Часть I.
Басня 1. Лев, Тигр и Путник
Его Королевскому Высочеству Уильяму, Герцогу Камберленскому1
Составьте, Принц, о людях мненье,
Прочтя моё стихотворенье,
Дабы возделывать сызмлада
Просторы нравственного сада.
Увы, есть Принцы, коим трели
Нужны едва ль не с колыбели.
Но знайте: льстивые рулады
Всегда ведут к воротам ада,
Лишь друг не высмеет ехидно
И вас поправит необидно.
Подобной дружбы непритворной
Не допускает мир придворный.
В кругу вельможного общенья
Пригоден всяк для посвященья,
Так что ж, и мне свой труд порочить,
Вам лестью голову морочить?
Ну нет! Противен честной музе
Кто рабски ползает на пузе!
Сказать ли, – попросту, не в оде, –
Что говорят о вас в народе?
Наследник юный вы, но славный
Прекрасных черт родни державной.
Вы, давши слово, непорушны,
Добры, щедры, великодушны.
На помощь вы идёте вскоре
Ко всем, кто в бедствии и в горе.
И, коль народ на вас в надежде,
Прошу вас, действуйте, как прежде,
Чтоб нам предвидеть, ныне сущим,
Все ваши доблести в грядущем!
Пусть пламя доблести природной
В груди пылает благородной.
Вперёд, хранитель мой усердный,
Защитник правды милосердный2!
Однажды Тигр – великий Боже! –
Напал на Путника. И что же?
Лев, это видевший из чащи,
На Тигра бросился, рычащий,
И местность рёвом огласилась,
И с рёвом плоть во плоть вонзилась,
И Тигра жуткий вой раздался,
И зверь затих и распластался,
И на коленях, Бога ради,
Взмолился Путник о пощаде,
И получил, – и победитель
Повёл его к себе в обитель,
В пещеру, – и спросил он гостя:
– Вот вы – прикиньте и прибросьте:
Я – несравнен, и здесь на славу
Я отстоял и власть, и право,
А кто слабее, на охоту
Отсель идёт подальше, – то-то!
В лесу живётся мне отлично:
Я правлю здесь единолично
И расправляюсь я с невежей.
Я кровью волчьей и медвежьей
Окрасил дом; скелетов груды
Видны везде и отовсюду, –
Следы расправ моих минувших,
Останки всех неприсягнувших.
И был ответ: – Кичится силой
Народец грубый и спесивый.
Являть же славу в свете ложном
Царям отважным – разве можно?
Крепите ж власть свою не кровью,
А всенародною любовью!
Нет честолюбца безобразней,
Что горд участьем в сотнях казней!
Пират господствует на море,
Но трон его – чужое горе!
Нет, милосердье, а не войны
Престола царского достойны
(Вы – сам пример тому). От Бога
Вы, царь, страдающим подмога!
Лев молвил: – В юности кровавой
Я был пленён фальшивой славой,
И хищники напропалую
Доныне воют аллилуйю.
Но вы – правдивы и едва ли
Вы прежде при дворе бывали,
Где все ревут: «Наш лев державный
Людских царей – учитель главный!»
Примечания
1. Герцог Камберлендский – Уильям (Вильгельм-Август), герцог Камберлендский () – 3-й сын английского короля Георга II.
2. Герцог Камберлендский родился в 1721 г. Джон Гей был его наставником-воспитателем (место получил в 1725 г.). «Басни», опубликованные в 1727 г., обращены к 6-летнему ребёнку, а не к правителю, обладавшему реальной властью. В них Гей рассказывает юному герцогу, каким он, его учитель, хотел бы видеть своего ученика в будущем. В будущем герцогу предстояло стяжать славу неудачливого полководца: В 1745 г. проиграл сражение при Фонтенуа (в Нидерландах), в 1746 г. был разбит французами при Лавфельде, а в 1757 г. разбит при Гестенбеке. Единственная выигранная битва – при Калло́дене, шотландской деревне, близ которой 16 апреля 1746 г. в ходе восстания якобитов (сторонников реставрации шотландской династии Стюартов на английском престоле) произошло сражение шотландских горцев под началом Чарльза Эдуарда Стюарта () и английских королевских войск герцога Камберленда, закончившееся разгромом шотландцев. Камберленда впоследствии прозвали Мясником за жестокую расправу с отступавшими горцами. – Примечание переводчика.
Басня 2. Спаниель и Хамелеон
Жил Спаниэль, холёный, славный,
Любимец в доме самый главный,
Где за невнятие приказу
Наказан не был он ни разу,
Где и в охотники не брали,
И сторожить не заставляли
Всего за то, что льстивой мордой
Он угождал хозяйке гордой
И так хвостом вилял, что шалость
Ему любая разрешалась!
Однажды утром на рассвете,
Когда места прогрелись эти
Волной тепла, пришедшей с юга,
Наш пёс кругами мчал по лугу,
Где встретился с Хамелеоном,
Который был, как луг, зелёным.
Промолвил пёс: – О, гений лести,
Зачем ты здесь, в столь скромном месте?
Тебе с лужайки бы в столицу
Давно пора переселиться.
Там, не успеешь оглянуться,
Как ты сумеешь развернуться!
– Как ты, – зверёк сказал печально, –
Я был успешен изначально.
Как ты, смущал сердца и души
И принцам ложь вдувал я в уши,
И благодарный гул и ропот
У светских дам встречал мой шёпот.
Я разжигать умел их страсти,
Я был им слаще всякой сласти,
Но, правду любящий не в меру.
Увидел Зевс мою карьеру,
И грянул гром, и, лжец везучий,
Я мигом тварью стал ползучей.
И от стремительной уценки
Теперь я – шут на сельской сценке.
Зевс ненавидит словоблудье,
Карает Зевс, где хвалят люди!
Ах, сколь различны судьбы наши:
Ты ешь и пьёшь из полной чаши,
А я, отверженный, скитаюсь
И только воздухом питаюсь!
Басня 3. Мать, Нянька и Фея
– Даруй нам сына! – Сын дарован,
И всяк родитель очарован,
И обоим от счастья мнится:
Никто с их чадом не сравнится!
Однажды мать с утра поране
Пришла взглянуть на сына к няне,
И видит, няня чуть не плачет,
И молвит ей: – Что это значит?
Что так дрожишь? Что так печальна?
Надеюсь, с сыном всё нормально?
– Ах, госпожа, я полагаю,
Здесь побывала фея злая.
Меня бранить не стоит зряшно,
Но на мальчонку глянуть страшно!
Где рот и нос его папаши?
Где глазки мамы, то есть, ваши?
Не божество ни в чём нисколько,
Одно убожество – и только!
– Его глаза искрятся, глянь-ка:
Да в нём – ума палата, нянька!
– С его умишком не до лишку.
Беда! Подбросили мальчишку!
Ах! – Вдруг из скважины замочной
Явилась кроха фея – срочно!
Над колыбелькой примостилась
И с гневной речью обратилась:
– Что род наш фейный унижаем?
Мы дураков не размножаем!
Желаем с яростью и дрожью
Вам подавиться вашей ложью!
Нам, как и вам, на этом свете
Всего милее наши дети!
Чужих забрать, своих подбросить?
Вам грыжу – в пах, а в локон – проседь!
Нет, мы – не вы; а были б вами,
Давно бы дурни стали сами!
Басня 4. Орёл на собрании животных
Когда всевидящее око
Юпитер вперил в мир широко
И слух напряг владыка грозный,
С земли он стон услышал слёзный:
Стонали все – и те, и эти –
О том, как тяжко жить на свете.
Орла позвал он. По приказу
Орёл к нему явился сразу.
– На что там жалуются дружно?
Слетай – узнай, чего им нужно! –
И полетел ко всякой твари
Орёл по воле государя.
И твари, оскорбляя небо,
Давай кричать: – Вот мне бы! – Мне бы!
– Закон для рыб, зверей и птиц –
Разумен, вечен. Ну-ка, цыц! –
Орёл сказал. – Начнём, однако,
Не все, не враз. Начни, собака!
И та сказала: – Я борзая.
Представьте, отдыха не зная,
Я по горам и по оврагам
То мчу стрелой, то тихим шагом
Травлю добычу дни и ночи,
Травлю, покуда станет мочи.
И вот уж, кажется, с добычей.
Увы, успех – не мой обычай!
Всегда добычлив и успешен
Лишь пёс, который век неспешен.
Пришёл, схватил и – лапы вытер.
Где справедливость? Где Юпитер?
Лев крикнул: – Лис хитёр, хоть плачь!
А Лис в ответ: – А Лев – палач!
Петух: – Горю желаньем весь я
Летать, что Голубь, в поднебесье!
А тот в ответ: – Ну что смеяться!
Я, как Петух, мечтаю драться!
Сказали Рыбы рек и моря:
– На суше б мы не знали горя!
А им в ответ несётся с суши:
– Взалкали влаги наши души!
Загомонили Птицы с бранью,
Но рек Юпитер: – Кыш! – собранью.
И молвил прочему народу:
– К чему менять свою природу?
Ничто на свете не поможет
Тому, кого лишь зависть гложет!
Пусть всяк из вас как можно тише
Живёт в своей исконной нише,
Не то, что люд, в мечте-обманке
Парящий много выше планки!
Басня 5. Дикий Кабан и Баран
Овечка связана лежала,
Живая кровь с неё бежала,
И стадо робкое в боязни
Молчало в ходе страшной казни.
Лесной Кабан, что рядом пасся,
Аж весь от ярости затрясся:
– Ну что стоите со слезами?
Убийца ваш – перед глазами.
Он кожу, взявшийся за дело,
Дерёт с ещё живого тела!
Отцы ножом его разъяты,
Разъяты самки без расплаты,
А вы не мыслите о мщенье.
Вы – подлецы! Вам нет прощенья!
Баран ответил: – Мы, не прытки,
Глядим без ужаса на пытки
Не оттого, что мёртвы души,
Что мы – бесчувственные туши,
Что нет у нас клыков для боя,
Что у тебя всегда с собою.
Мы тоже мстим, идя на пытки:
Мы на пергаментные свитки
Идём, что подлые юристы
Марают, на руку нечисты.
На барабаны нашу шкуру
Сдирает люд, что бьётся сдуру,
И мы смеёмся над врагами,
Что мстят за нас друг другу сами!
Басня 6. Скряга и Плутос
Шторм грянул, вздрогнуло окошко.
Проснулся Скряга и сторожко
Прошёл по комнате, вернулся,
Дрожа, со страхом обернулся
И осмотрел, сопя, в одышке,
Замки, засовы и задвижки,
Открыл сундук, и тут же горло
Ему в немом восторге спёрло,
Но тут же стыд в душе родился,
И срам былой разбередился,
Когда явила жизни повесть
Его измученная совесть.
– Когда б земля богатства скрыла,
Душе куда б как легче было!
Зачем, предавший добродетель,
Я злых пороков стал радетель!
Ужель мы, люди, столь несчастны,
Что наши слабости – всевластны?
Ужели злату с честью тесно,
И слово «честь» – пузырь словесный?
Ужель где злато – наш учитель,
Там ближний ближнему – мучитель?
Ужели всяк у нас – предатель,
Где злато – мудрости податель?
Ужели правды песня спета
И на земле ей места нету?
Вздохнул… Но в этот миг плачевный
Вдруг Плутос-бог явился гневный.
Дрожащий Скряга счёл за благо
Сундук захлопнуть. – Слышь-ка, Скряга, –
Промолвил бог, – к чему попытки
На бога сваливать убытки?
Верны небесные погудки,
А фальшь – у каждого в мозгутке!
Вы, исказив мои советы,
Меня ж ругаете за это?
