Клеман Маро (Переводы 1938 г. изд.)
- Брат Любен (перевод Б. Лейтина)
- Жану Сэр, искусному актеру фарсов (перевод Б.Н. Лейтина)
- Господин аббат и его слуга (перевод Б. Лейтина)
- О брате Тибо (перевод С.В. Шервинского)
- Городу Парижу (перевод С.В. Шервинского)
- Лагерь в Антиньи (перевод Т.М. Казмичовой)
- Совершениое рондо (Друзьям после своего освобождения) (перевод Ю. Верховского)
- Друзьям (перевод Ю. Верховского)
- На ту, что была его любимой (перевод С. Шервинского)
- Судья и Самблансэ (перевод В. Давиденковой)
- О самом себе и богатом невежде (перевод С. Пинуса)
- Союз мыслей (перевод М.М. Казмичова)
- Кредитору (перевод М.М. Казмичова)
- Жофруa Брюлару (перевод С. Пинуса)
- О самом себе (перевод Ю. Верховского)1
- Ответ на предшествующую эпиграмму (перевод Ю. Верховского)
- Невежественному поэту (перевод М.М. Казмичева)
- Подражание Марциалу (перевод Ю. Верховского)
- «Не нужно нам скрывать...» (перевод С. Пинуса)
- Анне (перевод Ю. Верховского)
- О той, которая медлит (перевод Ю. Верховского)
- Об Анне, бросившей в меня снегом (перевод Ю. Верховского)
- О неудачно вышедшей замуж (перевод М.М. Казмичова)
- О смехе госпожи д'Альбрэ (перевод М.М. Казмичова)
- Морису Сэв, лионцу (перевод Ю. Верховского)
- О любви доброго старою времени (перевод М.М. Казмичова)
- Даме, когда она была в Италии (перевод Ю. Верховского)
- О плохом поэте (перевод Ю. Верховского)
- Песня («Не знаю, ненависть горька ли...») (перевод М.М. Казмичова)
- Песня («Та, что мукoй меня извела...») (перевод М.М. Казмичова)
- Песня о мае и добродетели (перевод Ю. Верховского)
- Песня («Прочь старое, довольно петь любовь...») (перевод М.В. Талова)
- Элегия («Свершил ли я, дружок, проступок некий...») (перевод М.В. Талова)
- Из эклоги «Пан Робэн» («Ещё весной, в дни младости цветущей...») (перевод М.В. Талова)
БРАТ ЛЮБЕН
Чтоб на почтовых в город ехать —
Пять раз, сто раз, по делу ль, так,
Для плутней низких или смеха,—
На это брат Любен мастак.
Но христианской жизни стяг
Нести высоко, бросив страсти,—
Бесед степенных ярый враг,
На это брат Любен не мастер.
У вас здесь совесть не помеха —
Последний выманит пятак,
В мошне останется прореха,—
На это брат Любен мастак.
Вам не поймать его никак,
Чтоб возместить хотя б отчасти
Потерю, — малый не дурак,
На это брат Любен не мастер.
Чтоб тонко совратить к утехам
Невинность девы — дайте знак:
Не нужно сводни для успеха —
На это брат Любен мастак.
Он в проповеди царь и маг,
Воды ж прекрасной, — рви на части,—
Не станет пить, — пои собак.
На это брат Любен не мастер.
Послание
Чтоб сделать зло, ускорит шаг,—
На это браг Любен мастак,
Но ближнему доставить счастье —
На это брат Любен не мастер.
ЖАНУ СЭР, ИСКУСНОМУ АКТЕРУ ФАРСОВ
Эпитафия
Здесь, в тесноте глухой могилы,
Лежит Жан Сэр, забавник милый.
Шла радость по пятам за ним,
Он за игру был всеми чтим.
Костей и кеглей не любитель,
Прелестных фарсов исполнитель,
Не знал соперников в них он,
В народе славой был взнесен,
Любовью, верою; но златом
Он не был никогда богатым.
