ПОЛЬША
ДАНИЭЛЬ НАБОРОВСКИЙ
ЯНУ КОХАНОВСКОМУ, ПОЭТУ ПОЛЬСКОМУ, ЭПИТАФИЯ
Почил тут, кто почил тут, ты ж не по надгробью
Суди его, прохожий, но по бесподобью
Всех доблестей. Сей Фебу ревностный радетель
Непревзойден есть в слоге, стих тому свидетель,
OMNIA SI PEBDAS FAMAM ETC.1
Слава малого значит, коль денег не будет,
Как ни бедствуй, а ближний полушкой не ссудит,
Perdas2 — словцо худое, надобно servare3,
Дабы не побираться Христа ради встаре.
Omnia4 сам утратив, всяк свое хлопочет
И — где там! — на подмогу поспешать не хочет.
О, memento, memento5 бедствий человеки,
О тебе помышляя, не знали б вовеки.
Эх, несчастье, несчастье, будь ты кмет сермяжный,
Драть тебя на конюшне стал бы я в день кажный.
НА ОЧИ КОРОЛЕВНЫ АГЛИЦКОЙ, КОЯ БЫЛА ЗА ФРЫДЕРИКОМ, ФАЛЬЦГРАФОМ РЕНСКИМ, ЗВАННЫМ В КОРОЛИ ЧЕШСКИЕ
Дочь славного монарха, очи твои, право,
Покуда правит миром Купидона право,
Не очи, но светильни две неумолимых,
Сжигатели до пепла сердец неутолимых.
Не светильни, но звезды, коих ясны зори
Незапным ветром молят шумливое море.
Не звезды, ино солнца, блещущи вельможно,
Свет коих смертным оком и понять не можно.
Не солнца, ино тверди, ибо тож подвижны,
И цветом лучезарным небесам сподвижны.
Не тверди, ино боги, силою велики,
Пред коими земные клонятся владыки.
Не боги, ибо разве ж бессмертные боги
К сердцам людским бывают столь грозны и строги?
Не тверди, тверди кругом одинаким ходят.
Не солнца, солнца токмо всходят и заходят.
Не звезды, эти меркнут, тая пред утрами.
Не светильни, тем только б совладать с ветрами.
Твои же, королевна, очи суть в итоге
Светильни, звезды, солнца, небеса и боги.
МЫСЛЬ: CALANDO POGGIANDO6 ТО ВНИЗ, ТО ВВЕРХ
Мир — море, человек же — в бурном море судно,
Несчастья — скрыты рифы, счастье — солнце скудно.
Где ясна мысль — кормило, где разум не дремлет,
Буссоль где — добродетель, там бедствий не емлют:
То вниз, то вверх, то в боки судно волны скважит,
Так пользуясь погодой, как море укажет.
Все в мире преходяще, ибо хоть велики
Со светочем Титана месяц мутноликий,
Но всходят и заходят с твердью сообразно —
Что ж человек, коль небо пребывает разно!
ИЕРОНИМ (ЯРОШ) МОРШТЫН
(АЛЬЦЕСТА, ЖЕНА ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ, ЗА МУЖА СМЕРТЬ ПРИНЯВШАЯ) ТАК У ЛЮДЕЙ, У НАС ЖЕ ВОТ КАК
У язычников женки мерли вслед за мужем,
Ныне ж над свежим гробом пляшем и не тужим.
Не то чтобы за мужа здравия лишится
Иная, но его же здравье скрасть схитрится.
Один испустит душу — с другим пред налоем.
Нынче свадьба, а завтра — вздохнем и зароем.
СОНЕТ
Девки, музыка, брашно — и унынье не страшно
Меланхоликам; то-то разгрустится забота.
Какова тебе дудка, такова и погудка.
Так что в танец пускайся, удручаться закайся.
Кто поет в доброй воле, тот нальет мне поболе.
Сушит душу забота, вот и выпить охота.
Нy-ка, парни, девицы, начинайте резвиться.
У кого ус отвислый, тот сиди себе кислый.
Панны любят стоячий и дадут — не иначе —
В дар тому бел-платочек и тугой перстенечек.
Так что, чада, в работу — Зосю или Дороту
В круг влеки! Там цимбалы горячи и удалы.
Чары две налил ежли, мне одну двигай, — нежли
Пить сам-друг их, мы сдвинем чаши и опрокинем.
НА ДИВНУЮ РУКУ ОДНОЙ ГОСПОЖИ
Руки прекрасней люди не видали,
И в целом мире сыщется едва ли,
Что б с ней сравнилось. Снег не столь блистает,
Воск не прелестней, хоть теплея тает.
На палец вздетый адамант колючий,
Запястья вкруг злат-обруч самолучший —
Всё суть безделки! Право, мнится сделкой
Союз красы с драгою, но безделкой.
Ведь столько власти та рука имеет,
Что в хвори мнимой воскрешать умеет;
Спасет от судорг; ежли полужива
Коснется тела. Сила особлива
Враз со здоровьем телу прибывает.
Она жив росте сильпо пособляет.
Счастливо тело и член каждый — оный
Ее касаньем к жизни воскрешенный.
Лишь бы подоле воскрешать хотела.
А что в руке, то и в ногах имела.
САМУЭЛЬ ТВАРДОВСКИЙ ИЗ СКШИПНЫ
ДАФНА, В ЛАВРОВО ДЕРЕВО ОБРАТИВШАЯСЯ СЦЕНИЧЕСКИЙ ПРОЛОГ
Четыре Зефира, южных ветерка, привечают Зорьку.
1
Первый Зефир
О ночь, поддайся, развейтеся, мраки!
Сгиньте, туманы и тени ужасны!
Являет Зорька румяные знаки,
Лучи светила предвосхитив ясны.
Тварь водяная и пернатый всякий,
Все славословьте ее согласны.
Она проснулась, ждет природа Феба,
Печальны тучи утекают с неба.
2
Второй Зефир
Воспойте! Борзых день коней впрягает
В свою лучисту и быстру повозку!
Тебе, Денница, тебе позлащает
Венера, движась вспять в землю Пафосску,
Чело благое. Гимны посвящают
На Геликоне Музы. Отголоску
Внемли их. Что ж, и вы воспойте пуще,
Всяк на водах и над водами сущий!
3
Третий Зефир
Ты, вшед раненько в окошко светлицы,
Луч розоватый зыблешь на постеле,
Когда на персях у души-девицы
Уснет дружочек, усладясь доселе;
Ты овеваешь прозрачны криницы,
Сребристой пены прикасаясь еле,
Пока, исполнясь грезы и надежды,
Напеи сушат влажные одежды,
4
Четвертый Зефир
Ты в тяжком зное житу иссушенну
Даришь прохладу и жемчужны росы.
Ты божьим пташкам, изгнездившим крону,
Даешь с рассветом свист сладкоголосый;
Они щебечут все без угомону,
Меж тем выходит Феб златоволосый,
Внемля им. Что ж, и вы воспойте пуще,
Всяк на водах и над водами сущий!
5
Зорька
Себя зачем я не восславлю тоже
Или не подпою вам в гимнах оных?
