Переводы и подражания народным балладам русских поэтов XIX — начала XX в.

 

Неизвестный автор XVIII века

«Мальбрук на войну едет…»

Мальбрук — искаженное имя английского военачальника герцога Мальборо (1650–1722).

Мальбрук на войну едет,
Конь был его игрень.
Не знать, когда приедет —
Авось в троицын день.

День троицын проходит —
Мальбрука не видать,
Известье не приходит,
Нельзя о нем узнать.

Жена узнать хотела,
Идет на башню вверх;
Пажа вдали узнала,
Кой в грусть ее поверг.

Он в черном одеянье
На кляче подъезжал,
В великом отчаянье
Одежду разрывал.

Супруга вопрошала:
«Что нового привез?»
Сама вся трепетала,
Лия потоки слез.

«Скидайте юбку алу,
Не румяньте себя,—
Привез печаль немалу,
Оденьтесь так, как я.

Драгой ваш муж скончался,
Не видеть вам его;
Без помощи остался,
Лишился я всего.

Я видел погребенье,
Последний видел долг.
В каком, ах! изумленье
Его тогда был полк.

Тяжелу его шпагу
Полковник сам тащил.
Майор сапожну крагу,
За ними поп кадил.

Два первых капитана
Несли его шишак.
Другие два болвана
Маршировали так.

Четыре офицера
Штаны его несли,
Четыре гренадера
Коня его вели.

Гроб в яму опустили,
Все предались слезам.
Две ели посадили
Могилы по бокам.

На ветке одной ели
Соловушек свистал.
Попы же гимны пели,
А я, глядя, рыдал.

Могилу мы зарыли,
Пошли все по домам.
Как всё мы учинили —
Что ж делать больше там?

Тогда уж было поздно,
Не думали о сне,
Ложились, как возможно…»
                                                            и проч.

 

В. А. Жуковский

Песня

 

Кольцо души-девицы
Я в море уронил;
С моим кольцом я счастье
Земное погубил.

Мне, дав его, сказала:
«Носи! не забывай!
Пока твое колечко,
Меня своей считай!»

Не в добрый час я невод
Стал в море полоскать;
Кольцо юркнуло в воду;
Искал… но где сыскать!..

С тех пор мы как чужие!
Приду к ней — не глядит!
С тех пор мое веселье
На дне морском лежит!

О ветер полуночный,
Проснися! будь мне друг!
Схвати со дна колечко
И выкати на луг.

Вчера ей жалко стало:
Нашла меня в слезах!
И что-то, как бывало,
Зажглось у ней в глазах!

Ко мне подсела с лаской,
Мне руку подала,
И что-то ей хотелось
Сказать, но не могла!

На что твоя мне ласка!
На что мне твой привет!

Любви, любви хочу я…
Любви-то мне и нет!

Ищи, кто хочет, в море
Богатых янтарей…
А мне мое колечко
С надеждою моей.

 

К. Н. Батюшков

Песнь Гаральда Смелого

Гаральд Смелый (1015–1066) — король Норвегии, скальд; женился на дочери великого киевского князя Ярослава Мудрого.

Мы, други, летали по бурным морям,
От родины милой летали далеко!
На суше, на море мы бились жестоко;
И море и суша покорствуют нам!
О други! как сердце у смелых кипело,
Когда мы, содвинув стеной корабли,
Как птицы, неслися станицей веселой
Вкруг пажитей тучных Сиканской земли!..1
А дева русская Гаральда презирает.

О други! я младость не праздно провел!
С сынами Дронтгейма2 вы помните сечу?
Как вихорь, пред вами я мчался навстречу
Под камни и тучи свистящие стрел.
Напрасно сдвигались народы; мечами
Напрасно о наши стучали щиты:
Как бледные класы под ливнем, упали
И всадник и пеший… владыка, и ты!..
А дева русская Гаральда презирает.

Нас было лишь трое на легком челне;
А море вздымалось, я помню, горами;
Ночь черная в полдень нависла с громами,
И Гела зияла в соленой волне.
Но волны напрасно, яряся, хлестали,
Я черпал их шлемом, работал веслом:
С Гаральдом, о други, вы страха не знали
И в мирную пристань влетели с челном!
А дева русская Гаральда презирает.

Вы, други, видали меня на коне?
Вы зрели, как рушил секирой твердыни,
Летая на бурном питомце пустыни
Сквозь пепел и вьюгу в пожарном огне?
Железом я ноги мои окрыляю,
И лань упреждаю по звонкому льду;
Я, хладную воду рукой рассекая,
Как лебедь отважный, по морю иду…
А дева русская Гаральда презирает.

Я в мирных родился полночи снегах;
Но рано отбросил доспехи ловитвы —
Лук грозный и лыжи — и в шумные битвы
Вас, други, с собою умчал на судах.
Не тщетно за славой летали далеко
От милой отчизны по диким морям;
Не тщетно мы бились мечами жестоко:
И море и суша покорствуют нам!
А дева русская Гаральда презирает.

 

П. А. Катенин

Песня

 

Хоть мне белый царь сули
         Питер и с Москвою
Да расстаться он вели
         С Пашей дорогою,—
          Мой ответ:
          Царь белый! нет;
          Питер твой
          Перед тобой;
А мне Питера с Москвой
         Сердце в Паше
          Краше.

