Ду-десятая в гневе бросает в воду ящик с драгоценностями

Входит в сборники:

* * *

Дерзких врагов разгромили мы вновь,
В столице монарх на престоле.
Сильнее мы скал неприступных.
Слева — лазурного моря простор
Сливается с синью небесной;
Справа — *великие горы толпой,
Сплошною стеной окружают.
Копья и пики, где *девять границ,
Герои-солдаты на страже;
Тысячи стран, подчиненные нам,
Охотно гонцов присылают.
Мир да покой, и доволен народ, —
Продлится в веках процветанье.
Будем навеки мы *чарой златой,
Сиянием все озаряя.

Стихи эти восхваляют величие города *Яньцзина, ставшего столицей *при нашей династии, говорят о могуществе новой столицы: на севере оплотом ей служат героические заставы, на юге ей подчинены все земли Китая. Поистине, Яньцзин, этот *«металлический город» и *«небесная область», был нерушимым оплотом нашей страны на протяжении долгих лет. Прежде, когда император, правящий под девизом *«Великих побед», очистил нашу страну от вероломных иноземцев и избрал своей резиденцией город *Цзиньлин, он стал называть его южной столицей. Когда же Юн Лэ, князь области *Янь, повел свои войска на юг, *чтобы устранить нависшую над страной опасность, столица из Цзиньлина была перенесена в главный город удела Янь-Яньцзин, и город этот был назван северной столицей. И тогда в прошлом многострадальный город превратился в самый цветущий и прекрасный город в мире.

Со времени *«Вечной радости» вплоть до годов правления *«Вечного здравия» сменились девять поколений императоров. Монарх, царствовавший под девизом «Вечного здравия», был одиннадцатым императором за этот период. Он был мудрым и победоносным владыкой, при нем в стране процветали добро и счастье. Десяти лет вступил он на престол и царствовал в течение сорока восьми лет. Он подавил мятеж в *Сися, который возглавил Пу Чэнъэнь, и разбил войска Ян Инлуна, предводителя мятежа в *Бочжоу. Ему удалось разбить также вторгшиеся в Корею японские войска *сёгуна Тоётоми Хидэёси. Пу Чэнъэнь и Ян Инлун, задумавшие взбунтовать свои инородческие районы против нашей династии, были по очереди разбиты. Инородцы на далеких границах трепетали в страхе перед нами и оспаривали между собой право являться с данью к нашему двору.

Поистине:

Над всеми властвовал монарх,
Народ в довольстве жил, в смиренье.
Во всей стране царил покой,
Никто нас больше не тревожил.

Замечу здесь, между прочим, что когда *в двадцатом году «Вечного здравия» сёгун Хидэёси собрал войска и вторгся в Корею, король Кореи послал об этом донесение нашему императору и просил его о помощи. Наша империя собрала войска и послала их по морю на помощь Корее. Хотя чиновники из Палаты финансов и занимались сбором налогов в связи с начавшейся войной, но продовольствия для армии не хватало, поэтому временно было введено положение, согласно которому лица, сдававшие в казну зерно, зачислялись в *Гоцзыцзянь. Надо сказать, что попасть в Гоцзыцзянь было делом довольно выгодным: во-первых, человек приобретал возможность совершенствовать свои знания, во-вторых, он допускался к государственным экзаменам, в-третьих, он завязывал выгодные знакомства и, наконец, в будущем его ожидала карьера. Поэтому в те времена сынки влиятельных сановников и богачей не стремились больше стать *сюцаями, а добивались возможности попасть в Гоцзыцзянь. С тех пор как было введено это положение, число лиц, состоявших при *Тайсюе в южной столице, так же как и в северной перевалило за тысячу.

Среди зачисленных в Тайсюе был некто по фамилии Ли, по имени Цзя, по прозвищу «Один из первых», уроженец округа Шаосин провинции Чжэцзян. Отец его, помощник губернатора провинции, имел трех сыновей, но в живых остался только Цзя. Мальчик учился в школе; не успел он еще держать экзамен на чиновную степень, как согласно новому положению был принят в Тайсюе. Переехав в столицу, молодой Ли Цзя вместе со своим земляком Лю Юйчунем стал посещать увеселительные дома, где познакомился со знаменитой гетерой по фамилии Ду, по имени Мэй. Она была десятой по старшинству среди подруг, и в заведении все называли ее Ду-десятой.

Вот как выглядела знаменитая гетера:

Изящества и прелести полна,
Вся источает нежный аромат.
Изгибы тонкие ее бровей
Рисуют черноту далеких гор.
Осенних вод лучистой синевой
Искрятся ясные глаза.
Ее лицо, как лотоса бутон;
Она — точь в точь красавица *Вэньцзюнь.
Как вишни, сочные уста ее
Чем хуже уст *Фаньсу, воспетых *Бо?
Как жаль, что *яшмы этой чистота
Заброшена судьбой в публичный дом.

Ду-десятая тринадцати лет лишилась девственности. Когда она познакомилась с молодым Ли, ей было уже девятнадцать лет. Трудно сосчитать сыновей влиятельных сановников и княжеских внуков, которых она за эти семь лет соблазнила. Один за другим, теряя рассудок, влюблялись в нее молодые люди, без сожаления тратили на знаменитую гетеру все свои деньги и доходили до полного разорения.

В то время в публичном доме был хорошо известен кем-то сочиненный экспромт:

Если Десятая Ду
С гостями сидит за столом,
Малую долю вина
Растянут на тысячу чар.
Кто был в том доме знаком
С гетерой-красавицей Мэй,
Женщин прелестных других
С уродливым чортом сравнит.

Упомяну здесь, что Ли Цзя, молодой и легкомысленный человек, еще ни разу не встречавший подобной красавицы, после знакомства с Ду-десятой от радости потерял самого себя и перенес на молодую гетеру все свои нежные чувства любви.

Ли Цзя был необычайно красив, обладал мягким и приветливым нравом и, желая угодить гетере, швырял деньги направо и налево. Горячо любя друг друга, молодые люди жили в полном мире и согласии.

Ду-десятая тяготилась своим положением в доме жадной и лицемерной старухи и давно уже подумывала о том, чтобы выйти замуж. Убедившись в преданности и искренности Ли Цзя, она очень привязалась к нему.

Но молодой Ли боялся отца и не решался дать гетере согласия на брак. Несмотря на это препятствие, молодые люди еще больше полюбили друг друга. Дни и ночи проводили они в наслаждениях, и между ними установились отношения, мало чем отличные от отношений между мужем и женой. Они поклялись вечно любить друг друга и никогда не изменять своей клятве. Действительно:

Как море, любовь глубока их,
Но дна не имеет она,
С горой лишь сравнима их верность,
Но выше она, чем гора.

Скажу здесь еще и о том, что пока Ду Мэй, одна из «дочерей» содержательницы публичного дома матушки Ду, была занята молодым Ли, она уже больше не выходила на свидания к знатным и богатым людям, которые, прослышав о ее славе, домогались встречи с ней. Первое время, пока молодой барин швырял деньгами, он мог делать все, что ему было угодно: на все его проделки матушка Ду только пожимала плечами и угодливо улыбалась.

Так за днями шли месяцы, и незаметно прошло более года. Когда кошелек Ли Цзя уже совсем опустел и молодой человек, при прежних своих чувствах, остался с пустыми руками, матушке Ду вся эта история стала надоедать. Тем временем почтенный помощник губернатора, прослышав у себя на родине о том, что его сын посещает публичные дома, несколько раз присылал сыну письма, в которых просил его вернуться домой.

Безумно влюбленный в Десятую Ду, Ли Цзя сначала все время медлил с возвращением на родину, а позже, узнав о гневе своего отца, уже просто не решался вернуться домой.

В древности говорили: *«Люди, которых связывает между собой выгода, расстаются, как только вся выгода исчерпана». Но Ду-десятая была связана с Ли Цзя искренней любовью, поэтому чем в большем затруднении видела она своего возлюбленного, тем горячее становилась ее любовь к нему.

