Византийские басни
Басни из сборника Синтипы (№ 403—415). Это — сборник 62 басен, школьного происхождения, под заглавием «Басни философа Синтипы из его поучений». Синтипа — литературный персонаж, герой «Повести о семи мудрецах» (популярный сюжет о том, как сладострастная царица оклеветала целомудренного царевича, а семь мудрецов заступились за него; в эту рамку вставлен длинный ряд новелл, рассказываемых то мудрецами, то женщиной); никакого отношения к этой повести басни не имеют, и связь их — по-видимому, домысел переписчика. По стилю сборник примыкает к басням псевдо-Досифея, Афтония, Фемистия. Номера басен по сборнику Синтипы указаны в скобках при заглавиях.
405. Бык, львица и кабан. Бабрий («второй сборник»), 21.
407. Собака и лисица. Там же, 7.
408. Больной олень. Бабрий, 46.
409. Человек и собака. Федр, I, 23.
412. Человек, конь и жеребенок. Бабрий, басня без номера, впервые опубликованная в 1935 г. (см. в кн.: Федр. Бабрий. Басни, стр. 149).
413. Человек и Киклоп. Из басни видно, что для составителя сборника Синтипы мифологический киклоп уже был образом незнакомым, и слово это он принимал за собственное имя.
414. Охотник и всадник. Вариант этого сюжета сохранился в «Четверостишиях» Игнатия (см. в кн.: Федр. Бабрий. Басни, стр. 185).
***
Басни-новеллы (№ 416—418). Сохранились в рукописях Laur. 57 30 и Athen. 1201, где они примыкают, с одной стороны, к известному византийскому сборнику новелл «Стефанит и Ихнилат», а с другой стороны, к списку «Жизнеописания» и басен Эзопа в средней редакции. Басни имеют обильные аналогии в средневековом фольклоре; в частности, басня № 416 близка к 212 новелле Саккетти, а басня № 418 — к 123 новелле. Басня № 418 переведена по тексту, опубликованному Перри в «Byzantinische Zeitschrift», 54 (1961), стр. 5—7: более ранние реконструкции в издании Хаусрата и в «Эзопике» самого Перри недостоверны.
***
Басни из сборника ямбических четверостиший (№419—422). Перевод по изданию Мюллера; оно включает 57 четверостиший, приписываемых византийскому писателю первой половины IX в. Игнатию Диакону и его ближайшим подражателям, и 32 четверостишия более позднего времени. Большинство этих четверостиший перерабатывают сюжеты Бабрия. Четыре приводимые басни соответствуют в сборнике номерам I. 8 и 22; II, 7 и 28. Последняя басня содержит игру слов: первый стих может читаться «Волк изучал творенья Ликофроновы. ..» Ликофрон (букв, «волчий мудрец») — имя александрийского поэта III в. до н. э., отличавшегося чрезвычайной темнотою слога и очень модного в Византии XI—XII в.
***
423—424. Басни из сочинений Григория Назианзина (ок. 326—390), христианского писателя, богослова и поэта, одного из самых почитаемых «отцов церкви». Басня № 424 о ласточках и лебедях имеет близкую параллель во «втором бабриевском сборнике», 56. О Терее и пр. — см. примеч. к басне № 279.
424а. Три грозди Диониса. Басня из писем константинопольского патриарха Фотия (IX в.), опубликованных А. Пападопуло-Керамевсом в «Записках ист.-филол. ф-та С.-Петербургского университета», 41 (1896), стр. 10. В «Эзопику» Перри не вошла; разобрана им в особой статье: В. E. Perry. Demetrius of Phalerum and the Aesopic Fables. — «Transactions of the American Philological Association», 93 (1962), стр. 287—346. Подобный мотив встречается в античной литературе не раз (ср. «Жизнеописание Эзопа», 68), но в форме басни — никогда. «Вина» — попытка передать игру слов, содержащуюся в подлиннике.
425—426. Басни из «Прогимнасм» Никифора Василаки, византийского ритора XII в., в чьих декламациях античные мотивы причудливо переплетаются с христианскими (так, одна из его этопей называется: «Что сказал бы Аид, когда мертвый Лазарь воскрес на четвертый день»).
427. Волк и осел в суде. Басня из анонимного сборника прогимнасм, опубликованного Вальцем в 1832 г. (Rhetores Graeci, I, p. 597).
