Лука Мудищев

Источник: Барковиана.narod.ru. Три века поэзии русского эроса (Составители: Георгий Суворов, Кирилл Радин)

Георгий Суворов, Кирилл Радин. «Лука Мудищев» — история и мифология

расхожие заблуждения

Несмотря на то, что «Лука Мудищев» — одно из самых известных произведений эротической тематики в литературе русского самиздата, расхожие представления о нем, как правило, не имеют ничего общего с действительностью. Ему посвящено крайне мало серьезных исследований, а о его авторстве и времени написания бытует лишь масса слухов. Данный анализ поэмы, представляющий собой ряд кратких выдержек из основных работ по этой тематике, будет направлен на то, чтобы развенчать ошибочные представления об этом сочинении и оградить читателя от наиболее распространенных заблуждений.

Кроме того, мы намерены продемонстрировать наше мнение, что так называемые порнографические произведения по своей форме, в сущности, неотличимы от тех, которые мы относим к «литературе». С точки зрения формы, «Лука» — это литература. Большая часть поэмы посвящена сексуально-половой теме, но это не является препятствием к тому, чтобы рассматривать ее как художественное произведение.

Конечно, «Лука Мудищев» не относится к числу шедевров русской поэзии XIX века. Однако существует несколько веских причин, не позволяющих считать это произведение достойным безоговорочного отвержения. Первая относится к собственно поэтическим достоинствам поэмы, которая, при всех своих несовершенствах (отчасти, видимо, относящихся к сфере порчи текста, который мы теперь реконструируем лишь приблизительно), все же представляет значительный интерес и как очерк нравов прошлого века, причем той их стороны, которая не попадала на страницы известной нам литературы, и как отнюдь не графоманское творение неизвестного нам автора. Плюс к тому, афористические формулировки, незаурядное мастерство владения словом, тонкое пародирование Пушкина (или подражание ему) — все это делает поэму интересной страницей вольной русской поэзии XIX века.

Долгое время «Лука» бытовал в устной и рукописной традициях. Передача и переписывание художественного произведения таким путем зачастую ведет к изменениям, «поправкам» и ошибкам в тексте. Поэтому достаточно сложно установить дефинитивный вариант текста «Луки». Еще более трудно, даже невозможно, без обращения к источникам установить авторство и время написания поэмы.

Поэтому после изучения всех доступных источников нами был создан наиболее сохранный и обобщенный список. Именно его мы и использовали при анализе и исследовании поэмы.

Существуют два явно ошибочных мнения об этом произведении: что оно принадлежит Баркову и что оно было написано в XVIII веке. Атрибуции рукописных списков поэмы и многочисленные издания и публикации последних лет как бы узаконили и увековечили эти ложные представления.

Впрочем, сакраментальным «Лукой» дело не ограничивается. За рубежом под именем Баркова издавались также поэмы «Утехи императрицы» (она же «Григорий Орлов») и «Пров Фомич», относящиеся, по-видимому, уже к XX столетию. При этом в предисловии к первой из них, вышедшей под грифом «Памятники русской поэзии XVIII века», неизвестные издатели отмечали, что Барков «широко известен как автор нашумевшей поэмы „Лука Мудищев“». Текстам же, приписанным Баркову в различных списках XIX и XX вв., поистине нет числа. Имя поэта, по сути дела, оторвалось от его подлинных сочинений и стало почти столь же неприличным, как и связанные с ним тексты.

Тем не менее, попробуем расставить все по своим местам. Кто же такой Барков? Практически исчерпывающий свод известных современной науке данных об историческом Баркове можно найти в статье В. П. Степанова в первом томе «Словаря русских писателей XVIII века»: Иван Семенович (по некоторым источникам Степанович и Иванович) Барков родился в 1732 году, учился в Александро-Невской духовной семинарии и университете Академии наук в Петербурге, откуда в 1751 г. был исключен за пьянство и кутежи, за которые подвергался и телесным наказаниям. Затем он служил наборщиком в академической типографии, копиистом в канцелярии Академии наук, в частности перебелял рукописи Ломоносова, исполнял обязанности академического переводчика. В 1766 г. он был уволен из Академии и через два года, о которых нет никаких сведений, умер.

Литературная деятельность Баркова, предназначенная для печатного станка, была чрезвычайно интенсивной и приходилась преимущественно на 1760-е годы. В это время им была осуществлена редактура целого ряда изданий, выпущены несколько переводов и компиляций исторических трудов, произведений «на случай». Барков подготовил первое на русском языке издание «Сатир» Кантемира, напечатал свои переводы «Сатир» Горация, басен Федра, «Двустиший» Дионисия псевдо-Катона, отличавшиеся очень высоким по тому времени уровнем стихотворной техники.

