А. Х. Востоков. Полим и Сияна

По изд.: Санктпетербургский вестник. СПб., 1812. Ч. 1, N 2. С. 177-181; Стихотворения... СПб., 1821. С. 226-231.

 

Новгородская баснь1

[I]

Где славный Волхов изливает
Из врат Ильменя свой поток,
Туда вседневно пригоняет
Коров невинный пастушок,
И всю окрестность он пленяет
        Игранием в рожок.

Русалки приходили слушать
Из чащи древ и тростника;
Не смели звуков тех нарушить
Ни ветр, ни роща, ни река;
Сам дикий Леший вздернул уши
        К искусству игрока.

Но в простоте своей не ведал,
Не примечал2 младой Полим,
Какие чудеса он делал
Рожком пленительным своим:
Дичился всех людей и бегал,
        Живя в полях один.

Однажды Волхова к теченью
Коров своих поить привел,
И с верным псом своим под тенью
Полим на злачном бреге сел;
Предавшись сладку размышленью,
        Сам на воду смотрел.

И слушал пенье птиц согласно,
Концерт всеобщий естества:
Гул, гам и стрекотанье разно;
Тут в ветерке шумит трава,
Плесканье тут однообразно
        Струй - слышится едва.

По долгом, сладостном молчанье
К устам рожок свой поднося,
Пастух во звучном воздыханье
И в трелях - чувством излился.
Склонила с тишиной вниманье
        К нему природа вся.

Тут все живее расцветало,
И к вечеру склоненный день
Ярчае солнце освещало;
Древес в воде играла тень,
Сребром тек Волхов, как зерцало
        Лежал вдали Ильмень...

Вдруг в синеве бело мелькает
Пловуща лебедь по струям.
Она ко брегу притекает,
Где был Полим; садится там
И с крыльев жемчуг отряхает
        К Полимовым стопам.

Успел он только обратиться
К виденью странному сему,
Не лаять и не шевелиться
Псу тотчас машет своему, -
Как вместо лебеди девица
        Явилась вдруг ему.

Нагая, с долгими власами,
Которые, лиясь до пят,
Над нежными ее красами
Покровом сетчатым висят.
С вечерними же небесами
        Ее равнялся взгляд,

Где звезды Ладины горели.
Усмешкою цвели уста,
Ланиты - как стыдом алели,
И рук, и персей полнота...
Полимовы глаза не смели
        Все озирать места.

Но в большее пришел смущенье,
Когда из нежных уст ея,
Как соловьино сладкопенье
Послышалася речь сия:
"Зачем такое удивленье,
        Что здесь явилась я?

Не ты ли сам еще чудесней?
И ты не знал, пастух младой,
Что боги всей страны окрестной
Пленяются твоей игрой!
Твоих любительницу песней
        Ты3 видишь пред собой,

Певицу также не бесславну
Из сущих под водами дев:
Коль хочешь слышать ты Сияну,
Начни свой давешний напев,
Я голосом к нему пристану,
        Здесь близ тебя воссев".

И, не дождавшися ответа,
Она садится близ его.
Но он... не взвидел бела света,
Стал глух, бесчувствен для всего,
Кроме для одного предмета
        Чудесного сего.

Красот сияньем пораженный,
Смотреть на них дерзал едва,
Сидел как бы обвороженный,
Коснели во устах слова...
Однако скоро, ободренный
        Присутством божества,

Он мог уж наконец очами
Восторга на нее взирать,
Потом дрожащими руками
Схватив рожок, он стал играть.
А Нимфа под напев словами
        Ему сопровождать.

"Лицо весенния природы,
В вечерней ты лежишь красе!
Под кротким веяньем Догоды
Блистает мягкий луг в росе,
Глядится небо в светлы воды;
        Вдыхают радость все.

Земля и высоты воздушны,
Вод многоплодных глубина -
Все зову твоему послушны,
Животворящая весна!
И в глыбы, и в кремни бездушны
        Проникнуть ты сильна!

Ты оттеняешь лик природы
В нежнейшей вечера красе.
Цветок, под веяньем Догоды,
Трепещет в сладостной росе,
Целует небо светлы воды;
        Любовь вдыхают все!"

И сим прекрасныя Сияны
Прервалось пенье. Но пастух,
Престав играть, еще свой жадный
Ко гласу преклоняет слух
И, звук его ловя отрадный,
        Чуть переводит дух.

Потом, забыв рожок и стадо,
Пред нею он с любовью пал.
Казалося, что сердце радо
Вон вылететь: так, так вздыхал.
Но брошу кисть. О Леля! Ладо!
        Он вами счастлив стал!..

С тех пор, лишь только к морю склонит
Лицо свое румяный день,
В пучине рдяной солнце тонет,
Луга покроет длинна тень,
Полим на берег стадо гонит,
        Где из ветвей плетень

Простерли сросшиеся ивы
Над тихой пазухой реки.
Там стелются струи игривы,
Лобзая мягкие пески.
Садился там Полим счастливый
        На травку и цветки.

