Л. Н. Гумилев. «Тайная» и «явная» история монголов ХII-ХIII вв.
По изд.: Татаро-монголы в Азии и Европе: Сборник статей. - М., 1970, - С. 455-474.
Настоящая статья легла в основу 10 главы (Вкусы и симпатии автора "Тайной истории") из книги "Поиски вымышленного царства".
До сих пор остается нерешенной проблема о значении создания Чингисханом мировой империи. Бесспорно, "вопрос о Чингисхане и его наследии требует объективного рассмотрения" [1], но возможно ли таковое на современном уровне наших знаний? Казалось бы, ответ должен быть утвердительным: источники по теме изданы и переведены на европейские языки, к большинству из них приложен комментарий справочного характера, имеются библиографические сводки такого количества работ, которое не под силу прочесть самому усидчивому ученому. Однако недостает одного-критической сводки сведений. Легко сослаться на любой источник, но нет уверенности в том, что там написана правда, тем более что описания одних и тех же событий в разных источниках весьма отличаются друг от друга. Особенно это касается самой важной темы-образования монгольского государства до курилтая 1206 г., ибо внешние войны монголов изучены подробнее и точнее. Этому периоду были посвящены два сочинения XIII в.: "Алтан дебтер" ("Золотая книга") и "Юань-чао би-ши" ("Тайная история монголов"). Первое-это официальная история, прошедшая строгую правительственную цензуру, второе сочинение, составленное в 1240 г., содержит описание событий преимущественно внутренней истории монгольского народа, что, очевидно, соответствовало целям и интересам автора. Значение "Тайной истории монголов" для этнографии и истории монголов XIII в. бесспорно, но имеем ли мы право, принимать на веру все изложенное в этом сочинении и какие поправки следует внести, чтобы восстановить истинный ход событий? Если бы нам были известны биография и личные связи автора, то все было бы просто, но мы не знаем его имени. Б.И.Панкратов допускает две гипотезы: запись со слов очевидца или коллективное творчество [2]. Еще более важно установить жанр и политическую направленность самого сочинения, но и тут нет общего мнения, что видно из разных переводов заглавия книги: "Сокровенное сказание" и "Тайная история" [3]. Это не совсем одно и то же [4].
Что касается политической направленности, то В.В.Бартольд считал его апологией аристократии [5], С.А.Козин-демократии [6], Б.Я.Владимирцов писал, что цель сочинения "сделаться заветным преданием дома Чингисхана, его историей, так как сказание действительно сокровенный источник рассказов о мрачных событиях, происшедших внутри одного рода, одной семьи, одной кости" [7]. Напротив, современные монгольские ученые Ц.Дамдисурен и М.Гаадамба [8] полагают, что идея автора сводится к обоснованию необходимости объединения монгольских племен и проповеди торжества феодализма над родовым строем. При таком различии мнений только В.В.Бартольд [9] и Г.Е.Грумм-Гржимайло [10] ставят вопрос о степени достоверности источника, хотя и не предлагают решения проблемы.
Мне представляется крайне сомнительным, чтобы автор "Тайной истории монголов" разбирался в таких понятиях, как "феодализм" и "родовой строй" и даже "аристократия" и "демократия". Скорее всего, у него были личные симпатии и антипатии к тем или другим чингисидам, когда он в 1240 г. писал свое повествование о днях минувших. Именно эти симпатии определили тенденцию, которую он стремился провести, часто в ущерб истине.
Прежде всего, надо отметить, что "Тайная история монголов" в трактовке и изложении событий весьма отличается от истории официальной "Алтан дебтер", монгольский текст которой не сохранился, но лег в основу "Сборника летописей" Рашид ад-дина [11], и "Юань ши" ("История [династии] Юань") [12].
Достаточно привести некоторые несовпадения в тексте, чтобы показать, что они писались независимо друг от друга. Так, битва при Далан-Балджиутах, по официальной истории, закончилась полной победой Чингисхана [13], а по тайной [14]-поражением его, которым Джамуха-сэцэн почему-то не воспользовался. Похищение Бортэ у Рашид Ад-дина описано иначе, чем в "Тайной истории монголов" [15]. Казнь Джамухи у Рашид Ад-дина приписана Элчиндай-нойону, который разрубил Джамуху на куски, а в "Тайной истории монголов" Чингисхан стремится спасти Джамухе жизнь и лишь по настоянию его самого позволяет ему умереть "без пролития крови", т.е. с великим почетом [16]. Характеристики исторических персон подчас диаметрально противоположны. Например, Джамуха в официальной истории изображен как беспринципный авантюрист, а в тайной-как патриот и верный друг Чингисхана, которого только обстоятельства и интриги вынудили на борьбу, причем, даже находясь в стане врага, Джамуха больше заботится об интересах Чингисхана, чем о своих собственных [17]. Разная направленность источников очевидна.
Ставить вопрос о том, кто прав: официальная или тайная история-преждевременно. Обе писались в эпоху напряженной борьбы различных группировок внутри Монгольской империи и, несомненно, отражали эту борьбу. Следовательно, обе искажали истину, но по-разному. Для того чтобы ответить на интересующий нас вопрос о направлении автора "Тайной истории монголов", есть только один способ-разобрать источник по четырем линиям: 1) хронологическая последовательность событий; 2) принцип построения литературного произведения, т.е. жанр; 3) характеристики исторических персонажей с точки зрения автора; 4) политические симпатии автора в 1240 г., т.е. в момент написания сочинения.
Критический анализ позволяет не только осветить этот вопрос, но и определить степень достоверности источника, без чего все историко-социологические соображения о роли Чингисхана будут зависеть от произвола исследователя и, следовательно, не могут претендовать на научное признание. Ведь в истории возвышения Чингисхана сомнительно все, начиная с даты его рождения. Уже Рашид ад-дин допустил при определении этой основной даты вопиющее противоречие: сначала он говорит, что Чингисхан родился в год Свиньи, соответствующий 547 г.х. (1152-1153), а затем указывает возраст Чингисхана в момент его смерти (август 1227г.)-72 года, т.е. дата рождения падает на 1155 г. [18].
В жизни Тэмуджина можно увидеть периоды разного значения. Первый период-детство, до смерти его отца, которая застала Тэмуджина в возрасте девяти лет [19] (1171 г.). В этот период, естественно, не произошло никаких событий, нашедших отражение в истории. Второй период-отрочество, до того момента, когда Таргутай-Кирилтух тайчиутский захватил Тэмуджина в плен, и его бегство. "Тайная история монголов" сообщает лишь один факт этого времени: убийство Бэктэра Тэмуджином и Хасаром [20] и ниже вскользь упоминает о дружбе Тэмуджина с Джамухой, когда ему было 11 лет [21], т.е. в 1173 г. Однако можно думать, что в этот период случалось и нечто более значительное.