И все же центральной частью наследия Баркова, обеспечившей ему своеобразное бессмертие, остается его срамная поэзия, о которой мы до сих пор, по сути дела, не знаем ничего сколько-нибудь определенного. В рукописных отделах многих библиотек хранятся многочисленные списки произведений поэта, относящиеся в основном к первой половине XIX века. Как правило, они собраны в сборник под заглавием «Девичья игрушка». В состав ее традиционно входят «Ода Приапу», «Ода хую», ода «Победоносной героине пизде», ода «На проебение целки хуем славного ебаки» и ряд других произведений, причем набор их различается от списка к списку. Как правило, сборник предваряет своего рода предисловие — «Приношение Белинде».

Рассмотрение состава рукописи «Девичьей игрушки» показывает, что «Лука» не был туда включен. Несмотря на то, что невозможно точно определить время написания «Луки», исследование формальных и семантических параметров всех редакций поэмы показывает, что Барков не мог быть ее автором; изучение собственно текста произведения также говорит о том, что оно написано в послебарковское время.

Барков очень точно придерживается всех канонов неоклассицистической литературной теории, по крайней мере на формальном уровне; однако по своей форме «Лука» должен быть датирован более поздним периодом, чем неоклассицизм; очевидно также, что стих и стиль поэмы никак не могут относиться к XVIII веку.

Рассмотрим вопрос об авторстве и датировке поэмы подробнее. Барков умер в 1768 году. Бумажные деньги, упоминаемые в «Луке» («И вот две радужных бумажки // Вдова выносит ей <Матрене> в руке»), впервые появились в России в 1769 году. Следовательно, Барков не мог их видеть. Более того, первые русские бумажные деньги не были «радужными»!

Можно возразить, что эта деталь является более поздней вставкой, однако в поэме содержатся и другие указания на то, что она была написана уже после царствования Екатерины Великой, которое закончилось в 1796 году, т. е. через 28 лет после смерти Баркова. Таково, например, упоминание о Полянке, улице в Замоскворечье, одном из районов Москвы («В Замоскворечье, на Полянке, // Стоял домишко в три окна»). В XVII и XVIII веках эта улица носила название Космодемиановская; новое название она получила в конце XVIII века. Этот факт также говорит о том, что произведение было написано в XIX веке.

Третья глава включает отступление об истории рода Луки, и одна из строф содержит упоминание о Льве Мудищеве, который был генерал-аншефом при Екатерине, то есть это было ранее написания произведения. Таким образом, поэма была написана не ранее начала XIX века. Дальнейший «генеалогический» рассказ подтверждает эту мысль. Отец Луки в поэме не упомянут, однако в ней говорится о распутном деде героя («Свои именья, капиталы // Спустил Луки распутный дед»). Не очень понятно, является ли названный Лев Мудищев и дед Луки одним и тем же лицом. Если это так, то Лука представляет второе поколение после Льва и время, о котором повествуется в поэме, может быть определено как самое начало XIX века. Однако, если предположить, что Лев — это прадед Луки, то Лука относится уже к третьему поколению после него, а следовательно, и время действия сдвигается дальше в XIX век. Этот момент в поэме не совсем ясен, но на основе этих подсчетов, независимо от того, какую точку мы считаем исходной, поэма вряд ли могла быть написана ранее 1820 года.

Далее, стих «Луки» — это ямбический тетраметр, типичный для XIX столетия (после 1820 г.), с характерным для этой эпохи ритмическим профилем. Все варианты «Луки» обнаруживают поразительное сходство с пушкинским стихом 1830-х годов (лирикой 1830—33 гг. и двумя поэмами: «Езерский», 1832 и «Медный всадник», 1833). Данное сходство, разумеется, вовсе не означает, что мы хотим приписать авторство «Луки» Пушкину; о подобной атрибуции не может быть и речи — пушкинская эротическая образность и юмор много утонченнее и не имеют ничего общего с грубым натурализмом «Луки». Куда справедливее будет предположить, что вышеупомянутые поэмы Пушкина способствовали созданию «Луки». В самом деле, главные персонажи всех трех поэм — отпрыски рода некогда знатного, но лишившегося богатства и влияния при дворе. Собственно говоря, генеалогия Мудищевых повторяет генеалогию Езерских:

«ЕЗЕРСКИЙ»:

Одульф, его начальник рода,
Вельми бе грозен воевода,
Гласит Софийский хронограф.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . При Калке
Один из них <Езерских> был схвачен в свалке,
А там раздавлен, как комар,
Задами тяжкими татар…
. . . . . . . . Езерский Варлаам
Гордыней славился боярской:
За спор то с тем он, то с другим
С большим бесчестьем выводим
Бывал из-за трапезы царской.
. . . . . . . . Езерские явились
В великой силе при дворе.
При императоре Петре…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Езерский сам же твердо ведал,
Что дед его, великой муж,
Имел пятнадцать тысяч душ.
Из них отцу его досталась
Осьмая часть — и та сполна
Была сперва заложена,
Потом в ломбарде продавалась…
А сам он жалованьем жил
И регистратором служил.



