Йорг Викрам. Дорожная книжица
Йорг Викрам родился в 1505 г. (по другим источникам — в 1520) в семье городского патриция в Кольмаре (Эльзас), был внебрачным сыном главы кольмарского городского совета. Из-за незаконного происхождения смог получить лишь мелкую должность городского писца, на которой находился в Кольмаре с 1537 по 1554 г. Он не кончал университета, но рано пристрастился к чтению и образование получил самоучкой. Начал писать, пробуя себя в самых разных жанрах: фаст-нахшпиля («масленичного действа»), поэзии «мейстерзанга», шванках, дидактических сочинениях. Викрам стал издателем и исследователем случайно купленной им у матроса «Коль-марской рукописи песен» и основателем кольмарской школы мейстерзингеров. В 1555 г. писатель переехал в Буркгейм (Брейсгау), прежде всего из-за своих протестантских убеждений, и там также служил писцом. В том же году в Страсбурге вышел его знаменитый сборник шванков «Дорожная книжица», переизданный в несколько расширенном виде в 1557 г.
Кроме шванков, Викрам сочинил ряд небольших романов, воспевающих бюргерские добродетели, в противовес порокам феодального мира, и стоящих в самом начале развития немецкой прозы. Это «Золотая нить» (1554), «Зерцало юности» (1554), «О добрых и злых соседях» (1556) и др.
Использовано изд.: Joгg Wickrams Werke, 3. Band. Hg. von J. Bolte. Tubingen, 1903. В переводе пропущен шванк 38, который является близким вариантом шванка 13.
***
ДОРОЖНАЯ КНИЖИЦА
Новая, доселе неслыханная книжица, содержащая много добрых баек и историй, дабы пересказывать их в дорожных возках и на кораблях, а также в цирюльнях и в банях скуки ради, рассеивая тем самым тягостную меланхолию, дабы внимал и читал торговый люд, стар и млад, сиречь каждый, без малейшего преткновения по дороге на ярмарку в хорошей компании,
писана
ЙОРГОМ ВИКРАМОМ,
городским писцом в Бургхейме.
Anno 1555
ДОСТОПОЧТЕННОМУ, БЛАГОРОДНОМУ, ВЫСОКОЧТИМОМУ МАРТИНУ НЕЮ, ГРАЖДАНИНУ И ХОЗЯИНУ ГОСТИНИЦЫ «ПОД ЦВЕТКОМ», ЧТО В КОЛЬМАРЕ, МОЕМУ ОСОБЛИВО БЛАГОСКЛОННОМУ ГОСПОДИНУ И ДОБРОМУ ДРУГУ
Давным-давно среди древних имела хождение пословица, согласно коей среди пороков наихудший есть неблагодарность. Поскольку не могу не признать, что Вами оказана мне немалая дружба, а я по убожеству моего неотесанного рассудка не способен отплатить тем же, то, дабы не впасть в порок неблагодарности, попытался я угодить Вам тем, что в моих силах. Ибо «сребра и злата не имею, а что имею, то дам тебе» — так говорит святой Петр в «Деяниях апостолов» в третьей главе. Не то чтобы сию мою простенькую, невзрачную книжицу или тем паче самого себя уподобил я любезному Петру или его святому слову, но сия моя книжица обнародуется скуки ради, а отнюдь не для наставления или поучения, никому не в укор, не в осмеяние и не в поношение, как Вы сами узрите, изволив прочитать.
Поскольку, как ведают все, духовные и светские, князья и господа, ежедневно Вас посещают и у Вас останавливаются и Вы в любое время и сообразно нраву каждого готовы позабавить Ваших постояльцев добрыми байками и уморительными россказнями, преподношу в ответ на Ваше благодеяние ради Вашего удовольствия сие маленькое твореньице. А поскольку Вы имеете обыкновение всякий раз отправляться в Страсбург на ярмарку в собственном возке, то Вас с другими добрыми господами и друзьями могла бы по дороге усладить сия книжица, пригодная к тому для всех и каждого без малейшего преткновения. Посему прошу, благоволите не пренебречь сим скромным подношением, ибо оно от чистого сердца с пожеланием счастливого Нового года, дабы и впредь, как прежде, Вы видели во мне доброго друга, готового к услугам. Желаю Вам и Вашей новой супруге много счастья и благополучия, вечного пребывания во Царствии Небесном и в блаженстве. Аминь.
Писано в Бургхейме, нового года в Мариин день от Рождества нашего всеблагого Господа 1555.
Ваш всегда готовый к услугам
Йорг Викрам,
городской писец в Бургхейме.
К ЛЮБЕЗНОМУ ЧИТАТЕЛЮ
С давних пор, любезный и благодушный читатель, среди прочих имеется пословица: когда слышат постыдные или поносные слова, то говорят: «Заткнись ты, болван, такое годится лишь для телеги или для плавучей посудины», что, по-моему, не очень-то правильно, ибо нередко случается порядочным, достойным женщинам или даже девицам ездить на телегах или плавать на судах, а уж их-то не следовало бы донимать. Но встречаются такие беспардонные людишки, особенно из тех, кто бывал наказан палками, и они говорят: «Кто носит башмаки и сапоги, тот ничего не кумекает» — и продолжают похабничать без зазрения совести, мало думая о слове Христовом (Матфей, 18): «Кто соблазнит единого из малых сих, верующих в меня, лучше есть да повесят ему на шею мельничный жернов и потонет он в пучине морской». И дальше говорит Он: «Горе миру от соблазнов, но горе человеку тому, через которого приходит соблазн».
А не сугубый ли соблазн, когда подобные праздные слова изрекаются перед особами добропорядочными. Но так как и в подобных местах следует развлекаться забавной беседой, я предлагаю вашим очам потешную книжицу, где вы найдете немало занятных и шутливых баек, притом никого не вводящих в соблазн. Прошу вашего милостивого снисхождения, если тот или другая среди вас почувствуют себя задетыми и покраснеют; тогда каждый заподозрит вас и будут говорить: «Когда метишь в собачью стаю, нечего кричать, в кого-нибудь да попадешь». Храни тебя Бог, любезный читатель!
Твой всегдашний доброхот
Йорг Викрам.
1
КАК НЕКТО ДОБРЫЙ И БЛАГОЧЕСТИВЫЙ НАНЯЛ В КОХЕРСБЕРГЕ ОДНОГО ДОБРОДУШНОГО ПРОСТАКА С ТЕМ, ЧТОБЫ ТОТ СОВЕРШИЛ ПАЛОМНИЧЕСТВО К СВЯТОМУ ВИТУ
Поскольку мы сейчас путешествуем или странствуем, то и вспоминается мне одна занятная историйка, каковую я и намерен вам рассказать.
Каждому ведомо, что в Кохерсберге неподалеку от Страсбурга обитает предостаточно добрых, благочестивых, простоватых крестьян; о них-то я и собираюсь написать. Такой вот добрый человек однажды претяжко захворал и долгое время мучился своим недугом, и пришла ему в голову мысль, не полегчает ли ему, ежели он даст обет совершить паломничество к святому Биту, что в горах, и пожертвовать ему серебро ради благого упования. Так что он возьми да и дай обет совершить такое паломничество в случае исцеления.
А когда вскорости он и впрямь исцелился, день и ночь не давал ему покоя данный обет, предстоя перед внутренним взором и в помышлениях. Но когда он вознамерился наконец отправиться туда и преподнести пожертвования, работа прямо-таки навалилась на него. Только он засеял свое поле, виноградник потребовал ухода, и работы было так много, что добрый человек едва находил время поесть и попить. Наконец он обеспокоился, не рассердить бы святого Вита столь долгой отсрочкой, и решил нанять доброго благочестивого человека, дабы тот совершил паломничество вместо него. Так отыскал он человека себе по нраву и отправил его в путь, снабдив даянием, воском и хорошим жирным петухом; все это приказал он преподнести святому Виту.
Усердный доброхот сразу же собрался в путь и с превеликим благочестием направился в горы. Кто бы ему ни встретился, он спрашивал, как поскорее достигнуть святого Вита, и каждый с готовностью показывал ему верную дорогу. А надо вам сказать, что под горой, куда он направлялся, стоит весьма большой монастырь, именуемый «Обитель всех святых», и там пребывает немало монахов. Дорога к святому Виту вела вверх, и наш паломник карабкался с превеликим трудом и страхом. Наконец он подумал про себя: «Сдается мне, я сдуру лезу на эту высокую гору, выбиваясь из сил. Мне же сказали, что это монастырь всех святых; значит, все святые там и пребывают, и святой Вит наверняка среди них; так где же искать его, как не там».
С такой мыслью он повернул обратно и начал спускаться с такой быстротой, будто его подстегивали, подошел к монастырским воротам и позвонил весьма ретиво. Привратник прибежал впопыхах, отпер ворота и спросил доброго путника, какое дело и какая нужда привели его в монастырь. «Любезный, — сказал паломник, — не все ли святые обитают здесь?» Привратник поспешно сказал «да», так как увидел жирного петуха и подумал, не предназначается ли петух в жертву всем святым. «Любезный привратник, — сказал паломник, — ступай ко всем святым и вызови ко мне одного святого Вита, ибо я принес ему деньги и этого петуха». — «Дружище, — ответил привратник, — если ты хочешь к святому Виту, тебе следует подняться повыше в гору, здесь ты его не найдешь». — «Как это так? — удивился паломник, — все святые здесь, и только одного святого Вита выдворили? Как это может быть?» Привратник подумал, что паломник издевается над ним, рассердился и сказал: «Ты слышишь, что я тебе говорю? Святому Виту нечего делать в нашем монастыре; наши патроны — все святые». На это паломник ответил: «Возьми себе всех святых, а мне оставь святого Вита». С этими словами он и отправился восвояси.
Когда он воротился к своему крестьянину, тот принял его приветливо и осведомился, выполнил ли он то, за что брался. Паломник ответил: «Да». — «А где у тебя рисованная грамотка в подтверждение?» Паломник подумал немного и сказал: «Я поднялся на гору в церковь к святому Виту, но не застал святого Вита дома; он был внизу в Обители всех святых, так что я спустился в обитель и попросил вызвать мне святого Вита; так я выполнил поручение, преподнес ему даяние. Он взял, петуха подарил мне, а тебе пожелал всего доброго. Что же касается грамотки, то он не мог мне ее дать: все они остались на горе». Добрый простодушный крестьянин поверил, расплатился с паломником по условию и отпустил его. Добрый паломник остался доволен, выиграв одной картой три козыря.
Отсюда можно сделать три вывода. Во-первых, сколь велико мирское простодушие; ибо, как только нападет хворь или горе, многие сбиваются с прямого, истинного проторенного пути, не утруждая себя помышлением о Спасителе нашем Христе, предпочитая взывать к тому или другому святому, хотя Христос в главе 10 Евангелия от Иоанна говорит без обиняков отчетливыми словами: «О чем вы попросите Отца во имя Мое, то и сделает Он вам». А значит: «Я есмь путь, жизнь и истина, никто не приходит к Отцу иначе как через Меня». И в другом месте говорит Он, от Матфея, 11: «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас». Во-вторых, нельзя не подивиться, сколь простодушен мир, когда кое-кто полагает, что может давать обеты, не выполняя их сам, а поручая выполнить их другому; нередко ведь случается одному нанять другого, чтобы другой прочел за него столько-то молитв, постился или совершал паломничество. Только таким способом ни от чего не отделаешься; иначе Адам оправдался бы в раю, съев яблоко и сказав: «Жена мне дала его, вот я и съел». А жена точно так же сослалась бы на змия. Однако отговорки не помогли, и каждому пришлось нести свое бремя. В-третьих, происходит немалое злоупотребление даяниями. Приносят их то здесь, то там в богатые обители Божьи, а именно отменных, жирных кур, петухов и каплунов, а кому они достаются, Бог ведает, ибо не резные же или рисованные святые едят их. При этом не слишком ли мало мы думаем о живых святых, на которых стоило бы поглядеть. А им частенько приходится терпеть великий голод, нужду и болезни, о чем говорит Христос, от Матфея, 23: «Что вы сотворите единому сих братьев моих меньших, мне сотворите». Посему направляйте свои паломничества и даяния к живым святым. Сказанного достаточно.
2
О ТОМ, КАК НЕКТО, ТЕРПЯ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ, ПОСУЛИЛ СВЯТОМУ ХРИСТОФОРУ БОЛЬШУЮ ВОСКОВУЮ СВЕЧУ
Достопочтенный, достохвальный, приснопамятный Эразм Роттердамский в одной из своих бесед описал, а также превознес ужасное кораблекрушение, так что поистине жуть берет, когда читаешь или слушаешь сие описание. Рассказывает он и о терпевших кораблекрушение или непогоду, среди коих упоминает и некоего по роду своих занятий, вероятно, купца.
Когда оный купец внял изрядным воплям и мольбам своих спутников: один взывал к святому Иакову, вверяясь ему, другой — к святому Николаю, третий — к святой Катерине Сиенской, — лишь немногие обращались к праведному мореплавателю, способному мгновенно заклясть ветер и море, — словом, терпя великое бедствие, каждый выискивал себе своего особливого святого. Так что, узрев, как сбрасывают с корабля всяческие грузы, как мачты ломаются, паруса рвутся, корабельщики отчаиваются и каждый подбирает себе бревно или доску, дабы предаться жестокому, бушующему морю, наш добряк тоже начал взывать громким голосом: «О ты, святой Христофор, помоги при сем кораблекрушении, дабы выбраться мне на сушу. За это обещаю поставить тебе восковую свечу величиной с твое изваяние в Париже в Высокой Церкви». Сей возглас повторил он неоднократно.
Наконец, один из его спутников молвил: «Не чрезмерны ли твои обеты, любезный друг? Поистине, если бы все твои друзья и родичи пожертвовали бы всё, что они имеют, и тогда, пожалуй, ты не был бы в состоянии приобрести столько воску». А тот, взывавший только что столь громогласно, шепнул своему попутчику на ухо: «Лишь бы святой Христофор помог мне выбраться на сушу, дружище, а там уж я с ним сговорюсь, авось он удовольствуется обыкновенной свечкой, даже и сальной, на худой конец». Ах, неотесанная простота! Святой Христофор, думалось ему, обладает достаточной силой, чтобы спасти его в море, способен внять его отчаянным воплям и мольбам, но не услышит слов, которые он шепнул на ухо своему попутчику. О бедный мир, что ты творишь!
3
О ТОМ, КАК НЕКИЙ ПОП ПОХВАЛЯЛСЯ, ЧТО ВОЙДЕТ В РАЙ, СКАЗАВ ПЯТЬ СЛОВ
В одном селе проживал бесноватый, придурковатый, распущенный, развратный, безбожный поп, чьи помыслы были устремлены скорее к трактиру, нежели к церкви, — словом, поп, коих в наше время, пожалуй, уже и не сыщешь. Сей поп усердно оберегал и стерег своих овец, чтобы они не претерпели какого-нибудь вреда; так что в летнее время он обычно валялся с ними в тени около трактира, а в зимнюю пору в теплой клети, чтобы не мерзнуть с ними в церкви.
Случилось однажды так, что другой сельский поп позвал его к себе на освящение храма, а был тот поп уже в годах и довольно дряхл. Пригласил он и других почтенных гостей, родных и знакомых, коим не слишком нравились разнузданные прибаутки нашего попа. Ибо тот, едва сев за стол, принялся сквернословить, крича, рыгая и улюлюкая, так что никто не мог и слова вымолвить. Стоило ему осушить стакан, кубок или кружку, как он начинал вопить громким голосом: «Ты, хозяин милый, наливай смелей!» При этом он подбрасывал свой столовый прибор и ловил его на лету. Так он безобразничал довольно долго, пока другие попы не начали сердиться. А тот, кто пригласил его, попытался образумить захмелевшего попа и сказал: «Ах, господин хороший, что вы такое надумали? Вы же пастырь вашей общины, и вам вверены души человеческие, как же вы ответите Господу Богу за свои деяния? Вы ведете такую дурную жизнь, что поистине совращаете своих духовных чад, подражающих вам и берущих с вас пример. Говорят же люди: каков пастырь, таково и стадо. Посему вам следует изменить ваш образ жизни, иначе вам грозит немалая опасность после вашей кончины». — «Ха-ха! — воскликнул поп, — мой Господь и Бог добр и милостив; если я на моем смертном одре успею сказать ему пять слов, мне откроются небеса. О чем же заботиться мне! Не тащить же мне моих мужиков в царство небесное; коли они сами туда не хотят, пусть остаются за оградой. Когда они меня нанимали, я не обещал им небес, как, впрочем, и вы не обещали их вашим крестьянам». Так они переругивались довольно долго; поп высмеивал своего собеседника и глумился над его речами, пока тому не надоело препираться с ним, да и пришлый поп уже был пьянехонек.
