Виктор Яковченко

ПОЛОВАЯ ЛЮБОВЬ НА ПОЛУ

Половая любовь на полу —
Отдавался тебе я в пылу.
Ты змеей подо мной извивалась,
Ты классически мне отдавалась.
Уплывали мы, как по волнам.
Воды ночи нас тихо ласкали.
Так легко, так светло было нам,
Грудь твою мои губы искали.
Ты шептала:
«Постой, погоди…» —
И плотнее ко мне припадала.
Умирал на твоей я груди —
И все мало мне было, все мало…

1979 г.

СЛАДКАЯ СМЕРТЬ

Эта женщина любит смеяться,
Эта женщина — может гореть.
Этой женщине — счастье отдаться,
И не грех на такой умереть.
Умереть от разрыва, от взрыва,
Все отбросить, что ждет впереди.
Смерть такая, поверьте, красива:
У любимой на белой груди…

1982 г.

ОДНОЙ КРАСОТКЕ

За тобою, как за сукою, —
Свора кобелей.
Развлекайся, тварь: застукаю —
После не жалей?
По дороге течь полоскою,
К ляжкам хвост прижат.
На такси и «блядовозкою»
За тобой спешат.
И везут тебя, сисястую,
В лес, недалеко.
А потом тобою — хвастают-
Брали как легко!
И как ты вертела сракой
Скрючившись дугой:
Отходил один и, крякая,
Подходил другой.
За тобою, как за сукою, —
У всех на виду.
Развлекайся, блядь, застукаю —
И мимо пройду!

1986 г.

Я потерял невинность в бардаке

Я потерял невинность в бардаке.
Я вам скажу, поведаю, открою, —
Как я стоял, зажав свой член в руке,
Свой член с блестящей головою.

Она лежала, белая, нагая,
Две ягодинки млели на груди.
Нетерпеливо дергая ногами,
Она шептала тихо: «Ну, иди!

Иди, иди, голубчик мой, не бойся —
А я дрожал от страха и стыда —
Ложись теснее, ближе, успокойся..
Ах, не туда, повыше, не туда!»

Она взяла мой член своей рукою,
Направила и задом повела.
Но я не понял, что это такое —
Мгновенной схватка жаркая была.

И, отвалившись к стенке, задыхаясь,
Не помню, сколько я лежал.
Сдавила горло горечь мне сухая,
Я весь, как лист осиновый, дрожал.

Ну, а она мой член, как бы украдкой,
Дрочить, и мять, и целовать его —
И было так мучительно и сладко,
Но я опять не понял ничего…

1972 г.

Живот Данаи

Живот Данаи несравненной,
Живот возлюбленной моей,
Прославлю я по всей вселенной,
Оставлю в памяти людей.

И пусть ханжи твердят убого,
Что я — кощунственно пою,
И жены их, лже-недотроги,
Пусть проклянут красу твою.

Пускай шипят пустые речи:
«Похабство!», «Вычурность!», «Разврат!» —
«Красу твою, — я им отвечу, —
Запечатлел в веках Рембрандт!

И Тициан свободной кистью
Воспел свободу чистых чувств!» —
Так я живу, и так я мыслю:
У древних смелости учусь.

МОНОЛОГ СОВРЕМЕННОЙ «ДЕВСТВЕННИЦЫ»

«Гуляю с парнями, но девственность
берегу для будуюшего супруга.,
Оксана Ю., 17 лет, Омск
Газета «Спид-инфо», №6, 1991 г.

Я — «целка»: я с тобой не лягу,
Нет, мне с тобой не по пути.
Ты дуешь водку, пиво, брагу,
Мне ж — простачка надо найти.
Я — целомудра.
Мне семнадцать,
Но я полна того огня,
Который вынудит отдаться
Тому, кто в ЗАГС введет меня.
Да, правда, были увлеченья,
И знаю я, где рот, где зад,
Я знаю все… Ах, те мгновенья,
Боюсь, уж не вернуть назад!
Но берегла я пуще глаза
Пизду: нельзя — мне нужен муж.
А то она была б, как ваза,
И вся заблевана, к тому ж…

СКАЗКА О РАЗБОЙНИЦЕ-ПИЗДЕ И ГОЛОВОХУЕ-БАЛДЕ

По селу бежал Головохуй
С огромно-непомерной головою.
Весь в волосне, как будто бы во мху,
За ним Пиздень летела с кочергою.

Взглянуть на чудо высыпал народ.
И, ахая, слюну глотали бабы.
А он бежал, во весь горланя рот:
«На передок все бабы слабы!»

И вот Пиздень метнула кочергу,
Горя ночным желанием сраженья —
Головохуй споткнулся на бегу
И растянулся всей длиной саженьей.

Пиздень врага ручищей пизданула
Сдавила горло, крепко обняла.
И, повалившись, ноги протянула,
Потом зачем-то ноги подняла.

И тут такая вспыхнула борьба —
Борьбы такой не видывали сроду:
Под стоны и науськиванья баб
Они катались ночь по огороду.

И слабый пол шептался: «Чья возьмет
В такой завидной и желанной драке?..»
Пиздень сползала задом наперед
И стала, словно вкопанная, раком.

Головохуй в пылу, в поту, в жару,
С налету, с маху, медленно и тяжко,
Нырнул в огромноротую дыру —
И только ядра шлепнули по ляжкам.

