Глава III

46 Громкими голосами сзывая слуг,

Гости к отъезду готовились до рассвета,

Складывали вещи, седлали коней.

Сели в седла, схватили поводья,

И каждый своим путем поехал.

Хозяин со свитой, прослушав мессу,

Закусив, заспешил за ворота замка;

Рассвет в седлах застал охоту.

Егеря попарно псов пропускали,

Двери псарни раскрыв и в рога трубя.

Длинных три ноты^[65] звучали громко,

Псы лаяли яростно, главный егерь

Хлестал хорошим, крепким кнутом

Тех, кто рвался вперед, нарушая ряды;

Был он мастер своего дела, как гласило общее

мненье.

Разместились псари полукругом,

Вся охота пришла в движенье.

Затрубили рога друг за другом,

И в лесу началось столпотворенье.

47 Задрожали звери от звонкого лая^[66],

По долине помчались перепуганные олени,

Пытаясь подняться по скользким склонам.

Завопили стрелки, запрятанные за кустами,

Только матерых, с развесистыми рогами

Пропуская прорваться, — так велел хозяин:

Не стреляют самцов в сезоны случки!

А яловых самок оттеснили, отделили^[67],

Славно светлые стрелы сверкали,

Били в бока большим наконечником.

Мордами в мох зарывались лани,

В кустах крича, истекая кровью,

А псы преследовали их повсюду.

Егеря, трубя, торопились сквозь терновник;

Их рога так крикливы, что скалы дрожали.

И вот все звери, избежавшие стрел,

Загнаны в звонкий ручей и зарезаны^[68].

Так умелы охотники, гончие так огромны —

В мгновение ока забили оленей.

Егеря собрали добычу, разбросанную

на склонах.

Лорд впереди скакал,

Пред трофеями останавливал конных.

Но вот день веселья и миновал,

Скрывшись за пологом облаков сонных.

48 Пока охотился на опушке лорд,

Гавейн нежился в мягкой постели,

Подремывая, а утро скользило по стенам.

Но вот услышал он слабый шум —

Это дверь открылась, — он голову поднял,

Отодвинул легкий край балдахина,

Осторожно глянул в сторону входа —

Кто там? А там прекрасная дама,

Лучшая изо всех, кого только можно обнять.

Дверь, чуть помедлив, за собой затворила

И подошла к постели. Он притворился спящим.

Она ждала пробужденья Гавейна,

Нежно опустившись на край кровати,

А тот, еще долго не двигаясь, думал:

“Зачем она здесь, знатная леди?

Может быть, просто взять, да спросить ее?”

Потянулся, проснулся, повернул голову,

Притворясь пораженным, попытался

перекреститься.

А ее лицо то краснело, то бледнело —

Явно было не время молиться:

С нежной улыбкой она глядела,

Чего-то от него желая добиться.

49 "Доброе утро, сэр, вы так беззаботны.

Войди кто угодно — вот вы и попались;

Я вас вообще не выпущу из постели”, —

Так шутила она, и отозвался рыцарь:

“Доброе утро, достойная дама.

Поступайте со мной, как вы хотите,

В вашу власть отдаюсь с удовольствием,

Но о маленькой милости молю, если можно:

Позвольте пленнику пристойно одеться.

Я не прочь покинуть прекрасное это ложе,

Ведь одетому больше благ от беседы”.

“Ну уж нет, — начала она новую речь, —

У меня на вас, мой милый, иные виды:

Буду держать вас вот так в кровати

И беседовать с вами, покорным пленным.

Вы ведь славный Гавейн, вас все уважают,

Ваша слава справедливо спешит пред вами.

Мы здесь одни. Муж с людьми на охоте,

Прочие просыпаются, как правило, поздно,

Дамы мои далеко, и дверь заперта.

Можем мы с вами долго наедине

побыть.

Я бы рада в беседе с вами

Каждое утро так проводить,

Как хотите, но скажу, между нами,

Мой долг — вам во всем служить”.

50 "В самом деле, ваша речь великолепна,

Привлекательна, проникновенна, — сказал Гавейн, —

Но вашего восхищения я не достоин.

Я должен был бы вполне быть доволен,

Если б вы сочли меня способным служить вам

Делом и словом — я стал бы счастливцем!”

“Ах, в самом деле, — сказала леди, —

Если б я недооценила ваши совершенства

И отвагу, которая всех восхищает,

Комплименты были б дурной услугой.

Есть множество дам, дорогой мой рыцарь,

Что вас вожделеют иметь в своей власти,

Так же, как я, в такой же беседе

Приятно обмениваться прелестными словами,

Утешаться, успокаивая свое томленье.

Они бы отдали все, чем владеют,

За великую возможность с вами общаться.

Я безмерно благодарна Властителю небесному,

Что, по милости Его, все, что желала,

Я сегодня нашла”. И так она, прекрасная

лицом,

Вела себя любезно и обольстительно,

А рыцарь безупречным словцом

На все вопросы весьма обходительно

Отвечал, как вчера за столом.

51 Госпожа! — сказал счастливый Гавейн, —

Да наградит вас Дева Мария,

Ибо есть в вас высокое великодушие:

Многие люди меня восхваляли,

Но честь, оказанная мне этими многими,

Не соответствует скромным моим достоинствам.

И ваше столь любезное ко мне отношенье

Есть свидетельство вашей безграничной щедрости”.

