Западная Европа
Леонардо да Винчи
[КОМ СНЕГА]
Случилось так, что комочек снега очутился на верхушке скалы, находящейся на крайней высоте высочайшей горы, и, собрав в себе соображение, стал он размышлять и говорить промеж себя так:
- Вот, не надлежит ли считать меня зазнавшимся и гордецом из-за того, что я, малый ком снега, нахожусь на столь высоком месте, и допустимо ли, что такое великое множество снега, какое отсюда видно мне, лежит ниже меня? Поистине, ничтожная моя толика не заслуживает этой высоты, о чем хорошим назиданием, в связи с ничтожеством моего облика, служит мне то, что сделало вчера солнце с моими сверстниками, которые в немного часов были солнцем растоплены. А произошло это потому, что заняли они более высокое место, нежели им приличествовало. Я же хочу спастись от гнева солнца и принизить себя, и найти место, соответствующее бедной моей значительности.
И вот ринулся он вниз и стал спускаться, катясь с высоких откосов поверх другого снега; но чем ниже искал он себе места, тем больше росла его величина, в такой степени, что, когда кончил он свой бег, на холме лежала едва ли меньшая масса его, нежели сам холм, который держал его; и был он последним, которого в то лето растопило солнце.
Сказано для тех, кто смирен: те и вознесены будут
[КАМЕНЬ]
Камень отменной величины, недавно извлеченный из воды, лежал на некоем возвышенном месте, где кончалась приятная рощица, над вымощенной мостовой, в обществе растений разных цветов, изукрашенных разнообразной расцветкой. И видел он великое множество камней, которые были собраны на лежавшей под ним мостовой. И вот пришло ему желание упасть отсюда вниз, ибо говорил он себе так:
- Что делать мне здесь с этими растениями? Хочу жить вместе с теми моими братьями.
И, низринувшись вниз, окончил он среди желанного общества легкомысленный свой бег. Когда же полежал он так недолго, взяли его в неустанную работу колеса повозок, подкованные железом ноги лошадей и путников: тот его перевернет, этот топчет, порой поднимается он на малую высоту, иногда покроет его грязь или кал каких-нибудь животных,- и тщетно взирает он на то место, откуда ушел, на место уединенного и спокойного мира.
Так случается с теми, которые от жизни уединенной, созерцательной, желают уйти жить в город, среди людей, полных нескончаемых бед.
[БРИТВА]
Бритва, выйдя однажды из рукояти, которую она превратила себе в ножны, и раскинувшись на солнце, увидела, что солнце отражается в ее теле; от таковой вещи возвела она себя в величайшую славу и, обратившись мыслями назад, принялась так рассуждать с собою:
- Неужели же возвращусь я опять в ту лавку, откуда лишь недавно я ушла? Разумеется, нет! Не угодно богам, чтобы столь блистающая красота спустилась до такой низменности духа. Какое было бы безумство, ежели бы я была обречена брить намыленные бороды простаков крестьян и производить механическую работу! Это ли тело употреблять для подобных упражнений? Разумеется, нет! Схоронюсь-ка я в каком-нибудь потайном месте и стану в спокойном отдохновении проводить жизнь.
И вот, спрятавшись так на несколько месяцев, вернулась она однажды на свет божий и, выйдя из ножен, увидела, что уподобилась заржавленной пиле и что гладь ее уже не отражалаблистающего солнца. В напрасном раскаянии тщетно оплакивала она непоправимую беду, так говоря себе:
- Увы! Насколько лучше было у брадобрея пускать в ход мое утраченное лезвие такой отменной тонкости! Где она, сверкающая гладь? Истинно, противная и грубая ржавчина пожрала ее!
То же случается с теми умами, которые, прекратив упражнение, предаются безделью; таковые, наподобие вышесказанной бритвы, утрачивают режущую свою тонкость, и ржавчина невежества разъедает их облик.
[МОТЫЛЕК И СВЕЧА]
Тщеславный и непостоянный мотылек, не довольствуясь тем, что мог удобно летать по воздуху, плененный прелестным пламенем свечи, порешил влететь в нее; но веселое его движение стало причиной скорого горя. Когда в названном пламени сгорели нежные крыльца и злосчастный мотылек упал, весь обгорев, к подножию подсвечника, то после многих стенаний и раскаяний отер он слезы с выплаканных глаз и, подняв лицо вверх, молвил:
- О лживый свет! Скольких, как и меня, удалось тебе в минувшие времена бесчестно обмануть! Ах, если уж возжелал я узреть свет, то не надлежало ли мне отличить солнце от лживого пламени грязного сала?