Пиздень стонала, охая блаженно,
Шатался старый, выцветший плетень..
Что было дальше? —
Вы спросите женщин:
Верх одержала, кажется,
Пиздень…

1972 г.

МЫ - НЕ ГРЕШНЫ!

О эти груди белые
И, оробелый, я!..
А ты лежишь, дебелая,
Го-то-ва-я.
О эти губы красные,
И ножки — врозь.
Прекрасная!
Прекрасная! —
Аж по спине мороз…
Ах, сколько было встреч и плеч,
Но — как впервой!
Я на тебя боюсь налечь
Такой горой.
Ты шепчешь: «Нет, я не боюсь,
Как мышь, — копны» —
И я сдаюсь, и отдаюсь:
Мы — не грешны!

1980 г.

ВСЮ НОЧЬ КАЗНИЛ СЕБЯ Я В ДУМАХ

Всю ночь казнил себя я в думах,
Я вопрошал: «По чьей вине
Безумных столько,
Столько умных
До срока сгинуло в вине?..»

Нет, я не против тех застолий,
Издревле славных на Руси:
Коль встретил друга —
Хлебом-солью,
Устал твой друг, что ж, поднеси!

Что ж, поднеси: такая встреча!
С улыбкой, с песнями, шутя…
А вон: скосил у стойки плечи,
Бутылку нянчит, что дитя.

О, там не кончится глоточком:
Там в рот — воронкою, до дна.
Потом проснется под лоточком
Больной, зеленый от вина.

А дома, знаю, плачут дети
И ждет страдалица — жена:
В платочке тощем, тощей смете,
Долгам подводит счет она.

Долги, долги, им края нету,
Не жизнь — сплошная кутерьма!
И снится, бедной, до рассвета
То гул кабацкий, то — тюрьма…

1985 г.

ПРИМЕРНАЯ ЖЕНА

 

(По фольклорным мотивам)

Всю неделю прогуляла,
А милому дела мало.
Ой, кровать моя, кровать,
Как мы будем зимовать?
В понедельник —
Он бездельник! —
Я спала.
А во вторник —
Междудворник —
Так была.
В среду рожь я жала —
Под копной лежала.
В четверг молотила —
Руками водила.
А в пятницу веяла —
Мил дружка лелеяла.
Во субботу мерила —
Запрягала мерина.
В воскресенье продала —
Все до гроша пропила,
Все до гроша пропила —
И хорошею была…
Чем я мужу не жена,
Чем я не хозяйка?
Наливай-ка, муж, вина,
Чарки подавай-ка!
Эх, кровать моя, кровать,
Как грехи нам покрывать?.

ЦЕЛИННОЕ

На целине меня лишили «целины».
Ах, пацаны, ах, суккины сыны —
Не признают своей вины!
Я помню: я была пьяна,
Но не от водки, нет, не от вина:
Их было двое, я — одна.
Была тогда я неумелая.
И так болело между ног,
Когда, задрав мне ляжки белые,
Они втыкали свой клинок!
Ночь напролет, без передышки,
Стонала старая кровать.
О эти яростные вспышки —
И обнимать, и целовать!
И даже на краю могилы,
У бездны черной на краю,
Я так скажу: «Спасибо, милые.
За ночь за первую мою…»

1954-1992 гг.

КОГДА УХОДИТ ЖЕНЩИНА

Когда уходит женщина — не плачь,
И не гонись, и не кричи вдогонку:
На дно души живую боль упрячь,
И отдышись, и отойди в сторонку.
Пройдут года — ты боль свою забудешь,
Благословив тот давний день и край.
Не проклинай ее,
Не проклинай
И знай:
Насильно мил — не будешь..

Ты меня никогда не любила 

 

Ты меня никогда не любила:
Ты другого любила во мне.
Оттого и так тягостно было
С глазу на глаз, в пустой тишине.
И немного найдется мгновений,
Волновавших желанием кровь:
Мы порывы ночных откровений
Принимали с тобой за любовь.

1972 г.

С каким любовным трепетом 

 

С каким любовным трепетом, с желаньем
Глядел я на тебя издалека.
Ты мне казалась тихой горной ланью,
Сошлись — и стала жизнь моя горька!

У Наталии 

 

У Наталии гениталии
Хороши.
У Наталии грудь и талия —
От души!
Родилась она — не в Италии:
Здесь, в глуши.
Но знакомиться ты к Наталии —
Не спеши!

1991 г.

ГЛАДИОЛУСЫ

Раздевал тебя, целовал тебя,
Гладил волосы.
А потом дарил, смертно полюбя,
Гладиолусы.
Гладиолусы… Гладиолусы…
Но теперь на мне — дыбом волосы:
Поутихла страсть мёд-недельная —
Оказалась ты блядь панельная.

1991 г.

САМОГОНЧИК: КАП, КАП, КАП..,

Самогончик: кап, кап, кап…
Свет приглушен,
Люблю девок, люблю баб —
Ой, неравнодушен!
Жбанчик полон, глянь: горит —
Адский пламень!
Праздник, праздник до зари!
Член мой тверд, что камень.
И упруг твой бугорок.
И соски набухли.
Ну, давай еще разок
Трахнемся на кухне:
Раз бухнем, раз — ухнем…
В дверь стучат:
Атас!
Попухли!..
Самогончик: кап, кап, кап,
И не девок, и не баб:
Воркута —
Этап.

1991 г.