“Святой Девой клянусь, — воскликнула дама, —

Это вовсе не так: будь в моих руках

Все богатства мира, будь я способна

Выбрать в мужья славнейшего сеньора,

Всем славным на свете предпочла бы вас —

За красоту, куртуазность, за качества, о которых

Слышала я, и вижу: все это правда”.

“О, на самом деле, благородная дама,

Вы уже выбрали во много раз лучше,

Но я вашим мнением о себе горжусь.

Я ваш верный вассал, и вы — моя дама.

Вашим рыцарем я себя объявляю!

И храни вас Христос!” Так почти до полудня

Беседовали они, и все это время

Дама вела себя будто влюбленная.

Рыцарь же был отменно сдержан,

Хоть была она лучше всех дам на свете,

Но тепла не сквозило в его обращенье:

Судьбой, ожидавшей его, Гавейн

озабочен был.

Но до самого позднего утра

Он о разном с ней говорил.

Тут дама сказала, что ей пора,

И рыцарь тут же ее отпустил.

52 Пожелав паладину превосходного дня,

Дама со смехом соскользнула с постели

И следующие славные слова сказала:

“Пусть Тот, Кто благословляет беседы,

Вознаградит вас за великолепное развлеченье;

Но поверить, что вы — знаменитый Гавейн?

Ну нет”. — “Но отчего же? — обеспокоился он. —

Или я сказал не соответствующее слово?”

Тут с улыбкой она уточнила:

“Никто, столь учтивый, как сэр Гавейн,

Не смог бы, будучи с дамой наедине,

Не попросить у нее приятного поцелуя

Хотя бы из вежливости в конце беседы”.

Тогда Гавейн ответил красавице:

“Что ж, поцелуемся по вашему приказу:

Подобает паладину не печалить даму”.

Она обняла его, ласково поцеловала.

Тут они вверили друг друга Господу,

И она удалилась без единого слова,

А он поспешил подняться с постели,

Кликнул слугу и с легким сердцем,

Выбрав одежду, отправился к мессе.

Потом пошел паладин позавтракать,

Стол был накрыт самым славным образом,

День провел он весело, но вот и луна

встала.

И молодая, и старая дамы

Весь вечер заботились немало,

Чтоб беседой изысканной самой

Их общество рыцаря развлекало.

53 Все это время владелец замка

На вересковых пустошах и в лесу

Охотился за ланями и молодыми оленями.

Скоро и солнце склонилось к закату,

Сколько свалил зверей он — не счесть!

И вот все охотники съехались вместе,

Славную добычу снесли и сложили,

К этой горе господин с егерями

Подошел, самых жирных оленей выбрал,

Выпотрошил их по принятым правилам^[69].

Все внимательно вгляделись в добычу:

На самых тощих — в два пальца жира!

Через дырки на горлах вытащили пищеводы,

Завязали концы^[70], отделили от легких.

Отрубили ноги, содрали шкуры

И, вспоров животы, узлов не ослабив^[71],

Вырезали внутренности острыми ножами,

Лопатки ловко через легкие надрезы

Вынули, не повредив боков.

Грудь разрубили, раскрыли ребра,

Потянули за пищеводы и от желудков

их отделили.

Раскладывая куски, где посуше,

От легких ребра освободили,

И, вдоль хребта разрубив туши,

Ремнями их перехватили.

54 Отрезали головы, отделили огузки^[72],

Воронам в чашу выкинули их долю^[73].

Обвязали окорока, у ребер проткнули,

Подвесили на поджилках аккуратно,

И каждый получил, что ему причиталось^[74].

Печенкой и потрохами псов покормили,

И хлебом, намоченным в крови, и рубцами^[75].

Собаки лаяли, люди трубили,

На закате охотники в замок вернулись.

Там горел камин,

Гавейн в роскошном зале,

Сидел, естественно, не один,

А с дамами. И все просияли,

Когда вошел господин.

55 Созвал он всех слуг и всех домочадцев,

Как положено, приказал принести добычу,

Показал Гавейну мясо и шкуры

И спросил, заслужил ли он похвалу.

“О да, — отвечал обрадованно рыцарь, —

Семь лет я не видел добычи столь славной!”

“Согласно условию, — сказал хозяин, —

Все — ваше”. — “Верно, — молвил Гавейн, —

Я же могу только то вам выдать,

Что сегодня я заслужил в этом замке.

Вот, это ваше, по доброй воле”.

И рыцарь, учтиво обняв барона,

Наградил его изящнейшим поцелуем:

“Вот все, что выиграл я в вашем доме,

И вам отдаю без остатка добычу”.

“Спасибо, — ответил хозяин, — спасибо.

Но было бы самой лучшей наградой,

Если бы вы мне прямо сказали,

От кого эту ценность вы получили”.

“А этого не было у нас в договоре,

И разрешите вам не ответить.

Вы получили все, что положено,

и не надо

Большего ждать от меня”.

Они смеялись, все были рады

Прекрасному завершению дня:

Каждый получил награду.

56 После ужина все уселись у камина,

Принесли слуги сладкие вина,

И заново договорились доблестные рыцари

Повторить прежнюю прекрасную игру —

Обменяться опять обретенной добычей.

Перед всеми подтвердили прежние условия

Среди общего смеха над чашей обета,

Попрощались учтиво, удалились спать.