В своей игре, не обездолен
Талантом, вел он ловко роли:
Он притворялся пьяным славно
И простачков играл забавно;
Но было выше Жана власти
Казаться мудрым — на несчастье
Актера судьбы наделили
Лицом пьянчуги-простофили.
Но все ж, я верю, никогда
Он так не игрывал шута,
Так не сверкал, смеясь, зубами,
Как нынче, мертвый, в этой яме.
Его искусство всем несло
Одно добро, минуя зло:
От грусти грустный отвлекался,
Довольный — им и оставался.
Короче: вот он в полном зале,
В рубашке, воротник засален,
Сияя носом, лбом, щекой,—
Их густо он покрыл мукой,—
В чепце ребячьем, беспечальный,
В высокой шляпе триумфальной,
Из перьев каплуна султан;
Ему в наряде том был дан
Дар прелести, хоть простоватой,
Но смехом брызжущей, богатой,
И зрители под райской кущей,
Клянусь, не рассмеются пуще.
О парижанин, благодарный,
Оплакать Жана — труд коварный:
Его чуть вспомнишь, нету сладу —
Смеешься чуть не до упаду.
Ну, что ж? Он не оплакан, нет,
Но благодарность отдал свет:
Смеялись так, что проступали
Обильно слезы — знак печали.
Так смех слезой был обозначен,
И много смеха было в плаче.
Плачь, смейся, сколько силы стало —
Душе его в том пользы мало.
Не лучше ли хоть понемногу
За бедняка молиться богу.
ГОСПОДИН АББАТ И ЕГО СЛУГА
Аббат почтенный со своим слугой —
Как слепка два, что сделаны из воска;
Один шалун, — проказник и другой,
Один шутник, — другой злословит плоско,
Тот пьяница, пьянчужка и второй.
Но зол их спор вечернею порой:
Без чарки ночь аббат сочтет бедою
(Без лекаря нам смерть вдвойне страшна),
Слуга ж не спит: ему не до покою,
Пока на дне — хоть капелька вина.
О БРАТЕ ТИБО
Отец Тнбо себе на постный ужин
Всяк день миног готовит в сухарях,
Потом, боясь, что будет обессужен,
За трапезой толкует, что зачах,—
И бледен впрямь! — что, каючись в грехах,
Постится он весь пост, что у него —
То правда сущая — на этих днях
Сухарики лишь, только и всего.
ГОРОДУ ПАРИЖУ
Париж, ты мне не мало солишь,
Загнал до смерти так и сяк.
Я герб твой выбранил всего лишь,—
Коль придавить, куснет червяк.
Вины не искуплю никак;
Твой взгляд на дело мне сокрыт,
По мне же, пусть уносит враг
Того, кто спор возобновит.
ЛАГЕРЬ В АНТИНЬИ
Здесь, что ни день, усеян луг зеленый
Толпой людей густой н оживленной;
И каждый пику сжал в ладонях грубых
И щеголяет обувью в раструбах.
Вот реют перья... Звонкою трубой
Покрыт тяжелый барабанный бой.
Тут люди строятся на все лады
И вот улиткой выот свои ряды,—
Чтоб каждый в битве твердость сохранил,
Пойдут ли в штурм, или обходом в тыл.
Так с криками: «Победа над врагами!»
Апостолы становятся под знамя
Святого Павла и идут в поход;
Никто из них трусом не прослывет.
И часто все их множество течет
К тому дворцу, где монсеньер живет,
Чтоб честь ему отдать. И треск мушкета
Я не сравню с аккордами спинета.
А после, в душах поселяя страх,
Гром артиллерии стоит в полях.
Как много пушек малых и двойных!
Большие ядра вкатывают и них,
И гул и гром такой в полях летает,
Как будто с небом в бой земля вступает.