Юпитер, вожжи мне вручив, погоже
Украсил мною свод небес просонных.
В мой час веселый, рады и пригожи,
Цветут и травы во садах зеленых,
И что тюльпанов дивные наряды
Без росных капель и моей прохлады!
6
На розу гляньте — стоит мне явиться,
Росу она впивает с юным пылом.
Чуть вспыхнет в небе утра багряница,
Цветок вплетают девы в кудри милым.
Ужо увянет! Ужо истомится,
С полденным жаром встретившись унылым.
Рви ж поутру ее! Не то увянет!
И, лепестки осыпав, не приманит!
7
В лугах цветут мне травы ароматны,
Оттоль венки, рукою свиты ладной,
Мне дарят девы и парни приятны,
Укрыты в майской зелени прохладной;
А коль, как Веспер выйду предзакатный,
Жнецы усталы песнью славят складной,
Стада играют, пастухи смеются,
Зефиры, будто малы дети, вьются,
8
Пою, меж тем как Феб золотогривый
Огнь из ноздрей пускает в нетерпенье.
Прочь с неба, звезды! Ну как торопливый
Бич Фаэтонов сгонит вас в мгновенье!
Ему, чей натиск столь нетерпеливый,
Мы все, умолкши и закончив пенье,
Вручаем скипетр. Он теперь хозяин!
Пусть правит миром, сколь тот ни бескраен!
ШИМОН ЗИМОРОВИЧ
ИЗ СБОРНИКА «РОКСОЛАНКИ, ТО БИШЬ РУССКИЕ ПАННЫ»ИЗ ПЕРВОГО ХОРА ДЕВУШЕК
ПЕСНЯ КОРОНЕЛЛЫ
Ангел прелестный, Дух бестелесный
В плоти человечьей,
Плотью приятной, Видом изрядной,
Дух сумел облечь ей!
Дарит без счета Божья щедрота
Облик твой красами.
Все. оболыценья Дивна творенья
Зрим в тебе и сами.
Ведь человеку Так уж от веку
В младые лета
Мир сокровенный Твой несравненный
Только-то и света!
Чело весельем Отметил вельим
Всякому на зависть,
И очевидна Вовсе не стыдна
Мужеская завязь.
Сквозь очи чисты Зори лучисты
Радостью сияют.
Сии пыланья В наши желанья
Силы излияют.
Сердце твое же В пылкой надёже
Чары наколдует.
Тайное пламя Властной над нами
Любови раздует.
Твои ланиты Румянцем скрыты,
Точно яблок рая.
Из уст сладимых Слов несчислимых
Ток бежит играя.
Плеща крылами, С тобой над нами
Слава честна реет,
Любовь неложна Сколько возможно
Нежит и лелеет.
А для меня ты, Божок крылатый,
И тут, и в небе
Был Купидоном, Тайным полоном,
Но ангел не был.
ИЗ ВТОРОГО ХОРА ЮНОШЕЙ
ПЕСНЯ ИППОЛИТА
Розина померанцем меня угощала,
А после и веночек дать пообещала.
Покуда ж я водил с ней развеселый танец,
Во уголь превратился оный померанец.
В сем яблоке такое полымя затлело,
Что, бедну душу сжегши, спалило и тело.
Розина! Ты мой пламень! То-то истомлюся
Иль от плода златого в пепел я спалюся.
Познал теперь любовь я! Вовсе не Венера,
А во пустыне мать ей хищная пантера.
Ее кровава пардус в гибель человекам
Бешеным на Кавказе выкормила млеком.
ИЗ ТРЕТЬЕГО ХОРА ДЕВУШЕК
ПЕСНЯ БОГИМНИИ
Глянь, чуть небесны огни их коснутся,
В борзые реки снеги перельются.
Где по льду сани конь волок впряженный,
Там проплывают комеги груженны,
Росой ночною насытясь, дуброва
Опять власами зеленеть готова.
И соловей вон в проснувшейся сени
Горлушком ранним славит дни весеннп.
Вон и кукуха в рощице кукует,
Корой стесненны дерева ликуют,
Сплошь и фиалки по земле теснятся,
Красным денечкам с прогалин дивятся.
Тот же, кто камню неживу подобен,
Сменить заботы в радость неспособен,
И особливо во время, в котором
Вельми причины ко свадебкам скорым.
Так поспешай жe, любезный мой, где ты?
Тебе едину берегу обеты.
Коли мне встречу не подаришь скору,
Нету мне счастья в счастливейшу пору.
КШИШТОФ ОПАЛИНСКИЙ
ИЗ САТИРЫ «НА ТЯГОСТИ И УТЕСНЕНИЯ ХОЛОПЕЙ В ПОЛЬШЕ»
Господь — я полагаю — горше, чем неволей,—
Расплатой потяжеле взыщет за холопей
С нас, неблагоразумных. Разве же холоп наш
Не ближний нам и разве не человек он вовсе?
Мороз пойдет по коже, сердце обмирает
При мысли о неволе, хуже бусурманской.
Помилуй Бог, поляки, нешто вы сдурели!
Добро ведь и достаток, скот и урожаи —
Всё вам через холопей. Их руки вас кормят.
В какую же вы силу с ними так жестоки?
Верблюд и тот, по слухам, не в подъем не тащит.
Но, будучи навьючен, коль чрезмерну ношу
Почует на закорках, тут же ляжет наземь
И встать не хощет. Вот бы и у нас так!
Свыше Земных и божьих правил кмет стерпеть обязан,
Что господа на спину ему взгромождают.
Проповедник стращает, корит исповедник,
Пеклом грозя, — чего там! — сам тебе епископ
Суд через эконома вершит и прелата —
А то и через высших. Шляхтич худородный
Деет то же, примеру следуя знатнейших.
О, расплата небесна, коей свет не видел!
Так жать и гнесть нещадно холопа, который
Ксендзу, двору, жолнеру, Речи Посполитой,
Чиновникам и стряпчим, пану, слугам панским,
Гайдукам и казакам, чадам своим, женке
Исхитриться наробить на прокорм обязан.
Дерут с него и город, двор, корчма да церковь,
По три шкуры сдирают, — нешто обернешься!
Господа-то, мой Боже, что хошь вытворяют
И, словно со скотиной, обходятся с кметом;
Мол, пану так угодно, пана надо слушать!
И вот вам осложненья времен стародавних,
Чуть лишь алчную Рыксу изгнали и с сыном
Казимиром, тотчас же все, какие были,
Взбунтовалися смерды на своих хозяев.
Пришлось поразбежаться да в глуши укрыться,
В скитах да в дебрях разных равно иереям,
Так и каштелянам, тож и воеводам,
Когда их чернь искала, мстя за свои кривды.
А Павлюков напасти, Мух да Наливаек —
Бунтовщиков, ведь тоже принесли кроваву
Войну и поношенье отчизне, чего там —
Чуть не погибель вовсе, когда сей flagellum7
Господь послал чрез смердов, гетманов карая
По-нерву поражепьем, по-втору острогом,
Потом же некрасивым и тайным побегом,
А после ложным миром, постыдным отчизне,
Per quae… ибо peccat, per eadem также
Punitur8 мы познали, как еще познали!