Как только первый петух пропел,

И хозяин, и все его вассалы встали,

Заутреня и завтрак завершились достойно,

И вся компания покинула замок

еще до рассвета.

Спустили собак в лесу —

И помчалась вся свора эта:

Пес, на пятки псу

Наступая, летел, как комета.

57 Скоpo собаки сделали стойки^[76]:

Свежий след по краю болота.

Спустили свору из сорока собак,

Егеря подгоняли их, громко трубя.

Крики, лай лес оглашали,

И гулким эхом гудели холмы.

Меж ручьем и мрачной серой скалою

Гончие весело рвались вперед;

Не отставая от них, охотники окружили

Урочище и угрюмый утес, чтоб выгнать

Зверя из логова, скрытого в зарослях.

Пытаясь прорвать плотное кольцо,

Из чащи выскочил великолепный вепрь,

Свирепый, старый, страшно хрюкающий,

Опрокинул несколько отважных охотников,

Иные в испуге, клыков избегая,

Отступили, а он опрометью умчался.

Вслед ему крики неслись “Хей, хей, хей!”

Резко, громко и яростно рога

затрубили.

Кидался вепрь на собак,

Поднимая тучи пыли,

Троих ранил, и они так

Жалобно заскулили!

58 Люди, столпившись, стали стрелять,

Но только такая толстая шкура

Была у вепря^[77], что множество стрел

Застряло в ней, и он стал похож

На большого ежа, а новые стрелы,

О шкуру ударившись, падали наземь,

Даже их длинные древки дробились.

А когда зверь, злой от боли,

Разъярясь, ранил нескольких егерей,

Побежав прочь, прорвал окруженье,

Многие замялись, испуганно медля,

Но барон на быстром, борзом коне,

В рог трубя, егерей созывая,

Поскакал по кустам за мчащимся вепрем

И гнал, пока не склонилось солнце^[78].

Так они день провели в погоне,

А в замке в утренний час наш воин

Под теплым одеялом в уютной постели

Лежит, и леди пришла затем,

без сомненья,

Чтоб доброго утра ему пожелать.

И надеясь, что к ней отношенье

Он переменит, к нему на кровать

Присела она без стесненья.

59 Отодвинув полог, в щелку она

Глянула, и Гавейн ее галантно приветствовал,

А леди любезно ему ответила,

Свободно и спокойно села, смеясь,

И сказала ему такие слова:

“Сэр, если вы в самом деле Гавейн —

Мне странно, что рыцарь, столь воспитанный,

Не ведает, как вести себя в обществе.

Вас учат, а вы все выкинули из памяти,

Забыли все, что вчера объясняла я,

Я же самыми ясными словами сказала”.

“О чем это вы, — удивился рыцарь, —

Положительно не представляю, честное слово.

Но раз вы всерьез — то я, видно, виновен...”.

“Вы вспомните все, чему вас я учила:

Если дама пришла потребовать поцелуя,

То паладин, претендующий на галантность,

Волю дамы должен исполнить”.

“Не говорите так, дорогая леди, —

Ответил рыцарь, — я не решаюсь

Поцеловать вас из страха перед отказом,

А тогда я буду виновен в попытке...”.

“Честное слово, — сказала дама, —

Вам никто никогда и не отказал бы;

Вы ведь сильны, все вы взять могли бы

И вовсе без всякого на то позволенья.

Только едва ли найдется дама,

Так дурно воспитанная, что вам откажет”.

“Возможно, вы правы, — ответил Гавейн, —

Но в моей стране считается недостойным

Брать то, что не дано добровольно.

Я отдаю себя в ваше распоряженье,

Целовать или нет, решайте по своему

желанью”.

Поцеловала его в щеку только

Леди с видом истинного обожанья,

И беседовали они еще долго

Про любовные радости и страданья.

60 Сэр, удастся ли у вас узнать мне,

Если вас мой вопрос не обеспокоит, ответьте,

Отчего такой обходительный и отважный

Рыцарь, как вы, такой благородный

(А слухи о вас славные всюду!),

Столь куртуазный и столь восхваленный,

Как рыцарства краеугольный камень,

Не сказал ни слова о самом главном?

Ведь в разных рассказах о рыцарской славе

Часто повторяют, как паладины

Во имя любви рисковали жизнью,

Доблесть и достоинство доказывая дамам,

Труднейшие испытания переносили с честью

И, наконец, когда кончались страданья,

Все делали, чтоб дамы были довольны.

О вас же говорят, что в своем поколенье

Вы самый рыцарственнейший рыцарь,

Слух о вашей храбрости ходит по свету.

И вот я сидела здесь с вами дважды

И ни слова не слышала от вас о любви.

Вы, всегда и всюду (все в этом уверены)

Такой куртуазный и любезный в речах,

Должны были бы с большим удовольствием

Дать молодой, доброжелательной даме

Несколько уроков в особом искусстве,

Искусстве истинной любви!

Быть не может, чтоб невежливость или невежество

Вам не позволили... Или я так глупа,

Что не оценю изысканность вашей речи?

В ранний час

Я пришла, пока мужа нет,

Искусству любви у вас

Поучиться. Где ж ваш ответ

Иль хоть любезный рассказ?”

61 "Честное слово, — сказал сэр Гавейн, —

Да вознаградит вас всеблагой Господь!