В самом деле, тайчиуты напали на борджигинов не с целью грабежа, а только для того, чтобы поймать Тэмуджина, и, достигнув этого, удалились. Таргутай "подверг его законному наказанию". Очевидно, Тэмуджин натворил что-то не очень существенное, так как убивать его не следовало.
Это и не продолжение ссоры из-за ухода тайчиутов, так как Таргутай-Кирилух, схваченный своими холопами, хотевшими выдать его, говорит своим братьям и сыновьям, собиравшимся его отбить, что он воспитал и наставлял Тэмуджина, когда тот осиротел, и добавляет: "Говорят, он входит в. разум и мысль его проясняется... Нет, Тэмуджин не погубит меня [22].
Тут автор источникa проговаривается о тех событиях, которые он старательно замалчивал: неизвестный поступок Тэмуджина, за который ему надели колодку, был расценен как ребячливость, глупое баловство, потому его и пощадили. Но тайчиутские старшины просмотрели пробивавшуюся властность, которую отметил батрак Соган-Шира и которую затушевал автор источника. Для чего это ему было нужно-мы увидим в дальнейшем.
Датировать это событие трудно. Почему-то в литературе принято думать, что Чингису в это время было 16 лет, т.е. шел 1178 год, но подтверждений этого в источнике нет.
Третий период-молодость-еще труднее для изучения. Следующий факт-женитьба на Бортэ датируется по возрасту членов семьи борджигинов. Опорной датой при этом является время смерти Джучи, который родился в год набега меркитов, что привело к подозрениям о незаконном его происхождении.
Джучи умер в 1225г. будучи 30 лет с небольшим от роду [23]. Стало быть, набег меркитов был совершен около 1190 г. и тогда Тэмуджину было 28-30 лет, но Угэдэю в 1241 г. было 56 лет [24] т.е. он родился в 1185 г., а Угэдэй младше Джучи.
Из монгольской традиции мы знаем, что первое избрание Тэмуджина Чингисханом произошло в год Барса и его от похищения Бортэ и, следовательно, от рождения Джучи отделяло полтора года. Так как Джучи старше Угэдэя, то 1194 год исключается, следовательно, им был 1182 год, а контрнабег на меркитов-около 1180 г., т.е. тайчиутский плен, бегство из него, набег меркитов, контрнабег монголов, дружба с Джамухой и избрание в ханы-события, сгруппировавшиеся вместе в промежутке между 1178 и 1182 гг. И тут автор источника допускает оговорку, чрезвычайно ценную для нас. Джамуха, предлагая диспозицию контрнабега на меркитов, говорит: "На пути отсюда, вверх по Онону, есть люди, принадлежащие к улусу анды. Из улуса авды составится одна тьма. Да одна тьма, отсюда, всего будет две тьмы" [25]. Очевидно, не только Боорчу и Джэлмэ примкнули к Тэмуджину, но еще какие-то люди подчинялись ему, хотя бы номинально. Это огромный шаг по сравнению с тем временем, когда Есугоевы сироты кормились черемшой и тарбаганами, но автор источника предпочитает не замечать его, хотя только он может объяснить нам внезапно возникшую ненависть тайчиутов к Тэмуджину.
Четвертый период-зрелость-можно ограничить 1201 г.-годом Курицы, начиная с которого неточности источника переходят из хронологической области в другие. 1201 г.-внутренняя война в Монголии, начатая союзом племен, очевидно возмущенных и обеспокоенных энергичной политикой Чингисхана. Но какова была эта политика-источник ответа не дает. На все 18 лет этого периода падают только три события: ссора Тэмуджина с Джамухой, поход на татар и расправа с отложившимся родом Джурки. События эти датированы годом Собаки, начавшимся в сентябре 578 г.х., т.е. в 1182 г. [26]. Следовательно, они имели место вскоре после избрания Тэмуджина ханом, около 1183-1184 гг. Остальные же 16 лет-время, когда Тэмуджин из мелкого князька превратился в претендента на престол не только Монголии, но и всей Великой степи, время, являющееся ключом к пониманию всех последовавших грандиозных завоеваний, время перелома в социальных отношениях и психологии самих монголов-не отражено в "Юань-чао би-ши" никак. Оно просто-напросто пропущено. При этом неосведомленность автора исключается, так как с 120, т.е. с 1182 г., он заменяет местоимение "они" на "мы", показывая тем самым, что он был участником событий. Отсюда следует, что он снова опустил события, о которых по каким-то причинам не хотел говорить.
На это странное обстоятельство обратил внимание уже Рашид ад-дин [27]. Очевидно, официальная история замалчивала те же события, что и тайная. В этом случае тенденции обеих версий совпадают. Если же событие приведено, как, например, битва при Далан-Балджиутах, то даются версии диаметрально противоположные. Тут мы подошли к основной проблеме-отношению автора "Тайной истории монголов" к главному действующему лицу Тэмуджину-Чингисхану. Установив характер направленности источника, мы можем понять, какого рода искажения событий допустил или ввел сознательно в текст повествования его автор.
Прежде всего, необходимо отметить, что автор "Юань-чао би-ши", используя многие рассказы, предания и собственные воспоминания, настолько творчески их переплавил, что единый план сочинения не потерпел никакого ущерба. Некоторые из материалов обработаны очень мало, например: список нойонов и военный артикул для гвардии или фольклорные вставки в виде собственной речи, восхваление унгиратских женщин Дай-сэчэном и монгольской армии Джамухой. В первом случае автор преследовал цель соблюсти точность событий, может быть кажущуюся, а во втором-мы наблюдаем общеупотребительный литературный прием: введение в текст собственной речи, диалогов и монологов для оживления сухого повествования от третьего лица. Такого рода литературные приемы свидетельствуют лишь о начитанности автора и о существовании литературной традиции, но не больше.
Первая часть "Юань-чао би-ши"-родословная монголов похожа на литературную обработку устного предания о предке Бодочаре, но вторая часть-юность Чингиса-до первого его избрания в 1182 г. отличается и от предшествующей и последующей части. Легендарный характер в ней исчезает, летописный же еще не появляется. Автор все еще пишет от третьего лица, но необычайно подробно. Например, как было светло от луны, когда Тэмуджин бежал из тайчиутского плена, как были распределены лошади при набеге меркитов и т.п. Если бы он был свидетелем событий, он написал бы хоть что-нибудь от первого лица. Следовательно, мы можем предположить, что он взял существовавшее до него сочинение на эту тему и переработал его согласно своему плану. Наличие такой устной литературы подтверждает Рашид ад-дин.