[ИВА И СОРОКА]
Злосчастная ива пришла к выводу, что не суждено ей радости видеть, как нежные ветви ее поднимутся до желанной высоты и вознесутся к небу, потому что из-за виноградных лоз и неких других деревьев, бывших по соседству, ее постоянно калечат, лишают ветвей п портят. И вот собрала она все свои способности и с помощью их открыла и распахнула дверь соображению. И пребывая в постоянном размышлении, и испытуя им растительный мир, дабы узнать, с кем бы ей соединиться, кто не нуждался бы в использовании ее прутьев, и пребывая некоторое время в таком пустячном соображении, пришла ей во внезапном наитии мысль о тыкве. И с большой радостью встряхнула она всеми ветвями, ибо померещилось ей, что она нашла себе общество по вкусу и по желанию, затем, что тыква не более приготовлена вязать других, нежели самой быть свя занной. И, приняв такое решение, подняла она свои ветви к небу, внимательно выжидая какую-нибудь дружественную птицу, которая взялась бы стать вестником этого ее желания.
И вот, увидев, в числе их, поблизости сороку, обратилась она к ней так:
- О милая птаха, прошу тебя ради той помощи, которую в эти дни утром нашла ты в моей листве, когда голодный сокол, жестокий п хищный, хотел пожрать тебя, и ради тех утех, которыми между названными моими ветвями, наслаждаясь любовью с подругами твоими, ты пользовалась когда-то,- прошу тебя, отыщи тыкву и попросп у нее несколько семян и скажи им, что когда они подрастут, то не иначе буду я обходиться с ними, как если бы собственным своим телом родила я их; и подобным же образом используй все те слова, какие могут быть убедительными для такой цели, тем более, что тебя, мастера красноречия, не нужно и учить этому. И ежели ты это сделаешь, я буду рада принять твое гнездо в лоно ветвей моих вместе с твоею семьей без уплаты какой-либо аренды.
Тогда сорока, установив и заключив наново с ивой несколько условий, особливо о том, чтобы та никогда не принимала к себе гадюк или куниц, подняв хвост и опустив голову и бросившись с ветки, отдалась тяжести своих крыльев. И, ударяя ими по подвижному воздуху то сюда, то туда, забавно направляя руль хвоста, долетела она до одной тыквы и, при помощи красивого поклона и нескольких добрых слов, получила просимые семена. И, принеся их иве, была принята с веселым видом, и, взрыхлив немного ногами землю рядом с ивой, посадила она вокруг нее эти семена. А они, выросши в короткое время, принялись, разрастаясь и распуская свои побеги, охватывать все ветви ивы и большими своими листьями отбирать у нее красоту солнца и небес. И вдобавок к такому злосчастию, от роста тыкв стали те тяжестью веса клонить верхушки нежных ветвей к земле с особенным мучительством и безобразя их. Тогда, сотрясаясь и тщетно покачиваясь, чтобы заставить упасть с себя те тыквы, и потратив впустую несколько дней на подобное самообольщение, ибо добротное и крепкое сплетение противостояло этим замыслам, видя проходящий ветер, препоручила она себя ему, и тот подул сильно. Тогда раскололся старый и пустой ствол ивы на две части, вплоть до самых корней; и, распавшись на две части, напрасно оплакала она себя самое и познала, что порождена она была на то, чтобы никогда не быть счастливой.
Якоб Катс
ДУБ И ТРОСТНИК
Дуб выворочен из земли,
И древо ветры принесли
К пруду, где к глади вод приник
Слегка колышнмый тростник.
На стебли, коим вихрь любой
Не страшен, дуб глядел с тоской
И наконец проговорил:
"Хоть в чаще лес меня укрыл,
Хоть корни почвы в глубь вросли,
Я вихрем вырван из земли.
Плашмя на травы пал тогда
И скоро принесен сюда.
А ты, ничтожная трава,
В воде заметная едва,
Стоишь себе, не дуя в ус!
Твоей загадке я дивлюсь!"
Все тихо выслушал тростник
И рек: "Отвечу напрямик.
Моя разгадка столь проста:
Листов и стебля мягкота.
Клонюсь, сгибаюсь, долу гнусь,
Пока затишья не дождусь.
В тебе упрямство - вот изъян,
Ты - как скала или чурбан.
Вот ветер из полночных стран,
Жестокосерд, могуч и рьян,
Начнет на мир нещадно дуть
И наводить на тварей жуть,
А ты один его не чтишь
И прям, как столб, один стоишь.
Засим и ветер станет зол,
Трясти начнет твой толстый ствол,
Рождая в ветках хруст и дрожь,
Пока во прах ты не падешь.
И вот лежишь ты, исполин,
Омытый струями, один.
Взял на себя гордыни грех -
Теперь терпи насмешки всех!"
Друзья, что мне всегда верны,
Вы все быть гибкими должны:
Желанья станут вас терзать,
От дел ума к пустому звать,
Согнитесь мягко, как тростник,-
И вас гроза отпустит вмиг.
ТЫКВЫ И ДУБ
Пришел крестьянин в огород
И видит: тыкв невпроворот.
Повсюду желтые плоды
Тучнели, вспухши от воды,
Листва на землю ниц легла,
Сомлев от дневного тепла.