«ЛУКА»:

Весь род Мудищевых был древний,
И предки нашего Луки
Имели вотчины, деревни
И пребольшие елдаки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мудищев, именем Порфирий,
Еще при Грозном службу нес
И, поднимая хуем гири,
Порой смешил царя до слез.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Другой Мудищев звался Саввой,
Петрово дело защищал,
И в славной битве под Полтавой
Он хуем пушки прочищал!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
При матушке Екатерине,
Благодаря своей махине,
В фаворе был Мудищев Лев,
Блестящий генерал-аншеф.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Свои именья, капиталы
Спустил Луки распутный дед,
И наш Лукаша, бедный малый,
Был нищим с самых юных лет.

Судьбою не был он балуем,
И про Луку сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не дав в придачу ни хуя.

Юмористический тон свойствен обоим текстам, однако в вульгарной игривости «Луки» нет ничего от легкой и изящной иронии Пушкина. Кроме того, при всем своем гении, Пушкин все-таки не был своим в мире купцов и мещан, он знал их жизнь и быт со стороны, а не изнутри, тогда как автор «Луки», безусловно, знает своих героев именно как людей, окружающих его постоянно.

Помимо прочего, важным доказательством непринадлежности «Луки» Баркову является стиль, абсолютно лишенный архаизмов и ориентированный на живую речь XIX века, колеблющуюся от вполне грамотной и даже элегантной в устах повествователя до выразительно просторечной у Матрены.

Вполне вероятны также и позднейшие наслоения и добавки к первоначальному тексту поэмы. Так, не исключено, что концовка в той редакции, где фигурируют медики-студенты в белых халатах, сочинена еще позже, в «базаровскую» эпоху, когда они становились героями дня. Студенты, выступающие вслед за купцами:

Народу много собралося,
Купцы за гробом чинно шли
И на серебряном подносе
Муде Лукашины несли.

За ними — медики-студенты
В халатах белых, без штанов.
Они несли его патенты
От всех московских бардаков.

В других редакциях эта великолепная зарисовка отсутствует, зато появляется что-то свое, отсутствующее в цитируемой. В процессе бытования поэмы создавались не только варианты отдельных чтений, но и разные редакции глав и частей; более того, по всей вероятности, таков же был механизм возникновения и всей поэмы. Вообще же позволительно предположить, что одного автора у нее не было, а был ряд соавторов и нескончаемое количество «творческих соредакторов». Фактически, неизвестный автор «Луки» — коллективный автор, и текст поэмы формировался и видоизменялся в течение нескольких десятилетий, как живой организм.

Все вышеперечисленные факты говорят в пользу того, что Барков не мог быть автором поэмы, и что она была создана, вероятно, не ранее первой и не позднее последней трети XIX века. Очевидно, нет ни одного шанса, что эта поэма, хотя бы в самом первоначальном наброске, могла бы существовать в XVIII веке.

Но давняя традиция приписывания таких произведений, как «Лука», знаменитым писателям продолжает сохраняться. Возможно, это явление отражает неуклюжую попытку придать подобного рода сочинениям квазипризнание. С точки зрения формы, поэма «Лука Мудищев» настолько типична для русской литературы XIX века, что ее мог написать любой человек с литературным талантом. Более того, в поэме нет каких-либо особенных стилистических черт, по которым можно узнать кого-то из известных русских поэтов. Невозможно без подлинной рукописи установить автора «Луки», но в то же время бессмысленно считать им какого-либо знаменитого поэта.

И, в заключение, несколько слов о работе с текстом «Луки».

Накопившиеся к нашему времени изданные и рукописные (машинописные, компьютерные) тексты «Луки» нетождественны, отличаясь то незначительно, то весьма существенно, не говоря о мелких разночтениях. Можно ли в них разобраться? Глобальное текстологическое исследование «Луки» мы не предпринимали; недостаточно в нашем распоряжении и данных, важных для истории текста поэмы. Поэтому ограничимся лишь отдельными наблюдениями и соображениями.

