Глава 16. Шамир
Позволю себе напомнить вам, что Господь, дав Моисею десять заповедей на горе Синай, повелел тому воздвигнуть Ему жертвенник: «Если же будешь делать Мне жертвенник из камней, то не сооружай его из тесаных, ибо, как скоро наложишь на них тесло твое, то осквернишь их» 1 . И затем снова: «И устрой там жертвенник Господу Богу твоему, жертвенник из камней, не поднимая на них железа» 2 . Такой жертвенник построил Иисус Навин, перейдя через Иордан («…жертвенник из камней цельных, на которые не поднимали железа»). 3
Когда царь Соломон возводил свой знаменитый храм, «…на строение употребляемы были обтесанные камни; ни молота, ни тесла, ни всякого другого железного орудия не было слышно в храме при строении его» 4 . Причина, по которой запрещалось использование железных орудий, в Мишне объясняется так: железо укорачивает жизнь, жертвенник же призван продлевать ее 5 . По словам Плиния, железо – металл, который люди используют в войне; с помощью железа мы делаем все самое хорошее и одновременно все самое плохое: возделываем пашню, строим жилище, обтесываем камень, но вместе с тем творим кровопролитие, раздоры, грабежи. Жертвенник являлся символом мира, заключенного между Богом и человеком, и потому при возведении его не позволялось пользоваться железом, которое служит войне. Эту идею Соломон перенес на строительство целого храма. В Библии не говорится, что железные орудия не применялись для обтесывания камней; сказано только, что при сооружении храма их не было слышно.
Этот храм символизировал торжество Церкви на небесах. Предварительно подготовленные камни бесшумно укладывались в ряды, и так, камень за камнем, рос храм Господень.
Нигде в Священном Писании не подразумевается, что в подобном возведении храма из камней, обтесанных в отдаленных каменоломнях, было задействовано какое-либо чудо. Ни в Первой, ни во Второй книге Паралипоменон также нет ничего о чудесах, сопровождавших этот процесс.
В «Септуагинте» это описывается следующим образом: ό οίκος λίθοις ἀκροτόμοις ἀργοϊς ᾠκοδομήθη. Слово ἀκρόοτομος в LXX употребляется трижды, для понятия которое означает «грубый, необработанный камень». В том месте во Второзаконии, где сказано: «…который источил для тебя источник воды из скалы гранитной» 6 , – LXX использует ἀκρόοτομος. Там, где в Книге псалмов говорится: «Превращающего скалу в озеро воды…» 7 – употребляется ἀκρότομος, так же как и в Книге Иова: «На гранит налагает он руку свою, с корнем опрокидывает горы» 8 . В Книге премудрости Соломона сказано: «…дана им была вода из утесистой скалы» 9 (ἐκ πέτρας ἀκροτόμου), – что тождественно «твердому камню» (λίθος σκληρός). В Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова о Езекии говорится, что он «пробил железом скалу» 10 (ὤρυξε σιδήρο ἀκρότομον).
Λίθος ἀκρότομος, таким образом, означает необработанный камень, обладающий естественными неровностями, то есть неотесанный. Поэтому Суда использует выражение σκληρὰ καί ἄτμητος, а Феодотион называет острый камень, с помощью которого Сепфора совершила обрезание своего сына, ἀκρότομος. В LXX ἀργοϊς означает также камень в его природном состоянии. Так, Павсаний говорит о золотых и серебряных самородках как о ἄργυρος καί χρυσὸς ἀργός. Тогда получается, что LXX, сообщая, будто храм строился из ἀκροτόμοις ἀργοϊς, подразумевает на самом деле, что эти камни вообще не были обработаны и находились в своем природном состоянии, а мастерство Соломона заключалось в том, чтобы соединить в одно целое валуны, которых никогда не касались инструменты. Такого же мнения придерживается и Иосиф Флавий, по словам которого «весь храм целиком собран был с большим искусством из необработанных камней, ἐκ λίθων ἀκροτόμων, идеально пригнанных друг к другу без видимого участия молота или иного строительного инструмента. Строители обошлись без них, и подгонка, судя по всему, производилась не с помощью какого-либо механического воздействия, а с учетом естественной формы камня». В этом и состояло величайшее искусство: бесформенные глыбы были настолько ловко подобраны друг к другу, что создавалось впечатление, будто их специально вытесали для этого. Прокопий Кесарийский тоже свидетельствует, что храм был возведен из необработанных валунов, поскольку Господь запретил налагать на них железные орудия, но тем не менее все вместе они смотрелись как единое целое. Эти отрывки как бы предполагают, что в строительстве храма, при котором не было задействовано никаких сверхъестественных сил, все же есть некие признаки чудесного. Но легенда на этом не заканчивается. После переселения евреев в Вавилон в их мифологию влилось огромное количество иранских и халдейских мифов.