Матушка Ду несколько раз приказывала Ду-десятой прогнать Ли Цзя. Убедившись в том, что гетера не желает ее слушаться, старуха стала ссориться с Ли, надеясь разозлить его и таким путем заставить покинуть их дом. Но что могла поделать матушка Ду с Ли Цзя, который по природе был человеком мягким и миролюбивым?

Через несколько дней старуха с руганью обрушилась на Ду Мэй:

— Такие люди, как мы с тобой, кушают и одеваются за счет других. Прежде, когда ты из первых ворот провожала старого гостя, в последних воротах ты уже встречала нового. Дом наш был полон всяких яств, а деньги и шелковые ткани валялись у нас грудами. Вот уже больше года, как ты стала принимать у себя Ли Цзя, и с тех пор — я уже не говорю о новых посетителях — даже все старые гости нас покинули. Уж ясно, когда свяжешься с *Чжун Куем, то ни один чорт к тебе не придет. На что же это похоже! Ведь ты доведешь меня до того, что у меня, старухи, как говорится, *«останется запах без дыма».

— Но ведь господин Ли не с пустыми руками пришел к нам, — стала возражать Ду-десятая, не в силах спокойно выслушивать несправедливые упреки. — В свое время он тратил на нас большие деньги.

— То было раньше, а то теперь. Попробуй-ка сейчас заставить его потратить какую-нибудь мелочь, чтобы он купил старухе топлива и риса. Добро бы он еще сумел прокормить вас обоих! В других домах, уж если содержат женщин, так словно трясут денежное дерево, которое может прокормить тысячи людей. Одна я, глупая баба, воспитала *Белого тигра, который лишает человека его добра. Теперь, когда ты взвалила на мою шею все бесконечные заботы по дому, где прикажешь мне доставать еду и платья для твоего нищего любовника, которого ты совершенно бесплатно держишь при себе? Скажи своему бедняку: если он даст мне несколько *ланов серебра, я разрешу тебе уехать с ним. Тогда я сумею прожить, купив на эти деньги другую женщину. Хотя, конечно, такие условия выгоднее вам, чем мне.

— Что попусту болтать! — возразила Ду-десятая. — Вам ведь прекрасно известно, что кошелек Ли Цзя пуст, что все его платья уже давно заложены и что денег он достать нигде не сможет.

— Я никогда глупостей не говорила и сейчас говорю совершенно серьезно.

— Сколько же денег вам надобно?

— Ну, если бы я имела дело с другим человеком, я бы сговорилась с ним на тысяче серебром. Из жалости к несчастному Ли, которому неоткуда будет достать такую сумму, удовлетворюсь всего лишь тремястами ланов, которые употреблю на то, чтобы купить тебе замену. Только одно условие: деньги он должен мне вручить в течение трех дней. Как только деньги будут в моих руках, он сразу же может забрать тебя. Если же по истечении трех дней Ли Цзя не принесет денег и снова появится в этом доме, я ни с чем считаться не стану: барин он там или нет, мигом палкой выгоню этого пройдоху! Тогда уж не будь на меня в обиде!

— Ли живет сейчас на чужбине и все свои деньги уже истратил, но я думаю, что триста ланов, которые вы требуете, он сумеет достать. Только три дня — срок слишком короткий. Лучше было бы дать ему десять дней на это.

«У бедняка этого нет ничего за душой, — подумала про себя матушка Ду, — дай ему хоть сто дней, откуда он возьмет триста ланов? А без денег, каким бы он ни был толстокожим, ему будет совестно снова появиться здесь. Тогда-то я наведу в доме строгий порядок, и Мэй не посмеет больше рассуждать».

— Пусть будет по-твоему, — ответила старуха, — согласна и на десять дней. Но если он и через десять дней не принесет денег, дальше уж не мое дело.

— Если Ли Цзя не сумеет за десять дней достать денег, он не осмелится снова появиться в этом доме. Я только боюсь, как бы вы не изменили своему слову после того, как он вернет деньги.

— Мне уже пятьдесят один год, я аккуратно соблюдаю посты. Как стану я врать? Если ты мне не веришь, давай скрепим наш договор рукопожатием, и пусть я буду свиньей или собакой, если изменю данному слову.

Смешон, кто вычерпать ковшом
Морскую бездну собирался,
— И Ду, старуху с сердцем злым,
На смех поднять мы, право, можем:
Узнала лишь, что беден Ли,
Что без гроша уже остался,
Бранить гетеру начала
За то, что денег не просила.

В эту же ночь, лежа на одной подушке с Ли Цзя, Ду-десятая заговорила об их браке.

— Я только этого и желаю, — ответил Ли Цзя, — но для того чтобы выкупить тебя из этого дома, надо иметь много денег: меньше тысячи серебром это не обойдется. А кошелек мой пуст, словно его вымыли. Что же делать?

— Я уже договорилась с матушкой, и она согласилась всего лишь на триста ланов. Но эту сумму ей надо вручить не позже, чем через десять дней. Я понимаю, что вы истратили все деньги, которые у вас были при себе, но разве в столице у вас не найдется каких-либо родственников или друзей, у которых вы смогли бы занять эту сумму? Если бы вы сумели раздобыть триста ланов, я бы безраздельно принадлежала вам и нам не пришлось бы зависеть от моей содержательницы.

— Все мои бывшие друзья отказались от меня, узнав, что я влюбился в гетеру и поселился здесь. Придется завтра притвориться, что я собираюсь ехать домой, пойти прощаться со старыми друзьями и попросить у них в долг немного денег на дорогу, пообещав в будущем возвратить их с лихвой.

На следующий день, поднявшись и совершив свой утренний туалет, Ли Цзя попрощался с Десятой Ду и вышел из дома.

— Постарайтесь сделать все это поскорей! Я буду ждать вестей от вас, — сказала ему на прощанье гетера.

— Не беспокойся, я сам знаю.

В этот день Ли Цзя посетил многих своих родственников и друзей, говоря всем, что пришел прощаться, так как собирается ехать домой. Все были очень рады этому сообщению. Затем Ли Цзя начинал сетовать на то, что у него нет денег на дорогу, и просил одолжить ему небольшую сумму.

Обычно говорят: «стоит только заговорить о том, что ты хочешь взять в долг денег, как из этого ничего не выйдет. Ни родственники, ни друзья не обратят на твою просьбу никакого внимания». То же случилось и с Ли Цзя. Его родные и друзья рассуждали так: «Молодой Ли — человек весьма легкомысленный, он влюбился в гетеру и больше года не возвращался домой. Это так огорчило его отца, что старик заболел. Теперь, когда Ли Цзя говорит, что собирается ехать домой, как можем мы быть уверены в том, что он не лжет? А что если он нас обманывает и, как только в его руки попадут деньги, которые мы ему дадим на дорогу, он опять истратит их на белила и помаду? Если отец Ли Цзя узнает, что мы давали его сыну взаймы денег, мы можем лишиться его расположения, и тогда не оберешься неприятностей. Лучше отказать ему совсем».

— Сейчас у нас совершенно нет денег, так что, к великому нашему стыду, не сможем вам помочь, — отвечали они в один голос.

Всюду Ли Цзя встречал один и тот же прием, и не нашлось среди его друзей ни одного человека, который бы ему посочувствовал и дал в долг хоть десять или двадцать ланов.

Три дня подряд бегал Ли Цзя по городу, но не сумел раздобыть ни гроша. Ду-десятой он не решался сказать об этом и на ее распросы отвечал сбивчиво и невпопад.

На четвертый день молодой человек уже не знал, что ему предпринять: без денег ему совестно было возвращаться в публичный дом. Прежде, когда Ли Цзя все свое время проводил у гетеры, он не заботился о каком-либо пристанище для себя, и теперь ему негде было переночевать. Ничего не оставалось, как просить приюта у своего друга по Тайсюе и земляка Лю Юйчуня.

Заметив, что Ли Цзя чем-то опечален, Лю Юйчунь спросил друга, что с ним произошло. Тот подробно рассказал о своем незавидном положении и о желании Ду-десятой выйти за него замуж.