"В то время существовал некий мудрый и проницательный старец из племени Баяут. Он сказал: Сэчэ-бики из племени кийят-юркин имеет стремление к царствованию, но это дело не его. Джамукэ-сечену, который постоянно сталкивает друг с другом людей и пускается в лицемерные ухищрения различного рода для того, чтобы продвинуть свое дело вперед,-это также не удается. Джучибэра, иначе говоря, Джучи-Касар, брат Чингисхана, тоже имеет такое же стремление. Он рассчитывает на свою силу и искусство метать стрелы, но ему это также не удается. У Улак-Удура из племени меркит, обладающего стремлением к власти и проявившего известную силу и величие, также ничего не получится. Этот же Тэмуджин, т.е. Чингисхан, обладает внешностью, повадкой и умением для того, чтобы главенствовать и царствовать, и он, несомненно, достигнет царственного положения.
Эти речи он говорил согласно монгольскому обычаю рифмованной иносказательной прозой" [28].
В приведенной цитате упомянут жанр, бывший в XII в. в моде. Это не назидательное и не занимательное сочинение, а литературно обработанная политическая программа, приспособленная для целей агитации. Можно думать, что подобные произведения были использованы автором тайной истории как материал. Отсюда он мог почерпнуть подробные сведения о XII в. Но при этом автор нигде не отступает от намеченного им единого плана.
"Тайная история монголов" построена традиционно: за кратким вступлением следует завязка-похищение Оэлунь. Затем происходит нарастание действия и драматической ситуации до кульминационного пункта-смерти Джамухи.
Автор применяет крайне элементарный прием, но всегда выигрышный-литературный параллелизм Джамуха-Тэмуджин. События после великого курилтая 1206 г. изображены гораздо менее подробно. Это, собственно говоря, эпилог, причем автор оживляется лишь в конце, когда заставляет Угэдэя публично каяться в пьянстве, жадности и небрежении к боевым офицерам (убийство Дохолху). Излагаемый материал интересует автора весьма неодинаково. Мы видели, что он опускает описания целых десятилетий. Но одновременно он чрезвычайно подробно описывает эпизоды гражданской воины, некоторые события личной жизни Чингисхана, порочащие его, и совсем мало касается внешних войн и завоеваний, очевидно известных ему понаслышке. Но все это не вредит целостности произведения, так как изложение истории монголов, по-видимому, не входило в задачу автора, так же как и прославление личности Тэмуджина.
Какие цели преследовало сочинение-это станет ясно из анализа характеров главных действующих лиц.
Однако, анализируя их, мы должны твердо помнить, что эти лица, пропущенные через сознание автора, стали персонажами, что автор отнюдь не объективен и что мы сейчас разбираем не эпоху, а литературное произведение, написанное много лет спустя и против кого-то направленное.
Чингисхан-центральная фигура сочинения; однако сделать заключение о его личности, характере, способностях чрезвычайно трудно. Двойственное отношение автора к герою на всем протяжении повествования не меняется.
Первая ипостась-Тэмуджин, человек злой, трусливый, вздорный, мстительный, вероломный.
Вторая ипостась-Чингисхан, государь дальновидный, сдержанный, справедливый, щедрый.
В самом деле, Тэмуджин как личность с первого момента кажется антипатичным. Его отец говорит его будущему тестю: "Страсть боится собак мой малыш" [29]. Болезненная нервность ребенка автором подается как трусость, т.е. самый постыдный порок военного общества. Когда Чарха рассказывает ему об уходе улуса, Тэмуджин плачет [30]. Это вполне человеческая черта, но ее можно было бы опустить, говоря об объединении страны.
Во время набегов тайчиутов и меркитов Тэмуджин не принимает участия в организации отпора, и Бортэ, молодая любимая жена, сделалась добычей врагов только вследствие панического настроения мужа [31]
[31] Молитву его на горе Бурхан также нельзя считать проявлением благородства, как по содержанию, так и по стилю.
Тэмуджин говорит: "Я, в бегстве ища спасения своему грузному телу, верхом на неуклюжем коне... взобрался на [гору] Бурхан. Бурхан-халдуном изблевана жизнь моя, подобная жизни вши. Жалея одну лишь жизнь свою, на одном-единственном коне, бредя лосиными бродами, городя шалаши из ветвей, взобрался я на халдун. Бурхан-халдуном защищена, как щитом, жизнь моя, подобная жизни ласточки. Великий ужас я испытал" [32]
Действительно, опасность была велика, но Хасар, Бэлгутай, Боорчу, Джэлмэ подвергались тому же риску и все-таки держались мужественно. Однако, выпячивая трусость Тэмуджина, автор незаметно для себя проговаривается, что как тайчиуты, так и меркиты ловили только Тэмуджина. Надо думать, что автор опустил описание его качеств, более неприятных врагу, чем трусость.
Автор не останавливается на этом. Он приписывает ему порок, не менее позорный в условиях XII в.,-непочтение к родителям и нелюбовь к родным.
Тэмуджин из-за детской пустячной ссоры убивает своего брата Бэктэра, подкравшись сзади. Отношение автора сказывается в словах матери Тэмуджина, гневно сравнивающей своего сына со свирепыми зверями и демоном [33]
[33] Но эти слова не могла сказать императрица Оэлунь, так как в числе животных назван верблюд. Известно, что в XII в. монголы почти не пользовались верблюдами, они получили их в большом количестве после тангутского похода в виде дани. Поэтому можно с уверенностью сказать, что этот монолог был сочинен не в XII, а в XIII в. Когда же Тэб-Тенгри наклеветал на Хасара, Чингисхан немедленно арестовывает его и подвергает унизительному допросу, который прекращен только благодаря вмешательству матери. Однако Тэмуджин не перестает обижать Хасара, чем ускоряет смерть своей матери [34].
Автор не упрекает Чингиса в гнусном убийстве Тэб-Тенгри, но подчеркивает небрежение его к брату Отчигину [35]. Наконец, дядя его Даритай обязан жизнью, а дети Джучи, Чагатай и Угэдэй-прощением только общественному мнению, т.е. заступничеству нойонов, с которыми хан не смел не считаться.
Подозрительность и злоба сквозят также в эпизоде с Хулан, когда верный и заслуженный Ная подвергся пытке и чуть было не лишился жизни из-за несправедливого подозрения [36] в прелюбодеянии с ханшей.
Злоба и мстительность Чингиса специально подчеркнуты автором в описании ссоры с джуркинцами на пиру, когда пьяную драку он раздул в распрю [37]. А последующая расправа с Бури-Боко, подлинным богатырем, своим вероломством шокирует даже самого автора, привыкшего к эксцессам. Этот эпизод передан сухо, сдержанно и брезгливо [38].