Торговлю в кривду облачили, –
Вас боги этому учили?
Вы что, по божьему хотенью
Власть превратили в угнетенье?
Где вор сундук свой полнит споро,
Там злато – рак в груди у вора,
И ложь, предательство, гордыня
Там невозбранно правят ныне.
Но Небо помогает всюду
Лишь добродетельному люду,
Что к сироте идёт с любовью,
Что отирает слёзы вдовьи.
А вор, ограбив, лжёт и свищет,
Истоки зла он в злате ищет,
И так, убив, убийца хает
Свой меч, что в ножнах отдыхает!
Басня 7. Лев, Лис и Гуси
Лев, утомлённый высшей властью,
Почёл за истинное счастье
Для сохранения здоровья
Вернуться в прежнее сословье.
И вместе звери собралися,
В свои вожди продвинув Лиса,
Покорность выразив в поклоне
Новоназначенной персоне.
Пришли медведи, волки, тигры
На политические игры,
И Лис предстал пред ними гордый
С многозначительною мордой.
Толпа ж – заранее, сначала, –
В нём ум особый отмечала,
Готова льстить витиевато
Кому положено по штату,
И Лис – король с приставкой «-вице» –
К ней соизволил обратиться.
– Успешен был у Правды в школе
Кто был рождён для высшей доли.
О, сколь он в деле бескорыстен!
Сколь по натуре беззавистен!
Он указал – и план грабёжный
Стал авантюрой безнадёжной.
Мечтатель он и мудрый практик,
Стратег, но также гибкий тактик, –
Навек покончено с печальством,
Где повезло с таким начальством!
Здесь кончил он и удалился.
А Гусь к пернатым обратился.
– Зазря мошенник слов не бросит,
Когда своих он превозносит,
И сколь ни радовала нота,
Там Лис солировал – не кто-то!
Все лисы до небесных высей
Вам кабинет расхвалят лисий,
Но при парламенте лисином
Конец придёт стадам гусиным.
Тогда чиновник мелкий даже
Питаться Гусем станет: как же,
Ведь подтверждать свой лисий статус
Он каждодневно должен. Так-то-с!
Басня 8. Леди и Оса
Беда, коль женщины прекрасны:
Их слухи мучат ежечасно,
И взоры, что подобны чуду,
Встречает грубость отовсюду,
Что жест любой перетолкует,
Что звук любой перекукует.
Одно неловкое движенье,
И рой невзгод идёт в сраженье.
С одною справишься, – однако,
Десятки бросятся в атаку.
Киша, со мразью мразь роднится,
И все там братцы и сестрицы,
И зло, известное передним,
Известно мразям распоследним.
Сидела Дорис как-то летом
За ежедневным туалетом
И размышляла неспесиво
О доле женщины красивой.
И вдруг нахально, оголтело
Оса к ней в комнату влетела,
Ища излюбленные точки
На шейке, ручке и на щёчке.
Не страшен веер визитёрше!
Что было горьким, стало горше:
Оса, хотя и не кусалась,
Но к влажным губкам присосалась!
– Избавь, Господь, от паразита! –
Взмолилась Дорис, – от визита,
От встречи с этой вот жужжалкой,
Ничтожной, низменной и жалкой!
– Вот и знакомься с красотулей,
Меня позорящей и улей! –
Оса в ответ. – Своей красою
Осу привадившей, с Осою
За что ругаться? Вишни-губы
В соблазне, леди, столь сугубы,
Что я пристрастью к этой сласти
Сопротивляться не во власти!
И Дорис молвила служанке:
– Не бей Осу, забудь забранки,
Ведь в этом крохотном созданье
Всё говорит о воспитанье!
Вареньем гостья подкормилась,
Про милость тут же раззвонилась
И жало даже показала,
Варенье с коего бежало.
И Ос рои передовые
Покрыли блага дармовые.
Вошли во вкус и, раззадорясь,
Они запели гимны Дорис.
И щекотали грудь ей крошки,
И вдруг – ужалили! В окошко
Прогнали Ос. Мораль: все Осы
Имеют жала. (Есть вопросы?).
Басня 9. Бык и Мастиф
Чтоб сыну дать образованье,
Всмотрись в того, кто сеет знанье,
И оцени его натуру,
Его манеры и культуру
Не возлагай свои надежды
На знанья хама и невежды.
Однажды Бык, силач несклочный,
Что по равнине шёл цветочной,
Мастифа повстречал – слоняя,
Что злобно пёр, слюну роняя,
И явно жаждал чьей-то крови.
И молвил Бык, нахмурив брови:
– Уймись, покуда – слово чести –
Не выбил блох я с дурью вместе,
И объясни, какого чёрта
Достал ты всех, драчун упёртый!
Или поехавшая крыша
Не позволяет жить потише?
Когда б ты царствовал и правил,
Ты мир бы на́ уши поставил!
Мастиф – в ответ: – А как иначе?
Огонь горит в груди собачьей!
Хочу я славы и, не скрою,
Похвал хочу себе, герою.
Мясник меня, учитель гневный,
Растил для битвы ежедневной,
Чтоб я в жестокой круговерти
Пришёл к победе или к смерти!
– Так вот откуда кровохлёбы
Берутся столь высокой пробы! –
Бык заревел. – Коль ты в мясницкой
Был учен логике бандитской,
То ты и рвёшься к верхотуре,
По всем законам злобной дури.
Так получай! – И лжегероя
Подбросил рогом. Дико воя,
Взлетел Мастиф, и тяжко рухнул,
И дух навеки в нём потухнул.
Басня 10. Слон и Книготорговец
Кто отправлялся в неизвестность
Через неведомую местность,
Вносил диковинки такие
В свои заметки путевые,
Каких Адам не видел сроду,
Хотя прошёл огонь и воду,
И тут порой отводишь глазки,
Когда подсовывают сказки,
Но мыслишь: пусть оно и странно,
Но, может, в сказке нет обмана?
Слоны – герои диссертаций
Учёных всех веков и наций.
Нам Бо́рри1 описал цветисто
Слона-художника, артиста
И палача, что, всем понятно,
Казнит преступников бесплатно,
И описал Слона-Слонищу,
Что языков освоил тыщу,
И если вы Слонов не чтите,
Возьмите Плиния прочтите:
Слоны в язык вникают греков
Куда быстрее человеков!
К торговцу книгою научной
Однажды Слон ввалился тучный
И стал с особенной заботой
Глядеть не книжки с позолотой,
А те, в которых мир серьёзно
Подробно дан и скрупулёзно,
И где с развёрнутой страницы
Глядят животные и птицы
И где животный или птичий
При сём толкуется обычай.
И минул час, и мощным гласом
Промолвил Слон тяжёлым басом:
– Считают люди, нет нисколько
Ума в зверях: инстинкт – и только!
Однако, сами, баламуты,
Живут без карты и маршрута,
И тем ужасно люди бесят,
Что тварей всех готовы взвесить,
Хотя, колдуя над весами,
Себя не могут взвесить сами!
Неужто впрямь от спаниеля
Льстить научились, пустомели?
Послушать их, так нету, вроде,
Подлизы большего в Природе.
Где власти кус пахуч и лаком,
Там делать нечего собакам!
Лисицу презирать от веку
Не стыдно ль вору-человеку?
У крючкотвора и Лисице
Паскудству можно поучиться!
Пускай людская молвь и толки
Твердят, что кровожадны Волки,
Толкуют люди о величье,
Давно друг дружку сделав дичью!
Здесь, грека древнего листая,
Закончил Слон. И, весь растая,
Торговец низко поклонился
И с предложеньем обратился:
– Могли б вы критики искусство
Обрушить на людей без чувства?
Создать историю Сиама?
(Я заплачу!) Спрошу вас прямо,
Могли б вы Троицу изгадить?
(И тож за плату дело сладить!)
И Слон сказал нелицемерно:
– Вы малость выпили, наверно.
Оставьте деньги: люди-стервы
Друг другу даром треплют нервы!
Бесплатно критики искусство,
Где бьются недруги без чувства.
Что значат деньги для народца,
Где зависть – в роли полководца,
Где боевое “ку-ка-ре́-ку”
Паролем служит человеку!
Комментарий
1. Борри (Borri), Джузеппе Франческо (, Милан – между 10 и , Рим) – итальянский алхимик, врач, авантюрист и мошенник
Басня 11. Павлин, Индюк и Гусь
Красив – осудят, мой милейший,
За недостаток твой малейший.
Павлин однажды подкормиться
Зашёл во двор к домашней птице,
Где удостоился презренья
За блеск и роскошь оперенья.
Но с высоты своих достоинств
Как бы не слыша птичьих воинств,
Шёл напрямую, не виляя,
Красой природу прославляя,
Дразня завистливый их разум
Своим хвостом тысячеглазым,
Сверкавшим под небесной аркой.
И птичий двор во злобе жаркой
Заволновался – и лавиной
Все вины двинул на Павлина!
Индюк вскричал: – Гордец надутый!
Идёт – ну прямо фу-ты ну-ты!
Тщеславных столь у наших птичек
И половины нет привычек.
Индюк любой, коль покопаться,
Приличнее, чем эта цаца!
Гусь тоже вышел из терпенья,
И двор наполнило шипенье:
– Идёт – ну прямо аты-баты,
А ножки, гляньте, кривоваты!
А голос, точно скрип засова, –
Его боятся даже совы!
Павлин воскликнул: – Голос, ноги
Мои не нравятся? О боги!
Но отчего ж вы, в самом деле,
Моё убранство проглядели?
А что до ног, такие точно
Под вами будь, уж вы бы склочно
И вдвое громче здесь кричали,
Чтоб их у вас не замечали!
Краса других слепит вам очи,
Вам легче жить, её пороча!
Вот так завистников собранья
Красавиц наших травят бранью,
И покидают ассамблеи
Кто краше всех и всех милее!
Басня 12. Купидон, Гименей и Плутос
Однажды люди Купидона,
Уйдя в работу упоённо,
Творили в роще Кифереи.
Строгали луки чудодеи
И стрелы делали прямые,
К ним наконечники златые.
И к Купидону в мастерскую
Явился Гименей. – Хочу я, –
Сказал он, – бросить ремесло, брат,
С партнёрством нам не повезло, брат:
Похоже, ты и сам не знаешь,
Кого и с кем соединяешь.
Зачем же связывать мне узы,
Что тяжелей любой обузы?
Муж и жена из-за иголки
Готовы спорить, злы, как волки.
Где муж порой, что гром, грохочет,
Жена в ответ ему хохочет.
Где муж готов словцо навесить,
Жена готова – сразу десять!
Где грозный муж и рвёт, и мечет,
Жена во всём ему перечит.
Она всегда в сопротивленье
Его любому направленью,
И лишь развода предложенье
Не вызывает раздраженья!
И Купидон ответил: – Разны
Задачи наши. Стрелы праздно
Я не пускаю, но кого-то
Ты часто сводишь по расчёту.
Божок любви контрактов брачных
Не составляет, однозначно!
Коль есть претензии к кому-то-с,
Зови того, чьё имя – Плутос!
Явился Плутос, молвив: – Свято
Для них во браке только злато,
А ум и чувство под вопросом,
Любовь не пользуется спросом.
Идут в мой храм, ничтожны, мелки,
И я один скрепляю сделки.
Белинды счастье не сложилось?
Но ей одно богатство снилось.
И Дорис жаждала того же,
Ей на судьбу пенять негоже.
Богаты ль те иль эти нищи,
Но на уме – одни деньжищи!
В ком только жадность плодоносит,
Пусть получает то, что просит!
Басня 13. Приручённый Олень
Олень, что вышел на опушку,
Попал в коварную ловушку.
Слуга же рядом был, и, ловок,
Добавил петель и верёвок.