 

А. С. Пушкин

«Ворон к ворону летит…»

Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?»

Ворон ворону в ответ:
«Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.

Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая».

Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
Не убитого, живого.

 

«Воротился ночью мельник…»

Воротился ночью мельник…
— Жонка! что за сапоги?
— Ах ты, пьяница, бездельник
Где ты видишь сапоги?
Иль мутит тебя лукавый?
Это ведра. — Ведра? право? —
Вот уж сорок лет живу,
Ни во сне, ни наяву
Не видал до этих пор
Я на ведрах медных шпор.

 

Н. М. Языков

Песня короля Регнера

 

Мы бились мечами на чуждых полях,
Когда горделивый и смелый, как деды,
С дружиной героев искал я победы
И чести жить славой в грядущих веках.
Мы бились жестоко: враги перед нами,
Как нива пред бурей, ложилися в прах;
Мы грады и села губили огнями,
И скальды нас пели на чуждых полях.

Мы бились мечами в тот день роковой,
Когда, победивши морские пучины,
Мы вышли на берег Гензинской долины,
И, встречены грозной, нежданной войной,
Мы бились жестоко; как мы, удалые,
Враги к нам летели толпа за толпой;
Их кровью намокли поля боевые,
И мы победили в тот день роковой.

Мы бились мечами, полночи сыны,
Когда я, отважный потомок Одина3,
Принес ему в жертву врага-исполина,
При громе оружий, при свете луны.
Мы бились жестоко: секирой стальною
Разил меня дикий питомец войны;
Но я разрубил ему шлем с головою,—
И мы победили, полночи сыны!

Мы бились мечами. На память сынам
Оставлю я броню и щит мой широкий,
И бранное знамя, и шлем мой высокий,
И меч мой, ужасный далеким странам.
Мы бились жестоко — и гордые нами
Потомки, отвагой подобные нам,
Развесят кольчуги с щитами, с мечами
В чертогах отцовских на память сынам.

 

К. К. Павлова

Эдвард

 

«Как грустно ты главу склонил,
              Эдвард! Эдвард!
Как грустно ты главу склонил,
И как твой меч красён! — О»
«Я сокола мечом убил,
              Матерь! матерь!
Я сокола мечом убил;
Такого нет, как он! — О!»

«Не сокол меч окровенил,
              Эдвард! Эдвард!
Не сокол меч окровенил,
Не тем ты сокрушен. — О!»
«Коня я своего убил,
              Матерь! матерь!
Коня я своего убил,
А верный конь был он! — О!»

«Твой конь уже был стар и хил,
              Эдвард! Эдвард!
Твой конь уже был стар и хил,
О чем бы так тужить? — О!»
«Отца я своего убил,
              Матерь! матерь!
Отца я своего убил:
Мне горько, горько жить! — О»

«И чем теперь, скажи же мне,
              Эдвард! Эдвард!
И чем теперь, скажи же мне,
Искупишь грех ты свой? — О!»
«Скитаться буду по земле,
              Матерь! матерь!
Скитаться буду по земле,
Покину край родной! — О!»

«И кем же будет сохранен,
              Эдвард! Эдвард!
И кем же будет сохранен
Здесь твой богатый дом? — О!»
«Опустевай и рушись он,
              Матерь! матерь!
Опустевай и рушись он!
Уж не бывать мне в нем. — О!»

«И с кем же ты оставишь тут,
              Эдвард! Эдвард!
И с кем же ты оставишь тут
Жену, детей своих? — О!»
«Пусть по миру они пойдут,
              Матерь! матерь!
Пусть по миру они пойдут;
Навек покину их. — О!»

«А мне, в замену всех утрат,
              Эдвард! Эдвард!
А мне, в замену всех утрат,
Что даст любовь твоя? — О!»
«Проклятие тебе и ад,
              Матерь! матерь!
Проклятие тебе и ад!
Тебя послушал я! — О!»

 

М. Ю. Лермонтов

Баллада

 

Из ворот выезжают три витязя в ряд,
                                                          увы!
Из окна три красотки вослед им глядят:
                                                          прости!
Напрасно в боях они льют свою кровь,
                                                          увы!
Разлука пришла — и девичья любовь
                                                          прости!
Уж три витязя новых в ворота спешат,
                                                          увы!
И красотки печали своей говорят:
                                                          прости!

 

А. К. Толстой

Эдвард

 

«Чьей кровию меч ты свой так обагрил,
                Эдвард, Эдвард?
Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?»
«То сокола я, рассердяся, убил,
              Мать моя, мать,
То сокола я, рассердяся, убил,
И негде добыть мне другого!»

«У сокола кровь так красна не бежит,
              Эдвард, Эдвард!
У сокола кровь так красна не бежит,
Твой меч окровавлен краснее!»
«Мой конь красно-бурый был мною убит,
              Мать моя, мать!
Мой конь красно-бурый был мною убит,
Тоскую по добром коне я!»

«Конь стар у тебя, эта кровь не его,
              Эдвард, Эдвард!
Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Не то в твоем сумрачном взоре!»
«Отца я сейчас заколол моего,
              Мать моя, мать!
Отца я сейчас заколол моего,
И лютое жжет меня горе!»

