Роман об Энее
Точное время создания романа неизвестно, предположительно это середина 60-х годов XII века. Анонимный автор «Энея», как установили исследователи по данным языка и стиля, — какой-то нормандский клирик, по-видимому связанный с окружением Генриха II Плантагенета и Альеноры Аквитанской, — подробно и в достаточной мере точно пересказал французскими восьмисложниками содержание «Энеиды» Вергилия.
Автор романа следует за оригиналом относительно послушно (впрочем, он вводит небольшой пролог, излагающий историю Троянской войны, опускает содержание книги III Вергилия, меняет местами некоторые второстепенные эпизоды и т. д.). Степень «медиевизации» излагаемого материала в «Энее» значительно меньше, чем в других средневековых романах на античные сюжеты. Это не значит, конечно, что черт современности в книге нет. Турн, например, здесь назван «маркизом» и владеет он типичным средневековым замком. Камилла носит вооружение, какое было в ходу в XII в. Лавиния высматривает своего милого из бойницы донжона. Как заметил в свое время Гастон Парис, «средневековье никогда не отдавало себе отчета в том, насколько глубоко оно отделено от античности; оно всегда представляло себе мир во все времена лишь таким, каким его видело». Ощущая удаленность описываемых событий, осознавая их легендарность, а следовательно фиктивность, автор создает уже не исторический роман. История возникновения Рима, якобы основанного выходцами из Трои, его не интересует. Об этом говорится лишь постольку, поскольку это было темой поэмы Вергилия. «Французский поэт, — писал Гастон Парис, — ...видел в своей модели лишь историю, приключение, и он украсил его по своему разумению описаниями, рассказами о поединках в стиле XII века, полунаивным, полудетским повествованием о любви Энея и Лавинии».
Как раз в это время, т. е. во второй половине XII в., во Франции заметно усиливается интерес к Овидию. Языческая фантастика его «Метаморфоз», страстность «Любовных элегий», цинизм «Искусства любви» оказали воздействие на формирование теорий любви, сложившихся на Севере, где ученые клирики «восхищались Овидием, прославляли его и ему подражали». И «Эней» во многом стоит у начала усиливающегося Овидиева воздействия. В этой книге впервые в истории романа было уделено такое большое внимание «казуистике» любви или ее «метафизике», чему будут затем посвящены многие десятки куртуазных романов.
Первый любовный эпизод книги — роковая страсть Дидоны к Энею, приводящая молодую женщину к гибели, — восходит к Вергилию. Второй — счастливая любовь Энея и Лавинии — античным поэтом был, как известно, лишь едва намечен. И именно этот эпизод разработан наиболее подробно. Впрочем, это не значит, что любовь Дидоны описана как-то поспешно. Так, если у Вергилия книга IV насчитывает 705 стихов, то во французском романе ей соответствуют 948 стихотворных строк, т. е. больше, чем другим книгам античной поэмы (не считая, конечно, двух последних книг, особенно подробно, с большими дополнениями изложенных во французском романе).
В любви Дидоны подчеркнут роковой характер этого чувства. Любовь проникла к ней в сердце уже при первой встрече с Энеем и юным Асканием-Юлом. Целуя мальчика, Дидона как бы пьет любовный напиток, подобно тому, как его испили Тристан и Изольда. Как и этих любовников, это зелье приведет ее к смерти:
Venus i ot sa flame mise.
Dido restraint, qui est esprise;
mortal poison la dame boit,
de son grand duel ne s’apercoit.Венера вложила в него свой пламень.
Дидона сжала его в объятиях и полюбила:
смертельный напиток испила она
и к великой своей беде не заметила этого.(v. 809—812)
Во французском романе, где мифологический элемент заметно потеснен, уже нет прямого вмешательства Венеры, подменяющей Аскания Купидоном. Венера здесь — олицетворение любви, это как бы аллегорический персонаж, каких затем будет много в куртуазном романе, особенно в следующем веке. Затем следует рассказ Энея о гибели великой Трои, о его бегстве, о потере любимой Креусы. Не только поцелуи Аскания, но и горестная судьба Энея заставляет Дидону полюбить троянца. Т. е. она его «за муки полюбила»:
Quant Eneas li recontoit,
la raine se merveilloit
des mals, des dolores et des pertes
et des poines qu’il a sofertes.
Et lo regardoit par dolcor
si com la destreingnot Amor.Когда Эней закончил свой рассказ,
царица была потрясена,
узнав о всех тех бедах, страданиях и потерях,
о всех тех муках, что он перенес.