Крестьянин вправо посмотрел,
Там дуб листвою шелестел,
И были на ветвях видны
Плоды, что вовсе не крупны.
В негодованье впал сей муж
И молвил: "Право, что за чушь!
Дуб, преогромен и могуч,
Достал верхушкою до туч;
Сколь ветви мощны и тверды,
Но сколь малы его плоды!
Меж тем побег, что слаб и хил,
Съестного горы нам взрастил!"
Так рассуждал он сам с собой,
Но дунул ветер грозовой,
И, в темя метя сквозь листву,
Пал желудь мужу на главу;
На шляпе сделалась дыра,
От крови стала плешь мокра.
Муж молвил: "Господи, прости!
Что вздумалось мне наплести!
Я впал в гордыню, стоя здесь.
Куда меня толкнула спесь!
Ведь если б то произошло,
Что звал я, разуму назло,
Сосуд сей бренный был бы пуст,
Лишился б он ума и чувств,
И, неразумием влеком,
Лежал бы я в песке ничком!"
У горожан и у селян
Бывает часто разум пьян -
Они стремятся вдруг к тому,
Что им на деле ни к чему.
Мнит человек: творцом он будь,
Пошире смог бы натянуть
Небесный полог в вышине
И больше б сипи дал волне,
Был воздух чище бы стократ
И было б всласть у всех отрад.
Зола и персть, скудель и прах,
Ты бога мнишь создать в мечтах?
Ты в глубь, ничтожный, не проник
Написанных природой книг;
Ты мнишь, что ты вселенной царь,
Но не постиг живую тварь!
Ты божий труд свершить хотел?
Но и легчайшее пз дел
Тебе, бадняге, невподъем.
Свою ничтожность признаем -
Труда господнего вовек
Свершить не может человек.
Миколай Рей
КСЕНДЗ, КОТОРЫЙ У КОРОЛЯ УМЫЛСЯ, А ЕЛ ДОМА
Незваным ксендз раз во дворец пришел,
И, хоть над ним смеяться стали
Все находившиеся в зале,-
Решился сесть он с королем за стол.
Король умылся, ксендз умылся тоже,
Разгладив бороду, сидит под стать вельможе.
"Святой отец,- сказал ему король,-
Ты вымыл руки, а теперь изволь
Отправиться домой и в нашу честь
За собственным столом поесть!.."
Кто ищет панибратства во дворце,
Пусть вспоминает о святом отце.
Франсуа де Фенелон
ПЧЕЛА И МУХА
Однажды пчела увидела около своего улья муху. "Зачем это ты явилась сюда? - спросила она гневно.- Право, тебе ли, низкое животное, соваться к нам, воздушным королевам!" - "Ты права,- холодно ответила муха,- не следует и близко подходить к такому неистовому племени, как вы".- "Нет никого мудрее нас,- сказала пчела.- Только у нас есть законы и хорошо устроенное государство; мы питаемся только благоухающими цветами; мы даем только сладостный мед, который может сравниться с нектаром. Уйди с глаз моих, мерзкая назойливая муха, ибо ты только и умеешь, что жужжать и искать пропитания в отбросах!" - "Мы живем, как можем,- ответила муха.- Бедность - не порок, а гнев - порок изрядный. Вы делаете нежный мед, но сердце ваше всегда сурово; в законах вы мудры, но безумны в поведении: ваш гнев, жалящий неприятеля, стоит вам жизни, и ваша безумная жестокость приносит вам же наибольшее зло. Гораздо лучше обладать достоинствами менее блестящими и более безопасными".
Жан-Франсуа де Сен-Ламбер
ВОСПИТАНИЕ ПРИНЦА
У царя Хосрова был один министр, которым он был доволен и который, как считал царь, его любил. Однажды этот министр пришел к нему с просьбой отпустить его. Хосров ему ска зал: "Отчего же ты хочешь меня покинуть? Я осыпал тебя розами изобилия, мои подданные равно повинуются твоим и моим повелениям, я принял тебя к сердцу своему,- так не уходи от него никогда!" Митран (таково было имя министра) ответил: "О царь! Я ревностно служил тебе, и ты меня щедро вознаградил; но теперь природный долг призывает меня, и позволь мне его выполнить: у меня есть сын, и только я могу научить его служить тебе так же, как я служил тебе".
"Я дозволяю тебе удалиться,- сказал Хосров,- но при одном условии. Среди достойных людей, которых ты научил меня ценить, нет никого, кто был бы столь же достоин, как ты, воспитать принца; заверши свою службу самой великой услугой, какую может оказать человек другим людям,- пусть они будут обязаны тебе добрым правителем. Мне ведом тлетворный дух двора, и не должно принцу вдыхать его: возьми же моего сына, ступай и воспитай его вместе со своим в уединении, в лоне невинности и добродетели".