«А грех чем тяжелый искупишь ты свой,
              Эдвард, Эдвард?
А грех чем тяжелый искупишь ты свой?
Чем сымешь ты с совести ношу?»
«Я сяду в ладью непогодой морской,
              Мать моя, мать!
Я сяду в ладью непогодой морской
И ветру все парусы брошу!»

«А с башней что будет и с домом твоим,
              Эдвард, Эдвард?
А с башней что будет и с домом твоим,
Ладья когда в море отчалит?»
«Пусть ветер и буря гуляют по ним,
              Мать моя, мать!
Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Доколе их в прах не повалят!»

«Что ж будет с твоими с детьми и с женой,
              Эдвард, Эдвард?
Что ж будет с твоими с детьми и с женой
В их горькой, беспомощной доле?»
«Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
              Мать моя, мать!
Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
Я с ними не свижуся боле!»

«А матери что ты оставишь своей,
              Эдвард, Эдвард?
А матери что ты оставишь своей,
Тебя что у груди качала?»
«Проклятье тебе до скончания дней,
              Мать моя, мать!
Проклятье тебе до скончания дней,
Тебе, что мне грех нашептала!»

 

А. Н. Плещеев

Джони Фа

 

Пред замком шумная толпа
Цыган поет, играет…
Хозяйка замка вниз сошла
И песням их внимает…

«Пойдем, — сказал ей Джони Фа,
Красавица, со мною,
И мужу не сыскать тебя,
Ручаюсь головою!..»

И обнял правою рукой
Красавицу он смело,
Кольцо на палец Джони Фа
Она свое надела.

«Прощайте все — родные, муж!
Судьба моя такая!
Скорее плащ мне, чтоб идти
С цыганами могла я.

В постели пышной ночи я
Здесь с мужем проводила;
Теперь в лесу зеленом спать
Я буду рядом с милым!»

Вернулся лорд, и в тот же миг
Спросил он, где супруга.
«Она с цыганами ушла»,—
Ответила прислуга.

«Седлать коней! Недалеко
Еще они отсюда.
Пока я не найду ее,
Ни пить, ни есть не буду!»

И сорок всадников лихих
В погоню поскакали;
Но все они до одного
В лесу зеленом пали!

 

 

Федор Сологуб

Нюренбергский палач

 

Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача!
Не брать бы вовсе в руки
Тяжелого меча.

И я учился в школе
В стенах монастыря,
От мудрости и боли
Томительно горя.

Но путь науки строгой
Я в юности отверг,
И вольною дорогой
Пришел я в Нюренберг.

На площади казнили;
У чьих-то смуглых плеч
В багряно-мглистой пыли
Сверкнул широкий меч.

Меня прельстила алость
Казнящего меча
И томная усталость
Седого палача.

Пришел к нему, учился
Владеть его мечом,
И в дочь его влюбился,
И стал я палачом.

Народною боязнью
Лишенный вольных встреч,
Один пред каждой казнью
Точу мой темный меч.

Один взойду на помост
Росистым утром я,
Пока спокоен дома
Строгий судия.

Свяжу веревкой руки
У жертвы палача.
О, сколько тусклой скуки
В сверкании меча!

Удар меча обрушу,
И хрустнут позвонки,
И кто-то бросит душу
В размах моей руки.

И хлынет ток багряный,
И, тяжкий труп влача,
Возникнет кто-то рдяный
И темный у меча.

Не опуская взора,
Пойду неспешно прочь
От скучного позора
В мою дневную ночь.

Сурово хмуря брови,
В окошко постучу,
И дома жажда крови
Приникнет к палачу.

Мой сын покорно ляжет
На узкую скамью,
Опять веревка свяжет
Тоску мою.

Стенания и слезы,—
Палач — везде палач.
О, скучный плеск березы!
О, скучный детский плач!

Кто знает, сколько скуки
В искусстве палача!
Не брать бы вовсе в руки
Тяжелого меча!

 

Максим Горький

Песнь Рагнара

 

Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве.
Много пролито нами алой крови врагов!
Мы на крыльях служили скоттам, бриттам обедню,
Много мы положили в землю храбрых людей.
И в чертоги Одина4 мы проводили
В битвах с людом Эрина5 храбро павших норманн.
Облеченные славой и с богатой добычей,
От потехи кровавой мчимся мы отдыхать.
Крики боли, проклятья — позади нас остались.
Ждут нас женщин объятия, ждут нас песни любви.
Битвы, трупы, руины — позади нас остались.
И — морей властелины — мы рабы впереди.
Славой воинов горды, женщин ей мы оделим,
И родные фиорды будут храбрых венчать.
Дни пройдут, и норманны, молодые орлята,
Снова ринутся в битвы на Зеленый Эрин.
Мы живем только в битвах, мы хотим только славы,
Чтоб в Валгале6 с Одином было весело нам.
Мы рубились мечами в пятьдесят одной битве,
Много пролито нами алой крови врагов!

 

В. Я. Брюсов

Старый викинг

 

Он стал на утесе; в лицо ему ветер суровый
Бросал, насмехаясь, колючими брызгами пены,
И вал возносился и рушился, белоголовый,
И море стучало у ног о гранитные стены.

Под ветром уклончивым парус скользил на просторе,
К Винландии7 внук его правил свой бег непреклонный,
И с каждым мгновеньем меж ними все ширилось море,
А голос морской разносился, как вопль похоронный.