Затем торжественно и гордо
Оленя преподнёс милорду.
Хозяин ахнул восхищённо
И заплатил слуге полкроны.
А леди вскрикнула: – Ах, прелесть!
Какое чудо на земле есть!
Не обижайте мать-природу,
Верните пленнику свободу!
Олень при лорде жить остался.
Вначале он людей пугался,
Но постепенно издалече
Привык к их действиям и к речи.
Потом, добряк, непривередник,
За свежей травкою в передник
Он начал тыкаться к служанке
И клянчить хлебца спозаранку,
Привык к похлопываньям, к ласкам,
Сдружился с мальчиком-подпаском.
Просил мясца, и если гнали,
Он выставлял рога в финале,
Чтобы обидчик мог бы видеть:
Он может сам его обидеть!
Вот так же сельская девица
Солдата в первый раз боится.
Потом, чуть дверь открывши, в щёлку,
Следит за парнем втихомолку,
И липкий страх проходит, гадок,
Солдат-приятель груб, но сладок.
И от палатки до палатки
Другие ждут её ребятки.
Где прежний стыд и страх девичий?
Их победил другой обычай!
Басня 14. Обезьяна, повидавшая мир
Реформ хотела Обезьяна,
И посетить иные страны
Решила, чтобы за границей
Набраться лучших из традиций.
И – в путь! (Последуем за нею).
Нас беды делают умнее.
В пути в капкан она попалась.
Связали, продали. Досталась
Она одной аристократке,
И то-то жить ей стало сладко,
И при богачке настоящей
Всё слаще было ей и слаще.
А служба – тьфу: прикажут – спляшет,
И даме веером помашет,
И снова спляшет или даже
Поможет ей распутать пряжу.
Когда гостей тускнели шутки,
Сама блистала в промежутке.
И, пребывая в убежденье,
Что научилась обхожденью,
Назад сбежала к обезьянам,
Считая, что они с изъяном,
И надо с опытом богатым
Вернуться к родичам хвостатым.
Пришла. Мохнатые невежды
В восторге от её одежды:
Камзол, как водится, двубортный
И матерьялец первосортный.
Ах, как хорош парик придворный,
Что оснащён косою чёрной!
И вся спина, глядите, в нежной
В чудесной пудре белоснежной!
Бежит с плеча такая лента,
Что хоть спроси: а был ли плен-то?
– Внимайте! – слышат, – я вернулась,
Чтоб Обезьяндия проснулась!
Пусть человек на первом месте,
Вторыми быть – немало чести!
Служила я аристократке,
Людские знаю я повадки.
Стать, как они, хотите? Станьте:
Мои повадки обезьяньте!
Карьеру подлостью постройте
И лестью ненависть прикройте,
И только с тем живите дружно,
Кого использовать вам нужно.
Не будьте откровенны, прямы
И тем себе не ройте ямы.
Других за правду в суд тащите,
На добродетель клевещите.
И сколь ничтожно вы ни весьте,
Вперёд и вверх повсюду лезьте.
Иных путей не существует
Для тех, кто нынче торжествует!
Она закончила. И «браво!»
Ей закричали слева-справа.
Довольны речью все остались,
И тут же все перекусались,
И высших пакостей новинки
Ввели назло былой старинке.
Так путешествием дворяне
Кончают курс образованья,
Но посещают, в самом деле,
Пивные, скачки и бордели:
Ведь им понятны лишь уроки,
Где преподносят им пороки!
Басня 15. Философ и Фазаны
Философ как-то утром рано
Шагал, вдыхая воздух пряный,
И птичий хор великой мощи
Гремел по всей зелёной роще,
И гимны жизни раздавались,
И, как пароль, передавались,
Но где Философ появлялся,
Там хор со страху разлетался,
И, человека избегая,
Пред ним зверей бежала стая.
– Противны люди им до жути
Лишь внешним видом иль по сути?
Чиня себе допрос пристрастный,
Он вдруг услышал шум неясный.
В тени деревьев между веток
Увидел он фазаньих деток,
Которые, как детки наши,
Уроки слушали мамаши,
Которая преподавала
Им бытия первоначала.
– В лесу везде царит согласье.
Однако, уверяю вас я,
Скорее хищникам здесь верьте,
Чем людям: люди – хуже смерти!
Живут вне правил и приличий.
Неблагодарность – их обычай.
Одеждой, в коей шерсть овечья,
Согрето тело человечье,
Но люди подло и спокойно
Ведут овец на скотобойни!
И пчёлы, сколько были в силе,
Им летом воск и мёд носили,
Но мёд – в продаже, воск – в продаже, –
Их нет у пчёл и капли даже!
Теперь гусей возьмёмте, дети.
Пером гусиным весь на свете
Трактаты пишет мир учёный,
Кантаты пишет мир влюблённый.
Но что купцу заслуги гуся?
Он гуся продаёт, клянусь я,
И гусь идёт на мясо, перья, –
Где ж к людям может быть доверье?
Людей увидев, прочь летите:
Сколь верно вы им ни служите,
Но люди, глухи к укоризне,
В любой момент лишат вас жизни!
Басня 16. Булавка и Компасная стрелка
Жила-была на белом свете
Булавка леди. В туалете
Она участье принимала:
Сначала брошку закрепляла,
Потом подол скрепляла платья, –
На редкость скромное занятье!
Капризен рок: он шлёт в отставку
И человека, и булавку!
Но и с подолом распростилась
И дальше – ниже опустилась:
Попала к мелкому портному,
А после – к бедняку такому.
Что рад безделке неказистой,
Как важной сделке – финансисты.
Потом – опять на верхотуру:
Достался доктор с клиентурой.
Опять – облом, но подфартило:
В дворце, что Грэшем-воротила
Воздвиг, она в стенах музея
Вдруг очутилась и, глазея,
Узнав про то, узнав про это,
Взяла, однако, на замету
Какую-то иголку-стрелку:
– А что же это за безделка?
– Деталь от компаса, – сказали
Булавке в том музейном зале.
Она ж, увидев лишь иголку,
Была иголкой сбита с толку.
– Иголка, рядом каменище,
Покрыты ржавою пылищей…
Мог устроитель похвалиться
Работой швейки-мастерицы!
Игла и камень, связь какая?
Скажи, Игла, не понимаю!
– Мой друг и я, мы стоим чести,
Что нам оказывают вместе,
И если чем я знаменита,
То в том заслуга магнетита.
Я – стрелка компаса; лишь стрелкой
Я без него была бы мелкой!
Я у Британии на службе,
Со мной британский лоцман в дружбе.
Британцы без меня б едва ли
Две Индии завоевали!
Будь я иголкой у портнихи,
Тянула б нить, жила бы тихо,
И от тебя б не отличалась,
И то ж со мной бы ныне сталось!
Басня 17. Волк и Пёс
Опустошая каждый день
Стада окрестных деревень,
Волк уходить имел обычай
И с целой шкурой, и с добычей.
Пастух расставил западни.
Не помогли ему они:
Умён разбойник был матёрый.
Однажды Пёс по кличке Скорый
Врага настигнул под горой,
Но не затеял смертный бой,
А объясниться с серым Волком,
Как с другом друг, решил он толком.
– Идет! – воскликнул Волк, и Пёс
С укором задал свой вопрос:
– Зачем бессильные созданья
Ты обложил кровавой данью?
На льва достойнее напасть
Имеющим такую пасть.
Великий должен быть незлобен
(Тиран на это неспособен).
Не режь беспомощных овец,
Стань милосердным, наконец!»
Волк отвечал: – Кляни природу
За нашу хищную породу.
Природа заставляет нас
Губить овец в голодный час.
Овечьих стад защитник рьяный,
Не в чаще водятся тираны –
В селе хозяина земли
О милосердии моли.
Десятки тысяч друг твой ложный
В округе разорил безбожно,
И друг сей, преданный слуга,
Опасней явного врага!
Вторая половина 1970-х гг.
Басня 18. Художник, который не нравился никому, но понравился всем
Лжецом считаться не хотите?
Правдоподобья подпустите,
И книга ваших путешествий
Уйдёт в народ без происшествий.
И храбрый, но хвастливый воин
Не емлет славы, что достоин.
Но лести – верят, и без лести
Вы никуда, друзья, не лезьте.
Вам от поклонников отбоя
Не будет за враньё любое.
Не надо лезть с абракадаброй, –
В народ идите с лестью храброй!
Итак, жил-был один Художник,
Большой известности заложник,
Что словно бы решал задачу
Писать всё вточь и не иначе.
Он даме, некогда прекрасной,
Не добавлял румян, несчастной,
Не льстил уродам и уродкам,
Их ртам, носам и подбородкам,
И сообщал портрет кошмарный
Их точный возраст календарный.
И он наказан был за это:
Друзья ушли, заказов нету.
Остались пыльные холстины,
Его нелестные картины.
И он смягчил свои манеры.
Он Аполлона и Венеры
Поставил бюсты, чтоб заказчик
Предвидел дивный свой образчик
И уходил домой, счастливый,
Изображён рукою льстивой.
И он, расставив всё, как нужно,
Палитру в руки взял, и дружно
Явились лорд с женой, и лорда
Он попросил пред ним встать гордо.
Художник набросал основу,
О древних греках молвил слово,
О Гвидо и о Тициане.
– Таких я глаз не видел ране, –
Промолвил хитрый пустомеля, –
Достойны кисти Рафаэля!
Уж он возжёг бы в них природный
Огонь и разум благородный,
Но, чтоб ценить произведенья,
Особый нужен угол зренья!
Лорд молвил, глядя на работу:
– Широковат здесь рот мой что-то,
И я, простите, сэр, но всё же
У вас на много лет моложе!
– Милорд, вам знать не помешает:
Здесь лишь художник всё решает.
Пусть вашей молодости вечной
Дивится каждый первый встречный!
И лорд, слова услышав эти,
Портрет увидел в новом свете.
Миледи льстя, придал без меры
Художник ей черты Венеры.
Лорд, подмигнув своей супруге,
Портрет воспринял без натуги.
Все удовлетворил – о, счастье, –
Художник вкусы и пристрастья!
И оживился город сразу.
Пошли заказы и заказы.
В портретах было мало сходства
(Кому польстит его уродство?),
Но всяк платил (да и немало)
За воплощенье идеала!
Басня 19. Лев и Львёнок
Всех благ правителю, что близко
Не подпускает швали низкой,
И та спешит от тех, кто выше,
Найти себя в привычной нише,
Где грубо вам хамят в пивнушке,
Где пьянь, табак и потаскушки.
Вот там, в убогом их сенате,
Они блистают – будьте-нате!
На фоне швали – все трикраты
И Пифагоры, и Сократы!
Я в басне их, как есть, представлю,
И мир, быть может, чуть исправлю.
Какой-то Львёнок недалёкий
Возненавидел мир высокий
И воспылал любовью острой
К попойкам твари разношёрстой.
Он средь ослов одним моментом
Стал постоянным президентом.
От тех, с кем часто он встречался,
Он лишь ушами отличался!
Промолвить не успеет шутку,
А уж ослы хохочут жутко.
– Ещё! Ещё! – визжат, хохочут,
Вопят: – Собравшиеся хочут!
И сын к отцу спешит со смехом
Своим похвастаться успехом.
И в возбуждении великом
Зовёт отца ослиным криком.
И молвит Лев: – К чему отчёты?
Мне и по крику ясно, кто ты!
Пьянчугу, щёголя и вора
Легко узнать по разговору.
– Да ну! У нас, замечу кстати,
Слыву я умником в сенате.
– Когда осёл осла похвалит,
Осла от счастья наземь валит.
Однако, львиное сословье
Ослов не емлет славословье!
