Баллада поэтического конкурса в Блуа
Я жаждою томлюсь у родника,
Стучу зубами, пламенем согрет,
Отчизна здесь – отчизна далека,
Я у костра дрожу в преддверье бед.
Я гол, как червь, я как судья одет,
Жду без надежды; радуюсь в слезах,
Отчаяньем превозмогаю страх,
Сквозь смех мой прорастает скорби семя,
Могущественен – власти нет в руках.
С почётом принят я и изгнан всеми.
Мысль, ясная для всех, мне нелегка,
Зато в неясном вмиг найду ответ.
Чтоб стать ученым, учатся века,
А мне случайное ученье – свет.
Всё обретя, я нищ, разут, раздет,
Богат, но остаюсь не при деньгах.
Упёршись задом, падаю во прах,
Я вечер славлю в утреннее время,
Наследник не в наследственных делах.
С почётом принят я и изгнан всеми.
Я весел, но гнетёт меня тоска:
Хочу я лишь того, на что запрет.
Кто льстит мне, тот мне в тягость, и горька
Мне эта лесть превыше всех клевет.
Но друг мне тот, кто скажет: «Белый цвет
Лебяжий – это чернота в крылах
У ворона», а следующий шаг –
«Жизнь – это просто шутка для веселья».
Всё зная, не могу сказать в словах…
С почётом принят я и изгнан всеми.
Мой добрый принц, ведь я уже отпет:
Во всём есть смысл, во мне же смысла нет,
Чужой, несу чужих законов бремя.
Чего желать? Подкиньте-ка монет!
С почётом принят я и изгнан всеми.
Реб Франсуа Вийон?
Манера находить всему на свете «объяснение с еврейским уклоном» способна вывести из себя кого угодно, не исключая и меня. Причём особенно это касается таких тем, где «еврейский след» изначально не предполагался. Например, тема «Личность Франсуа Вийона». Литературная критика разрабатывает эту тему с традиционных уголовно-авантюрных позиций, образ Вийона-уголовника, вора и сутенёра, балующегося сочинением баллад в свободное от бандитских налётов время, устоялся практически во всех посвящённых ему работах – от академических монографий до продукции кинематографа. Такая трактовка говорит не столько о реальном Вийоне, сколько о психологических комплексах и запросах литературоведов, читателей и прочих потребителей культурной продукции в течение последних пятисот лет. Кабинетные учёные и мирные обыватели нуждаются именно в таком, отважном и рисковом, плюющем на все условности гениальном поэте-авантюристе. Некоторым диссонансом выглядят только слова Аверинцева, отмечавшего весьма сложную, но последовательную теологию, которая у Вийона всё-таки прочитывается. Да, тексты Вийона в основе своей логичны, последовательны, их «второе дно» было понятно современникам, хотя в полной мере, видимо, довольно узкому кругу современников. Скажем честно – о Вийоне мы знаем очень мало, поэтому строить какие-то предположения можно только гипотетически, читая тексты с позиций своих знаний, своей узкой специализации. Я гебраист, и «Баллада поэтического конкурса в Блуа» вызывает у меня совсем не те ассоциации, которые она вызывает, например, у Фаины Гримберг, специалиста по истории и культуре балканских народов. Кстати, именно её исследования и её убедительная аргументация о несостоятельности традиционного понимания личности и текстов Вийона привели меня к этой теме, хотя её трактовка Вийона не совпадает с моей. Но ошибаюсь ли я, или она, или мы оба – всё равно даже неправильное понимание всё-таки лучше, чем отсутствие всякого понимания, и коль скоро «еврейская» версия не противоречит тексту Вийона, зато вполне успешно объясняет его, я предлагаю своё прочтение как одно из возможных.