ПРИЗНАНИЕ ЖЕНЩИНЫ

Когда беру твой член я в руки,
К нему губами прикоснусь, —
Как будто заново проснусь,
И вновь — страдания и муки.
Ах, как прекрасен он, блестящий,
Головка — чудо: хоть смотрись.
Он — Бог для женщины, стоящий,
В нём радость, счастие и жизнь!
Боюсь: а вдруг сейчас увянет,
А вдруг сейчас он упадёт,
От ебли в сторону уйдёт
И на пизду совсем не глянет.
Но чтоб такое не случилось, —
Я в рот беру его, дрожа:
Солоновата и свежа,
Сочится влага… Что за милость!
Я весь, до корня, обцелую,
Мне не нужны его толчки.
Иду, иду напрополую!
Движенья твёрдые легки.
И вот — финал: горячей спермой
Упьюсь, до капли, до конца…
О миг последний, миг мой первый! —
Ты выше царского венца…

ПЕСЕНКА

 

(Под гитару)

Ах ты, водка-идиотка.
Белое вино.
У меня рассохлась глотка —
Я не пил давно.
Извела меня красотка —
Сердцу все равно.
И осталась мне лишь водка —
Горькое вино.
Брошу пить, найду молодку —
Не моя вина…
И уснул, бедняк, от водки —
Смертного вина…

1968 г.

АНАФЕМА ПИЗДЕ

В этой бездне,
В счастье, в горе,
Сотни, тысячи, рубли! —
Потонули, словно в море,
Словно в море корабли.
Ассигнациями, в пачках,
Или — скромные дары
Не достигли в сладкой качке
Дна
Бездонной сей дыры.

1975 г.

АХ, РАЗДВИНЬ-КА, ДРУГ МОИ, НОЖКИ

Ах, раздвинь-ка, друг мой, ножки:
Штопор — вот он! Пробку прочь!
По нехоженой дорожке
Будем мы ходить всю ночь.
И не спирт, не самогонка —
Пусть шампанское шипит,
Отодвинет страх в сторонку
И разбудит аппетит.

Аппетит! Аппетит! —
В пропасть девочка летит…

Разгорелись ярко щеки,
Грудь напружила соски.
Оба мы — голубооки,
Нет ни горя, ни тоски!
Только слышен вздох твой тяжкий,
Поцелуев влажный звук.
Мне в бока вдавились ляжки,
Сладок плен ослабших рук.

Аппетит! Аппетит! —
В бездну целочка летит…

Декабрь-91 г.

РАССКАЗ ПЕНСИОНЕРА

Сказал профессор:
«Вы найдите позу,
Чтобы не так, одно: лицом к лицу.
Любовь в однообразии, — как проза,
Как тусклый свет — венчальному кольцу.

Избито целовать, простите, в губы,
Избито целовать, простите,
В грудь.
По-старому любить сегодня — грубо:
Уж лучше так, без бабы, как-нибудь!»

И я вскочил,
И поднялась обида —
От ярости как будто бы ослеп.
И крикнул я:
«А, может быть, избито
Ртом воду пить и есть насущный хлеб?!»

1989 г.

ГРИМАСЫ

Псевдообщества гримасы:
Лесбиянки, «педарасы»,
Онанисты с малых лет
И продажных дев минет —
Вот неполный вам букет.
И на всех Гермофродит
Смрадной жопою глядит —
Кто от них нас оградит?..
Не от чувства,
Не от силы
Гнилью лезет из могилы
Эта погань — некрофилы,
Будто выползни, кишат:
«Просвещать» нас всех спешат.
Словно трупные микробы —
Чтоб вы сдохли все в утробе
С породившей вас страны,
Где цари — от Сатаны

 1990 г.

УБИВЕЦ ИЛИ ПЕРВАЯ НОЧЬ

Неказистый паренек
Лежит на берегу,
У него маленький хуёк —
С телячую ногу.
(Подмосковная частушка)

