Дж. Г. Байрон. Беппо

"Беппо", небольшая, шаловливо-грациозная поэма, которой сам поэт не придавал серьезного значения, занимает тем не менее почетное место в истории байроновского творчества.

Эта поэма была поворотным пунктом к тому направлению, которое Эльце окрестил названием "сатирико-нигилистического". Когда 28 февраля 1818 года1 "венецианская повесть", написанная еще в октябре 1817 г. (12 октября 1817 года Байрон упоминает2 о написанной им юмористической поэме из 84 стансов, очевидно остальные 15 строф были прибавлены позднее3) появилась в печати, для всех, кто внимательно следил за развитием поэта, стало ясно, что "мировая скорбь", необузданная романтическая фантазия восточных поэм и таинственный "демонизм" далеко не исчерпывают содержания байроновской поэзии. Замечательно, что "Беппо" был написан между "Манфредом" и IV песнью Чайльд-Гарольда: среди стихов, звучавших похоронной песнью земным радостям и тревогам, писались строфы, полные смеха и заразительного веселья, среди героев, звавших к отречению от земли, тоскующих и грезящих о несбыточных идеалах, появились причудливые фигуры в "масках клоунов и арлекинов", в нарядах "всех времен и народов", кружащияся под веселые звуки гитары, этой традиционной спутницы венецианского карнавала! Один немецкий критик (К. Bleibtreu: "Byron der Uebermench") назвал "Беппо" подготовкой к "Дон-Жуану" и заметил, что каждое произведение Байрона как-бы выростало из предыдущого с удивительной последовательностью. И действительно, в то время как в "Манфреде" и в заключительной песне "Чайльд-Гарольда" грустные мотивы, звучавшие тихо в восточных поэмах, слились в могучую скорбную мелодию, - в это время "Беппо" отразил в себе проблески новых интересов и стремлений поэта, нашедших вскоре такое полное и гениальное выражение в "Дон-Жуане".

Нет сомнения, что Байрон, так легко проникавшийся каждым творением поэтического гения и с таким интересом изучавший итальянскую литературу, в ея богатой комической поэзии нашел краски и образы для своего первого крупного юмористического произведения. Из итальянских писателей наибольшее влияние на Байрона оказал, вероятно, Пульчи; как известно, Байрон даже перевел часть его Morgante Maggiore. Даже y себя на родине Байрон не был первым творцом того комического жанра, образцом которого является "Беппо". В коварных проделках, жертвой которых становится Фальстаф, или в шутках, которые устраивают слуги Оливии над одураченным гордецом Мальволио, можно усмотреть отражение того же своеобразного легкомыслия,той же скрытой ненависти к лицемерному английскому пуризму, которые водили и пером автора "Беппо". Поэт чувствовал эту связь, соединявшую его первое произведение в новом жанре с бытовыми, сатирическими и комически-любовными сценами шекспировских комедий, и эпиграфом к "Беппо" выбрал слова из комедии "As you like it". Приступая к изображению Лауры, Байрон вспоминает, что Шекспир уже нарисовал подобный тип в Дездемоне. Наконец, Байрон сам назвал один из литературных источников, который вдохновил его при создании поэмы. Его соотечественник Джон Фрир (John Hookham Frеre) под псевдонимом Whistlecraft'a напечатал остроумную пародию на легенды о короле Артуре4. Она появилась не задолго до "Беппо" и так понравилась Байрону, что он взял ее за образец5.