Закончу, как и начал. Господь всех тяжеле
С нас взыщет за холопей и взыскивать будет,
Ежли только ты, Польша, за ум не возьмешься.
ЯН АНДЖЕЙ МОРШТЫН
КО ПСАМ
О вы, собачки, бдящие в покоях,
Где спит хозяйка, моськи, из-за коих
Нам не сойтиться с нею без огласки,
Ни материнской обмануть опаски,
Ни объегорить мамку-пустомелку,
Ни подглядеть в замочную гляделку,
Ни девок сенных подкупить дарами,
Чтобы язык держали за зубами.
Усните, что ли! Поумерьте ражу,
Пока ни то я малость попрокажу.
Пес вот небесный, в поднебесье вышед,
За вас, покуда спите, все дослышит.
Спать, псы! Сей сторож уж куда как чуток!
Все доглядит он в темну пору суток.
Ах, не хотите! Просьбе не вонмёте!
Хрипя от лая, пасти разеёте!
Что ж, стану клясть вас! Пусть и вам оттоле
Жить приведется в горе и недоле,
Неизвестный польский художник XVII века. Портрет Людвики Каролины Радзивиллувны.
Пусть взбеситесь вы в жарку летню пору,
Пускай гайдук в вас стрельнет пулю скору,
Звезда собачья блох вам пусть напустит,
Собачник шкуру на пергамент спустит,
Пускай вас, хоть вы верны были слуги,
За ваши лупят палкою услуги
И, чтя пустою службу беспорочну,
Влекут крюками во канаву сточну.
О СЕБЕ
Не столько зверя в Неполомской пуще,
Не столько злости в янычарской гуще,
Не столько ульев в украинских селах,
Не столько дворских дам сидит в гондолах,
Не столько в крымских ордах стрел каленых,
Не столько скрепов в грецких галеонах,
Не столько нитей на брабантских кроснах,
Не столько скрипу в жерновах соосных,
Не столько сельди во полнощном море,
Не столько красок зажигают зори,
Не столько чёток щупают в Лорето,
Не столько в Вене кова и навета,
Не столько в Гданьске хлеба в складах порта,
Не столько книжек на торгах Франкфорта,
Не столь весною птиц, колосьев летом,
Обилья в осень и числа приметам,
Звезд в ясном небе, на брегу песчинок,
В метели снегу и в дожде дождинок,
Не столько в плавнях всяческой тростины,
Сколь у меня любви для Катарины.
САД ЛЮБВИ
Не все же луку быть вооружённу —
Порой прискучат стрелы Купидону,
И сей, в хозяйстве видя больше толку,
В садах Пафосских делает прополку.
Трава там всходит, где надежду сеют,
Бурьян — обеты, кои ветр развеет.
Символ страданья — ветвь мертво свисает,
А в лабиринте — свой пути не знает.
Цветки — утраты, ягодки — заботы,
Из слез горючих плещут водометы.
Зефир приятный — неутешны вздохи.
Силки — лукавство, сторожа — подвохи.
Первейши травки — позабудка, лжица
Колюча изгородь клевет ежится.
Есть и прочнее огорожа — стены,
Где известь — плутни, а кирпич — измены.
Труждаюсь в саде том я наипаче:
Пришед с печалью, все кроплю во плаче,
Пашу скалисты Татры поневоле,
Хожу за Вислой и жну ветер в поле.
ОБЕТ ИЗ СЕНЕКИ ДЛЯ ЕГО МИЛОСТИ ГОСПОДИНА ХОРУНЖЕГО WXL
Stet cuicumque volet9
«Пусть, кто желает, станет с паном свойский,
Фаворов дворских топчет взгорок скользкий,
С меня довольно, восседая в сени
Утех домашних, мне б не знать и тени
Фортуны громкой, но, презрев мирское,
Свободу в сладком том вкушать покое.
Что ж, что тишком в своих пенатах сельских
Живу без сеймов и судов любельских,
Что королю я чужд, а знатных дружбе
Совсем не должен воздавать на службе.
Когда ж, всю пряжу изведя по чину,
Сует чураясь, встречу я кончину,
Проживший тихо, мыслю в ту же силу,
Старик уездный, я сойти в могилу.
Тому тяжка смерть, кто, свой путь кончая,
Был всем известен, сам себя не зная!»
Так молвил Тирсис, будто стоик новый,
Но лишь закончил свой глагол суровый,
Хвалы вельмож услышав, стал взыскати
Милостей, сеймов, выслуг и печати.
НА ЦВЕТИКИ
Цветики свежи, сорванные в саде,
Его для Каси вам покинуть стоит.
Вас не оставят внакладе —
И персей близко, и к власам пристроят.
Уж не корите капризну удачу,
Не сожалейте о росе да грядке.
Тут вам, когда вас оплачу,
Росою — слёзы, а грядою — прядки.
В них, позлащенных, то-то оживитесь,
Но тверды будьте, сколь вас ни голубят.
Ее очей берегитесь —
Вас, солнцеродных, эти солнца сгубят.
Если ж такое случится, превратна
Судьба вам лестну гибель посылает;
Той ради гибнуть приятно,
Которой ради весь мир умирает.
К ДЕВЕ
Тверд адамант, никоим не дробимый млатом,
Твердо железо, кое нареченно булатом,
Тверд и дуб вековечный, с камнем лишь сравнимый,
Тверд камень, без успеха волнами точимый.
Ты же, дева, твердее, когда неуступна,
Чем адамант, железо, дуб и камень купно.
ПЧЕЛА В ЯНТАРЕ
Столь зримо скрыта в янтаре пречистом,
Пчела утопла в нем, как в меде чистом.
Ничтожна бывши в жизни своей бренной,
Она во гробе стала драгоценной.
За труд прилежный, видно, ей награда.
Какой была бы и сама же рада.
Пусть Клеопатра жизнью громогласней,
У мухи этой гроб куда прекрасней.
СТАРОМУ
Теснил Ядвигу Бартош седовласый,
Та не далася — стар был блудень ласый.
Он видит — девка старость не уважит,
И сивый чуб свой черной сажей мажет.
Так головою нов, а сам такой же
Стучится к ней же с надобностью той же.
Она ж, смекнувши, что не дюж по части
Он мужска дела, хоть и темной масти,
«Не наседай, мол, и ступай! — сказала.—
Отцу твому я тоже отказала!»
НОВОЕ СОЛНЦЕ
Когда ты рядом, о моя тревога,
Пылаю я, как в летний зной пожога.
Когда далече, делаюся стылым,
Кровь леденится, ходит хлад по жилам.
Я мыслю о тебе — не солнце ль это,
Дарующее зиму мне и лето?
НЕГЛУПАЯ
Врача спросила дева, тупя очи:
«Любиться лучше утром или к ночи?»
Тот вразумляет: «К ночи оно слаще.
С утра ж здоровью боле подходяще».
А панна: «Буду жить по слову мудру
Для вкуса — к ночи, для здоровья — к утру».