Любая текстологическая работа начинается со сбора и анализа источников. Каждый печатный или рукописный «Лука» — это источник для изучения поэмы. Близкие источники объединяются и составляют одну редакцию текста. Для публикации или для нужд своей работы исследователь, если нет возможности просто ограничиться каким-то определенным источником, создает свою текстологическую версию, что и было проделано. Текст версии в каждом случае зависит от доступного круга источников и от целей, которые при этом поставлены, т. е. от того, что в данном конкретном случае хочет воссоздать исследователь.

При подготовке предлагаемой версии «Луки» наша работа заключалась в выборе наиболее исправных и органичных прочтений (осмысленных, без ритмических отступлений и т. п.). Главной установкой при этом было стремление к максимальной полноте (т. е. к включению наибольшего числа из известных фрагментов) и «исправности» текста.

Во многих известных нам списках текст местами был испорчен до полной невразумительности. В этой связи мы посчитали целесообразным использовать подход, который был бы основан на принципах не столько литературной, сколько фольклорной текстологии. Первым критерием был формальный: варианты, сохраняющие рифму и размер, предпочтительней, чем их разрушающие. На второе место был поставлен содержательный критерий: осмысленное чтение предпочитается бессмысленному. Затем по степени значимости шел количественный показатель: вариант, встречающийся в трех-четырех списках, обладает большей достоверностью, чем зафиксированный лишь однажды.

Разумеется, следует иметь в виду, что полученный таким образом сводный текст представляет собой всего лишь исследовательскую реконструкцию, основанную на контаминации — приеме, не пользующемся популярностью в современной текстологии. Однако практическая работа с текстами барковианы показывает, что вышеописанный способ — единственный, позволяющий получить текст, почти свободный от откровенной бессмыслицы и искажений, нарушающих стихотворную форму.

В числе прочих достоинств приводимого текста следует отметить, что он содержит логическое членение на части (главы, пролог и эпилог), в нем нет серьезных нарушений ритмики стиха, явных текстовых лакун, неправильных рифм. Помимо прочего, даны толкования некоторых встречающихся в тексте слов и выражений, которые могут быть не вполне понятны современному читателю.

Особое внимание уделено корректной расстановке знаков препинания. Также намеренно сохранена буква «ё», дабы полностью исключить какие-либо недоразумения. Не удивляйтесь, если в приводимой версии текста вы не найдете некоторых, быть может привычных вам, строк или даже строф. По нашему мнению, почти все они — вздорная и бренная дрянь, позднейшие наслоения, строительный мусор истории, и брать их в расчет не стоит. Кроме того, зачастую они своей тупостью, глупостью, иногда нескладностью и нарочитой развязностью разрушают настроение эпизода, принижают его, начисто убивая театральность и, не побоимся этого слова, известную патетику.

Таким образом, позволим себе без ложной скромности и со всей ответственностью заявить, что предлагаемая реконструкция текста «Луки» безусловно является наилучшей как по полноте, так и по качеству и выверенности текста.

Все затронутые здесь вопросы и многие другие проблемы потаенной русской литературы более подробно и глубоко освещены в указанных ниже работах.

 

ЛИТЕРАТУРА

  1. Богомолов Н. А. О поэме «Лука Мудищев». // Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII — начала XX вв. М., Ладомир, 1994, с. 340—344.
  2. Зорин А. Л. Барков и барковиана. Предварительные замечания. // «Летите, грусти и печали…». Неподцензурная русская поэзия XVIII—XIX вв. М., Littera, 1992, с. 38—49.
  3. Илюшин А. А. О русской «фривольной» поэзии XVIII—XIX вв. // «Летите, грусти и печали…». Неподцензурная русская поэзия XVIII—XIX вв. М., Littera, 1992, с. 9—37.
  4. Сапов Н. С. Посильные соображения. // Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII — начала XX вв. М., Ладомир, 1994, с. 346—361.
  5. Сытин П. В. Из истории московских улиц. М., 1952, с. 263—264.
  6. Тарановский К. Ф. Ритмическая структура скандально известной поэмы «Лука» (пер. с англ. И. Д. Прохоровой). // Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII — начала XX вв. М., Ладомир, 1994, с. 335—339.
  7. Хопкинс У. Х. Анализ поэмы «Лука Мудищев». // Под именем Баркова: эротическая поэзия XVIII — начала XX вв. М., Ладомир, 1994, с. 329—334.

 

Неизвестный автор. Лука Мудищев. Поэма

ок. 1830—70 гг.

Мои богини! Коль случится
Сию поэму в руки взять —
Не раскрывайте. Не годится
И неприлично вам читать.

Вы любопытны, пол прекрасный,
Но воздержитесь на сей раз.
Здесь слог письма весьма опасный!
Итак, не трогать, прошу вас.

Что ж, коли слушать не хотите,
То, так и быть, её прочтите.
Но после будете жалеть:
Придётся долго вам краснеть!