— Странно, странно! — удивился Лю Юйчунь, покачав головой. — Ведь твоя Ду Мэй — самая известная гетера среди столичных певичек. Если бы ее действительно собирались отдать тебе в жены, то потребовали бы за нее не меньше десяти *ху чистого жемчуга и свадебных подарков не меньше, чем на тысячу серебром. Как же могла содержательница публичного дома согласиться всего лишь на триста ланов? Я думаю, что таким путем она просто решила избавиться от тебя, когда увидела, что у тебя нет денег и что ты бесплатно живешь в ее доме. Ты старый клиент, и ей неудобно было тебе сказать об этом прямо. Но она была уверена в том, что кошелек твой пуст, и ей ничего не стоило обмануть тебя. Предложив Ду-десятую за триста ланов и назначив десятидневный срок, она рассчитывала на то, что ты не сумеешь так быстро достать денег и не посмеешь снова прийти к ней в дом; а если и пришел бы, то она стала бы тебя поносить и смеяться над тобой, так что ты сам в конце концов не смог бы там жить. Это ведь обычный прием, которым пользуются в публичных домах, когда хотят избавиться от какого-нибудь посетителя. Советую тебе хорошенько об этом подумать. Чем зря им доверяться и остаться в дураках, не лучше ли своевременно самому выйти из этого дела победителем и порвать с ними?

Выслушав доводы друга, Ли Цзя долго не мог ему ничего ответить; на душе у него было неспокойно.

— Не стоит поступать опрометчиво, — настаивал Лю Юйчунь. — Если бы ты на самом деле собирался вернуться на родину, то на дорогу тебе понадобилось бы всего десять ланов и в конце концов кто-нибудь, конечно, их одолжил бы. А триста ланов ты не то что за десять дней, но и за десять месяцев вряд ли сумеешь раздобыть. Кто захочет подвергать себя риску в такое трудное время? Содержательница публичного дома затеяла всю эту историю лишь потому, что была уверена, что тебе негде будет одолжить такую сумму и что ты ничего не сумеешь сделать.

— Ты совершенно прав, — ответил Ли Цзя, но в душе никак не мог согласиться с приятелем и снова отправился на поиски денег.

Вечером он не пошел в публичный дом, а остался ночевать у Лю Юйчуня, где прожил два дня.

Итак, прошло шесть дней. Ду-десятая, обеспокоенная тем, что Ли Цзя не был у нее несколько дней подряд, приказала слуге отправиться разыскивать его. Слуге повезло: выйдя на улицу, он сразу же натолкнулся на господина Ли.

— Уважаемый господин Ли! — окликнул он Ли Цзя. — Госпожа ждет вас у себя.

— Сегодня я занят, завтра приду! — стыдясь вернуться к Ду Мэй с пустыми руками, ответил Ли Цзя. Желая во чтобы то ни стало выполнить приказ своей госпожи, слуга с силой схватил Ли Цзя за руку.

— Госпожа приказала мне разыскать вас и передать вам, чтобы вы непременно тотчас пришли к ней.

Ли Цзя, не перестававшему думать о своей гетере, ничего не оставалось, как покорно пойти за слугой. Увидев Ду Мэй, Ли Цзя не мог произнести ни слова.

— Как насчет того дела, о котором мы с вами говорили? — спросила его гетера.

На глазах у Ли Цзя показались слезы.

— Неужели все люди так бессердечны и не нашлось никого, кто бы согласился ссудить вас тремя сотнями ланов?

Сдерживая навернувшиеся слезы, Ли Цзя ответил на это стихами:

Неправда, что, поднявшись в горы,
Ты без труда поймаешь тигра.
А правда то, что очень трудно
Просить людей об одолженьи.

— Шесть дней подряд я бегал по городу и не сумел достать какого-нибудь несчастного лана. С пустыми руками я стыдился показаться тебе на глаза. Поэтому эти несколько дней я здесь и не появлялся. Сегодня, когда ты отправила слугу разыскивать меня и приказала меня привести, я явился к тебе, подавив в себе чувство стыда. Не считай, что я проявил мало усердия для нас обоих. Я тут не при чем. Такое уж теперь время!

— О том, что вы мне только что рассказали, не должна знать моя содержательница. Сегодня оставайтесь у меня ночевать, я вам должна кое-что рассказать.

С этими словами Ду-десятая сама приготовила вино и закуски и вместе с любимым пила и веселилась.

Среди ночи Ду Мэй проснулась и обратилась к Ли Цзя:

— Как же будет с нашим браком, если вы не можете достать ни гроша?

Ли Цзя не мог на это ничего ответить. Из глаз его полились слезы.

Незаметно подошло *время пятой стражи, и стало рассветать.

— В ватном тюфяке, на котором я сплю, спрятаны мелкие деньги: всего там будет около ста пятидесяти ланов серебром. Это мои сбережения. Возьмите их себе. Здесь как раз половина той суммы, которая нам нужна. Пусть эти деньги будут моей долей, вам же придется раздобыть только половину. Это будет значительно легче. У вас остается только четыре дня, так что торопитесь и будьте настойчивы.

С этими словами Ду-десятая встала с постели и передала молодому человеку небольшой тюфяк.

Ли Цзя, удивленный, и очень обрадованный, велел слуге отнести тюфячок Лю Юйчуню и вслед за слугой сам отправился к другу, которому рассказал о происшествии этой ночи.

Когда друзья распороли тюфяк, они нашли в разных местах запрятанные в вате мелкие серебряные монеты. Вытащив все деньги и взвесив их, они убедились, что всего там, действительно было сто пятьдесят ланов.

— Поистине у этой женщины доброе сердце! Значит она действительно тебя любит, и нельзя ее бросать. Я подумаю, что можно будет для тебя сделать.

— Если бы я смог на ней жениться, я бы ее никогда не бросил.

Лю Юйчунь оставил друга у себя, а сам отправился раздобывать для него денег. За два дня он сумел достать недостающие сто пятьдесят ланов и вручил их другу со следующими словами:

— Деньги, которые я достал, я одолжил не ради тебя. Я сделал это из жалости к Ду Мэй.

Очень довольный, Ли Цзя взял триста ланов и с сияющим от радости лицом направился к Ду-десятой. На исходе был только девятый день, так что молодой человек пришел к гетере за день до назначенного срока.

— Прежде вы не могли роздобыть ни гроша. Как случилось, что сегодня вы вдруг достали сто пятьдесят ланов? — удивилась гетера.

Ли Цзя рассказал ей тогда обо всем, что сделал для него Лю Юйчунь.

— Наконец-то мы добились того, к чему оба стремились, — со вздохом облегчения сказала Ду-десятая. — Этим мы обязаны усилиям господина Лю.

Довольные и счастливые, молодые люди провели весь этот вечер вместе. На следующий день, поднявшись спозаранок, Ду Мэй обратилась к Ли Цзя:

— Как только я отдам эти деньги, я сразу смогу уехать вместе с вами. Надо позаботиться о лодке и обо всем прочем. Вчера я одолжила у своих подруг двадцать ланов серебра и могу передать их вам для путевых расходов.

Ли Цзя до сих пор был огорчен тем, что у него не было денег на дорогу, но не смел сказать об этом Ду Мэй. Теперь, получив серебро, он очень обрадовался.

Не успели еще молодые люди обо всем договориться, как в дверь постучала содержательница публичного дома:

— Мэй! — крикнула она своей гетере. — Сегодня десятый день!

Услышав этот окрик, Ли Цзя открыл дверь и пригласил содержательницу войти.

— Уважаемая госпожа была к нам так добра! Я только что собирался повидаться с ней, — сказал Ли Цзя, выкладывая на стол триста ланов.

Матушка Ду, которая меньше всего предполагала, что у молодого человека найдутся деньги, от злости изменилась в лице и не смогла ничего ответить. Она как будто сожалела, что затеяла всю эту историю.

— Я живу в вашем доме уже много лет, — обратилась к ней Ду Мэй. — За это время я принесла вам доходу не меньше нескольких тысяч ланов. Если теперь я покидаю вас, уезжая вместе с этим господином, то делаю это с вашего собственного согласия. Вы получаете ровно три сотни, и деньги эти вручены вам в назначенный срок. Если вы не сдержите своего слова и не разрешите мне уехать, то господин Ли возьмет свои деньги назад, а я тотчас покончу с собой. Тогда вы лишитесь и меня и денег одновременно. Так что незачем вам раскаиваться в своем поступке.