Не забыть вовек, девчонки:
Страшно, жутко, просто — ой!
До колен мешок-мошонка,
Член с железной головой,
Словно скалка, как полено —
Тож достанет до колена.
Как сказать? Пупка повыше:
Аж под самый… аж под дых,
(Смело хватит на двоих!) —
Тяжко дергается, дышит.
И глядит, как из тулупа,
Из торчащей волос ни.
Не войдет в стакан залупа,
Так разбухла… О, нишкни!
Я дрожу: сейчас вонзится,
Вот сейчас войдет в меня.
Спермой брызгает, слезится,
Глазом смотрит на меня,
Красно-бур, как у коня.
По «губам» скользнул, Верзила,
Как принять — понять его?..
Боль ужасная пронзила
И — не помню ничего.
Как очнулась — нет, не помню:
Простынь, кровь, болят «края».
Надо мною — мой, мой «скромный»:
«Ах ты, клюковка моя!»-
Говорит слова и гладит,
И просительно глядит.
Повернул меня и сзади
Шерудит опять, «Бандит».
Я молчу: к чему рядиться?
Принимай таким, как есть!
Вот прошел по ягодицам,
Снова начал нагло лезть.
Полегоньку, помаленьку…
Сжав рукой меня за грудь,
Он задрал мою коленку —
Ах, девчонки! Ой, умру!..
Но — красив: души не чаю!
Отвечаю, как могу:
Жопой медленно качаю —
Впер «телячую ногу»!
И пошла, пошла работа,
То — впопад, то — невпопад!
Уж в горячих струйках пота
Мой лобок и грудь, и зад.
И — живей, плотней, теснее,
Все: свершилось — весь вошел!..
Я от радости немею:
Неужели я умею? —
Хорошо, бля, хорошо!..
Он горячим храпом дышит
И целует в завиток,
Стонов он моих не слышит…
Вдруг пронзил какой-то Ток —
Дайте мне воды глоток:
Пересохли грудь и горло,
И во рту дыханье сперло!..
Не забуду это в жизни
И приму, как божий дар:
Он такой струею брызнул,
Он нанес струей удар!..
Ну, натешился, мой милый?
Полежи, налейся силой!
Да, отвел дружочек душу,
Размета-а-лся: ночь «гонял»!
Хоть устал, меня обнял
И рукой пизденку сжал.
Я Его коснулась — «уши»
Над зарубкою торчат,
Как у мартовских зайчат.
Ах ты, думаю, святоша,
Кобел и на, в душу мать!
Распахал ты энтой «сошкой»
Не одну поляну, блядь!
Этим «плугом» не одну
Поднял, подлый, «целину»!..
Но — зачем слова мозолить?
Он заснул, я «умерла»…
Было… Было… Эх ты, доля!
Словно саженька бела:
Ты была да подвела —
Мил-дружочка проспала…
Так я вырвалась на волю
Из-под мамкина крыла.
Так цвели мои цветочки.
После — ягодки пошли.
Час приспел — сынок и дочка,
А дружочка «замели» —
Я осталась на мели.
Он дошел до славы громкой:
Для меня, «Красы-души»,
Он старался ловко «Фомкой» —
Брал «кубы», срывал куши.
«Куб» не то, что подлый кукиш,
«Куб» — свобода: пей, гуляй,
Заголяй, хуи валяй
Да к стене их приставляй!
А на кукиш — хрен ли купишь?..
В общем, сладко мне, девице,
С ним недолго ложилось:
Сколь веревочке не виться…
И откуда что взялось?
Раз пошли опять на «дело»,
Вроде — все пучком, срослось.
Пуля-дура, бля, задела:
Догнала и — началось!..
Вот такая драма вышла!
Тут «коси» иль не «коси» —
В результате, знамо, «Вышка»,
Крышка, все! Хоть хуй соси!..
Так я сделалась вдовою
В двадцать лет… Ебёна мать!
Ночью вспомню — и завою:
Лучше б мне не быть живою,
Чем — холодная кровать.
Чем холодная постелька,
Та, в которой старики:
Не расстегнуты бретельки,
На пиздёнке нет руки.
Грудь ладонью не накрыта,
Не волнует тайный дух.
И кровать, как гроб-корыто,
Словно ты уже зарыта,
Но не в прах, а в легкий пух…

Рассказчица разрыдалась. Её окружают подружки — молодые женщины, утешают в горе неутешном. Среди них выделяется одна: грудастая (шестой номер лифчика!), крутобёдрая, с выпирающей задницей. О таких мужчины говорят: «У ней жопка, что орех: так и просится на грех!». Она выходит вперед, предлагает: «Давайте оплачем его, подружки, и на том — «завяжем».

Причитает:

Краса и гордость всех мужчин,
Куда же ты ушел?
С тобою — радость без причин,
С тобою хорошо.
С тобою счастье и покой
Всегда было найти.
Зачем же ты ушел, Такой:
Размер — до тридцати?!
Добро бы там какой старик,
А то в расцвете лет!
Рыдайте, женщины, на крик:
«Убивца» больше нет!
Ты был мечтой, ты разжигал
Желания всех жен.
Ты выжить всем нам помогал,
Легендой окружен.
Ты снился каждой в жарких снах,
Хуина из хуёв,
Ты прогонял ненужный страх
В тьме половых боев!
Не опадая, в тыщу ватт,
Мог наколяться ты.
Но — нет тебя… Кто виноват? —
Тут не одни менты:
«Шестерки», «суки», «стукачи»,
«Шныри» и «подсадные утки», —
Что днем фискалят и в ночи,
И с ними — плохи шутки!..
Не каждой выдержать дано
Такого «Бодуна»:
И не у всех такое «Дно» —
Нашлась лишь ты, Одна!..
За счастьем вечно ходит зло
С шипением своим:
Одним в любви — без «западло»,
И «западло» другим…
И — не брани ты нас сестра:
Былого не вернуть!
Твоя утрата — так остра,
Безрадостен твой путь…
Его оплакав, что скажу? —
Любите все хуи:
Любой в дыре расплавит «ржу»,
Любой, если стоит.
«Убивец» он, иль «Щекотун» —
Они все хороши:
Дойдут до самых тайных струн,
Отходят от души.
Отходят так, что ого-го
В полночную страду…
Вот взять, хотя бы, моего:
«Сердешный», видно, у него,
Да ну их всех — в пизду!
Мы все наёбывали мам —
Пошли, девчонки, по домам…

1991-92 г.г.
Дом творчества
«Переделкино»