Митран удалился с детьми, а спустя пять или шесть лет он вернулся с ними к Хосрову, и тот был счастлив вновь увидеть своего сына, но нашел, что он не сравним в достоинствах с сыном своего бывшего министра. Он высказал свое недовольство Митрану, и тот ему ответил: "О царь! Мой сын с большею пользой, нежели твой, употребил уроки, которые я им преподал. Мои заботы были равно распределены между ними; но мой сын знал, что он будет зависеть от людей, а от твоего сына я не мог утаить, что люди будут зависеть от него".
Антуан Удар де Ламот
МЕШОК СУДЬБЫ
От добра искать добра не надобно.
Один человек, недовольный своим жребием,
На чужие судьбы обращал вожделеющий взгляд
И несчетными жалобами
Каждодневно докучал богам.
И вот однажды Юпитер его возносит
В небесный склад,
Где разложены по порядку
В мешках, запечатанных судьбами,
Все уделы, данные смертным.
"Вот,- сказал Юпитер,- твой жребий - в твоих руках:
Мы окажем раз в жизни удовольствие человеку -
Хоть ты того и не стоишь
И твоим нечестивым ропотом
Не добра заслуживаешь, а гнева,-
Но так уж и быть, посмотрю сквозь пальцы.
Вот тебе на выбор любая судьба -
Примерься и возьми, но на всякий случай
Знай, что мешок тем легче,
Чем счастливей доля: тяжек только грех".-
"Спасибо, отец Юпитер,-
Говорит наш герой,- если нынче мне повезет,-
Постараемся быть счастливы".
Он берет первосортный мешок,
Где под пышным блеском - тягчайшие заботы.
"Нет,- говорит,- только силачу
Впору сдвинуть такую тяжесть.
Это не по мне". Он берется за второй,
Мешок вельмож и сильных мира сего,-
Там были труды, долгие раздумья,
Жажда возвыситься, страх немилости
И даже добрые замыслы, погубленные случайностью.
"Горе, кому такое выпадет! -
Говорит наш искатель.- Избави меня бог!
Попробуем дальше". Пробует, прикидывает
Тысячи мешков, и все тяжелы:
Одни - стесненьями и досадной зависимостью,
Другие - безмерными желаниями,
Третьи - завистью или страхом,
А иные даже скукой от наслаждений.
"Правое небо! Неужели нет
Судьбы полегче? - сердится наш герой.-
Но нет! зря я жаловался! Вот и отыскался
Мешок по мне: он легче других".-
"Он был бы еще того легче,-
Говорит выбирающему бог,-
Если б не с чем было его сравнивать:
От неведенья он и легок".-
"Пусть и с ведома,- отвечает человек,-
Я беру его".- "Будь так,- говорит Юпитер,-
Он твоим и был. Ступай же, а впредь
На долю свою не жалуйся".
Анри Рише
ОТШЕЛЬНИК И ДОКУЧНЫЙ
Весенней порою один философ
Гулял в полях, сам себе собеседник,
И было ему великою радостью
Размышлять обо всем,
Что являла глазам его природа,
Такая простая и прекрасная без прикрас -
Долины, холмы, зелень
Поглощали его ум.
Но какой-то встречный
Бездельник решил, что наш отшельник
Так же томится скукою, как и он.
"Позвольте к вам присоединиться,-
Сказал он, подходя.- Ничего нет хуже,
Чем быть одному. Увы! в природе
Ни рощи, ни травы не умеют говорить".-
"Не умеют с вами,-
Сказал мудрец,- а со мной у каждой свой язык.
Мне жаль вас разочаровывать,
Но вы сами меня заставили:
Я здесь стал одинок
Лишь когда появились вы".
Шарль-Этьен де Песселье
ФОНТАН И РУЧЕЙ
В прекрасном дворце,
Где искусство украшало, а не коверкало природу,
Самый мирный ручей
Оказался в соседстве с самым гордым фонтаном.
Скромный ручеек в своем русле
Протекал без блеска и без шума,
А пышный фонтан взлетал к небесам,
И внимания не обращал на соседа.
Глядя свысока
(Где только не угнездится гордыня!),
Он роптал в своем великолепии,
Что ручей посмел оказаться рядом с ним.
"И не скучно тебе влачиться в прахе? -
Сказал фонтан,- между тем, как я
Пред тобой возношусь к обителям грома?
Жалкая волна твоя пригодна
Разве что орошать глухие дубравы;
Но появиться здесь -
Какая возмутительная дерзость!" -
"Помилуйте, сударь! зачем так высокомерно? -
Перебил ручей.- Подумайте, любезный:
Весь этот блеск, которым вы гордитесь,
Отчего он? оттого, что вы - в плену!
Вода ваша стиснута в тесных трубах,
А без того ей не взлететь
Брызжущей пеною к эфирному своду.
Я не возношусь к небесам,
О нет; но я теку на воле".
Таков простой, но верный образ
Вельможи и мирного мещанина.
Первому я воздаю должное,
Ибо по месту - и почет,
А второму я, по совести, завидую.
