Гувернантка

Текст поэмы печатается по списку из тетради, хранящейся в РГАЛИ (ф. 1346, оп. 2, ед. хр. 129, л. 134—140об; 1870-е годы?).

 

Была мать нежная, любила
Чрезмерно так своих детей,
Сама их в сад гулять водила
Все время ясных светлых дней...

Она с терпеньем отвечала
На каждый детский их вопрос.
Потом, наскучив, отпускала
С своими няньками гулять.

Сама под тению садилась
Вязать чулки иль за шитье.
И, одинокая, сердилась
На очень скучное житье.

Но что ж при роскоши мешало
В кругу семьи столь скучной быть?
Увы! она припоминала,
Как было прежде сладко жить!

Как, сбросив девственны оковы,
Впервые мужа обняла
И сладострастья чувства новы
С приятной болью познала.

Как после муж с живым участьем
В ней перемены замечал —
И будущим нельстивым счастьем
Ее в унынье утешал.

Теперь всему уж хладнокровный
Из дому часто он езжал,
И без жены весьма спокойный
Он зайцев с гончими гонял.

 

И тот восторг припоминала,
Который в муже виден был,
Когда страдания скончала
И их Творец благословил.

Малюткою прекрасным сыном.
Как любовался, как лобзал
И романтическим Эдвином
Он первенца любви назвал.

Теперь об этом-то Эдвине
Хочу я честно говорить
И, не замеченну поныне,
Ошибку маменьки явить.

Сколь страшно отроков мадамам
Иль юным на руки давать:
Как раз воспользуются правом
И долг супругов познавать!..

Когда Эдвину совершилось
Четырнадцать приятных лет,
То с ним мадам не разлучилась —
Она за ним всегда вослед.

Его поступки наблюдает,
Мораль при матери твердит,
И он с мадамой не скучает,
Он смело ей в глаза глядит.

Мадам мать очень восхищает,
Что так Эдвином занята
И что так скоро приучает
К терпенью пылкие лета.

 

И что в поступках уж развязка
Открылась смелостью лихой.
Но подождите, друзья, сказки
Развязкой кончится покой.

Эдвин собою был прекрасный,
Еще невинностью дышал,
Как купидончик сладкогласный
Уж что-то сердцу прошептал.

Все к одиночеству стремилась
Его душа, — но, как порой
Мадам прекрасная садилась
К нему, он оживал душой.

И уж текли невольно речи,
Пылали щеки, как в огне,
И кудри пышные на плечи
В небрежной пали красоте.

Она испытанной рукою
Играет локоном его.
Но сделать с робкою душою
Она не в силах ничего.

Она лукаво замечала
Движенье пламенных страстей,
И как рука его дрожала,
Нечаянно коснувшись к ней.

Она в нем видела страданье,
И девы робкую любовь,
И сладострастное желанье,
Желаннее самих богов.

Он сердцем тяжело дышал.
Ему чего-то все хотелось.
Чего ж? Он сам не понимал.

Мадам то ножку выставляла
Или, к плечу склонясь главой,
Его стан тонкий обвивала
Своей губительной рукой.

На месте если бы Эдвина
С мадамою случился быть
Довольно опытный мужчина,
Он знал бы, с ней как поступить.

Эдвин лишь в сладостном забвеньи
На плечи руку класть дерзал
И то в ужаснейшем движеньи
Назад, опомнясь, отнимал.

Он хочет снова прикоснуться,
Но нежная рука дрожит.
Устами хочет к устам прильнуть,
Но в жилах холод пробежит.

Ему и страшно и приятно
Ее к груди своей прижать
И ей лобзанием понятно
«Люблю» желанное сказать.

Желанья грешного волненьем
Мадам прекрасная горит —
И с тайным в сердце сожаленьем
Одна прелестница стоит.

Перед нею зеркало сияет,
Блестяще-чистой полосой,
И лик приятный отражает
В себе кокетки молодой.

Она в нем смотрится приятно,
И говорит: «Я не дурна!»
Эдвин может легко плениться,
Бела, румяна и полна.

 

По плечам локоны виются,
И мягче нежныя волны.
Уста и дышат и смеются,
А груди мягки и полны.

Под ними бьется сердце страстно,
Волнует буря грудь мою.
И говорит она всечасно:
«Зачем Эдвина я люблю?»

И вдруг, трепеща, подымает
Исподник нежною рукой.
И смотрит то, что занимает
Всех милых девушек порой.

Глядит, как нежно пух растется [клубится],
Как ширится приятно щель,
Меж тем в ней сердце стало биться,
И хочет только лечь в постель.