С именем Соломона оказались связаны легенды, ранее рассказываемые о Дшемшиде и других персидских героях. Евреи стали считать их своим собственным наследием. Было явно недостаточно того, что Соломон просто искуснейшим образом подогнал друг к другу неотесанные валуны; нет, их обработали при помощи каких-то магических средств, не прибегая к орудиям из железа.
Легенда рассказывает, что, когда Соломон пытался решить, как построить храм, не прикасаясь к камням никакими железными инструментами, мудрецы указали ему на драгоценные камни на нагрудных знаках первосвященников. Эти камни были огранены и отшлифованы неким инструментом, еще более твердым, чем они сами. Шамир – так он назывался. Шамир был способен разрезать то, что не поддавалось никакому железу. Тогда Соломон вызвал духов и стал расспрашивать их, где же можно разыскать этот чудесный инструмент. Духи открыли ему, что шамир – это червь. Размером он не больше ячменного зернышка, но обладает такой силой, что перед ним не устоит даже самый твердый кремень. Духи посоветовали ему обратиться к Асмодею, царю демонов, – он больше знает об этом. Соломон спросил, как ему найти Асмодея, и духи рассказали, что далеко-далеко, на горе, Асмодей выкопал себе огромный колодец, из которого он каждый день пьет. Соломон призвал своего слугу Бенайю и вручил ему цепь, на которой было написано волшебное слово «шем аммефораш» («овечья шерсть и бурдюк вина»). Бенайя отправился к колодцу Асмодея, проделал к нему подкоп и, выпустив из него всю воду сквозь маленькую дырочку, заткнул ее овечьей шерстью. После этого он наполнил колодец вином. Злой дух, прилетев, по своему обыкновению, к колодцу, почувствовал запах вина. Заподозрив какую-то ловушку, он поначалу не стал пить и ушел, однако вскоре жажда вынудила его все же выпить вина. Когда он опьянел, Бенайя сковал его цепью и поспешил к Соломону. Нельзя сказать, что это удалось ему с легкостью – Асмодей бился и вырывался, сокрушая дома и деревья. Одна бедная вдова, возле дома которой они оказались, стала умолять Асмодея пощадить ее лачугу и не разрушать ее. Тот, пожалев вдову, повернул было в сторону, но так неудачно, что сломал ногу. «Истинно говорят, мягкий язык переламывает кость» 11 , – произнес демон, и с тех пор он известен как хромой бес.Тем не менее, будучи доставлен к Соломону, Асмодей стал вести себя более прилично. Он поведал царю, что шамир принадлежит Князю Моря, и тот не доверяет волшебного червя никому, кроме куропатки, что поклялась ему в верности. Куропатка приносит шамира на вершины гор, раскалывает их и опускает туда семена, чтобы они проросли, и голые скалы покрылись зеленью. Поэтому эту птицу называют Наггар Тура («разрезающая горы»). Если Соломон желает добыть червя, то ему надлежит найти гнездо куропатки и накрыть его сверху стеклянным блюдом, чтобы она не могла добраться до своих птенцов. Она должна будет прибегнуть к помощи шамира, чтобы разрезать стекло, и волшебного червя можно будет у нее отнять.
И вот Бенайя, сын Иодая, отыскал гнездо птицы и прикрыл его куском стекла. Когда куропатка прилетела и не смогла дотянуться до своих птенцов, она принесла шамира и приложила его к стеклу. Тут Бенайя страшно закричал, куропатка, испугавшись, выронила червя и унеслась прочь. Так Бенайя завладел драгоценным шамиром и принес его Соломону. А куропатка, мучимая совестью за то, что она нарушила клятву, данную Князю Моря, убила себя.
Согласно другой версии, Соломон пошел к своему колодцу и, разыскав там демона Сакара, хитростью поймал его и сковал цепью. Когда царь прикоснулся к цепи своим перстнем, Сакар испустил крик такой пронзительный, что содрогнулась земля.
«Не бойся, – произнес Соломон. – Я верну тебе свободу, если ты скажешь мне, как безо всякого шума разрезать камни и металлы».
«Этого я не знаю, – ответил джинн, – но ворон может дать тебе ответ. Накрой гнездо ворона хрустальным блюдом, и увидишь, как птица разобьет его».
