147. ЦЕРКОВНЫЕ И ПРОТИВОЦЕРКОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XV в.

Для того чтобы уяснить идейную обстановку, в которой созда­валась русская литература на протяжении XV—XVI и отчасти XVII вв., необходимо познакомиться с церковными и противоцер-ковными направлениями, оформившимися во второй половине XV в. и своим идейным и культурным характером воздействовав­шими в очень большой мере на характер развития литературы.

Начиная с XIV в. на Руси получают усиленное развитие мона­стыри. Как крупные землевладельческие центры, сосредоточившие в своих руках обширную территорию с многочисленным крестьян­ским населением, они представляли собой внушительную силу. Эта сила во многих случаях становилась в противоречие с интересами феодального государства в целом, поскольку духовенство выступало конкурентом светского землевладения — боярского, а позднее дворянского.

Государство двояко относилось к экономическим притязаниям церкви: с одной стороны, церковь, представляя собой как бы само­стоятельную организацию, в этих притязаниях стояла во многих случаях на пути государства, но, с другой стороны, колонизатор­ская деятельность монастырей была на руку государству.

Иосифлянское монашество, названное так по имени главного вождя этого движения Иосифа Волоцкого, игумена Волоколам­ского монастыря (1439—1515), отстаивало право монастырей вла­деть землёй и экономически обогащаться. В своих произведениях, главным образом в посланиях, Иосиф Волоцкий отстаивал закон­ность крупного монастырского землевладения, ссылаясь на то, что монастыри являются значительной не только религиозной, но и по­литической силой '.

Другое течение в области церковной мысли представлено было «заволжскими старцами» во главе с Нилом Сорским (1433—1508), т. е. монахами, обитавшими в заволжских монастырях. Они отри­цали право монастырей владеть землями и заботиться об эконо­мическом обогащении. С точки зрения Нила Сорского и заволж­ских старцев, обязанностями монаха были прежде всего подвиж­ничество, аскетизм и полное отрешение от тех материальных забот и политических функций, которые брало на себя иосифлянское духовенство. Монах, по взгляду заволжцев, должен обнаруживать критическое отношение к «писанию», чего совершенно не было у иосифлян, не умевших отличать авторитетного в этом «писании» от неавторитетного, внутренний его смысл от мёртвой буквы. В основу учения Нила Сорского и его единомышленников легло мистико-созерцательное мировоззрение, незадолго до этого полу­чившее большое распространение на Афоне и в южнославянских землях и оттуда проникшее на Русь.

Нил Сорский, так же как и примыкавшие к нему заволжские старцы, был выразителем интересов главным образом боярства, которое наиболее страдало от церковных притязаний, так как эко­номическое обогащение церкви, расширение её земельных угодий отражались отрицательно на экономических интересах бояр и на боярском землевладении. Недаром ряд заволжских старцев были выходцами из боярской среды, и многие бояре поддерживали за­волжских старцев.

Обе эти церковные группировки вступают в борьбу между со­бой, но в итоге победа оказалась на стороне иосифлян, которые сумели договориться со светской властью, и на протяжении всего XVI в. культурное, идеологическое и литературное влияние их сказывается в полной мере. Они в конечном счёте политически смыкаются с дворянством и в значительной мере становятся его идеологами.

Торжеством политики иосифлян, которые в конце концов по­ступились рядом своих экономических преимуществ и пошли на компромисс с государством, сделав в то же время очень многое для укрепления авторитета власти московского великого князя и затем царя, объясняется и судьба оппозиционных религиозных группировок, возникших на Руси под именем ересей и в основе своей теснейшим образом связанных с экономической ситуацией, которая имела место в Новгороде, Пскове и затем в Москве.

Первым таким крупным религиозным движением, зародившимся ещё в середине XIV в. в Новгороде и затем перекинувшимся в Псков, было так называемое «стригольничество», получившее своё название от обряда посвящения в ересь, сопровождавшегося стрижкой волос.

В основе ереси «стригольников» лежало прежде всего отрица­ние церковной иерархии на том основании, что эта иерархия су­ществует «на мзде», т. е. церковники добывают себе места за плату. Дело в том, что Новгород, где зародилась ересь, в лице своего городского, посадского люда испытывал материальные тяготы от поборов, которые брало с него новгородское духовенство.