Тогда старый священник распростился со своим гостем и, чтобы тому чего-нибудь не попритчилось на обратном пути, дал ему в провожатые своего пономаря. А дорогу пересекал весьма глубокий ручей, через который был проложен узенький мосток, по такому-то мостку надо было пройти пьяному попу. Немудрено, что тот поскользнулся обеими ногами посреди мостка и плюхнулся в воду. Заметив, что спасать его некому, а вода уже попала ему в рот, начал он жалобно вопить: «Ты, хозяин милый, наливай смелей!» Ибо эти слова просились у него изо рта, и не мог он выговорить в последнюю минуту других пяти слов. Так утонул пьяный поп.
Поистине негоже распускать язык, да и не пристало поминать Бога в таких прибаутках и побасенках, как делал этот поп.
4
КАК ЗАБЕРЕМЕНЕЛ ЧЛЕН ГОРОДСКОГО СОВЕТА
В городе под названием Фрейбург жил со своей женой богатый член городского совета, и за пятнадцать лет у них так и не родился ребенок; вот они и ссорились частенько, попрекая этим друг друга. Однажды жена наняла служанку, девицу весьма пристойного поведения, к тому же искушенную в домоводстве. А муж подумал про себя: «Моя жена винит меня в никчемности. Не проверить ли мне со служанкой, виноват я или нет, по крайней мере, хоть сомнения не будет». И он прилежно старался умаслить ее. Служанка прельстилась обильными гладкими реченьями и посулами своего хозяина и зачала от него ребенка.
А согласно городскому статусу член совета, замеченный в прелюбодеянии, лишался всех своих почетных преимуществ. И он подумал: «Как же быть? Если они пронюхают, мне придется худо». И он отправился к своему доктору, весьма смышленому, и открыл ему свои обстоятельства и опасность, грозящую ему. Доктор утешил его и сказал: «Беду можно предотвратить, не падайте духом! Идите домой, ложитесь в постель, притворитесь, будто у вас болит живот, через день пришлите мне жену с вашей мочой, а остальное предоставьте мне!»
Член совета поступил как ему велел доктор и на другой день прислал к нему жену со своей мочой. Доктор исследовал жидкость и усмехнулся. Испуганная женщина совсем приуныла, увидев, что доктор усмехается; она же полагала, что мужу ее очень худо. А доктор сказал: «Ваш супруг тяжко болен; у него пухнет живот, ибо он зачал ребеночка». Женщина удивилась: «Как это может быть, сударь? Что за шутки! Мой муж больнехонек». А доктор ответил: «Я говорю сущую правду; он забеременел». — «Сударь, — сказала женщина, — как это понимать? Такого не бывает». Доктор ответил ей: «У вас, у женщин, бывают разные прихоти, вы изощряетесь так и эдак, вот ваш муж и забеременел». Тут она покраснела и подумала в простоте душевной: «Не иначе…» И она взяла себя в руки и спросила доктора, как помочь мужу. Тот научил ее: «Наймите девицу, не согрешившую с мужчиной, и предоставьте ее своему мужу; девица тотчас же забеременеет». Женщина ответила: «Да ведь никакая девица не согласится». Тут доктор сказал: «А вы постарайтесь! Иначе ваш муж пропал. Тогда это неизбежно». И еще спросил доктор: «А что у вас за служанка?» Жена ответила: «Она такая скромница, слышать не хочет о таких вещах, не говоря о том, чтобы заниматься ими». Доктор сказал: «А вы попробуйте, дайте себе труд, пообещайте раскошелиться, чтобы спасти своего муженька. Заверьте ее, дескать, ребенка воспитаете как собственную плоть и кровь».
И женщина распростилась с доктором, поспешила домой к своей служанке и умоляла, заклинала ее согласиться. Девица ответила: «Любезная госпожа, вы считаете меня за таковскую? Сегодня же уйду из дома». Хозяйка снова осыпала ее мольбами и посулами, дескать, пусть только спасет жизнь хозяина, а уж ребенка-то она вырастит как своего, а ее самое снабдит богатым приданым и подыщет ей хорошего женишка. Служанка долго отнекивалась, но наконец уступила и легла с хозяином; тот выздоровел через несколько дней, а служанка затяжелела. Так что все удалось; хозяйка выполнила все, что обещала служанке, и все шло честь по чести. Но когда служанка слишком быстро родила, уже через двадцать недель, то есть за половину срока, хозяйка что-то заподозрила, снова отправилась к доктору и спросила: «Господин доктор, как же это служанка разродилась так быстро?» Доктор ответил: «Вы удивляетесь, любезная госпожа? А вы не подумали, что ваш муж носил ребенка двадцать недель и служанка тоже двадцать?» Тогда женщина сказала: «Воистину, это так», — поблагодарила доктора и простилась с ним. Через какой-нибудь год доктор встретил женщину, поздоровался с ней и усмехнулся; так повторялось не раз. И женщина решила: дело все же нечисто, снадобье-то с душком, как говорят.
5
ОБ ОДНОМ ПРОХОДИМЦЕ, ДОКАЗАВШЕМ, ЧТО ДЬЯВОЛ В КОНСТАНЦЕ, ГОСПОДЬ БОГ В ШАФХАУЗЕНЕ И ДЕВА МАРИЯ В ЭЙНЗИДЕЛЬНЕ С НИМ В РОДСТВЕ
В Эйнзидельне в Швейцарии случилось так, что собралось там немало паломников. И вот ближе к ночи в гостинице за ужином пилигримы заговорили о пресвятой Деве Марии Эйнзидельнской, какая она милостивая и какие творит чудеса. А среди пилигримов был один подмастерье, пришедший туда не на поклоненье, а по своим делам. Он тоже ужинал с пилигримами. И когда пилигримы наговорили так много хорошего о пресвятой Деве, он тоже добавил кое-что от себя и сказал: «Как высоко ее ни ценить, она все-таки моя сестра». Услышав его слова, пилигримы изумились таким речам; слух о них распространился и дошел до аббата, а тот велел задержать доброго подмастерья, как только он встанет из-за стола, и посадить его на ночь в тюрьму.
На следующее утро аббат велел доставить преступника в городской совет и подал на него тяжкую жалобу, дескать, он оскорбил пресвятую, пречистую Богоматерь, осмелившись назвать ее своей сестрой. Выслушав длинную жалобу, преступника спросили, что он имел в виду. Подмастерье ответил: «Да, Мария в Эйнзидельне сестра мне, и, более того, дьявол в Констанце и Господь Бог в Шафхаузене — мои братья». Городской совет ужаснулся, услышав такое; члены совета опустили головы и сказали: «Поистине это святотатец». Верховный судья спросил его далее в надежде извлечь из него еще нечто: «Да как же ты смеешь изрекать подобные гнусности здесь, куда приходят пилигримы из всех стран и могут разнести твои слова повсюду?» Тогда обвиняемый ответил: «Я сказал чистую правду; мой отец был ваятелем, он изваял дьявола в Констанце, Господа Бога в Шафхаузене, вашу Марию и меня тоже; потому все мы в родстве». Тут члены совета рассмеялись и отпустили его на волю.
6
О ДВУХ СВАРЛИВЫХ КРЕСТЬЯНАХ, ОДИН ИЗ КОТОРЫХ СПРОСИЛ СУПРУГУ БУРГОМИСТРА: «А НЕ ШЛЮХА ЛИ ВЫ?»
Жили-были два крестьянина по соседству друг от друга. Они все время ссорились, дрались и никак не могли помириться, то и дело докучая бургомистру, пока того не взяла досада.
Однажды вечером они снова явились к дому бургомистра, и один из них принялся яростно стучаться. На стук выбежала жена бургомистра, чтобы впустить его. Однако, увидев двух сварливых крестьян, она сказала: «Вы опять здесь, задиры! Как это так, вы, крестьяне, все время бесчинствуете, ругаетесь, деретесь, злобствуете? Вот уж впрямь задиры!» Тогда один крестьянин ответил: «Госпожа, а не шлюха ли вы?» Жена бургомистра набросилась на крестьянина с ругательствами: «Ты негодяй, ты мошенник, ты поплатишься за это, я тебе этого так не оставлю!» Крестьянин ответил: «Вот так и мы, крестьяне, между собой цапаемся. Я ведь только спросил, не шлюха ли вы».
7
ОБ ОДНОМ ЛАНДСКНЕХТЕ И О «БОЖЕ СОХРАНИ!»
В Швейцарии в Цюрихе зашел в гостиницу один ландскнехт, попросил ночлега у хозяина, и тот предоставил ему ночлег. А к ужину хозяин подал ландскнехту весьма кислого вина, ибо в тот год лозы принесли дурной урожай, и когда люди выпили вина, они сказали: «Боже, сохрани нас, какое кислое вино!» Так вино того года получило имя «Боже сохрани!». А когда ландскнехт поел и попробовал кислое вино, он сказал: «Разрази меня гром, господин хозяин, какое кислое вино!» Хозяин ответил: «Такие уж у нас вина; они улучшаются, старея». Тогда ландскнехт сказал: «Хозяин, когда вино состарится до того, что ему нужны костыли, в нем нет ничего хорошего».
8
О БРАТСКОЙ ВЕРНОСТИ
В Берне жили два добрых друга; одного звали Маттиас Апиариус, другого — Ганс Ипокрас. Ипокрас должен был Апиариусу некую сумму денег. Однажды Апиариус послал свою жену к Ипокрасу, чтобы потребовать долг. Ипокрас ответил ей так: «Это ваш муж мне должен». Она спросила: «Что же он тебе задолжал?» Она ведь точно знала: итоги подведены, и должник ее мужа — Ипокрас. Тогда должник ответил: «Он-то знает».
Женщина сердито с ним простилась и пожаловалась своему мужу. Выслушав ее, тот в гневе поспешил к нему сам и сказал: «Как ты смеешь говорить, что я тебе должен?» Ипокрас ответил: «Ты мне должен». А тот на это: «Неправда, я тебе ничего не должен». И так они переругивались, пока должник чуть было не довел дело до драки и тогда с усмешкой сказал: «Братскую любовь и верность — вот что ты мне должен». Тогда Апиариус рассмеялся, хотя был весьма сердит, и они расстались друзьями.
9
О ДВУХ КРЕСТЬЯНАХ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ДОЛЖНЫ ОДНОМУ АББАТУ
Два крестьянина не заплатили аббату подати в срок и условились просить аббата об отсрочке. Они пришли к монастырю, и привратник впустил их, а было как раз время трапезы. Оба поспешили в монастырскую трапезную, надеясь найти там аббата. Аббат сидел за столом со своими приближенными, а его прислужники трапезовали за' особым столом. Когда два крестьянина вошли и увидели за столом аббата, один крестьянин испугался, отступил и убрался восвояси. Другой же дерзко вошел, протолкался среди прислужников и принялся за еду, как будто уплатил подать. Аббат, увидев это, сказал одному приближенному, сидевшему подле него: «Вот сидит наглый мужик. Как он проталкивался к столу! Он мне больше ничего не должен». А крестьянин держал ухо востро; он поел и пошел домой.
А когда аббат снова потребовал у него недоимку, крестьянин ответил ему: «Милостивый господин, вашей милости ведомо, что я вам ничего не должен. Вы же сами сказали давеча за трапезой господину, сидевшему подле вас: «Этот мужик мне больше ничего не должен». И аббат на этом успокоился.
10
ОБ ОДНОМ БАВАРСКОМ МУЖИКЕ, КОТОРЫЙ ДЕВЯТЬ ДНЕЙ СТРАДАЛ ОТ КРОВОПУСКАНИЯ
Случилось так, что один богатый купец ехал по делам через Баварию и, проезжая мимо крестьянской усадьбы, наткнулся на загородку и открыть ее не мог. Он позвал крестьянина, чтобы тот открыл ему, а крестьянин громко крикнул в ответ: «Никого нет дома; кто здоров, тот в поле, а я лежу за пологом, мне отворили кровь». Купец осведомился: «А давно тебе отворили кровь?» Крестьянин ответил: «Завтра будет девятый день». Так что купец нехотя сам открыл загородку и молвил крестьянину: «Посмотри, там на загородке лежит талер; он тебя поставит на ноги после кровопускания». И уехал прочь, не положив ничего. Когда крестьянин услышал это, он опрометью бросился из дому, чтобы заполучить талер, но не нашел его. Так выманил купец крестьянина из дому.
11
О ХОЗЯИНЕ, КОТОРЫЙ ПОДАЛ СВОИМ ГОСТЯМ БЛЮДО ЦЕНОЮ В ТАЛЕР
Однажды добрые соседи собрались и решили отменно пообедать вместе; они заказали обед в трактире, где им и накрыли стол. Когда они сидели за столом, хозяин выходил к ним и говорил, чтобы они не беспокоились, пока еще все это не в счет, и едят они даром, пока им не подали доброго жареного каплуна; тогда хозяин сказал: «А это вот стоит талер».
Тем временем подъехал возок с купцами, направлявшимися во Франкфурт. Хозяин, услыхав об этом, выбежал принять гостей. Недолго думая, один из обедавших спрятал жареного каплуна, так что блюдо опустело. Тут вошел слуга и налил вина. Один из обедавших обратился к нему и сказал: «Ну-ка, слуга, принеси еще чего-нибудь поесть». Слуга пошел на кухню, попросил у хозяйки еще еды и подал гостям печеную рыбу с рисовым муссом.
Когда гости насытились, они кликнули хозяина, чтобы заплатить по счету, а хозяин сказал: «Любезные гости и соседи, я не возьму с вас денег за то, что вы скушали, благослови вас Бог, только жареный каплун стоит талер. И мы в расчете». А тот, кто припрятал каплуна, ответил за всех: «Ну нет! Такой каплун нам не по карману». И он вернул хозяину каплуна, которого тот взял, хотя и остался не слишком доволен.
12
О КУПЕЧЕСКИХ СЛУГАХ, ВОЗВРАЩАВШИХСЯ ПЕШКОМ ИЗ ФРАНКФУРТА И НЕ ЖЕЛАВШИХ НИЧЕГО ЕСТЬ В ТРАКТИРЕ, КРОМЕ НАЛИМЬЕЙ ПЕЧЕНКИ
После Франкфуртской ярмарки некие швейцарские купцы велели своим слугам возвращаться восвояси пешком за день или за два до того, как они надумали возвращаться сами. Неподалеку от Шпейера слуги зашли в придорожную гостиницу. И так как они оба были в изрядном подпитии, то и сговорились они еще раз изрядно поесть, но не заказывать ничего, кроме налимьей печенки; они убедили хозяина подать им такое блюдо. Хозяин, однако, взял с них хорошие деньги. Они поели в свое удовольствие, отбыли и тешились подобным образом частенько, пока не вернулись домой.
Днем позже их господа ехали на конях, и угораздило их попасть в ту же гостиницу, где слуги ели налимью печенку. Хозяин спросил, чего они желают. Один из купцов осведомился, нет ли налимов, он, мол, хотел бы отведать хорошей рыбы. А хозяин подумал: «Не худо получить за налимов деньги еще раз» — и подал купцам налимов, чью печенку съели их слуги. Купцы принялись за еду, но, когда один из них стал искать печенку, то не нашел ее. Тогда он подозвал хозяина и спросил: «Хозяин, я вижу налимов, но не вижу печенки». На что хозяин ответил: «Не утаю от вас правды. Как раз вчера отбыли некие молодые люди, они-то и заплатили мне за печенку. Дайте мне за налимов, сколько изволите». Купцы подумали: «Не иначе, как это были наши слуги». И они заплатили хозяину за налимов вместе с печенкой, а потом один над другим подтрунивал, но каждый думал про себя: «Ужо вернусь, и мой слуга за это поплатится».
13
О ПАСТЫРЕ, УЧИВШЕМ СВОИХ ПРИХОЖАН СВИСТЕТЬ В ОТВЕТ НА СКАЗАННУЮ ЛОЖЬ
В одной деревне жили скверные, плутоватые, злые крестьяне, которые в трактире или где придется бранными словами обвиняли друг друга во лжи, устраивая так часто стычки и потасовки, что пастор многократно запрещал им это со своей кафедры, но, к сожалению, толку от запретов было мало.
Однажды в воскресенье, когда добрый пастор был не слишком занят и решил произнести проповедь, он опять уличил своих прихожан в бранчливости и сказал: «Вот уж подлинно вы никудышные мужики. Сколько раз я запрещал вам ругаться, божиться, ловить друг друга на слове, схлестываться и драться, но чем дальше, тем хуже; что ни слово, то слышится: «Ты врешь», а отсюда проистекают всяческие ссоры и раздоры. Однако, если кто-нибудь слышит, как другой врет, пусть он отныне не говорит напрямик: «Враки», а только свистит в ответ. Тогда другой опамятуется, примет это за шутку, а сам сообразит: «Эва, так не годится». Один плутоватый крестьянин возьми да и намотай себе это на ус.
Потом пастор переменил тему и принялся проповедовать о сотворении первого человека, говоря: «Милые прихожане, всемогущий Бог, сотворив небо и землю, счел нужным создать человека, свалял ком глины, придал ему человеческий образ и прислонил к забору, чтобы он подсох». Услышав это, плутоватый крестьянин громко засвистел. Пастор услышал и спросил: «Как, мужичок, ты думаешь, я лгу?» — «Нет, сударь, — ответил крестьянин, — только кто же делал забор, коли на земле еще не было человека?»
