Фима Жиганец. Отрывки из «Фауста» Гёте
Отрывок из Фауста Гёте. Перевод с комментариями
К сожалению, пока мы так и не получили настоящего «Фауста» на русском языке. Это заявление может быть воспринято некоторыми читателями с возмущением. Как же так?! Уж кому-кому, а «Фаусту», казалось бы, повезло. Его переводил не только педантичный Холодковский, но и такой мастер слова, как Фет. А уж перевод Бориса Пастернака вообще принято считать чуть ли не идеальным. Однако так могут рассуждать лишь те, кто не читал оригинала. Впервые некоторые сомнения зародились у меня, когда во время дружеской пирушки летом 1976 года на левом берегу Дона немецкие ребята-студенты спели нам знаменитую «Песенку Гретхен». Помните, у Пастернака:
Король жил в Фуле дальной,
И кубок золотой
Хранил он, дар прощальный
Возлюбленной одной…
Эдакий сентиментально-слезливый романсик пухленькой немецкой бюргерши. Но в устах немцев он зазвучал мрачной тевтонской балладой. И передо мною сразу встал суровый средневековый замок Майссена, где нам довелось побывать на экскурсии. Когда позже я сравнил перевод Пастернака с оригиналом, то был не просто разочарован – раздражён залихватским пренебрежением переводчика к автору. И это при том, что Борис Леонидович – один из моих любимейших поэтов. Но работа «под заказ» и к сроку сделала своё дело. Перевод Пастернака не передает ни духа, ни буквы оригинала. Что не умаляет определённых достоинств пастернаковской работы.
Не хочу никого утомлять тщательными критическими изысканиями и сравнениями. Оно бы полезно, да не к месту. Но вот хотя бы такое замечание: ни в одном из русских переводов авторы не сохранили и даже не пытались сохранить игру слов, которая постоянно встречается в стихах Гёте. Например, в одном из мест «Фауста» повествуется, как зритель после спектакля бежит к карточному столу. Каламбур небогатый, но явный: в одной строке стоят Schauspiel (спектакль, представление) и Kartenspiel (карточная игра). В русском чрезвычайно трудно сохранить это в рамках одной строки, и я прибег к внутренней рифме:
Едва актёры на поклон – те мчатся в карточный салон,
В объятья шлюх торопятся другие…
Томить и мучить их какой резон?
Чего вам надо, музы дорогие?
В другом месте Директор призывает Поэта разбивать пьесу на части, чтобы сделать её более живой. Обыгрываются два значения слова Stueck – пьеса и часть, кусок. Директор призывает давать «штюк» по «штюкам». И здесь, по-моему, переводчик обязан хоть в лепёшку разбиться, а что-то адекватное найти! Хотя бы типа – «Стремишься к почестям – Давай всё по частЯм». И так далее. Причём ежели в приведённых отрывках игра слов не несёт серьёзной смысловой нагрузки, то в отрывке о пиратстве, например, переводчики не замечают явного издевательства Мефистофеля над Троицей
Man fragt ums Was, und nicht ums Wie.
Ich muesste keine Schifffahrt kennen:
Krieg, Handel und Piraterie,
Dreieinig sind sie, nicht zu trennen(Интересуются тем, Что, а не тем, Как.
Я не знаю никакого мореплавания:
Война, торговля и пиратство -
Они триедины, их не разлучить).
Между тем подчеркнуть бесовскую натуру через бесовскую же речь крайне необходимо:
Что – важно, а не как возьмёшь;
На мореплаванье взгляни ты:
Война, торговля и грабёж,
Как Троица Господня, слиты.
Здесь нет ни малейшей натяжки с Троицей: в Гёте использовал слово dreieinig, а в немецком языке Троица - как раз и есть Dreieinigkeit. Это - СОЗНАТЕЛЬНЫЙ каламбур Гёте, поскольку "триединый", "единый в трёх лицах" -термин этот является одним из краеугольх камней христианского учения.
В общем, ясно одно: «Фауста» невозможно шустренько перевести на русский. Это – труд не одного десятилетия. Труд подвижника. Талантливого подвижника. Может быть, даже гениального. Я на это не претендую. Не претендую и на состязательность, представляя на суд читателя свой перевод сцены встречи Фауста и Мефистофеля в рабочем кабинете. Скорее, предлагаю поразмыслить над ПОДХОДОМ к делу.