428. Лисица и крестьянин. Басня из анонимного школьного сборника басен (так наз. Rhetor Brancatianus), опубликованного Ф. Сбордоне в 1932 г.
429. Черная ласка. Басня из «Истории» Ннкифора Григоры, византийского ученого-энциклопедиста: там эту басню рассказывает александрийский патриарх императору Андронику II по поводу назначения константинопольским патриархом Афанасия (1282), стяжавшего в прошлом недобрую славу.
430. Птицелов и воробей. Баскя опубликована в статье: P. Wігth. Eine bislang unbekannte griechische Fabel, «Wiener Studien», 75 (1962), стр. 161—162. Иоанн VI Кантакузин вставил эту басню в наказ своему посольству, отправленному к восставшему против него Алексию Апокавку (1343 г.), потом, много лет спустя, уже отрекшись от престола и сочиняя в монастыре апологетическую историю своего правления, он пересказал в ней и этот наказ, и эту басню. Другой вариант басни находится в «Истории» Никифора Григоры, описывавшего те же события и по тем же материалам; он значительно пространнее, но лишь за счет риторической топики (мотив «заговорил человеческим голосом» развернут в целую тираду).
См. также: СТИХОТВОРНЫЕ БАСНИ ИЗ ПАРИЖСКОЙ РУКОПИСИ
БАСНИ ИЗ СБОРНИКА СИНТИПЫ
403(4). РЕКИ И МОРЕ.
Собрались реки вместе и стали обвинять море: «Почему мы в тебя несем воду пресную и вкусную, а как только впадут наши воды в твои, так сразу становятся солеными и негодными для питья?» Услыхало море, как его порочат, и говорит в ответ: «Не впадайте в меня, и не будете солеными».
Эта басня относится к тем, кто незаслуженно обвиняет ближних, а сам пользуется их же щедротами.
404(6). ОХОТНИК И ВОЛК.
Охотник увидел, как волк набросился на стадо и стал терзать овец изо всех сил; замышляет тогда охотник волка затравить и выпускает на него своих собак, промолвив при этом: «Эх ты, трус! есть ли зверь тебя трусливее? Где же твоя хваленая сила, если даже против собак ты не можешь выстоять?»
Басня показывает, что из людей каждый искусен в своем собственном деле.
405(11). БЫК, ЛЬВИЦА И КАБАН.
Бык набрел на спящего льва, ударил его рогами и убил насмерть. Пришла его мать-львица и стала его горько оплакивать. Кабан увидел, как она убивается, встал поодаль и сказал: «Эх, а сколько людей, у которых вы сами погубили детей, теперь проливает по ним слезы?»
Басня показывает: кто какою мерою других мерит, того и самого ею будут мерить.
406 (17). ЛИСИЦА И ЛЕВ.
Лисица увидала льва в клетке, подошла к нему и стала над ним дерзко издеваться. Сказал ей лев: «Это не ты надо мной издеваешься, а мое несчастье».
Басня показывает, что многие достойные люди, попав в беду, терпят поношение от ничтожных.
407(19). СОБАКИ И ЛИСИЦА.
Собаки нашли львиную шкуру и стали ее терзать. Лисица, посмотрев на них, сказала: «Будь этот лев живой, вы быстро убедились бы, насколько его когти сильнее ваших зубов!»
Басня показывает тех, кто унижает достойных людей, когда они утратят свою славу.
408 (20). БОЛЬНОЙ ОЛЕНЬ.
Олень занемог и прилег где-то на лугу. Животные, навещая его, щипали траву вокруг него и выщипали ее всю. И олень, оправившись от болезни, все же погиб, изнуренный, от недостатка корма.
Басня показывает: кто заводит друзей бесполезных и никчемных, тот вместо выгоды потерпит только убыток.
409 (21). ЧЕЛОВЕК И СОБАКА.
Один вор, видя проходившую собаку, всякий раз бросал ей куски. Наконец, говорит собака человеку: «Ступай-ка прочь, любезный: такая твоя доброта лишь предупреждает меня кой о чем поважнее».
Басня показывает: если кто осыпает другого подарками — значит, он затеял что-то явно неправедное.
410 (30). ДИКИЙ ОСЕЛ И ДОМАШНИЙ ОСЕЛ.