Там, там, за простором воды неисчерпно-обильной,
Где Скрелингов остров8, вновь грянут губящие битвы,
Ему же коснеть безопасно под кровлей могильной
Да слушать, как женщины робко лепечут молитвы!

О, горе, кто видел, как дети детей уплывают
В страну, недоступную больше мечу и победам!
Кого и напевы военных рогов не сзывают,
Кто должен мириться со славой, уступленной дедам.

Хочу навсегда быть желанным и сильным для боя,
Чтоб не были тяжки гранитные косные стены,
Когда уплывает корабль среди шума и воя
И ветер в лицо нам швыряется брызгами пены.

 

Крысолов

В основе стихотворения — немецкая легенда (см. немецкую балладу «Крысолов из Гамельна»).

Я на дудочке играю,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Я на дудочке играю,
Чьи-то души веселя.

Я иду вдоль тихой речки,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Дремлют тихие овечки,
Кротко зыблются поля.

Спите, овцы и барашки,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
За лугами красной кашки
Стройно встали тополя.

Малый домик там таится,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Милой девушке приснится,
Что ей душу отдал я.

И на нежный зов свирели,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Выйдет словно к светлой цели
Через сад, через поля.

И в лесу под дубом темным,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Будет ждать в бреду истомном,
В час, когда уснет земля.

Встречу гостью дорогую,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Вплоть до утра зацелую,
Сердце лаской утоля.

И, сменившись с ней колечком,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля-ля,
Отпущу ее к овечкам,
В сад, где стройны тополя.

 

Весенняя песня девушек

 

Wann wird die Stunde kommen,
Dass einer mich genommen,
Und mein Braut-Bett knackt!
                                Volkslied
9

Сини все проталины
Под ногой весны.
Солнцем мы ужалены,
Ветром мы пьяны!
С воздухом вливается
В нас апрельский хмель…
Скоро ль закачается
Девичья постель!

Чу! поет над водами
Вешних мошек рой.
Время — хороводами
Виться над горой.
Песнями и плясками
Время — ночь вспугнуть…
Ах, когда ж под ласками
Побледнеет грудь!

Словно в церкви статуя,
Мы зимой весь день.
Скоро, лиловатая,
Зацветет сирень,
Скоро куст шиповника
Будет весь в цветах…
Ах! когда ж любовника
Встречу я впотьмах!

 

Смерть рыцаря Ланцелота

 

За круглый стол однажды сел
     Седой король Артур.
Певец о славе предков пел,
     Но старца взор был хмур.

Из всех сидевших за столом,
     Кто трона был оплот,
Прекрасней всех других лицом
     Был рыцарь Ланцелот.

Король Артур, подняв бокал,
     Сказал: «Пусть пьет со мной,
Кто на меня не умышлял,
     Невинен предо мной!»

И пили все до дна, до дна,
     Все пили в свой черед;
Не выпил хмельного вина
     Лишь рыцарь Ланцелот.

Король Артур был стар и сед,
     Но в гневе задрожал,
И вот поднялся сэр Мардред
     И рыцарю сказал:

«Ты, Ланцелот, не захотел
     Исполнить долг святой.
Когда ты честен или смел,
     Иди на бой со мной!»

И встали все из-за стола,
     Молчал король Артур:
Его брада была бела,
     Но взор угрюм и хмур.

Оруженосцы подвели
     Двух пламенных коней,
И все далеко отошли,
     Чтоб бой кипел вольней.

Вот скачет яростный Мардред,
     Его копье свистит,
Но Ланцелот, дитя побед,
     Поймал его на щит.

Копье пускает Ланцелот,
     Но, чарами храним,
Мардред склоняется, и вот
     Оно летит над ним.

Хватают рыцари мечи
     И рубятся сплеча.
Как искры от ночной свечи,—
     Так искры от меча.

«Моргану помни и бледней!» —
     Взывает так Мардред.
«Ни в чем не грешен перед ней
     Так Ланцелот в ответ.

Но тут Джиневру вспомнил он,
     И взор застлался мглой,
И в то ж мгновенье, поражен,
     Упал вниз головой.

Рыдали рыцари кругом,
     Кто трона был оплот:
Прекрасней всех других лицом
     Был рыцарь Ланцелот.

И лишь один из всех вокруг
     Стоял угрюм и хмур:
Джиневры царственный супруг,
     Седой король Артур.

 

 

Крестьянин

Эй, старик! чего у плуга
Ты стоишь, глядясь в мечты?
Принимай меня, как друга:
Землепашец я, как ты!
Мы, быть может, не допашем
Нивы в этот летний зной,
Но зато уже попляшем,—
Ай-люли! — вдвоем с тобой!
Дай мне руку! понемногу
Расходись! пускайся в пляс!
Жизнь — работал; час — в дорогу!
Прямо в ад! — ловите нас!

 

Любовник

Здравствуй, друг! Ты горд нарядом,
Шляпы ты загнул края.
Не пойти ль с тобой мне рядом?
Как и ты, любовник я!
Разве счастье только в ласке,
Только в том, чтоб обнимать?
Эй! доверься бодрой пляске,
Зачинай со мной плясать!
Как с возлюбленной на ложе,
Так в веселье плясовом,
Дух тебе захватит тоже,
И ты рухнешь в ад лицом!