* * *
РАБОЧИЙ КАБИНЕТ
Мефистофель, одетый на манер путешествующего схоласта, как только туман оседает, выступает из-за печи.
ФАУСТ:
Что за свинью мне пудель подложил!
Блуждающий схоласт? Однако же забавно.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Салют учёному! Я, право, еле жив:
Мне жару задали вы нынче славно.
ФАУСТ:
Как звать тебя?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Незначащий вопрос,
Я мыслю, для того, кто слово презирает,
Не принимает видимость всёрьёз
И только в сущность глубоко вникает.
ФАУСТ:
О сущности подобных вам
Верней прочесть по именам.
Они-то не солгут, что ты за дух:
Растлитель, враль иль повелитель мух.
Так кто же ты?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Часть силы, что всегда
Творит добро, желая всем вреда.
ФАУСТ:
И что сия загадка означает?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Я дух, который вечно отрицает!
И с правом; ведь живущее тем ценно,
Что через время сгинет непременно;
Так лучше б ничему не возникать.
Итак, что вы грехом привыкли звать:
Опустошенье, зло, напасть, развал –
Своей родной стихией я назвал.
ФАУСТ:
Ты цел, а сам представился как часть...
МЕФИСТОФЕЛЬ:
И правду скромную сказал тебе сейчас.
Мир дури человечьей мне знаком:
Вы мыслите себя лишь целиком.
Я – часть от части той, что всем была,
Часть тьмы, что свет собою родила,
А гордый сын в желании простора
Стремится мать свою согнать с престола.
Но только зря: ведь сколько б ни пытался –
Как был он при телах, так и остался.
От тел исходит он, и блеск им придаёт,
И тело для него преградой служит;
А в недалёком будущем к тому же
С телами свету и конец придёт.
ФАУСТ:
Теперь я понял род твоих занятий милых!
Свершить великое Злодейство ты не в силах,
И с мелких пакостей начать решил.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Признаться, толком я и их не довершил.
Небытию бросает вызов свой
Пустышка, мир ваш глупый и смешной.
За дело брался я со всех сторон,
Ему пытаясь нанести урон
Волною, бурей, тряскою, огнём –
А в результате всё на месте в нём!
А взять ублюдков, что звериный род,
Что человечий: нету больше сил,
Так много я уже их истребил!
Но молодая кровь на смену им идёт.
Хоть ты взбесись, всё хуже год от году!
Куда ни кинь – на сушу, в воздух, в воду,
Одни ростки, зародыши кругом,
В холодном, жарком, в мокром и сухом!
Спасибо, в пекло можно, мне вернуться,
Иначе и не знал бы, где приткнуться.
ФАУСТ:
Так ты творящей силе вечной,
Благой, целительной, живой,
Охвачен злобой бесконечной,
Кулак бесовский тычешь свой!
Рождённый хаосом и тьмою,
Найди себе полегче путь!
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Обсудим это мы с тобою,
Но только позже как-нибудь.
Теперь отпустишь ли меня ты?
ФАУСТ:
А в чём вопрос? Бывай здоров
И забегай, мой друг заклятый,
Под сей гостеприимный кров.
Вот дверь, а можешь из окна,
Да и в трубу тебе не ново.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Признаюсь честно, есть одна
Помеха для пути любого –
Знак чародея над твоим порогом.
ФАУСТ:
Смущён ты пентаграммой? Но прости:
Она закрыла вспять тебе дорогу –
А как же ты сумел сюда войти?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты лучик до конца недотянул –
Вперёд черти от чёрта звёзды лучше!
ФАУСТ:
Вот, право же, какой счастливый случай!
Так ты, сдаётся, у меня в плену?
Нежданные удачи есть на свете!
МЕФИСТОФЕЛЬ:
Да, пёс вбежал и знака не приметил.
Теперь же дело по-другому:
Не может выйти бес из дому.
ФАУСТ:
А как насчёт побега из окОн?
МЕФИСТОФЕЛЬ:
У духов и чертей один закон:
Как ты вошёл, так ты и выйди вон.