Вельможи, мне кажется,- лишь знатные рабы,
И весь блеск их славы, пленяющий простака,
Есть лишь блеск оков.
Увы! Боже меня избави им завидовать:
У меня на всю жизнь девиз -
"Меньше блеска - больше воли".
Жан-Жозеф Ваде
ЗЕРКАЛО ИСТИНЫ
Однажды Истина предложила народу
Волшебное зеркало: плати и любуйся!
"Ах, ах! тут есть на что посмотреть!" -
Кричали все и сбегались к зеркалу.
А у него была чудесная сила
Открывать взгляду
Гораздо больше, чем хотелось бы знать.
Ханжа, кокетка, мнимая недотрога,
Неблагодарный, злодей, предатель,
Гордец, дурак, грубиян, педант,-
Все умножали толпу любопытных,
Каждый видел свои пороки въяве,
Краснел, лепетал,
Протирал глаза, продирал глаза, смотрел -
Все то же самое.
"К черту зеркало! В нем всё не так!
Прощай-ка, Истина! Смотрись в него сама!
Ступай отсюда!" И прочь, не платя ни гроша.
Наверно, Истине
Пришлось разживаться на чем-нибудь другом
Деньги с правдою плохо ладят:
Если уж мы платим, то лишь за похвалу.
Жан-Л уи Обер
ЗЕРКАЛО
Где - не знаю, когда - неважно,
Чудное зеркало полезнейшего свойства
Рисовать искусством человеческую природу,
Стояло на людном месте,
Привлекая внимание всех прохожих.
Каждый в свой черед судил то, что видел.
Вот приходит кокетка и видит до мелочей
Ревнивые свои заботы, тайные свои повадки:
"Честное слово, это вылитая Изабелла!
Надменная, жадная, презрительная,- как же
Не узнать ее? Вся она, как есть!
Славное зеркало!
Ну, теперь не уйдет от меня эта красавица!"
Затем приходит щеголь,
И тотчас в стекле является его образ -
Много тщеславия, мало ума:
"Черт побери! Да это Дамон! -
Восклицает молодчик, глядя на себя.-
Неплохо бы ему образумиться,
У лукавого зеркала взяв хороший урок.
За щеголем - старый Гарпагон,
Редкостный образчик -
Достает очки, оглядывает все,
Хихикает и двусмысленно говорит:
"Это скряга Арист, старый дурак,
Который за грош пойдет хоть под палки:
Я рад бы всем показать его скаредность
И даже заплатил бы за чудное это зеркало,
Если бы оно ничего не стоило".
И много еще порочных людей
Подходили чередой и судили в простоте:
Каждый узнавал в сияющем отражении
И того, и другого, но никогда не себя.
Все люди суетны, все злоречивы.
Стрелы сатиры не смешили бы никого,
Если бы самомнение, мать презрения,
Меж ней и нами не ставило ближних.
Жан-Жак-Франсуа Буассар
ИСТОРИЯ
Державную столицу
Разорил меч дикого скифа,
Но несчетные ее дивные дворцы
Пленяли взгляд и у варвара.
Особенно была прекрасна статуя
Древнего князя, владыки злополучного города:
"Сильнейшему, добрейшему, справедливейшему и милостивейшему," -
Читались на ней слова,-
И так далее, все, что положено
На каменном языке.
Золотая эта надпись поразила завоевателя:
Так трогательно в ней чтил
Многолюдный народ добродетели вождя.
Царь варваров взволнованно молчит,
Глядя на непривычную почесть,
Долго созерцает черты доброго владыки
И велит рассказать его жизнь.
"Этот князь,- говорит история,-
Был рожден на горе несчастной отчизне,
Под железным его игом смолкал закон,
Он первый шагнул к тиранству,
Задушив в людях честь - блестящую одержимость,
Так славно служащую лучшим королям;
И власть его, выйдя из берегов,
Готовила победу пришлецу-завоевателю,
Ибо народ, одичав от беззакония,
Привык, что руки его в цепях..."
Таким явила потомству
Справедливая история его лицо.
"Но если история правдива,
Почему же ложь
Начерталась на столь видном памятнике?" -
Не зная, чему верить,
Удивился его величество варвар.
"Государь,- ответил один придворный,
Бедствовавший при тиранах почти сто лет,-
Государь, этот памятник губителю отечества,
Удивляющий вас,
Был воздвигнут ему при жизни,
А история писалась о мертвеце".
Понс-Дени Экушар-Лебрен
СРЕДСТВО ВОЗВЫСИТЬСЯ
Дуб стоял на высокой круче
Горы Иды, царицы ближних гор;
Орел сидел на вершине дуба -
В олимпийских высях его дворец.
И вдруг он видит в один прекрасный день
Матушку улитку, гордую высотой.
"Что я вижу? - вопрошает царская птица,-
Негодная бескрылая тварь,
Как сюда ты попала?" - А та в ответ: "Доползла".