Из струй Сияна выникала,
Послышав рога нежный звук,
И тихий вечер провождала
С любезным пастухом сам-друг.
Но при прощанье ускользала
        Вмиг у него из рук -

И в воду, пенными буграми
Мгновенно влагу разделив,
И только зыбкими кругами
Оставивши на ней разлив.
Стоял, с простертыми руками
        В пучину взор вперив,

И чуть не сам туда ж бросался
Пастух за Нимфою своей,
Потом лениво удалялся
Со стадом позже всех с полей,
На паству ж утром возвращался4
        Прилежно, всех раней.
        
II

        "Вожделенного свиданья
            Наступает час.
С сердцем, трепетным от ожиданья,
        Здесь сижу, смотрю на вас,

        О таинственные зыби!
            Принесите мне...
Чу! я слышу плеск; - нет, это рыбы
        Разыгрались в быстрине! -

        Вечер ризою тумана
            Приодел луга.
Ах, приди ж сюда, приди, Сияна,
        Осчастливить пастуха!

        Уж и так часы разлуки
            Веком для меня.
Мне под бременем жестокой скуки
        Не мил свет златого дня.

        Вечера я дожидаюсь,
            Мрак его любя:
Я при нем с тобою лишь видаюсь,
        Он мне возвратит тебя,

        Возвращал уже трикраты,
            Так! Уж столько крат
Счастья райского цветы пожаты
        Нами в лоне здесь отрад.

        Ах, почто же медлишь ныне,
            Милая моя!
Но - сие названье дать богине
        Смею ль бедный смертный я! -

        Может быть, я недостоин
            Прелестей твоих!
Но отныне буду ли спокоен:
        Я познал однажды их!

        И как мотылек несчастный,
            Должен в них сгореть.
Пусть меня палит сей огнь прекрасный;
        В нем приятно умереть!

        Ах! но тщетно ожидаю:
            Ночь уже близка!
Нет тебя. Я тщетно истощаю
        Звуки своего рожка.

        Мне ответствует молчанье
            И отзыв глухой,
И коровушек моих мычанье;
        Просятся они домой..."

Венули бурные ветры с непогодой.
        Зашумел от них сыр бор,
        И свирепый их напор
Возбудил, воздвиг дремавши воды;
Почернела, вспенилась река,
Мрачные над нею облака
Скрыли зрак вечернего лазуря;
        И ярящаяся буря
Слышится уже издалека, -
И уж близко: хлынул водопадом
Дождь из облак. Под дробящим градом
        Полегла в полях трава;
Вихрем ломит и валит древа.
        И Полим, спеша со стадом
        От грозы такой, - едва,
                Весь измокши
                И продрогши,
Страшною застигнут тьмой,
        Путь нашел домой.

Утром буря утишилась,
И стекла с полей вода.
В красном солнце обсушилась
Травка, - и уже стада
Выгоняются на паству;
А влюбленный наш Полим
Поспешал к местам драгим,
Где сплетали ивы часту
Сень над берегом крутым.

С трепетом притек, - но те ли
Видит там предметы он?
С ветвий листья облетели,
Ах! и пни из корня вон
Вырваны, лежат средь тины,
А кудрявы их вершины,
Преданы ударам волн,
Стелются поверх пучины.

Все разорено, увы!
Той зеленой муравы,
Тех цветочков нет и следу,
На которых перед сим
С милой отдыхал Полим,
Тайную ведя беседу.

Вид нерадостный такой
Сердце юноши - тоской,
Ясны очи - слез наполнил.
Он, закрыв лицо рукой,
Тяжко воздохнул и молвил:
"Знак, что я всего лишен!
Отнят и приют сей злачный,
Наш чертог, Сияна! брачный
Отнят, - бурей разорен.

Но ужель тебя со мною
Может это разлучить?..
Я здесь нову сень устрою,
Где б вечернею порою
Нам на травке опочить".

Так еще надеждой льстился
Пастушок и обратился
Вдоль по берегу искать,
Где бы счастью пристань дать.

Там из гибких лоз сплетает
Он себе другую сень.
В сих трудах проходит день,
И уж вечер наступает.
Ожиданием томим,
На брегу сидит Полим,
Нежно на рожке играет.
То разительна, громка,
То тиха и сладкогласна
Песнь его, - но все напрасна:
На призывный звук рожка
Не разверзется река.

***

Семь дней мучительных проходит
Во ожиданьях; вот уж день
Осьмой. Полим на пастве бродит
Задумчив, бледен, худ - как стень!
Ни в чем забавы не находит.
        Сенистый тот плетень,

Который посвящал он Ладе,
Сводил, устроивал дугой
День целый, не радя о стаде,
Мечтая только о драгой, -
Теперь он разметал в досаде
        Своею же рукой.

"Труд бесполезный, будь разрушен!
Пусть терн здесь и волчец растет.
Моей богине ты не нужен,
Она сей презрела намет!
Мне вид твой нестерпимо скучен!
        Мне весь противен свет!