Старуха не нашлась с ответом. Долго размышляла она, как быть, но, ничего не придумав, достала весы, взвесила серебро и сказала:

— Раз дело сделано, не стану тебя задерживать. Если ты решила ехать, то отправляйся сейчас же. Не вздумай только брать с собой каких-либо платьев или украшений, которые ты обычно у меня надевала!

С этими словами матушка Ду вытолкала молодого человека и гетеру за дверь, заперла комнату, в которой жила гетера, на ключ и повесила на нее замок.

На дворе стояла холодная осенняя погода. Ду Мэй, только что поднявшаяся с постели, еще не причесанная и не умытая, в стареньком домашнем платье очутилась на улице. Гетера отвесила два низких поклона своей госпоже, Ли Цзя тоже кивнул ей головой, и оба они как муж и жена покинули главные ворота публичного дома.

Попалась на крючок, ушла из моря
Царица-рыба карп.
Хвостом вильнула, головой кивнула,
Уж больше не придет.

— Подожди меня здесь немного, — сказал Ли Цзя своей гетере, — а я пойду крикну рикшу, чтобы отвезти тебя в дом почтенного Лю. Приедем к нему и там обсудим, как нам дальше быть.

— Мои сестры по ремеслу всегда были очень добры ко мне, — ответила Ду Мэй, — так что мне следовало бы попрощаться с ними. Кроме того, благодаря их заботам у нас оказались деньги на путевые расходы, и мы не можем не выразить им своей благодарности.

Тогда Ду Мэй с Ли Цзя отправились прощаться с подругами бывшей гетеры. Из всех гетер Ду Мэй была в самых близких и дружественных отношениях с Се Юэлян и Сюй Сусу. Молодые прежде всего направились к Се Юэлян. Увидев свою подругу с непокрытой головой и в старом платье, Юэлян очень удивилась и спросила у Ду Мэй, что с ней произошло. Та подробно обо всем рассказала. Затем Ду Мэй представила свою подругу Ли Цзя.

— Эта та самая госпожа, которая одолжила нам деньги на дорогу, — сказала она, указывая пальцем на Юэлян. Вы можете принести ей свою благодарность.

Ли Цзя несколько раз поклонился молодой женщине.

Затем Юэлян дала своей подруге умыться и причесаться, а сама пошла к Сюй Сусу пригласить ее зайти повидаться с подругой.

Когда Ду Мэй закончила свой туалет, обе ее прелестные подруги достали свои изумрудные головные украшения, золотые браслеты, нефритовые шпильки, драгоценные серьги, цветистые платья с вышитыми рукавами, пояса с фениксами, вышитые башмачки и нарядили Ду Мэй во все новое. Затем они приготовили вино и устроили в честь ее пир. Юэлян уступила на эту ночь свою спальню Ли Цзя и Ду Мэй.

На следующий день снова было устроено празднество, на которое были приглашены все гетеры из дома, в котором жила Ду Мэй. Собрались все ее близкие подруги, и каждая из них подходила с рюмкой вина и поздравляла новобрачных. Красавицы играли на различных музыкальных инструментах, пели, танцевали; причем каждая, стараясь показать свое искусство, хотела насладиться праздником до конца, и пир длился до самого рассвета.

Ду Мэй благодарила каждую из своих подруг в отдельности.

— Десятая госпожа нашла своего молодого хозяина, — отвечали подруги. — Теперь она собирается уехать с ним, и мы уже больше не увидимся. На какой день назначен ваш отъезд? Ведь мы непременно хотим вас проводить.

— Когда будет назначен срок отъезда, я дам вам знать, — сказала Юэлян. — Но ведь наша подруга со своим господином отправляются далеко, за десять тысяч *ли, а кошелек ее совершенно пуст; об этом мы еще не говорили, а ведь это наша с вами забота, и нам надо будет об этом вместе подумать. Наша подруга не должна испытывать никаких затруднений в пути.

Выразив свое полное согласие с Юэлян, все присутствовавшие на пиру разошлись, а Ли Цзя и Ду Мэй в эту ночь снова остались у Се Юэлян.

Когда пробила пятая стража, Ду Мэй спросила.

— Куда же мы с вами поедем? Думали ли вы об этом прежде и приняли ли вы какое-нибудь решение?

Мой почтенный отец и так очень сердит на меня. Если он узнает, что я женился на гетере, и я привезу тебя домой, то не только мне, но и тебе не сдобровать. Я долго об этом думал, искал выхода, но пока что еще ничего толком не придумал.

— Отношения между отцом и сыном установлены небом, — ответила на это Ду Мэй, — как можно идти против воли отца? Если мы поспешим с возвращением домой, нам не избежать беды. Мы можем поехать в *Сучжоу или в *Ханчжоу — это прекрасные места. Поселимся там на некоторое время. Вы вернетесь домой первым и попросите ваших родственников и друзей замолвить за нас слово перед вашим почтенным отцом и получить его согласие на наш брак. Тогда вы сможете приехать за мной. Так будет спокойнее и для вас и для меня.

— Твои слова очень справедливы, — ответил Ли Цзя.

На следующий день молодые супруги расстались с Юэлян и отправились к Лю Юйчуню, чтобы собрать в дорогу свои вещи. Когда Ду Мэй увидела Лю Юйчуня, она упала перед ним ниц, стала благодарить его за неоценимую услугу, которую он им оказал, и заверяла, что она и ее муж при первой возможности щедро отблагодарят его.

Юйчунь, поспешив ответить на поклоны молодой женщины, обратился к ней со следующими словами:

— Вы так искренно любите Ли Цзя, что не посчитались с его бедностью и остались ему верны. За это вас следует причислить к женщинам-героиням. Что же касается меня, то я был не больше, чем ветер, который раздул и без того горящий огонь. Помощь моя так ничтожна, что и говорить о ней, право, не стоит.

Весь этот день хозяин и гости провели за вином. На следующий день, когда было выбрано *число, благоприятное для путешествия, и нанят паланкин, Ду Мэй послала слугу с прощальным письмом к Юэлян.

В час отъезда к дому Лю стали прибегать носильщики с паланкинами — это Се Юэлян и Сюй Сусу со своими подругами приехали прощаться с Ду Мэй.

— Сегодня наша подруга отправляется с молодым господином за тысячу ли отсюда, а сума их совсем пуста. Нас это очень беспокоило. Поэтому мы решили на прощанье преподнести вам небольшой подарок, который просим принять ото всех нас. Авось в долгом пути, когда вы окажетесь в затруднительном положении, наш подарок пригодится вам.

С этими словами Юэлян взяла из чьих-то рук ящик, отделанный золотыми украшениями, и протянула его Ду Мэй. Ящик был заперт, и что в нем находилось, осталось неизвестным. Ду Мэй не стала раскрывать ящик, не стала отказываться от подарка, поблагодарила только подруг, и все тут.

Студент Лю выпил на прощанье три рюмки вина и вместе с красавицами отправился провожать своего друга.

Со слезами на глазах провожала вся компания молодых людей вплоть до *ворот Чунвэньмэнь.

Действительно:

Снова придется ли встретиться,
Трудно заранее знать.
Вот отчего расставание
Так тяжело им теперь.

Итак, продолжаю свой рассказ. Ли Цзя и Ду Мэй, доехав до *Лухэ, решили отправиться дальше по воде. Им посчастливилось застать здесь судно, которое возвращалось в *Гуачжоу. Ли Цзя договорился о цене и снял каюту.

Когда настал день отплытия и молодые люди ехали в порт, а кошельке Ли Цзя не оставалось уже ни гроша.