ДАЛЬНОБОЙЩИКИ

Друзьям моим,
подольским шоферам-дальнобойщикам
посвящаю.
Автор

I

Кто из нас не строил «ваньку»,
В ком не теплится вина? —
Не водил бабенок в баньку,
Не пил водки и вина?
И, спеша к своей невесте
На свиданье, как на бал —
Не ебал блядей в подъезде,
В подворотнях не ебал?
И в своей, чужой ли «хазе»,
Прикрываясь темнотой,
Дочку драл и к мамке лазил,
К мамке доченьки «святой»?
И, с башкой чугунно-тяжкой,
Не тащил на сеновал
Горе-вдов за чашку бражки,
В ресторанах не блевал?
Кто имел блядей немало
В «блядовозках» и в такси?..
В общем, всякое бывало
На родной, святой Руси.
Так что — гоп! И — гой еси!
Да, бывало, есть и будет!..
Чистоплюям лишь не верь:
Чистоплюй, он в «Деле» зверь,
Он погряз в нетрезвом блуде.
Он привык нам пыль пускать,
Пиджачком прикрывшись чистым:
Демократ ли, коммунист ли —
Ну их всех к ебёной мать!
Ну их всех к едрене фене —
Нам не нужно много денег,
Лишь долги бы покрывать:
Блядь, винчишко да кровать,
Да покрепче руль держать.
Руль, ведущий в бездорожье,
И по зеркалу дорог,
«Руль», что светится на роже —
Знак того, что между ног.
Знак того, а проще — символ,
Будь красив иль некрасив он!
По котором бабы судят:
Кто ты сам и что ты есть?
Отдают в дороге честь.
Руку вскинув, голосуя…
Что-то я свожу всё к хую
В нашу жизнь светло-лихую
И к пизде, ей исполать.
Будем путь свой продолжать.
Будем честно и открыто
Говорить о том, что есть.
Чистоплюй из вонь-корыта
Пену пустит, чтоб «заместь»!
Иль за мной устроит слежку:
За «тележкою» - «тележку»
Будет сыпать, как дождем.
Но — ха-ха! — мы переждем:
Нам, бойцам, не привыкать
Под дождями промокать!

II

Да-а, не все познаешь сразу!.
Где начало всех начал?..
Мой Герой, из автобазы,
«Дальнобойщик» востроглазый,
«Плечевую» повстречал.
Он прошел огни и воды:
Принимал в машине роды,
Видел западные моды,
«Покорял» Афганистан —
был отпетый «фулюган»,
Не боялся вражьих пуль
И держал надежно руль.
А в начале всех начал
Там по «фене» отторчал!
Что еще о нем скажу я?
Ах, опять свожу все к хую…
Нет, не буду! Нет: не срок!
Лучше всем вам покажу я
Славных «тружениц» дорог —
Дай здоровьица им Бог!
Покажу вам «плечевых» —
Не валютно-чаевых,
Что привыкли в ресторанах
Для клиентов иностранных,
Не панельно-городских,
Нет: сисястых, плоских, рыжих,
Русых, черных, но — святых,
(Им ведь тоже надо выжить!)
Выпьем чарочку за них!
Старых, средних и малышек,
Не привыкших к крику мод:
(Весь на них, при них «комод»!)
Что шоферу в шею дышат,
Отдыхая на «плечах»[1]
В днях ненастных и в ночах.
Что всегда, повсюду в рейсе:
Смену сдал шофер — погрейся.
Пусть в движенья, без комфорта,
Но — у девичьей груди:
Всех и всё пошли ты к черту,
Словом, душу отведи…
«Отведи?» — воскликнут жены
«Дальнобойщиков»-мужей,
В бой пойдут, вооружённы,
С честной Музою моей!
А за Музу — я в ответе.
Вот одна уж скалкой метит
Мне, пииту, между рог,
Воспевателю дорог.
Кто постарше — те смеются,
Помоложе кто — плюются:
«Ах ты, сволочь! Блядь! Мудак!
Чтоб ты век дрочил в кулак! —
Драл лишь Дуньку Кулакову,
На хер нам певца такого!»
«Нет!» — кричу: вам станет ясно,
Вам, Богини очагов:
Вы волнуетесь напрасно —
Я пою холостяков.
Холостых, еще свободных
От супружеских оков,
Для любой работы годных,
Сытых, добрых, злых, голодных —
Помощь ваших «стариков»:
Внуков их или сынков.