СОВЕРШЕННОЕ РОНДО
Друзьям после своего освобождения
Друзья, теперь на воле я гуляю,
А все же я темницу испытал;
Что за судьбу, живя, претерпеваю!
Но бог велик: я зло и благо знал.
Шептал завистник (чорт его бы взял):
Моей тюрьмы я не увижу краю,—
Пусть он зубаст. Я узел разгрызал,—
Друзья, теперь на воле я гуляю.
Все ж, если двор я римский раздражаю,
К злодеям я причислен не бывал:
Хоть посещал прекрасных лиц, я знаю,
А все же я темницу испытал.
Ведь только той я милость потерял,
Чью доброту всечасно вспоминаю,—
Как тот же час в неволю и попал:
Что за судьбу, живя, претерпеваю!
В твоей тюрьме, Париж, изнемогаю;
То в Шартре2 я, беспомощен и мал;
А ныне вас, где захочу, встречаю.
Но бог велик: я зло и благо знал.
Добро, друзья! Тот хорошо сыграл,
Из чьей руки свободу обретаю.
И весел я — и строками похвал
Возврат весны и воли прославляю,
Друзья, теперь.
ДРУЗЬЯМ
Нет ничего того, что вам твердится,
А кто сказал — мог и ума лишиться:
Душой я чист, и — что ни говори —
Не видел я острога изнутри.
Итак, друзья, прошу развеселиться.
Вы ж, болтуны, которым не сидится
От зависти и своего добиться
Так хочется, — с досады хоть умри,
Нет ничего.
Смеюсь, пою, душою рад излиться;
Пред дамою счастливый преклониться,
Я прозою пишу листа два-три;
Я выхожу; вновь дома до зари;
На весть одну прошу вас положиться:
Нет ничего.
НА ТУ, ЧТО БЫЛА ЕГО ЛЮБИМОЙ
Лишь раз я написал любимой,
Что в ней привязанности нет.
Она тотчас же нетерпимый
Мне сгоряча дала ответ:
Пошла к ханже держать совет,
К охотнику до темных дел,
И прямо навела на след:
Хватай его, он мясо съел!
Шесть гадов, грех карал мнимый,
Меня схватили за колет,
И я в тюрьму, как подсудимый,
Был брошен, к довершенью бед.
Меня в дому моем нашед,
Сказал раскормленный пострел:
Вот — чтоб его! — Клеман, поэт,
Хватай его, он мясо съел!
Так отомщен неумолимый
Мой враг, любви моей предмет.
Я мстить не собираюсь, — мимо! —
Но лишь подумать: мне во вред
Как ум ее был разогрет,
Как ловко он, хитро сумел
Так, в голос, выкрикнуть навет:
Хватай его, он мясо съел!
Послание
Принц, кто любовью не задет,
Ее огнем в душе не рдел,
Не завопит на целый свет:
Хватай его, он мясо съел!
СУДЬЯ И САМБЛАНСЭ 3
Когда Майар, палач наш, в Монфокон
Вел Самблансэ на смертные страданья,
Скажите, кто по виду угнетен
Был более? Скажу без колебанья:
Майар казался шедшим на закланье,
А старец Самблансэ так бодро шел,
Что мнилось: в Монфокон для наказанья
Он палача Майара вешать вел.
О САМОМ СЕБЕ И БОГАТОМ НЕВЕЖДЕ
Я не богат, признаться нужно в этом,
Но с детских лет уж мыслил я остро.
Весь свет знаком со мною как с поэтом;
Все шепчут: «Вот Клеман» иль: «Вот Маро».
Навек мое прославлено перо.
Пусть у тебя и деньги и земля,
Дворцы и слуги, рощи и поля,—
Вся разница меж нас в одном предмете:
Не можешь ты прослыть таким, как я;
Таким, как ты, всяк может быть на свете.
