Старухе, сожалеющей о поре своей юности (жалобы «прекрасной Шлемницы»)

Перевод Ю. Кожевникова

XLVII

Я слышу сетованья той,
Что Шлемницей звалась Прекрасной:
Ей стать бы снова молодой.
Перескажу я стон напрасный:
«Ах, старость, старость! Рок ужасный,
Зачем ты рано так настиг?
И почему рукою властной
Жизнь не прервал мне в тот же миг?

XLVIII

Лишилась власти я верховной,
Дарованной мне красотой:
Купец, писец, отец духовный –
Все трепетали предо мной
И что имели за душой
Беспрекословно отдавали,
Тем завладев, что сброд людской
И увидать мечтал едва ли.

XLIX

Но я отказывала многим
Из-за лукавого мальца.
Зачем жила уставом строгим?–
Но я любила шельмеца,
Все отдавая до конца,
Хотя он был со мной крутенек
И не разыгрывал льстеца –
Меня любил он ради денег.

L

Но растоптать не смог любовь,
Напрасно злобу вызывая.
В постель меня потянет вновь
И поцелует – забываю
Несчастья тут же и не чаю
Души в злодее. Без помех
Он ластится… Я нежно таю!
А что теперь? Лишь стыд и грех!

LI

Уж тридцать лет, как умер он,
А я вот, старая, седая,
Себя представлю тех времен,
Как выглядела я нагая
(Чем стала я, какой была я!).
Вот на себя смотрю сама:
В морщинах, страшная, худая –
От жалости сойдешь с ума.

LII

Чем стали кудри золотые,
Чем лоб высокий, чистый стал,
И ушки нежные такие,
И взор, который так блистал,
Губ соблазнительный коралл,
И нос ни длинный, ни короткий,
Лица пленительный овал
И ямочка на подбородке?

LIII

Грудь небольшая, но тугая,
И руки гибкие вразлет,
Сулящие объятья рая,
Упругий, бархатный живот
И бедра, для любви оплот,
Когда она на спину ляжет,
И в сад восторгов тайный вход,
Укрытый между крепких ляжек?

LIV

Седой колтун, на лбу морщины,
Потух вскипавший смехом взгляд,
Тот, от которого мужчины
Сгорали дружно все подряд.
Повисший нос стал крючковат,
В ушах торчит щетина грубо,

И щеки дряблые висят,
Усохли сморщенные губы.

LV

Красы девичьей нет в помине!
Увял лица молочный цвет
И плеч округлых нету ныне.
А груди как? Пропал и след,
Все сморщилось – один скелет.
Вход в сад любви – фи!– не для ласки.
Упругих ляжек больше нет –
Две дряблых, сморщенных колбаски.

LVI

Так дуры, старые, глухие,
Жалея горько о былом,
Мы вспоминаем дни былые
На корточках перед костром,
В котором мы очески жжем,
Что, ярко вспыхнув, гаснут скоро…
Пылали тоже мы огнем –
Таков людской удел без спора».