Даже женщины-ханши чувствуют отвращение к личности героя повествования. Пленная Есугань, став ханшей, ищет предлога уступить место другой и подсовывает мужу свою сестру, а эта последняя, волей-неволей мирясь со своим высоким положением, продолжает тосковать о своем женихе, нищем изгнаннике [39].
Конечно, все это могло произойти в действительности, но интересно, что автор старательно собрал и записал сплетни ханской ставки, тогда как более важные вещи им опущены.
Согласно тайной истории, в военных действиях Тэмуджин не проявляет талантов. Набег на меркитов-дело рук Джамухи и Ван-хана [40] битва при Далан-Балджиутах была проиграна, битва при Койтене получила благоприятный оборот лишь вследствие распада античингисовской конфедерации; разгром кэрэитов осуществил Чарухан; диспозицию разгрома найманов составил Додай-черби [41], а провели ее Джэбэ, Хубилай, Джэлмэ и Субэдэй.
Становится совершенно непонятно, как такой человек, бездарный, злой, мстительный, трусливый, мог основать мировую империю. Но рассмотрим его вторую ипостась.
Прежде всего, автор-патриот, и успехи монгольского оружия всегда ему импонируют. Травлю меркитов, поголовное истребление татар, обращение в рабство кэрэитов и найманов он рассматривает как подвиги, и тут Чингисхан получает все то почтение, в котором было отказано Тэмуджину. После битвы при Койтене Чингис показывает себя с наилучшей стороны: благодарный к Джэлмэ и Сохран-Шире, рассудительный по отношению к Джэбэ. Его законодательные мероприятия состоят главным образом из благодеяний и наград начальствующему составу армии. Чингисхан внимательно прислушивается к увещеваниям своих военачальников и сообразует свои решения с их мнением [42]. Однако нетрудно заметить, что симпатия автора скорее на стороне награждаемых, чем их благодетеля. При описании армии автор впадает в патетический, даже экзальтированный тон [43].
Воззрения автора на Чингисхана-героя и вождя-выражены словами: "Итак, он поставил нойонами-тысячниками людей, которые вместе с ним трудились и вместе созидали государство" [44]. Автор тщательно отмечает, за какие подвиги даются те или иные милости, причем он не ленится даже повторить перечисление заслуг. В патетическом описании монгольской армии, вложенном в уста Джамухи, на первом месте поставлены "четыре пса: Джэбэ с Хубилаем, да Джэлмэ с Субэдэем"; на втором-ударные полки Уруд и Манхуд; хан и его братья на третьем, причем автор находит слова похвалы для всех, кроме Тэмуджина, о котором сказано лишь, что на нем хороший панцирь.
Любимый герой автора-Субэдэй-багатур. В уста Чингисхана вложен целый панегирик Субэдэю: "Если бы к нему поднялись (бежавшие меркитские княжичи), то разве ты, Субутай, не настиг бы, обернувшись соколом, летя на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субутай, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая, Если б они и в море уплыли, обернувшись рыбами, разве ты, Субутай, не изловишь их, обернувшись неводом и ловя их" [45]. Другие нойоны тоже упоминаются автором, но не в столь восторженном тоне, а в общих перечислениях награжденных. А Субэдэй упомянут еще и как победитель русских [46]. И даже в числе четырех преступлений Угэдэя упомянуто тайное убийство Дохолху, простого чербия, но "который всегда шел впереди всех перед очами своего государя [47].
Итак, можно констатировать, что автор приемлет хана постольку, поскольку его приемлет армия, но это не все.
Автор подчеркивает верность "природному государю" как положительное качество, безотносительно к тому, вред или пользу приносит оно делу хана.
Чингис казнит нукеров Джамухи, предавших своего князя, и Кокочу, конюшенного Сангума, бросившего его в пустыне, и, наоборот, награждает Ная и Хаадах-багатура за верность его врагам, но их "природным государям". Но и в этом, по существу, видна проповедь солдатской верности знамени и вождю, так как учитывается только преданность в бою, а отнюдь не в мирное время. Идеология автора дает ретроспективное искажение описываемых событий. Пока нам важно установить, что положительная трактовка Чингисхана связана в глазах автора с последовательным служением собственному войску, а отрицательная-с его личными качествами.
Эта трактовка событий сомнительна. Надо полагать, что дело обстояло не совсем так, как рисует нам автор "Юань-чао би-ши", тем более что он сам дважды проговаривается. В первый раз, когда Сорхан-Шира и его семья спасают Тэмуджина от тайчиутов, подчиняясь только обаянию его личности. Во второй раз-Боорчу бросает отцовское хозяйство и идет за незнакомым ему человеком по той же самой причине.
Автор написал эти этюды, желая восхвалить Боорчу и Сорхан-Ширу, но тем самым он незаметно для себя бросил тень на свою концепцию, создание которой я отношу за счет уже неоднократно отмеченной тенденциозности.
Для полноты картины следует рассмотреть характеристики врагов Чингисхана: Ван-хана и Джамухи. его детей-Джучи, Чагатая и Угэдэя и фактически преемника его власти-полномочного министра Елюй Чу-цая.
С Ван-ханом дело обстоит просто. Автор его явно недолюбливает, но, по-видимому, одновременно тут примешивается какая-то личная заинтересованность. Когда Ван-хан разбил меркитов, то "из этой добычи он не дал Чингисхану ничего" [48]. Очевидно, сам автор рассчитывал на долю меркитской добычи и обижен, что ему ничего не досталось. Чтобы очернить злосчастного кэрэитского царька, автор собрал сплетни, в которых обычно не бывает недостатка, и повторил их дважды: в особом абзаце [49] и в послании Чингиса к вождям враждебной коалиции [50]. Однако если собрать воедино все упоминания о Ван-хане, то он представляется старичком, недалеким, вялым и добродушным. Собольей шубы оказалось достаточно, чтобы купить его благосклонность, и он, рассчитываясь за подарок, предпринял нелегкий поход для освобождения Бортэ. На резкие упреки Джамухи в опоздании он отвечает в примирительном тоне; также спокойно относится он к выбору Тэмуджина ханом, радуясь за симпатичного человека; на происки Джамухи он возражал разумно и спокойно, но склонность к компромиссам заставила его поддаться влиянию окружения и привела к гибели.
В общем, даже по мнению автора, он заслуживает не порицания, а сожаления.