Я бесконечно доволен, что достойная дама

Приходит провести полчаса со мной

И одаряет рыцаря редкостным расположеньем.

Но я не могу взять на себя

Такое трудное дело, как объясненье,

Что же есть истинная любовь.

Трудно на такие темы беседовать,

Ведь ваши знания в этом искусстве

Вдвое превосходят то, чему сотни

Простых рыцарей, вроде меня,

Смогут научиться за всю свою жизнь;

Сумасшествием было бы вас поучать.

Я готов все, что пожелаете, сделать

И служить вам в меру моих скромных сил,

Как я есть ваш покорнейший паладин,

Да поможет мне Бог, благородная дама!”

И соблазняла она его, и испытывала,

Чтобы ввергнуть в беду, своего добиваясь,

Но он так опытно от атак оборонялся,

Что ничем и никак ее не обидел.

Оба вели себя очень обходительно

И прекрасно провели время. Но при всем

старанье

Соблазнить его она не смогла;

Лишь поцеловала на прощанье

И, встав изящно, ушла.

Так закончилось это свиданье.

62 Встал с постели медлительный паладин,

Пошел в часовню, а потом — к обеду.

Был славно и сложно стол сервирован,

И дамы до вечера досидели с Гавейном.

А барон в этот час по лесам и полям,

Спеша, скакал за свирепым зверем.

Но только псы догоняли вепря,

Как он пополам перекусывал проворно

Самых смелых собак, пока стрелки

Не выгнали вепря на вольную поляну.

Не сосчитать, сколько стрел в нем торчало,

И все же порой даже самых смелых

Охотников он отступать заставлял.

Когда же выбился вепрь из сил,

Встал за валун спиной к стремнине,

Из узких углов уродливой пасти

Белая пена в ручей потекла.

Точил он круглые клыки о камень,

Все устали стрелять, но подойти не смели —

Он землю рыл,

Вся в крови разинута пасть,

Он свиреп и яростен был,

Никто не хотел на клыки попасть —

Никто к нему не подходил.

63 Подскакал барон, соскочил с коня,

Спешилась свита, и сверкающий меч

Выхватил рыцарь из крепких ножен^[79],

И вброд зашагал через ручей.

Дыбом щетина встала у вепря,

Когда увидал он барона с мечом.

Яростно захрюкал, людей пугая,

Прямо на паладина помчался,

И оба обрушились в быстрый ручей.

Меч вепрю в горло воткнул барон

По самую рукоять твердой рукой —

Лезвие достало до самого сердца!

Зарычал, захрипел зверь, забился,

Обмяк, и его понесла

вода.

Сотня собак вдоль ручья

Бросилась за ним; и не без труда

Вытащили вепря егеря,

И гончие прикончили зверя тогда.

64 Рога ревели резко и звонко,

Охотники орали особенно радостно,

Собаки с лаем суетились над добычей.

Тут главный егерь распорядился —

И псари потрошить чудовище принялись:

Тот, кто плотницким мастерством владел,

Отпилил голову, насадил на палку

И вдоль хребта разрубил тушу;

Подозвали псов, потроха поджарили,

С хлебом смешав, собак покормили;

Потом, как положено, половину к половине

Тяжелой туши приложили, связав.

На длинный шест надели добычу,

И охота отправилась прямо к замку,

Голову несли перед конем барона

В знак того, что вепря убил он сам.

Так почтили охотники своего господина.

И только в замок вошел барон,

в предвкушенье

Ожидая с Гавейном встречи,

За гостем он послал в нетерпенье,

Чтобы тот получил в этот вечер

Свою долю без промедленья.

65 Пришел Гавейн, позвали всех прочих:

Дам, домочадцев и слуг, — а барон

Громко и весело всем поведал,

Каким особенно огромным оказался,

Каким немыслимо яростным был вепрь,

Как прятался он, убегал, сопротивлялся,

И тут были всем показаны окорока

(Огромность оных описать опасаюсь!).

Учтиво Гавейн похвалил этот подвиг

И сказал, что доныне никогда не видал

Таких толстых окороков, такой горы мяса,

Срезанной с одного-единственного вепря.

Долго дивились обитатели замка

Клыкастой, черной, чудовищной голове;

Ужаснулся учтивый рыцарь страшилищу,

Почтив тем обрадованного барона.

“Все это ваше, — возгласил хозяин,

Обратив слова свои к сэру Гавейну, —

Согласно слову и смыслу договора!”

“Верно, — воскликнул в ответ Гавейн, —

Вот и я все отдам вам, что выиграл в замке”, —

И дважды деликатно поцеловал барона:

“Итак, и сегодня мы с вами, сэр,

Честно отдали должное друг другу,

Как обещали!”

Ответил тот: “Сэр Гавейн,

Таких удачливых я едва ли

Видал, вы разбогатеете скоро, ей-ей,

Если будете так выигрывать и дале!”

66 В зале слуги накрывали столы,

Светлые скатерти на них стелили,

Со стен светили слепящие факелы.

Громкий, радостный гул голосов,

Трескотня дров в громадном камине,

Веселье и шутки трапезу сопровождали.

Много тут пелось прекрасных песен:

И рождественских гимнов, и новых баллад —

Веселые вилланели^[80], торжественные танцы

И всякие иные изысканные развлеченья.