Басня 20. Старая курица и Молодой петушок
Внушайте отпрыскам сызмлада:
Не суйте нос, куда не надо!
Хохлатка пó двору ходила,
Хохлатка детушек учила:
– А ну-ка, разом – клювом, лапой,
Греби, поклёвывай, царапай!
А ты – куда? Куд-куд-куда?
На край колодца? Вот беда!
Спасите! – (Но спасёшь едва ли:
Упал – и поминай, как звали!)
Через неделю там же Квочка
Встречает взрослого сыночка
И говорит: – Моя отрада,
Тебе моих забот не надо.
Я о твоей слыхала славе,
И я тобой гордиться вправе:
Ведь как Петух ты – состоялся.
Один совет тебе остался:
Держись подальше от колодца!
В нём – гибель нашего народца.
Запомнил? Ну, иди, сынок,
Отныне твой хранитель – Бог.
Сынок с почтеньем поклонился,
Но скоро в маме усомнился,
Когда мыслишка ворохнулась:
«А, может, матушка рехнулась?
Ведь вот ни слева и ни справа
Колодец наш не страшен, право!
О чём намедни толковала?
Иль, может, что не то склевала?
Иль слабым в глубине души
Меня считает, – иль шиши
В колодце прячет, – накопленья
Для молодого поколенья?
Вопрос, поставленный ребром
Решу – добром иль недобром!
Взлетел – и заглянул с отвагой
В нутро, заполненное влагой
И тут же, с первого момента,
На дне заметил оппонента,
Который был, как он, взъерошен:
Чего, мол, хочешь, гость непрошен?
Эх, накажу я петушка, сэр!
А наш – ему: – Тонка кишка, сэр!
Давай проверим силы в драке! –
И – навсегда исчез во мраке.
Я в детстве дрался – и немало:
Мне драться мама запрещала!
Басня 21. Крысолов и Кошки
Ходили крысы ночью в гости,
И, что ни утро, Бетти в злости:
С краёв отведали свинину,
Сожрали сыра половину,
Что до пирожных всевозможных,
То нет, как не было, пирожных!
– Ленивы кошки – крысы сыты! –
Так Бетти молвила сердито.
И к Крысолову обратились,
Чтобы потери прекратились.
Он изучил ходы и тропки,
По коим крысы шли, неробки,
В своих ночных амбарных войнах
И в ограблениях разбойных.
Решила Кошка: «Стало-ть, буду
Вредить ему везде и всюду:
Ведь коль дела пойдут успешно,
Меня я сестрой прогонят спешно!»
И стала втайне рушить планы,
Ловушки портить и капканы.
Приманки с ядом на дорожке
Исправно топчут ножки Кошки.
И крик раздался Крысолова;
– Найду – зарежу, право слово,
Вражину, что расстроить в мочи
Всё то, что я устроил с ночи!
И стало так! Поймал зверюшку
В особо хитрую ловушку.
Воскликнул Крысолов: – За козни
Предам тебя я казни грозной!
И стала Кошечка мяучить:
– За что меня терзать и мучить?
Как мы ни сердимся, ни ропщем,
Но делом заняты мы общим!
– Мы атакуем те же норы,
Но мы в сраженьях – не партнёры.
Исчезни вы, тогда бы вдвое
Мы плату подняли, герои:
Тогда б от нечисти поганской
Лишь мы хранили сыр британский!
Вторая Кошка без боязни
Вступив, спасла сестру от казни.
– Вдвоём в одной и той же роли –
Все конкуренты поневоле.
Сосед соседа ненавидит,
Своим его участок видит.
Среди красавиц – те же песни:
Какая краше и чудесней.
Среди монархов – те же страсти
Из-за влиянья, из-за власти.
Зачем нам брать пример с соседа,
С красотки, с короля-зловреда?
Здесь дела хватит нам и людям.
Давайте, друг, вражду забудем!
Басня 22. Козёл без бороды
Известна страсть людей на моду,
Что поступают ей в угоду.
Простите ж, если я гордыню
Ослам приписываю ныне
И обезьянам, и собакам,
И также бабочкам там всяким.
Я никого здесь не ославлю,
Я знака равенства не ставлю.
Козёл с почтеньем относился
К своей персоне, и носился
Он часто над речным потоком,
В него поглядывая оком.
И как-то, глядя в отраженье,
Козёл промолвил в раздраженье:
– Я вижу бороду седую.
О, как я сильно негодую!
Боюсь, меня мои козлицы
За это станут сторониться.
Пошёл к цирюльнику он, мрачный,
Поправить облик свой невзрачный.
Цирюльник (то бишь, парикмахер),
Ловкач, плутяга, шахер-махер,
Был Обезьяной. Зубы рвал он,
Ланцетом вены отворял он,
Клиентов также брил и стриг он,
И все премудрости постиг он,
И доставало у него сил
Не заплутать меж трёх ремёсел.
Он ловко-ловко двинул бритву
С козлиным волосом на битву.
И всё на морде стало гладко,
И наш ловкач промолвил сладко:
– Да вы теперь у нас красавец,
Гроза и горе всех красавиц!
Тут, счастью своему не веря,
Козёл рванул скорей за двери,
Чтоб новым счастьем наслаждаться.
– Гляди! – козлы ему дивятся, –
Без бороды Козёл, видали?
Да где ж тебя так обкорнали?
Козёл ответил: – Безбородым
Цивилизованным народом
Пора нам стать. И Московиты
Сегодня ходят, гладко бриты.
Не Капуцины мы, чью святость
Венчает супер-бородатость.
Нет ни одной у нас деревни,
Где не осмеян род наш древний,
Где над козлиной бородищей
У них смеётся даже нищий!
– Не будь козлом ты по рожденью,
Разумно было б рассужденье, –
Ответил вождь ему солидный. –
Коль деревенский смех обидный
Ты переносишь так уж тяжко,
Ты и от нас не жди поблажки!
Чураясь шуток низкопробных,
Иди – ищи себе подобных!
Басня 23. Старуха и ее Кошки
Коль ты ворюге станешь другом,
Причислен будешь сам к ворюгам.
Матрону с девкой увидали,
Матрону враз оклеветали.
Посмей невинная девица
С повесой в свете появиться,
С ехидным спросят интересом,
Сколь дорога она повесам.
С друзьями разберись твоими:
От них твоё зависит имя.
Любовных дел былая жрица
В углу, нахохлившись, как птица,
В холодной комнатке сидела.
На огонёк она глядела.
И шевелился мир ушедший
В сознанье полусумасшедшей.
Она мужчин припоминала,
Что были прежде, и немало.
Вокруг, от голода мяуча,
Её Котов бродила куча.
И раздражённая хозяйка
Вскричала: – Тихо, попрошайки!
Была я дура – и какая! –
Что вас когда-то приняла я!
Когда б не вы, сейчас едва ли
Меня бы ведьмою считали,
И не орали бы мальчишки
Здесь день и ночь без передышки,
Никто бы, в колдовство поверя,
Не прибивал подковы к двери.
Здесь от меня и мётлы прячут,
На коих злые ведьмы скачут,
И колют в зад, и тянут жилы,
Чтоб я им груди обнажила!
И Кот сказал ей: – Заворчала!
Ты на себя взгляни сначала!
Когда б мы здесь, под жалким кровом,
Не жили в голоде суровом,
Сейчас открыто, при народе,
Мы птиц ловили б на свободе.
А так – подручными считают,
Что подлой ведьме помогают,
Что девять жизней есть у кошек,
И, если так, – то бей, как блошек!
Басня 24. Бабочка и Улитка
В манерах выскочки-урода –
Черты его дурного рода.
Однажды утром в день погожий,
Едва на свет родившись Божий,
Присела Бабочка на розу.
Приняв торжественную позу,
Она во всём великолепье
Явила крыльев многоцветье,
В росе, что всюду серебрилась,
Тысячекратно отразилась.
И мимо Бабочки Улитка
Ползла от дома до калитки.
На что цветная королевна
Садовнику сказала гневно:
– Зачем лопатой и руками
Война ведётся с сорняками?
Зачем покоя ты не знаешь,
С утра кустарник подрезаешь?
Цветут здесь персики и сливы.
Куда ни глянь, везде красиво!
К чему здесь рай разнообразный?
Для хищной твари всякой-разной?
Улитка – вот она, злодейка! –
Убей злодейку поскорей-ка!
– А ты, – заметила Улитка, –
Ведёшь себя не слишком прытко?
Смолчала б я, но самомненье
Меня выводит из терпенья.
В земной рождаешься ты скверне
С твоей гордыней непомерной!
Пока ты втайне созревала,
Не я ль покой твой охраняла?
Когда бы не мои заботы,
Ты выжила б? Не верю что-то!
На встречу с миром незнакомым
Ты вышла грязным насекомым.
Ничто в тебе не предвещало
Того, что позже б восхищало.
Да, я скромна, живу в безвестье,
Какой была, такая есть я.
Но чем твоя завидней ролька? –
Ты гусеница ведь – и только!
Но ты родни своей не хуже:
Вы все прекрасны лишь снаружи!
Басня 25. Сварливая жена и Попугай
Супруг супруге молвил хмуро:
– Кто сеет зло, получит бурю.
И ты решила сесть на гребне
Волнений всех, что непотребны,
Тиранящих в любую пору
И тех, и этих – без разбору?
Вблизи живущие и дале,
Соседи от тебя устали:
Им днём и ночью нет покоя
От сплетен, что текут рекою,
Что, как судьбина роковая,
Гнетут их, не переставая!
Жена в ответ ему щебечет:
– Слова какие дурень мечет!
Речь – дар природы, дивный, чудный.
Не прерывай меня, занудный!
Мужчины, женщин прерывая,
Вы предпочли нам Попугая!
Что скажет он – всегда неплохо,
А женщина – всегда дурёха!
Сказала дальше: – Сёстры, тёти,
Мамаши, дочки не в почёте.
В почёте Попугай-поганец,
Что повторяет ругань пьяниц,
Вставляя шутки проституток
В любой словесный промежуток!
На этом речи завершились.
Но тут же птицы всполошились,
Но тут же кошки зашипели
И обезьяны загалдели,
И взвыли псы, и за пороки
Ей суд устроили сороки,
И Попугай ей напоследки
Со злобой выкрикнул из клетки:
– Нас любит мир за побрехушки,
За то ж не любит вас, болтушки!
Вы усомнились в чьей-то чести?
Назавтра ждите скорой мести!
Мадам, к чему все эти крики?
Соседи – тож не безъязыки!
За ложь отплатит мир обратно
Вам десять раз тысячекратно!
Басня 26. Дворняжка и Мастиф
Служа доносчицей хозяйской,
Дворняжка с прытью негодяйской
Врала безудержно и гадко,
За что пила и ела сладко.
Сегодня кошку наказали,
Другая кошка ходит в зале.
Мартышка в дом не кажет носу:
В сарай прогнали по доносу.
Побили гончую; с испугу
Все не глядят в глаза друг другу.
Ворюга, план затеяв гадкий,
Служанку взял мужскою хваткой,
Потом подачку дал Дворняжке,
Но после – совершил промашку:
С мясцом к Мастифу он подался,
Но пёс от взятки отказался,
Хотел он псу добавить сальца,
Но тут же, взвыв, сбежал без пальца!
К хозяину – Дворняжка – живо!
Не разобравшись в том, что лживо,
Хозяин рявкнул, злой безмерно:
– Мастифа – вдёрнуть! Ах, как скверно!
Мастиф сказал: – Приказ ужасен,
Я требую суда! – Согласен, –
Сказал хозяин. Общим сбором
Собачий обеспечен кворум.
Мастиффа честного нехило
Дворняжка в речи очернила.
