Шарль Бодлер. Дон Жуан в аду
Перевод Эллиса (Л. Л. Кобылинского, 1879-1947)
Вот к подземной волне он, смеясь, подступает.
Вот бесстрашно обол свой Харону швырнул;
Страшный нищий в лицо ему дерзко взглянул
И весло за веслом у него вырывает.
И, отвислые груди свои обнажив,
Словно стадо загубленных жертв, за кормою
Сонмы женщин мятутся, весь берег покрыв;
Вторят черные своды протяжному вою.
Сганарелло твердит об уплате долгов,
Дон Луис указует рукой ослабелой
Смельчака, осквернившего лоб его белый,
Мертвецам, что блуждают у тех берегов.
Снова тень непорочной Эльвиры склонилась
Пред изменником, полная тихой мольбой,
Чтобы вновь сладость первых речей засветилась,
Чтоб ее подарил он улыбкой одной.
У руля, весь окован железной бронею,
Исполин возвышается черной горой,
Но, на шпагу свою опершися рукою,
За волною следит равнодушно герой.
* * *
Перевод В. Левика
Лишь только дон Жуан, сойдя к реке загробной
И свой обол швырнув, перешагнул в челнок, -
Спесив, как Антисфен, на весла нищий злобный
Всей силой мстительных, могучих рук налег.
За лодкой женщины в волнах темно-зеленых,
Влача обвислые нагие телеса,
Протяжным ревом жертв, закланью обреченных,
Будили черные, как уголь, небеса.
Смеялся Сганарель и требовал уплаты;
А мертвецам, к реке спешившим из долин,
Дрожащий дон Луис лишь показал трикраты,
Что дерзкий грешник здесь, его безбожный сын.
Озябнув, куталась в свою мантилью вдовью
Эльвира тощая, и гордый взор молил,
Чтоб вероломный муж, как первою любовью,
Ее улыбкою последней одарил.
И рыцарь каменный, как прежде, гнева полный,
Взрезал речную гладь рулем, а близ него,
На шпагу опершись, герой глядел на волны,
Не удостаивая взглядом никого.
* * *
Перевод О. Н. Чюминой (1905)
Когда, вручив обол зловещему Харону,
Спускался Дон-Жуан в ладье по Киферону —
Рукою мстительной схватился за весло
Неведомый старик и лодку понесло.
Под неприветливым и мрачным небосклоном,
Как призраки былых бесчисленных побед,
Толпою бледною, с рыданием и стоном,
Влачились женщины его ладье вослед.
Расчета Сганарель просил у господина,
И обитателям таинственной страны
С укором дон-Луис указывал на сына,
Не пощадившего отцовской седины.
В одежде траурной забытая Эльвира,
Печальна и грустна, как тень иного мира,
Стояла близ него, и взор её очей
Молил о нежности и ласке первых дней.
Виднелась у руля фигура командора…
Но, опираяся на меч блестящий свой,
Надменный Дон-Жуан, не опуская взора,
Казалось, никого не видел пред собой.