КОММЕНТАРИЙ К ПЕРЕВОДУ ОТРЫВКА ИЗ «ФАУСТА»
1. Начнём с ремарки:
«Мефистофель, одетый на манер путешествующего схоласта, как только туман оседает, выступает из-за печи».
В оригинале -
Mephistopheles tritt, indem der Nebel faellt, gekleidet wie ein fahrender Scholastikus, hinter dem Ofen hervor.
Пришлось слегка переставить смысловые части: в оригинале кусок о схоласте шёл ПОСЛЕ оседающего тумана. Я позволил себе убрать возникающую двусмысленность: «как только туман оседает, одетый на манер путешествующего схоласта». Невольно получается, что туман одет как схоласт.
2.
ФАУСТ:
* Что за свинью мне пудель подложил!*
Казалось бы, довольно простая реплика Фауста –
Das also war des Pudels Kern!
(буквально – «стало быть, вот в чём было ядро пуделя!») -
и переводится довольно просто. Смысл её – вот что скрыто под личиной пуделя. У Пастернака:
«Вот, значит, чем был пудель начинён!»
Вроде бы замечательно точно. На деле же такой перевод не передаёт духа оригинала. Не случайно выражение - «Das also war des Pudels Kern!» - стало крылатой фразой в немецком языке и используется не менее часто, чем фразеологизм, перифразом которого она является. В немецком языке существует ряд фразеологизмов со словом Kern. Например, j-m steckt ein guter Kern: «у кого-либо хорошее нутро». Или поговорка - Ein guter Kern steckt sich oft in einer rauhen Schale: и под неказистой скорлупой часто скрывается сладкое ядрышко. То есть Гёте иронически переосмысливает народное «доброе нутро» в пакостный сюрприз, скрытый в пуделе, «гутер керн» в «пудельс керн». Именно эта ирония великого немца не замечается его переводчиками. Кстати, сейчас нередко немцы смешивают гётевское и народное, говоря: hier steckt des Pudels Kern! (вот в чём дело, вот где собака зарыта), где "ядрышко" уже используется в нейтральном смысле.
Мне пришлось пожертвовать буквалистикой ради передачи гётевского замысла. «Подложенная свинья», в принципе, соответствует иронии Гёте, его каламбурному переосмыслению народного «доброго ядрышка». Хотя, разумеется, вызовет бурю возмущения у педантичных толмачей.
Впрочем, если говорить о буквалистике, был у меня и иной вариант, ФОРМАЛЬНО соответствующий тексту «Фауста»:
*ФАУСТ
Вот что за ядрышко у пуделя в нутре!
Блуждающий схоласт? Однако же забавно.МЕФИСТОФЕЛЬ:
Салют учёному! Я чуть не угорел:
Клянусь, вы жару задали мне славно*.
Однако ПОДТЕКСТ фразы теряется. А для меня более важна ХУДОЖЕСТВЕННАЯ точность. К тому же, если некоторую "вольность" в финале "основного" варианта перевода можно простить за счёт попытки передать каламбур, то здесь, увы, этим не "отмажешься".
Другой вариант ещё более точен:
*ФАУСТ
Так вот что в брюхе прятал пуделёк!
Блуждающий схоласт? Однако же забавно.МЕФИСТОФЕЛЬ
Салют учёному! Я весь вспотел и взмок:
Клянусь, вы жару задали мне славно.
Почему я говорю, что этот вариант - один из наиболее точных?
Чтобы понять, "перепрыгнем" сразу к четвёртой строке.
В оригинале:
Ihr habt mich weidlich schwitzen machen –
(Вы заставили меня основательно попотеть).
В этом варианте - В ЕДИНСТВЕННОМ - удалось передать именно указание на то, что Мефистофель вспотел. Четвёртая строка фактически варьирует и шире растолковывает это утверждение Мефистофеля. Сравните - "Вы заставили меня основательно попотеть" и "Вы жару задали мне славно". Почти буквализм)).
Итак, мы видим, что вторая часть четверостишия в этом переводе передана самым удачным и точным образом. Почему же я не выбрал именно этот вариант? Всё потому же: пропадает каламбур первой строки.