Дикий осел увидел домашнего осла, навьюченного тяжелым грузом, и стал попрекать его рабской долей: «Вот я поистине счастлив: живу на воле, трудов не знаю, ни о чем не забочусь и пасусь себе в горах. А ты кормишься из чужих рук, томишься в рабстве и терпишь вечные побои». Но в этот самый миг показался лев; к домашнему ослу он и приближаться не стал, потому что при нем был погонщик, а на дикого, одинокого, он бросился со всею свирепостью и сожрал его.
Басня показывает, что людей строптивых и упрямых, желающих жить по-своему и без чужой помощи, настигает скорая гибель.
411 (38). СОБАКА И ВОЛЧИЦА.
Собака гнала волчицу, похваляясь, какая она быстроногая да сильная: ей казалось, что волчица убегает оттого, что она слабее. Но обернулась волчица и сказала собаке: «Не тебя я боюсь, а твоего хозяина, что бежит следом».
Басня показывает, что не следует чваниться чужою доблестью.
412(45). ЧЕЛОВЕК, КОНЬ И ЖЕРЕБЕНОК.
Один человек скакал на кобылице, которая была уже на сносях; и среди пути кобыла родила жеребенка. Жеребенок тотчас побежал за матерью следом, но быстро утомился и крикнул человеку, скакавшему на ней: «Разве ты не видишь, что я еще мал и к дальней дороге неспособен? Подумай, если ты меня здесь бросишь, я тут же погибну; а если заберешь, да отведешь до места, да будешь потом кормить, то я подрасту, и ты сам сможешь на мне ездить».
Басня показывает, что нужно делать добро тем, от кого ожидаешь ответной услуги.
413 (48). ЧЕЛОВЕК И КИКЛОП.
Жил-был один человек, честный во всех делах и благочестивый. Долгое время жил он с детьми в довольстве, а потом вдруг постигла его крайняя бедность. Было ему так горько, что стал он клясть провидение и решил покончить с жизнью. И вот взял он широкий меч и пошел в уединенное место, сочтя за лучшее умереть, нежели мучиться в такой беде. Но по пути попалась ему глубокая яма, а в яме лежала немалая куча золота, которое запас там один великан по имени Киклоп. Увидел человек это золото, и наполнилась его душа сразу и страхом и радостью: бросает он свой меч, вытаскивает из ямы золото и скорее уходит с ним домой, к своим детям. А Киклоп пришел потом к своей яме, увидел, что золота нет, а вместо него на земле лежит меч, и тотчас выхватил его и закололся.
Басня показывает, что людей грубых непременно постигает несчастье, а людям добрым и благочестивым достается все самое хорошее.
414 (49). ОХОТНИК И ВСАДНИК.
Один охотник изловил зайца, забрал его с собой и пошел своей дорогой. По пути ему встретился всадник и попросил у него зайца, обещая заплатить. Но как только взял он у охотника зайца, тотчас галопом бросился прочь. Охотник побежал следом, надеясь вот-вот его настичь; а когда всадник уже далеко от него отскакал, охотник, скрепя сердце, крикнул ему вслед: «Ступай себе! дарю тебе этого зайца». Басня показывает, что многие люди, против воли лишаясь своего добра, притворяются потом, что отдали его сами.
415 (54). ЮНОША И СТАРУХА.
Шел один юноша по дороге в жаркий день, и повстречалась ему пожилая женщина, которая держала путь в ту же сторону, что и он. Видя, что от жары да от дорожной усталости она совсем измучилась, он ее пожалел, слабосильную, и, пока она вконец не выбилась из сил, подхватил ее, посадил себе на плечи и понес. Но между тем, как он ее нес, стало смущать ему мысли дурное желание, и от бесстыдного вожделения распалилась в нем похоть: повалил он вдруг старуху на землю и сошелся с нею бесстыдным образом. А она его спросту спрашивает: «Что это такое ты со мною делаешь?» Ответил он так: «Тяжела ты больно, и поэтому решил я состругать с тебя немного мяса». С такими словами, доведя свое дело до конца, поднял он ее опять с земли и взвалил на плечи. Мало ли, много ли еще он прошел, говорит ему старуха: «Бели тебе нести меня все еще в труд да в тягость, ты опять сними меня да еще постругай!»
Басня показывает, что иные люди, достигнув цели своих желаний, делают вид, что они этого вовсе не хотели, и притворяются, будто и делали-то они не это, а совсем другое.
БАСНИ-НОВЕЛЛЫ ИЗ ФЛОРЕНТИЙСКОЙ И АФИНСКОЙ РУКОПИСЕЙ
416. ВОР И ГОСТИНИК.
