Часть II.

 

Басня 1. Пёс и Лис

Адвокату

Известно мне, вы, адвокаты,
В словесных преньях – акробаты.
Я знаю, может ваше слово
Клиента поддержать любого,
Но с полной служите отдачей
Вы только тем, кто побогаче.
Что факты в ясном деле всяком
Вы в свете видите двояком,
Что «круть» да «верть» для адвоката –
И есть профессия, ребята!

Отсюда речи с пылом, с жаром,
Что разогреты гонораром.
(Будь все и каждый языкаты,
Вы обнищали б, адвокаты!)
Без вас никто не смеет акта
Составить. (Снова прибыль, так-то!)
Но акт составлен. Мы считаем,
Что всяк законом охраняем.
(Пока ваш брат, что рядом рыщет,
В законе дырку не отыщет!)

Вот завещанье. Поневоле
Вопрос: не ваша ли в нём воля?
(При чтенье смыслы зазвучали,
Каких там не было вначале!)
На ваши, сэр, se defendendo1
Я отвечаю inuendo.2

Как Порта3, вглядываясь в лица,
В них зверя видел или птицу!
По форме носа или глаза
Сову с мартышкой видел сразу.
О, сколь забавно на портрете
Увидеть друга в новом свете,
Милы и нынче нам гравюры,
Натур людских карикатуры,
Где нас чудовищная схожесть
Смешит – «Хи-хи! Ха-ха! Хо-хо! Жесть!»
Здесь мудрый Порта – мой учитель,
Здесь всяк сатирик – я и зритель.

Труд комментируя мой, сэр, вы,
Прошу, поберегите нервы
И знайте: сплетен я чураюсь,
Я в душах ближних не копаюсь,
Чураюсь партий с их коварством
И не воюю с государством.

Но – вора мне не трогать, ибо
Раним душой он? (Нет, спасибо!)
И десять заповедей, что же
Не повторять? (Он нервен, Боже!)
Иль потому я враг порока,
Что сам себя сужу жестоко?
Я о зверях пишу. Что нравы
У них с людскими схожи, право,
Моя ль вина? И если кто-то
Себя узнал, моя ль забота?
И если что кого задело,
То не напрасно, а за дело.

Дружил со всеми Пёс пастуший,
И Лису – друг был наилучший –
Частенько с ним болтать случалось,
И этим дружба укреплялась.

Лис молвил: – Вот – не стыдно люду
Чернить наш лисий род повсюду!
Мерзавцы есть, мы знаем сами,
Меж нами, меж людьми, меж псами.
Хоть люди есть, чисты душою
(Пусть мы не знаем их с тобою),
Нас оскорбляют словоблудьем,
Когда уподобляют людям.
Но я – твой друг. Я непритворен,
Предубежденьем не зашорен.
Мне честь и жизнь – всего главнее.
Ценю их вместе наравне я!

Подумал Пёс: «Ну что ж, теперь я
Питать могу к нему доверье!»

Но Лис внезапно поднял уши,
И страх в его вселился душу.
И смолк, задорный и речистый,
И опустил свой хвост пушистый.

– Охотник скачет по дороге!
Бежим отсюда, дай Бог ноги!

Промолвил Пёс: – Остынь немного:
Всё это – ложная тревога.
То миссис Доббинз на продажу
Везёт живую птицу. Я же
Давно знаком с её кобылкой,
Особой пегою и пылкой.

Здесь Пёс обиделся – и жутко:
– Приятель, что за злая шутка!
Какая Доббинз? Птичий двор я
Не навещал её, не вор я!
Да буду я судом наказан,
Коль я обедом ей обязан!

Пёс удивился: – Даже слова
Я не сказал тебе дурного!
Ты злобой дышишь, злобой пышешь,
А я, представь себе, – ты слышишь? –
Ягнёнка здесь не знаю ныне,
Что был бы, друг, тебя невинней!

На это руганью отборной
Лис разразился самой чёрной:

– Подонку мало, вишь, цыплёнка,
Так приписал ещё ягнёнка!
А трёх ягнят сопрут воришки?
Мне одному – опять все шишки?
Я – вор? Не зря язык ты чешешь:
Ты – Пёс, и, значит, врёшь и брешешь!

– В тебе кричат до исступленья
В тебе былые преступленья, –
Промолвил Пёс, – когда уныло
Им вторит совесть: было, было… –

Промолвил Пёс, и гнев изведал,
И тут же Лиса смерти предал!


Примечания


1. Se defendendo – (лат.) заявление человека, обвиняемого в убийстве, о том, что он действовал в порядке самообороны. – Примечание переводчика.

2. Innuendo – (англ.) инсинуация, косвенный намёк. – Примечание переводчика.

3. Имеется в виду Джамбаттиста делла Порта (), итальянский драматург, философ, врач и алхимик. – Примечание переводчика.

 

Басня 2. Ястреб, Воробей и другие птицы

Одному моему другу, проживающему в деревне

Хочу вперёд оговориться:
Министры наши – не тупицы.
Ворчанью злыдней нет предела,
Но им и мне – какое дело?

Я вхож не к одному вельможе.
Ничтожить их – не дай мне Боже!
Коль нравы общества мы в шутку
Министрам лишь припишем, – жутко
Дурак от злобы заклокочет,
Дурак, что стать министром хочет.
Шучу я лишний раз едва ли,
Чтоб уши мне не оборвали.
В дела не лезу государства:
В них столько скрытого коварства,
Что вряд ли сам Макиавелли
Увидит свет в конце тоннеля.

Ваш младший брат местечко ищет
В придворном штате, где засвищет,
Дразня друзей, дразня придворных,
Таких же чижиков проворных.
Ищите чудо-патриота,
Кого возвысила забота
О благе нации, короны.
Представьте братца вы патрону,
Поскольку от того зависит,
Возвысит или не возвысит.

Внушите шефу, сколь богата
Талантами натура брата.
Коль шеф в себе их обнаружит,
Он с вашим братом, сэр, задружит.

Я слышал как-то, было время
(Господь, исправь людское племя!),
Министры, нравами убоги,
Народ, закон, монарха, Бога
Не ставя в грош, со злом дружили
И лишь собою дорожили,
И добродетель осуждали,
Карьерой не вознаграждали
И добродетель за преградой
Была сама себе наградой.
Ценили жуликов таланты,
Воришек брали в консультанты,
Впускали в дом в любую пору
Доносчика и сутенёра,
Позоривших врага вельможи,
(Он хохотал, хоть вор он тоже!).
Когда патрон мильон захочет,
Авантюрист при нём хлопочет
И учит схемам всяким-разным,
Уводов денег самым грязным.
Отдай свой голос без вопросов,
Не то поймёшь, товарец бросов,
Что тьмы желающих найдутся
На место дерзкого занудца.

В стране, что язвами покрыта,
Где век недолог фаворита,
Меняй любые убежденья
Любым патронам в угожденье:
Когда подлец приходит к власти
(Избавь нас, Боже, от несчастья!),
Ему везде свои агенты
Нужны, как вору инструменты.

Отвратен сброд кровососущий
По жизни с гордостью идущий.
Народа ненависть понятна,
И всё ж она мне – тож отвратна.
Пускай прислуга грязь вельможью
Усердно отмывает ложью,
Хочу понаблюдать над веком,
Оставшись частным человеком.
Честь – вот мой пост; а где нажива,
То – не моё, поскольку – лживо.1
Вот – Басня, крохотная повесть.
Мораль пускай подскажет совесть.

Когда-то (муза осторожно
Обходит «нынче» непреложно)
Жил Ястреб, хищный и бесстыдный,
Который с хитростью завидной
К Орлу державному в доверье
Вошёл и молвил: – А теперь я
Облегчу бремя вашей власти.
Орёл воскликнул: – То-то счастье!
И превратил пролазу быстро
В наипервейшего министра!
И тот решил в пернатом гвалте,
Кому там «кыш», кому «пожалте».
Ах, непотребней нет собранья,
Где мест похлебней ищут с бранью!

Прогнали Соловья, не жалко.
Свободно место. Взяли – Галку.

– C умом и сметкой Галка-птица
В делах нам – ой как пригодится! –
Промолвил Ястреб. – Эта Галка –
Проныра, пройда и нахалка,
А мне как раз нужна такая,
Чтоб жить, друг дружке помогая!

Он подобрал себе ораву,
Друзей по духу и по нраву.
Наёмной наглою дружиной
Он обзавёлся петушиной.
Был всякий Ворон прозорливый
Сменён Сорокой говорливой.

Промолвил Ястреб: – Вечно Ворон
Кричит зловеще: «Вор он! Вор он!»
И сделкам, козням и интригам
Он крах накаркивает мигом,
А мне тут служат, не переча:
Тут прекословам делать неча!

– Коль к власти рвётся столько дряни,
Чураюсь власти я заране, –
Промолвил Воробей. – Под крышей
Соломенной – удел мой высший.
И это счастье недоступно
Тому, чья душенька преступна!

 

 

 

Примечание

1. См.:

Когда повсюду подлость торжествует
И нечисть рвётся и приходит к власти,
Я на посту – ему названье «Честь» –
Хочу остаться частным человеком.

Джозеф Аддисон. Катон. Акт IV, Сцена 4.
(Перевод Евг.Фельдмана).

 

Басня 3. Бабуин и Домашняя птица

Страстному охотнику до приёмов у вельможных особ

По внешним признакам обычно
Судить о людях нам привычно.
По Перед богатством, перед властью
Склоняемся в подобострастье,
Хоть в человеке, Бог свидетель,
Ценна одна лишь Добродетель.

Порой на знатное сословье
Глядим с восторгом и с любовью.
Однако, на таких нередко
Перенося заслуги предка,
Вдруг видим, сколь созданье серо,
Что носит гордый титул «сэра».

Порой, наивные невежды,
На богачей глядим в надежде,
Что при таких своих деньжищах
Накормят быстро наших нищих,
И, спутав явное с желанным,
Мы тешимся самообманом,
А богачи нас в грош не ставят
И тех, кто снизу, сверху давят.