Говорят: каков поп, таков и приход.
14
О ДВУХ ЛАНДСКНЕХТАХ, ВМЕСТЕ ОТБЫВШИХ НА ВОЙНУ
Два добрых приятеля вместе отправились на войну, и, как это часто бывает, после освидетельствования и присяги одного послали туда, другого сюда, так что два приятеля разлучились и долго не видались, пока не произошла битва и войск не распустили.
По дороге домой оба ненароком встретились, день-другой шли вместе и вели при этом разные разговоры о своем житье-бытье. Один очень разбогател, заимел много денег и драгоценностей, а другой так и остался ни с чем. Вот и начал богатый издеваться над ним, говоря: «Как же это так случилось, что ты ничего не раздобыл?» Бедный сказал в ответ: «Я обходился моим жалованьем, не играл, не отнимал у бедных крестьян их пожитков, очень уж мне было жалко бедняков». А богатый сказал: «Не иначе как ты из тех воинов, которым Иоанн проповедовал в пустыне, они, мол, должны довольствоваться своим жалованьем». Бедный ответил: «Да, я полагаю, это было бы не худо». На что богатый сказал: «Нет, любезный братец, те времена миновали, теперь все подругому. Коли ты жалостлив и не возьмешь своего, так весь век ничего и не получишь; ты поступай как я. Я вот не упускал случая очистить чужой сундук, не брезговал и другими кознями; надо брать, что попалось под руку, и никому не давать спуску». Бедный принял эти речи к сведению.
Случилось так, что на ночь им обоим отвели одну комнатку, и бедный заприметил, куда богатый положил свой мешок и свои драгоценности, тихонько встал среди ночи, вытащил у богатого золотую цепочку, десять гульденов денег и дал стрекача, не успело рассвести. Утром его приятель проснулся, увидел, что братца след простыл, сразу заподозрил неладное, схватил свою мошну, глянул и недосчитался цепи и денег. Тогда он кинулся вдогонку за своим дружком, настиг его в Нюрнберге и велел схватить его.
Когда почтенный совет призвал заключенного к ответу, зачем тот украл цепь и деньги, обвиняемый ответил: «А он сам мне велел». Другой отрицал это, мол, нет, не велел, а обвиняемый настаивал на своем, мол, велел, да и только. Тогда господа советники потребовали от бедного обстоятельных показаний, как это его друг велел ему обокрасть себя. Бедный рассказал, что его товарищ учил его поступать, как поступает он сам, никого не жалеть, а брать все, что попадет под руку. Вот он и обошелся с ним так, благо под руку попался ему сам его товарищ, ночевавший в одной комнате с ним. Тогда господа постановили: цепь надлежит вернуть, а деньги оставить, чтобы бедному было чем кормиться по дороге домой, а богатый пусть больше никого не учит, как разбогатеть.
15
О ЛАНДСКНЕХТЕ, КОТОРЫЙ ЖЕЛАЛ СКАЗАТЬ СВОЕМУ КАПИТАНУ ВСЕГО ТРИ СЛОВА
Бедный простодушный ландскнехт терпел превеликий голод; хоть в лагере было вдоволь провианта, у него не было денег, чтобы купить себе харчей. Вот и подвигла его нужда на то, чтобы попроситься к своему капитану — авось тот ему что-нибудь даст. А капитан созвал к себе в это время важных гостей, и денщики не впускали беднягу ландскнехта. А так как тот не отставал и умолял впустить его — он-де должен сказать капитану всего три слова, — то среди денщиков нашелся один проныра, которого подмывало узнать, чего же можно добиться тремя словами; вот он и доложил капитану подробно о назойливом просителе. Капитан и его гости, изрядно выпившие, сказали: «Пусть войдет! И если он скажет больше трех слов, мы велим заковать его в кандалы».
Когда солдат предстал перед капитаном, тот спросил его: «Чего ты желаешь добиться тремя словами?» Ландскнехт ответил: «Денег или отпуска». Тогда капитан рассмеялся вместе со своими гостями и выдал ему в награду жалованье за месяц вперед.
16
О ПОРТНОМ, КОТОРОМУ ЖЕНА КУПИЛА КОЛОБКОВ ВМЕСТО КЛУБКОВ
У старого скупого портного была молодая красивая жена, которой он никогда не покупал никаких лакомств. Однажды он дал ей денег и велел купить ему клубков, а была как раз Пасха, когда продаются отменные горячие яичные колобки. И когда ражая молодая бабенка проходила мимо добрых свежевыпеченных колобков и почуяла их аппетитный запах, на нее напала такая охота отведать их, что она не удержалась, купила на все деньги колобков и принесла их домой. Муж рассердился и сказал: «Я же велел тебе купить клубков». И крепко обругал ее. А добрая женщина сказала: «Ах, милый хозяин, не надо так браниться. «Клубки» и «колобки» — это же звучит почти одинаково. Вот я и ослышалась». Муж промолчал, не стал больше ерепениться и сам купил себе клубков.
Настала осень, мужу опять привалила работа, и он дал своей жене денег, чтобы та купила ему рюши. Жена пошла на базар, где продавались расхорошие груши, так что у ней не хватило сил пройти мимо, и она купила на все деньги груш. Когда она принесла их домой, муж опять вспылил и сказал: «Зачем ты принесла груши, когда я велел тебе купить рюши?» Женщина ответила: «Любезный хозяин, а мне послышалось «груши». Муж подумал про себя: «Рюши-груши», «груши-рюши», как тут не ослышаться» — и опять угомонился.
Наконец, наступил День Святого Мартина, и портной послал свою жену купить платков. Женщина подумала: «Дважды ты обштопала своего мужа, а что двоится, то и троится» — и купила гуся. Когда она принесла гуся домой, муж удивился и сказал: «Жена, не велел ли я тебе купить платков?» На что жена ответила: «Опять-таки я ослышалась. Я думала, ты мне сказал купить полотков». Муж рявкнул: «Нет, милая супружница, пора прочистить тебе уши, а то они у тебя с глушинкой». И он схватил хороший, тяжелый аршин и принялся бить свою жену по голове, приговаривая: «Клубки, колобки, рюши, груши, платки, полотки», и охаживал ее, пока она не закричала «караул» и не взмолилась: «Перестань, любезный муженек! Уши у меня прочистились, теперь уж я больше никогда не ослышусь». С тех пор она прилежно покупала все, что он приказывал, и никогда не путала названий.
17
КАК НЕКТО ДЕЛИЛ СО СВОЕЙ ЖЕНОЙ ГОРЕ И РАДОСТЬ
Жил-был один портной, мужчина сварливый, и ему никак не могла угодить жена, несмотря на всю свою верность и благочестие; он все время ссорился с ней, бил и трепал ее. На это обратило внимание начальство, и на некоторое время посадили его в тюрьму. А когда решили, что он достаточно наказан, готов взяться за ум и раз навсегда помириться со своей женой, его выпустили, но заставили поклясться, он, мол, перестанет колотить свою жену, никогда больше не обидит ее и будет делить с ней радость и горе, как того требуют супружеские обеты. Портной поклялся.
Пожил он с ней честь честью до поры до времени, а потом опять взбеленился и накинулся на нее; бить ее он не смел и потому хотел схватить ее за волосы. Женщина, однако, была для него слишком проворна и увильнула; тогда он запустил в нее ножницами и погнался за ней по двору, бросая в нее все, что подвернется под руку. Он смеялся, когда попадал в нее, и клял ее, когда промахивался. Так продолжалось, пока соседи не прибежали к ней на помощь.
Портного опять востребовали к начальству и осведомились, не забыл ли он, что дал клятву. Портной ответил: «Любезные господа, я не нарушал клятвы, я же не бил ее, а, как вы изволили приказать, делил с ней горе и радость, вот что я делал». А господа спросили: «Как это могло быть? Она принесла на тебя предлинную жалобу». Портной молвил в ответ: «Я хотел только малость оттаскать ее за волосы, но она ускользнула; вот я и погнался за ней, кидая в нее поленьями и вообще чем ни попадя; я попадал в нее себе на радость, а ей на горе, и я промахивался себе на горе, ей на радость. Так я и делил с ней горе и радость, как вы изволили приказать». Встречаются иногда такие сумасброды, что им и за год ничего не втолкуешь. Господа внушили ему строго-настрого, дабы он отнюдь не бил своей жены, не делил с ней горя и радости подобным образом, а смотрел, чтобы от нее не поступало больше жалоб на него, иначе ему не отделаться шутками.
18
О БЕДНОМ ДВОРЯНИНЕ, ВЗЯВШЕМ ДЕНЬГИ ВЗАЙМЫ
Один бедный дворянин занял деньги у крестьянской общины и дал письменное обязательство, не прибегая под покров сословных вольностей, своевременно уплачивать лихву, а в противном случае он попадает под арест или подлежит тюремному заключению. Однако дворянин пропускал срок за сроком, оставался глух к требованиям крестьян, и те взяли его под арест. А ему было на это наплевать; пока длился арест, крестьянам пришлось еще оплачивать его содержание. Так что с него были взятки гладки; вот они и нагрянули в Ротвейль, чтобы схватить его и посадить в тюрьму, если он не расплатится немедленно. Взяли и направили к нему своего человека, чтобы тот разыскал его, где бы он ни находился, и потребовал бы с него денег или упрятал его за решетку.
Посланный разыскал дворянина в деревне, когда тот сидел у цирюльника, подстригавшего ему бороду; посланный набросился на него с превеликим шумом и спросил денег. А дворянин ответил: «Успокойся, я тебе заплачу». Посланный ответил: «Мне велено не отпускать вас, пока вы не расплатитесь». Дворянин спросил: «Можешь ты подождать, пока мне подстригут бороду?» Посланный ответил: «Ладно, подожду». Тогда дворянин сказал цирюльнику: «Не стриги больше», и цирюльник оставил ему полбороды. Тут посланный сказал: «Сударь, не изволите ли вы достричься?» А дворянин ответил: «Вот уж нет! Ты же согласился ждать, пока я остригусь; вот и жди сколько угодно; не беспокойся, я не остригусь, иначе мне придется платить». Крестьянин увидел, что его надули; бросился к старосте и хотел задержать дворянина, но цирюльник помог тому скрыться. Вот и ждет посланный, когда дворянин соблаговолит остричь себе бороду, а крестьянам нет от этого никакого проку. И поделом! Не подобает крестьянам ссужать деньгами дворян; напротив, дворяне должны давать крестьянам в долг.
19
О КОРОБЕЙНИКЕ, ПРОДАВАВШЕМ СКОРНЯКАМ СОБАЧЬИ ГЛАЗА ВМЕСТО КОШАЧЬИХ
Во времена, когда все миряне носили четки и высоко ценились камешки под названием «кошачьи глаза», шастали по стране коробейники и офени, домушничая (сиречь заглядывая из дома в дом, не удастся ли выудить деньжонок), а среди них отличался один смышленый малый (я хочу сказать, что он бывал и в Блудлинге, где среди коробейников бесстыдник не редкость), вот и направился он в Гарлем, что в Голландии. Подомушничал он по городу, но деньжонками не разжился и, проходя переулком мимо одного дома, вдруг услышал великий шум и ликованье. Он подумал: «Наведаюсь-ка я туда, авось и мне что-нибудь перепадет».
Он вошел и спросил услужающего, что за люди тут собрались. Тот ответил: «Здесь трактир, где имеют обыкновение собираться скорняки, и сегодня здесь весь цех, мужья с женами, два-три раза в год они здесь веселятся, так у них заведено». Услышав такое, офеня подумал, что здесь много не сорвешь, и был бы не прочь с достоинством смыться, только не знал как. Вот и решил он прикинуться скоморохом; кстати, он был искушен в пении, а до песен скорняки весьма охочи. Когда он спел им одну-другую песню, его усадили за стол — дескать, пируй вместе с нами. Дорвавшись до выпивки, он бы и от денег не отказался, остерегался только говорить о «кошачьих глазах», а то скорняки могут сгоряча спустить с лестницы, вот он и стал предлагать им «собачьи глаза», вытащил свой товар, показал хорошенькие четки и воскликнул: «Любезные господа, кто желает купить «собачьи глаза»?» Четки так приглянулись скорнякам, что он продал их немало, убрался с деньгами подобру-поздорову и благодарил Бога, что ушел небитый, а вдруг скорняков угораздило бы спросить, что такое «собачьи глаза».
20
КАК МОНАХ ВЫТАСКИВАЛ У ДЕВИЦЫ ЗАНОЗУ ИЗ НОГИ
Босоногий монах нищенствовал, выпрашивая сыр и яйца; в одной деревне он расположил к себе богатую старуху, и та подавала ему больше, чем другим монахам. Вот и пришел он снова просить сыру, а когда она, кроме сыру, дала ему еще и пасхальных яиц, он осведомился: «Матушка, а где ваша дочка Грета, почему я ее не вижу?» Мать ответила: «Ах, она лежит наверху в постели и совсем плоха; она наступила на колючку, и у нее распухла нога». Монах сказал: «Надо бы мне осмотреть ее, авось помогу». Мать сказала: «Да, любезный господин Тилман, а пока я сварю вам супу».
Монах пошел к дочери и ощупывал ей распухшую ногу, а девица вела себя при этом не лучшим образом, но мать полагала, что монах вытаскивает колючку, и крикнула дочке: «Потерпи, дитя мое! Тебе лучше будет». Когда монах сделал свое дело, он спустился с лестницы, взял свой мешок — и давай Бог ноги. Мать едва успела сказать: «Покушайте сперва супу!» А монах в ответ: «Нет уж, нынче я пощусь». Ибо он знал, что здесь ему не поздоровится.
Когда мать вошла к дочери, она увидела, какую колючку вынул монах, схватила хорошее полено и вышла подождать, когда монах, обойдя деревню, снова пойдет мимо. Завидев его, она спрятала полено за спиной, в другую руку взяла сыр и крикнула: «Господин Тилман, подойдите, вот вам еще сыр». Но монах заметил подвох и сказал: «Нет, матушка, мне лишнего не надо. Не в моих правилах принимать подаяние дважды из одних дверей». Тогда крестьянка погрозила ему поленом и сказала: «Счастлив твой Бог, монах, что ты не приблизился к моей двери. Уж я бы отблагодарила тебя за колючку».
Монах дал деру и больше не приходил в деревню за сыром; он не сомневался: мамаша ему кое-что припомнит.
21
О БЕГЛОМ МОНАХЕ, КОТОРЫЙ БЫЛ ПОБЕЖДЕН БУКВОЙ
Один беглый монах увлекся достохвальным искусством книгопечатания, дал себе слово освоить его в четыре года и, пробыв недолго в обучении, совсем распоясался, вмешивался в любой разговор; что бы люди ни говорили, он перечил им, как будто был осведомленнее остальных подмастерьев, особенно в том, что касается Библии и Евангелия; всех и каждого норовил он подавить своими аргументами. А в печатнях так уж принято: один другого там поддразнивает, и в этой печатне был один наборщик, превеликий шутник и знаток всяких добрых замысловатых дурачеств; вот он и сказал однажды монаху: «Болтаешь ты много, куда больше других подмастерьев, а сам не так уж силен в Священном писании. Если ты не против, я хотел бы провести с тобой небольшой диспут в воскресенье, когда мы не работаем, но при условии, что ни у тебя, ни у меня не будет никакого оружия или щита, кроме буквы, а другие подмастерья пусть слушают и судят». Монаху это было по душе, и они условились о диспуте.
Когда настало воскресенье и они уселись, монах запасся Библией, Евангелием и кое-какими другими книжонками, надеясь по ходу дела сослаться на букву Ветхого и Нового завета, а забавник подмастерье притащил с собой мешок, в котором было пять-шесть фунтов букв, в печатнях именуемых «шрифт». Диспут начался, и монах задал своему сопернику много возвышенных широковещательных вопросов, весьма заковыристых, как ему представлялось, а наборщик с неизменной усмешкой в ответ ерничал, и монах понял, что над ним издеваются, и, так как у монахов в обычаях делать все, что вздумается, вскочил и вцепился наборщику в волосы. Но наборщик тоже не дремал. Он вытащил свой мешок с буквами и принялся лупить монаха по голове и по чреслам, словом, куда ни попадя, пока монах не заорал «караул» и подмастерья не пришли к нему на помощь.
Так что монаху пришлось претерпеть унижение, кроме побоев, а подмастерья признали, что наборщик взял верх и монах побежден буквой. С тех пор он поутихомирился, и, как только начинал забываться, подмастерья грозили ему шрифтом и говорили: «Хочешь опять попробовать на себе букву?»
22
О КРЕСТЬЯНИНЕ, КОТОРЫЙ СПАЛ НАЯВУ
Два крестьянина были добрыми соседями, и дома их стояли близко друг от друга; однажды утром, но отнюдь не спозаранку, один крестьянин подошел к окну другого и постучался пальцем. А другой пока еще валялся за печкой, разленился и не хотел вставать; услышав стук в окно, он откликнулся громким голосом, рявкнув: «Кто там?» Сосед у окна ответил: «Это я. Что вы делаете, сосед Конрад?» Мужик в постели ответил: «Я лежу и сплю. Что вам угодно, соседушка?» Сосед у окна молвил: «Коли вы не спите, я хотел попросить у вас вашу телегу; а коли спите, я приду, как только вы проснетесь».
