 июня 1854 г. в «С.-Петербургских Ведомостях»), которым отреагировал на статью во французском журнале «L’illustration» (29 апреля 1854 г. н. ст.). Недовольство Соллогуба вызвало использование в этой статье его повестей 1840-х годов как материала для критики дворянства и крепостнических порядков в России. Назвав свои повести данью дурной французской моде, Соллогуб охарактеризовал дворянство как «цвет русского общества», заслуживающее «дань самого восторженного удивления», восхищался его воинской доблестью и готовностью в «единой семье» с народом «жить и умереть... за Веру, Царя и Отечество»; Соллогуб предсказал также «несомненное торжество России» в Крымской войне.

А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой, И Вконец оподлился... — Вероятно, подразумеваются официозно-патриотические стихотворения Аполлона Николаевича Майкова (1821—1897), посвященные Николаю I («Коляска», «Арлекин»). О восприятии этих стихов Некрасовым (прозвавшим Майкова «благонамеренным трупом»), а также о реакции Майкова на строки из «Послания...» (заявившего, в частности, что Россия в результате Крымской войны (которая, как известно, была проиграна) достигнет «такой степени величия, до которой не достигали ни Древний Рим, ни один из новейших народов») см.: Гитлиц Е. А. (Комментарий к «Посланию к Лонгинову»). — Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Сочинения в 12-ти томах, т. 12, с. 663; Майков А. Н. Избранные произведения. Л., 1977, с. 642, 647—654 и 858—859, примеч. Л. С. Гейро. «Гнилая улыбка» — намек на плохие зубы Майкова.

 

А. В. Дружинин и Н. А. Некрасов Песнь Васиньке

Начало (до строки «Тот, кто умел...») — рукой Дружинина, вторая часть (от строки «Тот, кто умел...» и до конца) — рукой Некрасова. Варианты.

Эпиграф первоначально читался: «Доброе слово не говорится даром».

Вместо строки: «Ты эту мысль на деле доказал» — «... подтвердил»

Вместо строки: «Еби сто раз, о друг наш, на неделе» — было: «Да по сту раз ебешь ты...»

С. 32. Доброе слово не говорится втуне. Гоголь. — Цитата из «Выбранных мест из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя.

Прекрасен ты — как даровитый странник... — Видимо, намек на любовь В. П. Боткина к путешествиям; свое путешествие по Испании в августе — сентябре 1845 г. Боткин описал в цикле очерков «Письма об Испании» («Современник», 1847, № 3, 10, 12; 1848, № 11; 1849, № 1, 11; 1851, № 1). См: Боткин В. П. Письма об Испании. Л., 1976.

 

Н. А. Некрасов; И. С. Тургенев (и А. В. Дружинин?) Ответ Лонгинова Тургеневу

С. 34. Пердел устами и дрочил... — Темь, «испускания газов» вообще излюбленная в чернокнижных разговорах и сочинениях Дружинина (ср. ниже: «Купаяся, в воде пердит...»). «Пердун» — устойчивый эпитет друзей Александра Васильевича в его дневнике (в издании: Дружинин А. В. Повести. Дневник. М., 1986 — в этих местах сделаны купюры). Ср.: «бесценному пердуну Трефорту» (12 сентября 1853 г. — РГАЛИ, ф. 167, оп. 3, ед. хр. 108, л. 102об.), «в сообществе доброго старого бздуна Анненкова» (2 декабря 1853 г. — там же, л. 119об.), «добрый старый бздун!» (3 декабря 1853 г. — о бывшем сослуживце Дружинина Ребиндере — там же, л. 120), «Трефорт, мой милейший пердун» (27 декабря 1853 г. — там же, л. 125), «После обеда чернокнижие и пердословие» (1 марта 1854 г. — там же, л. 136), «и после обеда предавался пердению языком вместе с Лонгиновым, Арапетовым, Н. А. Милютиным...» (23 апреля 1854 г. — там же, л. 141), «милый пердун Трефорт» (25 июня 1854 г. — там же, л. 148), «Хозяин наш, пердун милейший, говоря о Н<адежде> Д<митриевне> (Мусиной-Пушкиной. — А. Р.), выразился почти так: «и я, с моим единственным яйцом, готов был погрешить с нею!» (18 июля 1854 г. — там же, л. 150об.), «пердун Трефорт» (17 августа 1854 г. — там же, л. 154об.), «щепетильная Petronelle или Пердунелла» (22 января 1855 г. — там же, л. 167).