Был и ещё один вариант, довольно забавный:
*ФАУСТ:
Ну-с, кто зарыт в собаке, поглядим!
Блуждающий схоласт? Однако же забавно.МЕФИСТОФЕЛЬ:
Мой пламенный салют, учёный господин!
Клянусь, вы жару задали мне славно*.
Каламбур хорош: вместо «вот где собака зарыта» - «вот кто зарыт в собаке». Но, во-первых, в немецком языке есть уже фразеологизм hier ist das Hund begraben (здесь зарыта собака), но Гёте ведь не использовал его. Во-вторых, теряется связь с предыдущим эпизодом, где Фауст заклинает чёрного пуделя, и вместо собаки появляется Мефистофель с предложением своих услуг. Так что какое тут «поглядим»? Всё уже и без того видно.
Был и ряд вариантов в традиционном стиле, которые я отверг ввиду их тривиальности:
*«Ага, так вот в чём пуделя секрет!»
(«Учёному мой пламенный привет!»)*
Затем:
*«Так вот что в пуделе начинкой подают!»
(«Учёному - мой пламенный салют!»)**"Так вот чем нынче фаршируют пуделей!"
("Мой пламенный салют учёному! Ей-ей,
Вы жару задали мне нынче славно")*
"Ей-ей" меня, честно говоря, покоробило. Не люблю необязательных междометий ради рифмы.
Так что, перебробовав многое, всё же я остановился на каламбуре со свиньёй. Пока. Потому что тоже, как говорится, не фонтан. Всё равно каламбур с "ядрышком" не передан.
3.
*Блуждающий схоласт? Однако же забавно*.
У Пастернака – совершенно дикое предположение:
Скрывала школяра в себе собака!
«Школяр» и «схоласт» (тем паче странствующий) – это, как говорят в Одессе, две большие разницы:
Ein fahrender Skolast? Der Kasus macht mich lachen.
Уж конечно, ежели бы Мефистофель явился к Фаусту школяром, то и разговора на равных быть бы не могло. Непростительная небрежность переводчика.
4.
МЕФИСТОФЕЛЬ:
*Салют учёному!*
В оригинале:
Ich salutiere den gelehrten Herrn!
У Пастернака –
Отвешу вам почтительный поклон!
Что совершенно не соответствует ни оригиналу, ни характеру Мефистофеля, а диктуется лишь стремлением срифмовать третью строку с первой. У Гёте буквально – «Я салютую учёному господину!». Мне кажется, Гёте неспроста подобрал именно слово «салютовать». Помимо прямого «приветствовать» (авэ, цезарь, моритури тэ салютант»), это словечко носит явный оттенок огня (салют, шутиха, фейерверк). Некоторые критики заметили мне, что это звучит «по-пионерски». Что само по себе неплохо: дополнительная ирония… А ежели серьёзно, такие ассоциации появляются только у читателей, воспитанных в советские годы. Это пройдёт. Тем паче что сами пионеры и название организации, и название приветствия переняли у предшествующих поколений.
5.
*Часть силы, что всегда
Творит добро, желая всем вреда* -
Ein Teil fon jener Kraft,
Die staets das Boese will
Und staets das Gute schafft
(Часть той силы, которая постоянно желает зла и постоянно творит добро).
В данном случае вместо «зла» я использую «вред», что по сути соответствует «злу», хотя и менее глобально. Но всё-таки - определённая вольность переводчика.
Любопытно также, что у немцев между словами "благо" и "добро" фактически нет разницы. Для них это одно и то же - «das Gute».
Гёте, в принципе, обыграл крылатые слова из вольтеровского «Задига»: «Нет такого зла, которое не приносило бы добра, и такого добра, которое не приносило бы зла».
Но русский язык в этом смысле оказывается глубже и богаче. Для русского человека "благо" и "добро" - не одно и то же. Так, Михаил Булгаков эпиграфом к роману "Мастер и Маргарита" берёт точный прозаический перевод из гётевской сцены "Кабинет Фауста":
"...так кто ж ты, наконец?
- Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо".
Для перевода "das Gute" используется именно слово "благо", а не "добро". Причём Михаил Афанасьевич настолько педантичен, что не использует даже поэтический перевод Холодковского или прозаический - Соколовского, хотя и там, и там речь тоже идёт именно о благе.