Вор поселился в одной гостинице и жил там несколько дней в надежде что-нибудь украсть, но все как-то не было случая. Вот однажды он увидел, что хозяин гостиницы надел красивый новый хитон — дело было в праздник — и сидит у ворот гостиницы, а поблизости никого нет. Подошел вор, присел рядом с хозяином и заговорил с ним. Разговаривали они целый час, а потом начал вор разевать рот и при этом завывать по-волчьи. Спросил его хозяин: «Что это ты?» Вор отвечал: «Так и быть, скажу тебе; об одном прошу, постереги мой плащ, потому что придется мне тут его оставить. Я сам не знаю, добрый господин, почему это, но то ли за грехи мои, то ли еще отчего находит на меня иногда такая зевота; и стоит мне зевнуть три раза подряд, как я оборачиваюсь волком и бросаюсь на людей. И с этими словами зевнул он во второй раз и опять завыл, как прежде. Услышал это гостиник и подумал, что вор говорит правду; вскочил он в испуге и хотел убежать. А вор ухватил его за хитон и стал просить: «Не уходи, добрый господин, и возьми мой плащ, а то я его потеряю!» И с этими словами разинул рот и »стал зевать в третий раз. Испугался хозяин, что тот сейчас его съест, сбросил свой хитон, кинулся бегом в гостиницу и заперся изнутри. А вор подхватил хитон и ушел восвояси.
Так бывает с теми, кто верит выдумкам.
417. ДВА ЛЮБОВНИКА.
Один человек приходил по ночам украдкой к женщине и любился с ней. А чтобы она его узнала, он подавал ей знак: подходил к двери и тявкал, как маленькая собачка, и она отворяла ему дверь. Так делал он каждый раз. Другой человек заметил, как уходит он вечерами по одной и той же дороге, догадался, в чем тут хитрость, и однажды ночью пустился за ним следом, издали и крадучись. А гуляка, ничего не подозревая, подошел к двери и пробрался в дом, как обычно. Увидел его сосед все, что нужно, и воротился домой. А на следующую ночь он сам прокрался первым к двери развратницы и затявкал, как маленькая собачка. Подумала женщина, что это ее любовник, погасила свет, чтобы его не заметили, и отворила дверь; вошел он и слюбился с ней. А немного погодя пришел и первый ее любовник и, как всегда, затявкал перед дверью, как маленькая собачка. И тогда тот, который был в доме, заслышав, что соперник его из-за двери тявкает, как маленькая собачка, встал и сам залаял громким голосом, как огромный пес. Понял тот за дверью, что в доме кто-то его сильнее, и удалился восвояси.
418. МОРЯК И ЕГО СЫН.
Был, говорят, у одного моряка сын, и моряк хотел, чтобы он обучился грамматике. Поэтому он послал сына в школу, и через некоторое время сын там обучился грамматике до тонкости. Тогда и говорит юноша отцу: «Батюшка, вот я изучил всю грамматику до тонкости; но теперь мне хочется изучить и риторику». Понравилось это отцу; послал он опять сына в школу, и стал он там настоящим ритором. Вот однажды сидел сын дома и обедал вместе с отцом и матерью, рассказывая им про грамматику и про риторику. Перебил его отец и сказал сыну: «О грамматике слыхал я, что это есть основание всех искусств и кто ее знает, тот без ошибок может и говорить и писать; а вот в чем сила риторики, я не знаю». Сын в ответ отцу говорит: «Верно ты сказал, отец, что грамматика есть основание всех искусств; но риторика еще того сильнее, потому что она может без труда доказать что угодно и даже неправду представить правдой». Тогда отец сыну говорит: «Ежели в ней такая сила, то поистине она куда как могуча! Но покажи-ка ты мне ее силу вот сейчас!» А случилось так, что на столе у них было два яйца. Отец говорит: «Смотри, нас трое, а яиц на столе два; как сделаешь ты, чтобы их стало три?» А сын ему: «Без труда — с помощью арифметики». «Как же?» — спрашивает отец. «Сосчитай-ка их еще раз!» — говорит сын. Начал отец их считать и говорит: «Одно, два». А сын ему: «Так ведь один да два как раз и будет три!» Говорит отец: «Верно, сынок; а коли так, то одно съем я, другое твоя мать, а ты ешь то, которое сам изготовил своей риторикой».