На власть взгляните: что за гады
Вползти в неё сегодня рады,
И склонны сколь к интригам грязным
В желанье власти неотвязном
И сколь готовы к униженью
Любого ради продвиженья!
С любым готовы перебором
Любую дрянь прославить хором,
Перед ничтожеством вельможным
Готовы грязь назвать пирожным,
Уже с утра толпой огромной
Толкутся у него в приёмной.
Пусть он страну ввергает в войны,
Что резкой критики достойны,
В почёте этот сумасшедший
У сволоты, к нему пришедшей.
Где кровь детей лилась рекою,
Где Молох силой никакою
Не сдержан был, – всё жертвой мерзкой
Здесь дури стало министерской!

Какой бы двор ты не увидел,
Заметишь: власть – всеобщий идол.
Купец ей молится, помещик,
Ей льстит предатель-перебежчик,
Авантюристы, спекулянты
И все подобные таланты.

Но положение непрочно
Того, кто к власти шёл порочно.
Его приспешник – тож непрочен,
Своим спасеньем озабочен.
И тем скорее власть взорвётся,
Чем больше пухнет, раздаётся,
Как тот пузырь, пустой и праздный,
Что вдруг слезой пролился грязной!

Но это присказка. Сейчас –
О старой деве мой рассказ.
Минувшие года и страсти
Её терзали, и в несчастье
Она, борясь с тоской всегдашней,
Зверинец завела домашний.

Там Бабуин небеспричинно
Был главным: рост – почти с мужчину,
Смешно прохожим строил рожи,
Слуг передразнивал похоже.
Он гибок был умом и телом,
Легко с любым справлялся делом,
И стал он в доме знаменитым,
Любимцем стал и фаворитом.
И он начальником пернатых
Назначен в барских был палатах.
Следил он, важным став патроном,
За бытом их и рационом.

И вот глядите: с видом лорда
Шагает он по дому гордо,
И птицы, с самого утра
Его встречая на ура,
Толпой толкутся неуёмной
И в коридоре, и в приёмной.
Вот появился. Там и здесь
Пернатый сход склонился весь,
И начинают спозаранку
Хвалить кто морду, кто осанку.
И что ж? Потоки льстивой речи
Впивает он по-человечьи:
Где Самомненье прославляем,
Его мы чувства повторяем.

Но если ты – на важном месте,
Что проку в совести и чести?
И всяк добравшийся до власти
При власти честен лишь отчасти,
И всяк взыскует личных благ.
И Бабуин мозги напряг.

Частенько фрукты рядом с домом
Он брал. Ходя путём знакомым,
Он познакомился с торговкой,
Себя связав с ней сделкой ловкой:
Он груши-яблоки, мошенник,
Зерном оплатит вместо денег!

Зерно растаяло моментом,
Исчезло вместе с документом,
И в птичий мир, познавший голод,
Прокрался подозренья холод.
И сход решил: –Довольно! Хватит!
Пропажу Бабуин оплатит!
И призван был на суд публичный
Сей господин, как вор обычный.
А он, познав судьбину злую,
Явил суду лишь спесь былую!

Гусь мимо шёл, и – ноль вниманья:
Ни «здрастье» и ни «до свиданья».

И Бабуин вскричал: – Но ты же
Два дня назад был низких ниже!
А нынче – нет мне уваженья.
За что мне это униженье!

И Гусь ответил: – столь покорно
Тебе я кланялся за зёрна,
И остальные в том же духе
Здесь поступали с голодухи.
А нынче ты – пустое место.
Какой мне, гусю, интерес-то?

 

 

 

Басня 4. Муравей на высокой должности

Другу

Боишься ты, что я, пиита,
Стихом задену чувства чьи-то,
Поссорюсь с коррупционером,
Причастным к нашим высшим сферам?
Но я не дурень, зря хлопочешь.
(А, впрочем, думай всё, что хочешь!)

Известно ль мне, что всяк священник
Ползёт в епископы, мошенник?
Не думал. Знаю, славы ради,
Поэт всех вышних лижет сзади
И лишь приятное для слуха
Патрону вкладывает в ухо.
Но я не подхалим убогий,
И я иду другой дорогой,
И лучше сразу кончу спевку,
Чем превращу я Музу в девку!

Льстить иль хулить – нет хуже вздора,
Я в суд хочу доставить вора!
Доставив, сделаюсь вражиной
Других, что двинут всей дружиной.
И что? Во взятках – их гордыня,
Мне в Добродетели – твердыня!
Я не желаю зла имущим,
Но только шибко загребущим
Укоротил бы руки-грабли,
Чтоб те, проклятые, ослабли,
Что для политиков, мой друже
(Для большинства!), нет казни хуже.
Казна их оскудеет, знаю,
Исчезнет важность показная.
А как политик прохиндея
Наймёт, казною оскудея?
Но перестройка государства
Сулит нам жуткие мытарства:
Мы государство возвеличим,
Но роскошь барства ограничим.
Король достойнейших приблизит,
Но штат свой нынешний унизит,
И не конфеты сикофанты
Уже лизать начнут, а фанты,
Начнут шпионы чахнуть, воя,
Доносов станет меньше вдвое.
Отменим пенсии – и что же?
Чем Жадность заблистает? Боже!
Но пусть министров блеск потухнет,
Ведь государство-то – не рухнет!

Желаю благ своей стране я
(Всё остальное – ахинея!)
Желаю, чтобы непритворно
Того ж хотел любой придворный
И, пояс затянув надолго,
Избавил нацию от долга.
Я в жизни личной и публичной
Хочу законности обычной,
Министру протяну я руку,
Коль незаконно принял муку!

Я, как могу, язвлю пороки,
И что мне, друг, вельмож упрёки?
Царят повсюду ложь и взятка.
Смолчу ль, когда на сердце гадко?
Какой закон меня осудит?
Какой запрет молчать принудит?
Я не бросаю слов облыжных,
Я не мараю грязью ближних.
Не ближним я грожу, но в целом
Порок держу я под прицелом,
И, коль гнусить заставил гнус я,
То не заткнусь и не согнусь я.
Кто честен, не боится взоров
Инспекторов и ревизоров,
Тот света солнца не боится,
Тот не спешит в тени укрыться.

Здесь, ты считаешь, друг, отчасти
Намёк содержится на власти?

Да, есть: будь хоть архиполитик,
Не смеешь врать и быть вне критик!
И если врать начнёт в реванше
Министр, что хочет жить, как раньше,
Поймёт мой будущий читатель:
Поживы ищет лорд-предатель!

Жил Муравей, болтун развязный,
Пустой, поверхностный и праздный,
Специалист по всем вопросам,
В какие лез нахальным носом.
Он в знаньях был своих уверен
И в том, что их запас безмерен,
И честолюбцем был до страсти,
И до вершин добрался власти:
К зерну приставлен был молодчик
(Хранитель главный и учётчик!)

Был пост с ответственностью связан:
Проворовался – будь наказан.
В борьбе с возможным преступленьем
Расходам всем и поступленьям
Отчёт давался ежегодный,
Публичный, гласный, принародный.
И аудиторов ватага,
Блюдя общественное благо,
Явилась дружно на собранье
В день, что назначен был заране:
Мол, разъясни свой дебит-кредит,
Чего, куда и сколько едет.
И он, формальности лишь ради,
Им подал драные тетради.

Но Муравей, прямой, и честный,
И справедливостью известный,
Промолвил: – Тают накопленья.
Куда уходят поступленья?
Представьте нам статьи расхода
В теченье нынешнего года.

И Муравей, который ныне
Хранил зерно, сказал в гордыне:
– Коль разболтаем все секреты,
То лучших планов песни спеты!
Себе самим подстроим гадость
Врагам отечества на радость!
И ныне я забочусь крайне,
Чтоб все статьи остались в тайне.
Одно скажу: все траты вместе –
На оборону, – слово чести!

В детали дале не вникали.
Все дружно «за» голосовали.

Проходит год. И вновь – убыток.
И вновь хранитель молвит, прыток:

– Вношу, милорды, в дело ясность:
От индюков пришла опасность!
Хозяйки их разводят тыщи,
А муравьи идут им в пищу.
Походы вражьи – на заметку,
Расходы наши – на разведку.
Секреты вывернуть наружу –
Себе ж, милорды, сделать хуже.
Я повторюсь: все траты вместе –
На оборону, – слово чести!

И снова лихо не будили,
Расходы тихо утвердили.

И год прошёл. Расход несметный
Опять пошёл на фонд секретный,
И вновь, как с самого начала,
Там «слово чести» прозвучало.

Чиновник честный возмутился
И к другу резко обратился:

– Мы кто? Болваны мы – не судьи,
Мы зла и подлости орудья.
Мы сами – часть того разврата,
Где средства канут без возврата.
Он наше зёрнышко обратно
Вернёт себе тысячекратно,
Где для его шпионов даже
И сотни мало будет с кражи.
Себя обманываем сами
И свой народ, что вместе с нами.
Добытое трудом всеобщим
Пересчитаем, – что мы ропщем?

И дале – вдумчиво, серьёзно
Пересчитали скрупулёзно.
И со свободой, и с наживой
Расстался лорд-хранитель лживый!

 

 

Басня 5. Медведь в лодке

Некоему фату

Всяк человек в самопознанье
Возводит сам себя, как зданье.
В его надежде – ум и трезвость,
А не мечты бесплодной резвость;
Его побед расчёт могучий
Не знает, что такое случай;
Он, компас изучив и снасти,
Лишь после в море ищет счастья;
Не затевает новой стройки,
Не рассчитав последней стойки;
Он знает чувств людских границы,
Он в их пределах жить стремится;
Он горд, но собственной гордыне
Он враг от века и доныне.

Меж грешных нас, где все не святы,
В глаза бросаются нам фаты,
Что с их гордыней беспримерной
Всегда особо характерны.

Фат – это женщина, мужчина,
Фат – это карлик и детина.
Бедняк, вельможа ль, – нет значенья:
Тщеславны все без исключенья.
И всяк, поскольку глуп, как пробка,
Ведёт себя весьма неробко:
В своих глазах – он клад несметный,
В чужих – лишь грошик незаметный.