Личность Джамухи-наибольшая загадка источника. Впервые он появляется, когда нужно освободить Бортэ из меркитской неволи, но мы знаем, что дружба Тэмуджина и Джамухи началась значительно раньше [51]. Джамуха с готовностью откликается на любую просьбу о помощи. Автор с воодушевлением рисует нам образ рыцаря, верного в дружбе, умного человека. В его речи содержится вся диспозиция похода, от составления которой отказался Ван-хан. Описание вооружения Джамухи чрезвычайно подробно. Специально подчеркивается его благородство: опоздавшему к месту встречи Ван-хану Джамуха гордо заявляет: "И в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания. Разве отличается чем от клятвы монгольское да?" [52].
Успех похода, согласно "Юань-чао би-ши", был обусловлен точным исполнением диспозиции Джамухи, о чем автор говорит во второй раз в благодарственном слове Тэмуджина [53].
Вопрос о ссоре Джамухи и Тэмуджина до сих пор детально не разобран. Все исследователи при рассмотрении причин ссоры придавали решающее значение загадке, которую Джамуха задал Тэмуджину выбором места для кочевья. На этот путь исследователей подтолкнул автор тайной истории. Несомненно, в загадке содержались элементы политических программ, так же как и в реплике Бортэ, но не в настоящем виде, а в ретроспективном взгляде из 1240 г. на 1182 г. Почему-то никем не замечено, что участники событий-Джамуха и Тэмуджин давали совершенно разные объяснения, почему вспыхнула ссора. Джамуха называет виновниками разрыва с Тэмуджином определенных людей-Алтана и Хучара [54] и повторяет эту версию перед гибелью, утверждая, что "подстрекнули нас противники, науськали двоедушные, и мы навсегда разошлись) [55].
Тэмуджин же считает, что виновником ссоры был сам Джамуха, возненавидевший его от зависти [56]. Итак, автор "Юань-чао би-ши" снова проговорился, но все же таланта его хватило на то, чтобы внушить читателю версию, выгодную его политической тенденции, смысл которой заключается в прославлении Джамухи, так как он "мыслью стремился дальше анды" [57]. Для чего это утверждение необходимо автору-мы увидим ниже.
Образ Джамухи зиждется на противоположном принципе, нежели образ Тэмуджина, причем литературный параллелизм здесь выдержан необычайно четко.
Все, что касается личности Джамухи, автор расценивает чрезвычайно высоко, и это мнение автор вкладывает в уста Тэмуджина, расценивая его как основание для прощения Джамухи. Но о политической программе Джамухи автор говорит весьма глухо, намеками и полунамеками. Он безапелляционно заявляет, что "Джамуха разграбил его же возводивший в ханы народ" [58], забывая, что и после этого большая часть монголов шла за Джамухой, а не за Чингисом.
Очевидно, автор пытается дискредитировать карательные мероприятия Джамухи, которые были вполне понятны, так как созданная им конфедерация распадалась и воины дезертировали. Интриги Джамухи в кэрэитской ставке автор осуждает устами кэрэитских Ван-хана и Гурин-багатура, т.е. его врагов. Очевидно, что и в 1240 г. Джамуха продолжал оставаться фигурой одиозной для некоторых кругов монгольской правящей верхушки. Поэтому автор очень осторожен, он не хочет сильно чернить Джамуху, но и боится его обелить.
Отношение автора к сыновьям Чингисхана скептическое, чтобы не сказать больше. Джучи он не любит и охотно передает сплетню о его незаконном происхождении. В Чагатае он отмечает только свирепость, а вялый и безразличный Угэдэй изображен пьяницей, бабником и жадиной, огораживающим свои охотничьи угодья, дабы звери не убежали в уделы его братьев. Но Угэдэй и в действительности был личностью слабой, а все дела при нем вершил Елюй Чу-цай. Что же автор пишет о Елюй Чу-цае? Ни одного слова! Это так же странно, как если бы историк Людовика XIII забыл упомянуть Ришелье.
Таким образом, наш анализ открыл ряд загадок источника, существования которых мы вначале не замечали. Ключ к раскрытию их один и тот же-политическая тенденциозность автора. Следовательно, мы имеем право заключить, что перед нами политический памфлет. Цель сочинения заключалась в том, чтобы представить читателям в 1240 г. монгольскую историю с определенной точки зрения и привить определенную политическую концепцию. Поэтому название "Тайная история монголов" надо признать более удачным, чем "Сокровенное сказание", так как последнее имеет несколько иной смысловой оттенок, фольклорный.
Отсюда понятны и хронологические пропуски, и оговорки, и двойственное отношение к прошлому, и повышенный интерес к внутренней истории. Но с кем же боролся, с кем полемизировал автор, настроенный патриотически и монархически?
Чтобы понять это, мы должны обратиться к анализу эпохи 30 и 40-х годов XIII в. и попытаться представить себе не только самого автора тайной истории, но и обстановку, в которой он писал.
Еще в последние годы царствования Чингисхана внутри Монгольской империи сложились два резко противоположных политических направления [59]. Первое, которое можно назвать военной партией, стояло за беспощадное ограбление покоренных вплоть до полного истребления, с тем, чтобы обратить пашни в пастбища [60]. Ориентировались на старую монгольскую традицию, выразителем которой после смерти Чингисхана был Субэдэй-багатур. Представители второго направления стремились урегулировать отношения с покоренными и превратить военную монархию в бюрократическую. Во главе его стоял канцлер Елюй Чу-цай.
При Угэдэе вся власть оказалась в руках Елюй Чу-цая, который провел ряд реформ. Судебная реформа ограничила произвол монгольских военачальников, финансовая-ввела обложение самих монголов однопроцентным налогом со скота, китайское население империи было обложено налогом с огня (жилища), более легким, чем подушная подать, которую платили монголы и мусульмане. Такие налоги позволили населению восстановить разрушенное войной хозяйство и дали доход, который упрочил авторитет Елюй Чу-цая и дал ему возможность ограничить претензии монгольских военачальников. В 1233 г. Субэдэй после долгой осады взял г. Бяньцзин. По монгольскому закону жители сопротивлявшегося города должны были быть вырезаны, но Елюй Чу-цай представил хану доклад о том, какой большом доход можно получить, пощадив жителей [61]. Угэдэй согласился с ним. Субэдэй на следующий год оказался на третьестепенном северо-западном театре войны, откуда он не мог влиять на имперскую политику.
Превращение военной монархии в бюрократическую, планомерно проводимое Елюй Чу-цаем, не могло не встретить сопротивления в тех слоях монгольского общества, которые были принуждены уступать завоеванное первое место. Но монголы ничего не могли поделать с ученым иностранцем, управляющим ими. Опасность для министра пришла с другой стороны.
