Агустин де Рохас Вильяндрандо. Из «Занимательного путешествия»

Рохас Вильяндрандо (1572 — ум. между 1618 и 1635 гг.), родившийся в Мадриде, имел удивительную и характерную для эпохи биографию, включавшую военную службу во Франции, ранения, плен у гугенотов, пиратские нападения на английские суда, драку в Малаге, закончившуюся убийством противника. Обезумев от голода в соборе, где он укрывался, он был готов отдать себя на казнь, если б не внезапная любовь одной девицы, убедившей его вернуться в собор и помогшей откупиться от правосудия; нищенская жизнь с ней, продажа проповедей незадачливым священникам, любая черная работа, прямое нищенство, мелкое воровство… Попытка писать комедии, попавшая под запрещение театра Филиппом II в 1598 году; два года, пока театр не стряхнул ярмо деспотического запрета, — мелочная торговля, оказавшаяся наиболее прибыльным из занятий Вильяндрандо. Наконец, приобщенье к самому унизительному и самому счастливому занятию в старой Испании: Вильяндрандо — актер в знаменитых труппах Антонио де Вильегаса (однофамильца новеллиста) и Николаса де лос Риоса; прославленная книга об актерской жизни «Занимательное путешествие» (Мадрид, 1603), беспрерывно переиздававшаяся, вдохновившая в XVII веке Поля Скаррона на «Комический роман», а в XIX — Теофиля Готье на «Капитана Фракасса»; комедии, печатать которые не разрешали, но которые шли с большим успехом, а одна из них послужила Кальдерону источником драмы «Жизнь есть сон»; политический трактат «Истинно государственный муж». (Саламанка, 1611), тотчас же по выходе изъятый инквизицией.

Из «Занимательного путешествия» взята (no CV) публикуемая впервые на русском языке краткая новелла, также имеющая отношение к теме «жизнь есть сон». Сюжет этот, восходящий к рассказам «Тысячи и одной ночи», помимо Рохаса Вильяндрандо, до Кальдерона трактовался в анонимном дошекспировском «Укрощении строптивой» (изд. в 1594 г.) и частично сохранился в комедии Шекспира в интродукции к пьесе.1

Перевод Н. Поляк

***

 

Сон наяву

Несколько дней тому прочел я в книге одного умнейшего автора про случай из жизни герцога Филиппа Доброго2, того самого, что учредил орден Золотого Руна в городе Томер, в церкви святого Бертина, пожаловав звание кавалеров двадцати четырем рыцарям, коих называл «двумя дюжинами недюжинных», а на знамени ордена велел вышить герб — кресало в руке, занесенной над кремнем, и вокруг, кольцом, девиз: «Бей сразу и высечешь искры». Итак, вычитал я, что сей христианнейший принц, достигнув преклонных лет, часто и упорно говорил о тленности всего земного и обмане мирских обольщений. Однажды вечером, объезжая город со свитой приближенных, увидел он на улице пьяного человека, с нечистым и закопченным лицом, лежавшего в грязи и спавшего так крепко, что его невозможно было добудиться. Герцог приказал доставить его в свою резиденцию, ибо на этом примере задумал показать тщету нашей жизни. Пьяного, как было велено, перенесли во дворец, затем был дан приказ снять с него лохмотья, надеть тонкую сорочку и уложить на кровать в герцогской опочивальне, а утром подать одеться и прислуживать так, как подавали и прислуживали самому герцогу. Наутро, когда хмель, по их расчету, должен был пройти, в спальню явились придворные с вопросом, какого цвета костюм угодно надеть всемилостивейшему сеньору в этот день, а бедняга, ошеломленный видом богатого покоя и стольких знатных вельмож, из коих многие обнажили перед ним голову, не мог вымолвить ни слова; он молча смотрел на них и, видимо, думал, что всего два часа назад пил вино в таверне и раздувал мехи в своей кузне (как узнали потом, это был кузнец, живший неподалеку от дворца). Ему принесли нарядную одежду и подали кувшин с водой и таз, но он к ним не прикоснулся, ибо не знал, как надо умываться. На вопросы он не отвечал; только все смотрел в окно на свою лачугу и, верно, думал: «Господи, твоя воля! Разве не я живу в этом домишке3 с трубой на крыше? Не мой ли сын Бартолильо тот мальчуган, что запускает волчок? И разве женщина, что прядет на крыльце, не жена моя Торибия? Как же я очутился среди всей этой роскоши?» Полагаю, так он думал в своей душе. Накрыли на стол, он сел обедать, и герцог находился среди сотрапезников. А потом, с наступлением ночи, ему подали большую чару вина, чтобы он опять упился до беспамятства, и, как только он крепко заснул, сняли с него богатую одежду, натянули вчерашние лохмотья и по приказу герцога отнесли на то самое место, где накануне подобрали. И когда все это было исполнено, Филипп Добрый прибыл туда со своей свитой, и велел разбудить пьяного, и спросил его, кто он таков. Тот, растерянный и оторопелый, ответил, что уж и сам не знает после всего случившегося с ним за последние два часа, и больше не хотел говорить; по, уступив наконец долгим и настойчивым расспросам, сказал:

— Государь, я кузнец, и зовут меня Имярек4. С час или полтора назад я вышел из дому, выпил немного вина, сон меня сморил, и я заснул на улице и видел во сне, будто я король, и мне прислуживают знатные господа, и я ношу пышный наряд, и сплю под парчовым пологом, ем и пью по-королевски, и я был так доволен, что от радости у меня, видно, ум отшибло, а теперь я сам вижу, что так оно и есть, ибо все это был сон.

И тогда герцог сказал:

— Вы видите, друзья, сколь бренны земные обольщения. Жизнь наша есть сон; ибо все, что говорит этот человек, случилось с ним наяву, и вы сами тому свидетели; а он думает, что это приснилось ему во сне.

  • 1. Н. Балашов // Европейская новелла Возрождения. Худож. лит., 1974
  • 2. …из жизни герцога Филиппа Доброго… — Филипп III Добрый, герцог Бургундский (1419–1467), учредил орден Золотого Руна в 1429 г. Впоследствии орден перешел к Австрии и к Испании…вычитал я… — Источник не ясен.
  • 3. Разве не я живу в этом домишке с трубой на крыше? — То, что герой видит из окон дворца свой дом, жену и сына, — мотив, отсутствующий у Шекспира и у Кальдерона, — лишает фабулу правдоподобия и подчеркивает ее притчевый, философский характер.
  • 4. …и зовут меня Имярек. — «Имярек» точно передает испанское имя кузнеца Фулано, слово арабского происхождения, означающее «Некто» и ставившееся в документах вместо прочерка.