И смотрела на него с нежностью,
как если бы ее поразила любовь(v. 1197—1202)
Заимствовав у Овидия идею любви-болезни, автор «Энея» подробно, скрупулезно точно, в известной мере даже натуралистично, изображает внешние проявления любви Дидоны. Она мечется в постели, не находит себе места, почти теряет сознание, ее бросает в жар, она задыхается, стонет и вскрикивает. Ей кажется, что возлюбленный рядом с ней, и она ищет его трепещущими руками. Она обнимает одеяло, целует подушку, потом приходит в себя, понимает, что она одна, и заливается слезами (ст. 1228—1254).
Подобно Дидоне, страдают и мучаются от любви и: другие протагонисты романа об Энее. Меняется в лице, бледнеет или краснеет юная Лавиния:
Ele comence a tressuer,
a refreidir et a trenbler,
sovent se pasme et tressalt,
senglot, fremist, li cuers li fait
degete sei, sofle, baaille:
bien l'а Amors mise an sa taille!
Crie et plore et gient et brait.
Ne sait encor ki ce li fait,
ki son corage li remuet.Ее покрыла испарина,
затем она почувствовала холод,
и ее стал бить озноб;
она часто теряет сознание и дрожит,
рыдает, трясется, ей делается дурно;
она бьется, вздыхает, зевает:
вот как любовь проникла в нее!
Она кричит и плачет, хнычет, жалуется.
Но она еще не знает, кто тому причиной
и что так терзает ее сердце(v. 8073—8081)
Но герои романа пытаются не только пассивно отдаваться любовной муке, но и анализируют это чувство, отдавая себе отчет в том, что любить можно по-разному (ст. 1823 и сл.). Этот самоанализ в форме диалога (а не пространных и довольно статичных монологов, как это было в более ранних романах) также был нововведением автора «Энея». С одной стороны, это реальный диалог, например разговор Лавинии с матерью, очень часто цитируемый. Несколько иной характер носит стремительный и энергичный диалог Дидоны и ее сестры:
Anna, ge muir, ne vivrai, suer.
— Que avez done? — Fait me li cuer.
— Avez vos mal? — Tote sui saine.
— Que avez done? - D’amor sui vaine;
nel puis celer, ge aim. — Et qui?
— Gel te dirai; par foi, celui...«Анна, я умираю, мне не жить, сестра».
— «Что же с вами?» — «Что-то с сердцем».
— «Вы больны?» — «Я совсем здорова».
— «Так что же с вами?» — «Любовь меня сразила;
не буду скрывать, я люблю». — «Но кого же?»
— «Я открою тебе это, поверь, того...»(v. 1273—1278)
Этот динамичный диалог, в котором обычно участвуют героиня и наперсница, стал впоследствии почти обязательным атрибутом романа.
Второе «я», а не его субститут, появляется в нашем романе в рассказе о любви к Энею Лавинии, где собеседницей выступает ее мать. Она подробно объясняет дочери, что такое любовь, столь напоминающая лихорадку, бросающая то в жар, то в холод и т. д. (ср. ст. 7919—7928), но приносящая не только одни страдания, но и наслаждения (ст. 7937 сл.). Мать выведывает у Лавинии истинные причины ее тревоги и вынуждает ее признаться, что она любит вовсе не суженого ей Турна, а его противника Энея. Второе «я» Лавинии, это вторая сторона ее натуры: рядом с Лавинией, страстно и безоглядно отдающейся охватившему ее чувству и в то же время остро переживающей недозволенность этой любви, мы видим Лавинию рассудительную, холодную, подходящую к любви как к науке или искусству. Она одергивает ту, другую Лавинию и педантично наставляет ее:
— Foie Lavinie, qu’as tu dit?
or resez tu d’amor petit.
Puet l'an donc si partir amor?
Or le tiens tu por changeor!
Qui bien aimme ne puet boisier...«Глупая Лавиния, что говоришь ты?
Не преувеличивай любви.
Сможет ли он разделить твою любовь?
Считай, что он изменчив!
Кто истинно любит, тот не обманывает...»(v. 8279—8283)
Таким образом, автор романа знает три разных способа изображения любовного переживания. Это, во-первых, изображение внешних проявлений любовного чувства (что соответствует Овидиевой концепции любви как своеобразной болезни), во-вторых, передача разговора героя с собеседником, разговора, в ходе которого постепенно проступает истина, раскрываясь и для собеседника, и для самого героя (таковы, например, разговоры Лавинии с матерью), в-третьих, изображение диалога между героем и его вторым «я» (которое иногда субституируется наперсником).