Система пошлин на привозные товары и возрождение китайского производства не могли прийтись по вкусу купцам, занимавшимся посреднической торговлей и желавшим иметь рынок исключительно для себя. Таковы были уйгуры и другие перешедшие на сторону монголов. Известны имена их вождей: Кадак-уполномоченный по переписи Китая, Чинкай, унаследовавший от Елюй Чу-цая пост премьера-несториане; Абдуррахман-откупщик и Махмуд Ялавач-мусульмане. Это были люди, искушенные в интригах. Уже в 1239-1240 гг. Абдуррахман получил на откуп налоги с Китая вопреки мнению Елюй Чу-цая, когорын разгорячился в споре до того, что хан сказал ему: "Ты, кажется, хочешь драться?" И добавил: "Долго ли ты будешь болеть за народ?"
Несмотря на это, положение Елюй Чу-цая не было поколеблено. Угэдэй верил ему, зная его искренность, честность, ум и талант. Ненависть вельмож и интриги купцов оказались бессильными, но 11 декабря 1241 г. хан Угэдэй умер.
Официально было объявлено, что хан умер от пьянства, но Плано Карпини передаст настойчивые слухи об отравлении. А Рашид ад-дин так горячо отвергает эту версию, что она невольно кажется справедливой.
Как бы то ни было, но смерть Угэдэя развязала руки врагам Елюй Чу-цая. Чинкай заместил его в администрации, Абдуррахман по части финансов. Несчастный министр умер в глубоком горе, видя крушение дела, которому он отдал свою жизнь. Смерть его настигла в 1244 г. в Каракоруме.
Было бы ошибочно думать, что эпоха регентства Туракины была эпохой господства военной партии. Туракина унаследовала достаточно мощный аппарат, чтобы продержаться несколько лет, не обращаясь к поддержке оппозиционных социальных групп. Глупая и невежественная женщина, Туракина не отдавала себе отчета в том, что так не могло долго продолжаться.
У власти оказалась придворная камарилья, во главе которой стояла Фатима-хатун, пленная персиянка, наперсница ханши. Интриги и произвол достигли своего расцвета. Чинкай, спасая свою жизнь, должен был укрыться под защиту Кудэна, внука Угэдэя; Махмуд Ялавач бежал, обманув стражу, а нойон-темник Керегез был арестован и казнен по наветам фатимы. Правление Туракины породило еще больше недовольства, чем управление Елюй Чу-цая.
Военная же партия, сплоченная в 30-е годы, отнюдь не оказалась такой в 40-е. Она разбилась на две группы, соперничество которых помогло Туракине сохранить власть до августа 1246 г., когда на престол был избран Гуюк.
Одна из них, отражавшая, как можно предположить, интересы монгольской военной аристократии, ветеранов, соратников Чингисхана, ориентировалась сначала на Тэмугэ-отчигина, который в 1242 г. сделал неудачную попытку захватить престол, а потом-на Батыя, ставшего старшим в роде, и Мэнгу.
Другая, связанная с уйгурским купечеством, состояла, по-видимому, из среднего и низшего воинства, кэрэитского, найманского и каракиданьского происхождения. Идеологией этой группы было христианство, а вождем стал личный враг Батыя-Гуюк, хотя он и не был христианином. В XIII в. исповедание веры и политическое направление в какой-то мере соответствовали друг другу.
Несторианское христианство, занесенное в Центральную Азию в VII-VIII вв., к началу XIII в. достигло своего расцвета. Христианами были кэрэиты, самое многочисленное и культурное из монгольских племен, часть уйгуров, басмалы, и, по-видимому, христианская идеология была распространена и у найманов и каракиданей. Большая часть кочевников, покоренных Чингисханом, так или иначе примыкала к христианству [62]. Во внешних войнах покоренные кочевники шли рука об руку с монголами, но внутри империи они были в подчинении у ветеранов Чингиса, которые исповедовали свою веру и допускали на высшие должности только своих единоплеменников. В 30-х годах XIII в. возникли противоречия между монгольскими царевичами, Гуюк смертельно поссорился с Батыем. Для того чтобы удержаться, ему надо было опереться на войско. Тогда Гуюк нашел опору среди низших слоев военачальников, т.е. среди кэрэитов найманов, басмалов и других.
Гуюк приблизил к себе христианских чиновников из Уйгурии-Кадака и Чинкая и православных священников из Сирии, Византии, Осетии и Руси [63] одновременно объявив себя врагом латинства [64] и ислама. Он собирался продолжить завоевательную политику своего деда, очевидно для того, чтобы оделить военной добычей своих сподвижников, обойденных монгольской военной аристократией. Рашид ад-дин приводит пример его "щедрости": ткани, привезенные в ханскую ставку купцами, оплачивала обычно казна. Когда их скопилось много, Гуюк приказал раздать товары бесплатно войску [65]
Смысл мероприятия Гуюка ясен. Купцы, не продавшие товары, получили возмещение из казны. Низы армии, недостаточно богатые, чтобы купить роскошные ткани, получили их даром. Расплатилась за всех провинция. Внезапная смерть Гуюка изменила ситуацию в пользу "старомонгольской партии". Теперь обстановка 1240 г. ясна и одновременно проясняется творческий облик автора "Тайной истории монголов".
Отмеченные военные симпатии автора и замалчивание имени Елюй Чу-цая позволяют с полной уверенностью определить его партийную принадлежность. Он дает резко отрицательную характеристику Гуюку, который "не оставлял у людей и задней части, у кого она была в целости", и "драл у солдат кожу с лица", "при покорении русских и кипчаков не только не взял ни одного русского или кипчака, но даже и козлиного копытца не добыл".
Вместе с тем образ Тэмугэ-отчигина всегда положителен: "Отчигин-малыш матушки Оэлунь, слывет он смельчаком. Из-за погоды не опоздает, из-за стоянки не отстанет". В истории с убийством Тэб-Тэнгри автор стремится выгородить не Тэмуджина, а Отчигина. Он подчеркивает, что Отчигин был всегда любимцем высокочтимой Оэлунь-еке.