Никола-Жермен Леонар
ДВА РУЧЬЯ
Дафнис, страдавший о подруге,
В ответ насмешникам своим
Такую рассказывал басню.
Два ручейка, слившись в один,
Текли в ненарушимом мире,
Орошая цветистый луг.
Из одного они истока
По одному струились склону,
И одна была в них мечта -
Так доструиться и до моря.
Увы, жестокая судьбина
Враждебна ласковой любви:
Злая скала, встав на пути,
Разъединяет их теченье.
Один из них в горькой тоске
Бушует о противный берег,
И эхо оглашает дол
Отголоском его стенаний.
Молвил один суровый путник:
"Зачем так докучно шумишь,
Зачем не ласково лепечешь,
Струясь по мягкому песку?"
Ручей в ответ: "Иль ты не слышишь,
Как по ту сторону скалы
Стонет, разлучена со мной,
Моя другая половина?
Ступай, прохожий: не дай бог
Тебе терять твоих любимых".
Бартелеми Эмбер
ПОДРЕЗАННЫЕ ДЕРЕВЬЯ
Один негожий хозяин
Захотел в плодовом своем саду
Подровнять деревья по линейке.
А встречалась непокорная ветвь -
Он ее не подгибал, а подрезывал.
И что ж? Его неустанный нож
Так трудился и утром и вечером,
Что из всех деревьев, красы его сада,
В живых не осталось ни единого.
Эти ветки, дорогой читатель,
Глупцом отъятые от их ствола,
Подобны нашим страстям:
Направляй, но не отсекай их.
Клод-Жозеф Дора
ЛИС И ПЕС
Во львином царстве такой был порядок:
Когда умирал большой и сильный зверь,
То, говорят, к надгробному слову
Приглашался преподобный лис -
Сам Флешье не говорил так елейно!
Впрочем, лучше воздержимся от сравнений.
И вот однажды умер волк,
Хищный и кровожадный,
Подавившись куском баранины.
Каждый шаг его был окровавлен убийством,
Его логово было полно жертв,-
Но неважно; он был местный Крез,
А значит, злодейства его законны
И он достоин надгробной похвалы.
Родичи стали рядами,
Меж ними выходит ритор,
Подымается на амвон
И такое произносит слово:
"Увы! в сей траурный день
Я оживляю в своем сердце скорбь;
Сирота в усопшем вспомнит отца,
Вдовица - утешителя.
Оплачем же, оплачем в сих священных стенах
Справедливейшего и милосерднейшего из волков!
Робкие агнцы, доверчивые телицы,
Случалось ли вам от него страдать?
Строгую на себя наложил он меру,
И не по скаредству, а по доброте -
Как часто видел я, братья:
Исхудалый, голодный, жертвуя собою,
Он рыскал по этим верескам
В поисках несчастных, которым можно помочь!
Вы тронуты?.. На глазах у вас слезы!..
О лучший друг мой! Эти вздохи, эти стоны
Да будут данью твоей блаженной тени:
Радуйся за гробом - есть награда благодеянью!
Я смятен, голос мой слабеет -
Красноречие молкнет, где стонет скорбь!
Вы, слушающие, пожалейте говорящего -
И сердца ваши доскажут, чего он не смог!" -
"Кончил ты свою комедию? -
Крикнул лису пес, сидевший вблизи.
Эту пышную речь, от слова и до слова,
Я уже слышал".- "Слышал? Но как?" -
"Придворный плут! словокрад негодный!
Я недаром так тебя зову:
Я все это слышал из людских уст,
Когда хоронили одного тирана".
Антун-Франсуа Лебайи
ВЕРБЛЮД И ГОРБУН
Под флейты и барабаны
Шагал по парижским улицам
Отменной знатности верблюд,
Только что из Туниса,
И тысячи зрителей, толпясь кругом,
Глазели, заслоняя ему дорогу.
Богач, которому были желанней
Не друзья, а рабы, ползающие у ног,
Одобрял в верблюде покорный вид;
Чиновник - важную осанку,
А скряга был очарован
Его воздержностью в еде и питье.
"Полно, господа! это все пустое! -
Кричит горбун, вмешиваясь им вслед,-
Вы забыли самое главное -
На спине у него встают
Две такие изящные выпуклости,-
И как он легко несет их,
И сколько в нем оттого
Изящества и благородства!"
Нам смешно, а ведь мы не лучше горбуна:
Его гордыне не уступает наша.
Человек никогда не похвалит ближнего,
Не похвалив самого себя.
Жоффре
ДВА САПОЖНИКА
Честный сапожник из басни доброго Жана,
Чтоб вернуть себе песни и сон,
Только что отдал откупщику Мондору
Грозное свое сокровище, проклятые сто золотых,
И шел к себе на работу,
Налегке от печалей и забот,
По пути распевая
Песенки своих привольных лет.
Старый друг его, тоже сапожник,
Ждал его у своих дверей.