III

«Плечевые!», «Плечевые!» —
Покажи ты нам одну,
Как бывало в старину:
Ты представь нам ясный образ,
Как в начале обещал,
(Или духом обнищал?):
Край, район, селенье, область,
В зарубежье иль у нас,
Дай, писатель, без прикрас,
Если ты — не «педарас!» —
Ну, задачка! Вот те раз!..
Что ж, приступим? Дай Бог силы:
Нарисуем образ «милый»,
Образ дамочки одной,
Не промчимся стороной…
Дело было на стоянке,
Под Москвой, не под Москвой? —
Город оченно большой! —
На асфальтовой полянке.
Друг за другом, как всегда,
«Дальнобойщики» стояли…
Эх, дороги! Трали-вали!
Стой, ямщик: заночевали —
Ветер, воздух и вода!
Я описывать не буду
Вечер тот, подобный чуду:
Небо в звездах, фонари —
Пей, гуляй, хоть до зари,
Да нельзя, черт побери:
Утром снова «шофери»!..
Вдруг, откуда ни возьмись,
Появляется «Волжанка»
И выходит — заебись:
Ножки, волосы, кожанка,
Юбка-клешь, выше колен,
Тут — любой сдавайся в плен!
С легкой сумочкой вечерней,
Недоступной — в ценах! — «черни».
Вдоль колонны проплыла,
И опять — туда, обратно…
«Шефы» смотрят: «Ну-у, дела-а!
Всё, товарищи, понятно…»
Прочь усталость, лень, стесненье,
Кто в таких делах не хват? —
Действуй, брат, без промедленья,
А иначе — перехват!
А иначе — будешь с носом
Иль в хвосте, в очереди:
У матросов нет вопросов?
Ну тогда — вперед, не жди!
И, с уверенностью в сердце,
Улыбаясь, мой Герой
Приоткрыл кабины дверцу:
«Ах, входите, как домой,
Это — дом походный мой!
Осторожно: вашу ручку!» —
И железною рукой
Нежно поднял эту сучку,
Дверцей хлоп — и был такой!
Тишине и смех помеха.
Чуть побулькивает трёп:
«Въеб, не въеб?» — гадают «шефы» —
«Да, уже!» — «Наверно, въеб!» —
«Глянь, качается кабина:
Он её уже совсем!» —
«У «Руля» не зря витрина:
Тридцать два иль двадцать семь!..»
Мне, поэту, все доступно —
Зря ль проехал всю страну?..
Дай-ка встану на приступку
И в кабину загляну.
Не судите слишком строго:
В щели скважин — не глядок!
Заломил он так ей ноги —
Пятки гладят потолок.
Ну и ножки! Руль в работе:
Тут ему не до меня —
В схватке яростной, весь в поте,
Полон силы и огня!
Путь — к финалу: крепче! Крепче!?
Разошелся, великан,
Спермы вбрызнул ей стакан!..
Вот она уж, чуть жива,
Распрямилась, что-то шепчет —
Непонятные слова.
И движеньем, полным лени,
Меж его крутых колен,
Опустилась на колени
И берет рукою член.
Ридикюльчик свой раскрыла:
Ватка, марля. Вот дела!
Плешку «Консулом» подмыла,
Прилегла и в рот взяла.
Как он влез, такой огромный?..
Ша! Пошел на абордаж!..
Ухожу, друзья, не скромно:
Прерываю репортаж.
Братцы, право же, неловко:
Могут мне мораль «пришить»…
Что мне бросить на концовку?
Как мне тему завершить?
Ни к чему базарить долго!..
Утром дама не пустой
Уходила к светлой «Волге» —
Как «лопатник»,
С сумкой той!..

* * *

Во всех кабинах побывала,
Всем «шефам» сделала минет,
Хотя, по всякому давала,
(Ведь дырок много во плоти —
Ты только бабки ей плати!),
А наш Герой глядит ей вслед
И думает: «Ну кто ж она?..» —
Ответь?
Чистоплюева жена.

1992-1993 гг.

ДУНЬКА КУЛАКОВА

Современная буколика

ПРОЛОГ

В том краю, где много знаний,
Что легендами покрыт,
Жил пастух Онан, Онаний,
Жил мыслитель Феокрит.
Каждый шел своей дорогой:
Феокрит стихи писал,
А Онаний славил Бога
И молился небесам.
Он, судьбою не отмечен,
Был застенчив и не смел.
По дубравам пас овечек
И Пастушке песни пел.
Он любил свою Пастушку,
Но не так, как все! О, нет:
Выйдет в полдень на опушку
И поет о ней куплет.
А она, неподалеку,
Внемлет песням пастуха —
Хороша, небесноока:
Хи-хи-хи! Да ха-ха-ха!..
Плоть восстанет: «Что за чудо?» —
Ой не знал!.. Дрожит, как лист.
Так и стал он «рукоблудом»,
И привык: стал онанист!..
«Онанизм» — лихое слово,
Виноват в нем Овцепас…
Не нашлось пока другого,
Правда, «Дунькой Кулаковой»
Доползло оно до нас —
И «Про это» наш рассказ.

* * *

Мой герой жил в коммунизме,
Но марксизм — не изучил,
Занимался онанизмом,
А по-русски — хуй дрочил!
Харил Дуньку Кулакову —
Аж ладони в волосне!..
Спросят: «Что же здесь смешного?» —
Расскажу, хоть горько мне…

* * *

Занимался потому —
От любви великой:
Больно нравилась ему
Блядь иконоликая.
По соседству что жила
И «красавицей» слыла.
Да, такие всюду есть,
Да, такие рядом:
С виду все — по чести честь,
С виду все — как надо!
И влюбился паренек,
Втюрился, невинный, —
На себя беду навлек,
Член имея длинный…
Он телят в луга гонял,
И поил их в речке.
Летом в бане хуй «гонял»,
А зимой — на печке.
И ему, как всем, жилось:
Ни шатко, ни валко.
И платил ему колхоз
Трудодни да «палки»[2].
Впрочем, «палку» меж колен
Он имел такую, —
Что любую взял бы в плен.
Поимел любую.
Но, поди ж ты, лишь к одной
Прикипел он сердцем.
Проведет ее домой,
Прикоснется в сенцах.
А на большее — ни-ни:
«Как?», «Ты что?» — святая!.
Так летели горе-дни,
Ваня сердцем таял.
Так «Доярка и Пастух»
Жили-были рядом:
Девка-блядь «доила» двух
И вертела задом.
Только вот беда: один
Еб и днем и ночью,
А другой — домой водил,
Свят и чист…
Короче,
Был застенчив, был «дурак»,
Угловат на слово —
Наебала парня так
Дунька Кулакова!
Да, та самая — огонь,
«Дуня -тонкопряха»:
Рядом Ванька — «Нет, не тронь!»,
Бригадиру — «Трахай»:
Бригадиру угодим,
А Ванюшку — на хуй!.