БАСНИ ИЗ СБОРНИКА ЯМБИЧЕСКИХ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
419 (I, 8). МЫШЬ В КУЗНИЦЕ.
Под смех рабочих мышь несла из кузницы
Другую мышь, от голода издохшую,
И так сказала: «Следовало плакать бы,
Что даже мышь вы прокормить не можете».
420 (1,22). СТРАУС.
В большом сраженье меж зверьми и птицами
Ливийский страус, попадая в плен к врагам,
Зверям назвался зверем, птицам — птицею,
И показал тем — ноги, этим — голову.
421 (II, 7). МЕДВЕДЬ, ЛИСА И ЛЕВ НА ОХОТЕ.
Медведь, лиса и лев в лесу охотились.
Медведь и лев немало сил потратили,
Лиса ж, верблюда увидав на привязи,
Тотчас вскричала: «Вот и я с добычею!»
422 (11,28). ВОЛК-МУДРЕЦ.
Волк изучал творенья волчьей мудрости
И захотел сказать об этом курице;
Но та, едва лишь пасть его увидела,
Как бросилась подальше от ученого.
БАСНИ ИЗ ОТДЕЛЬНЫХ АВТОРОВ
423. ПРОИСХОЖДЕНИЕ РУМЯНЦА.
(Григорий Назнанзин, «Нравственные стихи», 29, 187—206)
Ну, а теперь расскажу-ка я вам о скромности басню, Скромности вашей подстать: в старости стал я болтлив. Некогда, в давние дни ни худого, ни доброго дела Не различал человек: так говорит нам молва. Многие люди, почета не стоивши, были в почете, Многие были умны, а почитались ни в грош. Слава тем доставалась, кто был достоин позора, Славы достойным — позор: не было правды ни в чем. Но не укрылось царящее зло от господа бога; В гневе неспешном своем рек он такие слова: «Нехорошо, чтобы добрым и злым наравне доставалась Слава: от этого зло множиться будет и цвесть. Ныне хочу я пометить моим божественным знаком Тех, кто сумеет во всем зло отличить от добра». Рек, и у добрых людей покрывает ланиты рум'янцем: С кровью взошла на лицо краска живого стыда. Женам и девам он дал румянец и ярче и краше — Слабому телу оплот, нежному сердцу покров. Злым же людям в удел даны холодные души — Вот почему и стыда лица не ведают их.
424. ЛАСТОЧКИ И ЛЕБЕДИ.
(Григорий Назианзин, письмо 94)
Ты попрекаешь меня молчаливостью и грубостью, о изящнейший и остроумнейший муж! Что ж, позволь мне рассказать тебе одну недурную басню, и может быть, она как-нибудь уймет твое словообилие.
Ласточки однажды стали насмехаться над лебедями за то, что те не хотят иметь дела с людьми, не желают петь при всех, а живут по лугам и рекам, всему предпочитают уединение, поют редко-редко, да и то лишь сами для себя, словно стыдно им этого дара Муз. «А у нас, — говорили ласточки, — есть целые города, и дома, и люди; с людьми мы болтаем, людям рассказываем всю нашу историю, старинную, аттическую, про Пандиона, про Афины, про Терея, про Фракию, про дальний путь, про наше несчастье, про насилие, про отрезанный язык, про письмо, а больше всего — про Итиса и про то, как стали мы из людей птицами». А лебеди даже не удостаивали ласточек ответом. Но невмоготу стала им болтовня ласточек, и сказали они так: «Эх, ласточки! А вот ради нас люди сами по доброй воле пробираются в наши глухие места, чтобы послушать, как вскидываем мы крылья навстречу Зефиру, а он звенит в них благозвучно и сладостно. И если мы поем немного и не для многих, то хороша наша песня тем, что звучит она в самом мерном ладу и не перебивают ее чуждые шумы. А вы хоть и живете у людей под крышей, да люди вас и видеть не любят, и слышать не хотят, и поделом: даже с вырезанным языком вы не умеете молчать: хоть вы и плачетесь на свою немоту да «а свои страдания, ни одна птица, даже самая сладкогласная, не говорливее вас».
«Пойми, что молвлено», — говорит Пиндар; и если ты согласишься, что мое молчание лучше твоего многословия, то перестань меня им попрекать, а не то я отвечу пословицей, самой краткой и самой меткой: «Тогда лебеди запоют, когда галки замолчат».