Не так уж много встретишь крестьян таких простодушных, как этот, полагавший: кто лежит в постели, тот спит.
23
ОБ ОДНОМ ВЕНЕЦИАНСКОМ ПРОХОДИМЦЕ, КОТОРЫЙ ПРИТВОРИЛСЯ МЕРТВЫМ, ЧЕМ И ЗАПЛАТИЛ ЗА КВАРТИРУ
В Венеции, как и во многих других городах и весях, полагается сначала платить за квартиру, а уж потом за все остальное. Многие тамошние кавалеры или господа имеют обыкновение сдавать дома внаем, и частенько можно там встретить домовладельца из благородных, которому дома приносят столько дохода, что сам он живет припеваючи. Был один проходимец, сам в прошлом хозяин, только негодный, изрядно накуролесивший на своем веку, и жил он четвертый год в доме, ни разу не заплатив за квартиру, а только улещивая домовладельца ласковыми словами да прошениями, пока тот не подал на него в суд и не потребовал заплатить деньги, грозя в противном случае тюрьмой.
Вот и подумал наш негодный проходимец, что дело хорошо не кончится; поэтому он дал указание своей жене, как вести себя, если хозяин вновь потребует плату. Настал день, когда это должно было случиться, и он с женой были уже начеку; когда они увидели, что приближается кавалер и вместе с ним судейские — а увидели они это издали, так как переулок был длинный, — и к тому времени, как судейские встали у дверей, чтобы должник не ускользнул, он со своей женой выкинул такую штуку: улегся в своей комнате спиной на полу, а жена укрыла его черным платком, на котором был белый крест, и поставила две зажженные свечи, одну у него в головах, другую в ногах, как будто он мертв и уже труп.
Когда домовладелец приблизился к двери и постучал в нее, а судейские притаились, чтобы, согласно приказу, ворваться, как только дверь откроется, схватить должника и препроводить его в тюрьму, то дверь открыла жена должника, и тогда господин так разгневался и так возжаждал поскорее дорваться до виновного, что не стал с ней долго рассусоливать, бросившись вверх по лестнице в сопровождении расторопных судейских. Жена между тем от него не отставала; с превеликими воплями, причитаниями и рыданьями распахнула она дверь в комнату, где супруг ее валялся на полу, а сама громко закричала: «О magnifica munsor, miserecordia!1 — и поведала кавалеру, будто несчастный помер от черной заразы, или от чумы. Когда господин услышал это (а они ничего так не страшились, как чумы), он от ужаса чуть не свалился с лестницы вместе с судейскими, лишь бы поскорее выбраться из зачумленного дома. Вернувшись восвояси, он взял свой реестр, или долговую книгу, где помечал все квартирные платежи, и в ужасе и в гневе не просто вычеркнул перышком, как имел обыкновение прежде, но, возненавидев самое имя должника, умершего от чумы, вырвал и сжег целый лист из долговой книги со всеми расчетами, касавшимися этого жильца.
А проходимец и его жена не стали мешкать; они сняли другую комнату и поспешили покинуть дом, так что кавалер-домовладелец даже не знал, куда девалась вдова должника: он ведь думал, что муж ее похоронен. Проходимец отсиживался в укромном месте немало времени и, наконец, отважился снова высунуть нос. Однажды он встретил кавалера на площади Святого Марка. Увидев его, он мигом зажмурил правый глаз и продолжал идти своей дорогой. Кавалер остановился, посмотрел ему вслед и сказал себе: «А la fe de diu (то есть, по-нашему, «клянусь Богом истинным»), будь у него два глаза, я был бы готов присягнуть, что мой усопший должник восстал из мертвых». Встречая его неоднократно, кавалер начал наконец досадовать и все более удивлялся тому, как один человек может походить на другого.
Но однажды они снова встретились и почти столкнулись, так что проходимец позабыл зажмурить глаз. Тут кавалер не мог не узнать его, схватил его за шиворот и молвил: «Ах ты, мошенник, ты все еще шляешься, а я-то думал, ты окочурился». Домовладелец поволок должника к себе домой, вытащил долговую книгу и хотел убедиться, сколько денег тот ему должен. Не тут-то было. Он не мог ничего найти в книге и вспомнил про вырванный лист. Тогда кавалер спросил проходимца, как это он все устроил, и, выслушав его рассказ, как ни злился, не мог удержаться от смеха и со смеху простил ему весь долг. Кавалер подумал, что не много возьмешь там, где нет ничего, хотя проходимец после этого опять разбогател, а жил он и взаправду несколько лет тому назад.
24
КАК ОДИН ПОСОБЛЯЛ ДРУГОМУ ЕСТЬ СВОЮ БЕДНОСТЬ
Один добродушный парень отправился на войну в надежде разом разбогатеть, но война продолжалась недолго и, как говорят, истекла; ландскнехтов отпустили и, как это случается сплошь и рядом, отправили домой без особенных денег, и наш добряк был среди них. Так что ему оставалось по дороге домой разве что побираться. Шел он однажды мимо крестьянского дома, а сам хозяин сидел за столом и завтракал со своими чадами и домочадцами. Бывший воин постучался в окно и попросил хоть пфенниг, чтобы было на что честь честью двинуться дальше. Крестьянин сказал: «Поистине, любезный друг, у меня не так много пфеннигов, чтобы раздавать их, деньги в моем доме недешевые. Однако заходи и, коли не побрезгуешь, позавтракай со мной: я чем богат, тем и рад. Я готов разделить с тобой мою бедность, посланную мне Господом». Наш воин был очень голоден, обрадовался еде, подсел к столу и съел всю бедность, ни с кем ее не деля.
Когда он поел и выпил целую корчагу молока (вина было в доме немного), то поблагодарил хозяина и пустился в путь. Идя по дороге, он вспомнил слова, которыми крестьянин пригласил его разделить с ним бедность, а бедность показалась ему такой аппетитной, что он усмехнулся про себя и сказал: «Боюсь, мне придется долго переваривать эту трапезу». Так что, когда потом его спрашивали, почему это он никак не разбогатеет, парень всегда отвечал, что пособил одному крестьянину съесть его бедность, а такое блюдо не скоро переваривается. Вот если бы оно переварилось, можно было бы и на богатство рассчитывать.
25
О ВОЗЧИКЕ, КОТОРЫЙ ПОЕХАЛ НЕ ПО ТОЙ ДОРОГЕ
Один хозяин (говорят, дело было в Эльзасе) взял в жены дочь другого хозяина, как он полагал, девицу добрую и красивую. Он сводил ее в церковь и хозяйствовал с ней месяца два или чуточку больше; тут у молодой пригожей жены живот начал расти и пухнуть, так как согрешила она, видать, задолго до этого. Добрый человек был весьма раздосадован тем, что прошло так мало времени; не так уж долго он жил с ней, и, судя по всем срокам, животу еще никак не полагалось вздуваться.
Однажды, оставшись наедине с женой, муж сказал ей: «Эх, девонька, тут что-то не в порядке, слишком уж быстро у тебя вырос живот. Я полагаю, дело не без греха. Изволь мне сказать правду, как это вышло, и если это сделал не поп, не монах и не еврей, я прощу тебя, оставлю все как есть, и живи со мной честь честью. Если же ты будешь запираться и не скажешь мне правды, я прогоню тебя и ославлю перед всем светом». Добрая молодая жена немного подумала и сказала: «Ах, любезный мой супруг, молю тебя, прости меня ради Господа. Я буду лучше прежнего угождать тебе весь век и скажу тебе чистую правду, уж ты поверь мне!» И она рассказала: «Это сделал один возчик, заночевавший в доме моего отца». Муж сказал: «Вот угораздил Господь этого возчика! Эх, возчик, возчик! У тебя такая широкая дорога, а ты заехал моей жене не скажу куда!» И примирился с тем, что было.
Так что он и она, ее отец и ее мать остались в чести и с честью; жена не была опозорена, и добрым людям заткнули рты. И другим не худо бы поступать так же, а то встречаются дураки, которые, вдоволь опозорив своих жен и загадив собственное гнездо, берут их потом обратно, чтобы вдвоем сесть в лужу.
26
О МОНАХЕ, КОТОРЫЙ МЕТИЛ В ЛЮТЕРАН ТУФЛЕЙ
В одном городе была обитель босоногих монахов, а среди них был один иеромонах, всегда поднимавший на кафедре превеликий вопль и способный навесить на каждого, что называется, ярлык; особенно злился он, когда не посещали его проповедь, и всех, кто пропускал ее, он готов был считать еретиками-лютеранами. А в городе жили два честных обывателя, пострадавших от несчастных случаев: один лишился глаза в школе фехтования, другому раздробило бедро разорвавшееся ружье, и он ходил на деревянной ноге.
Однажды сей монах снова напал на еретиков-лютеран и прямо-таки взбеленился, а как раз тогда в церковь пришли те двое, быть может, именно для того, чтобы послушать, как он беснуется. Монах заметил, что они направляются к церковным дверям, пуще прежнего распалился и сказал: «Любезные друзья, сами видите, как обстоит дело с еретиками-лютеранами; они обособляются и отделяются от святого Римского престола и от нашей матери, святой христианской Церкви, она же существо и тело святой христианской веры, а мы все ее члены. Так, если мы обособимся от ее тела и впадем в лютеранскую ересь, мы повреждаем все тело, и вот вам пример: когда у здорового человека размозжено бедро, не все ли тело его исковеркано? Или когда красавец лишается глаза, не весь ли его лик искажен? Посему, любезные друзья, избегайте лютеранской ереси! Мне ведомо, что кое-кто из ихних здесь присутствует, хотя и не хочет в этом повиниться». С этими словами он сорвал туфлю с ноги и воскликнул: «Будь что будет, в кого-нибудь из них да попаду!» А поскольку он мог попасть в каждого, то каждый и струхнул, и многие нагнулись, и в церкви послышалось хихиканье. Тогда монах сказал: «Ах, Боже милостивый! Я стращаю и увещеваю вас день за днем, и все без толку; вижу, вижу, сколько здесь еретиков-лютеран!» Тогда все прихожане разошлись из церкви по домам, а монах все еще буйствовал и неистовствовал на кафедре.
27
О ТОРГОВЦЕ СЕЛЕДКАМИ
Молодой купец вез на продажу селедки из Брабанта в Швейцарию. То ли он не умел блюсти своей выгоды, то ли рынки были затоварены селедками, то ли молодой купчик уделял больше внимания красоткам, чем своему торгу, сказать не могу, однако в итоге его путешествие стало ему в изрядную сумму денег, а убыток — не лучший попутчик, вот он и плелся с неохотой в превеликой печали по направлению к дому, когда увидел при дороге худо сработанное, неуклюжее распятие. Купец остановился, постоял молча, всмотрелся в Господа Бога, узрел его нищету и увечья и, наконец, то ли по простоте душевной, то ли с горя, молвил: «Господи, если бы ты торговал селедками, ты не мог бы выглядеть хуже».
28
О ПРОСТОДУШНОМ КРЕСТЬЯНИНЕ
Один простодушный крестьянин зашел в церковь и, увидев резной образ Христа, весь расписанный кровоподтеками в память о бичевании, почувствовал превеликое сострадание к нашему Господу, прочитал «Отче наш» и молвил под конец: «Ах, Господи Христе, пусть это послужит тебе уроком! Не ходи ты больше к скверным, злым евреям!»
29
КАК ФОГТ ПИЛ ЩЁЛОК ВМЕСТО ВОДКИ
В одном швабском городе был один проходимец, потешник из потешников; вот он и взялся за чужой промысел — вздумал каждое утро продавать водку наряду с другой своей рухлядью, а лавка его стояла чуть ли не впритык к церковным дверям, и по утрам у этой лавки собиралась немалая толпа подмастерьев, мастеров и прочего пьющего народа, чтобы самим поболтать и послушать новых баек. Попы, входя в церковь и выходя оттуда, порою бывали осмеяны этим гулящим людом; вот попы и добились, чтобы начальство запретило тому весельчаку продавать водку по воскресеньям.
Однако он недолго придерживался такого запрета и вскоре начал опять открывать свою лавчонку по воскресеньям; тогда городской фогт пригрозил ему, что конфискует водку вместе со стаканами. Когда упомянутый проходимец это услышал, он наполнил большущий стакан щёлоком, подмешал туда малость шафрана или чего другого, не знаю уже чего, только с виду жидкость не отличалась от водки, взял и выставил сей стакан на прилавок, о чем фогту немедля донесли его служители, с которыми фогт в немалом гневе бросился конфисковывать водку. Увидев его издали, проходимец убрал прочие стаканы и блюда, и на виду остался только стакан самодельного пойла. Фогт подошел и обрушился на весельчака с гневными словами, а водочник знай себе придуривается, смотрите, мол, как я перепуган. Тем временем один служитель городского фогта схватил стакан и подумал, что это богатая добыча. Фогт со своей челядью вернулся домой, слуги притащили большое блюдо, вылили туда мнимую водку, посахарили и собрались отведать доброй жженки. Но когда фогт, как подобает господину, сделал первый глоток и его приспешники не отстали от него, один взглянул на другого, и последовали плевки да премногие проклятия; тогда и удосужились разглядеть, что в стакане, а там был старый щёлок. Фогт послал двух своих прислужников, чтобы они схватили мошенника, но тот скрылся.
На другой день фогт обвинил его перед городскими властями; за проходимцем послали и привели его под конвоем. Когда он предстал перед господами, те сказали: «Ответь, мошенник, как смел ты предложить честному человеку вместо водки такой дикий напиток?» А проходимец молвил в ответ: «Милостивые господа, я не предлагал ему подобного напитка, он сам изъял его у меня силой. Если бы он спросил у меня доброй водки, я бы ему таковой и подал; ведь стакан-то, который он у меня изъял, заменял мне вывеску, мол, смотрите, добрые люди, здесь продается водка, а коли такой стакан разобьют, убыток не велик». И господа отпустили проходимца до следующей провинности; так попал впросак фогт вместе со своими присными, поддавшись чревоугодию.
30
О ДВУХ ЗЛЮЩИХ СОСЕДЯХ
Два соседа, вечно цапавшиеся между собой, пришли к бургомистру из-за какой-то мелочи, то ли из-за курицы, то ли из-за утки, и каждый из них завел такую громкую жалобу, что бургомистру заложило уши. Ему опротивела их болтовня, и он не стал с ними рассусоливать. Но один из них был такой сварливый завистник, какого редко встретишь. Он увидел, что бургомистр не налагает на его соседа никакого штрафа или пени, раскипятился так, что не находил слов от злости, только взял да и ляпнул: «Господин бургомистр, мне ведом еще один его порок, он перекрещенец». Другой сосед огрызнулся: «Милостивый господин, он лжет на свою же голову, он сам из таких и пытался меня обратить в свою веру». И присовокупил к этому несколько клятв, добавив: «Не было бы тут господина бургомистра, я бы тебе голову проломил». Бургомистр обрадовался возможности отделаться от обоих и сказал: «Убирайтесь подобру-поздорову, любезные друзья, и сами договаривайтесь между собой! По вашим клятвам и по вашему сварливому добрососедству можно убедиться, что вы оба не перекрещенцы. Если каждого из вас ударить по одной щеке, не думаю, что он подставит другую».
Мог ли господин поступить разумнее с двумя такими задирами; оставалось только отпустить их, чтобы они сами договаривались между собой.
29
КАК ДВА БАРЫШНИКА ОБМЕНИВАЛИСЬ ПЛУТНЯМИ
Во Франкфурте на ярмарке встретились в гостинице два барышника. Оба они торговали лошадьми, давно познакомились и имели обыкновение обмениваться своим товаром или перепродавать его друг другу. Случилось так, что один из них пришел как-то в гостиницу прежде другого, и у него пала лошадь. Барышник не успел найти драча, или живодера, так что лошадь лежала в соседнем стойле, так сказать, падаль падалью.
Другой барышник вернулся в гостиницу вечером, когда уже садились ужинать, и у него не осталось времени наведаться в стойла, как заведено, чтобы взглянуть на лошадей; его тоже кликнули на ужин, а за столом он увидел первого барышника и, поздоровавшись, спросил: «Чем бы нам поменяться?» Другой ответил ему: «Я бы выменял плутню». Тот сказал: «Что ж, идет; моя плутня к твоим услугам». Надо вам сказать, что у него был конь, хромавший на все четыре ноги, одноглазый, паршивый, — словом, худшей плутни и вообразить невозможно. Вот его владелец и сказал: «Чья плутня хуже, тот выиграл; идет?» А за столом сидели другие добрые, честные купцы и возчики; они тоже вступили в беседу, и обмен был скреплен общим согласием: чья плутня хуже, тот выиграл, а проигравший оплачивает все, что съедено и выпито купцами и прочими сотрапезниками за столом.