 

Монахиня

В платье черное одета,
Богу ты посвящена…
Эй, не верь словам обета,
Сочинял их сатана!
Я ведь тоже в черной рясе:
Ты — черница, я — чернец.
Что ж! поди, в удалом плясе,
Ты со Смертью под венец!
Звон? то к свадьбе зазвонили!
Дай обнять тебя, душа!
В такт завертимся, — к могиле
Приготовленной спеша!

 

Младенец

Милый мальчик, в люльке малой!
Сердце тронул ты мое!
Мать куда-то запропала?
Я присяду за нее.
Не скажу тебе я сказки,
Той, что шепчет мать, любя.
Я тебя наставлю пляске.
Укачаю я тебя!
Укачаю, закачаю
И от жизни упасу:
Взяв в объятья, прямо к раю
В легкой пляске понесу!

 

Король

За столом, под балдахином,
Ты пируешь, мой король.
Как пред ленным господином,
Преклониться мне позволь!
Я на тоненькой свирели
Зовы к пляске пропою.
У тебя глаза сомлели?
Ты узнал родню свою?
Встань, король! по тронной зале
Завертись, податель благ!
Ну, — вот мы и доплясали:
С трона в гроб — один лишь шаг!

 

Андрей Белый

Шут

1

Есть край, где старый
Замок
В пучину бьющих
Вод
Зубцами серых
Башен
Глядит — который
Год!

Его сжигает
Солнце;
Его дожди
Секут…
Есть королевна
В замке
И есть горбатый
Шут!

Докучно
Вырастая
На выступе
Седом,—
Прищелкивает
Звонко
Трескучим
Бубенцом.

Струею красной
В ветер
Атласный плащ
Летит —
На каменных
Отвесах
Подолгу шут
Сидит;

И долго, долго
Смотрит
На запад
Огневой;
В вечерние
Туманы
Колпак подкинет
Свой.

Из каменных
Пробоин
Взлетает стая
Сов,
Когда несется
С башни
Трубы далекий
Рев.

2

В тяжелый, знойный полдень,
Таясь
В тени
Аркад,—
Выходит королевна
Послушать
Треск
Цикад.

Из
Блещущих
Травинок,
Из росянистых пней,—
Небесною коронкой
Цветок
Смеется
Ей.

Едва
Она
Сломала
Высокий стебелек,—
«О
Королевна,
Вспомни»,—
Пролепетал цветок;

Едва
Она
Сломала
Высокий стебелек,—
Кипучею струею
Ей в очи
Брызнул
Сок.

Блестя, запели воды —
Окрестность,
Луг,
Цветы…
Запел
Старинный
Ветер:
«О вспомни, вспомни ты!»

Прошел родимый замок,
Как облако над ней:
                                  Зубцами
                  Старых
Башен
Растаял
                  В бездне
                                  Дней…

3

За порослью лиловою грозился
                                Старый
                                Шут:
Над ней, как адский
                                Пламень,
Мелькнул
        Его
Лоскут…

На солнечные травы
Упала тень горбом:
                                    И
     Теневые
     Руки —
Качались
     Над
          Цветком!..

Беззвучно колыхалась
Хохочущая
Грудь;
Бубенчики
Запели:
     «Забудь,
              «Забудь,
                    Забудь!»

На башенных оконцах
            Блеснули
            Огоньки;
            Как змеи,
Шелестели
            В тяжелый
            Зной
            Листки.
Горбатый,
Серый
Замок
Над лугом в белый день
Крылом — нетопыриным
Развеял
Злую
Тень.

Очнулась королевна:
Всему —
            Конец,
            Конец!..
            Разбейся же,—
                                        — О сердце! —
Трескучий
Бубенец…

Ты,—
     — Одуванчик —
            Счастье:
            Пушинкой облетай!
Пошла,
         Роняя
            Слезы
        На белый горностай.

Отмахиваясь веткой
От блещущих стрекоз,—
За ней
Седой
Насмешник —
     Тяжелый
     Шлейф
     Понес.

Качались
Стебелечки
Пленительных
Вербен
         Между атласных,
         Черных,
         Обтянутых
         Колен.

4

Поток
Рыдает
Пеной,
         Клокочет
         Бездной
         Дней…
В решетчатые окна
Влетает сноп огней.

Расплачется в воротах
Заржавленный засов:
            Пернатый,
            Ясный
            Рыцарь
Летит
Из тьмы
Веков.
Конем
Кидаясь
В солнце
Над пенистым ручьем,—
Гремит трубою в ветер,
                                Блистает
                                Вдаль
                                Копьем.

          Дрожащий
          Луч
          Играет,
Упав из-за плеча,
Голубоватой сталью
          На
          Острие
          Меча.

И
Бросило
Забрало
Литое серебро
      Косматым
      Белым
      Дымом
Летящее перо.

И
Плещется попона
За
Гривистым конем —
                                  Малиновым,
                                  Тяжелым,
                                  Протянутым
                                  Крылом.

5

Есть край,
Где старый
Замок
В пучину
Бьющих
Вод
Зубцами
Серых
Башен
Глядит —
Который
Год!

Его сжигает
Солнце,
Его дожди
Секут…
Есть
Королевна
В замке
И есть
Горбатый
Шут.

С вершины мшистой
Башни
Гремит в закат
Труба,—
И над мостом
Чугунным
Мелькает тень
Горба:
То за стеной зубчатой
Докучный бег
Минут
Трещоткой деревянной
Отсчитывает
Шут.