пролог

Природа женщин сотворила,
Богатство, славу им дала,
Меж ног отверстье прорубила,
Его пиздою назвала.

У женщин всех пизда — игрушка!
Мягка, просторна — хоть куда,
И, как мышиная ловушка,
Для нас открыта всех всегда.

Она собою всех прельщает,
Манит к себе толпы людей,
И бедный хуй по ней летает,
Как по сараю воробей.

Пизда — создание природы,
Она же — символ бытия.
Оттуда лезут все народы,
Как будто пчёлы из улья.

Тебя, хуй длинный, прославляю,
Тебе честь должно воздаю!
Восьмивершковый1, волосистый,
Всегда готовый бабу еть2,
Тебе на лире голосистой
До гроба буду песни петь.

О, хуй! Ты дивен чудесами,
Ты покоряешь женский род,
Тобою создан весь народ —
Юнцы, и старцы с бородами,
И царь державный, и свинья,
Пизда, и блядь, и грешный я…

I

Дом двухэтажный занимая,
У нас в Москве жила-была
Вдова, купчиха молодая,
Лицом румяна и бела.

Покойный муж её мужчина
Ещё не старой был поры,
Но приключилась с ним кончина
Из-за её большой дыры.

На передок все бабы слабы,
Скажу, соврать тут не боясь,
Но уж такой ебливой бабы
И свет не видел отродясь.

Несчастный муж моей купчихи
Был парень безответно тихий,
И, слушая жены приказ,
Ёб в день её по десять раз.

Порой он ноги чуть волочит,
Хуй не встаёт, хоть отруби,
Она же знать того не хочет —
Хоть плачь, а всё равно еби.

В подобной каторге едва ли
Протянешь долго. Год прошёл,
И бедный муж в тот мир ушёл,
Где нет ни ебли, ни печали…

О, жёны, верные супругам!
Желая также быть вам другом,
Скажу: и мужниным мудам
Давайте отдых вы, мадам.

Вдова, не в силах пылкость нрава
И женской страсти обуздать,
Пошла налево и направо
Любому-каждому давать.

Её ебли и пожилые,
И старики, и молодые —
Все, кому ебля по нутру,
Во вдовью лазили дыру.

О, вы, замужние и вдовы!
О, девы! (Целки тут не в счёт.)
Позвольте мне вам наперёд
Сказать про еблю два-три слова.

Ебитесь все вы на здоровье,
Отбросив глупый ложный стыд,
Позвольте лишь одно условье
Поставить, так сказать, на вид:

Ебитесь с толком, аккуратней:
Чем реже ебля, тем приятней,
И боже вас оборони
От беспорядочной ебни.

От необузданности страсти
Вас ждут и горе, и напасти;
Вас не насытит уж тогда
Обыкновенная елда.

Три года в ебле бесшабашной
Как сон для вдовушки прошли.
И вот томленья муки страстной
И грусть на сердце ей легли.

Её уж то не занимало,
Чем раньше жизнь была красна,
Чего-то тщетно всё искала
И не могла найти она.

Всех ёбарей знакомы лица,
Их ординарные хуи
Приелись ей, и вот вдовица
Грустит и точит слез струи.

И даже еблей в час обычный
Ей угодить никто не мог:
У одного хуй неприличный,
А у другого короток,

У третьего — уж очень тонок,
А у четвёртого муде
Похожи на пивной бочонок
И зря колотят по манде.

То сетует она на яйца —
Не видно, точно у скопца;
То хуй не больше, чем у зайца…
Капризам, словом, нет конца.

Вдова томится молодая,
Вдове не спится — вот беда.
Уж сколько времени, не знаю,
Была в бездействии пизда.

И вот по здравом рассужденье
О тяжком жребии своём
Она к такому заключенью
Пришла, раскинувши умом:

Чтоб сладить мне с лихой бедою,
Придётся, видно, сводню звать:
Мужчину с длинною елдою
Она сумеет подыскать.

II

В Замоскворечье, на Полянке3,
Стоял домишко в три окна.
Принадлежал тот дом мещанке
Матрёне Марковне. Она

Жила без горя и печали,
И эту даму в тех краях
За сваху ловкую считали
Во всех купеческих домах.

Но эта Гименея4 жрица,
Преклонных лет уже девица,
Свершая брачные дела,
И сводней ловкою была.

Наскучит коль купчихе сдобной
Порой с супругом-стариком —
Устроит Марковна удобно
Свиданье с ёбарем тайком.

Иль по другой какой причине
Свою жену муж не ебёт,
Та затоскует по мужчине —
И ей Матрёна хуй найдёт.