– Хозяин, истины взыскуя,
Послушай сторону другую! –
Сказал Мастиф. – Знай: лгущий гадко
Предаст хозяев без оглядки!
Потом бесстрастно и беззлобно
Он дело изложил подробно,
И был оправдан, – а Дворняжку
Казнили тут же, без оттяжки!
Басня 27. Больной и Ангел
– Надежда на выздоровленье…
– Нет, – молвил доктор, – к сожаленью.
А сам подумал: «Завтра, чую,
Свой гонорар не получу я».
Ушёл… И тихо из постели
Больной промолвил еле-еле:
– Выходит, нужно до кончины
Что было прежде, вспомнить ныне.
Я торговал, и был успешен,
И если в чём-то я и грешен,
То, от других обороняясь,
Я жил, как все, и в том не каюсь.
Законам следуя и внемля,
Я прикупал чужие земли,
И мой должник терпел лишенья
Лишь по судебному решенью,
И я чинил над ним расправу
Лишь по закону и по праву.
Но, должников своих ничтожа,
Благотворительностью всё же
Я помогал им в то же время
И облегчал им жизни бремя,
И, как судим ни буду строго,
Когда на суд предстану Бога,
Надеюсь, мне в тот миг, быть может,
Благотворительность поможет!
И молвил Ангел: – Друг любезный,
Ты жаждешь милости возмездной?
Но впрямь ли все твои даянья
Зло перевесить в состоянье?
Ты отирал ли слёзы вдовьи?
Ты согревал сирот любовью?
Но зла тебе я не желаю
И шанс тебе предоставляю:
Сто фунтов – и через мгновенье
Получишь вечное прощенье!
Дать ближним, терпящим разруху,
Всего сто фунтов – хватит духу?
– К чему спешить? – больной воскликнул. –
Сколь свыше странный план возникнул!
А, может, я поправлюсь всё же
И за прощенье дам дороже?
И молвил Ангел: – Душу, тело
И веру, – всё пустил ты в дело!
И обирал ты всех, кто ниже,
И бессердечно, и бесстыже,
И вот за рай суёшь в уплату
Деньгу, что ты украл когда-то!
Больной вскричал: – Постой, дружище! –
И умер, как обычный нищий.
Басня 28. Перс, Солнце и Облако
Где Бог, который всё решает,
Поэту гений свой внушает,
Там Зависть, нервная девица,
Вопит, и корчится, и злится,
Там изрыгает ад кипящий
Змеиный выводок шипящий,
И там писак наёмных сотни
Из каждой лают подворотни,
И славу пачкают наветы,
И тень рождается от света.
Прославить Солнца лик прекрасный
Задумал Перс в молитве страстной.
И вот что молвил сын Востока:
– О ты, Всевидящее Око!
Сей мир, достойный восхищенья,
Твоё дарует Провиденье!
Пошли улыбку нашим нивам
И сделай этот год счастливым!
Но хмуро Облако проплыло
И тьмою небо охватило,
Потом из омрачённой сини
Оно промолвило в гордыне:
– Что Бог в сравнении со мною?
Проплыло – свет покрыло тьмою!
Ужели, плотное, густое,
Твоей молитвы я не стою?
Но мудрый Перс в негодованье
Отверг пустые притязанья.
– Коль в мире этом всё от Бога,
То ты ничтожно и убого.
Сколь грозно ты ни нарастаешь,
Захочет Бог – и ты растаешь.
И будь вас даже легионы,
Вы все уйдёте с небосклона!
Здесь ветер богодухновенно
Изгнал то Облако мгновенно.
Вернулся свет, и мир свидетель:
Так торжествует добродетель!
Басня 29. Последнее наставление Лиса
Печальный, немощный, беззубый,
Достигнув старости сугубой,
Лис доживал свои мгновенья
Средь молодого поколенья,
А многочисленные детки
Последней речи ждали предка,
И все вокруг него сидели,
И он промолвил еле-еле:
– Пусть вами тяжкий грех не правит.
Ох, как меня он тяжко давит!
Вот гусаков убитых тыщи,
Вот индюки – и все в кровище,
Вот слышу я, как плачут квочки:
Где наши дочки и сыночки?
Лисиц голодное собранье
Немедля разразилось бранью:
– Где эти ваши гуси-утки?
Оставьте, сэр, дурные шутки!
Они в мозгу у вас проснулись,
И мы здесь только облизнулись!
И патриарх вскричал: – Обжоры!
Сдержите жадность вашу, воры,
Чтоб вам разбоев не стыдиться,
Когда в вас совесть пробудится!
Повсюду псы за нами рыщут,
Повсюду пули вслед нам свищут,
И в страхе племя воровское,
И от властей не ждёт покоя.
Кто стар, – увы, таких немного! –
Разделит здесь мою тревогу.
Кто честность ставит выше страсти,
Познает истинное счастье,
И станет вновь высокочтимо
Его утраченное имя.
И молвил Лис, что помоложе:
– Прекрасен ваш совет, но всё же
И лисья хитрость, и зловредство
Передаются как наследство,
И нашей братии порочной
Дурная слава стала прочной.
Стань мы овечек безобидней,
За нами – слава вечных злыдней,
Когда вменяют нашим даже
Цыплёнка дохлого пропажу.
Тому, кто был для ближних грязным,
Для них не стать благообразным!
– Послушай, – шеф промолвил сладко, –
Здесь квохчет курочка-хохлатка…
Хватай, она – твоя пожива!
А мне – цыплёночка, да живо!
Басня 30. Сеттер и Куропатка
Подставив чуткий нос под ветер,
Бежал по полю шустрый Сеттер.
За ним – охотников десяток.
Ага, учуял куропаток!
И все бегут, готовят сети,
Держа добычу на примете.
Но Куропаточка на спешку
Взглянула и, не скрыв усмешку,
Перевела птенцов ораву
С открытой местности в дубраву,
И на прощанье Куропатка
Сказала псу, что полз украдкой:
– Людских пороков раб лукавый,
Доносчик хитрый и вертлявый,
Сколь низок ты – куда уж ниже! –
Тебя должны б изгнать твои же!
Собаки все честны от веку,
Пока не служат человеку,
Собаки все вне этой службы
Вполне достойны нашей дружбы!
А Сеттер ей в ответ: – Нахалка,
На ругань тратить сил не жалко?
(Но сельской дурочке, невеже
Манер поднахвататься где же?)
Высокочтим я меж придворных:
Там ценят шустрых и проворных.
Там сутенёры вечно рядом,
А сутенёрам-казнокрадам
Не чинят суд, но поскорее
Местечко ищут потеплее.
И я живу, судьбой обласкан,
Людьми обучен и натаскан!
В ответ сказала Куропатка:
– Да-да, от них твоя повадка!
Слуга, что служит вдохновенно,
Господ копирует мгновенно,
А ты – талантлив без предела…
Прощай! – И к деткам улетела.
Басня 31. Вездесущий призрак
Томимый чувственною жаждой,
Познав пороки все и каждый,
Мужчина, что ещё был молод,
Душой и телом чуя холод,
Страдал от хвори одиноко,
Тоской терзаемый жестоко.
Он то ругался, то молился,
Но некий Призрак вдруг явился.
Он был значителен и важен,
И голос был его протяжен:
– Мой друг, зовут меня Тревога,
И я наставник твой от Бога.
В почёте, в славе и во власти,
В любви, в богатстве нету счастья,
Когда в тебе здоровья нету.
Ты крепко, друг, запомни это!
Сказав, исчез он, словно сдулся,
Но в человеке страх проснулся.
И от разврата и попоек
Он отказался, твёрд и стоек,
Потом решил остепениться,
На нежной прелести жениться.
Но Призрак вновь пришёл известный
И свой урок продолжил пресный.
Сказал, что прелесть – это хрупко:
Нужна хозяйка – не голубка,
Что, ходят слухи, у девицы
Любовных связей – вереницы,
Что будут страхи и раздоры,
Долги, суды и кредиторы,
Прошенья, хлопоты, тревоги
И шиш наследникам в итоге.
И дале, силы не жалея,
Решив, я всё преодолею,
Богатства человек добился.
Но Призрак вновь к нему явился
И предсказал ему пропажи,
И кражи, и убийство даже,
И человека всею мочью
Стал мучить страх и днём, и ночью.
А где подмога, соучастье?
Не обратиться ли ко власти?
И обратился – пусть поможет.
Но Призрак вновь его тревожит:
Твердит, что все друзья – иуды,
Что Зависть царствует повсюду:
Его паденью будут рады,
Его затопчут без пощады.
В бегах от Призрака Тревоги
Нашёл свои пути-дороги
Сей человек к садам и к нивам,
Стал цветоводом хлопотливым.
Тревога – вслед: гудит о градах,
О насекомых и о гадах,
О засухах и наводненьях
И прочих грозных разореньях.
Но человек не внял внушенью
И предложил своё решенье.
– Тревога, Призрак, Бога ради,
Прошу тебя, не следуй сзади:
Ты частый гость, – по сей причине
Передо мной ходи отныне!
Басня 32. Две Совы и Воробей
Сидели Совы с умным видом
И скорбный счёт вели обидам.
– Сколь пали нравы! Нету ныне
Почтенья к мудрости в помине.
Лишь в Древней Греции когда-то
Ценили наших предков свято,
И массу видели достоинств
В среде совиных наших воинств.
В Афинах, знаний колыбели,
Какие гимны Совам пели!
Какие титулы давали!
«Паллады птицею» прозвали!
– Права ты трижды, дорогая, –
Чуть приоткрыв глаза, другая
Сказала, – и была Паллада
Свой шлем Совой украсить рада.
А что сегодня? К сожаленью,
Давно былого нет почтенья.
Теперь и Воробья, бывает,
Намного больше уважают!
И Воробей, что прыгал рядом,
Сказал, слова наполним ядом:
– Встреть дурака, тщеславца встретишь,
И не захочешь, да заметишь!
Да, вы в Афинах почитались
И вы на шлеме красовались.
Все, кроме Сов, другие птицы
Причину знают сих традиций.
То был сигнал: будь осторожным,
Наружный блеск бывает ложным,
Что можно выглядеть культурным,
Но быть, на самом деле, дурнеем.
Должно презренье быть забыто,
Тщеславье изгнано из быта.
Не обижайте мир упрёком,
Природы следуйте урокам.
С мышами поведите битву,
И поселяне за ловитву
Вас так прославят, как едва ли
Котов когда-то прославляли!
Басня 33. Придворный и Протей
Придворный, крах терпя в столице,
Спешит в село скорее скрыться
В своё поместье родовое,
Чтоб там обдумать на покое,
Как снова красть неудержимо
С приходом нового режима,
(Так Македонский, мир обруша,
Никак не мог насытить душу!).
Один отверженный Придворный
Был полон думы необорной,
Как блага обрести былые.
Кипели рядом волны злые.
Вдруг вал тяжёлый накатился.
Протей предстал и обратился:
– Придворный? Только вашим, знаю,
Походка свойственна такая!
Вздохнул Придворный и поведал,
Как друг его внезапно предал.
Протей сказал: – Я просто гений
По части всяких превращений,
Однако, вижу: мир придворный –
Мой конкурент весьма проворный.
Так он сказал, и с видом дерзким
Он обернулся гадом мерзким.
Сказал Придворный: – Лизоблюды,
Льстецы, – да разве это люди?
Во время штиля и при шторме
Они всегда и всюду в форме,
Шипят, от зависти трепещут,
Как ты, змеиной кожей блещут
И мнят, что нет их, тварей, круче,
Хоть родились в навозной куче!
Протей опять преобразился:
Во льва, в медведя превратился,
Потом предстал попеременно
Лисицей, волком и гиеной.