СОЮЗ МЫСЛЕЙ
В канун поста, когда печаль гоню я,
Живая мысль сошла ко мне, волнуя,—
Той мысли радостной мой дух, глаза ли
И прелесть мне и верность указали? —
Нет, царственной ее тут назову я!
Давно перо за рифмами не шлю я,
Но не себя хвалю, а мысль хвалю я,—
Ту, что со мною шла, танцуя, в зале,
В канун поста.
И это та, согласье с кем делю я,
Чьи еле слышные слова ловлю я:
Кто мысль твоя заветная? Не я ли?
А ты моя! Мы помыслы связали.
Так наш союз возник, в огнях ликуя,
В канун поста.
КРЕДИТОРУ
Совсем немножко должен я отдать,
И англичанина ль мне в вас узнать,
Когда вбежали вы с большими кулаками,
Крича: «Плати! плати!» и с тумаками,
А я себя не смел и защищать.
Вам к строгости не нужно прибегать.
Стал мягким мой кошель, но отыскать
Могу же я еще, судите сами,
Совсем немножко.
Но пусть повешен буду я, как тать! —
Вам кажется, что я вам долг отдать
Не думаю. Нет, сир, клянусь богами,
Чуть только больше соберусь с деньгами
Все заплачу. Вам нужно подождать
Совсем немножко.
ЖОФРУА БРЮЛАРУ
Ты бороду окрасил. Хочешь бремя
Ты старости так сбросить роковой...
Ходил ты белым лебедем все время,
Вдруг вороном стал черным с синевой.
Но, друг мой, над твоею головой
И худшее стрясется. Прочь же краски!
Ведь знает смерть, что гол затылок твой
С лица, с души сорвет она все маски.
О САМОМ СЕБЕ
Уж я не тог любовник страстный,
Кому дивился прежде свет:
Моя весна и лето красно
Навек прошли, пропал и след.
Амур, бог возраста младого!
Я твой служитель верный был;
Ах, если б мог родиться снова,
Уж так ли б я тебе служил!
ОТВЕТ НА ПРЕДШЕСТВУЮЩУЮ ЭПИГРАММУ
Утрата младости твоей,
Верь, — не великая утрата:
Твоя пора — сильней, зрелей
И мудрым опытом богата.
Мгновенно вянет без возврата
Вся прелесть роз — шипов, цветов;
Но много далее расплата
Их зеленеющих листов.
НЕВЕЖЕСТВЕННОМУ ПОЭТУ
В поля его гоните вон!
Балладу пишет он, рондо ли,
Он все испортит против воли:
Хромает стих, и мысль, и тон.
Он смысла всякого лишен,
И я кричу не оттого ли:
«В поля его гоните вон!
Пусть пишет там он без препон,
Но только пишет в прозе, что ли,
Посмотрим, что он в этой школе!
В поэзии теленок он!
В поля его!..»
ПОДРАЖАНИЕ МАРЦИАЛУ
Твое письмо мне сообщает,
Что дурень вирши прибирает,
Которыми меня язвит;
Верь, ни стихов тот не слагает,
Ни прозы тот не сочиняет,
Чей труд нечитанный лежит.
* * *
Не нужно нам скрывать: она смугла,
Как будто солнцем сожжена Кавказа,
Но лучше бы едва ль она была,
Когда могла бы стать белей в три раза,
Нет никакого красоте указа...
Коль держит стебель с вишней на конце
Губами, скажешь ты: у ней три глаза,
Или, скорей, три вишни на лице.
АННЕ
Ко счастью вас или к несчастью встретил —
Вот моего загадка бытия:
Ведь до сих пор никак и не ответил
Мой бедный ум, безвластный судия.
Ко счастию, — так верно знаю я:
Добро есть зло, когда оно мгновенно;
К несчастию, — но в этом честь моя,—
Терпеть его за то, что совершенно.
О ТОЙ, КОТОРАЯ МЕДЛИТ
Люблю ли пламенно я вас,—
Краса блестит, всех затмевая;
Люблю ли холодно, — тотчас
Краса, как лед, исходит, тая.