Ясно, что автор "Тайной истории монголов" принадлежал к "старомонгольской партии". Потому он и обеляет Джамуху, представляющегося ему носителем древнемонгольской доблести и традиций, уходящих в прошлое. Потому он выгораживает его от обвинения в измене монгольскому делу устами самого Чингисхана, будто бы предлагавшего ему "быть второй оглоблей" в телеге государства, другом и советником [66]. Именно поэтому он восхваляет предательство Джамухи по отношению к кэрэитам и найманам, потомки которых в 1240 г. объединились вокруг Гуюка, ненавидимого и презираемого автором. И не случайно говорит он устами Джамухи, что тот, "стремясь мыслью дальше анды", остался круглым сиротой с одной женой-"сказительницей старины" [67]. Ведь это неправда! Друзья и соратники Джамухи в то время еще не сложили оружия. Мужественные меркиты и неукротимый найманский царевич Кучлук держались до 1218 г., а Джамуха попал в плен случайно, из-за измены своих воинов. Но что до этого автору "Тайной истории монголов"! Ему надо прославить древнюю монгольскую доблесть и изобразить кэрэитов и найманов беспечными, изнеженными хвастунами, чуть ли не трусами, за исключением некоторых богатырей, вроде Хадак-багатура, обласканного за доблесть самим Чингисханом [68]. Потому он замалчивает роль Эльчжидай-нойона в казни Джамухи, ибо ему пришлось бы отметить, что этот друг Гуюка был также любимцем Чингисхана, а тогда созданная в "Тайной истории монголов" концепция потеряла бы свою политическую действенность. Эльчжидай упомянут там лишь в той связи, что однажды, проходя мимо стражи, он был задержан, и дважды при этом сказано, что это правильно [69]
Возврат к старой доблести - вот идеал автора и политическая платформа, ради которой он написал свое замечательно талантливое сочинение.
В 1240 г. он был, видимо, очень стар, потому что с 1182 г. местоимение "мы" заменяет "они". Если в это время автору было даже только 16-18 лет, то в 1240 г. ему должно было быть под 80. По одному этому можно сказать, что "Тайная история монголов" не могла быть единственным его произведением, но время и эпоха похитили от нас остальные. Отсюда понятны не только его грандиозная начитанность и свободное обращение с цитатами и изменение интонаций на протяжении повествования, но и само заглавие. Это поистине "Тайная история"-протест против официальной традиции, идеализировавшей личность Чингисхана.
Автор поставил своей целью доказать, что не хан, а доблестное монгольское войско создало империю. Хан может ошибаться, может иметь недостатки, но он должен чтить и холить своих ветеранов, "которые вместе с ним трудились и вместе создавали государство" [70]
Вот тут-то и коренится ответ на многие темные страницы такого исторического памфлета, как "Тайная история". Надо сказать, что памфлеты в XIII-XIV вв. были рядовым событием, и ничего выдающегося филологического в такого рода сочинении не было. Памфлет писался тогда, когда грамотеи с соизволения хана оттесняли ветеранов. Тут я должен сказать, что своей биографией я принадлежу к "сочинителям" и ветеранам, и мне вполне доступно определить логику возникновения ветеранского сочинения, что так трудно предположить историку или языковеду, которому не приходит в голову построить опыт исследования источника на том, что пережили его современники на недавних полях сражений. Война, которую провело мое поколение с целью воссоздания великой империи, построенной на принципах, которых не разделяло большинство населения, заставляет меня увидеть в источнике многое из того, что ускользнуло от внимания монголистов и китаистов.
Памфлет старого монгола был рассчитан на пропаганду среди обиженных войной ветеранов, он доказывал всем, что соль земли именно они и что ветеранам империя обязана своим существованием. Ветераны-обижающийся народ, и психология ветеранов нам ясна по итогам их исторических претензий в Риме Траяна, или поздних солдатских императоров, Франции после наполеоновских войн, или солдат и отставных офицеров Николая I, обрекшего своих ветеранов на нищенское существование. И потому "Тайная история" была, конечно, тайной, так как монгольское правительство, истребившее в войнах цвет монгольского богатырства, никогда бы не допустило бы открытой пропаганды таких взглядов.
Мы ничего не можем сказать о дальнейшей судьбе автора "Тайной истории монголов", но мне невольно кажется, что он был среди тех нойонов, которые подбивали на переворот Отчигина в 1242 г. и которые заплатили головой за бездарность и трусость своего высокородного вождя. Но если тенденция "Тайной истории монголов", чернящая Тэ-муджина, является полемикой против официального восхваления его личности, то и линия, обеляющая его, тоже, очевидно, против кого-то направлена. Учитывая, что Чингисхану и его дружинникам-головорезам завоевание собственной страны досталось труднее, чем любая из побед против врагов зарубежных, мы не только вправе, но обязаны предположить в среде монгольских родовичей крайне скептическое отношение к созданию мировой империи на трупах их соплеменников. Мысли и чувства униженных и ограбленных кэрэитов, найманов, ойратов, татар и прочих покоренных кочевников не могли не воплощаться в произведениях, по жанру подобных "Тайной истории монголов". Против них-то и выступает вторая тенденция-прославление справедливого хана вседержателя, устроителя державы, водворившего в Монголии порядок.
Натяжка здесь очевидна: "порядок" выражался в захвате красивых женщин для раздачи победителям да в карательных экспедициях против доведенных до отчаяния их мужей и отцов [71]. Сама Монголия от "объединения" пострадала не меньше, чем Средняя Азия, Россия или Маньчжурия, и требовалось убедить остатки ее населения в том, что тут есть не только кровь и одичание, но и спокойствие и величие, чему покоренные кочевники вряд ли охотно верили.
В данном вопросе интересы монгольских ханов и монгольских ветеранов совпадали. В 1240 г. единодушие еще не было нарушено, и это четко отражено в нашем источнике.
Все сказанное свидетельствует о том, что оценки и социологический анализ эпохи возвышения Чингисхана возможны лишь после проверки сведений, сообщаемых источниками, путем строгой исторической критики, как внутренней, так и компаративной. Выяснить, кто из монгольских витязей боролся за установление феодальных отношений, а кто против, можно только тогда, когда будут вскрыты мотивы их деятельности, а именно они тщательно затушеваны авторами источников. Распространенный метод аргументации цитатами уводит на ложный путь, подсказанный тенденцией, скрытой в источнике. Кроме того, при отмеченном нами разнобое в описаниях событий всегда можно подобрать цитаты для поддержки противоположных взглядов. Именно поэтому научные споры на эти темы не дали до сих пор результатов.
Вопрос о степени достоверности сведений "Тайной истории монголов" следовало бы решить монголистам, филологам. Однако за последние 20 лет, истекших с выхода в свет перевода С.А.Козина, эта проблема даже не ставилась. Все споры о замечательном источнике, введенном в научный оборот, ограничивались деталями перевода, не влияющими на смысл, который остался нераскрытым. Историки же окрестных стран затрагивали "чингисову" проблему в той мере, в какой она касалась сюжетов.
Единственной надежной опорой для обобщения является логика событий, когда их последовательность и взаимосвязь установлены. Только этим способом могут быть исключены предвзятые точки зрения авторов XIII в., до сих пор создающие почву для бесплодной полемики о причинах и значении описанных ими событий.
Примечания
[1] Н.Я.Мерперт. В.Т.Пашуто, Л.В.Черепнин, Чингисхан и его наследие, // "История СССР", No 5, стр. 92 и сл.