Уверен всяк, что что-то значит,
И всяк по-своему чудачит:
Вот этот женщин бурно любит,
Любую даму приголубит;
Тот золотой увенчан цацкой
В самовлюблённости дурацкой;
Тот весь ушёл в литературу,
Но не прочёл свою натуру.

Они – народец несерьёзный.
Но страшен фат амбициозный,
Наглец, дорвавшийся до власти.
Он – целой нации несчастье!
Он уповает на подлизу,
Что тех, кто сверху, лижет снизу.
Во всём с подлизою согласен,
Перед собой он – чист и ясен.
Всему на свете – он лишь мера,
Всё остальное – чушь, химера.
Макиавелли ученик он,
И в сферы все, увы, проник он.
И моряка за идиота
Он держит: стать главою флота
Способен сам горластый кочет,
Причём всегда, когда захочет!

Вербовщики, посланцы фата,
Нанять обязаны солдата.
Контракт, составленный топорно,
Возобновляется повторно.
А промах, ставший здесь итогом,
Закроют годовым налогом,
И, расползись в ответ на это
Статьи несчастного бюджета,
Фат, и невежда, и тупица,
И здесь в себе не усомнится,
И, прежних скал забыв коварство,
На новых губит государство,
И от провала до провала
Не сомневается нимало,
Что здесь всему виной судьбина,
И уж никак не он, дубина.
Что дальше? Дальше будет басня.
Прочти её – всё станет ясно.

Медведь любил питаться мёдом,
Бесстыдно грабя год за годом
Трудолюбивых пчёл семейство,
И в безнаказанном злодействе,
Что он творил над честным роем,
Вообразил себя героем.

Решил, что кражи и хищенья
Одни достойны восхищенья,
Что все ремёсла и науки
Освоил он без лишней муки,
И в наглом умопомраченье
Без меры и ограниченья
Попрал Медведь закон и право
И стал властителем дубравы!

Был изумлён весь мир животный:
«Медведь уж больно живоглотный! »
Делил он добытое вместе,
Крича: «Моё! А вы – не лезьте!»
На лихоимстве помешался:
Цыплячьей тушкой не гнушался!
Десятки плутней замастырил,
У тех украл, у этих стырил,
И проявить своё коварство
Взмечтал в масштабах государства.
Дурил он лиса и лисицу,
Сбивал со следа пса и псицу,
Всех перепсил и перелисил,
И этим вновь себя возвысил!

Гулял он как-то у потока.
Вдруг видит: лодка недалёко,
При ней – руль, парус, пара вёсел,
И рядом кто-то якорь бросил.
И молвил братии животной,
Что шла за ним толпою плотной:

– Сколь человечество нелепо:
Всегда в любой науке слепо.
И в руль, и в компас трудоголик
Подробно вник, – смешно до колик!
Но я ль рулю иль руль здесь мне ли
Начальник? – То-то, пустомели!

Не смысля в деле, с наглой мордой
Медведь на борт поднялся, гордый.
Зверьё дивуется на мэтра.
Вдруг судно дрогнуло от ветра
И закрутилось-завертелось,
Как только ветру захотелось.
И сорван руль, и вёсла в щепы,
И парус в клочья, слабнут скрепы.
Но нипочём беда невежде:
Он капитанствует, как прежде,
И бездна кажет зубы-скалы,
И нет страшней её оскала!

Дивясь на крах мохнатой глыбы,
Вокруг смеялись даже рыбы,
И даже пескари без жали,
Смеясь, Медведя провожали,
А перевозчики оравой
Ругались так, что – Боже правый!
На сушу выволокли тушу
И тут же вытряхнули душу!

 

 

Басня 6. Сквайр и его бродяга

Сельскому джентльмену

Кто сердцем чист, тому, понятно,
Любая двойственность отвратна.
Не прячет он свой мир душевный
За ложью жалкой и плачевной.
Щит Добродетели – преграда
От всех Клевет и Сплетен града.
И Зависть пусть твердит, что хочет:
Любой удар её отскочит.
Он всем на свете людям светит,
Он всех и каждого приветит.
И если встанет, выступая
За интерес родного края,
То для него, для депутата,
Лишь честь его и совесть святы,
И пусть министр брови сдвинет,
В нём кровь от страха не остынет.

Где политические игры,
Где все прожорливы, как тигры,
Там лишний раз не молви слово,
Но думай – снова, снова, снова.
Ах, запретить бы ложь указом, –
Политиканы рухнут разом.
И если правду двор полюбит,
То он министра быстро сгубит,
И честный встанет обличитель,
И рухнет в прах его мучитель!

Лишь тот политик на вершине,
Что ловко врать умеет ныне,
Лишь тот всегда на хлебном месте,
В ком нет ни совести, ни чести.
Он трон служить – с его-то весом! –
Своим заставил интересам.
Король обманут им; в финале
Приближен вор, друзей прогнали.
Пусть сила государства тает,
Но вор на этом процветает!

Был Антиох (читай Плутарха)
Охотой увлечён. Монарха
Из виду свита потеряла:
Он в лес умчал – и горя мало!
Вошёл в крестьянскую избушку.
Хозяин закатил пирушку.
Монарх неузнанным остался,
И всяк общеньем наслаждался.
Хозяин выпивший в ударе
Стал толковать о государе.

– Мы сельский люд, и всё же в мочи
Царю открыть на правду очи.
В великодушии монаршьем
Он думает о благе нашем,
Не в силах дать его при этом:
У знати правда под запретом.
Вельможи правду заглушили,
Царя с народом разобщили.
С Царём мы вместе быть не можем:
Наш Царь доверился вельможам,
Что при дворе его толкутся,
Но о себе одних пекутся
И об одних себе хлопочут,
А честный люд при нём порочат.
Дурной слуга везде, скотина,
Марает славу господина.
Пусть знает Царь всё то, что люду
Простому ведомо повсюду! –
Сказав, заснул Крестьянин славный,
А Царь задумался державный.
И двор лишь утром догадался,
Куда правитель подевался.
Пришли, устроив шум вселенский,
К простой избушке деревенской
И пали пред Царём-надеждой
С короной, с царственной одеждой.
И Царь промолвил: – Человече,
Благодарю тебя за встречу!
Затем сказал, великолепный,
Толпе придворных раболепной:
– Я слушал вас, и в это время
Своих ошибок множил бремя.
Ни слова правды я не слышал,
Но на Крестьянина я вышел
И, услыхав слова простые,
Себя и вас узнал впервые!

Где правде короли открыты,
Там шевелятся фавориты,
И всяк из них, где только может,
Благую правду злобно гложет.
За каплей капля, всех, кто рядом,
Он ежедневно травит ядом,
И особливо тех он травит,
Кто ныне царствует и правит.
Монарх идёт на исправленье,
А фаворит – на преступленье!

Простых людей Король услышь – и
Министр от страха станет тише,
И если честность мненье скажет,
Невинность грязью не обмажет,
И уж добро, стеснён пространством,
Не сможет он смешать с поганством.
Когда б монархи разглядели,
Кто друг, кто враг на самом деле,
Монарх бы лучшее от власти
Принёс бы людям, – вот где счастье!
Используй он глаза и уши,
Прохвосты, воры и чинуши
Не слыли б мудрыми; в апломбе
Не громыхать министру-бомбе,
И, государство раздраживши,
И всюду ненависть наживши,
Опору потеряли б воры,
И правда вышла б на просторы,
И та, что воры изгоняли,
Дала бы занавес в финале!

Капризам собственным потатчик,
Охотничьих своих собачек
Кормить Сквайр сельский отказался.
Но здесь в любимцы затесался
Дворовый пёс, что эту свору
Подверг наветам, оговору.
И стал хозяин с уваженьем
Внимать дворняжным предложеньям:
Дворняжкам – сквайровы поблажки,
На всех постах – одни дворняжки,
А прежних верных слуг всех вместе
С бесчестьем выгнать из поместья!

Свою карьеру строя дальше,
Пёс всех чернил, исполнен фальши,
И только сволочи покорной
Охулки не было позорной,
А тех, кто честен неукорно,
Из дома выживал упорно:
Боялся он, что правды слово
Разрушит ложь его в основе,
И чужаку, что появлялся,
Он с лаем по?д ноги бросался,
Рычал и в ярости, тревоге
Кусал его – и дай Бог ноги!
Взъерошен и взволнован крайне,
Себе он признавался втайне:
«А что, коль Правда – гость незваный! –
Пришла мои разрушить планы
И в гостевой своей личине
Поведать мне об их кончине?»

Вот так он рвался, и метался,
И каждодневно надрывался,
И, честных заглушить желая,
Всё лаял, не переставая.

И всё ж минута роковая
Пришла. От страсти изнывая,
Сей пёс, томим любовной мукой,
Однажды бросился за сукой,
Оставив дом, – и в сладкой блазни
О гадкой позабыл боязни,
Меж упоительных агоний
Беду накликав, как Антоний!

И лай на время прекратился,
И Сквайр к соседу обратился:
– Скажите честно, что случилось?
И что, скажите мне на милость,
Вдруг слуги стали увольняться,
Друзья спешат со мной расстаться?
И что я сделал им такого,
Что стал для всех чужей чужого?

– Дворнягу, – тот ответил гневно, –
Который лжёт вам ежедневно,
Гоните прочь! То он, подлюга,
Лишил вас дружеского круга,
А он вас там его лишает,
Где сам презрение внушает.
Тут, сэр, коль вам его послушать,
Готовы все живьём вас скушать,
Но в вас мы, сэр, врага не видим,
Мы лишь Дворнягу ненавидим!

Позвали Пса, и новой ложью
Стошнил он с яростью и дрожью.
Но Правда воцарилась. – Палкой
Был прогнан вон обманщик жалкий!

 

 

 

 

Басня 7. Селянин и Юпитер

Самому себе

Скажи, взглянув на мир пошире:
Не я ли лучший друг твой в мире?
Не замечал я, Гей, нарочно,
Когда ты действовал оплошно,
Не предавался охам-ахам,
Когда жестоко и с размахом
Фортуна рушила в итоге
Твои воздушные чертоги,
И за ошибки ни полсловом
Не укорял тебя суровым.