У Н.Холодковского:
«ФАУСТ
…Так кто же ты?
МЕФИСТОФЕЛЬ
Часть вечной силы я,
Всегда желавшей зла, творившей лишь благое».
У А.Соколовского:
"Фауст. ...Который ты из них?
Мефистофель. Я частица той силы, которая постоянно стремится делать зло, а совершает только благо".
Отказ Булгакова от представленных переводов носит прежде всего стилистический характер. У Холодковского всё-таки не "благо", "а "благое", а Михаилу Афанасьевичу нужна абсолютная точность формулировки. Что касается Соколовского, перевод Булгакова в целом точнее. Wer bist du dtnn? - это именно "Так кто же ты, наконец?", а не "кто из них?". И далее у Соколовского совсем уже громоздкое - "стремится делать" вместо стоящего в оригинале "хочет" (will). Единственно, где Соколовский точнее, это слово "постоянно"(я перевёл синонимом "всегда"), а у Пастернака - "вечно". В стилистике романа это слово более уместно.
Но в целом Булгаков следует в русле русской традиции.
А какая разница - благо или добро? – может спросить читатель. – Вё равно речь идёт о чём-то светлом и хорошем.
Это не совсем так. Между добром и благом существует различие.
Благо включает в себя понятие не только и не столько о добре, сколько о пользе, о выгоде, об изменениях к лучшему. Философ бы сказал, что понятие блага – не категорический императив. Говоря проще, представление о благе не ограничено жёсткими моральными рамками. Ведь не случайно же говорят: что благо для одних, то для других – несчастье. То есть благо стоит вне моральных категорий.
Простой пример. Если в одной стране – страшная засуха, а в другой – прекрасные погодные условия и собран богатый урожай, то несчастье граждан первой страны оборачивается благом для граждан второй, поскольку они могут выгодно продать пострадавшим плоды своих трудов. Другой пример. Убийство тирана – дело благое, но никак не доброе. Добро по определению не может быть «плохим». Добро находится вне зла. С точки зрения блага оно может даже казаться жестоким, несправедливым, глупым, вредным. Не случайно же на протяжении веков ведутся горячие споры по поводу смертной казни. Ведь запрет на убийство себе подобного – это доброе дело. Но является ли оно благом для общества? Справедливо ли проявлять милость к маньяку, расчленившему несколько десятков человек? Вопрос остаётся открытым.
Вот потому Булгаков тоже переводит "das Gute" именно как благо. Потому что Воланд со свитой творит как раз вовсе не добро, а благо.
И всё же я выбрал именно слово "добро". Так яснее и острее для нынешнего человека тот парадокс, который заключён в словах Мефистофеля".
6.
*МЕФИСТОФЕЛЬ:
Итак, что вы грехом привыкли звать:
Опустошенье, зло, напасть, развал –
Своей родной стихией я назвал*.
В оригинале:
So ist denn alles, was ihr Suende,
Zerstoerung, kurz, das Boese nennt,
Mein eigentliches Element
(Итак, всё, что вы называете грехом,
Разрушением, короче, злом,
Есть моя непосредственная стихия).
Замечу, что сначала я позволил себе перевести «элемент» как «часть»:
Развал, опустошенье, зло, напасть -
Всё это есть моя существенная часть.
И далее следовало:
Фауст:
Ты часть назвал - а в целом что ты есть?Мефистофель:
Лишь правду скромную я излагаю здесь.
Однако один из моих критиков, господин Третьяк-Неизвестных, справедливо заметил, что «элемент» означает «стихия, среда» – огонь, вода, земля, воздух в представлении средневековых схоластов. Mein eigentliches Element – «моя родная стихия» (Зло). Но ни в коем случае не «моя существенная часть».
Я возразил, что слово Element также означает «составная часть»: убедиться в этом несложно, открыв немецко-русский словарь.
И всё же по зрелом размышлении вынужден был признать, что мой оппонент прав. Ошибка состояла в том, что по невнимательности своей я неверно перевёл строку -
Du nennst dich einen Teil, und stehst doch ganz vor mir?
(Ты называешь себя частью, а стоишь передо мною весь, полностью?)