Читатель спросит, как могло случиться, что у молодого барина так скоро не осталось денег, в то время как Ду-десятая дала ему перед отъездом двадцать ланов серебра? Дело в том, что пока Ли Цзя жил с гетерой, он заложил до последней ниточки свой гардероб. Как только деньги попали в его руки, он не мог удержаться, чтобы не выкупить несколько платьев. Кроме того, ему пришлось купить различные постельные принадлежности. После всего этого у Ли Цзя осталось лишь немного денег, которых могло хватить только для уплаты за паланкин.

Бросив взгляд на опечаленное лицо своего спутника, Ду Мэй сказала:

— Не грустите. Подарок, который нам преподнесли мои подруги, наверняка нам поможет. Тут Ду Мэй достала ключ и открыла сундучок. Ли Цзя смущенно стоял в стороне, не смея заглянуть внутрь ящика. Он видел лишь, как Ду Мэй вытащила из него мешочек из красного шелка.

— Вы можете раскрыть его и посмотреть, — сказала она, бросив мешочек Ли Цзя. Взяв мешочек в руки, Ли Цзя убедился в том, что он довольно тяжелый. Когда он заглянул внутрь, то обнаружил там одно серебро, подсчитал — оказалось ровно пятьдесят ланов.

Ду Мэй снова заперла сундучок на замок, ничего не сказав о том, оставалось ли в нем еще что-нибудь.

— Как добры мои подруги, — заметила лишь она, — их подарок не только позволил нам избавиться от лишений в пути, но поможет и в дальнейшем, когда нам придется временно устраиваться в чужом городе.

Молодой человек, удивленный и обрадованный, обратился к Ду Мэй:

— Если бы не их доброта, мне бы пришлось где-нибудь нищенствовать, и никто не похоронил бы меня после моей смерти. До самой старости не забуду я их милости и любви.

С этих пор каждый раз, когда молодожены говорили о будущей жизни, Ли Цзя от волнения проливал слезы, а Ду Мэй виновато обнимала его и утешала ласковыми словами.

Не буду здесь говорить о том, как они ехали, скажу только, что вскоре они прибыли в Гуачжоу.

Когда судно бросило в порту якорь, молодой человек нанял джонку, в которую перенес свой багаж, и договорился, что на следующий день рано утром они переправятся на другой берег Янцзы.

Была середина зимы. Светила яркая луна. Ли Цзя и Ду Мэй сидели на носу джонки.

— С тех пор как мы покинули ворота столицы, — сказал Ли Цзя, — хоть мы и ехали в одной каюте, но были стеснены тем, что кругом были люди. Однако это не мешало нам говорить друг с другом и вместе пить вино. Сегодня, когда мы остались в джонке одни, тем более незачем стесняться и прятаться. К тому же мы уже отъехали далеко и приближаемся к *Цзяннани. Было бы неплохо развеселить себя вином и развеять воспоминания о невзгодах прежних дней. Что ты на это скажешь?

— Да, я тоже об этом думала. Давно мы не веселились наедине. Когда вы заговорили об этом, мне было приятно, что мы с вами думаем об одном и том же.

Ли Цзя тут же, на носу лодки, расставил винную посуду и расстелил ковер, на котором уселся вместе с Ду Мэй. Кубки снова и снова наполнялись, и, когда оба наполовину захмелели, Ли Цзя с кубком в руке обратился к своей возлюбленной:

— Ты прекрасно поешь и славишься как первая певица среди шести кабачков столицы. Каждый раз, когда я слышу в твоем исполнении *«оборванные строки», моя душа как будто уносится куда-то. Давно уже мы с тобой уклонялись от радостей любви и отказывали себе в удовольствиях. А как давно я не слышал напевов о верных влюбленных! Сейчас, когда мы ночью одни среди ярко освещенной луной прозрачной реки, может быть, исполнишь для меня эти напевы?

Ду Мэй, вдохновленная и радостная, ударяя веером в такт мелодии, запела арию на напев «Маленький персик краснеет». Это была ария из пьесы, *«Поклонение луне в беседке» написанной в период *Юань Ши Цзюньмэем; та самая ария, которая поется, когда герой пьесы передает Шаньцзюань чарку с вином. Пела она так, что действительно:

До неба высокого звук донесется —
Тучи свой бег остановят,
В глубоком источнике песню услышат —
Выплывут рыбы на берег.

Итак, продолжаю свой рассказ, В то самое время, когда Ду Мэй пела, поблизости, на другой джонке, сидел некий молодой человек по фамилии Сунь, по имени Фу, по прозвищу «Любитель наград». Родом он был из Синьани, что в округе *Хойчжоу. Все его родичи из поколения в поколение занимались торговлей солью в области *Янчжоу, и семья его жила в полном достатке. Молодой человек, которому только что исполнилось двадцать лет, жил в южной столице и, так же как и Ли Цзя, состоял при Тайсюе. Беззаботный и легкомысленный, он привык покупать улыбки в увеселительных домах и гонялся, как безумный, за женщинами в поисках наслаждений. Короче говоря, он был ветреным и беспечным.

Случилось так, что Сунь Фу в эту ночь по этой же реке плыл в Гуачжоу, навстречу джонке Ли Цзя. Молодой человек был один в джонке. Он пил вино и скучал. Вдруг до него донеслись ясные и чистые звуки напева о верных влюбленных. Не понимая, откуда исходят эти прекрасные звуки, он вышел из каюты и долго прислушивался, пока, наконец, не понял, что поют рядом на джонке. Только он собрался подъехать к чужой джонке и представиться, как звуки песни прекратились. Тогда он велел своему слуге подъехать к джонке и разузнать, кому она принадлежит. Когда слуга доложил, что джонка эта была нанята сыном помощника губернатора Ли, Сунь Фу никак не мог понять, кто же в ней пел.

«Та, что исполняла эту песнь, наверняка не его жена, — размышлял Сунь Фу, — как бы повидать ее?».

Не переставая об этом думать, он до поздней ночи не ложился — спать. К пятой страже на реке поднялся сильный ветер, а когда рассвело, все небо покрылось красными облаками и повалил снег. Как же ему повидать теперь певицу?

Есть стихи, которые можно здесь привести в подтверждение:

Горы кругом —
А деревья за тучами скрылись.
Много дорог —
Но следов человека не видно.
В лодке простой,
В плащ закутан и в шляпе с полями,
Рыбу удит
На реке среди снега рыбак.

Сильный ветер и снег вынудили Сунь Фу отдать приказание кормовому повернуть к берегу. Молодой человек распорядился причалить рядом с джонкой Ли Цзя, а сам, надев *соболью шапку и лисью шубу, распахнул окно каюты и притворился, что смотрит на снег. В это время Ду Мэй, только что закончившая свой туалет, нежными яшмовыми ручками отодвинула занавеску и вылила за борт воду из таза. Сунь Фу успел ее разглядеть: действительно — *«краса страны, небесный аромат!». С трепетом и волнением Сунь Фу не отрывал взора от соседней джонки, надеясь, что красавица выглянет снова; но она больше не появлялась. Сунь Фу глубоко задумался и, наконец, опершись на окно, пропел две строки из стихотворения ученого *Гао «Цветок сливы».

Там, где горы, как снегом, покрыты
Цветом слив, отдыхает отшельник.
И, купаясь в сиянии лунном,
Меж деревьев красавица бродит.

Ли Цзя, услышав, что в соседней джонке кто-то поет, высунул голову из окна каюты, чтобы посмотреть. Сунь Фу этого только и ждал: он рассчитывал своей песней привлечь внимание соседа и, воспользовавшись случаем, завести с ним беседу. Как только Ли Цзя появился в окне, Сунь Фу незамедлил приветствовать соседа и осведомиться об его фамилии и имени.

Ли Цзя назвал место своего рождения, фамилию и имя, вслед за чем отрекомендовался и Сунь Фу. Поболтали немного о делах в Тайсюе, и беседа потекла свободнее.

— Я почитаю за истинное счастье, что ветер и снег, помешавшие джонке, дали мне возможность встретиться с вами, благородной мой брат, — заметил Сунь Фу. — На джонке так скучно! Мне бы хотелось сойти с вами на берег, зайти в лавку выпить немного вина и послушать ваши мудрые речи. Надеюсь, вы мне не откажете.

