Джон Уилмот Рочестер. Прогулка по Сент-Джеймсскому парку

Перевод с английского Дэмиэна Винсачи

Немало кубков осушить
Пришлось, чтоб наконец решить,
Кто хуже всех дает (в обед
Другой нет темы для бесед),
Когда я, зреть желая вновь,
Как пьянство будоражит кровь,
Направился в Сент-Джеймсский парк,
Чтобы подкинуть дров в очаг
Своих страстей, помня о том,
Что преклоненьем пред шипом
И щелью славен каждый фут
Земли кишащей, где растут
Ряды диковинных стволов,
И в кронах слышен шорох слов
О Пикте, грешном от природы
(Тогда обманы были в моде),
О том, как брошенный герой,
Придя сюда ночной порой,
На образ матери кончал;
Как мандрагор лес достигал
Небес. Клубкам сплетенных тел
Подобны ветви, чей удел –
Скрывать в тени тех, что вершат
Кровосмесительный разврат.
Спешат под этот грешный кров
Толпы вельмож и бедняков,
Возниц, священников, портных,
Невест и девок площадных,
Поэтов, горничных и сводней,
Злодеев, временно свободных,
Лакеев, щеголей и дам –
Все скопом трахаются там.

Меж рощ прогуливаясь так,
Случилось раз Коринны шаг
Приметить мне издалека.
С пренебреженьем, свысока
По мне прошлась глазами та,
В которой каждая черта
Молвила: это небожитель,
Презревший божию обитель.
Так женщины сотворены:
Столь низменны, когда честны!

Три рыцаря, подобно псам,
Плелись за нею по пятам.

Уайтхолловский болван – один,
Едва ли не законный сын
Известной сводни, что прислугой
Смогла приставить его друга
К вельможе, и проведал плут:
К столу монарха подают
Бараньи ребра; с того часа
Иного не вкушает мяса
И рыцарь наш, во всем стремясь
Быть лучшим, не ударить в грязь
Лицом. Умея подражать,
Он знает, как себя подать,
Как превратить подделку эту
В предмет восторгов всего света.
Натасканный, он речь ведет,
Гуляет, дышит и живет,
И забавляться он изволит
В потертом праздничном камзоле.

Грейс-Инновский остряк – второй,
Партера подлинный герой,
Где он тайком платки крадет,
Соседей тайны узнает
И мчится, удовлетворен,
С добычей к даме на поклон.

И третий – старший ее сын;
Без пары лет двадцать один
Ему, кто жаждет, до того
Как властью облекут его,
Стать, при поддержке худшей пары,
Искусным в колющих ударах.

Вот первый, находясь в смятеньи,
Испрашивает позволенья
К руке ее припасть; тогда
Щель, будто рот, вопит: «О да!»
Довольная, без лишних слов,
В сопровожденьи трех ослов
Легко шагает дама эта
Туда, где ждет ее карета.

Тварь гордая ведет игру
С глупцами, коим по нутру
Гнаться, подобно своре псов,
За дыркой, полной до краев
Соленых соков. Лишь в покое
Можно судить о странной воле
Судьбы. И этот гад – мой Бог! –
Меня пленить когда-то смог.
Чуть пожелать случалось ей
Потверже шип и подлинней,
И обладатель – шут, священник –
Овладевал голодной щелью,
Хвалить я должен был ее
В надежде получить свое.
Природа здесь была мудра:
Страсть похотливая щедра.
Но это не предлог, чтоб стать
Той, что зовется просто – блядь;
И помыслами, и телесно –
Глупцов сосудом бессловесным!
Верно, сам бес тебя познал
И так позором запятнал.

Но почему из всех людей
Лишь я один унижен ей?
Не по заслугам! Отчего
Ты ныне предаешь того,
Кем обожаема была?
Любовь тебе уж не мила?
Иль мне случалось отказать
В нижайшем, что могла ты взять?
Когда домой плелась ты еле
С полгорода испившей щелью,
Был для тебя мой сок телесный
Лишним глотком водицы пресной.
И пусть ласкать пришлось мне после
Плоть, порезвившуюся вдосталь,
Лоснящуюся от следов
Лакейских рук и языков –
Я постоянно был готов
Наполнить чашу твою вновь,
Обиды в сердце не тая.
И разве мог помыслить я,
Что ты, смешав меня и грязь,
Поведала, не постыдясь,
Тайны ночей наших бессонных
Ватаге рыцарей влюбленных,
Когда, склонясь к тебе на грудь,
Чтоб, утомившись, там заснуть,
Я нежностью лишь движим был
И в ней рассудок свой топил!

Пары, что источают смрад,
Пусть твое лоно наводнят,
Как сперма, и распутный нрав,
Зачинщик мерзостных забав,
Так совратит тебя с ума,
Что ты погонишься сама
За ветром северным с мольбой
Жестоко овладеть тобой,
И, зад подставив небесам,
Так унесешься к праотцам!
Но трус скорей забудет, как
Бахвалиться; спускать в кулак
Бросит юнец; святые братья
Расцепят пылкие объятья;
Шлюха румян отвергнет мощь;
На небеса взберется вошь;
В Иисуса доктора поверят,
А мы бессовестность умерим,
Чем упущу я верный случай
Всласть эту женщину измучить.
И месть мою познает враг
В день своего вступленья в брак.
Презренья боле не тая,
Ее страдать заставлю я:
Обман и правду в ход пущу,
Ревнивой сплетней отвращу
Поклонника, и жалкий вой
Раздастся вслед ему; любой
Из Лондона пинком под зад
Ее спровадить будет рад;
В дыре сгниет она, кляня
Во всем лишь одного меня.

Так пусть же здравствует она,
Чья щель мне ныне отдана!