ЧУДЕСА ЛЮБВИ
Любовь питаю мыслей маетою,
Мысли — алчбою и воспоминаньем,
Алчбу — надеждой, плотским домоганьем,
Надежду — басней и мечтой пустою.
Питаю сердце спесью и тщетою,
Спесь — дерзостностью вкупе с ликованьем,
Дерзость — безумьем и всеотрицаньем,
Безумье — гневом и неправотою.
Кормлю я горе плачем и стенаньем,
Стон — пламенами, пламень — ветром в поле,
Ветр — тенью зыбкой, тень — лжеобещаньем.
О горшей в мире слыхано ли доле,
Когда, печалясь чьим-то голоданьем,
Я сам в застолье голоден всех боле?
ОТЪЕЗД
Еду, но без себя, раз без тебя; с собою
Вновь встречуся, представши опять пред тобою.
Еду, но половиной, другой — остаюся
С тобой я. Уезжая, надвое делюся.
Еду прочь, прихвативши часть наихудшу — тело,
Лучша — душа и сердце при тебе всецело.
Еду, располовинясь, и собой не буду,
Покуда за другою частью не прибуду.
Тогда, вновь съединенный, не то что дотоле,
Служить те стану цельный, не разъятый боле.
ЗБИГНЕВ МОРШТЫН
МЫСЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
Прореките же, драгие
Лютни струны мне тугие,
В каких уделах мира, нестреножна,
Сегодня бродит мысль моя тревожна.
Часто ж дома ее нету,—
Не иначе, как по свету,
На крыльях воспарив неуследимых,
Ширь облетает стран неисследимых.
Ей и ночка не отрада,
И рассвет ей не привада;
Так что, бывает, ищешь ее оком,
Словно бы гостя в распутье далеком.
Святый Боже! Вельми многа
Особливость в нас от Бога —
Разные, то бишь, Предвечного знаки,
И непостижны премудрости всяки.
Дивна, однако, всех боле —
Мысль, ибо несть ей неволи!
В мире греховном с ней, вольною, мы же
Ко совершенству становимся ближе.
Что ж под солнцем с ней сравнимо,
Мчащейся неукротимо?
Не столь и птица, и не так летяща
Стрела из лука, на лету свистяща.
Не так и пламень трепещет,
Не так и молонья блещет.
Ею же каждый во мгновенье ока,
Будь он хоть рядом, зри хоть издалёка,
Даже моргнуть не успеет,
Туда проникнуть сумеет,
Где за богатой Китаем-страною
Море восточно лижет брег волною,
Или же в западны страны,
Кои во счастье пространны,
Иль до Гренландов, отколь Аквилоны,
Или до мыса, что был нареченный
Доброй Надеждой, а он-то —
Сущий средь теплого Понта.
А, погостивши в столь далеких водах,
Вмиг побывает также в антиподах.
Так что в единое время
Всюду бывать ей не в бремя.
Притом не только на земном просторе
Есть вездесуща, но в бездонном море;
Знай, плывет в любые зыби,
Чешуйчатой сродна рыбе;
Или же солнца превыше ходяща
Взмоет она же, столь быстролетяща.
А оттуда — вниз, в краины
Мчит суровой Прозерпины.
Так что искать мы почнем понапрасну
Высь и пучину, мысли неподвластну.
Прореките же, драгие
Лютни струны мне тугие,
В каких уделах мира, нестреножна,
Сегодня бродит мысль моя тревожна.
Знать, во той сторонке ходит,
Солнце к нам отколь восходит;
Злой хотя ветр к нам оттуда несется,
Мной она доброй надеждой зовется.
ИЗ ЦИКЛА «СИМВОЛЫ»СИМВОЛ 23
Возлюбленная теряет силы,
тоскуя по Возлюбленному.
Начертано: Освежите меня яблоками,
ибо я изнемогаю от любви
(Песн. П. 2.5)
Бедное сердце стеснилось уныло,
Скорбью и горькой тягостью изныло;
Кормится токмо тоской да вздыханьем,
Их посылая вдогонку желаньям.
Руки остыли, в жилах кровь свернулась,
Будто я в темной могиле проснулась.
Очи не зрячи, ибо нет желанна
Солнышка ясна — друга долгожданна.
Я их, как видно, навеки смежаю —
Мила не видя, и впрямь умираю!
Дщери сионски, возлюбленны сестры,
Травы сбирайте, имеющи острый
Запах, и сердце больное целите,
Дымом кадильниц пахучим кадите.
Скорбь умалите вы сердца больного
Или верните мне друга милого!
СИМВОЛ 27
Возлюбленный учит ходить
Возлюбленную свою.
Начертано: Утверди шаги мои на путях Твоих,
да не колеблются стопы мои
(Пс. 16.5)
Учи хожденью Ты меня. С Тобою
Твоею я идти учусь тропою
Кровавою, где крест и поруганье
Ты вынес — мне же, слабой, в назиданье.
Стопы направь мне, утверди колена,
Дабы дорогой, что определенна
Златым повозкам, шумным вереницам
Слуг и упряжек, пышным колесницам,
В путь отправляться я не соблазнилась,
Но той стезею, коя не торилась
Ни кавалькадой пышной, ни возами,
А съединяет землю с небесами.
Трикраты счастлив тот, кому Ты, Боже,
Пути такие указал в подножье,
Кто с этих стежек мимо не ступает
И, крепкий в вере, во предел вступает,
Где Твой престол и где бессчетны рати
Тя восхваляют, Боже Благодати.
СИМВОЛ 34
Возлюбленная ищет с фонарем по городу
Возлюбленного своего, но не находит.
Начертано: Встану же я, пойду по городу,
по улицам и площадям, и буду искать того,
которого любит душа моя; искала я его, и не нашла его
(Песн. П. 3.2)
Эгей, куда же милый мой девался?
Как тень исчезнул, точно ветр умчался.
Печален день мой, ночь моя бессонна,
Изныло сердце, мукой угнетенно.
Хоть ночка тёмна, хоть и день настанет,
Тоской тесниться сердце не устанет,
Ибо Тобою во мирской пустыне
Возлюбленная позабыта ныне.
Ужели бросил Ты ее к сему же?
Ну что на свете статься может хуже?
Померкнет зорька, в тьму пущусь я мглисту,
Пущуся, свечку запалив лучисту,
По граду темну, по дворам, предместьям,
По закоулкам, стогнам, перекрестьям
Искать я стану друга дорогого;
Его сыщу я — иль сыщу такого,
Кто знает, где он. Люди, пособите!
Ко мне с известьем радостным придите!
Но где я, Боже? Что со мною сталось?
Надежда тщетна только и осталась.
СИМВОЛ 47
Человек, взирая на буссоль, плачет.
Начертано: Не малы ли дни мои?
(Иов. 10.20)
Как не томиться, как не причитать мне,
Дней уходящих как же не считать мне,
Коль время гонит их быстротекуще,
Бегуща с меты скорохода пуще.
Кует кователь, плотник гроб сбивает,
По стогнам люди взад-вперед сновают,
Ползут, подобны мухам тороватым,—
Таможня сбилась с ног и с магистратом.