«Баллада конкурса в Блуа» – один из самых известных текстов Вийона. Вельможа и великий поэт Карл (Шарль) Орлеанский пригласил на поэтическое состязание нескольких замечательных поэтов, в том числе Вийона, и предложил написать балладу с первой строчкой «Я жаждою томлюсь у родника». Задание, таким образом, предполагало создание текста, построенного на несуразных противопоставлениях. Формально Вийон с заданием справился, но мы имеем право допустить, что он играет в более сложные игры, что противопоставления в его балладе кажущиеся, и логика в них всё-таки есть, если объяснить текст с помощью «еврейской» версии. Тогда не только идеи чуждости, избранности, фамильярного отношения к аристократии находят свое объяснение, но и «парадоксы» данной баллады превращаются в логичные утверждения. «Маска» Вийона в данном случае – еврей, несомненно, крещёный, но помнящий из семейной традиции какие-то элементы традиционного культа. «Отчизна здесь – отчизна далека» (в подлиннике – «В моей стране я в земле далёкой») – достаточно традиционная мысль в еврейской поэзии, в частности у Галеви. «Я у костра дрожу в преддверье бед» при сопоставлении с предшествующей «Стучу зубами, пламенем согрет» (намёк на лихорадку) показывает, что здесь герой дрожит тоже не от холода, а от страха, видимо, понимая, что в любой момент ему может грозить костёр по подозрению в вероотступничестве. «Я гол, как червь» – аллюзия на Ветхий завет, книгу Экклезиаста («Нагим пришёл я в этот мир и нагим уйду из него»). Кстати, надо отметить, что отсылок к Ветхому Завету у Вийона гораздо больше, чем у его современников при почти полном отсутствии цитат из Нового Завета. «Я как судья одет» – в подлиннике «По-президентски разодет»: президент – глава Судебной палаты, одеяние которого представляло собой меховую мантию и такую же шапочку; вполне возможно, что здесь мы видим указание на то, что у еврея голова всегда должна быть покрыта; «могуществен» без власти и без силы – указание на бесправное, но экономически порой значительное положение евреев. «Отчаяньем превозмогаю страх, / Смеюсь, хоть прорастает скорби семя» (подлинник: «Смеюсь в слезах и жду без надежды; Обретаю смелость в грустном отчаяньи») – традиционные ментально-поведенческие (и, может быть, мессианские) еврейские стереотипы. «С почётом принят я и изгнан всеми» – составленная из двух устойчивых выражений, сжатая до однострочия квинтэссенция еврейской средневековой истории. Правитель приглашает селиться на его землях еврейскую общину, дарует им права, вольности, особые статусы, гарантии от нападок церкви и народа, а потом, когда традиционные еврейские занятия – кредитная деятельность, откупа, в том числе по сбору налогов, торговля – привносят в страну деловое оживление, конкуренцию и имущественное расслоение, новый правитель, желая отвести от себя гнев подданных и заодно разом пополнить собственную казну, поощряет погромы, ограничивает евреев в правах и, наконец, приговаривает их к изгнанию. «Мысль, ясная для всех, мне нелегка,/ Зато в неясном вмиг найду ответ» – свидетельство знакомства Вийона с традицией еврейского комментирования священных текстов (в известном тексте открываются новые глубины) и «пилпула» – теологической дискуссии типа интеллектуальной игры, где ценятся красноречие, умение играть в логические игры и доказывать любой наперёд заданный тезис. «Чтоб стать ученым, учатся века, \ А мне случайное ученье – свет.» (в подлиннике «Науку (учёность) обретаю внезапным случаем») – слегка переделанная цитата из «Пиркей Авот»: «Кто мудр? Тот, кто учится у любого человека». «Богат, но остаюсь не при деньгах» (в подлиннике «Приобретаю всё и остаюсь в проигрыше») – речь идёт об обретении культурных ценностей, учёности, а также о вышеупомянутых реалиях еврейской жизни. «Упёршись задом, падаю во прах» (в подлиннике «Крутясь назад», «Развернувшись наоборот», французские комментаторы поясняют: «Растянувшись на спине», и далее «испытываю великий страх упасть (рухнуть). «Растянувшись» – в оригинале GISANT. Буквы G на L могут быть случайно или намеренно написаны в рукописи сходным образом, и, вполне возможно, мы имеем дело с неверным прочтением, вроде того, как несколько столетий публиковали итальянский сонет