О королевна, близко
Спасение твое:
В чугунные ворота
Ударилось копье!

 

Б. Л. Пастернак

Сказка

Встарь, во время оно,
В сказочном краю
Пробирался конный
Степью по репью.

Он спешил на сечу,
А в степной пыли
Темный лес навстречу
Вырастал вдали.

Ныло ретивое,
На сердце скребло:
Бойся водопоя,
Подтяни седло.

Не послушал конный
И во весь опор
Залетел с разгону
На лесной бугор.

Повернул с кургана,
Въехал в суходол,
Миновал поляну,
Гору перешел.

И забрел в ложбину,
И лесной тропой
Вышел на звериный
След и водопой.

И глухой к призыву
И не вняв чутью,
Свел коня с обрыва
Попоить к ручью.

У ручья пещера.
Пред пещерой — брод.
Как бы пламя серы
Озаряло вход.

И в дыму багровом,
Застилавшем взор,
Отдаленным зовом
Огласился бор.

И тогда оврагом,
Вздрогнув, напрямик
Тронул конный шагом
На призывный крик.

И увидел конный,
И приник к копью,
Голову дракона,
Хвост и чешую.

Пламенем из зева
Рассевал он свет,
В три кольца вкруг девы
Обмотав хребет.

Туловище змея,
Как концом бича,
Поводило шеей
У ее плеча.

Той страны обычай
Пленницу-красу
Отдавал в добычу
Чудищу в лесу.

Края населенье
Хижины свои
Выкупало пеней
Этой от змеи.

Змей обвил ей руку
И оплел гортань,
Получив на муку
В жертву эту дань.

Посмотрел с мольбою
Всадник в высь небес
И копье для боя
Взял наперевес.

*

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

Конный в шлеме сбитом,
Сшибленный в бою.
Верный конь, копытом
Топчущий змею.

Конь и труп дракона —
Рядом на песке.
В обмороке конный,
Дева в столбняке.

Светел свет полдневный,
Синева нежна.
Кто она? Царевна?
Дочь земли? Княжна?

То, в избытке счастья,
Слезы в три ручья,
То душа во власти
Сна и забытья.

То возврат здоровья,
То недвижность жил
От потери крови
И упадка сил.

Но сердца их бьются.
То она, то он
Силятся очнуться
И впадают в сон.

Сомкнутые веки.
Выси. Облака.
Воды. Броды. Реки.
Годы и века.

 

 

М. И. Цветаева. 

Английские народные баллады

 

Робин Гуд спасает трех стрелков

Двенадцать месяцев в году,
Не веришь-посчитай.
Но всех двенадцати милей
Веселый месяц май.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,—
Вёсел люд, вёсел гусь, вёсел пес…
Стоит старуха на пути,
Вся сморщилась от слез.

— Что нового, старуха? — Сэр,
Злы новости у нас!
Сегодня трем младым стрелкам
Объявлен смертный час.

— Как видно, резали святых
Отцов и церкви жгли?
Прельщали дев? Иль с пьяных глаз
С чужой женой легли?

— Не резали они отцов
Святых, не жгли церквей,
Не крали девушек, и спать
Шел каждый со своей.

— За что, за что же злой шериф
Их на смерть осудил?
— С оленем встретились в лесу…
Лес королевским был.

— Однажды я в твоем дому
Поел, как сам король.
Не плачь, старуха! Дорога
Мне старая хлеб-соль.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм,—
Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз…
Глядит: в мешках и в узелках
Паломник седовлас.

— Какие новости, старик?
— О сэр, грустнее нет:
Сегодня трех младых стрелков
Казнят во цвете лет.

— Старик, сымай-ка свой наряд,
А сам пойдешь в моем.
Вот сорок шиллингов в ладонь
Чеканным серебром.

— Ваш — мая месяца новей,
Сему же много зим…
О сэр! Нигде и никогда
Не смейтесь над седым!

— Коли не хочешь серебром,
Я золотом готов.
Вот золота тебе кошель,
Чтоб выпить за стрелков!

Надел он шляпу старика,—
Чуть-чуть пониже крыш.
— Хоть ты и выше головы,
А первая слетишь!

И стариков он плащ надел,—
Хвосты да лоскуты.
Видать, его владелец гнал
Советы суеты!

Влез в стариковы он штаны.
— Ну, дед, шутить здоров!
Клянусь душой, что не штаны
На мне, а тень штанов!

Влез в стариковы он чулки.
— Признайся, пилигрим,
Что деды-прадеды твои
В них шли в Иерусалим!

Два башмака надел: один —
Чуть жив, другой — дыряв.
— «Одежда делает господ».
Готов. Неплох я — граф!

Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!
Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп! —
Вдоль городской стены шериф
Прогуливает зоб.

— О, снизойдите, добрый сэр,
До просьбы уст моих!
Что мне дадите, добрый сэр,
Коль вздерну всех троих?

— Во-первых, три обновки дам
С удалого плеча,
Еще — тринадцать пенсов дам
И званье палача.

Робин, шерифа обежав,
Скок! и на камень — прыг!
— Записывайся в палачи!
Прешустрый ты старик!

— Я век свой не был палачом;
Мечта моих ночей:
Сто виселиц в моем саду —
И все для палачей!