424а. ТРИ ГРОЗДИ ДИОНИСА.
(Фотий, Письма, 16)
Эзоп был баснописцем: басни, как он полагал, заключали в себе немалую жизненную пользу. Сочинил он немало и других рассказов, стараясь ими исправить дурные людские нравы. Вот среди них-то и есть примечательная басня, которую он придумал, чтобы показать вредоносную природу вина. Басня эта такова. Некогда Дионис создал три виноградные грозди. Первую он взял себе, вторую отложил в подарок Афродите, а третью оставил на долю Спеси. Вот почему Спесь, которая так неприглядно обнаруживается в речах и поступках людей, обычно считается их «виною». Может быть, ты спросишь, что все это значит? Вот что. Сам Дионис не был безумен, хотя и водил за собою безумных вакханок; об остальном мы говорить не будем, ибо письмо не место для долгих и подробных изъяснений, но во всяком случае Дионис никогда не терял трезвости. А это значит, что первая гроздь предназначается для того, кто пьет вино только в меру своей жажды. А если кто, утолив жажду, все же продолжает пить вино уже от второй грозди, то хоть он и остается человеком, но равновесие свое теряет, позволяет увлечь себя в неистовства Афродиты и получает посвящение в таинствах распутства. Не стенай, однако, над его падением и не проливай слишком много слез над этим бедствием— ибо есть еще третья гроздь, и над ней-то уместнее тебе излить свое сострадание и скорбь, потому что эта чаша делает того, кто ее пьет, невольником, порабощенным Спесью, и извергает его из общества свободных людей в рабскую долю. Да, поистине, было бы лучше и полезней, если бы вовсе не являлся на свет Дионис!
425. ПАСТУХ И ВОЛК.
(Никифор Василаки, «Прогимнасмы», I, 4)
Заемный убор опасен.
Надумал однажды волк переменить свое обличье, чтобы этим побольше добыть себе добычи. И вот он покрылся овечьей шкурой, вмешался в овечье стадо и самого пастуха обманул своею хитростью. Но наступила ночь, замкнул пастух зверя в овчарне, загородил вход и, ничего не подозревая, укрепил забор; а потом, когда захотелось ему есть, он своим ножом и зарезал волка.
Так лицемер, украсившись заемным убором, нередко гибнет, и наряд бывает причиной его горькой участи.
426. БЫК, ОБМАНУТЫЙ ЛЬВОМ.
(Никифор Василаки, «Прогимнасмы», I, 1 )
Лев увидел однажды быка; льву очень хотелось его съесть, но он боялся бычьих рогов. Словно больной, он видел лекарство и не решался его принять. Голод, одолевая, побуждал его сцепиться с быком, но длинные рога его отпугивали. Наконец, голод взял свое, и вот лев подступает к быку, тая обман под личиной дружбы, — ведь лицом к лицу с опасностью и храбрец робеет, а где опасно действовать силой, там пускаются на хитрость. «Нравится мне, какой ты сильный, — говорит лев, — и еще больше нравится, какой ты красивый: что за голова, что за осанка, что за ноги, что за копыта! Но зачем эта тяжесть на голове? Сбрось с себя этот никчемный убор, тогда голова у тебя 'станет и красивей, и легче, и в сражении крепче. Да и к чему тебе рога, когда сам лев с тобой в мире?» Послушался бык; но когда он лишился мощного своего оружия, то стал легкой добычей для льва, и тот спокойно его сожрал.
Слушаться врагов — значит подвергать себя не только обману, но и опасности.
427. ВОЛК И ОСЕЛ В СУДЕ.