Куранты с башни бьют свое беспечно,
И скоротечно мчится время вечно.
Всходят и сходят луны столь различны,
Как ветр, как тучи; за свои привычны
Атропа злая ножницы берется,
Едва остаток пряжи допрядется.
Ты ж, Вековечный, Ты, что миллионы
Лет чтешь мгновеньем, век мой умаленный
Продли, Твоя ведь сила бесподобна,
Коль круги солнца двигать вспять способна.
Как в годы оны, внемля слезной пени
Царя недужна, разогнал Ты тени,
Явивши милость, так мою кончину
Отдвинь сколь можно, впасть ие дай в пучину
Жестокой смерти, я же дней придачу
Тебе во славу, Господи, потрачу.
ВАЦЛАВ ПОТОЦКИЙ
VETO10, ИЛИ «НЕ ДОЗВОЛЮ!»
Толковал тебе как-то я, друг мой, про это —
Что в польском «не дозволю», на латыни veto.
Пусть иной это слово, как выше, толмачит,
Но vae11 по-латински у нас «горе» значит.
«Горе» то, я считаю, коль кто «не дозволит» —
И словечком отчизне распасться позволит.
Вето не для упрямцев, запомни же это,
Ибо, дурень, ответишь в свой час ты за вето.
КРАКОВ
Первый слог понапрасну заезжих пугает —
Не кражей вовсе Краков деньгу вытягает.
В дому без многой вещи можно обойтиться,
Зашед к торговцу, — многой можно обольститься.
Идучи по заулку, там, где лавки стары,
Между товаром протчим зрю я окуляры.
Пожелал их для зренья приобресть, и с тяжким
Кошелём подступился к полезным стекляшкам.
Расплатившись, сколь надо, за них и с футляром,
Вижу карты — в Бобовой худо с сим товаром.
Взял их несколько дюжин. Вдруг съедутся гости,
Обыграю их, может. Из слоновой кости
Нож себе покупаю, жене ж из коралла
С золотою насечкой, чтоб снедь ковыряла.
Стыден нож на пиру-то из буйволина рога —
На что ж люди и робят, отделив для бога?
Себе еще топорик, жене веретенце,
Коробочек для гребня заметил в оконце;
Он ведь нужен, к тому же искусно и вышит.
Платит слуга, кошель же боками уж дышит.
Еще перчатки римски да чулки для женки,
Детишкам то да это в смысле одежонки.
Все же навроде нужно, что ни видят бельма.
А француз зазывает, предлагает, шельма.
Напоследок купивши шляпу и булавки,
Весь потратясь, иду я наконец из лавки.
Тут дождь. «А не купить ли верхней одежонки?»
Слуга же: «Ваша милость, кончились деньжонки!»
Иду, значит, и мокну, иззябнув спиною,
Рассчитались безделки с моею мошною.
Шел и очень смеялся над собой за эту
Растранжиренну впусте немалу монету.
Жил ведь и жить без оных вещиц мог и дольше.
Пусть же в Кракове всякий очи жмурит больше.
ШУТКА НА ШУТКУ, И ЗНАТНАЯ
Вчера шутил воевода некий надо мною,
Мол, с кустом Моисея сходен я брадою.
Хоть бы и так — мне это не во вред в итоге —
На вас же вижу, сударь, пророковы роги.
ПОЛОТНО
Хвасталась как-то дама перед ветрогоном,
Десять тыщ, мол, имею в полотне беленом.
Ферт в ответ заявляет: «Мне б на том не стало —
За то, что в нем имею, сто тыщ будет мало!»
НЕГЛУПЫЕ ОТВЕТЫ
Что всех старше в мире средь велика и мала?
Бог. Почему? Известно. Сей есть без начала.
Что прекрасней? Мир божий. Где красоты пуще?
Всё, что зовем прекрасным, в мире присносуще.
Что мудрее всех? Время. Ибо все науки,
Рук дела и рассудка в вечны емлет руки.
Что поместительней? Место. Творенье любое
Или предмет вмещает, сколь нужно, собою.
Что всех быстрее? Мысль есть. Мгновенья ей хватит —
Небо, море и землю вдаль и вширь охватит.
Что всех сильней на свете? Смерть — с ней не схватиться.
Что всех страшней на свете? Смерть — всяк убоится.
Что надежней на свете? Смерть — повсюду вхожа.
Что ненадежней в свете? Смерть — в дружбу негожа.
Что желанней на свете? Смерть — утоляет муки,
На себя из-за коих налагают руки.
НА СВОИ СТИХИ
Всяк стихи мои хвалит, кто только ни слышит,
Исключая поэтов, они ж сами пишут.
Те ругают, но что мне от ругни иль попрека!
О поварне не мыслю, раз гость в яствах дока.
НЕУМЕСТНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ
Жаждя испить, травивший круль Казимеж зверя,
К шляхтичу небогату постучался в двери.
Обрадовался хозяин монаршью приходу
И, нацедив остатки из бочонка меду,
Гостю чинно подносит, а король вещает:
«По обычаю, прежде монарх угощает!»
Отпил шляхтич и снова с поклоном подносит,
«Допивайте до дна уж!» — король его проспт.
Выпил шляхтич, король же: «Сейчас бы и мне-то!»
Бедный шляхтич смешался: «Государь мой, нету!
Оторвал бы от сердца, хоть бы он из злата
Был тот мед, но увы мне — хата небогата!»
Государь же на это: «Обычай пе каждый
Чтить в Мазовии нужно, коль мучишься жаждой!»
ХОТЕЛ СТАРИК ОБЖЕНИТЬСЯ
Март месяц уж стучался,
Февраль кончался хмурый,
Старик один собрался
К панне — строить куры.
Лишь взыграли цимбалы,—
Позабывши опаску,
Хоть в берцах и стреляло,
Старый пустился в пляску.
Стал сперва заручаться
Сговорённостью устной,
К масленой чтобы венчаться
Во канун мясопустный.
Тут и контракт составил
Старец седобородый,
А как строгих был правил
Старинныя моды —
Шлет людей в Краков-город
По сахар и свечи. Ну а смерть хвать за ворот —
Не тщись, человече! Вместо свадебна цуга —
Похоронна упряжка.
Март — он месяц-хитрюга,
Не скачи, старикашка.
ПРОПОВЕДЬ О ВЕЛИКУЮ ПЯТНИЦУ
Пил в Четверток Великий викарий с плебаном,
Допились до рассвета, уж и к прихожанам
Им пора, а плебан вдруг викарию: «Отче!
Жаль Христа Иисуса мне очень и очень.
Слезы в горле мешают. Так что, милый пане,
Вы уж людям глагольте о скорбном преданье!»
А подпитый викарий в ответ: «Между прочим,
Жаль и мне — он ведь тоже, Христос, мне не отчим!»
И ксендзы, ко мирянам не явившись в пору,
Вместо Ерусалима спать пошли в камору.
К ПАНАМ
Близко ордынец, ждут нас утраты,
Король под Львовом сбирает отряды.