Иммануила Римского, начинающийся на бессмысленное «Tusteso», пока уже в XX веке кому-то не пришло в голову, что там написано «Justoso». Если же Вийон имел в виду LISANT, то начало фразы обретает такой смысл: «Читая наоборот, я испытываю страх…». Вийон, конечно, знал, что ветхозаветные тексты в подлиннике читаются справа налево, «наоборот». «Я вечер славлю в утреннее время» – второе конкретное указание на еврейскую традицию и, как и в предыдущем случае, автор «шифруется», как бы отступает на шаг назад. Но если в предыдущей строке он, как я предполагаю, изменил букву, то здесь зеркально переделал ситуацию. В подлиннике – «Ранним утром говорю: Да пошлёт вам бог доброго вечера». В действительности у евреев день начинается с захода солнца, и потому логичнее было бы сказать: «Вечером желаю доброго дня», но это было бы сразу понятно церковникам, преследовавшим Вийона. «Наследник не в наследственных делах» (подлинник: «Жду наследства, но я ничей не наследник») – не имея права на принадлежность к еврейской традиции, Вийон её изучает либо намекает на своё происхождение и тем претендует если не на обладание ею, то на определённое отношение к ней. «Я весел, но гнетёт меня тоска://Хочу я лишь того, на что запрет» (подлинник «Я не забочусь ни о чём и направляю все силы на то, чтобы Обрести богатства и не претендую на них») – опять-таки речь идёт об изучении религиозной традиции, к которой Вийон не принадлежит. «Кто льстит мне, тот мне в тягость» и далее – в ходе своей учёбы и самостоятельных занятий имеющий университетское образование Вийон, видимо, осознал ограниченность и зашоренность христианской схоластики, лиценциатом которой был, и комплименты своей учёности мог воспринимать болезненно-иронично. Сопоставление лебедя и ворона – если опять-таки предположить не алогичное уподобление белого чёрному, а поискать, в чём лебедь и ворон действительно одинаковы, то можно вспомнить, что в Торе, в книге Ваикра (Левит), лебедь и ворон соседствуют в ближайших стихах (гл. 11, ст. 15 и 18, тж. Второзаконие (Дварим, гл. 14, ст. 14 и 16) в одном гастрономическом запрете. Правда, согласно еврейской традиции там не лебедь, а сова-сипуха, но в переводах (в частности, в Вульгате) именно «лебедь». «Всё зная, не могу сказать в словах…» (подлинник: «Я понимаю всё, ничего не умею выразить») – может быть, здесь и содержится указание на то, что текст имеет и логику, и смысл, и ключ к их раскрытию, но формулировки намеренно запутаны и стихотворение превращено в традиционный «текст абсурда»; та же самая мысль в последующем «Во всём есть смысл, во мне же смысла нет» (подлинник «Я всё понимаю, но нет у меня ни смысла, ни знания»). Далее, в предпоследней значимой строке, Вийон вновь, как и в рефрене, пишет уже от имени еврея: «Чужой, несу чужих законов бремя» (подлинник: «Обособленный, всем законам общий»). Речь идёт о том, что евреи, имея собственный, непосредственно от Всевышнего полученный закон, входят в юрисдикцию тех правителей, на чьих землях живут. Вот так писал человек, подписывавшийся «Вийон», что писалось Villon, а на талмудическом (и нынешнем, современном) иврите это слово означает «занавесь, гардину, закрывающую порог или окно помещения и не позволяющую посторонним взорам в него проникнуть».
Что же добавляет нам эта версия, даже если она неверна? Или верна? Мы вдруг понимаем, что и у французов кто-то выпил всю воду, хотя на сей раз не из крана, а из родника? Или нам вдруг становятся объяснимым постоянное (видимо, на интуитивном уровне) пристрастие к Вийону и к постоянным мотивам его поэзии (скитания, неприкаянность, страдания от несправедливости) таких наших переводчиков, как Эренбург, Мендельсон, Жаботинский, Зенкевич и др.? Нет, конечно. Просто пора стряхнуть груз рутины и посмотреть на конкретные тексты так, как они того заслуживают, с уважением и вниманием к деталям. И может быть, тогда нам откроется новый Вийон – тонкий интеллектуал и весьма изощрённый поэт, философ и теолог, строящий свои тексты на иносказаниях, умолчаниях и намёках, ключ к которым утрачен или почти утрачен. И не надо бояться попыток их понять, потому что, как я уже сказал, даже неправильное понимание всё-таки лучше, чем полное отсутствие всякого понимания.