Четыре у меня мешка:
В том солод, в том зерно
Ношу, в том — мясо, в том — муку,
И все пусты равно.

Но есть еще один мешок:
Гляди — горой раздут!
В нем рог лежит, и этот рог
Вручил мне Робин Гуд.

— Труби, труби, Робинов друг,
Труби в Робинов рог!
Да так, чтоб очи вон из ям,
Чтоб скулы вон из щек!

Был рога первый зов, как гром!
И — молнией к нему —
Сто Робингудовых людей
Предстало на холму.

Был следующий зов — то рать
Сзывает Робин Гуд.
Со всех сторон, во весь опор
Мчит Робингудов люд.

— Но кто же вы? — спросил шериф,
Чуть жив. — Отколь взялись?
— Они — мои, а я Робин,
А ты, шериф, молись!

На виселице злой шериф
Висит. Пенька крепка.
Под виселицей, на лужку,
Танцуют три стрелка.

 

Робин Гуд и Маленький Джон

Рассказать вам, друзья, как Смельчак Робин Гуд,
Бич епископов и богачей,—
С неким Маленьким Джоном в дремучем лесу
Поздоровался через ручей?

Хоть и маленьким звался тот Джон у людей,
Был он телом — что добрый медведь!
Не обнять в ширину, не достать в вышину,—
Было в парне на что поглядеть!

Как с малюточкой этим спознался Робин,
Расскажу вам, друзья, безо лжи.
Только уши развесь: вот и труд тебе весь! —
Лучше знаешь — так сам расскажи.

Говорит Робин Гуд своим добрым стрелкам:
— Даром молодость с вами гублю!
Много в чаще древес, по лощинкам — чудес,
А настанет беда — протрублю.

Я четырнадцать дней не спускал тетивы,
Мне лежачее дело не впрок.
Коли тихо в лесу — побеждает Робин,
А услышите рог — будьте в срок.

Всем им руку пожал и пошел себе прочь,
Веселея на каждом шагу.
Видит: бурный поток, через воду — мосток,
Незнакомец — на том берегу.

— Дай дорогу, медведь! — Сам дорогу мне дашь!
Тесен мост, тесен лес для двоих.
— Коль осталась невеста, медведь, у тебя,—
Знай — пропал у невесты жених!

Из колчана стрелу достает Робин Гуд:
— Что сказать завещаешь родным?
— Только тронь тетиву, — незнакомец ему,—
Вмиг знакомство сведешь с Водяным!

— Говоришь, как болван, — незнакомцу Робин,—
Говоришь, как безмозглый кабан!
Ты еще и руки не успеешь занесть,
Как к чертям отошлю тебя в клан!

— Угрожаешь, как трус, — незнакомец в ответ,—
У которого стрелы и лук.
У меня ж ничего, кроме палки в руках,
Ничего, кроме палки и рук!

— Мне и лука не надо — тебя одолеть,
И дубинкой простой обойдусь.
Но, оружьем сравнявшись с тобой, посмотрю,
Как со мною сравняешься, трус!

Побежал Робин Гуд в чащи самую глушь,
Обтесал себе сабельку в рост
И обратно помчал, издалече крича:
— Ну-ка, твой или мой будет мост?

Так, с моста не сходя, естества не щадя,
Будем драться, хотя б до утра.
Кто упал — проиграл, уцелел — одолел,—
Такова в Ноттингэме игра.

— Разобью тебя в прах! — незнакомец в сердцах
Посмеются тебе — зайцы рощ!
Посередке моста сшиблись два молодца,
Зачастили дубинки, как дождь.

Словно грома удар был Робина удар:
Так ударил, что дуб задрожал!
Незнакомец, кичась: — Мне не нужен твой дар,—
Отродясь никому не должал!

Словно лома удар был чужого удар,—
Так ударил, что дол загудел!
Рассмеялся Робин: — Хочешь два за один?
Я всю жизнь раздавал, что имел!

Разошелся чужой — так и брызнула кровь!
Расщедрился Робин — дал вдвойне!
Стал гордец гордеца, молодец молодца
Молотить — что овес на гумне!

Был Робина удар — с липы лист облетел!
Был чужого удар — звякнул клад!
По густым теменам, по пустым головам
Застучали дубинки, как град.

Ходит мост под игрой, ходит тес под ногой,
Даже рыбки пошли наутек!
Изловчился чужой и ударом одним
Сбил Робина в бегущий поток.

Через мост наклонясь: — Где ты, храбрый боец?
Не стряслась ли с тобою беда?
— Я в холодной воде, — отвечает Робин,—
И плыву — сам не знаю куда!

Но одно-то я знаю: ты сух, как орех,
Я ж, к прискорбью, мокрее бобра.
Кто вверху — одолел, кто внизу — проиграл,—
Вот и кончилась наша игра.

Полувброд, полувплавь, полумертв, полужив,
Вылез — мокрый, бедняжка, насквозь!
Рог к губам приложил — так, ей-ей, не трубил
По шотландским лесам даже лось!

Эхо звук понесло вдоль зеленых дубрав,
Разнесло по Шотландии всей,
И явился на зов — лес стрелков-молодцов,
В одеянье — травы зеленей.

— Что здесь делается? — молвил Статли Вильям.
Почему на тебе чешуя?
— Потому чешуя, что сей добрый отец
Сочетал меня с Девой Ручья.