Что ж медлю я, несчастный! скину
Я с сердца тягость, - потоплю
В волнах сих всю мою кручину;
Там к той, которую люблю,
Живой ли, мертвый ли, достигну:
        Пусть видит, что терплю!

Жаленьем тронется, взирая,
Как я в последний раз вздохну
У ног ее, там умирая," -
И с словом сим на крутизну
Взбежал и, руки простирая,
        Стремглав - во глубину.
        
III

Уже он хлябью оплеснулся,
Уж влажну смерть ноздрями пил, -
Под ним спиной вдруг подвернулся
Огромный сом иль крокодил:
Подъятый им, Полим прочхнулся,
        Померкший взор открыл,

И чувствует сквозь изумленья,
Что рыба на хребте несла
Его, и супротив теченья
С ним быстро мчалась, как стрела.
На самую среду Ильменя
        Она его влекла,

Где с небом зыбь необозрима,
Нет ни людей, ни челнока.
Недоуменьем одержима,
Туда принесши седока,
Ссажает рыба там Полима
        На берег островка,

На коем сквозь тростник высокой
Лужочек низменный он зрит,
Весь желтоцветною осокой
И мягким лотосом покрыт,
Где бела лебедь, одиноко,
        Над яицом сидит.

Лишь к брегу с шумом прикатился
Зубастый, златоперый сом,
Спиной он черной закрутился,
Полима поразил хвостом,
А сам вдруг в старца превратился,
        Венчанна тростником.

Полим, ударом оглушенный,
В себе почул премену вдруг.
Протягшись выей отонченной
И обрастая перьем вкруг,
Приемлет птичий стан сплющенный,
        И крылья вместо рук.

И черным клювом лебединым
Стал милый, юношеский лик.
Не пременился лишь единым
Он чувством. Произнесши клик
Печальный, он пред старцем дивным
        С покорностью приник.

То Волхов был, отец Сияны.
"Пребудь, - он грозным гласом рек, -
В сем образе, и в покаянье
Влачи еще свой тесный век!

Что дочь моя любовь познала5
Ко смертному, за то она
Подобной участи подпала:
Томиться здесь осуждена

В том лебедином превращенье,
В каком являлась из-под вод, -
Ей девять лун здесь, в заточенье,
Высиживать зачатый плод!

А ты при ней сиди дотоле,
Последней песнью утешай
И собеседуй в скучной доле;
Потом - виновну жизнь скончай!"

С сим словом в бездну погружался
Свирепый бог, еще воззрев
На дочь: в очах изображался
Луч сожаления сквозь гнев. -
С лебедкой лебедь там остался
        И, жалобно запев,

Состраждет ей любовник нежный,
Она ответствует ему. -
Простерши крылья белоснежны,
Прижалась к другу своему.
Возобновляют ласки прежни,
        И в свете никому

Уж не завидуют - блаженны!
И забывают лютый рок;
Они друг с другом сопряженны:
И суд родительский не строг!
Так дни текли обвороженны,
        И наступает срок,

Срок - и желанный и ужасный!
Сияне материю быть...
С ним должен лебедь сладкогласный
Полим ее, свой век отжить!
И вот уж он приметно гаснет,
        И вот - без чувств лежит...

Но неизменную нашедши
Любовь и верность выше зла,
Сама к ним из небесной вечи
Прелестна Лада нистекла,
И с жизнью образ человечий
        Полиму отдала.

Из-под лебедки ж вынимала
Дитя, - прекрасного птенца.
Разгневанного примиряла
С Полимом тестя, и отца
С Сияной: радость пролияла6
        В довольные сердца.

С супругой наравне и с сыном
Бессмертие стяжал Полим.
Он с ними в виде лебедином
На тихом был Ильмене зрим,
И набожным поселянином
        За Белабога чтим.

 

Востоков Александр Христофорович (1781–1864) — русский лингвист, филолог, поэт. Родился 16 (27) марта 1781 в Аренсбурге (Курессааре) на о.Сааремаа (ныне Эстония). По происхождению немец, настоящая фамилия – Остенек. Учился в Санкт-Петербурге в Кадетском корпусе, затем в Академии художеств, которую окончил в 1802. Работал в Публичной библиотеке, с 1831 старший библиотекарь Румянцевского музея. Академик с 1841, доктор философии Тюбингенского университета (1825) и доктор Пражского университета (1848), член зарубежных научных обществ. В ранний период своей деятельности писал стихи (Опыты лирические и другие мелкие сочинения в стихах, 2 тт., 1805–1806); в Опыте о русском стихосложении (1812), высоко оцененном А.С.Пушкиным, впервые определил размер русского народного стиха. Умер Востоков в Санкт-Петербурге 8 (20) февраля 1864.

  • 1. Санктпетербургский вестник: Древняя повесть
  • 2. Санктпетербургский вестник: Ничуть того
  • 3. Санктпетербургский вестник: Днесь
  • 4. Санктпетербургский вестник: собирался
  • 5. Санктпетербургский вестник: питала
  • 6. Санктпетербургский вестник: радостью питала
(На сенсорных экранах страницы можно листать)