Он сказал: "Приятель,
Помоги: жена моя нынче
Принесла мне двух близнецов,
Червонец, полчервонца меня выручат,
А у тебя, говорят, сокровище..." -
"Ну! счастье твое -
Сокровище уже не у меня,
Я вернул его хозяину,
Но, слава богу, у меня еще есть
Два добрых золотых: получай их!
А не то вчера
Я бы соскупу тебе и отказал бы".
Феликс Мария Саманиего
ЛИСА И ВИНОГРАД
Рассказывают, будто вышла в полдень
Голодная лисица на поживу,
Увидела виноградные грозди
И не могла отвести от них взгляда.
Тысячей мук она мучилась, видя,
Что в вышину до них не дотянуться,
А черные гроздья ее дразнили,
Свисая с лозы меж зеленых листьев.
Она смотрела, прыгала, ловчилась,
Но поняла, что это невозможно;
И тогда-то лисица заявила:
"Они незрелые: есть их невкусно".
Вот так и ты, Фабио, не смущайся,
Если обманешься в каком расчете:
Припомни эту басню
И смело скажи:
"Плоды недозрели".
ВЕРБЛЮД И БЛОХА
Кто на добрые слова
Щедр, а на деле не может
Сделать ни добра, ни худа,
О том есть такая басня.
Верблюд, утомленный за день
Тяжкою своей поклажей,
Воскликнул в изнеможенье:
"Ах, до чего тяжело!"
Тогда госпожа блоха
Спрыгнула с его горба
И надменно объявила:
"Теперь тебе будет легче".
А верблюд ей отвечал:
"Спасибо, господин слон!"
Джованни Парини
КОТ И КРЕСТЬЯНИН
Однажды кот пришел к мужику в гости,
Выгнул шею в униженном поклоне,
Склонился к уху и вкрадчиво молвил:
"Ах! разреши мне пожить в твоем доме.
Я не буду в нем зря занимать место,-
Нет, я острым зубом и смелым когтем
Стану защитой от мышей бесстыдных
Для всех твоих кладовых и амбаров".
Мужик был рад слышать такие речи -
Он дал коту ключи от всех амбаров
И сказал: "Друг мой, прошу, будь на страже!"
Целую ночь было слышно, как стонут
Мыши, объятые смертельным страхом,
Но бессильные избежать расправы.
Никогда не бывало
Видано таких жестоких побоищ,
Как этой ночью претерпели мыши:
Плакал слезами счастья
Крестьянин, когда поутру проснулся
И воочью увидел поле боя.
Кота-победоносца
Он взял за лапу, прижал его к сердцу,
Гладит серую шерсть, целует в морду.
Но столь великий подвиг
Не повторился следующей ночью -
Может быть, кот был утомлен вчерашним,
А только было слышно,
Как он с кошками мяукал на крышах.
Мыши слышат и вновь выходят грабить -
Коту и дела нету:
Он за два дня до того обленился,
Что только и знает греться у печки,
А там и сам ворует
Сало и рыбу и все, что есть в кухне:
Живет разбоем, а мышей забросил.
Крестьянин это видит,
Он горюет, он кота укоряет
И наконец ловит его с поличным.
"Ах, злодей! ах, безумец! -
Кричит ему разъяренный хозяин.-
Зачем я тебе верил? В час недобрый
Тебя я сделал главным
Над домом моим; а больше бы толку,
Кабы ты жил, как все коты и кошки".
Лорендо Пиньотт
ВЗБИТЫЕ СЛИВКИ
В большой фарфоровой чашке
Были чистые свежие сливки,
И француз-кондитер
Быстро-быстро
Взбивал их тоненькой ложкой.
От этой встряски
Стонала, вспухала, вставала влага
Белой сияющей пеной,
Всходя все выше и выше
Легко и мягко,
Все шире и шире за край сосуда,
И уже казалась
Белым сугробом густого снега.
А при этом были случайно
Три достойные мужа:
Физик,
Мудрый метафизик и важный теолог.
Сдвинув брови, они смотрели
На этот труд. Чему же они дивились?
Не сладкий ли запах кухни
Повергал в недоуменье три науки?
Нет: пред ними
Совершался химический опыт.
"Смотрите! - говорил метафизик.-
В этом прекрасном труде мы видим
Образ творящего духа:
Идея, сталкиваясь с идеей,
Возбуждается, они рождают третью,
И снова, и снова, и постепенно,
Словно пенистая влага
Под руками кондитера, вырастает масса
Взаимосвязанных мыслей, и так выходит
Наподобие крема -
Новая философская система".
Физик, напротив,
Любовался, как самая малость
Материи распространяется в огромный
Объем, и утверждал, вопреки всем чувствам,
Что мир - ничто, материи в нем почти нету,
А вся природа
Подобна воздушно взбитым сливкам.