– Не побывай в дворце, признаться, –
Сказал Протей, – что так меняться
Способны наши царедворцы,
Я б не поверил, – чудотворцы!
Там у придворных есть обычай
Друзей считать своей добычей,
И потому наш двор – зверинец,
Где всяк для всякого гостинец.
Сейчас в сенате зверь вчерашний,
А завтра – хищник завсегдашний!
Там ото льва до обезьяны
Все – все горазды на обманы,
И тех обманов, знаю лично,
Разнообразье безгранично!
– Так быть, выходит, невозможно
Хитрее братии вельможной:
К наживе путь давно накатан,
Фальшивый туз давно припрятан,
И сто одна у них затея –
Ответ на сто затей Протея!
Басня 34. Мастиф
Не лезь в чужую заварушку,
Иначе носом пустишь юшку.
Мастиф, британец экстра-класса,
Любивший драку пуще мяса,
Ходил, подлец, к соседям в гости,
Туда, где псы делили кости,
И лез, не слушая проклятий,
Промеж дерущихся собратий,
И, покарябанная морда,
Ходил, прихрамывая гордо,
И уши – каждое со шрамом –
Казал своим собачьим дамам.
Он знал о давней неприязни
Двух псов – и пребывал в соблазне
Любым манером прохиндейским
Вмешаться в спор – судьёй третейским.
Но тут кожевник, парень борзый,
Сказал ему: – Сиди, не ёрзай,
Иначе – вот моя дубина –
Я проучу тебя, скотина!
Мою собаку тронь, собака,
Меня – не тронешь. Выкусь, на-ка!
Свернул он дулю, – и мясник
На той же улице возник
С таким же гневным монологом
С таким же точно грубым слогом.
– Мой пёс и в Лондоне, и в Бресте
По части драк – не первом месте.
Хоть не дерётся он публично,
Зато дерётся он отлично,
Попробуй, тронь его по-дерзки,
Он разорвёт по-кавалерски!
Никто скандалам не потатчик,
И растащили двух собачек,
А чтоб Мастиф не дрался зряшно,
Его побили так, что страшно!
Потом дубинки побросали
И псину сором забросали,
А псина всё стонал и охал,
Но век свой не откабысдохал
И с виду вроде как бы стёрся,
Когда тишком домой упёрся…
(ред.)
Басня 35. Ячменный Стог и Навозная Куча
Когда подняться спекулянтам
С их отвратительным талантом
Из грязи в князи удаётся,
Нет отвратительней народца,
Что друга с братом знать не знает,
Что мать родную презирает,
И по гордыне можно очень
Судить, как он душой непрочен.
Однажды фермер утром рано
Шёл через двор широкий. Рьяно
Цепом орудовал работник.
Хозяин, хлопотун, заботник,
Пошёл считать свиней, утяток,
Цыпляток, курочек-хохлаток
И прибыль в Лондоне-столице
От мяса, шерсти и пшеницы.
Пока прикидывал он цены,
Заволновался Стог Ячменный:
– Откуда это отношение?
Откуда мной пренебреженье?
Уж я ль не чудо, я ль не диво?
Не я ль даю вам эль и пиво?
Стою вблизи Навозной Кучи…
Что, место не нашли получше?
Вонючий конюх со скребницей, –
Когда он кончит здесь возиться?
Уж я ль не диво, я ль не чудо?
Скажите, пусть уйдёт отсюда!
Навоз в ответ: – Хозяин ныне
Смеётся над твоей гордыней!
Тебе ж, пока в земле ты дышишь,
Я благодетель твой, ты слышишь?
Когда б не грел мой дух навозный,
Ячмень бы умер в день морозный.
Забудь гордыню, стань мне другом,
Воздай мне ныне по заслугам!
Басня 36. Пифагор и Крестьянин
Прохладой утра наслаждаясь
И размышленьям предаваясь,
Шёл по полям и косогорам
Мудрец, что звался Пифагором.
В рассеянности чрезвычайной
На сельский двор зайдя случайно,
Увидел он, взглянув повыше,
Там что-то прибивает к крыше
Хозяин, весь кипя от злости.
Но что? И тот ответил гостю:
– Казню я коршуна, заразу!
Я мщу ему – за всё и сразу!
Да сколь покрал он индюков, гад!
А кур! Мелькнёт – и был таков, гад!
Теперь за все свои терзанья
Его прибил я в наказанье.
Теперь на мой крестьянский птичник
Сей не позарится добычник,
И дам я птице пропитанье,
И даст мне птица процветанье!
– Пусть ваш правёж во благо будет:
Других разбойников остудит, –
Сказал Мудрец, – но то – пернатый,
И, значит, казнь десятикраты
Страшней должна быть над убийцей,
Над человеком-кровопийцей.
Вам коршун с ястребом не нравны?
Но на обед совсем недавно
Вы скольких кур лишили жизни?
Откуда ж ваши укоризны?
– Но человек и коршун, – что же,
Они для вас – одно и то же?
Ведь человек из рода в роды,
По воле Неба, царь природы!
– Вот, – был ответ, – хвалёж тирана,
Что убивает безвозбранно!
Казнили птицу вы, чтоб доля
Была бы ваша впредь поболе.
Воров помельче рвут на части,
Но крупный вор – всегда при власти!
Басня 37. Фермерская Вдова и Ворон
– О чём печаль? Неужто, Боже,
Второй супруг скончался тоже?
Иль хуже: с той поры, как помер,
Всё спроса нет на третий номер?
– Увы, и третьего нет мужа,
И соль рассыпала, к тому же,
И ножик с вилкой, в знак несчастья,
Легли крест-накрест, – то-то страсти!
К тому же, Пятница сегодня,
Что всяких бедствий злая сводня.
Вчера огонь я жгла, – ага, сэр! –
И выплыл гроб из очага, сэр!
Да охранит Господня воля
Моих друзей из Корнуолла!
– Вдова, утри скорее слёзы,
Живи, дыши, не жди угрозы,
И ешь в урочные часы ты,
И плачь лишь на желудок сытый,
А позовёшь, так с новой Басней
Явлюсь, – что может быть прекрасней!
Хозяйка, сидя меж поклажи
Яиц куриных для продажи,
В соседний город поспешала
И прибыль загодя считала,
Но вдруг, мечты отставив махом,
Хозяйка молвила со страхом:
– На дубе слева – гадкий Ворон.
Он каркнул! Ах, сулит разор он!
И, неуверенно ступая,
Здесь бедная, полуслепая,
На землю грохнулась лошадка.
Хозяйка – в грязь, все яйца – всмятку!
– Я так и знала, так и знала! –
В грязи Хозяйка причитала, –
Едва ты каркнул, гад, паскуда,
А поняла, что дело худо!
– Сударыня, угомонитесь,
Немедля встаньте, отряхнитесь, –
Промолвил Ворон. – Виноваты
Во всём лишь вы, – причём здесь я-то?
Лошадку ж выбрать было можно
Ту, что подкована надёжно?
И, каркни Воронов хоть сотня,
Вы б прокатились беззаботно.
Тогда б и лошадь уцелела,
Тогда б и яйца были целы!
Басня 38. Индюшка и Муравей
Нам, людям, видеть не в новинку
В глазах у ближнего соринку,
Их осуждать и ненавидеть,
А у себя – бревна не видеть!
Наскучась пищею обычной,
Индюшка в лес за непривычной
Сбежала, шумною толпою
Гоня цыплят перед собою.
Она вскричала: – Дорогие,
Вкушайте ныне и впервые
Вот этих чёрных насекомых,
Вам прежде вовсе не знакомых!
То – Муравьи, их нет чудесней,
Их мяса нет деликатесней!
Такой бы жизни век бы длиться,
Когда б не нож торговца птицей.
Нас люди кормят, поят, нежат,
Но в Рождество без жали режут!
Едят нас с устрицами вместе.
В любом нас видеть можно месте,
И на столе у дворянина,
И у простого селянина.
Из всех семи грехов тягчайших
Обжорство – из наидичайших!
– Но если ты свой стон протянешь
И если новый грех помянешь, –
Ей Муравей сказал сердито, –
В себя поглубже загляни ты,
И, может быть, под эти стоны
Не сгинут наших миллионы!
Басня 39. Отец семейства и Юпитер
– Благослови женой, о боже!
Благословил Юпитер. Всё же
При сём подумал осторожно:
Благословенье – ненадёжно!
И к богу вновь воззвал проситель:
– Уже я муж, но не родитель!
И дал Юпитер без отсрочки
Двух сыновей, а также дочку.
– И надели детей, Юпитер, –
Сказал отец и слёзы вытер, –
Со всею щедрой полнотою
Богатством, властью, красотою!
Пускай мой первенец любимый
Поднимется, тобой хранимый,
Чтоб капиталом небывалым
Ворочать мощно за штурвалом!
Пусть станет сын второй придворным,
А дальше – лидером бесспорным,
Пред коим лордов вереница,
Как перед идолом, склонится.
И сделай дочь такой красивой,
Чтоб высший свет умолк спесивый!
Кивнул Юпитер в знак согласья
И всё исполнил в одночасье.
Стал первый отпрыск примитивом,
Хапугой жадным и ретивым.
Таская злато отовсюду,
Он груду насыпал на груду,
С мечтой о нём не расставался,
И засыпал, и просыпался,
Но вбил в башку себе «я нищий»
И отказался вдруг от пищи.
Второй в полёте метеорном
Внезапно сделался придворным,
Но в чём-то был неосторожен
И вмиг от власти был отторжен.
И дочь, сияя красотою,
Взошла стремительной звездою.
Вокруг поклонников немало,
Но тем и этим отказала,
Затем ушли и те, и эти,
И вот уж нет её на свете.
Родитель вновь явился к богу.
Печаль доверил и тревогу,
И в адрес Неба и судьбины
Упрёков двинул он лавины.
Но молвил бог ему печально:
– Неправы люди изначально,
Что о провале и удаче
Лишь внешне судят, не иначе.
Добра и зла не разбирают,
Носы ж, однако, задирают,
Как будто им устав небесный
Отредактировать уместно!
О добродетели пекись ты,
Во всём же прочем положись ты
На Провиденье – ибо в мире
Вернее нет ориентира!
Примечание переводчика
При переводе этого стихотворения в заключительном абзаце пришлось добавить 8 строк, потому что соблюдение принципа эквилинеарности (равнострочия) пришло в явное противоречие с художественной выразительностью перевода. Кроме того, именно в заключительном абзаце заключена мораль басни, и поэтому смысл того, что сказано в подлиннике, нужно было донести с максимальной точностью и полнотой. 8-ми строк оригинала для этого было явно недостаточно.
Вот вариант 8-строчного перевода:
Родитель – с жалобой. – Греховно, –
Сказал Юпитер, бог верховный, –
О неуспехе иль удаче
Судить лишь внешне – не иначе.
Добра и зла не понимают,
А волю Неба – направляют!
О добродетели пекитесь,
На Промысл Божий положитесь!
Текст в подлиннике:
When Jove the father’s grief survey’d,
And heard him Heav’n and Fate upbraid,
Thus spoke the God. By outward show
Men judge of happiness and woe:
Shall ignorance of good and ill
Dare to direct th’eternal will?
Seek virtue; and of that possest,
To Providence resign the rest.
Басня 40. Две Мартышки
Профессор весь – в идее, в духе,
А франт – во внешней показухе.
Живёт без книжек звонкий чижик,
Не зная умственных подвижек.
Профессор осуждает грозный
Сей образ жизни несерьёзный,
И дразнит франт не без азарта
Жреца устава и стандарта.
Порой суровы, как испанцы,
Французят весело британцы,
И тем, и этим строят рожи,
И получается похоже.