Увы, Фортуна, как и прежде,
Тебя не любит, Гей: невежда,
Богатым хочешь стать, но – честно.
Но разве то и то – совместно?
Когда, казалось, шёл ты в гору,
Хоть раз ты сподличал в ту пору?
Когда ты делал, Гей, карьеру,
Отверг ли правду, как химеру?
Нет? Добродетелью питайся,
Но стать богатым – не пытайся!

Фортуны оценив щедроты,
Какое выберешь добро ты?
Ты злата хочешь? На здоровье:
Утешься им, но – с грязью, с кровью.
Чем больше им лари набиты,
Тем больше страх и аппетиты.

Придись Фортуне ты по нраву
(Хоть это невозможно, право),
Каков ты – в сотни раз богаче?
Что получил бы ты в придачу?

Представь, что ты высокородный
Наследник с рентой ежегодной,
И не нужна тебе работа,
И лишь одна теперь забота:
Как с переменами в достатке
Переменить свои повадки.
Ты вхож к блистательным вельможам,
Ты тоже блещешь выпендрёжем.
Балы, обеды и блудницы, –
Ты переходишь все границы,
Ты мечешь карты, бравый, шалый,
Ты в долг влезаешь небывалый,
И долг растёт, и это значит,
Что впереди тюрьма маячит.

Нет власти, что избавить может
От тяжких дум, что разум гложут.
Допустим, Гей, народ согнул ты,
И государя обманул ты,
И все исполнились капризы,
И рукоплещут блюдолизы,
И – что? Когда душа преступна,
Она для счастья недоступна!

Стремишься к счастью ты, при коем
Душа обласкана покоем?
Оно не во дворце огромном,
Оно не в сельском доме скромном,
Оно – везде, оно с тобою
В довольстве миром и судьбою.

Трудом селянским утомлённый,
Крестьянин молвил возмущенный:

– О, боги! Тяжко жизни бремя,
Что я влачил всё это время!
С утра меня Работа будит
И целый день трудиться нудит,
И всё забот не убавляет,
Их всякий раз возобновляет.

Юпитер-бог неблагосклонно
Ему ответил с небосклона:

– Несправедливые упрёки
Богам отвратны, как пороки!
Судьбину хочешь ты другую?
Скажи, какую, – помогу я!
На чьём бы ты хотел быть месте,
Скажи по совести и чести!

И показал толпу народу,
Какой бедняк не видел сроду.

– Богач, взгляни-ка, небывалый:
Забиты золотом подвалы.
Оно не тает, прирастает,
Его он с радостью считает!

Воскликнул Селянин: – Прекрасно!
Того ж и я желаю страстно!

– Поглянь в волшебное зерцало, –
Юпитер молвил, – и немало
Поймёшь о том, к кому завидки
Тебя терзают злее пытки.

Тот поглядел: как волны моря,
Здесь грудь вздымается от горя,
И кто богатством был прославлен,
Извечным страхом здесь затравлен.
И всякий грех, свершённый мерзко,
В живое сердце вгрызся зверски,
И тьма в душе царит сурово,
И нет просвета никакого.

И Селянин воскликнул в дрожи:
– Забудь, о чём просил я, боже!
Что проку – жить в таком поганстве?
Оставь меня в моём крестьянстве!
Но вот – министр, всем известный,
Друзья вокруг – толпою тесной.
Сколь счастлив он, благотворитель,
Где всякий друг – благодаритель!

– Опять в зерцало посмотри ты,
Увидишь то, что внешне скрыто.

И Селянин взглянул. В тревоге
Воскликнул он: – Избавьте, боги,
От зрелищ страшных! Без возврата
Здесь гибнет сердце от разврата,
Министр, действуя проворно,
Заразу сеет здесь упорно.
Я вижу здесь Разбой клыкастый
И Жадность, что рычит: «Грабастай!»
Я слышу, стонет мрачный гений
Под гнётом тяжких преступлений.
Себя, любимого, голубя,
Взошёл на башню Честолюбья.
Стоит непрочно, властью пышет
И болтовнёй толпу колышет,
Но нынче весь объят он страхом
Всё потерять единым махом!

Продолжил Селянин: – Короче,
Я это всё терпеть не в мочи.
Меня, мой плуг, мою лопату
Верни, откуда взял когда-то!

И не прельстился адвокатством
С его престижем и богатством,
И заклеймил сравненьем дерзким
С дурным занятьем министерским.
Не захотел он стать солдатом
С его грабительством завзятым:
Пуста любая благостыня,
Когда вокруг царит пустыня!

Война – и кровь, и плен, и рабство,
Война – бесправья препохабство.
И Селянин сказал: – Мне мило
Держать в руках косу и вилы:
Ведь эти мирные орудья
Важней войны и словоблудья!

Сказал: – Отказываюсь, грешный,
Я днесь от жалобы поспешной!

– Где счастье истинное? Всюду,
Где на земле сегодня люди, –
Сказал Юпитер. – Всем известно,
Оно – в уме, простом и честном.
Сей добродетель и труждайся,
Её плодами наслаждайся!

И молвив: – Счастлив будь отныне! –
Вернул селянство Селянину.

 

 

 

Басня 8. Человек, Кот, Пёс и Муха

Моей родной стране

Счастливый Остров плодородный,
Ты охранён преградой водной,
Богат народом особливым,
Искусным и трудолюбивым.
Пускай министр с мечтою страстной
Удвоить свой прибыток частный
Сынов британских не смущает
И душ его не развращает.
Торгуй везде – имеешь право!
Твой флот тебя поддержит – слава!
Твои торговые законы
Оспорит – кто? Они – исконны!

Когда соседи дебоширят,
Британцы всех успешно мирят.
Тебе не свят чужой регламент:
Одна торговля – твой фундамент.
Ввозя товар, внедряя право,
Облагораживаешь нравы.
Торговля, повторяю снова,
Твоих богатств первооснова,
И с Континента сплошь да рядом
Глядят на них ревнивым взглядом.
Торгуй, страна, храни обычай,
И станет мир твоей добычей!

Когда купчина богатеет,
В успехе долю всяк имеет.
Богат правитель, и вельможи,
И богатеет фермер тоже.
Ткач с овцеводом – в напряженье:
Спрос превышает предложенье.
Пустырь уходит некультурный,
Чтоб возродиться нивой бурной.

Природа ждёт, что жить мы будет
На пользу и себе, и людям.
Кто в этот мир пришёл для лени?
Из поколенья в поколенье
Здесь ткут и пашут неустанно,
И здесь лихие капитаны
С фортуной спор ведут рисковый
Во славу нации торговой.
Есть люди с гением и чувством,
Что наполняют мир искусством,
И есть народ, что тем успешен,
Что у него «язык подвешен».
Любой из них со всеми дружен
Затем, что всем и всюду нужен.
Всяк что-то платит и взимает
И всяк друг друга понимает.

Правитель с фермерами связан:
Правитель им за хлеб обязан.
И за роскошную одёжу
Ткачам правитель должен тоже.
Кто королевскую обитель
Возвёл правителю? Строитель.
Кто создал шпагу? Оружейник –
Искусник, маг и ворожейник.
Связует их определённый
Всеобщий долг перед короной.
Для них правитель тоже важен:
Их прав и собственности – страж он.
Взаимны честность их и радость,
Плодов благих совместна сладость.
Верхи, низы, – в союзе нашем
Усердно царствуем и пашем!

Животным стало невозможно
Случайно жить и ненадёжно:
Всяк за себя за пищу бьётся
И всяк в убытке остаётся,
И кто сегодня сыт, быть может,
Того назавтра голод сгложет.
И понял всяк, что нет прорушки,
Где есть опора друг на дружку,
Что выжить можно, где, бесспорно,
Все вместе трудятся упорно.

И отощавший Кот явился,
И к Человеку обратился.

И Человек спросил: – Бедняга,
Что можешь дать другим на благо?

И Кот сказал: – Ловец я истый,
Я зверь зубастый и когтистый.
И если я поймаю мышку,
То этой мышке – крышка, слышь-ка!
Поймаю крысу, – ей, плутовке,
Не хлопотать в твоей кладовке!

Воскликнул Человек: – Находка!
Такого мы возьмём в охотку.
Трудам селянским угрожая,
Грызун охоч до урожая.
Но если сторож смел и ловок,
Отвадит он любых воровок! –

И Пса спросил: – Чем, будь любезен,
Скажи, ты можешь быть полезен?

И Пёс ответил: – Непривычно
Хвалить себя и неприлично,
Но пусть ответит вся округа:
Хотя бы раз я предал друга?
С кем поступил несправедливо
И оскорбил кого глумливо?
Готов трудиться на пределе,
Приняв участье в общем деле
Как первый сторож и ответчик
За всех баранов и овечек.
Я, сторож верный и достойный,
Вам обеспечу сон спокойный!

И Человек сказал: – Собака
Иных людей честней, однако!
Увы, сегодня словом прочным
И нравом чистым, непорочным
Не блещут в мире человечьем,
Но поражают бессердечьем.
Так становись же – по заслугам –
Моим товарищем и другом!
И Муху он спросил любезно:
– А вы – чем обществу полезны?

Сказала Муха: – Полагаю,
Забыли вы, кто я такая.
Я – леди, сэр, и оттого-то
Работа – не моя забота.
Пусть дурни кормятся трудами,
А мне, высокородной даме,
Приятно жить, и не труждаться,
А просто жизнью наслаждаться.
Влетаю в полдень я к графине,
Сижу на чайнике, графине,
И ем, и пью при ней всё то же,
Что все великие вельможи,
Со страстью непоколебимой
К одной себе – к себе, любимой!

Здесь Человек от возмущенья
Сменил и тон, и обращенье.

– Я вижу персик с насекомой,
Нахалкой, всем давно знакомой,
Что в самомнении высоком
Здесь упивалась райским соком.
А чей здесь труд – в основе сада,
Ты не подумала? А надо!
И стань, как ты, мы все такими,
К чему б, в конце концов, пришли мы?
К тому, что в горе и в печали
В навозе пищу б добывали,
В грязи ворочаясь и в жиже,
В низу, что не бывает ниже!
Но коль меж правдою и ложью
Ты видишь разницу, убоже,
Тогда запомни: всяк трудяга,
Что чтит общественное благо,
В нём долю получает лично
И потому живёт отлично!