Чего мы ждем-то! Гей, сарматы рьяны,
Неужто ж резне уготованы паны?
Кто храбр — по коням! А в Рим — кто трусливый,
Или ж — до Гданьска, кто торопливый!
Первый в застолье иль паче на сходе —
Вижу, от войска далече он вроде.
Лично сражаться — дурацкая мода!
Нет, пане маршал, пане воевода!
ВОДУ ВАРИТЬ — ВОДА И БУДЕТПРО ТО ЖЕ В ШЕСТОЙ РАЗ
Что-то нынче поэты ох дёшевы стали —
Пишут все, даже дети и те бы писали.
Хоть она и не главна забота поляков —
Лишь поэзии учат бакалавры жаков.
Тут вино не поможет — кто чужд сей науке,
К стихотворчеству тщетно прикладывать руки.
Особливо же к польску, строку несогласну
Исхитряет порою иной понапрасну.
И напрасно гордыня из нас так и пышет,
Ничего, что бы ново, сегодня не пишут.
Без понятья толмачим латынцев и греков
И, присвоив их строки, дурим человеков.
Правда, те, кто латынский хоть малость да знают,
Говно с померанцем никак не равняют.
Да и каждая с каждой субстанция розна —
Что в той речи приятно, в другой пренавозпо.
Особливо же в польской цветочки сникают,
Каковые в латыни столь благоухают.
Так что многи истории сколь ни читаешь,
Точно к носу безвонну траву подтыкаешь.
Уж не лучше ли сказку слагать, небылицу,
Словно няньки детишкам, про царя да царицу.
ВЕСПАЗИАН КОХОВСКИЙ
НАДГРОБЬЕ ХРАБРЫМ ВОИНАМ, НА БАТОЖСКИХ ПОЛЯХ ПОЛЕГШИМ И С ГЕТМАНОМ М. КАЛИНОВСКИМ, ВОЕВОДОЙ ЧЕРНИГОВСКИМ
Не в гробнице Мавзольской
И не в саркофаге —
Спишь на равнине польской,
Изрядный в отваге.
О храбрый и сердечный,
Тебя земля польска
Дарит славой вечной
В окруженье войска.
Идут полки казацки
Вероломные драться,
Тебе же долг солдатский
Велит не сдаваться.
Валит Орда озверело,
«Алла!» дико воя,
Метки пуская стрелы
Каждой тетивою.
Смерть не спугнет рубаку,
Ратна рана тоже,
Ибо слава поляку
И жизни дороже.
Несчислимой ватаге
Уступая в силе,
Леониду в отваге
Подобны вы были.
Польски рати разбиты
Сим сонмом несметным,
Срамотою покрыты —
Позором бессмертным.
Сей позор всех славнее,
Сей есть подвиг ратный,
Живота не жалея,
Рок принять превратный.
Что же, души святые,
Покойтеся в Боге,
Коих орды лихие
Посекли на Батоге.
Помня доблести ваши,
На безымянном гробе,
Насыпали руки наши
Это вам надгробье.
О СИИХ СТИХАХ
Как на дворах господских, хоть рожденны разно,
Слуги ходят одеты все однообразно,
Будь то словаки, шведы, венгерцы иль немцы —
Все друг дружке подобны, хотя иноземцы.
Так и я — у кого-то стишок прочитаю,
Приукрашу и сразу за свой почитаю.
ВАСНЁВСКИЕ ПОЖЕЛАНИЯ
Смирения набравшись, пивопийца некий
Усердно бога просит, молясь в кои веки,
Вздыхает и взывает: «Боже, ежли б ты бы
Моря наполнил пивом, а мы были б рыбы.
Настали б дни прекрасны душе и утробе —
Там жили б, умирали б и спали б в том гробе».
ТИТУЛОВАННОМУ PRAETEREAQUE NIHIL12
В корчме бахвал хвалился, хоть и худородный,
Своей титулатурой, вельми разнородной.
Спросил жолнер захожий: «Как зоветесь, пане?»
А тот: «Я Гипербольский haeres13 Глухомани,
Marchio14 Зазадворский, comes de15 Сохаты,
Baro de16 Шишка, там, где три двора, две хаты».
А жолнер замечает на это любезно:
«Стольким титулам, папе, в корчме чтой-то тесно!»
ИЗ «ПСАЛМОДИИ ПОЛЬСКОЙ»ПСАЛОМ XXIV
Veniteexultemus domino.17
(Пс. 94)Воспоминание о подмоге, оказанной Вене в лето Господне 1683 сентября 13 дня.
1. Приидите, возрадуемтесь Господу, воспоем Богу Избавителю нашему, предстанем лпду его с благодарением, в песнях и гимнах восславим неизреченную милость Его.
2. Ибо Господь есть Бог великий, сотворивший все из ничего; и Царь Всемогущий, который из глубины неизреченной заблудших снасти может.
3. Он же тебя, отчаявшаяся Вена, вырвет пз руки великана, за горло тебя дерягащего, и поразит зверя кровавого, пасть на тебя разевающего.
4. Который Константина утвердил в знаке креста о победе, тот и тебе некое знамение дает, что в том же знаке скорого достигнешь избавления.
5. Вознеси глаза свои ко взгорьям и узришь там знамена несметные, с тем знамением на помощь тебе идущие.
6. Озри взглядом, сколь охватишь, поднебесные деревами покрытые крутизны, с которых на всем скаку вылетают орлы неустрашимые во избавление твое.
7. Вот, вот уже, Кара Мустафа, льва афрического детеныш, завидя крест, тревожиться собой начинает; и сие сатанинской гордыни исполненное сердце велит шатры снимать.
8. Отцепил уже он от чалмы драгой султан, в путь ли готовится, голову ли облегчает, по которую вскорости царьградские ярлыки придут.
9. Пашей и воевод гордых страх пронзил, скорей-де в дорогу, где уже бессчетные обозы в сильном замешательстве прочь поилеклись.
10. Пушки и мортиры не грохочут, но воют, а выброшенная камуфлетами земля на них же летит, тщась погресть еще живущих.
11. Так поспешайте со всех ног, осажденные, и упадите перед престолом Господним, возблагодарите Господа, который вас сотворил, и возлюбите его, который вам сейчас снова избавление дает.
12. Ныне же голос помощь несущих услышите, не утверждайте страхом сердец ваших, но, благодарные спасению, к небесам руки вознесите.
13. Нападайте, кто молод и оружие нести может, на объятого страхом неприятеля, а кто стар, с людом небранным на зубцах стен победный гимн запевайте.
14. И клич веселый возгласите, как после выигранной битвы, н пусть народной радости огнями башня Стефанова засияет.
15. Так, как во дни Солиманового от Вены отступления, где тако и отцы ваши узнали помощь от Бога Сил.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!
СТАНИСЛАВ ГЕРАКЛИУШ ЛЮБОМИРСКИЙ
СОНЕТ В ПОХВАЛУ ТАЦИТУ
Люди и царства, римски сиы и были,
Прахом скудельным от нас погребенны,
Доблести мёртвы, тобой возрожденны,
Тебя, бессмертна, нам, смертным, явпли.