Не потому ли за стихозы
Травим Поэт сынами Прозы,
А Проза – сонная бабуля
Для барда быстрого, как пуля?
Мы для мартышек – те ж мартышки.
Друг дружку дразним без продышки.
Однажды на спектакль Паяца
Мартышкам удалось прорваться.
Вдвоём в ряду уселись первом.
Народ извёлся в смехе нервном:
Столь неуместно был серьёзным
Их вид, что все сочли курьёзным,
С каким решились эти гостьи
Перемывать Паяцу кости.
Сказала гостья: – Сикось-накось
Народ воспитан. Что за пакость!
И прямо тут же взрывом свиста
Народ приветствовал артиста.
Артист перевернулся ловко,
Потом запрыгнул на верёвку,
Под ним верёвка натянулась,
Дорожкой узкой обернулась,
И он от края и до края
Протанцевал шутя-играя.
Народ, в восторге от прогулки
В ладоши хлопал гулко-гулко.
Мартышка молвила: – Халтура!
Но коль устраивает сдуру
Их этот уровень топорный,
Для них эксперты мы, бесспорно.
Видала я, с каким по веткам
Летаешь ты проворством редким,
И говорю: виват мартышкам,
Здесь делать нечего людишкам!
Но если штуки обезьяньи
Нашли у публики признанье,
Пусть нам артисты подражают
И нашу славу умножают!
– Поздравить можно их с успехом, –
Вторая молвила со смехом, –
Лишь только б добрые примеры
Не заменялись на химеры.
Коль мы на задних лапах редко
Передвигаемся, соседка,
Что ж люди часто и помногу
Передвигаются двуного?
Сколь жалок люд, что, этим занят,
С таким изъяном обезьянит!
Басня 41. Сова и Фермер
Угрюмо мир обозревая,
Сова устроилась в сарае
На балке, что под самой крышей,
Отколь просматривались мыши.
Она весьма напоминала
Людей, что я встречал немало
Средь нашей братии писучей,
Что, навалив газеты кучей,
Провидела в дыму табачном
Судьбу Европы с видом мрачным.
С рассвета занят был хозяйством
Бедняга Фермер. И с зазнайством
Сова презрительно и хмуро
Ему сказала с верхотуры:
– Хоть ум приписывают люду,
Он глуп и слаб везде и всюду.
Ему противна Птица Ночи?
Он оценить её не в мочи!
А коноплянку – почитает,
От пенья жаворонка тает,
Там соловьиные кантаты
Всегда божественны и святы!
Но воплощаю мудрость птичью
Одна лишь я. Бессчётной дичи
Меня сопровождает стая,
Когда на свет я вылетаю
И увлекаю за собою
Пернатых рабской чередою!
Расхохотался Фермер: – Ныне
Ты воплощаешь лишь гордыню!
Ты свой обрушиваешь скрежет
На тех, чьё пенье слух мой нежит.
И всё ж Совою люди, птицы
Сову считают, – чем кичиться?
А что до свиты, то в итоге
Её у Мудреца не много,
А за Шутом с его успехом
Толпа Шутов идёт со смехом!
Басня 42. Трюкачи
Жил-был Трюкач. В добыче денег
Столь каждый палец был крутенек,
Как будто в каждом черти жили
И на наживу ворожили.
Порок пришёл к нему; в мошенстве
Отметил все несовершенства
И начал бурно спорить, вздорить
И перед публикой позорить:
– Не ждите, люди, от болвана
Здесь настоящего обмана!
Посоревнуемся? А зритель
Пускай решит, кто победитель!
Вскричал Трюкач: – Вперёд и с песней!
Я – самый лучший, хоть ты тресни!
И, не настроен на уступки,
Он показал «игру в скорлупки».
Народ, игрой заворожённый,
Решил, что шулер он – прожжённый.
Там пики, бубны, черви, крести
Летали порознь и вместе,
И шулер, ставший птицеловом,
Их заводил волшебным словом.
Просыпал золото из горсти,
И в яйца из слоновой кости
Его монеты превратились.
В народе страсти накалились.
Настала очередь Порока.
Он начал щедро и широко:
– В свои вглядитесь отраженья!
Замрите все от восхищенья!
И всякий в зеркало вгляделся,
От удовольствия зарделся.
Порок продолжил: – Эй, дружище,
Дохни, сенатор, на деньжищи!
Они – твои; замок, а ну-ка,
Тебе на рот, молчи, ни звука!
Дохнул Порок; замок исчезнул;
Сенатор вновь уста разверзнул.
На сцене – дюжина бутылок,
А в них ликёр, пьянящ и пылок.
Щелчок! На сцене страшной новью –
Две сабли, залитые кровью.
Гинею вору показал – и
Её он хапнул тут же, в зале.
Щелчок! Монета отблистала,
Петлёй намыленною стала!
Кто мог поэтом стать серьёзным –
Щелчок! – и стал убийцей грозным.
– Дохни, – Порок промолвил служке, –
В благотворительную кружку.
Щелчок! – Даянья скромной паствы
Пошли священникам на яства.
Порок с усмешкой кости мечет.
Пришедших проигрыш не лечит.
Портрет красотки показал он.
– Возьми, – развратнику сказал он, –
Какие ножки! Что за бёдра!
Щелчок! – и тот считает бодро
Свои расходы – люли-люли! –
На докторов и на пилюли!
Порок дал двадцать фунтов жмоту.
– Дай сыну, – он сказал, – хоть что-то!
Тот предпочёл всего лишиться,
Лишь только б с сыном не делиться.
(Читатель мой, везде и всюду
C Благотворительностью худо,
И мир без совести и чести,
Как прежде, топчется на месте).
Трюкач воскликнул: – Пораженье
Готов признать без возраженья!
Порок, я, так или иначе,
Людей лишь изредка дурачу,
А ты в их нравы вносишь смуту
Все дни и каждую минуту!
Басня 43. Лошади на совете
Жил-был на свете Конь, который
Разжёг всеобщие раздоры,
И стала смута не греховной,
И лошадей Совет верховный
Решил устроить обсужденье,
Откуда это наважденье.
И здесь Жеребчик, полный страсти
И гневных дум своих во власти,
Примчал, молоденький и тонкий,
И обратился с речью звонкой:
– За что, откуда и доколе
Досталась нам дурная доля?
Рабами предки наши были,
И мы должны, как предки, – или?
Друзья, нам хватит силы, право,
Отстроить рухнувшее право,
Коль нам гордыня человека –
Укор доныне и от века!
Какие нам внушили силы,
Что от рожденья до могилы
Мы с плугом связаны союзом,
Что наш удел – стонать под грузом?
Что слабакам служить двуногим?
Что причислять себя к убогим?
Когда расстанемся с уздою
И с подневольною ездою?
Ужели вечно лихолетье?
Ужели вечны шпоры с плетью?
Ужели мы восстать не в мочи?
Ужели стыд не выест очи?
Сперва бы льва, как нас, пригнули!
Сперва бы тигру пасть заткнули!
Вперёд! Заставим в битве с ними,
Дрожать, заслышав наше имя!
Собрание не возражало
И с одобрением заржало.
Но в это самое же время,
Неся годов седое бремя,
Пред ними Конь предстал суровый,
Величественный, хмуробровый.
И был он Нестор самобытный,
И молвил братии копытной:
– Когда и я, как вы, был молод,
И я трудился в жар и в холод,
И где трудился я на славу,
Теперь пастись имею право,
Ни в чём особо не нуждаясь
И просто жизнью наслаждаясь.
Пока был молод, терпеливо
Я улучшал людские нивы,
И человек трудился рядом,
И были мы одним отрядом.
Он, человек, сараи строит,
Где в непогоду нас укроет,
И травы косит, сено сушит,
Что мы зимою будем кушать.
Подмога наша – землеробу.
Часть урожая – нам в утробу.
Мы все друг другу здесь подмога:
Так установлено от Бога.
Живи ж по Божьему уставу
И не вноси в умы растраву!
Смутьяна вздули для острастки.
Всё тут же стихло – после встряски.
Басня 44. Молодой кобелёк и Охотник
Когда упрямый дурачина
Шумит нахально и бесчинно,
Читатель мой, сдержись попробуй
Не поскандаль с такой особой!
Трубит Охотник, Свора лает:
Здесь утро весело встречают!
Несутся псы через дубраву,
Кусты налево и направо
Обнюхав; дальше – по равнине,
Что вся росой покрыта ныне.
И тишина вокруг сплошная
Царит от края и до края!
Но лай заливистый и мерзкий
Там Кобелёк вдруг поднял дерзкий.
Кобель шумит неутомимо,
Но псы по следу мчатся мимо,
Хоть явно каждому в охотку
Схватить паскудника за глотку.
Был дальше разговор короткий:
Его огрел Охотник плёткой!
Кобель жестоко обозлился
И с воем в жалобе излился:
– Я знаю, свору зависть гложет:
Никто, как я, здесь выть не может!
Я всех талантливее в своре,
За то и высечен. О, горе!
Вскричал Охотник: – Сколько ж ныне
В тебе невежества, гордыни!
Ты глуп, а зависть – род признанья.
Где ж для завидок основанья?
Когда ты шум не поднимал бы,
Что ты дурак, никто не знал бы.
Меж тем тщеславия во имя
Ты не смешался с остальными,
А дурень, что шумит столь бурно,
Сигнал другим: «Встречайте дурня!»
30.06.-
Басня 45. Поэт и Роза
Отвратен, кто успех свой строит
На том, что ближним яму роет.
Себя святоши уважают,
Когда других уничижают.
Признанья жаждая, писаки
Строчат поба́сенки и враки.
Похвал поэт с красоткой просят
И конкурентов не выносят.
Кто страстью к Лесбии привязан,
Сестру её ругать обязан.
(Манёвром этим подольститься
Ты можешь к даме и к девице!)
Поэт, прохладным утром мая
По саду весело гуляя,
Дышал с великим наслажденьем.
И вдруг, охвачен вдохновеньем,
Над Розой дивною склонился,
Сорвал и с песней обратился:
«О Роза, что прекрасна, как невеста,
Возляг на грудь любимой, дорогая!
Стремлюсь мечтой в сие завидно место,
С любовью, что живёт, не увядая!
Взор женщины порадуй хоть мгновенье,
Потом сгори, умри без сожаленья!
Но Розы, что прекраснее намного,
Ты там, цветочек мой, увидишь вскоре.
И вот уже предвижу я в тревоге,
Как сохнешь ты от зависти и горя.
Дорогой общей нам идти не внове:
Ты с зависти умрешь, я – от любови!»
– Сравнения перемени ты! –
Вдруг Роза молвила сердито
С соседней клумбы. – Что такое?
Поэт, оставь ты нас в покое!
Звучать в любой любовной песне, –
Что может быть неинтересней?
Когда ты Хлою славить хочешь,
Зачем худое нам пророчишь,
И мы в стихах должны не пахнуть
А вянуть, морщиться и чахнуть?
Басня 46. Дворовый пёс, Лошадь и Очарка
Таланты многие имея
И всё ж быть скромным не умея,
Наглец насмешки сыплет градом,
На всех людей, вдали и рядом,
И тех, и этих задирая,
Кто друг, кто враг, не разбирая,
Не думая, что каждой шуткой
Себя влечёт к развязке жуткой,
Что в некий день, когда, быть может,
Внезапно хворь его загложет,
Вчерашний друг покажет пальцем
И посмеётся над страдальцем!
Решил однажды Пёс дворовый,
Нахальный, глупый и здоровый,
Что хриплый лай его балбесный
Прекрасен, словно хор небесный,
И, лёгши на дорогу прямо,
Стал выть упорно и упрямо,
И всех, кто шёл иль ехал мимо,
Терзал певец неумолимо.