Иная, в праздности тоскуя,
Захочет для забавы хуя —
Моя Матрёна тут как тут,
И глядь — бабёнку уж ебут.

Мужчины с ней входили в сделку:
Иной захочет гастроном5
Свой хуй полакомить — и целку
Ведёт Матрёна к нему в дом…

И вот за этой, всему свету
Известной своднею, тайком,
Вдова отправила карету
И ждёт Матрёну за чайком.

Вошедши, сводня помолилась,
На образ истово6 крестясь,
Хозяйке чинно поклонилась
И так промолвила, садясь:

«Зачем позвала, дорогая?
Али во мне нужда какая?
Изволь — хоть душу заложу,
Но на тебя я угожу.

Коль хочешь, женишка спроворю.
Аль просто чешется манда?
И в этом разе завсегда
Готова пособить я горю!

Без ебли, милая, зачахнешь,
И жизнь те станет не мила.
Такого ёбаря, что ахнешь,
Я для тебя бы припасла!»

«Спасибо, Марковна, на слове!
Хоть ёбарь твой и наготове,
Но пригодится он едва ль,
Твоих трудов мне только жаль!

Мелки в наш век пошли людишки!
Хуёв уж нет — одни хуишки.
Чтоб хуя длинного достать,
Весь свет придётся обыскать.

Мне нужен крепкий хуй, здоровый,
Не меньше, чем восьмивершковый.
Не дам я мелкому хую
Посуду пакостить свою!

Мужчина нужен мне с елдою
С такою, чтоб когда он ёб,
Под ним вертелась я юлою,
Чтобы глаза ушли под лоб,

Чтоб мне дыханье захватило,
Чтоб зуб на зуб не попадал,
Чтоб я на свете всё забыла,
Чтоб хуй до сердца доставал!»

Матрёна табачку нюхнула,
О чём-то тяжело вздохнула,
И, помолчав минутки две,
На это молвила вдове:

«Трудненько, милая, трудненько
Такую подыскать елду.
Восьмивершковый!.. Сбавь маленько,
Поменьше, может, и найду.

Есть у меня тут на примете
Один мужчина. Ей-же-ей,
Не отыскать на целом свете
Такого хуя и мудей!

Я, грешная, сама смотрела
Намедни хуй у паренька
И, увидавши, обомлела —
Совсем пожарная кишка!

У жеребца и то короче!
Ему не то что баб скоблить,
А, будь то сказано не к ночи,
Такой елдой чертей глушить!

Собою видный и дородный,
Тебе, красавица, под стать.
Происхожденьем благородный,
Лука Мудищев его звать.

Да вот беда — теперь Лукашка
Сидит без брюк и без сапог —
Всё пропил в кабаке, бедняжка,
Как есть, до самых до порток».

Вдова восторженно внимала
Рассказам сводни о Луке
И сладость ебли предвкушала
В мечтах об этом елдаке.

Не в силах побороть волненья,
Она к Матрёне подошла
И со слезами умиленья
Её в объятия взяла:

«Матрёна, сваха дорогая,
Будь для меня ты мать родная!
Луку Мудищева найди
И поскорее приведи.

Дам денег, сколько ты захочешь,
А ты сама уж похлопочешь,
Одень приличнее Луку
И будь с ним завтра к вечерку».

«Изволь, голубка, беспременно
К нему я завтра же пойду,
Экипирую преотменно,
А вечерком и приведу».

И вот две радужных бумажки
Вдова выносит ей в руке
И просит сводню без оттяжки
Сходить немедленно к Луке.

Походкой скорой, семенящей
Матрёна скрылася за дверь,
И вот вдова моя теперь
В мечтах о ебле предстоящей.

III

Лука Мудищев был дородный7
Мужчина лет так сорока.
Жил вечно пьяный и голодный
В каморке возле кабака.

В придачу к бедности мизерной8
Еще имел он на беду
Величины неимоверной
Восьмивершковую9 елду.

Ни молодая, ни старуха,
Ни блядь, ни девка-потаскуха,
Узрев такую благодать,
Не соглашались ему дать.

Хотите верьте иль не верьте,
Но про него носился слух,
Что он елдой своей до смерти
Заёб каких-то барынь двух.

И вот, совсем любви не зная,
Он одинок на свете жил
И, хуй свой длинный проклиная,
Тоску-печаль в вине топил.

Но тут позвольте отступленье
Мне сделать с этой же строки,
Чтоб дать вам вкратце поясненье
О роде-племени Луки.

Весь род Мудищевых был древний,
И предки нашего Луки
Имели вотчины10, деревни
И пребольшие елдаки.

Из поколенья в поколенье
Передавались те хуи,
Как бы отцов благословенье,
Как бы наследие семьи.