* * *

Я любила бригадира —
На работу не ходила:
Ночь гуляла, день спала
И стакановкой была.
Вот как, вот так —
Самогон да водка!
Коньячок, конфетки —
Безродные детки.
Детки — сйроты…
Дурдом…
Ну, да ладно!
Не о том…
Не о том сегодня баю,
Не о том душа дрожит —
Перейдем к Ивану в баню:
На полочке он лежит.
Он лежит, почти не дышит —
Только яйцами колышет.
Ебнет плешкою о камень,
Мол, довольно дуру гнать! —
И давай двумя руками,
И пошел, ебёна мать!
И пошел, пошел, поехал, —
Баня ходит ходуном.
Тут уж, право, не до смеха,
Дума Ваньки — об одном:
Как бы Дунечке-Дуняшке,
Пятерней облапив грудь,
В темноте раздвинув ляжки,
Свой хуину грозно-тяжкий
В щель заветную втолкнуть!
И, отправив труд сей страшный,
На груди её заснуть…

* * *

А зимой — дрочил на печке:
Все уснули, всё молчит.
И Ванюшка: «Ах, сердечко!» —
Хуем долбит кирпичи.
«Ах, сердечко!» — так он Дуню
В те мгновенья называл:
То вопрет ей, то ей вдует,
Аж по яйца — наповал!
И, глаза в порыве смежив,
Видит голенькую: «Э-э-э-х-х!,.»
Груди — две копешки свежих,
Меж ногами — мягкий мех.
Мягкий мех, как у телушки,
Ну, у той, да, у «Звезды».
Ляжек теплые подушки,
Секель светит из пизды.
А сама пизда… О боги!..
Что за чудо!.. А сама…
Раздвигает Дуньке ноги,
Сходит Ванечка с ума.
Забегает ум за разум,
Обжигает сердце мрак.
Он ебёт её, заразу,
Так! И этак! И вот так!
Боком, спереди и сзади:
Глубже! Яростней! Сильней!
Так впердолил этой бляди —
Полбадейки вылил ей!..
Кончит Ванька — и задремлет.
Печь-старуха в молофе..
А «Бугор»[3], блядь, в это время
Дуньку прёт на МэТэФэ[4].

* * *

Но весной!.. О!.. Зорька ало
Заиграет: «Вань, вставай!» —
Хуем скинет одеяло,
В сумке шмат тяжелый сала,
Лук, да квас, да каравай.
Кнут, как тоненькая змейка,
По земле за ним скользит.
Разливается жалейка, —
У Ванюшки бравый вид…

* * *

В онанизме много ль толку?..
В стаде сотни две телят.
И Ванюшка выбрал телку —
Заебись, как говорят!
Заебись! Глаза — две ночи,
С белой звездочкой во лбу.
Ваня вздрочит — хуй подскочит,
Кликнет телку: «Я ебу!«
«Я ебу!» — глаза закроет
И, вслепую, словно крот,
Словно хуем дырку роет —
Так он «Звездочку» ебёт.
Шепчет: «Дунюшка, Дуняша,
Дуня, ягодка-душа…»
Да, горька судьбина наша:
Сукам — всё! Нам — ни шиша…

* * *

Подрастал в телячьем стаде
Удивительный Бычок:
Подошел он к Ваньке сзади
И боднул; сначала в бок,
Наебнул с разгона в жопу,
Замычал: заревновал —
Мол, ты снял сегодня пробу,
Дай и мне, пастух-нахал!..
Ванька был в экстаз-разгаре,
Вынул хуй и между рог
Так соперника ударил,
Что бычок тот — на хуй сдох…
Тут «Бугор» на тарантасе
Подъезжает, как на зло,
Словно был он на «атасе» —
Ванька дал ему в ебло!..

* * *

И… лиха Беда — начало:
Закружило, поползло —
Вся деревня хвост задрала,
Скосоёбилось село.
А у Дуньки пузо — бочка!..
Комсомол кричит: «Позор!»
«Дочка??» — «Чья?» — «Ивана дочка!:
Два свидетеля — и точка!..
Дочку ж сделал ей Бугор.
Ванька крестится: «Ей-Богу,
Даже, нет, не целовал,
Думал: Дуня — недотрога,
Даже не подозревал!..»
Дунька жопой завертела —
Тут попробуй, растолкуй…
И уже тройное «Дело»
Ваньке шьется — ни за хуй:
1) «Застрогал девке ребенка!»
2) «Коммуниста оскорбил!»
3) «Хуем, бля, убил теленка!..»
(голос народного заседателя-ветерана):
— Кстати: телочку «любил»!..
Суд, он на руку, блядь, скорый…
Что ж, прости-прощай, село.
Впереди леса и горы —
След Ванюши замело…