 

А. В. Дружинин Ал. Дм. Г.щ.н в элегическом расположении духа Элегия

Варианты.

Вместо: «Увы! увы! согнувшися сидит...» — было первоначально: «О горе нам! согнувшися сидит...»

Вместо «Так оба вы пример...» — было: «Вы оба есть пример...»

С. 39. Ал. Дм. Г.щ.н — бесспорно, А. Д. Михайлов, в прошлом один из чиновников канцелярии Военного министерства (см. вступ. ст.).

Увы! увы! согнувшися сидит <... > Он стал Штабе-Рат и дилетант спесивый! — Игра слов: работе Каменского с военными картами противопоставлены заброшенные им карточные игры (мантилия, винт — карточные термины).

Достойный бард бордельного лакея? — Подразумевается непристойная поэма М. Н. Лонгинова «Бордельный мальчик» (1852). См. наст. изд.

Умчался он от клуба и блядищ // В Москву, отчизну водки и елея! — Дружинин обыгрывает традиционное в литературе противопоставление хлебосольной, православной, «азиатской», славянофильской Москвы западному и западническому Петербургу. Лонгинов, завсегдатай петербургского Английского клуба, побуждавший вступить в него Некрасова и И. И. Панаева, переехал в Москву в мае 1854 г. по делам службы. См. также «Послание к Лонгинову».

Андриевский Федька — Андриевский Федор Акимович, начальник регистратуры канцелярии Военного министерства.

Строка «Так оба вы пример для всех собратий» первоначально читалась: «Вы оба есть»...»

• 1. Дружинин А. В. Повести. Дневник. М., 1986, с. 308.
• 2. РГАЛИ, ф. 167, оп. 3, ед. хр. 108, л. 115; Дружинин А. В.  Повести. Дневник, с. 239 (с купюрой).
• 3. Вариант: «Кто поживет с тобой, Дружинин...» (зачеркнуто).
• 4. Вариант: «Тот будет...» (зачеркнуто).
• 5. Вариант: вместо «В числе различных угощений» — «Среди различных угощений...» (зачеркнуто).
• 6. (ЦГИАМ, ф. 4, Моек, депутат, собр., оп. 10, д. 1215, форм, список 1858 г., справка М. И. Кустовой).
• 7. Читатель не должен судить по этим стихам о наших чувствах к одному из первых друзей наших. Истинный литератор не должен  жалеть отца ради красного слова. (Примеч. авт.)
• 8. Мелкая неаполитанская монета. (Примеч. авт.)
• 9. Известен анекдот об Андриевском Федьке, предостерегавшем молодых чиновников от дружбы с Пейкером, Гущиным и Кирилиным. (Примеч. авт.)
• 10. Похождение А. Гущина в Гессен-Дармштадте. (Примеч. авт.)
• 11. Из известного письма. (Примеч. авт.)
• 12. Так в тексте. (Примеч. сост.)
• 13. На этом текст обрывается. (Примеч. сост.)
• 14. Текст печатается по списку, хранящемуся в ОР РНБ (ф. 391, ед. хр. 26).
• 15. Текст печатается по черновому карандашному автографу (скорее всего Дружинина), хранящемуся в ОР РНБ (ф. 1000, оп. 3, ед. хр. 625). В каталоге ОР и на папке рукописи авторство текста ошибочно приписано самому Лонгинову.