Так молвил он – и с паразиткой
Себялюбивою и прыткой,
И есть, и пить привыкшей даром,
Покончил он одним ударом!

 

 

Басня 9. Шакал, Леопард и другие животные

Современному политику

Народ продажностью раздраян
От крупных центров до окраин,
Продажность разум отравила,
И правду в кривду превратила,
И мы, времён новейших детки,
Преступны так, как наши предки,
И славить нашу добродетель
Не позволяет факт-свидетель.
Сегодня в Англии без взятки
Лишь огурцы растут на грядке.
Куда ни глянь, увидишь всюду
Сребролюбивого иуду.
И коль Политик без осечки
Решил влиять на человечка,
Он будет к цели безотказно
Идти дорогою соблазна!

(Сих строк, настроен сатирично,
Я не пишу о ком-то лично).

Вопрос: неужто адвокаты
В суде лишь правды ищут, святы?
Да ничего они не ищут,
Они в суде за деньги свищут!
Ласкает леди за монеты,
А не за звонкие сонеты.
Готовы мы хоть от злодея
Принять гинею, не краснея.
Да, грешен люд, но виноватит
За это дьявола. Всё, хватит!
Чем люд распутствует сильнее,
Тем дьявол выглядит скромнее.
Продажность к нам пришла не с нами,
А со старинными ворами,
Где насыщался злыдень гадкий
Поместьем, пенсией и взяткой,
А остальных с вершины властной
Считал скотиною безгласной,
Причём льстецы, кривясь в оскале,
За мзду ему рукоплескали;
И царства гибли не в сраженье,
А при всеобщем разложенье!

Сейчас взгляните на чудовищ,
Лишённых власти и сокровищ,
Где всяк покинут, и оставлен,
И опозорен, и ославлен.
Куда гордыня подевалась?
И где льстецы – что с ними сталось?
Чьи языки вас нынче лижут?
Чьи слюни капают и брызжут?
Льстецы как раз и не скучают
И вашу суть изобличают.
Кричит вчерашний ваш подельник,
Какой вы вор, какой бездельник,
И что на медную монету
Вам веры не было и нету!

Вы, побывавшие во власти,
Свои предвидели несчастья?
И вы друзей ли обретали?
Увы, толпу случайной швали!
Теперь в её карманах густо,
Теперь в казне британской пусто,
И вы теперь сидите в луже,
И шваль, как ветром, сдуло тут же!

Для всех от мала до велика
Лев – царь, правитель и владыка.
Среди зверей четвероногих
Он благороднейший из многих.
Но львы, до власти не охочи,
Дают шакалам полномочья,
Как будто впрямь способны мрази
Князьями быть, придя из грязи.

Один Шакал, что правил лесом
С особым – личным интересом,
Гнобил налево и направо
Чужую собственность и право.
Всё глубже с каждою минутой
Леса дышали грозной смутой.
Дрожа над собственной судьбою,
Наедине с самим собою
Шакал почуял вдруг со страхом,
Что дело пахнет близким крахом.

– Друзьями, – молвил он с испугом, –
Их верным, близким, тесным кругом,
Обзавестись я должен срочно,
Иначе – смерть, уж это точно!

Он подъезжал к животным честным,
Он соблазнял их словом лестным,
Но стать на сторону Шакала
Им честность их не позволяла,
И он, чтоб выжить, как на службу,
Ходил, навязывая дружбу.
Но не тянулись там за взяткой:
Где взятка, дело явно гадко.
Но всё ж кому-то взятки сладки,
И те купились без оглядки.

Через заборы, рвы и скрепы
Рванул Кабан за кучей репы.
Вступив в наёмную дружину,
Купился Волк на оленину.
И Лис бесстыжий тож купился:
Цыплёнком рыжий соблазнился.
Мартышка яблоко златое
Схватила, соком налитое.

И всё ж с паденьем фаворита
Все преступленья были вскрыты,
И Леопард под крики «браво!»
Вернул лесам закон и право.
Что дальше? Угадать нетрудно:
Как крысы с тонущего судна,
Сбежавши, прихвостни явились,
Пред новым солнцем преклонились.

Сказал Кабан: – Без проволочки
Повесить всех воров – и точка.
Но мне прошу оставить лично
Полкучи репы – и отлично!
И Волк, исполнен умиленья,
Провыл: – А мне – хоть пол-оленя!
И Лис промолвил: – Смерть – ворюге,
А мне – хоть полцыплёнка, други!
Мартышка молвила: – Вы правьте,
Но мне пол-яблока – оставьте!

И Леопард взревел: – Я вижу
Вас всех насквозь и – ненавижу!
Кто блага обществу желает,
Друзей себе не покупает.
Зачем? Любой, кто с чистым сердцем,
Рад стать ему единоверцем.
Вам нынче всем живётся гадко?
Немудрено: за каждым – взятка.
Кто стал не другом – инструментом,
Не нужен – выбросят моментом!

 

 

Басня 10. Выродившиеся пчелы

Его Преподобию доктору Свифту, настоятелю собора Святого Патрика

Я склонен к дружбе постоянной,
Что при дворе считают странной:
Ведь для политика порочно
Всё, что в обычной жизни прочно.
Он лишь тогда дружить посмеет,
Когда он «с этого имеет».
Коль время склонно изменяться,
Меняй друзей, – чего стесняться?

Дают противники вам жару,
А заодно и мне на пару.
Мерзавцы всякого сословья,
Они беснуются в злословье
И вас готовы сжить со свету
За ваши речи и памфлеты.
Вы нам являете свободу,
Какую здесь не знали сроду.
И светский, и церковный дурни
На всех углах клянут вас бурно.
И вас, и Поупа писаки
Терзают, мелкие кусаки.
Убыток же от распри зряшной
Книготорговцы терпят страшный.

Какие важные персоны
Вам строят козни и препоны,
Подвергнув, сэр, уничиженью
И вашу честь, и сочиненья!
И оттого, что знать восстала,
Друзей у вас почти не стало,
Лишь только я да единицы,
В которых есть ума крупицы.
И чтобы дело стало ясно,
Хочу представить эту Басню.
Пусть тот, кто Басню прочитает,
Как говорят, «на ус мотает».

Пчела, мечтавшая о власти,
В ней видя истинное счастье,
Но больше власти – о наживе,
Свой улей развращала живо,
Чтоб те, что были меньше весом,
Служили крупным интересам.

Стяжая власть и множа скверну,
Учила всех высокомерно,
Что наглость громкая похвальна,
Что скромность кроткая скандальна,
Что пчёлку честную б неплохо
Всем ульем высмеять, дурёху;
Богач – заведомо без пятен,
Бедняк – заведомо отвратен;
Что ценен всякий работяга,
Пока живёт лишь вам во благо.
Закон старинный упразднила,
Чтоб воровать сподручней было,
И на добычу воровскую
Зажили пчёлы, не тоскуя.

Пчела сказала: – Братья, сёстры,
Давайте жить легко и пёстро,
И скуку, с коей жили предки,
Забудем нынче напоследки.
Живут получше Трутни, Осы,
Живут, решая лишь вопросы,
Где лучше сесть, и где улечься,
И где поесть, попить, развлечься;
Живут, как джентльмены, леди,
Живут за счёт своих соседей.

И тут Пчела, что правду прямо
В глаза могла сказать упрямо,
Подругам молвила сердито:

– Законы – наших прав защита,
И я законы уважаю,
Но я разврат уничижаю!
Нас тунеядство нынче гложет.
Что ж возразить никто не может?
Прогнать пора Пчелу-отраву
И нам вернуть былую славу.
В основе славы – труд упорный,
Великий, честный, неукорный.
Лишь труд в итоге всё решает,
Царей пчелиных возвышает.
Но если всяк от лени пухнет,
Наш общий дом в итоге рухнет!

Она умолкла. – Вон из роя! –
Решили Пчёлы. За сестрою
Лишь две трудяги увязались,
А все – ленивицы! – остались.

– Вот эти Трутни – хуже моли
(Я говорю, что есть, не боле), –
Пчела сказала, – вот обуза:
Их труд – лишь есть и пить от пуза.
За добродетель же, паскуды,
Они позорят нас повсюду,
И мы нечисты для убогих,
И нас ценить – удел немногих!

 

 

Басня 11. Вьючный Конь и Посыльный

Молодому дворянину

Милорд, поддерживать сызмлада
Начните правду без досады.
Не обижайтесь, если гимны
Я не пишу вам подхалимно
И склонность к суетной гордыне
Не поощряю в господине.

О древе – плод его свидетель.
Цените ж прежде добродетель.
Живите так, как предки жили,
Что честно титул заслужили,
Что честно шли и вышли в князи,
Чураясь подлости и грязи.

Хотя богатством не блистали,
Была их совесть крепче стали.
И по вельможам не таскались,
Не лебезили, не ласкались,
Не замарали руки мерзкой
Поганой взяткой министерской,
И, королям служа с отвагой,
Блюли общественное благо.
В упорстве были непреклонном
Законов наших бастионом.
Правдолюбивы, прямодушны,
К местам доходным равнодушны,
Их за́мок ими был украшен,
А не числом старинных башен.

Вы неуч? Света чуть поболе,
И дурень явлен поневоле.
Вы трус? Публично, перед миром,
Позорьтесь, ставши командиром!
А если жить начнёте лживо
Вы ради низменной наживы,
То все в презрении всеобщем
Мы с возмущением возропщем!

Затем во славе род ваш вечен,
Что добродетелью отмечен.
Кровей дворянских вы? Отлично!
Но честь от вас зависит лично.
Невежества, гордыни мерзкой
Не скроешь под короной пэрской.
Мы знанья сами копим с детства,
Их не получишь по наследству.
Дворянству выше планку ставят,
За то и предков ваших славят.
Коль предадитесь вы порокам,
Да будут предки вам упрёком!