Царь так и поступил и увидел, что ворон принес в клюве камень, который расколол хрусталь. «Что это за камень?»– спросил Соломон у ворона.
«Это камень Самур, – сказал ворон. – Он из пустыни, что далеко к востоку отсюда». Тогда царь послал нескольких великанов вслед за вороном в ту пустыню и получил столько камней, сколько ему требовалось.
Согласно третьей версии, шамиром назывался Камень Мудрости, а птицей, владевшей им, был орел.
Раздобыв этот шамир, Соломон обтесал камни для своего храма.
Раввинская фантазия создала и другие мифы об этой мистической силе, заключенной в черве или в камне. Во второй день творения был создан колодец, у которого Иаков встретил Ревекку, манна, которой питался народ Израилев в пустыне, волшебный посох Моисея, говорящая Валаамова ослица и шамир, тот не-железный инструмент, с помощью которого Соломон должен был построить Дом Божий. В ранних раввинских сказках шамир не является червем. В трактате Сота впервые появляются некие намеки на то, что шамир – это нечто большее, чем камень; там он называется «созданием»
«Наши ребе учат нас, что шамир – это некое создание величиной с ячменное зернышко, созданное в один из шести дней творения, и ничто не может устоять перед ним. Как его хранят? Его заворачивают в шерсть и помещают в свинцовый сосуд, наполненный каким-либо мелким зерном, вроде ячменя». После того как храм был построен, шамир исчез.
Легенда перешла к грекам. Элиан рассказывает об удоде, который свил гнездо в трещине одной старой стены.
Хозяин заделал эту трещину. Удод, обнаружив, что не может подобраться к своим птенцам, улетел на поиски растения лба. Принеся его, он приложил его к замазанной трещине, и та тотчас раскололась вновь, и удод проник внутрь. Затем птица улетела за пищей, и хозяин опять произвел починку стены. И снова удод устранил возникшее препятствие с помощью того же средства. То же самое повторилось и в третий раз. Плиний в этой сказке заменяет удода на дятла. По его словам, дятел растит свое потомство в дупле дерева; если вход в него чем-нибудь плотно заткнуть, дятел найдет способ открыть его.
В английской версии «Римских деяний» приводится следующая история. Жил в Риме выдающийся император по имени Диоклетиан. Превыше всего на свете он ценил такую добродетель, как сострадание. Как-то он пожелал узнать, какая из птиц более всего привязана к своим птенцам. Гуляя однажды по лесу, император заметил гнездо большой птицы, которая называлась страусом, где находились и мать, и птенцы. Диоклетиан взял гнездо с птенцами с собой во дворец и поместил его в стеклянный сосуд. Мать видела все это, и, будучи не в силах освободить своих детей, скрылась в лесу. После трехдневного отсутствия она вернулась во дворец и принесла в клюве червяка, который назывался thumare.Она уронила его на стекло, сосуд разбился вдребезги, и птенцы улетели прочь вместе с матерью. Императору оставалось лишь подивиться преданности и сообразительности страуса. На что мы можем, в свою очередь, заметить, что этой сообразительности очень не хватало тем, кто, сочиняя эту легенду, приписал качества, коими так восхищался Диоклетиан, именно страусу – птице, отличающейся особенно заметным их отсутствием. Подобные истории излагают и Винсент из Бове в своем «Зерцале историческом», и восхитительный сплетник и любитель небылиц Гервазий Тильберийский. Последний рассказывает, как Соломон прибегал к помощи маленького червячка по имени thamir,чтобы обтесать камни для храма. Если окропить его кровью мрамор, то он очень легко поддастся обработке. А завладел им Соломон следующим образом. Он взял птенца страуса и посадил его в стеклянную бутыль. Страус, видя это, убежал в пустыню и принес червяка. Его кровью он брызнул на бутыль, и она раскололась. «А в нынешние времена, в правление папы Александра III, когда я был мальчиком, в Риме нашли пузырек, наполненный жидкостью молочного цвета, которая, если сбрызнуть ею любой камень, заставляет его принимать ту форму, какая только угодна резчику. Пузырек этот обнаружили в очень древнем дворце; искусство, с которым он был выстроен, всегда служило предметом удивления римлян».
Гервазий позаимствовал эту историю у Петра Коместора.