Но новшества, внесенные «Энеем» в повествовательную литературу, не ограничиваются этим. В отличие от более ранних куртуазных романов, здесь речь идет о любовных испытаниях одного героя. В известной мере это его воспитание, чему по существу будут затем посвящены многие рыцарские романы, начиная с произведений Кретьена де Труа. Эней сталкивается не только с охватившей его страстью к Лавинии, но и с роковым влечением Дидоны, на которое он не может ответить. Причем, если у Вергилия Энея властно ведут предначертанная ему судьба и долг перед его народом, о чем он сразу же говорит молодой женщине, то во французском романе герой долго уклоняется от прямого ответа, молча выслушивая пылкие и трагические признания Дидоны. Лишь в результате динамичного диалога, когда героиня быстрыми вопросами вырывает у него признание, Эней говорит, что бесповоротно решил уехать, ибо такова воля богов:
Sire, por coi m’avez traie?
— Ge non ai, voir, la moie amie.
— Mesfis vos ge onques de rien?
— Moi n’avez vos fait el que bien.
— Destruis ge Troie? — Nenil, Greus.
— Fu ce par moi? — Mes par des deus.
— Ai ge vos vostre pere ocis?
— Nenil, dame, gel vos plevis.
— Sire, por coi me fuiez donc?
— Ce n’est par moi. — Et par cui donc?
— C’est par les deus, quil m’ont mande,
qui ont sorti et destine,
an Lonbardie an doi aler,
iluec doi Troie restorer.«Сир, почему вы меня обманули?»
— «Это не так, моя подруга».
— «Не сделала ли я вам чего дурного?»
— «Вы делали мне только хорошее».
— «Разрушила я Трою?» — «Нет, греки».
— «Но не из-за меня ли?» — «Нет, из-за богов».
— «Что, я убила вашего отца?»
— «О нет, уверяю вас».
— «Сир, почему же вы покидаете меня?»
— «Здесь дело не во мне». — «А в ком же?»
— «Это боги приказывают мне
и предписывают отправиться в Ломбардию,
где я должен восстановить Трою»(v. 1749—1762)
За плечами у Энея его любовь к Креусе, трагическую гибель которой, в огне рушащейся Трои, он долго не может забыть. Но дело не в этой верности d'outre-tombe. В душе героя нет борьбы между чувством и долгом. Он с легким сердцем покидает Дидону, не задумываясь о том, принесет ли его отъезд несчастье молодой женщине, или нет. Во французском романе усилены личные побуждения героев: над ними уже нет той неодолимой власти богов, перед которой покорно склонялись персонажи античного поэта. В душе его просто не возникло ответа на любовь Дидоны, поэтому он решительно направляет свои корабли прочь от Карфагена. Ссылки на волю богов выглядят в его устах пустыми отговорками.
Внешняя структура книги неизбежно повторяет античный оригинал. Поэтому в романе много места отведено предыстории изображаемых событий. Повествование в «Энее» не однолинейно: в нем значительное место уделено рассказу о разрушении Трои и о бегстве героя и его спутников, т. е. рассказ о прошлом, как и у Вергилия, вклинивается в ход событий, разрывая его. Правда, автор романа существенно сократил этот рассказ, убрав целиком книгу III «Энеиды», но не избежал возвращения назад. Во французском романе рассказ о прошедших событиях более функционален, чем в античной эпопее; именно этот рассказ героя пробуждает в карфагенской царице столь пламенную страсть.