Великие подражатели всегда затмевали оригиналы, которыми они пользовались.Трагедии Шекспира стали достоянием всего мира; хроники, из которых он черпал сюжеты, известны только специалистам. Имя Уистлькрафта давно забыто, "Беппо" переведен на все языки. Несомненно, что литературные источники не могли послужить единственным материалом для этой драгоценной безделки. Жизнь, живая действительность была главным источником поэта. Известно, что Италия расширила кругозор поэта. Здесь его опьянение радостями и наслаждениями жизни достигло апогея, но здесь же началось и серьезное увлечение поэта политическими и социальными вопросами, здесь он вступил в сношения с карбонариями. - "Венеция и я подошли друг к другу как нельзя лучше", пишет Байрон6 вскоре по приезде в этот город, пребывание в котором ненавистники Байрона считают особенно печальным периодом в жизни его: периодом распущенности и нравственного падения" поэта. Какие нравы нашел Байрон в Венеции, видно из следующих строк: "женщина, по здешним правилам, считается добродетельной, если y нея кроме мужа только один любовник; если их два, три и больше, то женщину находят немного своевольной (a little wild)7.

Поэт отдался венецианскому веселью со всем свойственным ему увлечением. Но стоит внимательно перечесть письма, относящияся к венецианскому периоду, и не трудно убедиться, что среди кутежей, которые принято изображать в преувеличенно мрачном свете, Байрон не переставал быть тонким наблюдателем и оригинальным мыслителем. Никогда он не работал и не думал так много. Его письма к издателю (1816--1818 гг.)8 наполнены сообщениями о новых литературных планах и замыслах, об оканчиваемых работах, о сомнениях поэта по поводу законченных произведений.

"Беппо" самый характерный продукт венецианского периода жизни поэта. И неподдельное увлечение жизнью, и более глубокий интерес к ней, начало вдумчивого отношения к вопросам, занимавшим передовое общество Европы, словом, все,что дала поэту Италия, нашло здесь свое отражение.

Сам Байрон, как мы уже заметили, не придавал особенно серьезного значения своему произведению. Однако, посылая поэму своему издателю и уведомляя его, что эта юмористическая повесть основана на венецианском анекдоте, он заметил,что в ней есть "политика и драма". И в этих двух словах поэт прекрасно определил отличительные черты своей поэмы. Она полна драматического движения; в ней бьется пульс современной жизни и среди шуток не раз слышен голос серьезной социальной и политической сатиры.

Сюжет поэмы чрезвычайно несложен. Купец Джузеппе, или просто Беппо, ведший морскую торговлю, часто отлучался из дому и однажды совсем исчез; долго горевала его одинокая жена и наконец решила прибегнуть к помощи "вице-мужа" (vice-husband), которого завела "главным образом для защиты". Лаура и граф, щедрый кутила и изящный законодатель мод, прожили много лет, счастливые и довольные друг другом. Но вот во время блестящого карнавала, где появление красивой и нарядной Лауры было встречено восторженным шопотом мужчин и завистливыми взглядами женщин, граф и его возлюбленная обратили внимание на незнакомца, одетого турком и не спускавшого глаз с Лауры. Незнакомец оказывается мужем Лауры. Он попал в плен к туркам, затем стал пиратом, разбогател и вернулся домой. В Венеции, стране счастья и веселья, в стране легких нравов и чудной природы, нет места трагедии и кровавой развязке. Изменница-жена встречает мужа как ни в чем не бывало, разспрашивает его о приключениях; граф ссужает его на первое время своим платьем, так как не удобно же ему появляться в костюме турка; граф и Беппо становятся навсегда друзьями, и в доме водворяется мир и согласие.

На этой простой канве гений поэта вышил роскошные, причудливо-яркие узоры.

Реализм и протест против социальной и нравственной неправды шли в начале XIX века часто рука об руку. Переходя от романтических грез и разочарования к изображению действительности, литература серьезнее всматривалась в жизнь, и правдивое изображение последней стало могучим орудием бичевания социальных непорядков и политического гнета. Реализм и сатира - главные достоинства "Беппо".