«Если кто желает уметь разрывать цепи, – говорит Альберт Великий, – то пусть он идет в лес и найдет там дупло дятла с птенцами, взберется на дерево и заткнет чем угодно вход в него. Как только птица увидит, что ты сделал, она принесет растение, которое и приложит к предмету, мешающему ей попасть в гнездо. Тогда он разорвется, а растение упадет вниз. Следует заранее рас стелить под деревом кусок ткани, чтобы можно было поднять его». Но, добавляет Альберт, это не более чем выдумки евреев.
Конрад Мегенбергский сообщает: «Есть птица, по-латыни она зовется merops, а по-немецки Bömheckel, которая вьет гнезда на высоких деревьях. Если гнездо с птенцами накрыть чем-нибудь так, чтобы птица не могла получить к нему доступ, она принесет некое растение, приложит его к помехе, и та подастся. Это растение называется herba meropis, или дятлова трава, а в магических книгах его называют chora.
В Нормандии верят, что ласточка обладает способностью находить на берегу моря гальку, которая возвращает слепым зрение. Чтобы завладеть волшебным камешком, крестьяне предлагают сделать следующее. Нужно выколоть глаза птенцам ласточки, и мать немедленно отправится на поиски чудодейственного средства. Как только птенцы снова обретут зрение, ласточка попытается отделаться от талисмана, чтобы никто не узнал секрет. Однако если предварительно расстелить под гнездом кусок алой ткани, ласточка, приняв его за огонь, бросит камень туда.
Я обнаружил подобную историю в Исландии. Местные жители уверяют, что существует некий камень, наделяющий своего владельца самыми чудесными способностями: он сможет иметь столько вяленой рыбы и бренди, сколько пожелает, превращаться в невидимку, воскрешать мертвых, излечивать болезни и взламывать любые запоры и решетки. Чтобы стать обладателем этого волшебного камня, нужно взять яйцо ворона, сварить его, подбросить обратно в гнездо и спрятаться. Когда мать увидит, что одно из ее яиц мертво и все попытки согреть его безрезультатны, она улетит прочь и вернется, неся в клюве черный камень. Им она коснется яйца и снова вдохнет в него жизнь. Тут нужно застрелить птицу и взять камень.
В легендах такого рода шамир обладает силой возвращать жизнь. В этом отношении они схожи с весьма распространенными в Средневековье историями о птицах и ласках, которые умели воскрешать мертвых с помощью волшебного растения. Авиценна в своей восьмой книге, «О животных», рассказывает, что один достойный доверия старец поведал ему следующее. Наблюдая за птицами, он заметил, что, когда две птицы дрались и одна из них начинала одерживать верх, другая, ослабевшая, находила какое-то растение и клевала его, а восстановив силы, возвращалась к битве. Так происходило несколько раз, и старец решил сорвать растение. Когда птица прилетела и увидела, что его нет, она громко вскрикнула и упала замертво. Растение называлось lactua agrestis.
В книге Фуке «Сэр Элидок» маленький мальчик по имени Амьот и его спутница стояли во дворе церкви и смотрели на гроб с покойницей, как вдруг ребенок громко вскрикнул. Какое-то маленькое существо скользнуло мимо них, рогатка в руках у мальчишки издала свист, и вот существо уже лежало на земле, сраженное ударом. Это была ласка… Через некоторое время появилась другая ласка, будто разыскивающая своего товарища, и нашла его бездыханным. Последовала печальная сцена. Зверек коснулся друга лапкой, как бы говоря: «Вставай! Проснись! Давай поиграем!» Но тот оставался недвижим. Тогда второй в страхе отпрянул от него. Снова и снова пытался он разбудить приятеля, но все было напрасно. Маленькие глазки его блестели словно бы от слез. Вдруг зверек как будто вспомнил о чем-то. Он навострил уши, оглянулся по сторонам и в мгновение ока скрылся из вида. Не успели Амьот и его спутница обменяться хоть словом, как зверек появился опять. В зубах он держал корень, на котором распустился красный цветок. Никогда прежде девочке не доводилось видеть такое растение. Она сделала Амьоту знак, чтобы тот не двигался. Зверек приблизился к своему другу и осторожно вложил в его рот корень с цветком. Тельце первого, до этого момента неподвижное, вдруг вытянулось, и в то же мгновение он вскочил на ноги, все еще с корнем во рту. «Корень! Корень! Возьми его, только не убивай их!» – прошептала Амьоту его спутница. Он выпустил еще один камень из своей рогатки, но так аккуратно и точно, что не только не убил ни одну из ласок, но даже не повредил им. Корень жизни с красным цветком лежал перед рассказчицей и находился в полной ее власти. Естественно, она тут же воспользовалась им, чтобы вернуть к жизни покойницу. «Сэр Элидок» основан на бретонской легенде, на «Поэме об Элидуке» Марии Французской. Однако в другой французской сказке цветок желтый; это не что иное, как календула. Она может даровать способность понимать язык птиц, но только в том случае, если в одно определенное утро ее коснется босой ногой человек с чистой душой. Эта история практически повторяет историю о Полииде и Главке. Полиид заметил возле тела умершего принца змею и убил ее. Появилась вторая змея, увидела, что первая мертва, и принесла корень, который оживил ее. Полиид завладел корнем и сумел вернуть жизнь Главку 12 . Греческая легенда о Роданфе и Досикле имеет похожий сюжет. Роданфа выпивает кубок с отравленным вином и падает замертво. В это время Досикл и Кратандр охотятся на диких зверей в лесу. Они видят раненого медведя, который, отыскав какое-то растение, начинает кататься по нему и мгновенно исцеляет свои раны. Корень этого растения был белым, цветки розовыми, а стебель имел слегка фиолетовый оттенок. Досикл подобрал его и вернулся домой, где обнаружил лежащую без чувств Роданфу. С помощью чудесного растения он оживляет ее. Похожие сказки рассказывают в Германии, Литве, встречаются они и среди современных греческих сказок, и среди древних скандинавских.