Все это время великолепный воин,

Доблестный Гавейн, был подле дамы.

Она обращалась с ним особо любезно,

Хитро взглядывая, когда никто не видел,

Старалась по-прежнему понравиться паладину.

А он был в растерянности, в сердечной смуте,

Но воспитанность никак ему не позволяла

Ее оттолкнуть, и он очень учтиво

Принимал ухаживанья хитрой хозяйки,

Невзирая на то, что его учтивость

Другие могли неверно истолковать.

Когда ж были съедены все блюда и выпиты

все вина,

А веселье пошло на спад,

Хозяин позвал паладина,

И сэр Гавейн был, конечно, рад

С бароном посидеть у камина.

67 И опять они отлично уговорились

Продолжить прежнюю игру назавтра,

В самый канун Нового года.

Гавейн хотел было утром уехать,

Но хозяин снова отговорил паладина:

«Я настаиваю, сэр, чтобы вы остались.

Даю вам истинно рыцарское слово,

Что вы на рассвете Нового года

Войдете к заутрене в Зеленую Часовню.

Спите спокойно, сколько случится,

А я опять отправлюсь на охоту,

И дабы договор довести до завершенья,

Достойно добычей опять обменяемся.

Завтра не забудьте знаменитую поговорку:

“Из трех раз третий — всех важней для нас!”

А пока повеселимся, поскольку понятно,

Что грустить человеку всегда доступно,

А вот веселиться — не всегда возможно».

Согласился остаться славный Гавейн,

И каждый, взяв факел, отправился к себе

спать.

Ночь рыцарь крепко проспал,

А хозяин... Но не дано нам знать,

Что ж такое он замышлял,

Приказав охотникам рано встать.

68 После заутрени, позавтракав быстро,

Барон приказал оседлать коней.

Погода была — прекрасней не бывает;

Егеря и охотники собрались у ворот

И ждали хозяина, любуясь рассветом:

Прекрасный иней посеребрил травы,

Холодное алое солнце встало,

Блистая сквозь легкие, летящие облака.

На опушке охотники отпустили собак,

А скалистые склоны разносили, усиливая,

Звонкое эхо загудевших рогов.

Тут несколько собак учуяли лИса^[81]

И стали носиться из стороны в сторону:

Старый гончак высунул язык,

Понял он, где петляет плут.

Тут всех собак егеря созвали,

И те поспешили всей сворой по следу.

А хитрый зверь перед ними несся,

И скоро собаки его увидали;

Они, тяжело дыша, рванулись,

Помчались, показывая всем своим видом

И громким лаем, что лис уже близко.

А он ускользал и следы запутывал,

Вдоль изгородей бежал от погони,

В кустах исчезал... Кочки, канавы

Перепрыгивал плут; подлез под плетень,

Скользнул вдоль опушки по краю болота,

Уверенный, что удалые увертки

Его от собак спасут непременно.

И тут-то выскочил он на охотников,

Нарочно оставленных ждать его в густых

кустах.

Три борзых на него напали,

Но лис как прыгнет — и ах!

Только его и видали:

Назад погнал его страх.

69 Вся свора рванулась, звонко лая,

И столько проклятий кругом раздалось —

Словно скалы с грохотом повалились.

Наконец затравили его, окружили,

Охотники обзывали его отродьем

Самого сатаны и вором злобным,

На хвосте у него собаки сидели,

И чуть показывался он из чащи —

На него нападали по несколько сразу,

Вот и вертелся он между стволами.

Хитер был Рейнар^[82]: по холмам, по полянам

Водил он охотников аж до обеда,

А в это самое время Гавейн

Спал себе крепко за плотным пологом.

Утро было славное, солнечное, светлое

(И прохладное, что для здоровья полезно).

А влюбленная дама рано проснулась,

Не дала себе долго поспать, — вспомнив,

Что важное дело ее ожидает,

Вскочила ранехонько она на рассвете,

Разрядилась в яркое веселое платье,

Длинное, до полу, достойно расшитое

И драгоценным мехом отороченное.

А на голове — никакого убора,

Кроме красных камней^[83], которые кистями

Равномерно разбросаны по высокой прическе,

По двадцать камней в каждой кисти;

Прекрасное лицо и шея открыты,

Грудь и спина обнажены смело.

Вошла в спальню, дверь затворила,

Отдернула от окна тяжелую штору,

Окликнув Гавейна: “Как вы можете

спать

В этом ярком утреннем свете!”

Рыцарь, однако, опять

На это ничего не ответил,

Хоть не мог ее не услыхать.

70 Гавейн, на грани глубокого сна,

Бормотал беспокойно о том, что будет,

Что день грядущий готовит ему

Самую серьезную встречу с судьбой:

Завтра, завтра Зеленый Рыцарь

Должен отдать ему тот удар,

На который несчастный ничем не ответит...

Но вдруг вошла великолепная дама,

Ото сна он очнулся, ответил на приветствие.

Направилась к нему она, нежно смеясь,

Наклонилась к его красивому лицу,

Поцеловала Гавейна изящно и искренне,

Он же ответил обаятельной улыбкой.

Когда же разглядел, как красиво одета,

Как весела она, бодра, безупречна,

Пылкая нежность наполнила его сердце.

С учтивой улыбкой он начал беседу,

И в легкости, и в веселье все это

происходило.