Так быть жестокой не желая,
Скорее сжальтесь надо мной:
Моя ведь дружба, улетая,
Исчезнет — с вашей красотой.
ОБ АННЕ, БРОСИВШЕЙ В МЕНЯ СНЕГОМ
Снежком шутя в меня метнула Анна;
Конечно, я считал, что снег студен;
А он огонь и обжигает странно,—
Вдруг понял я в тот миг, воспламенен,
Но коль огонь незримо поселен
В самом снегу, — куда же мне укрыться,
Чтоб не пылать? Одной тебе взмолиться.
Погасишь ты тот пламень — не водой,
Не снегом и не льдом, — коль загорится
В тебе пожар такой же — стихнет мой.
О НЕУДАЧНО ВЫШЕДШЕЙ ЗАМУЖ
— За немилого выхожу,—
Говорит Алиса Колетте,—
Лучше б спать мне одной, я скажу,
Чем немилые ласки эти.
Но сестрпца нежная ей:
— От немилого, — шепчет, — супруга
Ты лекарство старинное пей:
Заведи себе милого друга.
О СМЕХЕ ГОСПОЖИ Д’АЛЬБРЭ
Милы в ней шеи алебастр блестящий,
И нежный говор, и лица овал.
Но легкий этот смех, с ума сводящий,—
Вот лучшее, что я в ней отыскал.
Он всякого легко б околдовал,
В какие б ни ушла она места.
И если будет жизнь моя пуста,
Увижу я, что скорбь одолевает,—
Чтоб ожил я, нужна усмешка та,
Какой она живит и убивает.
МОРИСУ СЭВ,4 ЛИОНЦУ
Послушав, как пою порой,
Ворчишь, зачем не обучаюсь
Я музыке: ведь голос мой
Хорош, — и вот позанимаюсь,
Чуть-чуть, немного постараюсь,
До, ре, ми, фа — я запою.
Чего ж ты хочешь? Удивляюсь!
И без того не мало пью.
О ЛЮБВИ ДОБРОГО СТАРОГО ВРЕМЕНИ
В тот древний век любовь свои дела
Без золота и хитростей вела.
Кому она цветок передавала,
Тому она вселенную вручала,—
Глубокая, в сердцах она жила.
А если к наслаждению тела
Она, неосторожная, вела,
Десятки лет она не умирала
В тот древний век.
Веления любви закрыла мгла,
Изменчивость и льстивость всем мила.
Кто хочет, чтоб любил я, пусть сначала
Вернет любовь на землю, чтоб восстала
Она в сердцах такой же, как была
В тог древний век.
ДАМЕ, КОГДА ОНА БЫЛА В ИТАЛИИ
Мне столько благ твои уста излили,
О госпожа, что жду тебя, страдая;
А при тебе томлюсь я, наблюдая
Меж терниев нежнейшую из лилий.
От женственных душевных изобилий
Красуется сердечность родовая;
Жесток супруг, что, ей пренебрегая,
Исполнился надмений и насилий.
Так, Вечный сам, десницею могучей
Тебя поддержит, о душа снятая,
И посрамит врагов, глядящих бодро.
Спокойно верь: вот я слежу за тучей,
Вот по краям она редеет, тая,
И весть несет, что наступает вёдро.
О ПЛОХОМ ПОЭТЕ
Готов, дурак, своим союзом
Ты девяти потрафить музам;
Но, мастер тяжкий вздор нести,
Уморишь больше девяти.
ПЕСНЯ
Не знаю, ненависть горька ли,
Мне не она волнует кровь,
Но знаю — долгие печали
Несет недолгая любовь.
Другое имя ей готовь:
Дай имя ей травы, цветка ли,
Блеснувших, чтоб исчезнуть вновь.
Дай имя ей травы, цветка ли,
В душе изменчивой его.