Как вдруг вбежал Эдвин мальчишка
И за собой дверь притворил.
Она кричит: — Зачем, плутишка,
Сюда пришел, что здесь забыл? —

И быстро платье опустила,
Приняв наставницы вдруг вид.
С притворной важностью спросила,
Кто же здесь быть ему велит?
­
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
­
Пред нею на колени пав, —
Питомец наш еще не знает
Таинственных природы прав.

— С одной поры во мне волнует
Мой дух непостижимой <силой>.
Зефир ли нежно, тихо дует,
Когда в мечтании унылом

Сижу под липою густой,
Ваш лик божественный и милый
Вдруг предстает передо мной,
Полусерьезный, полуунылый.

К нему я руки простираю,
Хочу обнять — исчезнет вновь.
Скажите мне, ах! я не знаю,
Как это звать? — [Как звать?] Любовь. —

Любовь, — она [в ответ] сказала,
Простер объятия к нему. —
Любовь, Эдвин! — и замолчала,
Склонив в смущении главу.

— Я вас люблю, любить желаю, —
Сказал восторженный Эдвин, —
Но я иное ощущаю,
Как нахожусь при вас один.

Чтоб вас любить, этого мало,
Хочу чего-то свыше сил.
Чего-то мне недоставало,
Когда в саду я с вами был.

Теперь, в щель двери примечая,
Как вы, пред зеркалом стоя
И нежно тело обнажая,
Шептали что-то про себя,

Я зрел меж вашими ногами
Совсем не то, что есть у нас,
Куда прелестными перстами
Пихали бережно сейчас.

Боготворимая! скажите,
Как вещь мою и вашу звать,
Хоть краткой речью объясните,
Как должно с ними поступать?

— Ах, негодяй! — Она вскричала. —
Зачем тишком смотрел ты в щель?
Теперь, плутишка, я узнала
Внезапного прихода цель.

Нет, нет, Эдвин, ступай учиться.
Я не здорова, я усну.
— Имею вам... но что случится
Вдруг с вами здесь, — я помогу.

— Сиди же смирно, друг мой милый,
Дай мне покой на полчаса. —
И вдруг с улыбкой полуунылой
Закрыла страстные глаза.

Эдвин в раздумьи молчаливом
У ног прелестницы сидел
И взором страстным, боязливым
Под платье пышное глядел.

Там что-то дивное пестрело,
Блестя волнистой чернотой,
И там меж влас едва светлела
Тропинка — алой полосой.

 

То взор в приятную обитель
Эдема к нежной Еве был,
Где ныне бедный мира житель
Отраду с горя находил.

Куда цари, рабы стремятся,
Достигнувши Эдвина лет,
Топясь в восторге, веселятся,
Невинности теряя цвет.

Туда его всего манило,
Туда его всего звало,
Непостижимой, чудной силой
Под платье руку привлекло.

Нагого тела он коснулся
Едва трепещущей рукой
И на колени к ней склонился
В смущеньи робкой головой.

Она же сонная лежала,
Ничем не могши шевельнуть.
Лишь что-то с бурностью вздымало
Ей алебастровую грудь.

Но что-то очень убеждало,
Что хитрая мадам не спит
И в сонном виде ожидала,
Что будет делать фаворит.

Ее сном крепким ободренный,
Он больше платье приподнял
И, нежной страстью распаленный,
Нагие ноги лобызал.

Меж тем рука его касалась
Уже заветной черноты,
И вещь упругая вздымалась,
Которой мы одарены.

Что в женщинах кокетство строит?
Чего не вздумает оно?
Им только повод лишь дать стоит —
От них давно уж решено.

Им дай заметить лишь желанье
Себя решимым показать,
А сами женщины старанье
К концу привесть употребят.

Так и мадам, прикосновенье
Услышав нежныя руки,
Как бы в случайном сновиденьи
Спустила руку до ноги.

Как будто мошка укусила
Ей под коленком, став чесать,
Она побольше заголила
И так оставила опять.

Ну кто иметь мог уверенье,
Друзья, здесь в это время быть
И, видя деву в обнаженьи,
Чтоб с ней чего не сотворить?

Эдвин и пылкий и смущенный,
Желанием любви горя,
Свой пальчик твердый, разъяренный
Засунул в алые края.

И там едва лишь начинает —
Сжиманье слышит он и жар.
Как очи быстро раскрывает
Его мадам — какой удар!

— О Боже мой, — она шепнула. —
Эдвин, опомнись, что с тобой? —
Он, не давая ей закрыться,
Держа за платье, говорил:

— Мадам, позвольте насладиться,
Уж я совсем достигнул был
Ко входу сей прекрасной щели,
Где мой... тем воздухом дышал.

Я с вами на одной постели
Лежать в объятьях помышлял,
Но вы, прекрасная, проснулись,
Меня отвергнули опять.

А если б вы ко мне коснулись,
Как был бы весел я, как рад... —
И вдруг мадам он обнимает,
Опять бросается в постель.