* * *

Что ж ты, Дунька Кулакова,
Что ж ты, сука, сделала?
Что ж мальчишечку такого
«Съела», неумелого?
И пошел он по этапу
В Воркуту холодную…
Иль вы все такие, бабы?..
Ах ты, мамка родная!
Ах ты, мать родная, мама —
Сердце рвется с языка…
Под землею шахты-ямы,
Там работают ЗэКа.
Под землею шахты-норы,
Там работают шахтеры:
Шахтер рубит, шахтер бьет,
Шахтер уголь выдает.
Шахтер в шахту спускается —
С белым светом прощается:
Прощай тундра, прощай свет —
Я вернулся или нет?
«Заполярный комсомолец» — (ЗэКа)
Расшифровываю, знай:
Если кто за них и молится, —
Не услышит гиблый край.
Не услышит, не ответит,
Не откроет «тайну» ту:
Как в сплошном сиянье лета
Труп сползает в Воркуту.
Не обут, клоками роба,
Лишь полосочки повдоль,
Волос вздыбленный, без гроба,
(Вспомнить — страшно: в сердце боль!)
Труп за трупом, — как живые:
Их не тронул вечный лед!
Вышки, блядь, сторожевые
Провожают их в «поход» —
По реке, стоймя, рядами,
Тихо-медлен но идут
И безмолвными устами
«Благодарят» «Народный суд»!
В океан, под вечный панцирь,
Их, святых, вода ведет…
Так помянем же их, братцы,
Бывший тот, «простой народ»!
Незапятнанные души,
Что ушли в немую тьму…
Был средь них и наш Ванюша —
Память вечная ему!..

1993-95 гг.

ЧАСТУШКИ

* * *

Я ебуся лучше гуся:
Гусь ебется — валится.
Потому моя Маруся
Мною не нахвалится.

* * *

Ох, милка моя,
Милка ласковая,
Буду еть тебя всю ночь,
Не вытаскивая.

* * *

Хуй не пашет борозды.
Баба бабе — разница!
Я о качестве пизды
Узнаю по заднице.

* * *

Лягу спать на кровать
На край головою.
Я не дам тебе ебать —
Не ложись со мною!

* * *

Ты миньетку полюбила:
Как конфетку, хуй сосешь.
Сука, старая кобыла,
Надоел мне твой балдёж!

* * *

Я хочу девчоночку
В узкую пиздёночку.
Брызнет сперма-молофа:
Еть в пиздёночку лафа!

* * *

Я кончаю — умираю,
Нет пизде износу!
Я хуёчек выбираю —
Только не по носу.

* * *

Был курносый — не забуду!
Ростом — метэр с небольшим.
Яйца весили по пуду,
Загогулина — с аршин.

* * *

Риорита - Маргарита,
У тебя пизда обрита.
Я не стану тебя еть —
Пусть ебет тебя медведь.

* * *

Я хотела застрелиться.
«Как?» — спросила Ленку
«От соска вершок отмерь» —
Попала в коленку.

* * *

Милка, не совай ногами,
Милка, взасос не целуй!
Что ж ты, пиздёнку — духами?
Глянь: отвернулся мой хуй.

* * *

Дай пиздёнке естественный запах,
Пусть цветет на её волосках, —
И на яйцах мой хуй, как на лапах,
Приползёт к ней в умильных слезах.

* * *

Одной московской Пиздроне
Ты — жидовка-лесбиянка,
Языком пизду ебёшь!
«Шоколадница» — засранка:
Мёд из жопы достаёшь!

* * *

Ночью не скрипнут засовы,
Рвут тишину лишь коты.
Я Вас не спрашивал: «Кто Вы?»
Выеб — и понял: кто ты!..

* * *

Я не сказал, что жизнь — лафа,
Я не сказал: «Судьба индейка!»
С конца стекает молофа,
Пизда разбухла, как бадейка.

* * *

Мы ебалися: шесть-девять,
И ебёмся: девять-шесть.
Разучились деток делать,
И с пизды слетела шерсть.

* * *

Ой, гоп! Гоп! Гоп!
Хуй не сделал «гопки»[5] —
В пизду выебать не смог:
Елозил по жопке.

* * *

Мой миленок — алкоголик:
Хуй на полшестого.
Заведу на зло, заразе,
Парня холостого.

* * *

Глянь-ка: срака
Стоит раком —
Зона эрогенная
И «ласкает» эту зону
Целый взвод из гарнизона.

* * *

Ой ты, жопочка-жопень,
На пизде волосики.
Отьебись, бля, старый пень —
Не задавай вопросики?

* * *

Я ебал твои табу,
Издали ласкаю:
Взглядом я тебя ебу,
А носом — спускаю.

* * *

Мы ебали — не пропали,
И ебём — не пропадём!
А пизда у моей крали
Пахнет квашеным груздем.

* * *

Не прельщай меня сосками,
Сиськами стоячими —
У меня и так, что камень,
С ядрами горячими.

* * *

Вертихвостка, вертисрака,
Вертисисечка моя,
Когда ставлю тебя раком —
Мне не нужно ни хуя!

* * *

Сквозь мотню определю,
Что там за богатство.
Все хуёчки я люблю —
Разве ж это блядство?

* * *

В бочке киснут огурцы
Разного колибра.
Огурцы, словно «концы»,
Самый лучший выберу.

* * *

Моя милка — паучиха,
Я боюсь её ебать:
Только кончишь — она тихо
Начинает хуй съедать.

* * *

Научился я у йога,
И развил свою красу:
Задеру повыше ноги —
Сам себе я хуй сосу.

* * *

Я не согласен, нет и нет:
Пизда — не тухлая селёдка!
Особенно, когда минет,
И секель пахнет через глотку.

* * *

«Кавказской пленнице»
в Москве

Ты зарычала: «Нет, не дам!» —
Коленкой в яйца пизданула!
«Мадам!, — я возопил, — мадам,
Я не из вашего аула!»