[2] "Юань-чао би-ши" ("Секретная история монголов"), т. 1, М., 1962, предисл. Б.И.Панкратова, стр. 5-6.
[3] С.А.Козин, Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г., М.-Л., 1941; П.Кафаров, Старинное монгольское сказание о Чингис-хане или "Анекдотические сказания о Чингис-хане", // С.А.Козин, Сокровенное сказание, стр. 30, прим. 2.
[4] Хотя мне представляется второй перевод заглавия более удачным, ссылки в основном даются на перевод С.А.Козина.
[5] В.В.Бартольд, Образование империи Чингисхана, // ЗВОРАО, т. X, 1896, стр. 111
[6] С.А.Козин, Сокровенное сказание, стр. 38 и сл.
[7] Б.Я.Владимирцов, Общественный строй монголов.Л. ,1934, стр. 7.
[8] М.Гаадамба, "Сокровенное сказание монголов" как памятник художественной литературы (XIII в.), М., 1961, автореф. канд. дисс., стр. 5-6.
[9] В.Бартольд, Туркестан в эпоху монгольского нашествия, т.II, СПб., 1898, стр. 43.
[10] Г.Е.Грумм-Гржимайло, Западная Монголия и Урянхайский край, т. II, Л., 1926, стр. 407-409.
[11] И.П.Петрушевский, Рашид ад-дин и его исторический труд,-в кн. Рашид ад-дин. Сборник летописей, т. I, кн. 1, М.-Л., 1952, стр. 25.
[12] Иакинф [Н.Я.Бичурин], История первых четырех ханов из дома Чингисова, СПб., 1829.
[13] Рашид ад-дин, Сборник летописей, т. I, кн. 2, стр. 86-88; см. Иан-кинф [Н.Я.Бичурин], История первых четырех ханов...
[14] С.А.Козин, Сокровенное сказание, § 129, стр. 112.
[15] Рашид ад-дин, Сборник летописей, т. I , кн. 2 ,стр. 115;С.А.Козин, Указ. соч., стр. 96 и cл.
[16] Там же, т. I, кн. 1, стр. 191; С.А.Козин, Указ. соч., стр. 158.
[17] С.А.Козин,Указ. соч., стр. 131, 147-149 и особенно стр. 155.
[18] Рашид ад-дин. Сборник летописей, т. I, кн. 2, стр. 74. Разбор проблемы с учетом новых данных см. G.Vernadsky, The Mongols and Russia, New Haven, 1953, стр. 20-21. Однако с предлагаемой здесь датой рождения Чингиса-1167 г.-согласиться нельзя, как видно из анализа хронологии по возрасту детей Чингиса.
[19] С.А.Козин, Указ.соч., § 61. По Рашид ад-дину, Тэмуджину было 13 лет (Сборник летописей, т. I, кн. 2, стр. 76).
[20] С.А.Козин,Указ. соч.,§ 76, 77 и 78.
[21] Там же, § 1) С).
[22] Там же, § 149.
[23] Рашид ад-дин. Сборник летописей,т.I, кн 2, стр. 79.
[24] Иакинф (Н.Я.Бичурин), История первых четырех ханов..., стр. 285.
[25] С.А. Козин, Сокровенное сказание, § 106.
[26] Рашид ад-дин, Сборник летописей, т. 1, кн. 2, стр. 120; С,А.Козин, Указ. соч., § 153, Р.Груссе ошибочно указывает 1198 г.
[27] Рашид ад-дин, Сборниклетописей, т.I , кн. 2, стр.84.
[28] Там же, стр. 119.
[29] С.А. Козин. Сокровенное сказание, § 66.
[30] Там же, § 73. +31 Там же, § 103. +32 Там же, § 103. +33 Там же. § 76, 77, 78.
[34] Там же, § 244, 246.
[35] Там же, § 245, 246.
[36] Там же, § 197.
[37] Там же, § 130, 131, 132.
[38] Там же, § 140.
[39] Там же, § 155, 156.
[40] Там же, § 113.
[41] Там же, § 193.
[42] Там же, § 260.
[43] Там же, § 195.
[44] Там же, § 224.
[45] Там же, § 199.
[46] Там же, § 277.
[47] Там же, § 281.
[48] Там же, § 157.
[49] Там же, § 152.
[50] Там же, § 177.
[51] Там же, § 116.
[52] Там же, § 108.
[53] Там же, § 113.
[54] Там же, § 127.
[55] Там же, § 201.
[56] Там же, § 179.
[57] Там же, § 201.
[58] Там же, § 144.
[59] И .П. Петрушевский, Рашид ад-дин и его исторический труд,-Рашид ад-дин. Сборник летописей, т.I,кн 1, стр. 12-14.
[60] Иакинф (И.Я.Бичурин), История первых четырех ханов..., стр. 153 154
[61] Там же, стр. 212.
[62] Несториане упоминаются Рубруком неоднократно. Например, в Кульдже ("Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука", М., 1957, стр. 127), у наймаков (стр. 115), у меркитов (стр. 116), в ставке Батыева сына Сартака (стр. 117) и Мэнгу-хана (стр. 147) и др. Старый обычай моления у монголов состоял в том, что они складывали большой, указательный и средний пальцы, прикладывая их ко лбу и наклоняли голову (Д.Банзаров, Черная вера, СПб., 1981, стр. 43). Смысл этого обычая был самим монголам непонятен, так как еще в XIII в. христианство в Монголии стало одиозным. Иоанн Мандевильский замечает, что у монголов хан и князья по религии отличались от народа (Д.Банзаров, Черная вера, стр. 17), и действительно Койяк сказал Рубруку про Сартака, что "он не христианин, а моал" ("Путешествие...", стр. 114), противопоставив два существовавших одновременно и боровшихся между собою мировоззрения-языческое и христианское.
[63] Рашид ад-дин, Сборник летописей, т. 1, кн.2, стр. 121; "Путешествие...", стр. 79-80.
[64] См. письмо Гуюка к папе Иннокентию IV ("Путешествие...", стр. 220-221). Можно думать, что симпатии Гуюка ограничивались восточным христианством, в котором он надеялся обрести союзника в войне против латинской Европы и мусульманского Египта. Это была вполне реальная программа, так как в 1246 г. Иоанн III Ватац, император Никеи, и Александр Невский вели удачную борьбу с латинством за православие и монголы в предполагаемом походе на Европу могли на них опереться.
[65] Рашид ад-дин, Сборник летописей, т. I, кн. 2, стр. 121.
[66] С. А. Козин. Сокровенное сказание, § 200.
[67] Там же, § 200.
[68] Там же, § 185.
[69] Там же.
[70] Там же, § 224.
[71] Там же, § 241.