Глубокомысленный же теолог,
Отведав сливок, удостоверил:
Плотности в них так мало,
Что не ешь, а только кажется, как будто
Ешь. Эта пища - словно нарочно,
Чтобы обмануть нечистого духа,
Когда он во время поста примечает,
Как лакомки над чашкой шевелят челюстями,
И злорадно бросает
На адские весы это их прегрешенье,
А вес его мал, и дьявол растерян,
И теологи смеются ему в морду.
Но вдруг из гущи сливок
Раздался голос -
Не знаю уж, явленье ли природы
Или шутка презрительного домового:
"Загляните в чашку:
Веса там мало, а ветра много:
Вот истинный образ
Всего, что бесполезно и праздно
В вашем человеческом знанье".
Луиджи Фьякки
МОЛОДОЙ ДРОЗД И ЕГО МАТЬ
Молодой дрозд, совсем кругленький птенчик,
Еще непривычный к здешнему миру,
Увидел перышко, по воле ветра
Летевшее по открытому небу.
"Ах, посмотри, мама, какая птичка! -
Говорит он,- с виду совсем малютка,
А летит так, как никто не летает!
Скажи, как зовут ее в наших рощах?" -
"Это не птичка,- говорит мать сыну,-
Это перышко, гонимое ветром".-
"Как! - воскликнул сын.-
Стало быть, не только
Живые птицы способны к полету?
Не верится, что и другие тоже!"
Мать отвечает: "Куда ветер дует,
Туда летят даже мертвые перья -
Поверь, так уж ведется в этом мире".
Фридрих фон Хагедорн
МЕДВЕЖЬЯ ШКУРА
Два молодца, от юных лет
Привыкшие в гасконских землях
Всех вперебой честить направо и налево,
Покинули, польстившись на скитанья,
Свою певучую страну.
Охоты у них было больше, чем таланта,
И вот упрямство и нужда
В надежде выправить дела
Их довели до самой Польши.
Ни денег больше нет у бывших удальцов,
Ни песен, ни отваги;
Из милости их приютил одни корчмарь
В надежде будущей поживы.
Они ему сказали: "В вашей чаще
Живет чудовищный огромный злой медведь,
И мы по-рыцарски готовы заплатить
Тебе его прекрасной шкурой.
Мы не унизим, задолжав,
Перед тобою честь гасконцев:
Такого зверя затравить
Мы сможем лучше всех чертей из ада,
Ей-ей! вот будет нам потеха!"
Хозяину смешно. Он бьется об заклад,
Они спешат и рвутся к делу,
Нетерпеливая отвага их торопит,
И вот они в лесу, и вот пред ними враг.
Холодный страх пронзил обоих:
Один в испуге лезет на сосну,
Другой, умней, упал и притворился мертвым:
Застыл, не дышит, взгляд потух,
Лежит старательный покойник
И держит в памяти одно лишь:
Что мертвецов медведь не ест.
Зверь смотрит, нюхает, со всех сторон заходит
И поддается на обман:
"Фу! - он ворчит,- какая падаль!
Нам, медведям, чего-нибудь бы посвежей!" -
И удаляется. Храбрец-приятель
Скорей с сосны - и к другу: "Как я рад!
Ты жив! едва глазам я верю:
Видать, большой святой тебя хранил!
Но как же нынче вражья шкура?
Я в страхе видел, что медведь
Стоял над самым твоим ухом -
Так что же он тебе сказал?" -
"Не многое,- ответил друг,- но с толком.
Мне посоветовал он так:
Пока медведь еще не пойман,
Медвежьей шкурой не торгуй!"
Христиан Фюрхтеготт Геллерт
УМИРАЮЩИЙ ОТЕЦ
Два сына были у отца:
Кристоф был умный, а Георг был глупый.
Подходит смерть; и, лежа на одре,
Глядит отец с тревогой на Кристофа:
"Ах, сын! меня терзает мысль,-
Вот я умру - и что с тобою, умным, будет?
Послушай: у меня в шкапу
Стоит ларец, в нем дорогие камни,
Они - твои: возьми их, сын,
И только не делися с братом".
Сын испугался: "Как же так?
Ведь если мне достанется так много,
То чем же будет жить мой брат?" -o
"Брат? - оборвал его отец.-
Не беспокойся о Георге:
Кто глуп, тот глупостью как раз и проживет".
КУКУШКА
Кукушка встретила скворца,
Который прилетел из города в дубраву.
"Что слышно в городе о нас и нашем пенье?
Что говорят о соловье?"
- "От его песен все в восторге".-
"А что о жаворонке слышно?" -
"Полгорода о нем лишь и толкует".-
"А о дрозде?" - твердит кукушка.
"Не забывают добрым словом и о нем".-
"Тогда еще один вопрос:
А обо мне какие разговоры?" -
"Не знаю,- говорит скворец,-
Ни от кого я о тебе не слышал".-
"Ну что ж! - кукушка говорит,-
Я отплачу им за неблагодарность -
И о себе сама повсюду прокричу".