Когда после ужина убрали стол, все они отправились в стойло посмотреть, кто выиграл. Один барышник увидел, что его конь валяется на соломе и протянул все четыре ноги, спина у него натерта и у него запал, словом, плутня по всем статьям; все присутствующие засвидетельствовали отменную плутню, и барышник возомнил, что выиграл. Но не тут-то было! Другой сказал: «Погодите! Пойдемте со мной, и я покажу вам, что такое настоящая плутня». И он повел их в соседнее стойло, где дохлая лошадь валялась уже четвертый день и начала смердеть. Когда добрые люди увидели это, а главное — унюхали, между ними поднялся превеликий смех, и они признали, что выиграл владелец дохлой лошади, так что застолье должен оплачивать другой.
29
О БЕДНЯГЕ, СДЕЛАВШЕМ ЧЕСТНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ ГОСПОДАМ СУДЬЯМ ВО ИЗБЕЖАНИЕ КАЗНИ ЧЕРЕЗ ПОВЕШЕНИЕ
Один незадачливый губошлеп, как называют или обзывают подобных молодчиков, многократно попадал в тюрьму за мелкие кражи, но всегда ему удавалось выкрутиться, так что он выходил сухим из воды, только, наконец, он зарвался, и терпение властей лопнуло. Его снова схватили, и дела обернулись так дурно, что, согласно своду имперских законов, его приговорили к смертной казни через повешенье.
Когда господа довели до его сведения приговор, как полагается, дня за два или три до казни, чтобы он к ней приготовился, и когда он услышал, что его должны повесить, он повел себя так чудно и жутко, что господа диву дались. Не скупясь на слова, он опровергал приговор, уверял, что приговор неприемлем, так как слишком суров, а речи свои он подытожил так: «Я вашего приговора не приму; дай вам Бог делать что вам угодно, а я не подчинюсь. А не подчинюсь я только для того, чтобы вы, мои господа, убедились: не намереваюсь я предложить вам ничего нечестного; сделайте так, отрежьте мне оба уха, накажите меня розгами, и я вам еще приплачу десять гульденов. Разве это не почетное и не честное предложение?»
Такое честное предложение рассмешило господ, однако они передали его господам, которые повыше. А те посовещались и пошли навстречу честному предложению, сказав губошлепу: если он еще раз попадется, то наверняка будет повешен, если не повалит виселицу. Однако тот больше не попадался.
33
О КУПЦЕ, КОТОРЫЙ ЗА ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ НЕ ВИДАЛ АРШИНОВ ДЛИННЕЙ
В пору, когда блаженной памяти верный Франц фон Зиккинген воевал с Вормсом и потому плавать по Рейну стало опасно, некоторые купцы из Антверпена и Кельна решили отправить свои товары на Франкфуртскую ярмарку сухим путем и сами ехали той же дорогой, чтобы товары не остались без присмотра.
А были тогда невезучие молодчики, промышлявшие на большой дороге, когда представится случай (слава Богу, теперь такого уже не бывает), и они пронюхали про этих купцов, и повстречали их неподалеку от Франкфурта, и набросились на них, по своему обыкновению, с превеликим неистовством, так что одни убежали, а другие были пойманы и связаны. В их присутствии нападавшие взламывали возки, и что им нравилось, то они и брали. А когда они добрались до сукна, бархата, тафты, атласа и камчатой ткани, то разрывали добычу, мерили ткани копьями и делили между собой; среди купцов кое-кто плакал, а молодчики издевались над ними.
Наконец, очередь дошла до одного купца, и тот подумал: «Что тут поделаешь? Да ничего! Так пусть идет как идет по воле Божьей». А когда они меряли его шелка, сукна, бязь своими копьями, он стоял и смеялся так, что весь трясся, и разбойники удивились и спросили, почему он так смеется. Тогда он ответил: «Не могу удержаться от смеха; всю жизнь, сызмальства, занимаюсь торговлишкой, побывал на разных базарах и ярмарках в Германии, во Франции, даже в Париже, где аршины длинные, но никогда не встречались мне аршины длиннее ваших. Боюсь я, что, коли вы явитесь на рынок и будете отмерять товар так щедро, то быстро проторгуетесь». В ответ на такую забавную речь грабители волей-неволей рассмеялись, и один из них сказал: «Сдается мне, ты хороший парень». И они решили вернуть ему весь его товар, а сами убрались поскорее, ибо в таких делах мешкать негоже.
34
О ПОПЕ, ВЫЗВАВШЕМСЯ ПРИЧАЩАТЬ СВОИХ ПРИХОЖАН ТРОЯКИМ ОБРАЗОМ
Бедный невежественный поп нацелился на богатый, хороший приход, ибо он прослышал, что там можно разжиться; это-то его и привлекло; он не столько намеревался пасти своих овечек, сколько надеялся загрести побольше денег. Уж он и бегал и кланялся, пока крестьяне не пригласили его в воскресенье, чтобы договориться с ним и предоставить ему приход.
Когда настало воскресенье, поп предстал перед старостой и всем синклитом в присутствии управителя, и было определено, сколько следует ему получать: и жилье, и малая десятина, и некоторая доля плодов земных, ржи, пшеницы, ячменя, овса, вина, а также денег, чем поп был весьма доволен, но, когда все было согласовано и установлено, староста отвел попа в сторону и сказал ему вполголоса: «Любезный господин священник, поскольку вы до сих пор держались папства, надлежит вам знать, что у нас в деревне другой устав, ибо мы народ своеобычный. Посему извольте причащать нас двояким образом, сиречь хлебом и вином». Добрый священник испугался, не прогнали бы его, если он заартачится; потому-то он и смирился, сказав старосте: «Так я и буду делать с превеликой охотой. Чтобы вы убедились, как я к вам расположен, я готов причащать вас не то что двояким, а даже трояким образом, сиречь хлебом, вином да еще и сыром в придачу». Старосте это понравилось, и он сказал, что выяснит у крестьян, удовольствуются ли они этим.
35
ОБ ОДНОМ ФАКИНЕ, КОТОРЫЙ ПРИТВОРИЛСЯ НЕМЫМ, ИЗБЕЖАВ ТЕМ САМЫМ СТРОГОГО НАКАЗАНИЯ
В Венеции, где нет ни лошадей, ни телег, принято переносить разный скарб из дома в дом вручную. На всех площадях там встречаются бедные дюжие парни, именуемые факинами; среди них нередки силачи, способные перенести больше двух немецких центнеров зараз, и таскать им приходится разные диковины. Вот и перетаскивал такой бедняга факин разную утварь, а среди других предметов было не знаю что, то ли копье, то ли треножник, то ли коромысло, только в узких переулках кричал он, по обыкновению факинов: «Варда, варда». По-немецки это значит: «Дорогу!», или «Берегись!», или, как швабы кричат, «Поди, поди!». А поскольку этот добрый факин был весьма тяжело нагружен, то кричал он особенно часто и даже без умолку «Варда, варда», а что он мог еще кричать?
Но ему встретился высокомерный кавалер, который в своей спеси мнил, что факин должен уступить ему дорогу, и случилось так, что факин зацепил за рукав этого господина упомянутой железкой. Знатный господин разозлился так, что велел немедленно посадить факина в тюрьму, а поскольку знатные люди там весьма могущественны, намеревался даже отправить его на виселицу не позже, чем завтра.
Но когда на другой день он подал жалобу коллегии или суду, там оказался некий стряпчий, который пожалел несчастного факина и попросил у господ разрешения защищать беднягу. Получив такое разрешение, он отвел факина в сторону на два слова и шепнул ему: «Когда ты предстанешь перед судом, притворись, будто не можешь говорить, и не давай выдавить из себя ни единого слова даже под угрозой побоев; остальное предоставь мне!»
Факин поступил как ему велели и, представ перед господами, молчал наперекор всему, прикидываясь не то немым, не то дурачком. Тогда защитник сказал: «Любезные господа, что прикажете мне с ним делать? Он не может говорить и не может дать показаний, чтобы я говорил в его защиту». Когда знатный господин услышал это, он вскричал в ярости: «Ах ты, негодяй, сейчас ты не можешь говорить, а не кричал ли ты вчера на улице, как полоумный: «Варда, варда!»?» Когда господа судьи это услышали, они сказали: «Если он кричал, то почему вы не уступили ему дорогу?» — и подняли кавалера на смех.
36
О ТОМ, КАК НЕКТО ПЕРЕХИТРИЛ ЗАЩИТНИКА ПО ЕГО ЖЕ НАУЩЕНИЮ
Некоего человека привлекли к суду по делу, которое, как он видел, может обойтись ему дорого. Он пожаловался защитнику, или стряпчему, а тот сказал: «Я научу тебя, как выпутаться из этого дела без малейших расходов и трат, дай только мне в награду за труды четыре гульдена». Ответчик воспрянул духом и обещал четыре гульдена в случае своего вызволения. А защитник посоветовал ему, когда он предстанет перед судом, что бы его ни спрашивали, как бы его, помилуй Бог, ни бранили, произносить в ответ одно только слово: «Бле!»
Когда они явились в суд и многие подали жалобу, на ответчика, от него не могли добиться ни одного слова, кроме «бле». Тогда господа рассмеялись и спросили защитника: «Что вы скажете в его защиту?» А защитник ответил: «Ничего не могу сказать; он дурачок, не мог мне дать никаких сведений, так что мне и опереться-то не на что. Да из него ничего и не выжмешь; остается только признать его дураком и отпустить». Господа посовещались и отпустили его.
Тогда защитник потребовал у него четыре гульдена, а тот ответил ему: «Бле!» Защитник настаивал: «Ты не смеешь мне отказывать! Где мои деньги?» — и подал на него в суд. Когда они оба предстали перед судом, ответчик повторял: «Бле!» Тогда господа сказали защитнику: «Какой спрос с дурака? Или вы не знаете, что он не умеет говорить?» Так получил защитник в награду вместо четырех гульденов слово «бле», и лукавство обернулось против самого лукавца.
37
ЧТО БЫВАЕТ, КОГДА ГОВОРЯТ «БЕДНЫЙ ЧЕРТ!», И КАКОВА ЧЕРТОВА БЛАГОДАРНОСТЬ
Некто добрый и простодушный пришел однажды в церковь, где был Христов образ, умилительно писанный; добрый человек поставил ему свечку и помолился. Потом он обошел всю церковь, чтобы осмотреть ее, так как зашел туда впервые, и в темном углу увидел премерзейшую образину черта, писанного так, что богомолец поначалу испугался, а потом, не дав себе труда подумать, сказал: «Ах ты, бедный черт, каково тебе торчать тут, несчастному. Я хочу тебе тоже поставить свечку».
Немного времени спустя этому богомольцу привиделось во сне, будто в лесу ему встретился черт и сказал: «Дружище, ты мне только что поставил свечку, и, естественно, я тебя отблагодарю честь по чести. Пойдем со мной, я покажу тебе место, где зарыт богатый клад. Ты его выкопай и попользуйся им с моего согласия». Черт привел его к высокому дереву и говорит: «Ступай домой и принеси кирку, лопату да заступ, чтобы было чем копать». А доброму человеку почудилось во сне, будто он сказал: «Я же потом не найду этого дерева». На что черт ответил: «А ты навали под ним, вот и найдешь по этой примете». Человек послушался черта и думал, что навалил под деревом, но, проснувшись, увидел, что загадил свою постель и лежит в дерьме; уж и влетело же ему от жены, которой пришлось стирать простыню. Тогда этот благочестивей молвил: «Такова чертова благодарность!» — и поведал жене, что ему попритчилось, а она подняла его на смех.
39
О ПРОСТАКЕ КРЕСТЬЯНИНЕ, КОТОРЫЙ ИСПОВЕДОВАЛСЯ, НО НЕ УМЕЛ МОЛИТЬСЯ
Один простодушный крестьянин исповедовался священнику и покаялся во всех своих злоумышлениях: как, например, он, увидев у встречного две красных ленты на шляпе, сразу украсил свою шляпу тремя, на танцах норовил высмотреть девушку покраше, а когда ему это удалось, силился прыгнуть повыше; и когда перечислил он множество подобных грехов, священник сказал ему: «А молиться ты умеешь?» Крестьянин ответил: «Нет!» Священник сказал: «Так научись!» Крестьянин ответил: «Невмоготу мне, я пытался уже не раз». — «Ладно, — сказал священник, — налагаю на тебя епитимью: каждый день в течение целого года ты должен повторять: «Агнец Божий, смилуйся надо мной!» Заучи это хоть за год, а я потом выучу тебя другим молитвам». Крестьянин сказал: «Я постараюсь». И получил отпущение грехов.
Приступая к молитве во исполнение епитимьи, он до Иванова дня говорил: «Агнец Божий, смилуйся надо мной!», потом он говорил: «Божий барашек, смилуйся надо мной!» А по прошествии года осенью он говорил уже: «Божий баран, смилуйся надо мной!»
В следующем году на великий пост он снова пришел к своему священнику, и тот осведомился, выполнял ли он наложенную епитимью. Крестьянин поведал, как он менял обращение по прошествии времени. «Зачем ты так делал?» — спросил священник. А крестьянин сказал: «Да разве агнец не становится потом барашком и, наконец, бараном?» Тут священник рассмеялся и подумал: «Уж если ты до сих пор не выучился молиться, мне ли тебя учить!» И он разрешил крестьянину молиться, как тому заблагорассудится. Очевидно одно: крестьянин был благочестивее священника.
40
КАК ОДИН ЛАНДСКНЕХТ УПУСТИЛ КРАСИВУЮ ДЕВУШКУ И ВЫНУЖДЕН БЫЛ НОЧЕВАТЬ ОКОЛО СВИНАРНИКА ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ХОРОШО ПРЫГАЛ
У благочестивых ландскнехтов, да простит им Бог, есть обычай в разных землях, а особенно в Швабии и в Шварцвальде, отправляться зимой на промысел, то есть выпрашивать у бедных крестьян харчи, хлеб, яйца, соль и сало, так что иной бедняк дает им волей-неволей требуемое, хотя они никого не принуждают, но просят с такими шутками и прибаутками, что попробуй не дай: боязно становится за сараи и хлевы. У таких ландскнехтов есть даже своя метка: где они заночуют, там они рисуют на двери ветвящийся бургундский крест; когда в дом нагрянет кто-нибудь из простецких благочестивых собратьев и увидит метку на стене или на двери, он уже больше ничего не просит, только поворачивает с вежливым присловьем и добавляет: «Эх! Вижу, наши уже здесь побывали. Так что не обессудьте!» Если же кто-нибудь из них является на ночь глядя, то не иначе как сам папа даровал им такую вольность (по моему разумению), что не приходится им долго просить о ночлеге; хозяин сам уже ученый и предоставляет гостю ночлег согласно его привилегиям.
Случилось так, что один славный молоденький ландскнехт, еще недостаточно опытный, оголодал по бедности в Шварцвальде и вздумал поправить свои дела постоем. Зашел он во двор к богатому крестьянину и попросил того-сего. А хозяин хозяйствовал в лесу, вдали от людей, и по соседству с ним жила одна только вдова с красавицей дочкой, девицей благочестивой и добропорядочной; мать и дочь умели привечать подобных гостей. Крестьянин знал об этом от самих соседок, вот он и говорит ландскнехту: «Любезный воин, у меня слишком много чад и домочадцев; я не могу тебя приютить на этот раз. Вот тебе деньги на вино, довольствуйся пока этим, а на постой отправляйся в дом, что виднеется отсюда. Там тебя, без сомненья, обогреют и приютят, а коли хватит у тебя сноровки, ты, пожалуй, унаследуешь и дом и двор».
Добрый парень, еще не прошедший выучки у черта, поверил крестьянину на слово, пришел к вдове и попросился на ночлег. Добрая женщина согласилась при условии, что он будет есть свой собственный хлеб. «Да, — сказал ландскнехт, — на нынешнюю ночь моего хлеба хватит и мне, и вам обеим». Они сговорились и сели за стол. Дочь, выйдя к столу, взглянула на гостя довольно ласково. «Ах, — сказал он, — торговали бы здесь вином, я бы и винишко мог оплатить». А мать сказала: «Сынок, когда тебе охота платить за вино, у моего соседа на дворе предостаточно хорошего вина, были бы деньги; он тоже иногда пускает на ночь гостей, готовых платить; так что, если ты будешь так добр и купишь вина, мы с дочкой не прочь участвовать в расходах». Добрый братец Фейт подумал, что дело на мази, с готовностью развязал свою мошну и едва-едва наскреб деньжонок на двойную порцию вина. Он сбегал за вином, старуха испекла пирожки; словом, они сидели и веселились.
Потом старуха решила, что время пришло, и сказала: «Любезный сынок, не скрою от тебя, мы с дочкой одни в этом доме, и у нас всего две кровати. А ты так щедр, что не хотелось бы тебя укладывать одного. Давай прыгнем по очереди: я, дочка и ты. Кто хуже всех прыгает, тот будет спать один». Доброму молодцу понравилось такое предложение; он рассуждал так: как бы там ни было, молодая прыгает лучше старухи. Так что все согласились. Старуха положила мету далеко от дома; она прыгнула первая и совсем недалеко. Потом настал черед дочки, и она прыгнула лихо, так что ландскнехт обрадовался. Он подумал, что она приглашает его допрыгнуть до нее. Вот он и прыгнул на радостях, позабыв свою бедность, и перепрыгнул через мету. Тем временем мать с дочерью заперли перед ним дверь, протянули ему копье через щель в окне и сказали: «Хо-хо-хо, ты прыгнул чересчур далеко». Так что бедняга зря старался и зря истратил деньги; чтобы не провести ночь под дождем, пришлось ему притулиться у свиного хлева.