В Германии полно историй о волшебных свойствах цветка удачи.
Человек мимоходом срывает красивый цветок, в большинстве случаев голубой, и прицепляет его к шляпе или к груди. Идя мимо горы, он вдруг замечает, что она расступается перед ним. Он входит и видит прекрасную женщину, которая предлагает ему ни в чем себе не отказывать и набрать сколько угодно золота, что в изобилии рассыпано вокруг. Он набивает карманы сверкающими самородками и собирается уходить, но слышит голос женщины: «Не забудь самое ценное!» Думая, что она приглашает его взять еще золота, он ощупывает свои карманы, удостоверяется, что он сделал все, что мог, и упрекнуть себя ему не в чем, и устремляется к выходу. Бесценный голубой цветок, обладающий свойством открывать горы, остается лежать на земле там, где он его выронил.
В тот момент, когда он выходит наружу, гора с грохотом затворяется за ним и оставляет его без пятки. Теперь она закрыта для него навеки.
Один пастух перегонял свое стадо через Ильзенштейн. Будучи утомлен долгим и изнурительным путешествием, он оперся на свою палку. Тут же недра горы раскрылись перед ним, поскольку в его посохе был молочай. Внутри он встретил принцессу Ильзу, предложившую ему наполнить карманы золотом. Он так и сделал и собирался уходить, но принцесса воскликнула: «Не забудь самое ценное!» Она имела в виду его палку, прислоненную к стене.
Но пастух не понял ее и, взяв еще золота, пошел к выходу. Гора, сомкнувшись, разорвала несчастного пополам. В некоторых версиях это был маленький голубой цветок:
Лазоревый цветок, как говорят брамины,
В раю который только лишь растет.
«Лалла Рук»
Он жалобно прокричал: «Не забудь меня!» Но голос его был так тих, что его никто не услышал.
Отсюда и произошло имя этого маленького симпатичного цветка – незабудка. Когда это предание забылось, придумали красивую романтическую легенду, объяснявшую необычное название.
В сказке «Али-Баба и сорок разбойников» горы отворяет волшебное слово «Сезам», произнесший его получает доступ к сокровищам, что находятся внутри. На забывшего волшебное слово невезучего злодея обрушивается несчастье. Но сезам – это название известного восточного растения, sesamum orientale,или кунжут восточный, так что вполне вероятно, что изначально в персидской сказке, вошедшей в состав «Сказок 1001 ночи» в роли ключа, открывавшего гору, выступал цветок. В античных мифах тоже присутствует растение, раскалывавшее горы, а именно saxifraga,или камнеломка, чьи тонкие корешки, проникая внутрь, могли разрушить самую твердую скалу – этой силе древние греки не могли найти объяснения.
Исаия, описывая опустошение виноградников сионских, говорит, что на месте их «…будет терновник и колючий кустарник» 13 , – а также «зарастет он тернами и волчцами» 14 и «на земле народа моего будут расти терны и волчцы». 15
Слово нигде не используется самостоятельно, оно всегда сочетается со словом которое в LXX переводится как ἄκανθα καί χόρτος. Название растения в седьмой главе переведено как χέρσος ἄκανθα; в пятой – χέρσος и ἄκανθα, таким образом, χέρσος означает, а ἄκανθα означает. В девятой главе, там, где «огонь… пожирает терновник и колючий кустарник» 16 , используется слово ἄγρωστις ξηρά, а в десятой – «терны его и волчцы» 17 – ὡσεὶ χόρτον τὴν ὕλην.