Доблестней всех, кто великими были,
Увековечив деянья их бренны,
Лавром победным года незабвенны
Ты от забвенья спасаешь и пыли.
Кесарям римским ты равной есть меры,
Они с живых, ты — с умерших взыскуешь,
Нам представляя велики примеры.
И, хоть о лаврах чужих повествуешь,
Можешь бессмертных сподобиться сферы,
Тем, что себя же лавром коронуешь.
ACCIPITE ЕТ MANDUCATE НОС EST CO RPUS MEUM18
Постигнул я, мой Боже, в чем сии секреты,
Что стал пресуществляться в хлебе и вине Ты.
Сперва к Себе тянул Ты в небо человека,
Но тот не соглашался, строптивый от века.
Ты ж поступил согласно Милосердью Божью —
Плоть отдал на съеденье нашему безбожью.
Поскольку людям ближе хлеб, чем мысль о небе,
Быть жаждя в человеке, стал Ты сущим в хлебе.
STABAT PETRUS IN ATRIO PRINCIPIS ЕТ ITER UM NEGAVIT19
Двор учит лицемерью: чья нога там будет,
Тот и про добродетель сей же час забудет.
Примером Петр; однажды войти не остерегся
В дворцову дверь — и трижды от Бога отрекся.
Хоть постоял в сенях он, вера в нем смутилась.
А ежли бы — в передней, что б тогда случилось?
Даниэль Наборовскнй (1573–1640). — Одним из первых в польской поэзии стал писать стихи в духе барокко, прибегать к изощренным поэтическим формам и пышным описаниям, демонстрировать обилие сравнений и аллегорий (хотя выступал и с произведениями простыми, непритязательными, обращенными к широкому читателю). Он был образованным человеком, побывал во многих европейских странах, изучал там медицину и право, выполнял ряд дипломатических поручений, состоя на службе у Радзивиллов, могущественных литовских магнатов; под конец жизни был судьей в Вильне. Наследие его, как и многих других авторов XVII в., долгое время оставалось в рукописном виде.
Стр. 567. Ян Кохановский (1530–1584). — Крупнейший польский поэт эпохи Возрождения, оказавший огромное влияние на поэтическую культуру своего времени.
Стр.568. На очи королевны аглицкой… — Стихотворение является переделкой панегирика «На глаза герцогини де Бофор», написанного одним из французских поэтов конца XVI — начала XVII в., и посвящено дочери английского короля Иакова I, Елизавете, вышедшей в 1613 г. замуж за Фридриха V, курфюрста Пфальца, кальвиниста, предводителя немецких протестантов, избранного в 1619 г. в ходе антигабсбургского восстания чешским королем, а через год, после поражения на Белой Горе, лишившегося про- стола.
Иероним (Ярош) Морштын (ок. 1580 — до 1645). — Адресовал свои стихи (печатный сб. «Мирские прелести», 1606, и рукописный «Суммарий стихов») массовому читателю, перечисляя в них дарованные человеку жизненные утехи и создавая картины помещичьего быта и забав. Этого же читателя он развлекал стихотворными и прозаическими новеллами с описанием необычайных приключений (особенно знаменита «Забавная история о добродетельной королеве Банялюке из восточных краев»). О жизни Морштына известно мало: он вышел из арианской (протестантской) семьи, рапо лишился родителей, учился в школе у иезуитов, служил при магнатских дворах, занимался хозяйством в деревне.
Стр.569. (Альцеста, жена добродетельная…) — Приводимое здесь стихотворение является как бы комментарием к изложенной Морштыном в другом стихотворении истории героини древнегреческого мифа (он положен Еврипидом в основу одной из трагедий) Алкестиды, жены царя Адмета, решившейся добровольно сойти вместо мужа в царство Аида.
Самуэль Твардовский из Скшипны (между 1595 и 1600–1661). — Происходил пз небогатой шляхты, образованпе получил в иезуитской школе, участвовал в ряде войн, состоял на службе у богатейших польских магнатов на Украине; под конец жизни поселился в деревне. Его «Дафна…» (1638; отрывок из нее см. в наст, томе), идиллическая поэма на сюжет из античной мифологии (использован Овидием), стала одним из самых изящных, тонких, мелодичных образцов поэзии барокко в Польше. Другая его поэма, «Пригожая Пасквалина» (1655), считается менее удачной, а рифмованные хроники («Владислав IV», «Внутренняя война с казаками, татарами, Москвой, потом со шведами и венграми» и т. д.) ценятся как исторические источники.
Стр. 571. Напей — нимфы.
Шимон Зиморович (1608–1629). — Был львовским мещанином, учился в местных школах, затем поступил на службу. Цикл идиллий «Роксоланки» (изданы посмертно, 1654) он написал по случаю свадьбы брата Юзефа Бартломея, тоже поэта. Цикл этот, построенный как состязание девичьих и юношеских хоров, соединяющий использование мифологических мотивов с обращением к фольклору, стал одним из лучших образцов старопольской любовной лирики. В настоящем томе из него приводятся отдельные песни.
Стр. 574. Комеги — суда для перевозки зерна.
Кшиштоф Опалинский (1608–1655). — Происходил из знатной и богатой магнатской семьи, учился за границей, принимал деятельное участие в политической жизни (был воеводой познанским), не ладил с королевским двором, в 1655 г. во время шведского нашествия сдал неприятелю Великопольшу. Цикл «Сатиры, или Предостережения ради исправления правления и нравов в Польше» (1650) состоит из пятидесяти одного произведения; особыми художественными достоинствами не отличается, но содержит множество интересных наблюдений над тогдашними порядками, суровую и проницательную критику пороков государственного строя Речи Посполитой, протест против бесправного положения крестьян.
Стр. 575…алчную Рыксу изгнали и с сыном Казимиром… — Речь идет о народном восстании, разразившемся в Польше в 1037 г., когда изгнана была жена короля Мешко II Рыкса (Ригеза) вместе с сыном, позднейшим польским князем в 1039–1058 гг.
Стр. 576. Павлюк (Павел Бут), Муха, Северин Наливайко — предводители крестьянско-казацких восстаний на Украине.
…Чуть не погибель вовсе… — Здесь и далее речь идет о поражениях, которые потерпели шляхетские войска в войне против восставшего украинского народа, предводительствуемого Богданом Хмельницким: о битве под Корсунем в 1648 г., когда в татарский плен попали гетманы Потоцкий и Калиновский, о битве под Пилавцами (1648) и о Зборовском мире 1649 г.
Ян Анджей Морштын (ок. 1620–1693). — Один из самых искусных и одаренных польских лириков XVII в. Его лучшим стихам присущи продуманность и изящество композиции, изысканность, обилие стилистических фигур. Обращаясь преимущественно к любовной теме, он широко использует образы и сюжеты античных и современных поэтов (особенно заметно влияние итальянца Марино), но умеет их своеобразно интерпретировать. Перу его принадлежат также переводы одной из идиллий Торквато Тассо и «Сида» Пьера Корнеля. Поэт родился в семье, поддерживавшей реформацию, в зрелом возрасте перешел в католичество, много бывал за границей, служил при магнатских дворах, затем при королевском дворе, сделал блестящую карьеру. Будучи сторонником Франции, он под конец жизни вынужден был, обвиненный в измене, бежать из страны и умер на чужбине. Лирика Морштына, в том числе основные сборники «Лютня» и «Каникула», долгое время оставалась в рукописи и увидела свет лишь в XIX–XX вв.