Коль конский топ касался слуха,
Он поднимал немедля ухо
И шёл в атаку на копыта,
И лаял грозно и сердито.
Лишь за межою деревенской
Кончался гвалт его гееннский.
Однажды, как не раз бывало,
Там Лошадь с всадником скакала.
Себя дворняга, как обычно,
Повёл на редкость неприлично,
И Лошадь, оценив артиста,
Лягнула крепко скандалиста.
Дворняга кровью обагрился.
За горизонтом всадник скрылся.
Дворняге молвила Овчарка:
– А ты иного ждал подарка?
Когда хлыщи себя лишь видят,
Вокруг их просто ненавидят,
И ты б, веди себя иначе,
Не получил смертельной сдачи!
Басня 47. О том, как смерть избрала своего первого министра
– Ко мне, болезни и хворобы,
Болячки самой высшей пробы! –
Сказала смерть. И ночью поздней
Совет, которого нет грозней,
В дворце владычицы собрался
И с трона глас ее раздался:
– Друзья, прикиньте и прибросьте:
Вот жезл из слоновой кости,
Знак власти первого Министра.
Кто хочет? Отвечайте быстро!
– Я, – отвечала Лихорадка
Весьма решительно и кратко, –
Работник буду самый дельный:
Газет отчёт еженедельный
Перечисляет кропотливо,
Сколь я в работе хлопотлива!
Подагра молвила: – В калеку
Я превращаю человека.
От веку ведаю науку,
Как мукой скрючить ногу, руку.
Не многим в жизни подфартило
Спастись, когда я их крутила!
– А я, – промолвил Некто зычно
(Его назвать-то неприлично!)
Дразня людей любовной страстью,
Заразной их гноблю напастью.
Они безносы и вонючи…
Вам не найти Министра лучше!
И тихо-тихо, еле-еле
Туберкулёз промолвил: – Цели
Я добиваюсь планомерно,
Сражаясь медленно, но верно.
Я бьюсь, как Фабий, как воитель,
Носивший прозвище «Медлитель»,
И, вперекор лихим оторвам,
Беру не штурмом, а манёвром!1
Чума: – Зато всегда спешу я.
Страну за час опустошу я!
Отвыступали конкуренты
И огласили аргументы,
И с трона прозвучало зычно:
– Молчит достойный, как обычно!
Что ж нет ни одного Врача-то?
Коль емлет злато он в оплату,
От тех, кому вино – отрада,
То, значит, Пьянство – то, что надо!
И, значит, снять себя с дебатов
Прошу я прочих кандидатов,
Поскольку в мире нет поганства,
Что сокрушительней, чем Пьянство:
Ему клиентами обязан,
Любой из вас тут с Пьянством связан.
Я приняла своё решенье…
Короче, будут возраженья?
1. Имеется в виду Квинт Фа́бий Ма́ксим Кункта́тор (т.е., «Медлитель») (ум. в 203 г. до н.э.), военачальник и политический деятель эпохи Древнего Рима. Избегал прямых столкновений с противником, применял тактику «выжженной земли». – Примечание переводчика.
Басня 48. Садовник и Свинья
Любил Садовник необычный
Свинью любовью безграничной.
Её кормили не со стадом,
Ей доставляли яства на дом.
Она ж, сожравши яства эти,
Спала в хозяйском кабинете.
Хозяин звал её «свинюшкой»,
И развлекался, как игрушкой,
И обучал забавным штукам,
Что та усваивала с хрюком.
Бродя однажды по тропинке,
Хозяин почесал ей спинку
И молвил, выходя из сада:
– Дружочек мой, бери, что надо:
Бобами можешь напитаться,
Горохом, репой наслаждаться
И то ж – картофелем, морковью, –
Всё отдаю тебе с любовью.
И вечерком, и утром рано
Ходи сюда, и лишь тюльпаны
Здесь не топчи – мою отраду
И наивысшую награду!
Однажды утречком, на зорьке,
Свинья наткнулась на ведёрки
Со свежим элем. Ждать не стала
И разом всё ухлобыстала,
И заморгала пьяным глазом,
И бедный ум зашёл за разум,
И, тяжко двинув пьяной тумбой,
Расправилась с цветочной клумбой
И корни вместо закусона
Пережевала полусонно.
Садовник, увидав руины,
Воскликнул: – Подлая скотина!
Одна лишь просьба и была-то,
Но ты порушила, что свято!
Цветы мои! – С тоской во взоре
Вздохнул и сгорбился от горя.
Свинья вскричала: – Бог свидетель,
Тюльпаны целы, благодетель!
А что урчат мои кишки, сэр,
То там – одни лишь корешки, сэр!
Вложив разгневанную душу,
Пинать Садовник начал тушу.
В ответ гора живого сала
Его жестоко искусала!
И он пошёл домой, хромая,
И молвил: – Что ж, теперь я знаю:
Со всякой сволочью якшайся,
С хамьём общаться не гнушайся,
Но знай, что рано или поздно
За всё, простак, ответишь слёзно!
Басня 49. Человек и Блоха
Куда ни глянь, в любой стихии
Тщеславны существа живые!
Считает ястреб, дичь плодится
Лишь только, чтоб ему кормиться,
А для тирана люд прекрасен,
Пока он в рабстве быть согласен.
По берегам жемчужным Тахо
Гуляет краб, не зная страха,
Порой любуется кораллом,
В восторге молвя небывалом:
– Природы щедрость безгранична:
Ведь я владею этим лично!
Где розы дышат безмятежно
И где цветут гвоздики нежно,
Где блещет персик на припёке,
Похожий на Лауры щёки,
Где в грушах сладкая отрада,
Где тяжки грозди винограда,
Там слышится шипенье змея:
– Всем этим я один владею!
– А в чём достоинство людское? –
Здесь Человек спросил, что втрое
Тщеславней всех живых. С вопросом
Скользнул он взглядом по утёсам,
Увидел море в мощи грозной,
Увидел неба полог звёздный,
Увидел вечер в умиленье
И вслух предался размышленью:
– Когда я вижу мир блестящий
В его красе непреходящей,
Зверей в лесах и на равнине
И рыб великие дружины,
Что в чешуе идут, как в латах,
Когда я вижу птиц крылатых,
Я говорю: сей мир от века
Задуман был для Человека
И возношу благодаренья
За то, что я – венец творенья!
И здесь Блоха, на кончик носа
Присев, воскликнула: – Вознёсся!
Коль чаешь ты мечтой нескромной,
Что ты венчаешь мир огромный,
То знай, что есть в природе ниши
Для тех, кто вас, людей, превыше,
И вы им служите для пищи,
И это – Блохи… Слышь, дружище?
Басня 50. Зайчиха и её друзья, которых было слишком много
«Любовь!» (Тьфу!) «Дружба!» – Златоусты,
Хоть одному отдайте чувства!
Коль семь папаш у малой детки,
Они идут на помощь редко.
И в дружбе – то ж: со всеми дружишь,
Так в одиночестве затужишь!
Итак, жила-была Зайчиха,
Как ГЕЙ, и вежливо, и тихо.
Во всех друзей желала видеть,
И ублажить, и не обидеть.
Дружить со всеми без различий
Вошло в её святой обычай.
Однажды по траве росистой
Гулял с утра зверёк пушистый,
Но шум охотничьей облавы
Внезапно грянул, – Боже правый!
Ату! Ату! – Охотник свищет,
И грозный пёс добычу ищет.
Зайчиха мечется, петляет,
Погоня силы убавляет,
И в ожидании подмоги
Легла Зайчиха на дороге.
Вот Конь спешит, а с ним – спасенье.
Какое чудо! Вот везенье!
– Умчи меня, мой друг, отсюда! –
Кричит несчастная. – Мне худо!
Любое бремя – не обуза,
Где дружбы связывают узы.
А Конь в ответ: – Поверь, бедняжка,
Тебя в беде мне видеть тяжко.
Но не печалься: вслед за мною
Твои друзья идут толпою.
И вот могучий Бык явился,
К Зайчихе с речью обратился:
– Свидетель мне здесь тварь любая,
Что я добра тебе желаю,
И правдой, кою я не скрою,
Здесь не обижу никого я:
Меня любимая корова
У стога ждёт, на всё готова.
А раз она на всё готова,
Всё остальное – несчитово!
Когда б не это, я, быть может…
Козёл идёт… Вот он – поможет!
Козёл заметил: – Ты ослабла,
Ты вся дрожишь, ты вся озябла.
Я не согрею; на Овечке
Скачи и грейся, как на печке!
Овца в ответ сказала тихо:
– Я непроворна, я трусиха,
А злые псы овец, к тому же,
Съедают зайчиков не хуже.
Потом черёд настал Телёнка,
И, проходя, он молвил звонко:
– Мне на себя ещё не время
Брать столь ответственное бремя.
Передо мной прошли на марше
Иные, опытней и старше,
И я их оскорблю, ретивый,
Своею инициативой,
И тут уж некуда деваться,
И мы, друзья, должны расстаться.
Чу! Приближается охота…
А мне пожить ещё охота!
Заяц и его друзья
Баснь
Знакомство, дружество пустые суть названья,
Когда заводим их без всякого вниманья;
Приятелей себе кто многих наберет -
Едва ль и одного в несчастии найдет..
Один из зайцев свел знакомство со скотами,
Которые без рог, и с колкими рогами,
(Описывать их здесь нет нужды никакой)
С природною своей сердечной добротой
При каждых спорах их бывал на все согласен,
И страсть имел, кak Гей, великую до басен -
За что всяк зайчика любезным называл
И в дружбе каждый раз встречаясь уверял -
При жизни таковой он прыгал и резвился,
И пред подобными себе везде гордился.
Однажды выскочив с зарею на лужок,
Чтоб травки пощипать, запрятался в кусток;
Но вдруг он слышит лай и труб ужасны звуки!
Чтоб не попасть ему к тиранам в -страшны руки,
Бросается туда, сюда - опять назад;
Повсюду за собой собак злых видит ряд.-
Подсеклись наконец его от страха ноги,
Едва дыша упал среди большой дороги.
Но тут какой восторг в груди его восстал,
Когда идущую он лошадь увидал.
Позволь, вскричал, о конь! мне на тебе укрыться,
И тем от видимой беды освободиться,
Надежда на тебя осталась мне одна,
А помощь всякая для дружбы нетрудна.
Я к другу был всегда расположен сердечно,
Сказал ему тот конь, ты знаешь сам конечно;
Да с важным делом я теперь ко льву иду,
Утешься - вот здесь все друзья твои в виду!
Оставя лошадь, он к быку стремглав пустился,
Но также хорошо и сей отговорился:
Все знают, что тебе желаю я добра,
И как твой друг, скажу: давно идти пора -
Вон к этой, видишь ли, пригоженькой корове,
Открылся коей я вчера в моей любви;
Мне жаль, что я тебя в несчастии нашел,
Но радуйся, к тебе идет твой друг козел!
Козел, приметя в нем отменно жил биенье
И смертную в глазах померклость и томленье,
Моя спина тебе вредна, в ответ сказал,
И на овцу ему рогами указал.
Овца была слаба, притом же и боялась,
Чтоб в. зубы и сама собакам не досталась:
К теленку наконец в отчаяньи прибег.
Но равной получен и от него успех.
Возможно ли, чтоб я, млад будучи летами,
Сравняться возмечтал с великими скотами?
Из них тебе никто не захотел помочь
И всякий от тебя бежал скорее прочь;
Так мне ли одному на помощь покуситься?
И как после того глазам их появиться.
Я плачу по тебе! - Чу! слышу гончих лай,
Они бегут, бегут! прощай, мой друг, прощай!
Перевод И. Ильинского