Мудищев, именем Порфирий,
Ещё при Грозном службу нёс
И, поднимая хуем гири,
Порой смешил царя до слёз.

Покорный Грозного веленью,
Своей елдой, без затрудненья,
Он раз убил с размаху двух
В вину попавших царских слуг.

Другой Мудищев звался Саввой,
Петрово дело защищал,
И в славной битве под Полтавой
Он хуем пушки прочищал!

При матушке Екатерине,
Благодаря своей махине,
В фаворе11 был Мудищев Лев,
Блестящий генерал-аншеф12.

Сказать по правде, дураками
Всегда Мудищевы слыли,
Зато большими елдаками
Они похвастаться могли.

Свои именья, капиталы
Спустил Луки распутный дед,
И наш Лукаша, бедный малый,
Был нищим с самых юных лет.

Судьбою не был он балуем,
И про Луку сказал бы я:
Судьба его снабдила хуем,
Не дав в придачу ни хуя.

IV

Настал вот вечер дня другого.
Одна в гостиной ждёт-пождёт
Купчиха гостя дорогого,
А время медленно идёт.

Под вечерок она в пахучей
Помылась розовой воде
И смазала на всякий случай
Губной помадою в пизде.

Хоть всякий хуй ей не был страшен,
Но тем не менее ввиду
Такого хуя, как Лукашин,
Она боялась за пизду.

Но чу! Звонок! О миг желанный!
Прошла ещё минута-две —
И гость явился долгожданный —
Лука Мудищев — ко вдове.

…Склонясь, стоял пред нею фасом
Дородный видный господин
И произнёс пропойным басом:
«Лука Мудищев, дворянин».

Он вид имел молодцеватый:
Причёсан, тщательно побрит,
Одет в сюртук13 щеголеватый,
Не пьян, а водкою разит.

«Ах, очень мило!.. Я так много
О вашем слышала…» — вдова
Как бы смутилася немного,
Сказав последние слова.

«Да-с, это точно-с; похвалиться
Могу моим!.. Но впрочем вам
Самим бы лучше убедиться,
Чем верить слухам и словам!»

И, продолжая в том же смысле,
Уселись рядышком болтать,
Но лишь одно имели в мысли:
Как бы скорей ебню начать.

Чтоб не мешать беседе томной,
Нашла Матрёна уголок,
Уселась в нём тихонько, скромно
И принялась вязать чулок.

Так близко находясь с Лукою,
Не в силах снесть Тантала мук14,
Полезла вдовушка рукою
В карман его суконных брюк.

И от её прикосновенья
Хуй у Луки воспрянул вмиг,
Как храбрый воин пред сраженьем —
Могуч, и грозен, и велик.

Нащупавши елдак, купчиха
Мгновенно вспыхнула огнём
И прошептала нежно, тихо,
Склонясь к нему: «Лука, пойдём!»

И вот вдова вдвоём с Лукою.
Она и млеет, и дрожит,
И кровь её бурлит рекою,
И страсть огнём её палит.

Снимает башмачки и платье,
Рвёт в нетерпенье пышный лиф,
И, обе сиськи заголив,
Зовёт Луку в свои объятья.

Мудищев тоже разъярился;
Тряся огромною елдой,
Как смертоносной булавой,
Он на купчиху устремился.

Её схватил он поперёк
И, бросив на кровать с размаху,
Заворотил он ей рубаху,
И хуй всадил ей между ног.

Но тут игра плохая вышла:
Как будто ей всадили дышло15,
Купчиха начала кричать
И всех святых на помощь звать.

Она кричит — Лука не слышит,
Она сильнее всё орёт —
Лука, как мех кузнечный, дышит
И знай себе вдову ебёт.

Услышав крики эти, сваха
Спустила петли у чулка
И говорит, дрожа от страха:
«Ну, знать, заёб её Лука!»

Но через миг, собравшись с духом,
С чулком и спицами в руках
Спешит на помощь лёгким пухом
И к ним вбегает впопыхах.

И что же зрит? Вдова стенает,
От боли выбившись из сил,
Лука же жопу заголил
И жертву еть всё продолжает.

Матрёна, сжалясь над вдовицей,
Спешит помочь скорей беде
И ну колоть вязальной спицей
Луку то в жопу, то в муде.

Лука воспрянул львом свирепым,
Старуху на пол повалил
И длинным хуем, словно цепом16,
По голове её хватил.

Но всё ж Матрёна изловчилась,
Остатки силы собрала,
Луке в муде она вцепилась
И напрочь их оторвала.

Взревел Лука и ту старуху
Елдой своей убил, как муху —
В одно мгновенье, наповал,
И сам безжизненный упал.