В моём переводе -
*Ты часть назвал...*,
хотя точно надо - "Ты назвал СЕБЯ ЧАСТЬЮ".
Отсюда и ошибочная связка с предыдущей строкой - "всё это есть моя существенная часть" и далее "ты часть назвал, а в целом что ты есть". Между тем Мефисто назвал не свою часть, а себя частью злой силы.
Так что выражаю запоздалую благодарность господину Третьяку-Неизвестных.
Кстати, у Пастернака последняя фраза переведена и длинно, и коряво:
Ты говоришь, ты – часть, а сам ты весь
Стоишь передо мною здесь?
Не представляю, как такой великий художник и мастер мог позволить себе столь чудовищное косноязычие – три «ты» в одной строке!
7.
*МЕФИСТОФЕЛЬ:
От тел исходит он, и блеск им придаёт,
И тело для него преградой служит;
А в недалёком будущем к тому же
С телами свету и конец придёт*.
Я позволил себе каламбур насчёт «конца света», отсутствующий в оригинале (Und mit den Koerpern wird's zugrunde gehn). Но уж больно к месту! Пиши Гёте по-русски, он бы тоже мимо не прошёл. Я так думаю.
8.
*МЕФИСТОФЕЛЬ:
Хоть ты взбесись, всё хуже год от году!
Куда ни кинь – на сушу, в воздух, в воду,
Одни ростки, зародыши кругом,
В холодном, жарком, в мокром и сухом!*
Насчёт «взбесись»: в оригинале - man moechte rasend werden. У rasend есть значение «бешеный», то есть одержимый бесом. Но в русском эта связь куда отчётливее и при переводе выигрышнее.
Господин Третьяк-Неизвестных замечает в связи с переводом этого отрывка: «А «куда ни кинь» – чего «ни кинь»? Взгляда? Довольно корявый эллипсис».
Замечание совершенно несостоятельно. Открываем фразеологический словарь русского литературного языка А. Фёдорова (1995 г.): «Куда ни кинь - 1.За что ни возьмись, к чему ни обратись. – Куда ни кинь, на эстетику натыкаешься. (Писарев. Реалисты). 2. Вокруг, повсюду, везде. – Куда ни кинь – заводы стоят, фабрики стоят, студенты не учатся… (М. Юдалевич. Пятый год).
9.
*ФАУСТ:
Теперь я понял род твоих занятий милых!
Свершить великое Злодейство ты не в силах,
И с мелких пакостей начать решил*.
Господин Третьяк-Неизвестных замечает по поводу этих строк:
"«Занятий милых» – здесь прилагательное «милых» оправдано только необходимомтью рифмы с «силах». У Гёте wuerd’gen Pflichten. Переводить не буду, так как очевидно, что вы знаете язык. Иначе говоря, вы грешите тем же, чем грешили ваши предшественники, включая Пастернака".
На что я дал следующее пояснение:
"Давайте вновь поразмышляем. «Вюрдиг» - достойный, почтенный. Совершенно понятно, что этот эпитет Фауст мог использовать ТОЛЬКО В ИРОНИЧЕСКОМ И ДАЖЕ САРКАСТИЧЕСКОМ СМЫСЛЕ. Вы правы в том смысле, что, сохранив его в русском, мы сохранили бы, собственно, и эту иронию. Я попытался сделать это с другим эпитетом, не разрушающим, по-моему, авторского замысла. Так что дело не столько в вынужденной рифмовке, сколько в смысловой адекватности.
Однако я принимаю ваше замечание и постараюсь перевести эти строки ближе к оригиналу. Это не стоит огромных трудов, а перевод от подобных правок только выигрывает".
Правда, пока переводить наново не стал. Не то чтобы сложно; просто руки не доходят. Да и мои возражения мне кажутся вполне обоснованными.
10.
*МЕФИСТОФЕЛЬ:
Ты лучик до конца не дотянул –
Вперёд черти от чёрта звёзды лучше!*
Естественно, «чертить от чёрта» – опять одна из моих немногих вольностей. Ну, слаб человек… Хотя в остальном, как может убедиться читатель, владеющий немецким языком, в переводе я стараюсь быть педантичным до буквализма.
11.