Речь за речью приятно звучала,

Им серьезная опасность грозила,

Но Святая Дева его охраняла

И за ними все время следила.

71 Поскольку подводила благородная дама

К самому краю его незаметно,

Ему оставалось только ответить

На ее любовь иль оскорбить отказом.

Особенно был сэр Гавейн озабочен:

Не хотел показаться неучтивым и грубым,

Но более того опасался, как бы

Грех не свершить, гостя долг не нарушить,

Не поступить предательски по отношенью

К радушному хозяину, — “Охрани меня, Боже!” —

Он отделывался шутками от нежностей хозяйки.

И сказала Гавейну прекрасная дама:

“Очень не по-рыцарски не полюбить женщину,

Сильно страдающую от страстной любви,

Да еще и лежащую рядом с вами!

Возможно, у вас возлюбленная имеется,

Которая вам больше нравится и которой

Во всяческой верности вы клятву дали?

Так ли это? Скажите мне честно,

Не прячьте правду, во имя всех святых.

Ну, отчего?”

“Святым Иоанном клянусь, — был ответ,

Сопровожденный улыбкой его, —

Честное слово, никого у меня нет,

И не собираюсь любить никого”.

72 Ну, что уж хуже таких речей, —

Смиренно и скромно сказала дама. —

Тяжело такой твердый ответ услышать.

Но прошу вас, пожалуйста, поцелуйте меня,

Прежде чем уйду я: ведь влюбленной особе

Остается лишь оплакивать свою участь”.

Она, вздохнув, над ним наклонилась,

На прощанье нежно поцеловала:

“Дорогой мой рыцарь, утешьте меня вы,

Прощаясь, хоть перчатку подарите на память,

Чтоб, глядя на нее, я о вас вспоминала

И тем утешала себя в своем горе”.

Со всей вежливостью ответил Гавейн:

“Боже, как хотел бы я, чтобы тут было

Все самое ценное, что я имею.

Вы заслужили великое вознагражденье,

Больше, чем мог бы я предложить вам.

Но в знак любви безделушку какую-то?

Гавейн не посмел бы подобный подарок

Сделать самой славной, самой прекрасной.

Нет, никогда. Это вас недостойно!

К тому же, я в походе, в краях незнакомых,

Без слуг, без багажа, без вещей драгоценных.

Мне жаль, миледи, но человек должен

С обстоятельствами считаться, не обижаясь.

Как тут быть?”

“О, рыцарь славный и благородный,

Если вам нечего мне подарить,

Может быть, вам будет угодно

Маленький дар от меня получить?”

73 Сняла она кольцо червонного золота,

Которое стоило целое состоянье,

Кольцо со сверкающим светлым камнем.

“Вот, возьмите на память”, — сказала.

Но рыцарь ответил: “От вас не возьму я

Никаких подарков, прекрасная дама”.

Она настаивала, но он повторил:

“Нет, не возьму я, клянусь вам честью!”

Очень она огорчилась отказом,

Но, став спокойнее, вдруг сказала:

“Если кажется вам кольцо слишком ценным

И вы не хотите предо мной быть в долгу,

Я подарю вам простой поясок”.

И сняла зеленый шелковый пояс,

Пристегнутый к платью под пестрой накидкой,

Золотым узором по краю обшитый,

И, смеясь, сказала: “Соблаговолите, рыцарь,

Взять вещицу, вовсе не дорогую”.

“Нет, — ответил Гавейн, — не приму подарка,

Прежде чем Бог не дал мне возможность

Завершить приключение, за коим я прибыл,

И не надо ни настаивать, ни обижаться, не возьму —

да, да!

Ведь и так в долг перед вами

Ввела меня ваша доброта,

И клянусь, как пред святыми образами,

Я слугой вашим буду всегда”.

74 "О, вы отказываетесь от обрезка шелка?

Ну да, никакой ведь ценности нет в нем.

И верно, он выглядит вовсе простым.

Но зная его колдовскую силу,

Вы оцените особенный этот обрезок!

Кому посчастливилось получить поясок,

Может быть уверен, что никогда

Ни один смертный не снимет с него

Сей талисман ни силой, ни хитростью;

Нельзя владельца его убить,

Если плотно прилегает он к пояснице”.

И подумал Гавейн, что совсем не случайно

Достается ему драгоценный предмет

Накануне завтрашнего страшного дня;

Ведь если в часовне, встретив свой рок,

Избежать он ужасной смерти сумеет, —

Вот будет доблестное приключенье!

Поэтому, подумав, позволил он даме

Продолжать прельстительный разговор.

Она усердно упрашивала Гавейна,

И он принял ее превосходный подарок.

А она об одном лишь его просила:

Чтобы молчал, чтобы мужу — ни слова.

Он обещал, но только с условием,

Что и она не расскажет об этом никогда

никому.

Поблагодарил он, что в добрый час

Она дала этот дар ему,

Она же, поцеловав его в третий раз,

Вышла в коридор, во тьму.

75 Вот и ушла она, дверь затворив, —

Нечего больше ей было желать.

А сэр Гавейн поднялся с кровати,

Новые одежды надел немедля,

Пояс любви подальше спрятал,

Чтобы не потерять такой талисман.

Пошел он в часовню и прежде всего

Попросил священника его исповедать,

Научить, как душу свою спасти,

Если ждет его скоро смертный час.