Другой существенной особенностью стригольнической ереси было отрицание необходимости молитв за умерших. Такие молитвы обычно сопровождались «вкладами по душе», часто разорявшими вкладчиков и потому, естественно, вызывавшими их сопротив­ление.

Но стригольничество не было так влиятельно и так чревато вся­кими событиями в церковной истории, как другая ересь, которая зародилась столетие спустя, в 70-х годах XV в., также в Новго­роде. Имеем в виду ересь «жидовствующих», прозванную так яростным противником её—Иосифом Волоцким, в опровержение её написавшим обширное сочинение, озаглавленное «Просветитель».

Однако связь этой ереси с еврейством не подтверждается источ­никами. «Просветитель» указывает на еврея Схарию, который якобы приехал из Киева в Новгород и явился главным проводником ереси, но свидетельство Иосифа Волоцкого, нигде более не поддер­жанное, является, очевидно, вымышленным. Существенно, однако, что последователями ереси оказались на первых порах представи­тели белого духовенства, два новгородских священника; очень хорошо известно, что ересь расположила к себе и других предста­вителей белого новгородского духовенства, проникла в Москву и пользовалась если не гласным, то во всяком случае тайным сочувствием со стороны великого князя Ивана III. Покровителями еретиков были невестка Ивана, глава посольского приказа Фёдор Курицын и даже, что было уже совершенно необычно для офи­циальной обстановки, сам митрополит Зосима.

Ересь получила название «жидовствующей», видимо, потому, что еретики отрицали прежде всего божественность Христа. Они утверждали, что Христос такой же человек, как и Моисей; затем они отрицали существование святых, почитание храмов и икон и, так же как и «стригольники», не признавали церковной иерархии.

Очевидно, ересь «жидовствующих» была своего рода предваре­нием протестантизма. Элементов иудейства в ней было столько же, сколько в любом западном реформационном движении. Есть осно­вание думать, что в этой ереси мы имеем отзвук идей, зародив­шихся в эпоху Ренессанса. Это прежде всего идея секуляризации мысли от тех традиционных догматов и традиционных точек зре­ния, которые были так типичны для ортодоксальной религии и от которых освобождалась Западная Европа в период Ренессанса и Реформации.

Поскольку последователями ереси были низшее и среднее духо­венство, затем примкнувшие к нему горожане, совершенно ясно, что пропаганда «жидовствующих» и самое существо их учения отра­жали борьбу, которую вело низшее и среднее духовенство в союзе с посадскими людьми с экономическим засилием официальной церкви в лице её высшего духовенства.

Если ересь «жидовствующих» находила себе тайное, а иногда и явное сочувствие в верхах московского общества, то это потому, что «жидовствующие», отвергая церковную иерархию и её экономи­ческие притязания, конечно, тем самым играли на руку государству, которое само стремилось к тому, чтобы умерить притязания иосиф-лянской церкви, противоречившие интересам светской власти. Но, с другой стороны, государству невыгодно было сколько-нибудь радикальное расхождение с официальной церковью, оказывавшей немало услуг централизаторским тенденциям Москвы и укрепляв­шей авторитет московского князя. В конце концов иосифлянское духовенство, пойдя на ряд уступок государственной власти, окон­чательно склонило её на свою сторону, и к началу XVI в. ересь была ликвидирована. Многие еретики были сожжены, частью же сосланы или заточены.

Из всего сказанного становится ясным, что ереси и «стриголь­ников» и «жидовствующих» в основе своей имели социальную и политическую подкладку. Энгельс в «Крестьянской войне в Гер­мании» писал о том, что в обстановке средневековья «все выражен­ные в общей форме нападки на феодализм и прежде всего нападки на церковь, все революционные — социальные и политические — доктрины должны были по преимуществу представлять из себя одновременно и богословские ереси. Для того чтобы возможно бы­ло нападать на существующие общественные отношения, нужно было сорвать с них ореол святости» '. Как в отношении ереси «стригольников», так и в отношении ереси «жидовствующих» в зна­чительной мере применимо то, что Энгельс говорил о ереси средне­вековых городов, отражавшей бюргерскую оппозицию: «Ересь го­родов — а она собственно является официальной ересью средне­вековья,— писал он,— была направлена против попов, на богат­ства и политическое положение которых она и нападала. Подобно тому, как в настоящее время буржуазия требует gouvernement a bon marche, дешевого правительства, точно так же и средневеко­вые бюргеры требовали прежде всего eglise a bon marche, дешевой церкви» '.