Поутру он опять явился к тому крестьянину, что указал ему ночлег. Тот осведомился, как у него дела. Ландскнехт рассказал ему все по порядку. Тот приютил его, потом снарядил в дорогу и на прощание предостерег от прыжков, оставляющих цель далеко позади.
41
О ВОЗЧИКЕ, КОТОРЫЙ ОТКАЗАЛ СВЯЩЕННИКУ В ПРОВОЗЕ СТА ЦАРЕЙ НЕБЕСНЫХ
Добрых, простодушных, благочестивых людей встретишь где угодно; только редко встретишь их среди возчиков, особенно таких, как этот. Случилось так, что возчик ехал порожняком и добрался до монастыря, стоявшего в поле; в этот монастырь ему надлежало доставить письма. Получив письма, настоятель велел возчику распрячь лошадей, поместить их в стойло и, пока они кормятся, поесть самому. Добрый возчик подчинился с благодарностью, позаботился о своих конях и, присоседившись к братии, сам воспрянул духом, угостившись на славу, так как полагал, что за угощенье платить не придется; в монастырях так принято.
А в этом монастыре исстари было заведено снабжать все приходы в округе на шесть или восемь миль облатками с Христовым образом. Как раз в то время священник из деревни, расположенной в трех-четырех милях от монастыря, приобрел подобные облатки и, услышав, что возчик едет через его деревню, присоединился к нему и спросил, не подвезет ли он его, а уж за магарычом дело не станет. «С превеликой охотой, любезный батюшка, — ответил возчик, — а что еще надо везти?» — «Да пустяки, — ответил священник, — ничего, кроме двухсот царей небесных». — «Нет, такой груз не по мне: когда бы нужно было везти бочку или тюк, я бы слова не сказал». — «Что за притча, — сказал священник, — неужели тебе помешают цари небесные на возу?» — «Любезный господин, — ответил возчик, — будь то один царь небесный, ну, десяток — куда ни шло, я бы понатужился. Но как я размещу их двести на моем возу?» — «Нет, милейший возчик, — сказал священник, — тебе невдомек, о чем речь. Они же небольшие. Они все помещаются в маленькой жестянке у меня под мышкой». — «Что ж, — сказал возчик, — если это такие покладистые цари небесные, я готов подвезти вас». Они потрапезовали и поехали вместе.
А возчик был в изрядном подпитии; по дороге нужно было ему перевалить через холм; возчик и дал маху, не разглядев ухаба; вот воз и перевернулся. Священник очень рассердился и сказал: «Как это тебя угораздило опрокинуть пустой воз? Что бы ты натворил, кабы воз был груженый?» — «Эх, — сказал возчик, — нешто он не груженый, когда на нем столько царей небесных, да еще такой большой, тяжелый, толстый поп? Ищите себе другую подводу! На мой воз вы больше не сядете». С этими словами он выправил воз и укатил, а священнику пришлось возвращаться пешком.
Священник тоже при этом не совсем прогадал, так как ничего худого с ним не приключилось и он отвел душу, обругав возчика и не заплатив ему. Таких неблагодарных людишек тоже везде предостаточно; довези их бережно хоть до Рима да ссади их малость небрежно — и не жди уже благодарности; все впустую: усилия, усердие, работа, затраты и все прежние благодеяния позабыты.
42
О ВЕЛИКОМ ХВАСТУНЕ, КАК ОН ВВАЛИЛСЯ В МЕРТВЕЦКУЮ, ИЛИ В ПОГРЕБАЛЬНИЦУ
И в наши дни встречаются такие заядлые хвастуны, или бахвалы; они пыжатся, будто готовы обрубить всем и каждому уши со злости, а сами, доведись им идти ночью через кладбище, норовят обойти его за четверть мили. Так вот и петушился некто, нося на шляпе страусовые перья, а сердце прикрывая заячьим мехом. Однажды он возвратился домой с потешной войнишки. На людях он повадился рассказывать о жестоких ударах меча, которые он якобы нанес; послушать его — так он пролил целое море крови, а мне сдается, то была кровь кур, гусей и уток.
Сидел он однажды расфуфыренный в кабаке среди своих дружков и опять начал повествовать о своих подвигах; наконец, они раскусили его и принялись подзадоривать. Слово за слово упомянули о том, что нынче вечером преставилась одна старуха, а поскольку хоронить ее было поздно и дома не хотели оставлять на ночь мертвое тело, то и отнесли его на носилках в мертвецкую, отложив похороны до утра. А всем собутыльникам предстояло возвращаться из кабака через кладбище, и другой дороги не было; вот они и поддразнивали друг друга, стращая один другого мертвой старухой. Славный вояка и покоритель крепостей дорого бы дал за то, чтобы оказаться миль за десять; очень уж он боялся мертвой старухи, которая при жизни едва-едва ковыляла, опираясь на палку, и не могла бы его пальцем тронуть. Другие собутыльники смекнули, каково ему, и чем дальше, тем больше изощрялись в запугивании, пока пот не прошиб доброго ландскнехта, не смевшего показать этого, чтобы не осрамиться. Наконец, дело дошло до того, что принялись биться об заклад, у кого хватит духу первым без огня пройти по кладбищу и глянуть, горит ли в мертвецкой свеча или лампа. По существу, всех занимало одно: испытать, кто из них мужчина, а кто мокрая курица. Наконец, дошла очередь до нашего смельчака. Осердясь, он встал из-за стола, не слушая дальнейших устрашений, заплатил по счету, взял свой плащ и отправился домой.
А никакой другой дороги он не знал: или иди через кладбище, или перебирайся вброд через глубокий ручей. Вот и пошел он скрепя сердце с превеликим страхом и трепетом через кладбище. Приблизившись к мертвецкой, он закутал себе голову плащом и заткнул уши пальцами, как будто он мог услышать крик старухи, онемевшей еще при жизни. Наш вояка прибавил шагу, чтобы поскорее миновать кладбище. Но голова его была закутана плащом, и он ничего не видел, воображал, что удаляется от мертвецкой, а сам уперся прямо в нее, нечаянно ступил на лестницу и, беспомощный, загремел вниз по каменным ступеням. А в мертвецкой стояли козлы, вот он и свалился на них, сломав себе ногу; голову и лицо он расквасил уже на лестнице. Он жалобно завопил, но никто не пришел к нему на помощь, так как никто его не слышал. Тогда напал на него такой страх, такой ужас и такая жуть, что ему голос перехватило; он только вздыхал тяжело и всхлипывал. Его собутыльники упились всласть и тоже пошли домой. Когда они проходили мимо мертвецкой, до них донеслись всхлипыванья бедняги, но они подумали, что старуха пришла в себя. И так как у них была свеча, они спустились в мертвецкую и нашли своего товарища, лежавшего на козлах со сломанной ногой. Они перенесли его в дом врача, и тот сделал ему перевязку. Тогда и рассказал он свою историю по порядку. И они посмеялись над великим ущербом, который он претерпел, и он убедился, что недаром говорят: нет хуже ущерба, чем позор.
43
КРЕСТЬЯНИН ПОПЫТАЛСЯ ОБМАНОМ ЗАПОЛУЧИТЬ ЛОШАДЬ ВОИНА, ДЕЛО, ОДНАКО, ПОВЕРНУЛОСЬ ПРОТИВ НЕГО
Встречаются иногда пройдохи, способные при купле и продаже на любой обман и на любые козни ради выгоды, лишь бы кого-нибудь объегорить. Но даже крупный лис нередко наталкивается в своей норе на лиса еще крупнее. Так напоролся один маркграфский крестьянин на армейского коновала, который даже этого крестьянина умудрился обвести вокруг пальца. Сей ландскнехт, или армейский коновал, в пятницу заявился в деревню, где хозяйничал упомянутый крестьянин. А у ландскнехта был хорошенький коняга, на котором он и приехал. Оный коняга приглянулся крестьянину, вот он и осведомился у ландскнехта, не продажная ли сия животина. «Нет, — отвечал ландскнехт, — это лошадь для моей особы, и я не уступлю ее даже за двойную плату». Они пошли вместе выпить, и крестьянин ни о чем другом не толковал, кроме как о лошади, упорно приставал к ландскнехту с просьбой уступить ему животину. Ландскнехт, наблюдая такое упорство, подумал, что крестьянина надо отвадить, и сказал: «Я же сразу вам ответил, что моя лошадь непродажная; вы все равно не заплатили бы мне столько, сколько я запрошу». — «Любезный воин, — возразил крестьянин, — неужели ты полагаешь, что я не в состоянии заплатить за конягу столько, сколько он стоил тебе? Ты только назови цену, попробуй, отважусь ли я купить его». — «Идет, — сказал ландскнехт, — если уж ты так настроен, знай, что я не возьму за него меньше пятидесяти крон». А конь-то стоил крон двадцать пять, крестьянин это и сам видел. Вот он и сказал ландскнехту: «Ладно, браток, я тоже не шучу; даю тебе за твою лошадь сорок пять крон, двадцать пять бери тут же, остальные двадцать получишь в день святого Никогда». А ландскнехт подумал: «Посмотрим, мужичок, кто кого обдурит!» — «Дружище, — сказал он, — я бы не возражал против такой выплаты, если бы знал такого святого. Есть ли он в календаре?» — «Разумеется есть, иначе он не был бы святым». — «Тогда я согласен, — сказал ландскнехт, — давай только заключим обоюдное соглашение». Крестьянин не перечил, и они выпили магарыч. Крестьянин хотел заплатить за вино. «Нет, — сказал ландскнехт, — я только что получил двадцать пять крон, кому же платить за вино, как не мне». Крестьянину пришлась по нраву такая сделка; он думал, что добыл оленя, а ему не досталось даже дикого козла.
Ландскнехт взял двадцать пять крон вместе с подписанным обязательством и поехал своей дорогой. Но настал День Всех Святых, и не прошло восьми дней после него, как добрый ландскнехт вернулся за своими двадцатью пятью кронами. Он наведался в тот же трактир и послал за крестьянином, а также за всеми теми, кто присутствовал при заключении сделки. Увидев ландскнехта, крестьянин дружелюбно его приветствовал и осведомился, что заставило его воротиться. «Сами знаете, — сказал воин, — я вернулся получить мои денежки, согласно вашей расписке». — «Хо-хо, — ответил крестьянин, — срок-то еще не вышел и выйдет еще не скоро». На что ландскнехт возразил: «Любезный крестьянин, по моему разумению, дело обстоит не так. Когда мы заключали нашу сделку, я спросил тебя, вправду ли святой — святой Никогда, и ты признал его святым да еще сказал, что он есть и в годовом календаре. Так вот, я искал его в календаре и не нашел никакого святого Никогда. Однако восемь дней назад был День Всех Святых. Поскольку святой Никогда — тоже святой, я не придаю значения тому, что его нет в календаре; сколько святых причислены к святым в Нидерландах, в Италии да в других местах, а в наших календарях их в помине нет».
Когда они обменялись разнообразными многословными доводами, крестьянин обратился к управителю, чему ландскнехт был весьма рад, и они предстали перед государем, а также перед управителем со своими жалобами. Иск и ответ были заслушаны, и крестьянину велели удовлетворить ландскнехта, и к тому же государь приговорил его к денежной пене за мошенничество. Так лис был пойман лисом, что и справедливо.
44
КАК НЕКТО ЛЕЧИЛ СТАРУХУ ЖЕНУ ОТ ГОЛОВНОЙ БОЛИ
В одном городе на Рейне жила весьма богатая, скупая старая вдова; много старых богатых вдовцов обхаживало ее в надежде на выгодную женитьбу, ее же, как говорится, ни одно седло не устраивало. Ибо всем и каждому она отвечала, что желает сама распоряжаться своим имением и своим добром, не подчиняясь более никакому мужчине.
Так оно и продолжалось немало времени, — пока в город не нагрянул один ландскнехт, сущий красавчик, весельчак — словом, из молодчиков молодчик; он услыхал толки про богатую вдову и вздумал попытать свое счастье. Он приоделся, принарядился, зачастил к дому богатой старухи, подстерегал ее в церкви, на улице, заговаривал с ней весьма приветливо и пристойно. Добрая старушка, которой перевалило за шестьдесят, вообразила, что парень в нее втюрился, чем дальше, тем больше приглядывалась к нему, начала даже выказывать ему некоторое расположение. Наш славный повеса решил, что колокол уже наполовину отлит, купил хорошенькую фату и направил стопы туда, где, как он полагал, можно встретить вдову без провожатых. А на ловца и зверь бежит: вдовица тут как тут. «Милая, любезная госпожа, — начал он, — ваше задушевное добродетельное обхождение привлекло меня и подвигло на любовь к вам, и ежели я вам по сердцу, по нраву и по разуму, ежели моя молодость вам не противна, то сам я, право же, во всем городе не вижу другой особы, кроме вас, с которой я хотел бы зажить одним домом. Я просто не в силах скрыть от вас моих чувств, хотя мне ведомо, что вас мало трогает моя сердечная к вам приверженность, но во искупление моей дерзости, посягнувшей на ваше уединение столь нескромными словами, благоволите принять от меня сей маленький подарок вместе с просьбой о милостивом прощении». Сердце старой карги дрогнуло; да она уже и прежде успела втрескаться в юнца и теперь приняла его краснобайство за чистую монету. «Молодой человек, — отвечала она, — если ты говоришь искренне, я, пожалуй, не стану тратить времени на долгие раздумья, хотя, не скрою, за меня сватается немало пожилых, почтенных богатых мужчин, подходящих мне по возрасту. Но не поплачусь ли я, коли меня угораздит выйти за старика? Ночи напролет мы проваляемся рядышком, и некому будет пособить ни ему, ни мне в недуге и немощи. Вот и надумала я уже давно обзавестись ладным, честным дружком, пусть не таким богатым, лишь бы он был ко мне расположен. А моих денег и моего имения ему хватит». Итак, без обиняков, короче говоря, дело сладилось: она дала ему слово.
Когда они повенчались и наш славный молодчик начал обосновываться и обживаться, все шло сперва как нельзя лучше, но потом оказалось, что жена не очень-то склонна доверить ему наличные денежки и драгоценности. Он принялся обхаживать ее и лисить перед ней в надежде, что она ему все вверит и доверит, а сам день ото дня все хуже распускался, искал забав и развлечений среди своих сверстников. Он почти никогда не возвращался домой один, все, бывало, норовит привести с собой дружка, а то и двух; они засиживались за полночь, играли, кутили, пьянствовали. А стоило почтенной супруге сказать что-нибудь наперекор, ее поддразнивали, а то и попросту глумились над ней. Разумеется, это весьма удручало добрую женщину, тем более что она и пожаловаться не смела своим друзьям, так как не последовала их совету.
Чем же все это кончилось? Однажды муж вернулся домой с целой компанией пьянчуг. Жена заприметила их издали и вздумала пуститься на новую хитрость, чтобы хоть раз избавиться от подобных гостей. Она поспешно взяла платок, повязала себе голову и легла на скамейку. Муж со своей свитой ввалился в комнату и увидел, что жена лежит пластом; он приблизился и спросил: «Любезная моя хозяюшка, что болит у тебя? Встряхнись, милочка, иди к нам, завей горе веревочкой!» — «Оставь меня в покое, — сказала она, — непостоянный ты человек! Это ли ты мне сулил и обещал?» — «Милая хозяюшка, — ответствовал он, — чего тебе не хватает, ведать не ведаю. Если тебе мало служанок, найми еще одну! Не по вкусу тебе вино; так почни другую бочку или прикупи чего твоей душе угодно! Какого рожна тебе еще надо?» — «Как что мне надо? — сказала она, — мне надо, чтобы ты сидел дома да присматривал за хозяйством. А ты шляешься день и ночь со своими приятелями, от которых не научишься ничему путному, бросаешь меня, бедную, одну, и я лежу в скорбях и в недуге. Теперь, к примеру, голова у меня раскалывается, не знаю, куда деваться. Как ты оправдаешься в своем непостоянстве?» — «Что? — воскликнул он. — У меня такая справная старушка-женушка, и я позволю какой-то негодной голове допекать ее? Не будет этого никогда!» С этими словами он сорвал платок у нее с головы и принялся дубасить обоими кулаками, приговаривая: «Что за начальство ты, голова, как смеешь ты донимать мою женушку, от которой я ничего не видал, кроме добра и почета! Да я размозжу тебя!» Добрая старушка не знала, что и подумать, ибо она убедилась, что побоям конца-краю нет. Вот она и улучила миг, чтобы хоть дух перевести. «Любезный супруг, — воскликнула она тогда, — не гневайся больше на мою голову. Она уже не болит». — «Вот что значит принять меры, — сказал он, — а теперь вставай, женушка, и наплюй на свою злодейку голову. Смею надеяться, она больше не будет тебе досаждать». Вот и пришлось доброй старушке срочно исцелиться от мнимой хвори, присоединиться к мужниным гостям и веселиться с ними хочешь не хочешь.