В отношении обоих этих названий переводчики не имеют единого мнения. Далее, словом «смирис», не сочетая его ни с какими другими словами, Исаия называет некое растение. «Смирис», как мы убедились, – это нечто, обладающее силой разрушать камни. Соответственно, та же идея, что выражается латинским словом saxifraga(камнеломка), на еврейском выражается словом «смирис»; так что мы можем перевести как «камнеломка и терн». 18
У северных народов есть еще один талисман, которому приписывают те же свойства, что шамиру и молочаю. Это – Рука Славы. Она представляет собой руку повешенного, подготовленную особым образом. Ее следовало туго завернуть в кусок савана, так чтобы выдавить, возможно, еще оставшуюся кровь, затем поместить в глиняный сосуд вместе с селитрой, солью и перцем, тщательно перемешанными. В этом «маринаде» рука должна оставаться две недели, чтобы как следует высохнуть. Затем ее нужно еще высушивать на солнце во время «Собачьих дней», пока она совсем не съежится. Если солнечного тепла оказывается недостаточно, рука нагревается в печи, в которой сжигают вербену и папоротник. Затем нужно изготовить свечу из жира повешенного, смешанного с воском и лапландским кунжутом. Обратите внимание на использование этого растения. В Руку Славы вставляли эту горящую свечу. Дустер Свивел добавляет: «Вы делаете свечу и вставляете ее в Руку Славы в соответствующий час и минуту и с соответствующими ритуалами, и тот, кто ищет сокровища, не найдет ничего!» У Саути такой рукой владеет чародей Мохареб, он использует ее, чтобы усыпить Иохака, великана, охраняющего вход в пещеры. Из сумки он вынимает высохшую, сморщенную черную человеческую руку и вставляет в нее свечу. Далее чародей рассказывает, как он приобрел эту руку – руку убийцы, принявшего смерть на эшафоте, ту самую, которая и совершила страшное преступление. Он объясняет действие руки: сгорая, ее мертвые ингредиенты распространяют вокруг омертвелость, безжизненность.
Несколько историй об этой ужасной руке встречается в «Фольклоре северных графств Англии» Хендерсона. Я приведу здесь только одну; ее мне рассказал рабочий из Вест-Райдинга в Йоркшире. Эту же историю приводит Мартин Энтони Делрио в своих «Магических изысканиях» 1593 года, она дается в качестве приложения в книге Хендерсона.
В некоей довольно глухой местности, посреди вересковой пустоши, находился постоялый двор. Как-то раз темной ночью, когда все его обитатели уже приготовились ко сну, раздался стук в дверь. На пороге стоял дрожащий от холода нищий, чьи лохмотья были насквозь промокшими от дождя, а руки совсем посинели. Он попросил ночлега, который и был ему милосердно предоставлен. В доме не было ни одной свободной кровати, но нищему сказали, что он может устроиться на полу перед огнем, где потеплее.
Вскоре все в доме уснули, кроме одной девушки-служанки. Через маленькое оконце в двери кухни она могла видеть, что происходило в большой комнате. Когда все разошлись и нищий остался один, он поднялся с пола, сел за стол, вынул из кармана коричневую сморщенную человеческую руку и вставил ее в подсвечник. Затем он чем-то смазал ее пальцы и, поднеся к ним спичку, поджег их. Охваченная ужасом, девушка метнулась к черной лестнице, взбежала наверх, чтобы разбудить своего хозяина и других мужчин; но напрасно – все они крепко спали, погрузившись в заколдованный сон. Видя, что ее усилия бесплодны, она вновь кинулась вниз. Заглянув в оконце, она увидела, что пальцы на руке по-прежнему горят, не горел только большой палец – это был знак, что в доме кто-то не спит. Нищий стал собирать все ценное в доме в большой мешок; ни один замок не мог устоять перед горящей рукой. Поставив ее на землю, вор зашел в соседнюю комнату. Как только он скрылся из вида, служанка бросилась к руке и попыталась потушить пляшущие на кончиках пальцев желтые огоньки. Она дула на них, потом вылила на руку немного остававшегося в кувшине пива – но огоньки только ярче разгорелись, затем попробовала воду – но опять безуспешно. Тогда, в качестве последнего средства, она схватила кувшин с молоком и выплеснула его на горящую руку – и четыре огонька немедленно погасли.