*ФАУСТ:
Нежданные удачи есть на свете!МЕФИСТОФЕЛЬ:
Да, ПЁС вбежал и знака не приметил.
Теперь же дело по-другому:
Не может выйти БЕС из дому.
Не смог удержаться и заменил «пуделя» псом (в оригинале - Der Pudel merkte nichts, als er hereingesprungen - Пудель ничего не заметил, когда впрыгнул внутрь). Но как упустить РУССКОЕ созвучие слов «пёс» и «бес»?! Приходится порою выбирать между буквой и духом произведения.
12.
*ФАУСТ:
А как насчёт побега из окОн?МЕФИСТОФЕЛЬ:
У духов и чертей один закон:
Как ты вошёл, так ты и выйди вон*.
Да, к концу совсем распоясался! Каламбурчики покатили. Причём – уже в ходе последнего редактирования. Прости, дядюшка Йоханн…
Песенка Гретхен из Фауста Гёте
Я перевёл эту балладу, которую поёт Гретхен в "Фаусте" Иоганна Вольфганга фон Гёте, очень давно.
Несколько раз правил, но до конца так и не остался удовлетворён. Повторю то, что писал в предисловию к переводу другого отрывка из "Фауста". В раннем студенчестве я по наивности и лености своей считал пастернаковский перевод этого произведения Гёте (надобно знать, что существует ещё и славный "Фауст" австрийского поэта Николауса Ленау) чуть ли не идеальным. Первые сомнения зародились у меня, когда во время дружеской пирушки летом 1976 года на левом берегу Дона немецкие ребята-студенты спели нам знаменитую «Песенку Гретхен». Помните, у Пастернака:
Король жил в Фуле дальной,
И кубок золотой
Хранил он, дар прощальный
Возлюбленной одной…
Эдакий сентиментально-слезливый романсик пухленькой немецкой бюргерши. Но в устах немцев он зазвучал мрачной тевтонской балладой. И передо мною сразу встал суровый средневековый замок Майссена, где нам довелось побывать на экскурсии (хотя, ради справедливости, попахивающий "новоделом").
Когда позже я сравнил перевод Пастернака с оригиналом, то был не просто разочарован – возмущён залихватским пренебрежением переводчика к автору. И это при том, что Борис Леонидович – один из моих любимейших поэтов. Но работа «под заказ» и к сроку сделала своё дело. Перевод Пастернака не передает ни духа, ни буквы оригинала. Что не умаляет определённых достоинств пастернаковской работы.
Остальные переводы баллады о фульском короле были ещё ужаснее пастернаковского, а переклад Тютчева - попросту отвратителен.
Но вот какая тут заковыка... Как известно, Шарль Гуно позднее взял "Фауста" как либретто к своей одноименной опере. Сюжет, понятно, сократил и перекроил, как хотел. Но вот "Песенку Гретхен" - оставил. А это заставляет переводчиков абсолютно рабски следовать размеру, поскольку перед нами уже не просто поэтическое, но и музыкальное произведение.
Я предпочёл участи раба участь предателя. В том смысле, что традитторе - традутторе, как говорят итальянцы (переводчик - это предатель). Однако в данном случае лучше предать композитора.
В общем, не считаю свою попытку идеальной, однако лучших мне пока не встречалось.
Ежели кто в этом смысле решится обогатить мои познания, буду вельми благодарен.
Жил в Фуле король когда-то -
За верность ему хвала, -
Любимая кубок из злата
Ему, умирая, дала.
Он пил из кубка немало
Несущий блаженство сок.
Глаза его грусть заполняла,
Едва он делал глоток*.
Но к смерти пришли его годы:
Он отдал наследнику трон,
Все земли по счёту отдал -
Лишь кубок не отдал он.
Рыцари пировали
В одном кругу с королём;
Сидел он в отеческой зале,
Над морем в замке своём.
Встал с места старый кутила,
Последний сделал глоток -
И бросил подарок милой
Вниз, в кипящий поток.
Паденье и всплеск святыни
Король до конца проследил,
Погас его взор, и отныне
Ни капли он не испил.
Вот где-то так. Повторяю: именно такую - мрачную - балладу спели мне сами немцы. Тевтонская любовь до гроба, молчаливая и угрюмая.