Мою алмазом бы назвали
За верность сердца моего.
Ведь я люблю, люблю того,
Кто и не думает, жива ли
Я или все во мне мертво.
ПЕСНЯ
Та, что мукой меня извела,
Пощадила меня и в сад
За собою меня ввела,
Где деревья в цвету стоят.
На меня подняла она взгляд,
Поцелуи мои принимала,
Сердце мне отдала — и назад
Свой подарок не отнимала.
И сказал я, отбросив страх:
«Что мне делать с сердцем одним?
Дай уснуть мне в твоих руках!»
Но ответила дама моим
Домогательствам: «Кто любим,
Не молить тому подобает:
Ведь и телом владеет моим
Тот, кто сердцу повелевает!»
ПЕСНЯ О МАЕ И ДОБРОДЕТЕЛИ
Весенней майскою порой
Земля трепещет, оживая,—
И легкомысленной толпой,
Подобно ей любовь меняя,
Стремится юность удалая,
Опять впервые влюблена;
Моя любовь — совсем иная,
Моя любовь — навек одна.
Красавица своей красой
Не век красуется, блистая,
Клеймят безжалостной рукой
Недуг, забота, старость злая;
Одна цветет, не увядая,
Что мною всем предпочтена;
Как в ней краса всегда живая,
Моя любовь — навек одна.
Кто ж прославляемая мной?
Знай — Добродетель то святая,
То Нимфа, что с высот звездой
Горит, влюбленных призывая:
«Ко мне, ко мне! — гласит благая.—
Кто любит — тех я жду, юна;
Ко мне! — взывает, не смолкая.—
Моя любовь — навек одна!»
Властитель! Даст усладу рая
Тебе, бессмертная, она,—
И скажешь, душу раскрывая:
«Моя любовь — навек одна».
ПЕСНЯ
Прочь старое, довольно петь любовь.
О, славословь серп острый вертограда!
Кто гроздья рвет, к нему прибегнет вновь
Горит, как кровь, грозд спелый винограда
Серпочек мой, серпок — моя отрада!
Ты выпрямил и выровнял кусток,
По осени дающий сладкий сок.
Лемносский бог,5 златокузнец богов,
Сковал без слов серп из дамасской стали
И закалил в вине былых годов,
Чтоб был готов снять грозды без печали,
Вакх и Силен плющом его венчали,
Твердя, что Ной ему был древле рад
И осенью снимал им виноград.
И гроздями увенчанный Лиэй6
Шел вдоль полей, сады благословляя.
С кратером фавн за ним, лозы стройней,
Повеселел, вина не проливая.
А как сплясал — пал, шишку набивая,
И нос его пурпурным стал тотчас:
В него пошли и многие из нас.
ЭЛЕГИЯ
Свершил ли я, дружок, проступок некий?
Ах, ваша страсть усыплена навеки.
От вас вестей ни письменной ни устной;
Жду не дождусь письма душою грустной;
Нигде, нигде я не встречаю вас;
Ваш пыл любви — ужели он угас
И больше нет бывалого огня?
Где очи те, что, глядя на меня,
Сверкали вдруг улыбкой иль слезами?
Где все слова с тревогой и мечтами?
Где милый рот, что горесть умирял,
Когда меня так сладко целовал?
Где сердце то, что, верное звезде,
Когда-то мне вы отдали? О, где
Лилейная рука, которой вы
Мне дали знак не уходить? Увы!
Влюбленные! Ужель возможно это,
Чтобы любовь увяла без расцвета?
О нет! Скорей поверю, что ручьи
Вспять повернут журчащие струи,
Узнав, что я не молвил злого слова,
Не поступал ни разу с ней сурово.
Итак, Амур! Под опереньем крылий
Ты ль, выхолив сердца красавиц, ты ли
Сам охладишь сердечко той, Амур,
По коей я тоскую чересчур?