И милый отрок раздвигает
Наставницы искусно щель.
И безымянный член влагает
Для измеренья мадам в цель.

— Шалун... оставь... ах! как не стыдно?
Я... маменьке скажу... Эдвин!
Бесстыдник... Ну уж так и быть...
Ну продолжай! Вложи с уменьем! —

И оба яростным движеньем
Взаимно горячили кровь.
— Ма... дам! не... бой... тесь, нас не... ви... дно,
Я с ва... ми здесь... о... дин!..

— Эдвин!., потихоньку...
Я... е... ще... не... множ... ко...
Ах, плут... сам с мошку...
А как искусно горячил!
А... а... плутишка, ты молчишь! —

 

Но уж Эдвин, лишившись сил,
В мечтаньи горестном лежал
И свой предмет науки милой
Рукой усталою держал.

Мадам его поцеловала
В глаза, и губки, и лобок
И с тихой нежностью сказала:
— Кажись, ты опять начинаешь, дружок. —

Эдвин прелестный лишь впервые
Любови торжество узнал,
И снова он красы нагие
В самозабвении лобзал.

То руку в пылком восхищеньи
Он прижимал к груди своей,
То сердца женского биенье
Рукою ощущал своей.

То с жаром к груди прижимался,
То испускал тяжелый вздох
И чуть устами не касался
Волшебных врат, что между ног.

Эдвин наш, страстью разъяренный,
Горя желаньем, трепетал
И к груди пышной, обнаженной
Мадам младую прижимал.

Его ручонки обнимали
Стан наставницы младой,
Она сама уж направляла
Член милый в щель своей рукой.

И вот минуты чарованья!..
Свершились гладко наконец.
Как вдруг средь тихого лобзанья
Приходит с матерью отец!

Мадам с косою распущенной
С постели кинулась бежать,
Стыдясь, рукою разъяренной
Стремится двери отворять.

— Бесстыдник, — мать ему сказала,
Кидая злости яркий взор. —
Скажи, как я тебя застала?
Ах, что за срам, какой позор!

— Благодарю, мадам! — сказала,
Взбесясь, младая госпожа. —
Что вас с Эдвином я застала
Одних в постели [воз]лежа...

Вы с ним, конечно, уж познали
Науки все и всех родов,
А вот теперь вы толковали
Ему обязанность отцов.

Небось, как в спальне тихомолком
С Эдвином быть не стыдно вам?
Совет разумный я вам дам:
Мадам, вы б знали книжку да иголку.

— Постойте, — с гневом муж кричит, —
Вас надобно [бы] [про] учить.
С утра до вечера толкуют,
Спроси, сударыня, об чем?
Как с женами мужья ночуют
И сами пробуют потом.
— Сейчас же вы, мадам, идите:
Что следует за целый год,
Сейчас от мужа получите
И отправляйтеся в поход.

— Я виноват, maman, простите!
— А будешь ты вперед когда?
— Извольте, слово вот возьмите.
Ей-ей, не буду никогда! —

И шалость [эту] мать простила,
Обет дала не вспоминать,
Потом на сон благословила
И в детскую прогнала спать.

Но что достойно замечанья,
Бывало, [розно] спят они,
Сегодня ж свыше ожиданья
Вдвоем они опять легли.

Они слугу свою прогнали
И положились в тишине...
Потом что делали — не знаю,
Но ныне уж сказали мне,
Быть так извольте, по секрету
Что слышал от служанки я:

Она тихонько по секрету,
Когда не стало там огня,
Подкралась к двери и внимала
Какой-то mon ange, mon dieu!1
Но этого она не понимала.

Но поцелуй когда раздался
Ужасный, жаркий на устах
Он уже с девой не стеснялся.
Он был услышан тот [же] час,

Когда же песню затянула
Свою скрипучая кровать,
Она занятье их смекнула,
То, что легко уж отгадать.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 

Эдвин, жалея о потере,
Из детской тихо пробежал,
С служанкой встретился у двери
И нежно деву обнимал.

Он как умел, как только мог,
С ней повторил наставницы урок.

 

 

Варианты списка:

С. 363. Вместо: «То с ним мадам не разлучалась — // Она за ним всегда вослед» — «То что бы с ним ни случилось, // Мадам за ним всегда вослед».

С. 366. И там меж влас едва светлела... — В рукописи: «И там между влас...»; слова «между влас» вписаны над строкой.

С. 367. «Лишь что-то с бурностью вздымало // Ей алебастровую грудь» — В рукописи: «Лишь что-то с бурностью вздыхала // Ей алебастровую грудь»; «вздыхала» перечеркнуто и исправлено на «вздымало».

• 1. Мой ангел, Боже мой! (фр.). (Примеч. сост.)