Стр. 577. Неполомская пуща — место королевской охоты.
Лорето — итальянский город в провинции Анкона, где, согласно легенде, был домик святой девы, якобы чудом перенесенный из Назарета, и куда направлялись толпы паломников.
Сады Пафосские — сады Венеры, особо почитавшейся в Пафосо ни Кипре.
Збигнев Морштын (ок. 1628–1689). — Был двоюродным братом Яна Анджея. Он участвовал в многочисленных войнах середины века, а затем вынужден был покинуть страну, так как принадлежал к радикальному крылу польской реформации — арианству (не только выступавшему против догматом католицизма, но отстаивавшему свободу мысли и совести и даже выдвигавшему социальные проблемы) и не отказался от своей веры даже после декрета об изгнании арнан. II впечатления походной жизни, и арпанское свободомыслие, и горечь по поводу преследований отразились в богатой и разнообразной лирике Морштына (оставшиеся в рукописи сб. «Домашняя муза», «Песнь угнетенных» и др.). Его стихотворный цикл «Символы» (или «Эмблемы») основан на аллегорическом толковании Библии.
Вацлав Потоцкий (1621–1696). — Состоятельный помещик, оп всю жизнь прожил в своем имении, отрываясь от хозяйственных дел главным образом лишь ради литературных занятий. Он происходил из арпанскон семьи, но под угрозой изгнания и потери имущества перешел в католичество, сохранив при этом, однако (как видно по его стихам), многие из прежних убеждений. Образованность его была типично шляхетской, основывалась па чтении польских и латинских книг, не обнаруживая знакомства с новейшей зарубежной мыслью и культурой. Он создал много обширных стихотворных сочинений (переложение Евангелия, гербовник, повести и романы, выделяющаяся живостью батальных описаний хроника «Хотннская война» и т. д.), но наиболее интересны его небольшие стихотворения (элегии, эпиграммы- «фрашки», притчи-поучения и т. д.), вошедшие в сборники «Сад шуток» и «Моралия». Они интересны обилием метких бытовых зарисовок, живым патриотизмом, искренней обеспокоенностью судьбами страны, вниманием к жизни других сословий, осуждением вопиющих социальных противоречий. В художественном отношении они неровны: иногда автор просто ограничивается пересказом популярных в его время анекдотов, использованием банальных сюжетов. Обширное стихотворное наследие Потоцкого вплоть до нашего века большею своей частью оставалось в рукописи.
Стр. 585. Veto, или «Не дозволю!» — Имеется в виду действовавшее в сейме Речи Посполитой требование единогласия депутатов, позволявшее па практике сорвать принятие любого решения и фактически парализовавшее работу сейма.
Стр. 586. Бобовая — деревня, где жил поэт.
Стр. 587. Шутка на шутку, и знатная. — В стихотворении обыгрываются детали из Библии: о явлении бога Моисею в образе пылающего куста, о двух языках пламени, украшавших чело пророка (их в средние века ошибочно трактовали как рога).
Стр. 588. Неуместная церемония. — В стихотворении имеется в виду Яи-Казнмеж, польский король в 1648–1668 гг.
Стр. 589. К панам. — Стихотворение связано с событиями 1672 г., когда в связи с угрозой турецкого нашествия многие магнаты укрывались в своих замках или выезжали на север страны, а также в чужие края.
Веспазиан Коховский (1633–1700). — Был весьма плодовитым поэтом, автором ряда исторических хроник. Его сочинения, проникнутые подчас фанатической религиозностью, убеждением в совершенстве феодальных порядков Речи Посполитой, верой в то, что бог пе оставит ее как «форпост христианства», — пример влияния на литературу официальной идеологии шляхетской Польши в пору ее кризиса. Коховский учился в Кракове, был участником ряда войн, а затем жил в деревне. Он написал ряд религиозных поэм; лирические свои стихи собрал в книге «Непраздный досуг» (1674). Оригинальным, интересным с точки зрения языка и образности сочинением является его «Псалмодия Польская», написанная поэтической, «библийной» прозой. Многое из сочинений Коховского использовал в своих исторических романах Г. Сенкевич.
Стр. 590. Надгробье храбрым воина м… — Написано по случаю поражения, которое потерпело в 1652 г. шляхетское войско в битве под Батогом против войск Богдана Хмельницкого.
Стр. 591. Васнёвские пожелания. — Васнёв — местечко в Сандомирском воеводстве, недалеко от родины поэта.
Стр. 592. Из «Псалмодии Польской». — Приводимый отрывок посвящен сражению 1683 г. под Веной, когда польские войска под командованием короля Яна III Собеского, вместе с австрийскими войсками, разгромили стотысячную турецкую армию, во главе которой стоял великий везир Кара Мустафа-паша.
…Константина утвердил… — Имеется в виду легенда о том, что римскому императору Константину Великому накануне битвы 312 г. у Мульвийского моста на Тибре якобы явился в облаках знак креста, предвещавший победу.
Стр. 593. Башня Стефанова — собор св. Стефана в Вене.
…во дни Солиманового от Вены отступления… — Имеется в виду безуспешная осада Вены в 1529 г. войсками турецкого султана Сулеймана I Кануни (Великолепного).
Станислав ГераклиушЛюбомирский (1642–1702). — Происходил из знатного магнатского рода, был весьма образованным человеком, много путешествовал по Европе, занимал в Речи Посполитой высокие государственные должности. Он писал комедии, стихами перелагал отдельные книги Библии, сочинял (по-польски и по-латыни) трактаты философского, политического и филологического содержания. В лирике его (при жизни не публиковавшейся) использование античных и библейских мотивов соединяется с размышлениями о жизни и о человеке. Примером могут служить два первых из приведенных здесь стихов, входящие в цикл «Стихи по случаю святого поста».
Б. Стахеев
- 1. Начало пословицы: «Потерявший славу все теряет» (лат.).
- 2. Потеряешь (лат.).
- 3. Беречь (лат.).
- 4. Всё (лат.).
- 5. О, помни, помни (лат.) [начало пословицы «Помни о смерти»].
- 6. Опускаясь и возносясь (uтал.)
- 7. Бич (лат.).
- 8. Чем согрешит, тем и наказуется (лат.).
- 9. Будет стоять за всякого и каждого (лат.).
- 10. Запрещаю (лат.).
- 11. Горе (лат.).
- 12. Ничего сверх того (лат.).
- 13. Наследник (лат.).
- 14. Маркиз (лат.).
- 15. Граф (лат.).
- 16. Барон (лат.).
- 17. Придите, воспоем Господу (лат.)
- 18. Примите и ядите, се есть тело мое! (лат.)
- 19. Стал Петр во дворе первосвященника и вторично отрекся (лат.).