Пронзительно крича, девушка подбежала к двери в комнату, в которую вошел вор, и заперла ее. Весь дом был поднят на ноги, и вор оказался схвачен и повешен.
Похожую легенду рассказывает Томас Инголдсби. Но мы не будем пересказывать ее сюжет, а лучше попытаемся поднести мифологического шамира к самому мифу и посмотрим, не спадут ли замки со всех дверей, не откроются ли перед нами врата в пещеру чудес, не сумеем ли мы проникнуть в самую суть этой легенды и понять, откуда произошла эта вера в волшебного червя, принадлежащего Князю Моря, камень мудрости, сезам, незабудку или Руку Славы.
Какими свойствами обладает этот магический предмет?
Он взламывает замки, дробит камни, открывает недра горы, где лежат сокровища, скрытые доселе от человеческих глаз, парализует, погружает в волшебный сон или, наоборот, возвращает к жизни.
Я думаю, во всех этих разнообразных сказках говорится об одной и той же вещи, а именно о молнии.
Но что же это за птица, приносящая в клюве шамир, червя или камень, разрушающий горы? Это грозовая туча, которая в древних мифах разных народов часто принимала вид могучей птицы. В греческой иконографии Зевс, согласно определению Еврипида, «небо, держащее землю в своих влажных объятиях», обычно изображается с молнией в руках, рядом с ним показан орел, символизирующий тучу. «Блистающие небеса над нами, что все называют Юпитером», как говорит Цицерон, не могут обойтись без облака и молнии, а когда небо принимает человеческое воплощение, его неизменным спутником становится птица. Это та самая грозовая туча, что, приняв форму орла, ежедневно терзает печень Прометея. Те же грозные яростные тучи представляют гарпии. В древнеиндийской мифологии легкое пушистое белое облако, плывущее в небе, было белым лебедем, равно как и в скандинавской, в то время как черные тучи отождествлялись с воронами, кружащимися над землей, чтобы потом вернуться к Одину и рассказать ему все, что происходит в мире. Клубящийся туман – это птица Рух из сказок «1001 ночь», высиживающая свое огромное сияющее яйцо, солнце, и живущая в сверкающей самоцветами долине, звездном небе. Сравнение облака с птицей достаточно легко приходит на ум как современному поэту, так и библейскому Давиду – недаром он говорил о «крыльях ветра». Итак, если облако, или туча, – это огромная птица, то молнии – это не что иное, как извивающиеся черви или змеи, которых она несет в клюве. Канадские индейцы по сей день считают молнии огненными змеями и верят, что гром – это их шипение. Согласно преданиям друидов, именно эти небесные пресмыкающиеся породили солнце. Молния, разрушающая все, во что она попадает, рассматривалась как камень, брошенный птицей-тучей. Сходство молнии с небесным цветком, голубым, желтым или красным, является более отдаленным; тем не менее существуют свидетельства, которые я не могу здесь привести, что именно так молния в ряде случаев и рассматривалась.
Облако, озаренное всполохами молнии, также символизировало пылающую руку. Греки помещали изогнутое копье в руку Зевса, а у мексиканских индейцев кроваво-красная рука, изображенная на стене храма, символизировала жертвенный костер. Возможно, та же мысль присутствовала в уме отрока Илии, когда он увидел с вершины горы Кармил облако и сказал об этом своему хозяину. «Вот, небольшое облако поднимается от моря, величиною в ладонь человеческую… Между тем небо сделалось мрачно от туч и от ветра, и пошел большой дождь» 19 . В финской и эстонской мифологии облако – это маленький человечек с медной рукой, который, поднимаясь из воды, вырастает и превращается в гиганта.
Черная пламенеющая туча – вот из чего родился образ магической Руки Славы.