Когда она оставила свою воркотню и перестала докучать мужу, он тоже малость остепенился.
45
КАК ОДИН КОСАРЬ УВИДЕЛ ДВЕ ГОЛОВЫ В СВОЕЙ ПОСТЕЛИ, ВЕРНУВШИСЬ ПОУТРУ С ПОКОСА ЗА БРУСКОМ
Обычно толкуют, будто на мужчину дурь находит поутру, а на женщину — пополудни; это подтверждает и жена нашего косаря. Рассказывают об одном косаре, что он жил-поживал в деревне и у него была весьма пригожая жена. На нее скоро обратил внимание деревенский священник и стал выказывать косарю всяческую приязнь. Косарь добродушно принял это к сведению и не заподозрил ничего худого насчет священника и своей жены. Священник частенько звал косаря к себе в гости, осыпал его жену даяньями и подарками, так что им нельзя было не снюхаться. Как только косарь отправлялся утром на работу, добрый господин сменял его и помогал жене домовничать.
Случилось однажды утром косарю встать ранехонько; добрый человек не любил шутить, взял косу и поспешил на луг. А священник тоже не дремал; не успел косарь отлучиться, как священник, по своему обыкновению, прикорнул к его жене. Добрый косарь прошел ряда два, коса у него затупилась, он вспомнил про свой брусок и припустил домой. Подойдя к двери, косарь не стал шуметь; он боялся разбудить любимую жену и проскользнул в комнату тихонько. Брусок висел на стене, косарь быстро нашел его и заторопился на покос, но, выходя из комнаты, глянул на свою кровать и увидел две головы, одна из которых была с гуменцем. Добрый человек опять-таки не заподозрил ничего худого, да и недосуг ему было, работа стояла, вот он и ушел не оглядываясь.
Как только косарь скрылся, священник вскочил в превеликом страхе, опасаясь, что косарь донесет на него управителю и тот накроет его. Однако женщина была хитрее; она успокоила священника и сказала, чтобы тот не суетился, дело будет в шляпе, это ее забота, и ему ничего не грозит. А добрый муж, усердствуя за работой, призадумался, откуда же у него в постели взялись две головы.
В обед жена приготовила ему лакомую закуску, взяла харчи, отправилась на покос и, приблизившись к мужу, весело сказала: «Доброго утречка обоим!» Муж осмотрелся, подумав, что на лугу появился еще кто-нибудь. Не увидев никого, он спросил: «Жена, кого ты имеешь в виду?» — «Ах, — воскликнула она, — ну что ты за человек! Как же ты не предупредил меня, что у тебя есть напарник? Я бы настряпала побольше; правда, я думаю, вам и так хватит». — «Что с тобой, жена? — удивился муж. — Или ты хлебнула лишнего спозаранку? Я же один-одинешенек на лугу, и нет со мной никого, кроме тебя». Хитрая бабенка подошла к мужу, протерла себе глаза и сказала: «Поистине нельзя верить глазам своим! Я бы побилась об заклад, поставив целую корову: только что вас было двое». — «Поистине, — ответил муж, — нечто подобное попритчилось мне нынче поутру. Видишь ли, я забыл нынче утром брусок, захожу в нашу комнату, беру его, и, поверишь ли, я побился бы об заклад, что с тобой в нашей постели лежал священник». Жена рассмеялась от души и сказала: «Мой милый Ганс, теперь я убедилась, что верно говорят: на мужчин дурь находит поутру, а на женщин пополудни. Что за дурацкая болезнь! Невдогад мне, с чего это бывает, с перепою или спросонья». Они посидели вместе, попили, поели, потешились, и добрый муж так и не размыкал своей дури.
46
КАК ТОЛСТЫЙ ПОП ВОЗНАМЕРИЛСЯ ДОСТИЧЬ КОРОЛЕВСТВА И ВВАЛИЛСЯ В ВОЛЧЬЮ ЯМУ, ПЫТАЯСЬ ПОЙМАТЬ УТКУ
Есть в Лотарингии деревня; там жил толстый, неуклюжий поп, каковых немало встретишь в Лотарингии. У него была привычка бегать из деревни в деревню; как он почует хорошую трапезу, так и норовит урвать свою долю. Слыхал я от надежных людей, что случалось ему служить мессу по два раза на дню: сперва в своем приходе, а потом в другой деревне, куда он опрометью бежал, услышав про хороший обед.
Случилось так, что в крещенский сочельник он припустился в другую деревню, где намеревался играть с крестьянами в короля, но задержался в своем Вихе, где тоже играл в короля, и потому припозднился. А неподалеку от деревни, куда он держал путь, крестьяне в тот самый день выкопали глубокую волчью яму и, как водится, забили в нее сенной шест с корзиной, где сидела утка, чтобы лисы или волки сбегались на ее кряканье и падали в яму. Приближаясь к деревне, добрый священник услышал в поле утиное кряканье и подумал про себя: «Эта утка ушла из деревни, ее мог бы поймать и слопать лис. Так не лучше ли мне поймать утку и свернуть ей шею; я припрячу ее, а после ужина по дороге домой прихвачу, и завтра на ужин у меня будет хорошее жаркое». С такими мыслями священник приближался к утке, и чем ближе он подходил к ней, тем громче она крякала. А яма была прикрыта разным хворостом и соломой, и немудрено, что священник видел лишь твердую почву у себя под ногами в поисках крякающей утки, опасаясь, как бы она не ускользнула. Поспешая к добыче, неуклюжий поп ввалился в волчью яму. Утка закрякала еще громче, ее услышал голодный волк, прибежал на ее кряканье и тоже ввалился в яму к священнику. Волк уразумел, что он попался, и это его укротило; хищник не посягал на попа. Зато сам поп изрядно струхнул при виде волка и не чаял остаться в живых. Прошел какой-нибудь час, и прибежал лис в надежде урвать лакомый кусок; его постигла та же участь. Лис, однако, ввалившись в яму, взъелся на священника и принялся рвать его рясу. У священника душа ушла в пятки, он и на спасение-то больше не надеялся. А до деревни было рукой подать, и когда крестьяне закричали: «Король пьет!», добрый иерей совсем приуныл; он привык встречать ночь за пиршественным столом, а не в волчьей яме.
Утром крестьяне решили взглянуть, кого им Бог послал ночью; они пришли к яме с веревками и лестницами, с копьями и с дубинками, а в яме сидели втроем священник, волк и лис, чему крестьяне немало подивились. Поп весьма учтиво попросил их воздержаться пока что от расспросов и избавить его от великого страха и опасности, а уж потом он поведает им все по порядку. Ему бросили веревку, он сам обвязался ею, и его вытащили. Тогда священник попросил крестьян ради всех святых пощадить волка и прикончить лиса, за что посулил им целый серебреник. Крестьяне осведомились, по какой причине он хочет купить волку жизнь, хотя нет в мире другого зверя, столь ненавистного остальным, как волк. А поп сказал: «О любезные друзья, добрый, честный волк всю ночь сидел со мной в яме, тихий и кроткий, не пытаясь причинить мне какое-либо зло, а этот мерзкий, преступный лис, ввалившись в яму, сразу же начал на меня наскакивать, рвал мою рясу и пугал меня; вот почему я хотел бы, чтобы его казнили».
Крестьяне взяли у священника серебреник, однако убили и волка и лиса. Полагаю, если бы они смекнули, что священник намеревался украсть утку, они убили бы и его, как волка и лиса.
47
О НЕВЕЖЕСТВЕННОМ ПОПЕ, НЕ РАЗУМЕВШЕМ КАЛЕНДАРЯ
Я должен описать еще одного попа из Лотарингии, раз уж об этом зашла речь. Есть в Лотарингии местность, именуемая Лангенвазен; там в наши дни и проживал высокоученый поп, сведущий во всем, только невдомек ему было, когда суббота, а когда воскресенье. Ибо он не разумел календаря, так что он измыслил особую метку на каждый день. Поп был такой смышленый, что, глядя на других, наловчился делать метлы, лучше которых не сыскать. Вот он и надумал: каждый понедельник он делал метлу, во вторник другую, в среду, в четверг, в пятницу и в субботу делал еще по одной, и, когда набиралось шесть метел, он мог сообразить, что завтра воскресенье. Вот поп и отправлялся в субботу вечером к своему пономарю и приказывал ему звонить поутру к мессе.
Жил в Лангенвазене один скверный крестьянин, который повадился приглядываться к попу, вот и застал он однажды попа за пересчитыванием метел; одну метлу называл он «понедельник», другую «вторник», третью «среда», четвертую «четверг», пятую «пятница», а потом говорил: «Завтра нужно напомнить церковному сторожу, чтобы звонил». Из этих слов крестьянин мог заключить, что все дни недели поп определяет только по метлам. В среду упомянутый крестьянин снова пришел к поповскому дому и не застал попа: тот ушел резать прутья для метел. В углу стояли три метлы; крестьянин поспешно взял одну и спрятал ее за старым ларем.
Вернувшись из лесу, добрый попик преусердно работал. В пятницу он принялся пересчитывать свои метлы и насчитал всего четыре. Он сказал себе: «Как же это я запутался в моих метлах. Я был готов побиться об заклад, что сегодня пятница, а, оказывается, на дворе четверг». Так, встав поутру, он счел субботу пятницей, а воскресенье счел субботой.
Крестьянин, припрятавший метлу, все рассказал пономарю, и они начали звонить к мессе вовремя. Поп вообразил, что кто-нибудь помер, бросился в церковь и спросил, почему звонят. «Я звонил к мессе, — сказал пономарь, — ведь нынче воскресенье». — «Как это может быть? — спросил поп. — Сегодня суббота». И они начали переругиваться, пока поп не назвал пономаря лгуном. Пономарь, все узнавший от крестьянина, напустил на себя злость и сказал: «Господин священник, вы обозвали меня лгуном; уличите же меня во лжи, иначе я отправлюсь в Метц и пожалуюсь на вас епископу». Поп сказал: «Ах ты, плут, поди и приведи ко мне в дом кого-нибудь! Тогда будешь точно знать, какой нынче день».
Пономарь бросился к тому крестьянину, что осведомил его, и они пришли к попу в дом. Священник пересчитал свои метлы и досчитался только до пятницы; суббота еще не была изготовлена. «Глянь-ка, — сказал поп, — вот она, суббота, она-еще не связана». А пономарь сказал: «Какое мне дело до метел! Вы покажите мне календарь!» Поп ответил: «Мне некогда заглядывать в календари, я всю неделю занят работой». А пономарь пошарил там и сям, нашел метлу за ларем, вытащил ее и сказал: «Смотрите, господин священник, кто из нас обоих сказал правду. Что же мне остается, как не отправиться в Метц и пожаловаться на вас епископу, уж он сумеет преподать вам календарь». Как было не струхнуть доброму священнику? Он не только боялся потерять свой приход, теперь уже его страшила и тюрьма; поэтому он попросил прощения у пономаря, обещал подучить календарь и не считать больше дни по сделанным метлам. Крестьянин, припрятавший метлу, одобрил такое намерение, на этом они и помирились. Отслужив мессу, священник пригласил их в трактир и заплатил за них по счету. Таких олухов священников у нас в немецких землях нет, а кое-где они еще встречаются.
48
КАК НЕКТО ЛЕЧИЛ ЕВРЕЯ ОТ КАШЛЯ
Однажды крестьяне сидели в деревенском трактире, веселясь и благодушествуя. В это время приехал старый еврей, он слез с лошади, отвел ее в стойло, чтобы она малость поостыла, и сам пришел в беседку, чтобы прохладиться, ибо дело было жарким летом. Еврей потребовал воды за свои деньги. Крестьяне сказали: «Здесь не торгуют водой. Мы сами сидим без воды; все колодцы и ручьи пересохли; зато вина тебе продадут за деньги сколько хочешь». Еврей сказал, что его закон запрещает ему распивать вино с христианами, вот от пива он бы не отказался.
Наконец, хозяин принес ему кувшин воды, и еврей отпил довольно много по причине палящего зноя, но питье вызвало у него сильный кашель. Еврей кашлял долго, пока один крестьянин не сказал: «Слушай-ка, еврей, что у тебя за чертов кашель!» На что еврей ответил: «Я кашляю дождем». — «Как, — возмутился крестьянин, — ты можешь кашлять дождем и ты так долго не приезжал?» — «Да, — сказал еврей, — я могу и впрямь кашлять дождем, и такой дождь сидит во мне давно». Тогда взбеленился другой крестьянин, уже совершенно пьяный; он схватил еврея за шиворот и принялся таскать его по беседке, пиная ногами и приговаривая: «Ах ты, скверный еврейский пес, ты так долго держал в себе дождь и не выпускал его ни в какую; сколько же ты погубил вина, плодов и кормов; это все уродилось бы, если бы ты изверг столь сильный дождь». Еврей завопил: «Караул, помогите! Я не это хотел сказать, вы меня не поняли. Позвольте, я все вам объясню!»
Другие сообразили, что шутка зашла чересчур далеко, и помирились с евреем. Еврей не стал ждать новых тумаков; он пожелал как следует умыться, и для него не пожалели щелока. Потом еврей сел на свою лошадь и поехал дальше своей дорогой. Словом, этот еврей поперхнулся дождем, как оденвальдская крестьянка снегом.
49
ПРОСТОВАТАЯ БАБЕНКА ПОВЕСТВУЕТ, КАК ОНА ОСКОРОМИЛАСЬ В ПОСТ
Во многих местах полагается исповедовать простой народ великим постом, а именно на Страстной неделе; тогда, дескать, духовная жизнь хоть малость дает себя знать. А как минует Пасха, так духовной жизни в помине нет, ибо мы прогоняем Иуду за ограду, а сами ходим по церковным праздникам, и Закхею на сумрачной всенощной не слаще, чем Иуде; кричим, поем, хлещем розгами, а о страстях Господних мало думаем. О Закхее проповедуют во всех церквах, но никто не подражает его деяниям. Закхей влез на смоковницу, дабы лицезреть Господа, и когда Господь призвал его, он оставил все мирские вожделения, последовав за Господом. Мы же всё переиначиваем: чем больше мы внимаем Евангелию о Закхее, тем своевольнее отступаем от Господа и Его Слова и бежим Церкви чревоугодия ради. Так же и с исповедью. Каждый мнит, что главное — отвести людям глаза. Так вот и та добрая женщина: она пришла к духовному отцу и по простоте душевной выложила свои грехи. Наконец, когда она запнулась, тот принялся выспрашивать, но выспрашивал сущие пустяки. Так, он осведомился, ела ли она яйца и мясо великим постом. Крестьянка призналась: «Да, сударь, но не все время». Священник сказал: «Добрая женщина, вы совершили великий, тяжелый грех; вам подобало бы искупить его перед нашим святым отцом папой». — «Ах, сударь, — сказала она, — я не знала, что у святого отца можно купить яйца и мясо; я бы лучше платила деньги ему, чем нашим мясникам; все равно мясо даром не дают, а тут еще выстаивай столько времени у прилавка».
Так она ответила, когда ее спросили, а какой толк в таких исповедях, предоставляю судить тому, кто более меня сведущ в подобных делах.
50
КАК ОДИН ГОСПОДИН ЗАПРЕТИЛ СВОИМ КРЕСТЬЯНАМ СКВЕРНОСЛОВИТЬ
Жил-был в замке добрый, благочестивый, старый рыцарь, и ему принадлежала большущая деревня, населенная такими злыми, распущенными крестьянами, что он никак не мог с ними ближе сойтись; ни перед каким кощунством они не останавливались, ни во что не ставили заветы и заповеди. Богохульство было им особенно строго запрещено, однако, как говорится, горбатого могила исправит. Наконец, добрый господин пожалел их жен и детей, полагая, что отцы разорят их вчистую. Вот и издал он указ, установив за богохульство не только денежную пеню, но и телесное наказание. Прошло немного времени, и многие были уличены и крепко наказаны, кто тюрьмой, кто позорным столбом, кое-кому отрезали языки, а самых закоренелых даже казнили. Словом, дело дошло до того, что крестьяне почувствовали острастку, хоть это и было для них горше полыни и хуже острого ножа. Тамошняя сволочь до того распустилась в своем беспутстве, что добром от них ничего нельзя было добиться; никто ничего не желал делать во имя Божие, шагу никто не мог ступить без непристойной клятвы.
Вот и пали крестьяне духом, собрались всей общиной, посовещались и надумали отправиться в замок, изложить господину свою нужду; сволочь есть сволочь, никак ее не обуздаешь, ежели не дозволить хоть какое-нибудь завалящее проклятие. С таким прошением староста и обратился к господину от имени всей общины. Господин выслушал жалобу и осведомился, какое проклятие им требуется. Староста ответил: «Милостивый господин, просим вашу добродетель дозволить нам выражение не слишком сильное, но и не слишком слабое, чтобы нашу сволочь в страхе держать». — «Ладно, — сказал господин, — если уж вашу сволочь просьбами не проймешь, обмозгуйте дело всем миром и выберите себе проклятие, лишь бы только не касалось оно страстей Господних».