Вспомним Чайльд-Гарольда или Лару. Это - романтические герои; они вне времени и пространства; их прошлое окутано мраком; они почти не соприкасаются с действительностью; прикосновение жизни уничтожило бы их обаяние, величие их демонических образов, свело бы их с пьедесталов; они возвышаются над пошлостью житейской прозы, над людскими дрязгами; мы не видим их в семье, среди близких, среди обыденных забот. Взгляните теперь на героев венецианской повести. Они прикреплены к месту и времени; они являются перед нами не на снежных вершинах Альп, как Манфред, не на безконечной глади океана, как Чайльд-Гарольд. Мы видим Беппо скучающим в карантине, где возвращающихся издалека моряков держат по сорока дней; автор сообщает даже название города, с которым вел торговлю Беппо. Вместо таинственного Чайльд-Гарольда, о котором известно только, что он принадлежал к знатному роду, пред нами в лице любовника Лауры, этого vice-husband'a Беппо, типичная и яркая фигура великосветского франта. Он прекрасно говорит по-французски и тоскански; он завсегдатай театров; к его мнению прислушиваются; фальшивая нота не могла ускользнуть от его слуха; сердце примадонны трепетало от страха, когда она замечала неодобрение на его лице. Его образование было светским и дилетантским. Трудно, взирая на портрет графа, не вспомнить безсмертный перечень познаний Онегина:

Он по французски совершенно
Мог изъясняться и писал,
Легко мазурку танцовал
И кланялся непринужденно...
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре.
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.

Разве не его прототип воскресает перед нами в строфах XXXI--XXXIII?

Пространство, отделяющее Венецию от Петербурга, не мешало светскому обществу той и другого выработать почти тождественную образовательную программу для модных франтов. Об Онегине и "свет решил, что он умен и очень мил". Граф тоже считался в своем кругу "perfect cavaliero".

Лаура по яркости один из очаровательнейших женских образов, созданных Байроном. Туманный образ Астарты, контуры которого едва выступали из окутывавшей его романтической дымки, героини восточных поэм, обаятельные, но далекия и чуждые европейскому обществу, даже Гаиде и Мирра, обрисованные более реальными, но все же неожиданными красками, - какой контраст представляют оне с Лаурой, чувства которой так просты и понятны. Это - истая итальянка, отдающаяся во власть настроений, быстро переходящая от впечатления к впечатлению. Грустная, томимая тревожными предчувствиями, разстается она с мужем; но ея сердце не выносит одиночества и ожидания, и она со всей страстью отдается новому возлюбленному. Она не молода, но время щадит ее и ея красота остается все такой же привлекательной; она умеет вознаграждать недостаток юности: как эффектно ея появление на карнавале, как умеет она разливать счастье вокруг одной своей сияющей улыбкой, сколько вкуса в ея наряде, сколько чарующей силы в нежных лукавых взглядах, сколько презрения в ея взоре, когда она замечает безвкусное платье какой-нибудь дамы! Она владеет собою и умеет быть коварной, как истинная куртизанка.

Смущение овладевает ею при виде вернувшагося мужа; но мгновенье - и она уже овладела собою, и слышится такой естественный, такой милый наивный лепет:

В чужой стране ты не женился ль снова?
Ужель там дамы пальцами едят?
Как шаль твоя красива! мне обновой
Ты дай ее. Вам правда ль не велят
Свинины есть? С страной сроднившись новой,
Как мог, ты пропадать в ней столько лет?
Ах, как ты желт! Болезни ль это след?
Сбрей бороду (мне этого подарка
Не откажи). Тебе она нейдет,
К чему она? y нас ведь климат жаркий...
Как вынесла я времени полет и т. д

Говоря о Пушкине, как о подражателе Байрона, мы всегда имеем в виду, главным образом, ранния поэмы нашего поэта. Но разве добродушные насмешки над женской добродетелью в "Нулине" не напоминают разсуждения о венецианских дамах в "Беппо"? Разве Нулин с "запасом фраков и жилетов", завсегдатай театров, знаток дамских мод и модных поэтов, не двойник возлюбленного Лауры? Разве смех Лидина и дружба Беппо с графом не представляют собою однородной развязки? Разве остроумная болтовня от лица поэта в отступлениях "Евгения Онегина" и "Домика в Коломне" не походят по тону и настроению на таковую же в "Беппо" и "Дон-Жуане" и разве в этих отступлениях y обоих поэтов не скрыты за легкомысленной формой самые серьезные и глубокия мысли?