— И водяные чечевицы сталкиваются между собой в море! Так стоит ли вам затруднять себя?

— Ну что вы, право, говорите! *Внутри четырех морей все между собою братья!

С этими словами Сунь Фу приказал кормовому перебросить доску на джонку соседа. Слуга с раскрытым зонтиком пошел навстречу Ли Цзя и провел его к своему хозяину. Хозяин, уступая дорогу гостю, вслед за ним сошел на берег. Не прошли молодые люди и нескольких шагов, как очутились перед небольшой винной лавкой. Поднявшись наверх, они выбрали чистенький столик у окна и сели за него. Слуга подал вино и закуски. Сунь Фу наливал вино и развлекал гостя.

Так два человека, благодаря неожиданной непогоде, сидели рядом и пили вино. Сначала они говорили о том, о чем следовало говорить истинным ученым, но постепенно их беседа стала затрагивать любовные темы. Оба они в этом отношении были людьми бывалыми и понимали друг друга с полслова. Они так долго и много говорили, что вскоре стали друзьями.

— Кто это прошлой ночью так прекрасно пел в вашей джонке? — боясь, как бы его не подслушали, тихо спросил Сунь Фу.

Ли Цзя, который только было собрался похвастаться своей попутчицей, ответил:

— Это знаменитая гетера северной столицы Ду-десятая.

— Если это действительно гетера, как случилось, что она сопровождает вас?

Тогда Ли Цзя подробно рассказал своему новому другу о том, как он познакомился с Ду Мэй, как полюбил ее, как собрался на ней жениться, как одолжил деньги и выкупил ее.

— То, что вы возвращаетесь домой с красавицей-гетерой, — это безусловно дело необычное. Не знаю только, будет ли она чувствовать себя хорошо в вашем доме.

— Дело совсем не в этом. То, что меня больше всего беспокоит, это строгость моего отца, так что пока относительно нашей дальнейшей жизни я еще ничего определенного не решил.

Воспользовавшись таким ответом, Сунь Фу заметил:

— Если случится, что ваш почтенный отец не потерпит в своем доме гетеры, где вы собираетесь устроить красавицу, которую везете с собой? Говорили ли вы об этом с ней и есть ли у вас уже какой-нибудь план?

— Да, мы уже договорились с Ду Мэй, — ответил Ли Цзя, нахмурившись.

Сунь Фу обрадовался.

— Ну, уж она, конечно, придумала прекрасный план.

— Она собирается временно поселиться в Ханчжоу или в Сучжоу. А я тем временем поеду домой и попрошу моих друзей и родственников, чтобы они за меня замолвили словечко перед отцом; если мой отец сменит гнев на милость, мы сможем вместе вернуться домой. Как ваше высокое мнение по этому поводу?

Сунь Фу долго и тяжело вздыхал и, притворившись опечаленным, сказал:

— За время нашего случайного знакомства я весьма поверхностно говорил о важных вещах и искренне опасаюсь, что вам это не понравилось.

— Ваши советы и указания мне могли бы очень помочь, — возразил Ли Цзя. — К чему так скромничать?

— Ваш почтенный отец, конечно, презирает женщин, которых можно заподозрить в легком поведении. Если он прежде был недоволен тем, что вы посещаете публичные дома, то как сможет он согласиться на то, чтобы его сын женился на непорядочной женщине? Да и все ваши благородные родственники и знатные друзья будут, конечно, придерживаться того же мнения, что и ваш отец; надеяться на то, что они смогут заступиться за вас, не приходится; не сомневаюсь, что они откажутся вам помочь. Если даже и найдется какой-нибудь мало смыслящий в таких делах человек, который попробует замолвить за вас перед отцом словечко, и тот возьмет свои слова обратно, как только увидит, что ваш почтенный отец с ним не согласен. Итак, выйдет, что, приехав домой, вы так и не сумеете снискать расположение домашних, а, вернувшись к своей возлюбленной, вы ничего не сможете сказать ей в утешение. Жить со своей гетерой отдельно от родных вы тоже долго не сможете, так как очень скоро все ваши средства иссякнут, и вам придется переживать нужду и лишения. Выходит, что домой возвращаться нет смысла и где-то жить на стороне тоже не стоит.

Ли Цзя, который хорошо помнил, что из пятидесяти ланов, которые у него были при себе в начале пути, теперь истрачена уже добрая половина, кивнул Сунь Фу в знак согласия, когда тот заговорил о его будущих материальных затруднениях и о том, что возвращение домой и жизнь вне дома одинаково бессмысленны.

— Я хотел бы посоветовать вам кое-что от всей души, — продолжал Сунь Фу. — Согласитесь ли вы меня выслушать?

— Ваша приязнь ко мне столь велика, что я хотел бы, чтобы вы сказали все, что думаете.

— Все же я вам чужой человек, и лучше мне промолчать, чем становиться между женой и мужем.

— Ничего, говорите!

— В древности говорили: «Основное качество женщин — это непостоянство». Тем более это относится к женщинам из увеселительных домов. Они редко бывают искренни и чаще всего фальшивят. Если ваша возлюбленная, действительно, была одной из известнейших гетер шести заведений столицы, то ее, конечно, знают во всей Поднебесной. Может быть, она уже заранее договорилась о встрече с кем-нибудь на юге, и вы ей нужны только для того, чтобы привезти ее туда, куда ей нужно.

— Думаю, что это не так, — возразил Ли Цзя.

— Допустим, что это и не так. Но, как вам известно, молодые люди Цзяннани отличаются крайней распущенностью и легкомыслием. Если вы привезете туда такую красавицу и оставите ее там жить в одиночестве, вряд ли вы сможете поручиться за то, что она вам не изменит с другим. Если же вы возьмете ее с собой, то еще больше восстановите против себя вашего отца. Таким образом, в ваших планах нет ничего хорошего. Кроме того, отношения между отцом и сыном установлены небом и нарушать их ни в коем случае не следует. Если вы из-за женщины поссоритесь с отцом, из-за простой гетеры покинете отчий дом, то во всей вселенной вы прослывете за легкомысленного человека, не соблюдающего правил поведения, и позже ваша жена не будет считать вас мужем, младший ваш брат не будет смотреть на вас как на старшего брата, а ваши друзья перестанут считать вас другом. Как сможете вы тогда жить, один во всей вселенной? Об этом надо теперь же как следует подумать.

Ли Цзя, выслушав доводы друга, совсем растерялся.

— Что бы вы мне посоветовали, исходя из ваших убеждений? — спросил он, пододвинувшись к Сунь Фу и ожидая его ответа.

— Я бы мог предложить вам очень удобный выход, но боюсь, что вы настолько *пристрастились к «цыновке и подушке», что слова мои будут потрачены даром.

— Если вы, действительно, задумали доброе дело, благодаря которому я вновь сумею обрести радость семейной жизни, то я сочту вас своим благодетелем. К чему же колебаться и не договаривать?

— Вы уже мытарствуете больше года. Отец ваш гневается, и это может привести к разрыву с вашей возлюбленной. Будь я на вашем месте, право, я бы не мог спокойно ни спать, ни есть. Если ваш отец и сердится на вас, то лишь за то, что вы предались любовным увлечениям и швыряетесь деньгами, словно землей, за то, что при такой жизни вы в конце концов забросите свое дело, окончательно разоритесь и не сможете продлить благополучие вашей семьи. Если сейчас вы вернетесь на родину с пустыми руками, отец ваш, конечно, придет в ярость. Если бы почтенный брат мой мог отказаться от своей любви к гетере и, как говорится, «поступал, предвидя последствия всех дел», я мог бы предложить вам за гетеру тысячу ланов; вы бы эти деньги преподнесли почтенному батюшке, упомянув при этом, что в столице вы добросовестно занимались и никогда не тратили попусту ни гроша. Отец, конечно, поверил бы вам, в доме воцарились бы мир и спокойствие, и никто не стал бы болтать о вас лишнего; вместо несчастий и лишений вы обрели бы очень скоро счастье и покой. Подумайте об этом хорошенько! Я говорю так не потому, что хочу завладеть вашей гетерой, а лишь из искренней к вам любви.