Волк негаданно повстречал в дороге осла. И хотя уже явно осел был в его власти и почти что у него в зубах, волку показалось мало такой своей добычи и такого чужого несчастья: он захотел подкрепить дело словом. «Не бойся, — сказал он, издеваясь над несчастным, — я не настолько несправедлив, чтобы обидеть тебя, не выслушав сначала всю историю твоей жизни. Давай по очереди расскажем друг другу про все дурные дела, какие совершили мы в жизни. Если мои будут хуже твоих — ты свободен от всех моих подозрений и можешь в полной безопасности бежать к себе на пастбище. Если же окажется, что в своих преступлениях ты зашел дальше меня, — тогда сам суди, не заслуживаешь ли ты за это от меня наказания». Так сказал волк и начал перечислять свои злодеяния: сколько коз и овец он растерзал, сколько козлов и баранов унес, сколько быков задушил и, наконец, сколько пастухов покусал, а то и загрыз насмерть. Обо всем этом и о многом этому подобном рассказывал сн со смирением и мягкостью, словно эти преступления вовсе и не были, по его мнению, преступлениями; а когда кончил, то велел ослу рассказывать о своих. А осел, как ни старался, все не мог припомнить за собой ничего недозволенного; и вот, в недоумении, рассказывает он, «аконец, словно о преступлении, вот о каком случае. «Однажды, — говорит он, — взвалил на меня хозяин свою поклажу — а были это овощи, — и шел я себе, шел, как вдруг стала меня щекотать муха. Я не вытерпел, запрокинул голову, чтобы сдунуть ее с ноздрей, и тут один листик от овощей отвис и попал мне на зуб, а я его разжевал и проглотил. Но тотчас я за это и поплатился: хозяин был рядом, при нем была палка, и он так отколотил меня по спине, что я тут же все и выблевал». Не успел бедняга кончить свою исповедь, как волк ловит его на слове, словно когда-то ягненка: «Что за несправедливость! Что за чудовищное преступление! Как только тебя земля носит, нечестивец! Что за наглость, что за мерзость, что за срам! Твой несчастный хозяин над этими овощами мучился, сеял, поливал, полол, собирал, столько из-за них трудов перенес, столько на них надежд полагал, и вдруг весь его прибыток погибает — из-за кого? из-за тебя, неблагодарный! Ты сам говоришь, как сильно избил он тебя — разве из этого не видно, как глубоко ты ранил его в самое сердце тем, что сожрал его овощи? Но нет, как видно, для святой Правды мало таких побоев за такой поступок, и она просто отложила окончательное твое наказание: я тебя не искал, но ты сам попался мне в лапы, чего же более?» И с этими словами волк набрасывается на несчастного осла и, растерзав его, пирует над добычей. Ему и до всякой исповеди только этого и хотелось, но он разыгрывал справедливость, чтобы сделать вид, будто сожрал он жертву по праву. Поступил он так же, как поступают люди несправедливые, когда грабят чужое и прикрываются благовидными предлогами: лживые их доводы заставляют и кривду казаться правдой.
428. ЛИСИЦА И КРЕСТЬЯНИН.
Однажды в винограднике крестьянина Коварная лисица нору вырыла И ночью грызла гроздья виноградные, А днем, таясь, сидела у себя в норе, Зарывшись в землю и от страха скорчившись. Но вот старик поймал ее ловушкою, Стал бить ее, душить ее, терзать ее. «Ах, вовсе я гроздей твоих не трогала, Наоборот, — кричит ему несчастная, — Я от других зверей оберегала их». Но все напрасно: был старик безжалостен, И бил, пока не вышиб из лисицы дух.
429. ЧЕРНАЯ ЛАСКА.
(Никифор Григора, «История», VIІ, 1 )
Жил-был один человек, по ремеслу кожевник, и была у него белая ласка; в доме было много мышей, и она ловила каждый день по одной. Однажды ненароком упала она прямо в лохань, где у кожевника была черная краска для кож, и едва-едва оттуда выбралась, черная с головы до ног. А мыши решили, что, переменив так удивительно обличье, она и мышей не захочет больше трогать; и вот они без страха разбежались по полу, вынюхивая направо и налево, чего бы поесть. Тут ласка при зрелище такой добычи хоть и не могла при всем желании справиться со всеми сразу, но двоих ухватила и растерзала; а все остальные пустились бежать со всех ног и только дивились, что с виду она переменилась, а нравом стала еще свирепей.
430. ПТИЦЕЛОВ И ВОРОБЕЙ.
(Иоанн Кантакузин, «История», III, 59)
Говорят, один птицелов поймал однажды воробья, но тот сказал ему человечьим голосом: ежели он, птицелов, его, воробья, привяжет на привязь, то суждено ему потерять сына; если отпустит, то суждено потерять жену; а если в величайшем неразумии своем задушит, то суждено самому тут же умереть. Увидел птицелов, что беда ему грозит ото всех сторон, и стал горько сетовать, проклиная тот день, когда он поймал воробья, отчего и пошли все его несчастья.
Думается, что сочинитель этой басни хотел ею показать, что многие люди, стремясь поправить свои дела, сами невольно попадают в тяжкие опасности.