Смотрел Посыльный деловито
За тем, чтоб кони были сыты,
И местный конюх, плут известный,
Кормить их вынужден был честно.
(Будь мы рачительней, едва ли
У нас министры б жировали!).

И корма было, сколько нужно,
И кони ели-пили дружно,
Но вдруг воздвигли заварушку,
И все давай лягать друг дружку,
И Вьючный Конь, тряхнувши мордой,
Промолвил громко, злой и гордый:

– Сколь рок безжалостен жестокий,
Сколь род унижен мой высокий,
Когда, рождён для жизни звёздной,
Топчусь я тут в грязи навозной!
На оскорбленья мелкой швали
Молчать я должен ли и дале?
Толкнул меня сегодня Чалый.
Он кто? Невежда одичалый!
За что, потомок славных предков,
Ищу я пищу меж объедков?
Вот Бык боднул меня небрежно…
О, сколь печаль моя безбрежна!
На рынке лондонском – там деда
Любая памятна победа.
Мой дед, когда-то бодрый коник,
Героем стал легенд и хроник.
Его на старт водили свитой
В попоне, золотом расшитой.
Он побеждал, и горожанам
Труба вещала с барабаном,
И нужно помнить всем уродам,
Откуда я и кто я родом!

– Любовь к себе – твоя твердыня.
Кто ж уважает за гордыню? –
Вскричал Посыльный. – Ты в бесправье
Сегодня впал от своенравья!
Не знал ты с детства дисциплины,
За то и рабство знаешь ныне.
Так хлыщ не знает добродетель
И в грязь летит, как дверь без петель.
Ну что мне древо, что мне предки?
Я вижу плод гнилой на ветке!
Да, имя деда знаменито.
Но лично ты, – причём здесь ты-то?
Тебя, бездарный, малосильный,
Не ценит ни один Посыльный!
Так не витийствуй, хам заблудший:
От лучших слов не станешь лучше!
К чему хвалёж пустопорожний?
Осёл тебя куда надёжней!
Как ни витийствуй, право слово:
Тебе – твоё, ослу – ослово!

 

Басня 12. Пан и Фортуна

Молодому наследнику богатейшего состояния

Когда ваш Батюшка скончался,
Всяк шулер тут же размечтался,
Себя на ваше место ставя,
Но вас при этом щедро славя,
Хваля без меры, без границы
В надежде крупно поживиться.

Один мошенник самородный
В доход ваш вникнул ежегодный:

– Великолепен дом хозяйский!
А сад при нём – так просто райский!
Там парк старинный – красотища!
Дубы в обхвате – дюймов тыща!
Бессчётны ценные каменья,
И не заложено именье.
И, коль наличных маловато,
Всё это можно сбыть, ребята!

Вот так ваш каждый шаг возможный
Предвидел подлый сброд картёжный.

Коль вор заведомо известен,
Ужель визит к нему уместен?
Соря деньгами без разбора,
Дурак хвастливый дразнит вора.
И я спросить хочу: не вы ли
Как раз вот так и поступили?

На что же деньги дурень ставит,
Где шулер царствует и правит?
Вы поощряете пиратство,
Чтоб подтвердить своё богатство?
Где нет борьбы за хлеб насущный,
Игра – побег от жизни скучной?
Ах, не блюди закон ребята
Хотя б под страхом каземата,
Из них бы вышли непременно
Большой дороги джентльмены,
Но щиплют вас, и всяк успешен:
И сыт, и пьян, и не повешен!

Чем об заклад азартно биться,
С портным могли бы расплатиться.
Когда играете вы в кости,
Не вы ль позор зовёте в гости?
Не вам ли лгать придётся скоро,
Чтобы отвадить кредитора?
Не обещаниями ль снова
Вы оплатили счёт портного?
И льстили мяснику не вы ли,
Чтоб срок оплаты вам продлили?
У вас долгов игорных – море,
И ваша честь – всегда в позоре.
Вам лживых рыцарей наживы
Не прокормить, пока вы живы.

А как в долгах не захлебнуться?
Именья спешно продаются,
Ещё немного, и владельцы
Пойдут в тюремные сидельцы.
Один пытается, хоть поздно
Работать честно и серьёзно,
Другой становится моментом
Вельможи грязным инструментом
И за вельможные подачки
Решает подлые задачки.

И вот вам истина святая:
Дурак – добыча негодяя.

Вчера шумела здесь дубрава,
Но вот в неё идёт расправа.
Что было мощно, стало хрупко:
Вокруг – всеобщая порубка.
И парк погублен будет скоро:
Неумолимы кредиторы.
Послушны сквайру лесорубы:
Повален дуб-красавец грубо.
Затем вот так же дружно, разом
Расправились с почтенным вязом.
И всюду рубка, всюду ломка,
И всюду Эхо стонет громко.

И Пан, ошеломлён позором,
Сверкнул от горя слёзным взором.
И вот копытом топчет кости,
И вот он карты рвёт от злости,
И ветер, видящий всё это,
Несёт клочки по белу свету.

– Я ненавижу змей, что ядом
В листве таятся сплошь да рядом.
Улиток также ненавижу:
Я палачей Весны в них вижу.
И ненавижу саранчу я,
Что нивы жрёт, себя не чуя.
А здесь? Мелькнули кости, числа, –
И над лесами смерть нависла.
Упали карты крест и бубен, –
И вот старинный парк погублен.
И гибнет мир зелёный древний,
И нет судьбы его плачевней:
Моё ничтожит государство
Фортуны вечное коварство.
Она несчастья, зла и смуты
Приносит столько за минуту,
Что насекомых злой армаде
Сто тысяч лет на это надо!

Фортуна мимо проходила
И с возмущением спросила:

– Ты ль это, Пан, великий, древний?
Так бабы плачутся в деревне!
Я, что ли, выдумала кости
И, дав жулью, сказала: «Бросьте!»?
Я ль та пройдоха и ловчила,
Что карты метить научила?
Всех менее из тех, с кем знаюсь,
Я игроками занимаюсь.
Для одного лишь я богиня
Из ста, что карты мечут ныне.
Однако, он – дурак, невежда:
Ведь ловкость рук – других надежда.
Два вида игроков, бесспорно,
Садятся, Пан, за стол игорный,
Но всё ж мошенников, ей-богу,
Меж ними больше – и намного,
И то неправда, что всегда я
Одним лишь дурням угождаю,
Одним лишь дурням счастье (вроде,
Так говорят у нас в народе).
Но глянь: вон лес лежит, порублен.
Моя ль вина, что он погублен?
Не я твой враг, а Глупость. Фартом
Наследник мне обязан. Картам –
Своей бедой: его, дурилу,
Не я, а Глупость разорила!

 

 

Басня 13. Плутос, Купидон и Время

Из всех бремён одно есть бремя,
Что тяжелей всех прочих: Время!
И друг ваш стонет огорчённый,
Им ежедневно отягчённый.

– Вот, в девять встал; удел мой жуток:
Ждать до обеда – четверть суток!
Таких дистанций не люблю я,
До двух, пожалуй, подремлю я…

Берёт газету; вникнуть тщится;
Прочёл почти что полстраницы.
А дальше – настроенья нету.
Отбросил в сторону газету.
Понюхал табачку, «ап-чхнулся»
Зевая, в кресле потянулся…

– Лишь полчаса прошло… Как скверно!
Мои часы стоят, наверно! –
Ворчит ваш друг. – К чему мне книжки,
Когда столь медленны подвижки?
Мне по утрам всегда погано:
Когда ни встань, всё будет рано!

И друг ваш, маясь нешутейно,
Спешит в ближайшую кофейню.
Там ловит сплетни и, невесел,
Ваш друг шатается меж кресел.
Ведя со Временем сраженье,
Грызёт он ногти в раздраженье.
Затем находит он страдальца
Себе подстать, и два рыдальца
На пару ноют, и скучают,
Взаимно души облегчают.

Том говорит: – Ах, если Время
Довлеет тяжко надо всеми,
До двух за партией пикета1
Собраться, – разве трудно это?
Так утро томное милее,
Так вечер зимний веселее.
И то не партия ль кадрили2
Здесь женщин взбадривает, – или?
Часы толпой идут несметной,
Уходят прочь со скукой смертной.

Вилл говорит: – Мне тоже кисло:
Я в картах ничего не смыслю.
Меж тем придворная рутина
Дней убивают половину.
И это счастье! – Время мимо
Проходит неостановимо.
(Когда б не дождик моросящий,
В Гайд-парк ходил бы я почаще!)
Я во дворец иду без дела.
Часок – и время пролетело.
Затем страдальцев той же масти
Ищу в толпе и – то-то счастье! –
Найдя, тащу скорей в таверну,
Мы пьём, и счастливы – безмерно!
В шесть попросили рассчитаться.
Плачу́. Теперь – куда податься,
С шести до десяти? Что, тупо
Проспать? Но это просто глупо!
Дадут комедию не ране,
Чем в десять. Тороплюсь в собранье,
В котором каждую минуту
Я глух и нем в глубинной сути.
Я в милых дам вперяю очи,
А сам домой хочу – нет мочи!
Но медлит Ночь, и это скверно,
И вновь друзей зову в таверну,
И снова пьём, пока к рассвету
Наполнить рюмки сил уж нету…

Так оба в скорби пребывали,
Друг другу души изливали.

Друзья, часы, что те же волны,
Уходят, скуки вашей полны.
Когда б ремёсла иль ученье
Переполняли их теченье,
Тогда б расчётливей вы жили,
Минутой каждой дорожили.
Как ветер, Время пролетает,
Безделье ум ваш расслабляет.
Расстаньтесь с ленью, с игом скверным,
Признайте прошлое неверным,
И прочитайте басню Гея,
И поразмыслите над нею.