Производимые молнией эффекты выражаются различно. Шамир, дробящий скалы, – образ достаточно ясный. Менее понятна другая его ипостась – ключ к сокровищам, заключенным в недрах горы. У древних ариев и облако, и гора назывались одним словом. Груды облаков на горизонте настолько напоминали им Альпы, что для обозначения их не нашлось более подходящего слова. И эти громадные небесные горы раскалывала молния. На доли секунды перед человеком открывалось ослепительное золото за облаками, но тут же с грохотом скалы смыкались опять. Вера в то, что за громадами облаков таятся несметные богатства, которые на мгновение открывались простым смертным, привела к быстрому формированию легенд о людях, сумевших проникнуть в эти сокровищницы. Корень жизни, который приносит ласка или змея, возвращает жизнь мертвым. Этот миф родился на Востоке, где порой от продолжительной засухи земля будто умирает. Затем приходит облако. Молния ударяет в бесплодную, потрескавшуюся, мертвую землю, и вслед за ней с небес обрушиваются потоки воды, возвращая к жизни иссохшие растения, восстанавливая их соки. Главк символизирует именно мертвую, высохшую растительность, а мертвая женщина в «Поэме об Элидуке» – безжизненную, лишенную сил землю. Эту возрождающую силу в мифологии приписывают также дождю. В славянских мифах мертвую землю оживляет живая вода, которую приносит птица из глубины мрачной пещеры. Убитый принц означает умершую землю; затем прилетает орел с пузырьком живой воды – облако, несущее дождь, он окропляет драгоценной влагой труп – и жизнь возвращается.
У Руки Славы есть еще одно весьма специфическое свойство. Она обездвиживает. В этом отношении она напоминает голову Медузы горгоны или василиска. Голова Медузы с развевающимися волосами-змеями – это, вне всяческих сомнений, дождевое облако, точно так же, как и василиск, от взгляда которого умирает все живое. Парализующий ужас, который внушали людям раскаты грома, отразился в легендах об обездвиживающем взгляде василиска, голове Медузы и помахивании Руки Славы.
Возможно, некоторые из этих объяснений могут показаться натянутыми, однако все они являются истинными. Мы, с нашим знанием причин, вызывающих различные метеорологические явления, едва ли можем представить себе, какие невероятные объяснения предлагали им невежественные люди.
Как в финской космогонии могла родиться вера, что земля и небо представляют собой яйцо, в котором скорлупа – это небесный свод, желток – непосредственно земля, а прозрачная жидкость, окружающая его, – Мировой океан, нам не понять; и тем не менее именно так они и думали, это факт. Как скандинавам могло прийти в голову, что горы – это разлагающиеся кости могущественного йотуна, а земля – его гниющая плоть, непостижимо для нас, однако в эту теорию совершенно серьезно верили и передавали ее другим. Почему древние индийцы считали, что дождевые облака – это коровы с полным выменем, которых доят небесные ветра, – не поддается объяснению, но в ведах содержатся неопровержимые доказательства этому.
Нонн в «Деяниях Диониса» описывал луну как светящийся белый камень, а Демокрит называл звезды πέτρους. Лукреций считал солнце колесом, a Овидий – щитом:
…тогда ли, когда на рассвете
Палантиада весь мир, чтобы Фебу вручить, обагряет.
Даже божественный щит, подымаясь с земли преисподней,
Ал, возникая, и ал, скрываясь в земле преисподней… 20
Уже в 1600 году немецкий автор, описывая грозу, от которой гибнет урожай, изобразил дракона с пламенеющим языком и железными клыками, пожирающего поле, а детям и сейчас говорят, что гром – это голос Всевышнего.
Беспокойный человеческий ум, находясь в постоянных поисках причин тех чудес, что предстают перед ним, принимает одну теорию за другой, а те объяснения, что отвергаются им, остаются в памяти нации в качестве мифов, значение которых со временем забывается.
- 1. Исх., XX: 25.
- 2. Втор., XXVI: 5.
- 3. Иис. Нав., VIII: 31.
- 4. 3 Цар., VI: 7. ( Примеч. пер.)
- 5. Миддот. 3, 4.
- 6. Втор., VIII: 15.
- 7. Псалом CXIII: 8.
- 8. Иов., XXVIII: 9.
- 9. Книга премудрости Соломона, XI: 4.
- 10. Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, XL: 19.
- 11. Притч., XXV: 15.
- 12. Аполлодор. Мифологическая библиотека. Кн. III. Гл. 3.
- 13. Ис., VII: 23.
- 14. Там же, V: 6.
- 15. Там же, XXXII: 13.
- 16. Ис., IX: 18. ( Примеч. пер.)
- 17. Там же, X: 17. ( Примеч. пер.)
- 18. Восточное слово «смирис» было в ходу у греков. Так они называли самое твердое известное им вещество, использовавшееся для полировки камней. Это слово сохранилось в немецком языке – Smirgel(«наждак») – и в английском – emery («корунд, наздак»).
- 19. 3 Цар., XVIII: 44—45.
- 20. Овидий. Метаморфозы / Перевод С.В. Шервинского. ( Примеч. пер.)