Исповедался, поведал о своих грехах,

И большие, и малые просил отпустить,

Так, словно вскорости Страшный Суд.

И священник отпустил, и Гавейн стал чист.

А потом развлекался с дамами рыцарь,

И были все беспечней и радостней,

чем всегда.

Веселье до вечера продолжалось,

Бурлило, как вешняя вода,

И так хорошо ему, казалось,

Не было в эти дни никогда.

76 Но оставим Гавейна в обществе дам.

Хозяин с людьми все еще на охоте...

И вот покончил он с лисом,

За которым так долго гонялся:

Перескочил через каменную изгородь,

Слыша, что собаки следуют за Рейнаром,

Плут из чащи выскочил ему навстречу,

Вынул меч барон, замахнулся и —

От удара умный лис уклонился;

Однако огромный и ловкий пес

Под ногами коня кинулся на него,

И тут вся свора с лаем и с шумом

Зверя хитрого хищно схватила.

Спешившись, барон выхватил лиса

Из этой суетящейся, снующей своры,

Поднял над головой, отогнал собак,

А те залаяли зло и звонко.

Охотники подлетали один за одним,

Рога взвывали, и все веселились,

Довольные, кричали за упокой души

Лиса-ловкача, хитрого лиса

того.

Поблагодарили, приласкали собак —

Съедобного не было ничего.

А лИса повертели и эдак, и так

И шкуру содрали с него.

77 Ночь наступала. Рога затрубили,

Охотники отправлялись домой.

Вскоре веселый, довольный барон

В свой высокий замок вошел.

В камине горел яркий огонь,

Сидел спокойно славный Гавейн,

Веселый, довольный в обществе дам.

Так приятно и красочно был он одет:

Голубая шелковая туника до полу

И отороченная горностаем накидка.

Весело встал он, встречая хозяина,

И сказал учтиво: “На этот раз я

Первым выполню условие договора”.

И обняв барона, трижды поцеловал.

И столько пылкости в эти поцелуи

Гавейн вложил, что хозяин воскликнул:

“Досталась вам, вижу, великая ценность,

Или вы знатно за нее заплатили?”

“О цене не беспокойтесь, — тот быстро ответил, —

Я честно расплатился и все вам отдал!”

А хозяин в ответ: “Мой выигрыш хуже,

Целый день я гонялся за этой шкуркой.

Нет, не равны наши выигрыши нынче.

Три таких изысканнейших поцелуя!

Говоря по чести, вашей добыче

я удивлен”.

“Достаточно. Подарком вашим, —

Сказал Гавейн, — я удовлетворен”.

И тогда об охоте домашним

Рассказывать стал барон.

78 Под музыку и песни пошли все к столу,

Слышен был смех, славные речи,

И ясно видела вся компания:

И гость, и хозяин в хорошем настроении.

А может, все уже были пьяны?

Но вот и время сна настает,

Первым встал благородный рыцарь,

Почтил учтивой речью барона,

К нему обратясь с такими словами:

“Да наградит вас Господь за гостеприимство,

В этот великий праздник проявленное,

Прекрасно тут было мое пребывание.

Я готов сослужить вам любую службу.

Но утром я ведь уехать обязан.

Если возможно, отправьте со мною

Провожатого, знающего окрестности,

Пусть покажет путь к Зеленой Часовне,

Чтоб я вовремя прибыл и, по воле Господней,

Смог судьбу свою встретить достойно”.

“Все, что я обещал, охотно исполню”, —

Ответил хозяин и, позвав слугу,

Поручил проводить через лес паладина,

Чтобы никакой задержки рыцарь в пути

не знал, —

Ведь в чаще заблудиться несложно!

Гавейн “гранмерси” барону сказал

И с дамами простился, как положено:

Каждую он поцеловал.

79 Так изящно поцеловал и сердечно,

В словах его содержалось столько сожаленья!^[84]

И дамы тем же ответили Гавейну,

Господу препоручили, печально вздыхая.

Затем он с домочадцами попрощался учтиво,

Каждого поблагодарил за услуги и усердие.

Всем было жаль расставаться с рыцарем,

Словно прожили с ним целую вечность.

А потом пошел он в свою спальню

В сопровождении слуг с горящими факелами.

Крепко ли спал он — сказать не смогу я.

Было о чем

Ему подумать, поразмышлять

Перед последним днем...

И если вы в силах еще подождать,

Я вам все расскажу о нем.

65

Длинных три ноты... — В XIV в. охотничий рог мог издавать только одну ноту, поэтому сигналы комбинировались из звуков разной длины. При подаче трех длинных сигналов собак спускали с привязи.

(обратно)

66

Задрожали звери от звонкого лая... — Охотники и гончие располагались кольцом на постах, окружая зону охоты. Собаки травили оленей, направляемые загонщиками к тому месту, где стоял лорд и его люди, готовые поражать зверей из луков. Кроме того, на постах были крупные гончие, которые могли завалить оленя. См., например, книгу “Искусство охоты”, написанную Эдуардом, герцогом Йоркским II, в 1406—1413 гг. (The Master of Game (by Edward, second Duke of York) / Ed. W.A., F. Baillie-Grohman. Edinburgh, 1904; на совр. англ. яз. — L., 1909; см. также: Виолле-ле-Дюк Э.Э. Жизнь и развлечения в Средние века. СПб., 1997).