Себе устроил Плутос роздых,
И вышел утречком на воздух,
И вдруг увидел Купидона.
«Лицо, – подумал он, – знакомо…».
И Купидон подумал то же.
– Какая встреча! Друг! О Боже!
И обнялись; поведал каждый,
Про что он думал не однажды,
И, в основном, про человека,
Чем тот обязан им от века.
И Плутос начал с видом чинным,
С каким вещают богачи нам:

– Хоть короля, хоть брадобрея
Спроси: кто всех богов щедрее?
Вопрос: из верности ль вельможи
Или за деньги служат всё же?
Лишь тот политик побеждает,
Что златом статус утверждает.
Когда-то помогало злато
Стать вору лидером сената.
Он златом побеждал в дебатах,
И был богат, и все – в заплатах.
Не хвастай! Только то есть счастье,
Что ищут многие и часто.
Подумай тож: нет жизни хуже,
Когда в кармане пусто, друже.
Мечты о недоступном благе
Жизнь отравляют бедолаге,
И без любви, и без подмоги
Он подведёт свои итоги!

И Купидон ответил: – Всё же
Я что-то в людях смыслю тоже,
Хоть ты, я полагаю, втайне
Сочтёшь меня наивным крайне.
Я знаю, золото всевластно,
Бороться с ним – почти напрасно,
Что красота и совесть даже
Годны для купли и продажи,
А брак пригоден и подавно
(Так было, друг, совсем недавно).
Но где Любовь, – там нет уловок,
Там курсов нет и котировок,
Иначе там – лишь трюк типичный,
Где дурят куклою тряпичной,
Где все рискнувшие карманом
Приобретают лесть с обманом.
Но все, кто в жизни многотрудной
Умеют жить любовью чудной,
Не знают нужд и соучастье
Принять в любом способны счастье.
Их сила – в их самостоянье.
Что́ им богатство и влиянье?
Любовь и дружба – две подруги.
Всегда взаимны их услуги.
Держи, друг Плутос, на замете:
Кто не любил – не жил на свете!

– Любовь иль злато, – молвит Время, –
Их предпочтёт людское племя,
Но то и то осмыслит ложно,
Испортит блага безнадёжно.
Хоть я служу людскому роду,
Ему отсчитывая годы,
Хоть я важней любви и злата, –
Я для людей совсем не свято!
На что уходит время скряги
И впрок ли скряге жизни благо?
Копил деньгу самозабвенно,
А сын растратил всё мгновенно!
Я знанья без конца и края
Коплю, минуты не теряя,
И обвинить меня в безделье
Возможно разве что с похмелья.
Бегу вперёд, и в гонках славных
Любовь – соперница на равных.
Кокетки плачут, жрицы моды:
«Прошли впустую наши годы!»
За то хватались и за это,
Любви ж и не было, и нету.
И говорю я: жизнь – дорога.
Распределяйте время строго,
И вы вкусите все приятства,
Любви добившись и богатства.
О, люди, сколь умом недужны!
Сколь мало знают, что им нужно!
Что б ни задумал, знать полезно:
Упустишь раз – навек исчезну.

Умолкло Время, и в финале
Его соперники признали,
Что Время, понятое верно, –
Дар наивысший, беспримерный!


1 - Пикет – карточная игра.
2 - Кадриль – карточная игра.

Басня 14. Сова, Лебедь, Петух, Паук, Осёл и Земледелец

МАТЕРИ

Ты тешишь словом, нежишь взглядом
Сынишек, что резвятся рядом,
И повторяешь детский лепет,
И чую я восторг и трепет.

Природа их не обделила:
Они смышлёны и нехилы.
Ты на мальчишек беспристрастно
Взгляни, чтоб с каждым стало ясно,
В каких делах придутся кстати
Таланты милого дитяти.

Быть может, ждут их высшей волей
Давно назначенные роли:
Тот будет штатским, тот – военным,
А тот – церковником отменным.
Мечтать не грех, не осуждаю,
И всё ж тебя предупреждаю:
Ты сыновей лишь зря замучишь,
Коль не тому ты их обучишь.

Есть эпиграмма Марциала.
Там другу друг сказал: «Немало
Я в сына вкладываю денег,
Чтоб он учился, молоденек,
А он занятий и ремёсел
Тьму перебрал и тьму забросил.
Умом, навроде бы, не слаб он,
Но взад везде ползёт, что краб, он.
Что делать? Дай совет, молю я!
Как скажешь, так и поступлю я».

А друг в ответ: «Я льстить не в мочи.
Прости, скажу я правду в очи:
Пусть будет он просто глашатай,
И будет жизнь его нешатой!»

Но ходит-бродит весть по свету:
Не внял отец тому совету.

Мы в школу тащим дуралея,
Где он становится глупее,
И в колледж шлём гуманитарный,
Где он становится бездарней.
И если дальше в адвокатах
Он заикается в дебатах,
Иль, став военным, в заварухе,
Он не обидит даже мухи,
Иль так убого славит Бога,
Что только в ад ему дорога, –
То лишь вздохнёшь и скажешь дале:
«Портным бы стал, – да вот не дали!»

Увы нам! Двигали министры
Своих друзей-болванов быстро,
И всяк болван от этой дружбы
Пригоден был для всякой службы.

Однако, Музы пусть объявят:
Достойный люд сегодня славят,
И без награды добродетель
Не остаётся, всяк свидетель.
И кто кому бы ни был другом, –
На должность – только по заслугам,
И если кто у нас священник,
То ради Бога, а не денег.
Патрон в друзьях при продвиженье
Своё в них видит отраженье.
Всё хорошо. Зачем былое
Нам помнить, гадкое и злое?

Слыхали мы, как блюдолизы
У нас наверх всплывали снизу,
Как чьи-то родичи при власти
Своё устраивали счастье,
И что они не знали дела,
Совсем значенья не имело,
Поскольку числились в их штате
Шустряги-клерки на подхвате.
Где государство, церковь где же?
Невежи их подмяли те же!
Всяк за столом переговорным
Там был сапожником позорным.

Глупцы, что здесь дела проворят,
Вас, покровители, позорят.
На должность ставьте не напрасно,
А лишь способностям согласно,
И скудоумному народу,
Молю вас, не давайте ходу!

Сова презрительно и хмуро
На мир взирала с верхотуры
И воплощала спесь людскую,
И мудрым, точности взыскуя,
Я взгляд её с большой натяжкой
Назвал бы после думы тяжкой.

Под крышей старого амбара
Порочный мир громила яро.
Трибун проснулся в ней античный,
Философ древний и публичный.

Читала: Греции и Рима
Философы неутомимо
Мозги вправляли молодёжи
И знатной, и незнатной тоже.
В чём высший подвиг Ксенофонта?
Он спас народ, убравшись с фронта.
Но лавр, что он стяжал когда-то,
Посажен был рукой Сократа;
То Аристотель ярче солнца
Зажёг над миром Македонца!

– Я, как Сократ, умом богата.
А потесню-ка я Сократа! –
Сова решительно сказала
И быстро школу основала.
И научилась с видом скучным
На языке трещать научном,
И всяк уверен был железно:
За треском – знаний скрыта бездна!

Народец пёстрый отовсюду
Пошёл, как верующий к чуду.
Явилась Лебедь с Лебедёнком,
Чуть оперившимся ребёнком.
С Цыплёнком Курица примчалась,
С дитятей долго расставалась.
Паук явился, ткач обычный,
Учиться делу поприличней.
Осёл явился – стать поэтом
И музыкантом стать при этом.

Прошли года, и как-то свыше
(Точней сказать, с амбарной крыши)
Народ узнал от птицы строгой,
Кому какой идти дорогой.

– Ты будешь, Лебедь, став солдатом,
И знаменитым, и богатым!

И ты, Петух, с богатством будешь.
Плыви за море – там добудешь!

Паук, в придворном состоянье
Добудешь власть и состоянье!

Осёл, ты – музыкант. Корелли
Ты превзойдёшь любые трели!

И всяк покорно подчинился,
И всяк позорно провалился,
И Земледелец возмущённый
Сказал нахалке лжеучёной:

– У всех одна судьба – дурная,
Как будто всем ты – мать родная.
Увы, родители-уроды,
Не зная истинной природы,
Что проявилась в их потомках,
Решают судьбы их в потёмках.
Будь ты умней, дала б ребяткам
Пожить согласно их задаткам.
Петух бы шёл тропой солдатской,
А Лебедь шёл тропой моряцкой.
Паук бы ткал себе и ткал бы
И средства точно бы снискал бы.
Но лишь на ложь тебя хватило,
И всех в Ослов ты превратила!

 

 

Басня 15. Кухарка, Пёс-вертельщик и Бык

БЕДНЯКУ

Взгляни на этих и на тех.
Неужто ты несчастней всех?
Ты хмур, подавлен и гневлив,
Но знай: Всевышний – справедлив!

Насущный хлеб трудом даётся,
Здесь всякий вынужден бороться,
И нет причин для огорченья,
Поскольку ты – не исключенье.
Ты покажи мне нынче, ну же,
Кто здесь тебя счастливей, друже!

Адам устроен был отлично,
Но тосковал без жизни личной.
И Ева, в жизни всё имея,
Закон попрала из-за змея.
Вовсю грешили наши предки,
И вот мы прокляты, их детки.

И Македонский в славе сладкой
Слезой, пролившейся украдкой,
Поведал миру враз, моментом,
Что не родился монументом.

Кого любовь к себе корёжит,
Без поклоненья жить не может,
И, сколь ни славь его, уродца,
Ему всё мало, всё неймётся!
Кто от богатого сословья
Не слышал жалоб на здоровье?
Богатых мучат злее пытки
Здоровым пахарям завидки.
Жену-красотку взявший в жёны
Страдает, страхом поражённый,
Что та ему изменит всё же
С любым другим, кто помоложе.
Несчастен тож купец бездетный:
Кому отдаст он дар заветный?
И Зависть, – эта, друг, зараза
Всегда слепа, везде безглаза.
Скажи ей: благ во мне таится,
Сколь сотне тыщ во сне не снится!

– Изжарить мясо нужно к часу,
Не то упрёков будет – масса.
Куда ж Пёс-ве́ртельщик девался?
Проклятый Пёс – куда подался? –
Кухарка выла, псину клича
(Пропустим ругань для приличья!)
Из ледника спешит бабища,
С угрозой вертит метловище.
Она сопит, пыхтит, топочет
И Пса поймать скорее хочет,
Но и на ласковое слово
Он убегает снова, снова.
И снова в ярости Кухарка,
И снова Пса ругает жарко.
Почти настигла… Взвизгнув дико,
Рванулся и – поймай, поди-ка!