Эти последния составляют вторую важную черту интересующого нас произведения. Байрон не только превращался из романтика в реалиста по форме; и по содержанию его поэзия начинала принимать другое направление; Байрон спускался с неба на землю; вместо неопределенной титанической скорби о мире и мировом непорядке, - он ищет в жизни и бичует те темные ея стороны, которые прикрывают гнет и несправедливость. Его поэма полна сатирических выходок: здесь мы встретим едкия насмешки над корыстолюбием духовенства, злую каррикатуру на лицемерный английский пуризм, нападки на злоупотребление парламентской свободой, на тяжесть налогов. Изображая пестрые костюмы карнавала, поэт не забывает прибавить, что лишь один костюм, костюм капуцина не допускался сюда под страхом адского огня, от которого ничто не может спасти, кроме внушительного денежного взноса. Рисуя в грациозных стихах красоту итальянок, свободу венецианских нравов, искренность и увлекательность южного веселья, он пользуется случаем, чтобы противопоставить этой простоте и искренности чопорность английских мисс, не смеющих говорить и чувствовать без разрешения мамаш. Закат южного солнца заставляет его вспомнить о жалком вечернем освещении Лондона, музыкальный итальянский язык - о свистящих, шипящих и плюющихся во время разговора англичанах. Он любит английское "правительство (когда оно действительно правительство), свободу печати и пасквилей, Habeas Corpus (когда мы не лишены его), парламентския прения, когда они не затягиваются слишком поздно, налоги, когда они не слишком тяжелы" и т. д. Трудно, конечно, искать в Беппо следов положительного политического или социального миросозерцания поэта. Но несомненно, что все оскорбления и обиды, накипевшия в душе Байрона и выбросившия его навсегда за пределы неблагодарной родины, школьная рутина, печатные пасквили, клеветы и обвинения в разврате, картины нищеты и эксплоатации, против которой он выступил еще в палате лордов в своих речах, - все это постепенно выступало в более ясных очертаниях из хаоса фантазии и "мировой скорби", и в Байроне вырабатывался общественный реформатор. "Беппо" - один из первых симптомов этого нового направления байроновской поэзии. Старая тема венецианского карнавала, которую Байрон, как второй Паганини, поднял, по выражению Брандеса, "концом своего божественного смычка, разукрасил безчисленным множеством смелых и гениальных вариаций, осыпал жемчугом и расшил золотыми арабесками", этот "венецианский анекдот" останется навсегда свидетельством разнообразия байроновского гения, воплотившого не только мечты и скорбные думы своего века, но и съумевшого подслушать биение нового времени, подойти к новым жизненным и социальным проблемам, выдвинутым эпохой.9

• 1. Letters and Journals Vol. IV, стр. 173, прим. 2. Lond. 1900.
• 2. То John Murrey 12 okt. 1817. Lettors and Journals. Vol. IV. Lond. 1900, стр 173.
• 3. В письме от 23 окт. 1817 г. Байрон уже говорит о Беппо, как о "story in 89 stanzas" Let. and Jour. Vol. IV. стр. 176.
• 4. Prospectus and Specimrn of an intended National Work, by W. and. R. W., of Stomarkot, in Suffolk, Harness and Dollar Makers. Canto I and II, Lon., 1817. III and IV 1818. Cp. Lord Byron von Richard Ackermann, стр. 106.
• 5. "У мистера Уистлькрафта нет более ревностного поклонника. чем я". То John Murray. Venic. October 23. 1817.
• 6. To John Murrev. Jan. 2. 1817.
• 7. Letters and Jour. Vol. IV, стр. 40.
• 8. Lett. and Journals. Vol. IV. стр. 42. 52, 53, 85 и т. д.
• 9. П. Коган (предисловие). // Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905