Своей речью Сунь Фу выразил те сомнения, которые давно уже закрались в душу Ли Цзя, человека в общем нерешительного и больше всего боявшегося своего отца.

— Выслушав ваши мудрые наставления, я сразу же понял, как был глуп, — поднявшись с места и поклонившись Сунь Фу, ответил Ли Цзя. — Но ведь Ду Мэй была неразлучна со мной на протяжении всего пути. Мне трудно будет вдруг ее бросить. Разрешите мне вернуться на джонку и посоветоваться с ней. Если я получу ее согласие, то с почтением вручу вам свою гетеру.

— Лучше было бы, если бы вы ей прямо об этом не говорили. Если она действительно предана вам, то не допустит, чтобы по ее вине сын был разлучен с отцом, и безусловно согласится на то, чтобы вы вернулись на родину и там обрели свое счастье.

Приятели еще раз выпили по кубку вина. Ветер стих, снег прошел. День уже склонялся к вечеру. Сунь Фу приказал слуге расплатиться за вино, а сам, взяв за руку нового друга, пошел к джонке.

И правда;

Встречаешься с людьми — заговорят
О разных пустяках,
При этом непременно извлекут
И выгоду себе.

Теперь вернемся к Ду-десятой, которая собиралась провести вечер со своим возлюбленным и приготовила на джонке вино и закуски. Ли Цзя не возвращался целый день. Поджидая его, Ду Мэй зажгла лампу.

Когда Ли Цзя вернулся на лодку, Ду Мэй пошла ему навстречу и тотчас обратила внимание на грустный вид своего возлюбленного. Несмотря на просьбы Ду Мэй, молодой человек отказался от полного кубка горячего вина и, не сказав ни слова, лег на кровать и задремал.

Ду Мэй, взволнованная и расстроенная, собрала со стола, сняла с Ли Цзя одежду, уложила его в постель и спросила:

— Что вы сегодня видели или слышали, что вас до такой степени огорчило и расстроило?

Ли Цзя только вздохнул и ничего не ответил. Ду Мэй несколько раз повторила свой вопрос, но Ли Цзя уже заснул. Ду Мэй, которая решила во что бы то ни стало узнать, что произошло, уселась у изголовья и не могла заснуть.

Среди ночи Ли Цзя проснулся и снова начал вздыхать.

— Почему мой господин не решается сказать, что с ним произошло, а только беспрерывно вздыхает?

Ли Цзя запахнулся в одеяло и встал. Несколько раз пытался он заговорить, но так и не смог. Из глаз его ручьем полились слезы. Ду Мэй заключила его в свои объятия и стала успокаивать ласковыми словами:

— Мы любим друг друга уже около двух лет. Нам пришлось пережить много горя и затруднений, испытать немало лишений, пока мы дожили до сегодняшнего дня. Однако за все время нашего совместного путешествия, вы никогда не были так печальны. Что могло вас так опечалить и расстроить теперь, когда мы уже собрались переплыть Янцзы и только вчера мечтали о том, как вечно будем вместе и счастливы? Ведь неспроста же это! У мужа и жены всегда все общее. Когда что-нибудь случается, они должны делиться друг с другом, а не умалчивать и скрывать.

Ли Цзя больше уже не мог молчать, и ему ничего не оставалось, как, подавив слезы, обратиться к Ду Мэй со следующими словами:

— Я находился в крайней нужде, а ты не отвергла меня. Ты придумывала всевозможные ухищрения, чтобы уехать со мной. Это поистине доброта, которая не знает себе равной! Но подойдем к этому с другой стороны, посмотрим на все с точки зрения моего отца, который строго придерживается правил достойного поведения и всегда был человеком суровым и строгим. Боюсь, что мое появление с тобой на родине приведет его в еще большую ярость, и нет сомнения в том, что он прогонит и тебя и меня. Без средств где сумеем мы найти себе пристанище? В таком случае и из нашей супружеской жизни ничего не выйдет, и установленные небом отношения между отцом и сыном будут нарушены. Сегодня мой друг Сунь Фу из Синьани удостоил меня своим вниманием и пригласил выпить. Он-то и объяснил мне истинное положение наших дел, и теперь мое сердце словно режут ножом.

— Каковы же тогда ваши планы? — спросила крайне удивленная Ду Мэй.

— Когда дело касается самого себя, трудно найти выход. Друг Сунь Фу придумал для меня очень удачный план, боюсь только, что ты его не одобришь.

— Что за человек этот Сунь Фу? Если план его хорош, почему бы мне с ним не согласиться?

— Мой друг Сунь Фу — сын крупного торговца солью из Синьани. Человек он легко увлекающийся. Сегодня ночью он слышал чистые звуки твоей песни и стал меня расспрашивать о тебе. Когда я рассказал ему нашу историю и объяснил причину, по которой мы не можем вернуться в дом моего отца, он предложил мне за тебя тысячу ланов. Имея на руках тысячу монет, я смог бы вернуться к своим родным, в то же самое время и ты была бы пристроена. Но сейчас мне трудно сдержать свои чувства к тебе, поэтому я скорблю и лью слезы.

Ли Цзя замолчал и слезы, как дождь, полились из его глаз.

— Тот, кто предложил моему господину такой выход, безусловно выдающийся человек, — оттолкнув Ли Цзя, с презрительной усмешкой заметила Ду-десятая. Вы вернете себе тысячу монет, которые потратили за это время, а я буду отдана другому и тем самым избавлю вас от лишней обузы. И все будет, так сказать, *«исходить из чувств, не нарушая правил поведения». В самом деле, такой исход будет выгоден и для вас и для меня. Где же эта тысяча ланов?

— Пока я не получил твоего согласия, — ответил Ли Цзя, вытирая слезы, — я решил денег не брать, так что пока их у меня еще нет.

— Завтра с самого утра предупредите Сунь Фу о вашем согласии. Такого случая упускать не следует. Тысяча монет — это не пустяк. Надо, чтобы вы сначала взвесили деньги, получили их в собственные ваши руки, и только после этого я перейду на его джонку. Нечего давать себя обманывать торгашам!

Как только пробила четвертая стража, Ду-десятая поднялась, зажгла лампу и, совершив свой утренний туалет, обратилась к Ли Цзя:

— Сегодня я должна быть одета так, как одеваются, когда провожают старого господина и встречают нового. Это ведь не то, что готовиться к встрече постоянного посетителя!

С этими словами Ду Мэй достала румяна, белила, ароматные масла и с особой тщательностью занялась своим туалетом. С наколкой, украшенной цветами, в волосах, в вышитом узорчатом платье она была очаровательна. Дуновенья ароматов колыхались рядом с ней, а красота ее ослепляла человека.

Уже занялся день, когда Ду Мэй покончила со своим туалетом. Тем временем Сунь Фу послал своего слугу на джонку приятеля и дожидался ответа.

Ду-десятая, украдкой поглядывая на Ли Цзя, улыбаясь и как будто чему-то радуясь, торопила его с ответом, уговаривая тотчас же пойти к Сунь Фу и как можно скорее получить от него деньги.

Ли Цзя сам отправился на джонку друга и доложил ему о том, что согласен с его предложением.

— Взвесить серебро — пустое дело, — заметил Сунь Фу. — Я должен сначала получить от красавицы какой-либо подарок, чтобы быть уверенным в ее согласии.

Когда Ли Цзя вернулся к себе на джонку и передал Ду Мэй просьбу Сунь Фу, она, указывая на ящик с золотой отделкой, сказала:

— Пусть отнесут ему этот ящик!

Получив подарок, Сунь Фу очень обрадовался, достал тысячу ланов серебра и отослал их на джонку Ли Цзя.

Ду-десятая, пересчитав деньги и убедившись в том, что серебро было настоящим и сумма вся сполна — ни на грош меньше, — подошла к борту лодки и помахала рукой Сунь Фу, у которого при этом душа чуть не вырвалась из тела от радости. Раскрыв свои красные губки и обнаружив при этом необыкновенной белизны зубы, Ду Мэй произнесла:

— Перешлите мне на минутку ящик, который я только что послала. Там лежит план, по которому должен ехать господин Ли Цзя, надо достать эту бумагу и вернуть молодому барину.