– С рожденья проклят я… За что же? –
Заплакал Пёс. – Великий Боже,
Каким заветом вечно связан,
Я колесо крутить обязан?
Из всех собак, живущих ныне,
Несчастней нет и вполовину.
Будь у Судьбы дары в заначке,
Родись я комнатной собачкой,
Я б жил не рвал, не надсаждался,
Я б сладкой жизнью наслаждался,
Жил, ублажаемый гостинцем,
Жил обожаемым любимцем.
Будь спаниелем длинноухим
С его великолепным нюхом,
Я на охоте был бы в центре
Вниманья наших сельских джентри,
И я б на дичь, благословляем,
Их выводил со звонким лаем.
Я – многих схваток победитель.
Зачем не лев был мой родитель?
Зачем умён я, и, однако,
Не человек я, – лишь собака?
Зачем животное от века –
Невольник жалкий человека?
Зачем лишь низкие мы твари
При человеке-государе?

Бык мимо проходил случайно
И возмутился чрезвычайно.

– Несчастен? Ты? Да Бог с тобою!
Сравни мою с твоей судьбою!
Ножом жестоким холощён я,
Одной работе обречён я.
Стрекало колет; боль почуя,
Телегу медленно влачу я.
Я с почвой бой веду упорно,
Пашу её и сыплю зёрна.
Тружусь я тяжко без поблажек
И не ропщу, что век мой тяжек.
И мне ли думать о награде?
Вот-вот зарежут мяса ради,
И ты свой Вертел тем же часом
Завертишь, слышь, с говяжьим мясом,
И после пира всё догложешь,
И этим век мой подытожишь.

– Мне стыдно, – молвил Пёс, – нет мочи:
Мне зависть застилает очи!
Сколь нас обманывает внешность!
Сколь бесит мнимая успешность!
Уж коль быки мычат от нужи,
То людям жить – намного хуже!
Спасибо, друг; урок усвою
И больше попусту не взвою.

И за Кухаркою, покорный,
Ушёл, весёлый и задорный,
И говорят, что без кручины
Бежит по кругу и доныне.

 

Басня 16. Вороны, Могильщик и Земляной Червь

ЛАУРЕ

Лаура, вы – красивей всех!
Конечно, лесть – великий грех,
Но если похвала правдива,
То чист зовущий «дивом» диво.
Зачем же мне молчать, неясно,
Коль все с моей хвалой согласны?
Вы женщина – и неприятна
Вам похвала? Невероятно!
У вас достоинств – в преизбытке.
Какие могут быть обидки?

Сказать хочу душою всею,
Что знают все… Увы, не смею.
Небесный лик, что нет чудесней,
Не смею я прославить песней.
Хоть звёздной девушке и даме
Дано лишь гаснуть рядом с вами,
Я, вдохновеньем посещённый,
Молчать обязан, восхищенный.

Но оконфуженная Муза,
Обид не выдержав обузу,
Здесь в нравственном представит свете
Всё, что имеет на замете.

Блестящим дамам этой мести
Бояться нечего; бесчестья
Достойны те, чьи жалки рольки,
Кто смотрит в зеркальце – и только,
Кто девочку в себе лелеет
И кто с годами не взрослеет.
Но добродетель без наива
Встречает годы терпеливо.
Вы больше потерять успели,
Чем остальные, но стерпели,
Испили горе полной чашей
Так, словно бы оно – не ваше.

Учились вы у Антонина
Иль у самой природы? – Ныне
Тот свет, которым благ ваш Разум,
Все страхи отвергает разом!

И всё ж божественные очи
Умрут во тьме могильной ночи,
И торс, что небо изваляло,
Стареет каждый день помалу,
И, как трава простая, роза
Зимой узнает власть мороза.

Сколь человек самоуверен,
В гордыне суетной безмерен!
Куда идёт? Пришёл откуда?
Забыл? К чему же злата груды?
Мы держим хваткой загребущей
Бесценный клад на день грядущий,
Но если там грядут болезни,
Он будет сора бесполезней
И нашей жизни дуновенье
Он не продлит ни на мгновенье!

Подмял красавицу, молодчик? –
Пришёл – уйдёшь без проволочек!
Подмял страну? Но кто ты? – Тленный
Тиран, мгновенный во вселенной!

Законы жизни всюду те же:
И умник смертен, и невежа.
Всё тот же прах, а не особый,
Во мне и в царственной особе.
Кто королю вернёт здоровье,
Наполнив жилы новой кровью?
Кто боль остудит в лихорадке,
Исправит в нервах неполадки?
И может ли земной владыка
Свой час отсрочить? Нет, поди-ка!

Прикинь, подумай, мил дружище:
Все – прах земной, король и нищий,
И всяка тварь своё отдышит,
И всех в расход природа спишет.

Под тис кладбищенский столетний
Два Ворона порою летней
Слетелись как-то. И при встрече
Один повёл такие речи:

– Приятель мой голодный, грустный!
Встряхнись, я запах чую вкусный:
То дух тухлятинки прекрасный,
То дух дохлятинки несчастной.
У тех деревьев конь крестьянский
Издох от жизни препоганской,
И нынче нашим интересам
Послужит, став деликатесом!

Могильщик, слыша их дебаты,
Отставил в сторону лопату.
(Для парня Смерть была здесь главным
Работодателем исправным).
– Откуда, птички, вы и кто вы?
Да вы глупей, чем даже совы!
А вам известно ль, пустомели,
Тень на кого вы бросить смели?
В могиле, гляньте, этой самой,
Что я рукой вскопал упрямой,
Сквайр похоронен будет местный,
Землевладелец, всем известный.
В чём ваша, Во́роны, ошибка?
Помещик толст был, хоть не шибко,
Но и глупейшей хищной птице
Здесь было б стыдно ошибиться.
Вот человек, вот конь, – сколь тупо
Вы перепутали их трупы,
Почуяв запах разложенья!
Где ж к человеку уваженье?

Какое «бросить»? Что за «тени»?
К чему словес хитросплетенья,
Коль все воняют одинако?
И за коня взялись, однако.
В разгар смердящего обеда,
Эпикурейцы-трупоеды,
Они прокаркали: – Конина
На вкус – так пр-р-р-осто оленина!

Могильщик бранью самой чёрной
Покрыл их за восторг позорный,
Которым, паче злых затрещин,
Зело покойник обесчещен!

Борьба взаимных заушательств
Велась без должных доказательств,
И злоба склоку обостряла,
Покуда курица не встряла.

– Кончайте, братцы, заварушку,
И не серчайте друг на дружку,
И вместе с квочкой вместо склочки
Вернитесь все к исходной точке!

Внезапно выполз Червь их праха.
Чудовище – умрёшь со страха!
Всех поразивший видом змейским
Назначен был судьёй третейским,
И, поработав челюстями,
Сей казус он разгрыз частями.

И вникнул Червь во все детали,
И мудрый вывод сделал дале:

– Едал я всяческую падаль.
Вам перечислить всю не надо ль?
Едал животную, и птичью,
И в человеческом обличье.
На вкус – почти одно и то же,
На выбор – лишь для выпендрёжа,
Но человек, сказать по чести,
Всех прочих стоит, взятых вместе.
Спросить его хочу: что хвастать?
Что шастать всюду и грабастать?
Возьмём царя и царедворца,
Возьмём судью-законотворца,
Богач, бедняк, – любой образчик
На равных будет вложен в ящик.
Нам нужно тело, только тело,
И чьё там тело – нет нам дела.
До лучшего, что в человеке,
Не доберёмся мы вовеки.
То – ум бессмертный, цель благая
И добродетель дорогая.
И всё душа объединяет,
Но как – никто из нас не знает.
Могильщик, друг, ты озадачен?
Вопрос весьма неоднозначен,
И лишь одно признать придётся:
На всякий вкус – свой гад найдётся!

 

Басня 17. Да и Нет

Герои Басни, всем известно,
У нас общаются словесно,
И, значит, Словеса и сами
Владеют в Басне голосами.

Раз рыцарь Нет и рыцарь Да
На Кэннон-Ро пришли. Беда!
Войска вот-вот сойдутся в страшной
Жестокой битве рукопашной.
Был рыцарь всяк в бою испытан,
Но Да чуть более воспитан,
И перед яростным сраженьем
Он обратился с предложеньем.

– Противник мой, великий, грозный!
Известно всем: Нет – муж серьёзный,
И лишней крови не приемлет,
И гласу глупости не внемлет,
И справедливое согласье
С ним достижимо в одночасье.
Так подождём войсками драться:
Пусть вождь с вождём договорятся!
Хотя судьба у нас различна,
На равных бьёмся мы отлично.
И всё ж пока друг дружку тузим,
Страну проблемами мы грузим!
К тому ж, за эти, сэр, таланты
Не ждут нас пенсии и гранты.
К тому ж, мы родственники с вами.
Есть чудо-связи меж Словами:
Везде, повсюду и всегда, сэр,
Двойное «нет» даёт нам «да», сэр!
Политик нужен из способных,
Что двух возьмёт себе подобных,
Который фландрским ветеранам
Укажет: «Подождите! Рано!»
Продвинем лорда-казначея,
Оратора и книгочея,
Но лишь не мистера бишь Юнга
(Ведь он неопытен, как юнга!).
Пусть Да налогами займётся,
Пусть Нет упорно не сдаётся,
И на парламентский импичмент
Запустит собственный кирпич-мент!
Пусть Да цивильный лист поддержит,
Как Цезарь быстрый, громовержит,
Пусть Нет, как Фабий, до предела
Тянуть начнёт любое дело.
Пусть сменит всяк в атаке ложной
Свой стиль на противоположный.
Пусть «да» в суде как «нет» читают,
Пусть в церкви «нет» за «да» считают!

Закончил Да, и, взором светел,
Там Нет впервые «да!» ответил.
И бурно все расцеловались,
Бесплатно драться отказались,
И, как швейцарские солдаты,
Отныне бьются лишь за плату!

(На сенсорных экранах страницы можно листать)