Ересь «жидовствующих» сильно всколыхнула умы русского общества. Памятники свидетельствуют о том, что религиозная смута, возбуждённая ересью, была очень значительна: повсюду «и на торжищах, и в домех о вере любопрение творяху и сомнение имяху». В ереси «жидовствующих» обнаружился тот критический элемент, которого не хватало иосифлянам и который присутствовал в практике заволжских старцев. Возглавлявшие еретическое движе­ние были люди по тому времени образованные, имевшие свою ли­тературу. Так, например, от них дошли до нас «Логика» учёного еврея Маймонида, «Шестокрыл», астрологические сочинения, т. е. такая литература, которая во всяком случае расширяла горизонт древнерусского читателя и будила его критическую мысль. Отсюда та терпимость к «жидовствующим», которая была у заволжских старцев. Те и другие сходились, во-первых, в своём отрицательном отношении к монастырскому землевладению; во-вторых, заволж-цев роднила с «жидовствующими» критическая установка на то, что сплошь считалось «божественным писанием», которой не было у иосифлян. Иосифляне (это было очень характерно для них и в позднейшее время, в XVI в.) в своём некритическом отноше­нии к писанию всё написанное считали авторитетным, если только оно в какой-либо степени соответствовало их интересам. Они часто не различали канонических книг от апокрифических; у них не было и той строгой аргументации, которая являлась результатом крити­ческого отношения к материалу, т. е. не было той дисциплины мы­сли, какая была и у заволжских старцев и у еретиков.

Существенным результатом борьбы официальной церкви с ересью «жидовствующих» было появление полного свода библей­ских книг, отсутствовавшего до тех пор на Руси. Так как «жидов-ствующие» в своей пропаганде опирались в значительной мере на библейские тексты, то для противодействия еретикам их противни­кам необходимо было самим обладать достаточно исправным тек­стом Библии во всём её объёме. Это предприятие было осуществле­но активным борцом с ересью новгородским архиепископом Генна­дием в период с 1498 до 1499 г., причём использованы были не только старые переводы библейских текстов с греческого языка, но и новые, специально предпринятые — с латинского и отчасти с ев­рейского и немецкого языков '.

Две основные церковно-монастырские группировки — иосифлян и заволжских старцев — определили собой в XV и XVI вв. харак­терные особенности идейного содержания житийной литературы. В зависимости от того, к какой из этих двух группировок принад­лежал автор житийной повести, внутреннее содержание её, сказы­вавшееся в облике святого и в общей её направленности, было различно. В одних житиях святой в своём мировоззрении и в сво­ей практике выступал как приверженец внешнего, чисто обрядово­го благочестия и «божественного писания», вообще критически не осмысленного, часто смешиваемого с апокрифом и легендой, защит­ником права монастырей на обогащение земельными угодьями и денежными капиталами, непримиримым противником еретиков и всех инакомысливших, сторонником светской власти и апологе­том политической мощи московского князя. Таковы иосифлянские жития XV в., например житие Пафнутия Боровского, написанное братом Иосифа Волоцкого Вассианом Саниным, и др. В других житиях у святого на первый план выдвигалось стремление к внут­реннему самосовершенствованию и критическое отношение к «пи­санию», заставлявшее его строго отделять подлинно авторитетное с точки зрения христианской догматики от всего сомнительного, отрицательное отношение к монастырскому «стяжательству», тер­пимость к еретикам и сочувствие закабалённому крестьянству, на­конец, сдержанное отношение к великокняжеской и вообще свет­ской власти — всё это как результат тесной связи заволжского мо­нашества с ущемлённой экономически и политически и потому оп­позиционно настроенной княжеско-боярскои группировкой, которая оттеснялась постепенно входившей в силу группировкой дворян­ской, социально смыкавшейся с иосифлянством. Такой тип святого фигурирует в житиях Дмитрия Прилуцкого, Дионисия Глушицко-го и др., созданных в среде заволжских старцев ².