Нет, обольсти и молви мне, невежде,
Что милая со мной нежна, как прежде.
ИЗ ЭКЛОГИ «ПАН РОБЭН»
Еще весной, в дни младости цветущей,
Подобен был я ласточке, снующей
Взад и вперед: мной правил юный пыл,
И часто я мечтам послушен был.
В лес, не страшась волков, я часто шел,
Там остролист я рвал и сети плел,
И западню я ставил, внемля пению
Знакомых мне певцов по оперению;
Иль мастерил, чтоб их поймать, я клетки
И ставил их тихохонько на ветки;
То по реке глубокой греб вдоль чащи
И прикреплял к веслу мой лук иль пращи,
Волков я гнал, стрелять учился в цель,
Орехи рвал, и ладил я свирель.
А то взберусь на дуб под вечерок,
Чтоб взять из гнезд и соек и сорок.
Иль сбрасывал с деревьев, терпелив,
Моим друзьям охапки спелых слив;
Карабкался на горную вершину
Или сходил в ущелье и долину,
Где часто я выслеживал, вздыхая,
Нору ежа, куницы, горностая;
А иногда искал в тенях ветвей,
В кустарнике густом гнездо чижей
Иль зябликов, щегленка, коноплянку.
Прислушавшись к их гаму, спозаранку,
Под вязами, дыханье затая,
Я пробуждал свирелью соловья.
Я не скажу, не мог бы я сказать,
Кто смолоду учил меня играть:
Был склонен ли я к музам от природы,
Хотела ль так судьба, чтоб я в те годы
Тебе, о Пан, служил. Скажу тебе:
Угодно так и музам и судьбе.
Тогда отец Жано с кумом Жакетом
Поспорил, дав теленочка при этом
Противу двух ягнят, что в честь твою
Когда-нибудь в лесах я песнь спою.
И помню я, что в праздники, когда-то,
Когда паслись на пастбищах ягнята,
Старик-отец, свою оставив клеть,
Учил меня, как лучше песню спеть,
Иль, в руки взяв простую нашу дудку,
Исторгнуть звук на сельскую погудку.
По вечерам, день проплясав, пропев,
Собрав стада, их направлял я в хлев
И почивал, и сон мой был глубок.
Его храня, работал старичок,
Как делают сороки-белодушки,
Чуть прикорнув у самых ног пастушки.
Воистину, трудиться было трудно,
Но старцу так казалось это чудно,
Что, хлопоча вокруг, воображал,
Что в плодовом садочко поливал
Прищепочек иль к агнице носил
Ягненочка, которого любил.
Он так хотел, порывистый в труде,
Чтоб, взяв его себе в пример, везде
Я пел хвалу, танцуя средь подруг,
Тебе, о Пан, кто блюл поемный луг
И увлажал росою зелень сада И уберег от утренника стадо...
..........................................................
Зато теперь, осеннею порой,
Я удручен безвестною тоской.
Не чувствую я в песнях наслажденья,
И хоть пою в порыве вдохновенья,
Но редко и печально... У ручья
На мураве лежу — и слышу я,
Как сетует волынка под зефиром,
Что на суку она почиет с миром.
Внезапно вновь пробудится волненье,
Но на меня находит наважденье,
Когда взгляну на сирую свирель,
Повергшую мой дух в тоску и хмель.
* * *
Я слышу: дятл долбит кору дерев,
Я слышу свист орла и выпи рев.
И вижу я по стае журавлиной,
Поднявшейся высоко над долиной,
И по стрижам, что скоро, очень скоро
Придет зима в сиянии убора.
И вот уже сорвался аквилон,
И зиму нам вещает свистом он,
Уже стада, пугаясь и боясь,
Все сгрудились, друг к дружке прислонясь,
И кто б сказал, внимая их мольбе,
Что то они о помощи к тебе
Взывают, Пан, ища благословенья,
Поняв, что ты их пестун с дня рожденья.