— Человек этот мертв! — грозно крикнула рать,
Скопом двинувшись на одного.
— Человек этот — мой! — грозно крикнул Робин,—
И мизинцем не троньте его!

Познакомься, земляк! Эти парни — стрелки
Робингудовой братьи лесной.
Было счетом их семьдесят без одного,
Ровно семьдесят будет с тобой.

У тебя ж будет: плащ цвета вешней травы,
Самострел, попадающий в цель,
Будет гусь в небесах и олень во лесах.
К Робин Гуду согласен в артель?

— Видит бог, я готов! — удалец, просияв.—
Кто ж дубинку не сменит на лук?
Джоном Маленьким люди прозвали меня,
Но я знаю, где север, где юг.

— Джоном Маленьким — эдакого молодца?!
Перезвать! — молвил Статли Вильям.—
Робингудова рать — вот и крестная мать,
Ну, а крестным отцом — буду сам.

Притащили стрелки двух жирнух-оленух,
Пива выкатили — не испить!
Стали крепким пивцом под зеленым кустом
Джона в новую веру крестить.

Было семь только футов в малютке длины,
А зубов — полный рот только лишь!
Кабы водки не пил да бородки не брил —
Был бы самый обычный малыш!

До сих пор говорок у дубов, у рябин,
Не забыла лесная тропа,
Пень — и тот не забыл, как сам храбрый Робин
Над младенцем читал за попа.

Ту молитву за ним, ноттингэмцы за ним,
Повторили за ним во весь глот.
Восприемный отец, статный Статли Вильям
Окрестил его тут эдак вот:

— Джоном Маленьким был ты до этого дня,
Нынче старому Джону — помин,
Ибо с этого дня вплоть до смертного дня
Стал ты Маленьким Джоном. Аминь.

Громогласным ура — раздалась бы гора! —
Был крестильный обряд завершен.
Стали пить-наливать, крошке росту желать:
— Постарайся, наш Маленький Джон!

Взял усердный Робин малыша-крепыша,
Вмиг раскутал и тут же одел
В изумрудный вельвет — так и лорд не одет! —
И вручил ему лук-самострел:

— Будешь метким стрелком, молодцом, как я сам,
Будешь службу зеленую несть,
Будешь жить, как в раю, пока в нашем краю
Кабаны и епископы есть.

Хоть ни фута у нас — всей шотландской земли,
Ни кирпичика — кроме тюрьмы,
Мы как сквайры едим и как лорды глядим.
Кто владельцы Шотландии? — Мы!

Поплясав напослед, солнцу красному вслед
Побрели вдоль ручьевых ракит
К тем пещерным жильям, за Робином — Вильям…
Спят… И Маленький Джон с ними спит.

Так под именем сим по трущобам лесным
Жил и жил, и состарился он.
И как стал умирать, вся небесная рать
Позвала его: — Маленький Джон!

 

Э. Багрицкий

Птицелов

Трудно дело птицелова:
Заучи повадки птичьи,
Помни время перелетов,
Разным посвистом свисти.

Но, шатаясь по дорогам,
Под заборами ночуя,
Дидель весел, Дидель может
Песни петь и птиц ловить.

В бузине, сырой и круглой,
Соловей ударил дудкой,
На сосне звенят синицы,
На березе зяблик бьет.

И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Три манка — и каждой птице
Посвящает он манок.

Дунет он в манок бузинный,
И звенит манок бузинный,—
Из бузинного прикрытья
Отвечает соловей.

Дунет он в манок сосновый,
И свистит манок сосновый,—
На сосне в ответ синицы
Рассыпают бубенцы.

И вытаскивает Дидель
Из котомки заповедной
Самый легкий, самый звонкий
Свой березовый манок.

Он лады проверит нежно,
Щель певучую продует,—
Громким голосом береза
Под дыханьем запоет.

И, заслышав этот голос,
Голос дерева и птицы,
На березе придорожной
Зяблик загремит в ответ.

За проселочной дорогой,
Где затих тележный грохот,
Над прудом, покрытым ряской,
Дидель сети разложил.

И пред ним — зеленый снизу,
Голубой и синий сверху —
Мир встает огромной птицей,
Свищет, щелкает, звенит.

Так идет веселый Дидель
С палкой, птицей и котомкой
Через Гарц, поросший лесом,
Вдоль по рейнским берегам.

По Тюрингии дубовой,
По Саксонии сосновой,
По Вестфалии бузинной,
По Баварии хмельной.

Марта, Марта, надо ль плакать,
Если Дидель ходит в поле,
Если Дидель свищет птицам
И смеется невзначай?

  • 1. Сиканская земля — Франция (земля, где течет Сена).
  • 2. Дронтгейм — одна из областей Норвегии.
  • 3. Один (сканд. миф.) — бог войны и победы.
  • 4. Один (сканд. миф.) — бог войны и победы.
  • 5. Эрин, Зеленый Эрин — Британские острова.
  • 6. Валгала — дворец бога Одина.
  • 7. Винландия — так викинги называли восточный берег Северной Америки, открытой ими еще до Колумба.
  • 8. Скрелингов остров — так называли норманны одну из местностей Северной Америки, открытую ими в конце X в.
  • 9. Придет, как час настанет,
    Любимый мой, и станет
    Кровать моя трещать! — Народная песня (нем.).