Роман об Энее продолжил наметившийся уже в предшествующих произведениях романного жанра интерес к внешней стороне жизни. Таково, например, описание плаща, подаренного Дидоне (ст. 741—755), ее охотничьего наряда (ст. 1467—1482) и т. д. Особенно подробно описана амазонка Камилла, предводительница племени вольсков (ст. 3959—4006); здесь поэт не пожалел ни красок, ни превосходных степеней: дева-воительница бела лицом, стройна, ловка, умна и рассудительна; она отлично владеет копьем и луком, бешенно скачет на горячем коне и т. д., ее наряд поражает яркостью расцветки, драгоценностью тканей, изысканностью отделки и т. п. Но поэт умеет описывать и обыденное — не шумный пир, удалую охоту или отчаянную рыцарскую схватку, а повседневную жизнь средневекового города. Почтенные буржуа и их жены с любопытством смотрят на приезжих, теснятся у окон, подталкивают друг друга, указывая пальцем на эту невидаль (ст. 709—716, 4089—4097 и др.). Рядом с возвышенным поэт изображает низменное, рядом с прекрасным — отталкивающее, безобразное, создавая этим стойкую традицию, отразившуюся и в произведениях Кретьена де Труа, и в различных версиях «Романа о Тристане», и в повести «Окассен и Николетт». В «Энее» отвратительными чертами наделены Харон и Цербер. Старик-перевозчик с его плешивой головой, сморщенным лицом, большими ушами, горбатой спиной как бы списан с натуры и очень напоминает фигуры крестьян в скульптурном убранстве готических соборов:
vialz ert et laiz et regroniz
et toz chenuz et toz fronciz;
lo vis ot megre et confundu,
lo chief melle et tot bossu,
oroilles grandes et velues,
sorcilles grosses et molsues
roges les ialz come charbons
la barbe longue et les grenons.Был он таким безобразным и скрюченным,
совсем плешивым и сморщенным;
лицо у него было худое и скособоченное,
голова всклокоченная, был он горбат,
уши у него были огромные и заросшие волосами,
брови мохнатые и точно заросшие мхом,
глаза, сверкающие как угли,
длинная борода и усы(v. 2443-2450)
В облике Цербера, естественно, больше фантастического (ст. 2563—2586); он должен не только внушать отвращение и брезгливость, но и пугать[47]. Кое-что автор заимствует здесь у Вергилия, но добавляет забавные детали (волосатые ноги, крючковатые лапы, сгорбленная спина, вздутый живот и т. д.), и в этой области создавая своеобразную традицию.
Исследователи не случайно считают «Энея» важной вехой в развитии куртуазного романа. Эта книга обозначила конец старой романной традиции, использовавшей исключительно сюжеты античной литературы. «Роман о Трое» и созданный почти одновременно с ним «Эней» были последними произведениями, где легендарное прошлое было так или иначе соотнесено с современностью.1
* * *
В целом «Роман об Энее» сохраняет в 10156 восьмисложных стихах сюжет латинской эпопеи: разрушение Трои греками, бегство Энея, чей флот становится жертвой бури, вызванной гневом Юноны и оказывается выброшенным на ливийские берега; гостеприимство Дидоны, которая влюбляется в Энея, а потом убивает себя, когда герой вынужден, по приказу богов, отправиться в дальнейший путь; путешествие Энея в Ад; война с Турном и победа Энея, который женится на Лавинии, дочери ломбардского царя.
Помимо битв, поединков и любовных перипетий, поэт уделяет много внимания описанию различных чудес, как природных: рыбок, дающих пурпур; крокодила, спящего с открытой пастью; птицу, кладующую яйца на дне моря, так и рукотворных: магнитные крепостные стены, роскошный карфагенский дворец, механические статуи на могиле Камиллы.
Приведенная ниже сцена происходит сразу после отплытия троянских кораблей: Дидона готовится к самоубийству.
(строки 2025-2067)
Перевод со старофранцузского Марины Лущенко
|
En la chanbre est tot solement, |
В комнате Дидона совсем одна, |
Для сравнения соответствующий эпизод «Энеиды» Вергилия (Книга IV, 642-662):
Замысел страшный меж тем несчастную гонит Дидону:
Мчится она, не помня себя, с блуждающим взором
Кровью налитых очей; на щеках ее бледные пятна –
Близкой гибели знак; в глубине дворца на высокий
Всходит царица костер и клинок обнажает дарданский,–
Не для того этот дар просила она у Энея!
Но, увидав илионскую ткань и знакомое ложе,
Слезы сдержала на миг, на костер опустилась Дидона,
Молвив в последний раз: "Вы, одежды и ложе,– отрада
Дней, когда бог и судьба мне отраду узнать разрешили!
Душу примите мою и меня от муки избавьте!
Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен,
В царство подземное я нисхожу величавою тенью.
Город могучий создав, я свои увидела стены,
Брата могла покарать, отомстить за убитого мужа,–
Счастлива, о, как счастлива я была б, если б только
Наших вовек берегов дарданцев корма не касалась!"
Тут устами она прижалась к ложу – и молвит:
"Хоть неотмщенной умру – но умру желанною смертью.
С моря пускай на огонь глядит дарданец жестокий,
Пусть для него моя смерть зловещим знаменьем будет!"
* * *
«Роман об Энее» лег в основу романа Генриха фон Фельдеке «Eneit».