эпилог

И что же? К ужасу Москвы
Наутро там нашли три трупа:
Средь лужи крови труп вдовы,
С пиздой, разорванной до пупа,
Труп свахи, распростёртый ниц,
И труп Лукаши без яиц.

Три дня Лукашин красный хуй
Лежал на белом покрывале.
Его все девки целовали,
Печален был их поцелуй…

Вот, наконец, и похороны.
Собрался весь торговый люд.
Под траурные перезвоны
Три гроба к кладбищу несут.

Народу много собралося,
Купцы за гробом чинно шли
И на серебряном подносе
Муде Лукашины несли.

За ними — медики-студенты
В халатах белых, без штанов.
Они несли его патенты
От всех московских бардаков17.

К Дашковскому, где хоронили,
Стеклася вся почти Москва.
Там панихиду отслужили,
И лились горькие слова.

Когда ж в могилу опускали
Глазетовый18 Лукашкин гроб,
Все бляди хором закричали:
«Лукашка! Мать твою! Уёб!»

…Лет через пять соорудили
Часовню в виде елдака,
Над входом надпись водрузили:
«Купчиха, сводня и Лука».

  • 1. Вершок — прежняя русская мера длины, равная 1/16 аршина или 1,75 дюйма (4,445 см). Первоначально равнялась длине фаланги указательного пальца. Четыре вершка составляли одну пядь.
  • 2. Еть — то же, что ебать.
  • 3. Большая Полянка (название конца XVIII в.), ранее Космодемиановская — улица в Москве. Некогда была дорогой, которая вела к полям, простиравшимся от района Полянского пер. в сторону нынешней Серпуховской пл. Малая Полянка (название XIX в.) — улица в Москве. Названа по расположению рядом с Большой Полянкой.
  • 4. Гименей (греч. Hymenaios) — в греческой и римской мифологиях — сын Бахуса и Венеры, бог супружества. Изображался нагим юношей, украшенным гирляндами цветов, с факелом в руке. В переносном смысле «узы Гименея» — супружеский союз.
  • 5. Гастроном (франц. gastronome, от греч. gaster (gastros) — желудок + nomos — закон; устар.) — здесь (перен.): любитель и знаток тонких кушаний, гурман.
  • 6. Истово (устар.) — очень усердно, ревностно.
  • 7. Дородный — рослый, крупный, полный.
  • 8. Мизерный (от лат. miser — бедный) — незначительный по размерам; ничтожный.
  • 9. Таким образом, Лука обладал мужским достоинством длиной свыше 35,5 см.
  • 10. Вотчина (или отчина) — родовое наследственное земельное владение, древнейший вид наследственной земельной собственности в России. Возникла в X—XI вв. (княжеская, боярская, монастырская); в XIII—XV вв.— господствующая форма землевладения. С кон. XV в. противостояла поместью, с которым сближалась в XVI—XVII вв. и в нач. XVIII в. слилась в один вид — имение. В дальнейшем вотчина — всякая феодальная земельная собственность.
  • 11. Фавор (от лат. favor; устар.) — покровительство, протекция, милость, благосклонность. Быть в фаворе у кого-либо — пользоваться покровительством.
  • 12. Генерал-аншеф — генеральский чин в русской армии в 1716—96 гг. Заменен чином генерала по родам войск (напр., генерал от инфантерии).
  • 13. Сюртук (от франц. surtout — балахон, широкое верхнее платье) — мужская верхняя приталенная одежда до колен, с воротником, со сквозной застежкой на пуговицах. Также род длинного двубортного пиджака, обычно в талию.
  • 14. Тантал (греч. Tantalos) — в греческой мифологии лидийский или фригийский царь, сын Зевса. В наказание за то, что угостил богов на пиру телом собственного сына, был обречен богами на вечные муки: стоя по горло в воде и видя спускающиеся с дерева плоды, Тантал не мог утолить жажду и голод, поскольку вода уходила из-под его губ, а ветвь с плодами отстранялась. В переносном смысле «танталовы муки», «муки Тантала» — нестерпимые мучения от сознания близости желанной цели и невозможности ее достигнуть.
  • 15. Дышло — в парной запряжке: толстая оглобля, прикрепляемая к середине передней оси повозки.
  • 16. Цеп — примитивное сельскохозяйственное орудие для обмолота зерновых культур. Состоит из длинной (до 2 м) деревянной ручки и короткого (до 0,8 м) била, соединенных сыромятным ремнем или короткой цепью.
  • 17. Бардак — здесь: то же, что публичный дом.
  • 18. Глазет (от франц. glace — глянцевый) — шелковая парчовая ткань с золотым и серебряным утком, обычно гладкая или с крупным рисунком (цветы или геометрический орнамент).