(обратно)

67

...Не стреляют самцов в сезоны случки! / А яловых самок оттеснили, отделили... — Охота на оленей-самцов была запрещена с 14 сентября по 24 июня. На оленей-самок охотились с 14 сентября по 2 февраля.

(обратно)

68

...Загнаны в звонкий ручей и зарезаны. — Как свидетельствуют охотничьи трактаты того времени, оленей обычно гнали к реке. Существовал даже “сигнал оводе” для рога, извещавший охотников, что олень загнан в воду и настал момент взять дичь (см.: Виолле-ле-Дюк Э.Э. Жизнь и развлечения в Средние века. С. 256).

(обратно)

69

...господин... / Выпотрошил их [оленей] по принятым правилам. — Для дворянина считалось делом чести уметь разделывать оленя. В “Тристане и Изольде”, например, молодой Тристан поражает охотников короля Марка тем, с каким искусством он разделывает оленя. В рыцарских романах и охотничьих трактатах описания этого процесса, с упоминанием анатомических подробностей, встречаются весьма часто.

(обратно)

70

...вытащили пищеводы, / Завязали концы... — Конец пищевода завязывался, чтобы предотвратить истечение содержимого желудка.

(обратно)

71

...узлов не ослабив... — т.е. узлов на концах пищеводов.

(обратно)

72

Огузки. — Огузок — задняя часть туши.

(обратно)

73

...Воронам в чащу выкинули их долю. — “Долей” ворон и воронов были хрящи на грудных костях, которые и оставляли птицам в качестве лакомства.

(обратно)

74

...И каждый получил, что ему причиталось. — Каждый охотник получал свою долю добычи. Тот, кто убивал оленя, помечал его, а затем получал его шкуру в качестве вознаграждения. Тот, кто разделывал, забирал себе левое плечо и иногда голову. Правое плечо обычно отдавалось лесничему, шея — охотникам, а задние ноги и бока — лорду.

(обратно)

75

Рубцы. — Рубец — часть желудка жвачных животных, куда попадает проглоченная пища.

(обратно)

76

Скоро собаки сделали стойки... — Охота на кабана часто описывается в рыцарских романах, причем по стандартной схеме. Свирепый кабан, раня собак, долго уходит от преследования, и лишь мужество главного героя позволят загнать и убить зверя. См., например: Li Romans de Garin Le Loherain / Publ. par P. Paris. P., 1833—1835. P. 225—230. Пересказ эпизода охоты в “Романе о Гарене Лотарингском” XII в. изложен на русском языке в упоминавшейся уже книге Виолле-ле-Дюка (с. 242—247).

(обратно)

77

...такая толстая шкура / Была у вепря. — Как говорится в “Искусстве охоты”, у вепря настолько плотная шкура, особенно на лопатках, что ее называли “щитом”.

(обратно)

78

...пока не склонилось солнце. — Эта фраза не означает, что в этот момент погони солнце уже садится за горизонт. Ее смысл — в подведении итога под этой частью рассказа о долгой погоне, который возобновится в 62-й строфе. Ситуация аналогична описанию охоты на оленей, когда перед перенесением действия в спальню Гавейна говорится, что “день веселья миновал” (47), тогда как после возвращения действия обратно в лес (53) рассказывается еще о длительном процессе разделки туш.

(обратно)

79

...сверкающий меч / Выхватил рыцарь из крепких ножен... — В “Искусстве охоты” в качестве иллюстрации приводится изображение меча с широким острием (датируемого около 1500 г.), предназначенного для охоты на кабанов, и отмечается, что убить мечом кабана, которого не смогли завалить собаки, гораздо почетнее и благороднее, чем копьем.

(обратно)

80

Вилланель — старинное лирическое стихотворение из шести строф по три стиха и по одной заключительной строчке, предназначенное для пения.

(обратно)

81

Тут несколько собак учуяли лИса... — Описания охоты на лиса встречаются в рыцарских романах чрезвычайно редко, поскольку этот зверь не был достойным “противником” для благородного сословия, подобно оленю или кабану. Короткое упоминание об охоте на лиса есть в “Бруте” Лайамона. В охотничьих трактатах, однако, она представлена. В одном из самых ранних трактатов на французском языке, в “Книге о короле Модусе и королеве Рацио” начала XIV в. (см.: Le Livre du гоу Modus et de la royne Racio. P., 1839) описываются способы травли так называемых “пяти красных зверей”, к которым относились олень, оленек (маленькая, размером несколько больше зайца лань, водившаяся в лесах Европы и полностью истребленная в Средние века), лань, косуля и заяц, и “пяти черных зверей”: кабана, свиньи, волка, лисы и выдры.

(обратно)

82

Рейнар. — Под этим именем лис фигурировал в фаблио — грубоватых, юмористических историях, распространенных в городской среде. Использование поэтом такого имени подчеркивает, что лис — зверь не “благородный”.

(обратно)

83

А на голове — никакого убора, / Кроме красных камней... — Имеется ввиду сетка для волос, украшенная драгоценными камнями. Такая сетка изображена на голове леди на иллюстрации в манускрипте.

(обратно)

84

Так изящно поцеловал и сердечно, / В словах его содержалось столько сожаленья! — Длительный и тщательно разработанный ритуал прощания был частью хороших манер.

(обратно)