Сунь Фу, который смотрел теперь на гетеру как на свою собственность, приказал слуге отнести ящик на соседнюю джонку.

Ду-десятая достала ключ и открыла ящик. Внутри него несколькими рядами были сложены небольшие коробочки.

Ду Мэй попросила Ли Цзя вытащить первую из них и раскрыть. Коробка была наполнена перьями зимородка, блестящими подвесками, нефритовыми головными шпильками, драгоценными серьгами. Все это стоило около нескольких сотен ланов. Ду-десятая стремительно бросила коробку в воду. Сунь Фу, Ли Цзя и все, кто ни был на обеих лодках, разом вскрикнули от удивления.

Затем Ду Мэй приказала Ли Цзя вытащить следующую коробку; в ней оказались нефритовые свирели и золотые флейты. Достали еще одну коробку, которая была полна редчайших старинных вещей из яшмы, фиолетового шелка и золота. Все эти драгоценности, которые стоили нескольких тысяч ланов, были также выброшены за борт. Свидетели этой сцены, в лодке и на берегу, стояли, словно окаменелые.

— Как жалко, как жалко! — кричали они, не понимая, что происходит.

Наконец, была извлечена еще одна коробка, в ней оказалась маленькая шкатулка. Когда шкатулка была открыта, все присутствующие увидели в ней с пригоршню сверкающего в ночи жемчуга, целую кучу всевозможных добрых, старинных, редчайших драгоценностей из «кошачьего глаза», которых никто никогда не видел и не смог бы назвать им цену.

«Ду-десятая стремительно бросила коробку в воду».

Словно раскаты грома, раздавались крики удивленных людей. Ду-десятая собиралась и эту шкатулку бросить в реку, но в это время Ли Цзя, которым вдруг овладело чувство раскаяния, с плачем заключил гетеру в свои объятия. Подошел Сунь фу и тоже стал утешать Ду Мэй.

Оттолкнув Ли Цзя, Ду Мэй обрушилась на Сунь Фу:

— Прежде чем очутиться в этом месте, мне и моему господину пришлось пережить немало лишений и бед. Нелегко нам далось наше счастье. Ты же оклеветал меня коварными речами, в которых ты так искусен, в одно утро разбил наше счастье и лишил меня любви молодого барина. Ты стал теперь моим врагом, которому я не перестану мстить и после моей смерти. Я не замедлю пожаловаться на тебя духам неба, и можешь не мечтать попусту о любовных наслаждениях со мной!

— За те несколько лет, что я служила в публичном доме, — продолжала Ду Мэй, обращаясь теперь к Ли Цзя, — я накопила состояние, которое рассчитывала употребить на то, чтобы выйти замуж. Когда вы поклялись мне в вечной любви и верности и мы покинули столицу, я нарочно подстроила так, чтобы мои подруги подарили нам все мои богатства. Всевозможных драгоценностей в моем сундучке было не меньше, чем на десять тысяч ланов. На эти деньги я собиралась со всей роскошью снарядить вас в дорогу, когда вы поедете на родину к вашему отцу и матушке. Я надеялась, что ваши родители пожалеют меня, бедную, и примут у себя как невестку и что до конца жизни я спокойно проживу с вами, не зная никаких горестей. Кто мог предположить, что мой господин изменит своей клятве, что сегодня он говорит одно, а завтра скажет другое, что он бросит меня посреди пути и розобьет мое преданное сердце? Сегодня на глазах всех я велела раскрыть мой сундучок, чтобы молодой барин мог убедиться, что какая-нибудь тысяча для него ничего не значила. Я берегла свою красоту, словно яшму. Жаль, что у вас глаза без зрачков и не сбылись поэтому мои мечты. Только я избавилась от всех лишений и тяжести прежней жизни и вот снова покинута! У всех здесь есть глаза и уши. Пусть они будут свидетелями того, что не я была неблагодарной, а молодой барин отплатил мне злом за добро.

Все присутствующие при этой сцене плакали из жалости к гетере и ругали Ли Цзя за его бессердечие и измену. Ли Цзя, пристыженный и расстроенный, раскаивался в своем поступке и плакал. Только что он собрался просить прощения у Ду Мэй, как она, схватив шкатулку, бросилась в воду.

Окружающие подняли крик и кинулись в воду спасать красавицу, но в клокочущей волнами, черной, как туча, реке не найти было следов утопленицы.

Жаль нам прекрасной, словно яшма, знаменитой гетеры, которая окажется погребенной в утробе рыбы.

Добрые духи в полете далеком
В царство речное несутся.
Духи же злые парят там далеко,
К аду дорога ведет их.

Свидетели этой сцены, приведенные в ярость, с кулаками напустились на Ли Цзя и Сунь Фу. Толпа так неистовствовала, что Ли Цзя и Сунь Фу, совершенно не владея собой от страха, тотчас приказали своим лодочникам отчалить. Джонки разъехались в разные стороны и скрылись из виду.

Тысяча ланов, которые Ли Цзя увидел в своей лодке, напомнили ему о Ду Мэй. Целыми днями он раскаивался и сожалел о случившемся. От непомерной тоски он вскоре сошел с ума и до самой смерти не излечился от своего недуга.

Сунь Фу от страха, который ему пришлось в тот день пережить, заболел и оставался прикованным к постели больше месяца. Ему все время мерещилось, что Ду-десятая стоит возле него и бранит его. Долго так мучился Сунь Фу и в конце концов умер. Люди считали, что это месть той, что находится в реке.

Скажу еще здесь, что Лю Юйчунь, закончив курс при Тайсюе, собрал свои вещи и отправился на родину. Как-то раз, когда джонка его стояла у *Гуабу, умываясь в реке, он обронил в воду медный таз. Юйчунь нашел рыбака и попросил его спасти утерянную вещь. Рыбак вытащил из воды небольшую шкатулку. Когда Лю Юйчунь раскрыл шкатулку, его взору представились всевозможные редкие вещи из блестящего жемчуга и драгоценности, которым не было цены. Юйчунь щедро отблагодарил рыбака, а шкатулку положил на кровать.

В ту же ночь ему приснилось, что, идя по волнам, к нему приближается какая-то женщина. Когда незнакомка подошла, он узнал в ней Ду-десятую. Пожелав чиновнику счастливой жизни и пожаловавшись на измену Ли Цзя, она сказала:

— В свое время вы оказали моему господину большую услугу, пожертвовав ему сто пятьдесят ланов. Мы собирались с благодарностью вернуть вам эти деньги, когда устроятся все наши дела. Неожиданно наши планы рухнули. Несмотря на это, я все время думала о вашем добром сердце и никогда не забывала о вашем поступке. Я уже давно собиралась через рыбака послать вам мой маленький ящик и этим выразить вам свою признательность. Больше мы с вами не увидимся!

Как только женщина замолчала, Юйчунь проснулся. Он понял, что Ду-десятой уже нет в живых, и несколько дней после этого грустил и вздыхал.

Люди последующих поколений, вспоминавшие эту историю, считали, что Сунь Фу действительно был плохим человеком, если он вздумал отвоевать себе красавицу и так легкомысленно швырнул тысячу ланов, а Ли Цзя, который не мог понять страданий Ду-десятой, просто глупец, каких на свете немало, и не достоин того, чтобы о нем говорили.

А вот Ду-десятая — женщина-героиня, какую встретишь раз в тысячу лет. Разве не могла она найти себе достойную пару и всю жизнь прожить в довольстве и радости! Как ошиблась она, полюбив молодого барина! Светлый жемчуг, прекрасная яшма попала в руки слепца! В таких случаях любовь становится ненавистью, а доброта и нежные чувства превращаются в текучую воду. Как жаль!

В подтверждение приведу стихи:

Коль ветреника ты не встретил,
Судить о нем не можешь ты.
Любовь — одно лишь только слово,
И редко знают смысл его.
Но если ты понять сумеешь
Суть слова, чувства существо,
Тогда ты сможешь без стесненья
Героя ветреным назвать.