Крестьяне собрались, посовещались, облюбовали чуму и снова отправились перед господские очи. Господин сказал: «Выбрали?» — «Да, — ответил староста, — милостивый господин, мы пришли к вам и просим: ради Бога даруйте нам чуму». — «Идет, — сказал господин, — и французскую болезнь в придачу!» Староста поблагодарил помещика от имени всей общины за щедрый дар, и они вернулись домой с превеликой радостью.
51
КАК СКУПЕРДЯЙ ПОП СДУРУ СТУКНУЛ КУЛАКАМИ ПО КАФЕДРЕ И КРИКНУЛ: «ДЕНЬГИ НА БОЧКУ! БАШМАКИ ПОРВАЛИСЬ!»
Есть в Эльзасе горная деревня, где служил поп, долговязый и тощий, как деревянное изваяние; этот поп отличался робостью; бывало, ни с какой кафедры не заставишь его проповедать Евангелие простому народу. Вот и завел поп такое обыкновение: если во время мессы приходится читать или петь Евангелие, он спускается к прихожанам и говорит по-немецки. А был в той деревушке кабатчик, или целовальник, завзятый шутник; он вечно приставал к попу, требуя читать Евангелие с кафедры, за что сулил ему целый гульден. Этим приставаниям не было конца, и бедняга священник совсем застеснялся.
В одно прекрасное воскресенье попу пришла охота заработать гульден, о чем он и предупредил целовальника, дабы тот потом не отнекивался. Целовальник пришел в церковь с хорошей компанией; они расположились как раз напротив кафедры, чтобы поп смутился и не отважился на нее взойти. Когда он пришел и увидел стоящих, душа ушла у него в пятки, однако он скрепя сердце взошел на кафедру и долго стоял там, онемев, поскольку целовальник со своей компанией не спускал с него глаз. Наконец он все-таки начал читать Евангелие и даже произнес коротенькую проповедь. Потом, прочитав покаяние и отпущение, он стукнул кулаками по кафедре и сказал: «Энгельхард, деньги на бочку! Башмаки порвались!» И каждый мог смекнуть, поднялся ли поп на кафедру ради заблудших овечек или ради гульдена.
Когда поп спустился с кафедры и закончил службу в церкви, целовальник пригласил его со всей честной компанией в кабак, и они порядком напоили попа. Когда он захмелел, его уговорили отдать гульден в уплату за пьянку; так что, ничего не имея до проповеди, он ничего не приобрел и после нее, разве только ушел пьянехонек.
52
КАК НЕКТО ПО ПЬЯНОМУ ДЕЛУ НАХЛОБУЧИЛ НА СВОЕГО КУМА ШЛЯПУ С МОЧОЙ
На вечерних пьянках чудить не возбраняется, особенно когда осушен пятый кувшин и святой Гробиан уже не таится, дерет свои струны прямо у своего корыта, куда созывают свиней во все колокола; тогда уже каши маслом не испортишь: чем паскуднее, тем приятнее, чем пуще, тем слаще. Так оно и произошло на вечерней пьянке с двумя добрыми приятелями, которые были к тому же кумовьями и занимались одним ремеслом; с обоими, признаться, я водился и вожусь до сих пор.
Случилось однажды так, что хоронили собрата по цеху. Как только погребение состоялось, некоторые мастера уговорились отправиться в цеховую залу и как следует выпить, чтобы не поминать покойника лихом. Войдя в залу, они встретили своих, расселись и заказали обильное угощение. Словом, один из двух приятелей быстро набрался и не прочь был выйти из-за стола, чтобы отлить. Кум сидел с ним рядом, и, норовя протиснуться мимо него, наш пьянчужка не скрыл, в чем дело. А тот сказал: «Так вот из-за чего вы встаете? Возьмите мою шляпу и отлейте в нее!» Пьянчужка не заставил себя два раза просить, взял шляпу и помочился в нее под столом, так что шляпа наполнилась до половины, но никто ничего не заметил. Однако шляпа начала изрядно протекать, и добряк смутился, молвив своему куму: «Куда же теперь шляпу-то девать?» А куманек сказал: «Невдомек вам, что ли, где полагается быть шляпе?» Тот не заставил себя дважды просить, взял и надел шляпу на своего кума, так что моча потекла по его волосам, по бороде, забрызгала его с головы до ног, и, прежде чем другие раскумекали, непоправимое произошло: он весь намок и омылся. Что было делать дальше? Не ругаться же! Как-никак сам предложил для этого свою шляпу. А вся компания так и покатилась со смеху; напрасно они дергали друг друга за полы, все равно не могли утихомириться. Когда все прочухались от смеха, мир был восстановлен, и кумовья остались добрыми задушевными приятелями, иначе их изгнали бы из братства святого Гробиана.
53
СЛАВНЫЙ КУТИЛА СОЧИНЯЕТ ПЕСЕНКУ, ЗА ЧТО ФУГГЕРЫ ОПЛАЧИВАЮТ ЕГО СЧЕТ
Когда в 1530 году в Аугсбурге заседал рейхстаг, в забавную передрягу впутался придворный певец герцога Вильгельма Мюнхенского. То был знаменитый музыкант и композитор, а по имени звался Н. Грюненвальд. Он был знатный собутыльник, не довольствовался тем, что подавали на стол милостивого князя, его господина, а искал повсюду хорошую компанию себе под стать, и когда находил ее, пировал и пьянствовал без устали, нередко спускал все полученные подарки и наличные деньги, оплачивая выпивку и закуску. Однако не все коту масленица; кутила задолжал трактирщику восемь гульденов, а герцогу Мюнхенскому с другими князьями и представителями других городов пора было уезжать.
Хозяин пронюхал об этом и взял Грюненвальда в оборот, требуя долг. «Любезный хозяин, — сказал Грюненвальд, — ради хорошего дружелюбного общества, долго собиравшегося под вашим кровом, не настаивайте на сей раз, пока я не вернусь в Мюнхен. Сами видите, сейчас я в некотором замешательстве. Да и не так уж много я вам должен. Поверьте мне, я вам вышлю деньги со дня на день. Их у меня в Мюнхене достаточно, есть и кое-какие драгоценности, так что я расплачусь».
«Дай тебе Бог, — сказал трактирщик, — только мне от этого мало проку. Мне мои поставщики тоже не верят на слово и заставляют платить чистоганом за хлеб, вино, мясо, сало и другие припасы. Повсюду нужны наличные; прихожу я на рынок, а рыбаки смотрят в оба, расплачусь ли я с ними наличными, возьму ли товар в кредит. Берешь в кредит — плати двойную цену. А ваш брат сидит себе за столом, и сколько вам ни подай, все мало, даже если у вас в кармане нет ни единого пфеннига. Так что слушай мой сказ: никаких поблажек тебе не будет. Заплатишь — все в порядке, а не заплатишь — придется мне обратиться к секретарю милостивого господина, князя Мюнхенского; уж он поможет мне получить мои денежки». Доброму Грюненвальду приставили пику к брюху, и он не знал, как ему от нее уклониться, ибо хозяин, этот чертов выученик, поистине не давал ему спуску. Певец выложил все сладкие, гладкие слова, которые заучил и измыслил на своем веку, однако тщетно. Хозяин от своего отнюдь не отступился и сказал: «Хватит разглагольствовать; гладко отшлифуешь, скорее наточишь. Ты угощался день и ночь; я тебе подавал лучшее вино из моего погреба. Так что нечего увиливать. Если у тебя нет денег, оставь мне свой плащ, тогда я могу погодить некоторое время. Но если ты нарушишь срок, я продам твой плащ с аукциона. Надеюсь, теперь мы понимаем друг друга».
«Ладно, — сказал Грюненвальд, — постараюсь помочь делу». Он сел, достал свои письменные принадлежности, бумагу, перо, чернила и сочинил следующую песенку:
1
2
3
4
5
6
7
8
Сочинив такую песенку, Грюненвальд отправился ко двору Фуггеров и попросил доложить о себе господину. Представ перед ним, он учтиво поклонился, а потом сказал: «Милостивый господин, дошло до меня, что мой всемилостивейший повелитель князь намеревается отбыть отсюда и возвратиться в Мюнхен. А я не могу покинуть этого города, не простившись с вами. Я сочинил новую песенку, и если вам угодно ее послушать, я бы спел ее на прощание». Добрый господин, по натуре своей весьма общительный, сказал: «Мой милый Грюненвальд, с удовольствием послушаю. А кто же тебе будет подпевать? Зови своих присных!»
«Нет, милостивый господин, — ответил Грюненвальд, — сегодня мне придется петь одному; ни бас, ни дискант не помогут мне». — «Тогда пой», — сказал Фуггер. Славный Грюненвальд запел веселым голосом. Добрый господин сразу понял, каким недугом страдает певец, однако не поверил, что дела обстоят так худо, как поется в песне, и спешно послал за трактирщиком. Узнав правду, он заплатил трактирщику по счету, выкупил плащ Грюненвальда, да еще дал ему, не скупясь, денег на пропитание; Грюненвальд взял их с благодарностью, а потом отбыл своей дорогой.
Этого Грюненвальда выручило его искусство; иначе певцу пришлось бы оставить плащ и путешествовать нагишом. Посему искусством негоже пренебрегать.
54
КАК ХОЗЯИН ГОСТИНИЦЫ В ИНГОЛЬШТАДТЕ ПОПЫТАЛСЯ ХИТРОСТЬЮ ПРИСВОИТЬ ЗОЛОТУЮ ЦЕПЬ, ПРИНАДЛЕЖАВШУЮ МОЛОДОМУ ДВОРЯНИНУ
Слыхал я от одного доброго приятеля, а тот узнал из первых рук, как один молодой дворянин промотался, задолжав хозяину гостиницы; этот молодой дворянин жил только на широкую ногу, давал множество банкетов и устраивал пиры. А когда счет слишком возрос, добрый хозяин встревожился и начал прикидывать, как бы не остаться на бобах.
Случилось так, что за молодым дворянином послал его отец, рыцарь, и велел тому незамедлительно возвращаться. Тут и заскребли кошки на душе у хозяина; невдомек ему было, как поступить. Наконец, он подумал про себя: «Ладно, тут как ни кинь, все клин, испробуем другие способы, чтобы не положить зубы на полку». Он устроил хороший банкет и сказал дворянину: «Сударь, я вижу, вы намереваетесь отбыть. Давайте же мы с вами на прощание потрапезуем и повеселимся». Разумеется, молодой дворянин с превеликим удовольствием клюнул на это и сказал: «Да, господин хозяин, а в какое же время я могу пригласить моих милых друзей?» А хозяин в ответ: «К ужину, сударь; я постараюсь не ударить в грязь лицом, вы можете приводить ваших друзей: ужо мы отведем душу». Итак, они договорились.
Хозяин приказал всем своим слугам не лениться во время застолья, подливать гостям почаще и побольше; распорядился он также принести из погреба самого лучшего, самого крепкого вина. Все совершилось, как он, хозяин, велел и предусмотрел. Как только гости сели за стол, им начали подносить в изобилии, пошло превеликое обжорство и пьянство; хозяин то и дело вставал из-за стола и опять садился, чтобы не навлечь на себя подозрений, к тому же он все время следил, чтобы молодой дворянин пил вволю. А у дворянина на шее висела прекрасная золотая цепь ценою, по крайней мере, в триста гульденов. Когда хозяин заметил, что юнец пьян в стельку, он спросил: «Сударь, как вам не надоест таскать весь день на шее такую тяжесть?» Дворянин спросил: «Чего-чего?» А хозяин сказал: «Мне, знаете ли, невтерпеж обременять себя рубахой и камзолом, не говоря уже о шляпе на голове. Каково же волочить на себе весь день такую цепь!» — «А мне совсем не тяжело, — сказал юнец, — я бы не возражал, чтобы мне преподнесли еще одну такую, и тогда бы я не жаловался». На это хозяин сказал: «Мне любопытно, вынесу ли я такое бремя». Дворянин, недолго думая, надел хозяину цепь на шею, а пьянка шла своим чередом. Хозяин продолжал бегать взад и вперед, а потом под шумок удалился, лег спать, как будто ему все равно, кто заплатит по счету. Пьянка затянулась, многие уснули в той же комнате на скамьях; дворянин и думать забыл о своей цепочке.
Чуть свет мой добрый хозяин сел на коня и ускакал, не простившись с гостями. Дворянин встал несколько позже, собрался уезжать и осведомился, когда хозяин намерен встать и возвратить цепочку, а то уже пора в дорогу. На что конюх сказал ему, хозяин-де уехал рано утром, не иначе как в Эльзас за вином. Славного юнца такое известие не слишком порадовало; он подождал, пока встанет хозяйка, но она сообщила ему то же самое. Что оставалось делать? Отец велел возвращаться безотлагательно, у хозяйки ему ничего не удалось выведать касательно цепи; вот и уехал он, совсем пав духом.
Через некоторое время дворянин написал хозяину, требуя цепочку; хозяин в ответ потребовал денег. Они долго препирались в письмах, пока дворянин не выслал хозяину деньги, а тот не стал тогда задерживать и цепь.
55
УЖАСНАЯ, ЖУТКАЯ ИСТОРИЯ, ПРОИЗОШЕДШАЯ ИЗ-ЗА ТОРГА ИЛИ ОБМЕНА
Коли уж речь зашла о торгах, закладах и обменах, вынужден я поведать и ужасную, весьма жуткую историю, коей свидетелем был я сам, лично знавший обоих действующих лиц, жену и мужа. Надо вам сказать, что есть в Эльзасе город, именуемый Рейхенвейлер, и принадлежит он графу Йоргу фон Вюртемберг. В этом городе проживал один трактирщик, а тракти его назывался «К медведю». Трактирщик вступил однажды за столом в разговор с другим трактирщиком; один уверял другого, что другой богаче. Они и об заклад бились, и на обмен соглашались, пока не порешили так: каждый оставляет каждому свой дом и имущество, причем, выселяясь из своего прежнего дома, не смеет брать с собой ничего — ни наличных денег, ни столового серебра, ни домашней утвари, ни носильного платья, кроме разве того, что прикрывает наготу. На этом они и ударили по рукам. Настал час свидетелей, пивших магарыч, подтверждающий сделку, а на сей счет в Эльзасе особенно дурные обычаи. Когда совершаются такие постыдные сделки, там всегда найдешь беспутных свидетелей, готовых поддержать любое непотребство, лишь бы выпить магарыч и накачать свою утробу, а там хоть трава не расти. Так состоялся и этот злосчастный обмен.
Они определили время, когда каждый должен покинуть свой дом, оставить свое добро и переселиться в дом другого. Трактирщик, поменявшийся с рейхенвейлерским, происходил не из города, а из близлежащего местечка под названием Хунненвейер. Когда рейхенвейлерский трактирщик, вернувшись домой, известил свою жену об обмене, она очень опечалилась и умоляла мужа отказаться от сделки, уладить дело как-нибудь по-иному, ибо она твердо решила, что скорее умрет, чем расстанется со своим домом, скарбом и пожитками. Свара и перебранка между ними затянулись, ибо муж ее уперся на своем и не собирался отговаривать другого, да и тот настаивал на честном обмене и не намерен был уступать. А жена рейхенвейлерского трактирщика была тяжела, и скоро ей предстояло рожать.
Однажды муж с женой снова сильно поругались и поцапались, а постояльцев было в трактире немного, разве что несколько рабочих из Швабии и Франции, отправлявшихся на промысел в эльзасские горы; кроме них, в доме не было никого, лишь слуги со служанками. После ужина все отправились спать, а хозяин с хозяйкой все еще грызлись, так что домашние и ближайшие соседи слышали крик и некое буйство. Но поскольку все уже знали, что хозяин с хозяйкой не в ладу, каждый полагал, что он просто бьет ее. Только один, слушавший всю ночь, как неистовствует хозяин, встал наконец, окликнул его и спросил: «Хозяин, что за безобразие всю ночь творится в доме? Режут вас, что ли?» А хозяин сказал в ответ: «Тебя-то кто трогает? Угомонись и ляг! Никто меня не режет. Просто я малость побил мою бабу». И слуга снова улегся в постель.
Поутру, когда все в доме встали, ни хозяин, ни хозяйка не вышли из своей комнаты, а за ними обоими такого до сих пор никогда не водилось. Когда комнату наконец отворили, то увидели, что жена лежит на кровати, вся израненная, и уже мертва, а муж валялся в нескольких шагах, тоже мертвый, и в его теле торчал посеребренный нож. Люди, естественно, ужаснулись и поспешили поведать сию жуткую историю стражникам, а те всполошились и под горячую руку взяли всех, кто был тою ночью в доме, и, хотя они были невинны, на них напал превеликий страх. Когда мертвецов похоронили, из Кольмара прислали палача, поручив ему под пыткой допросить заключенных.
Однако палач, будучи сведущ в подобных делах, взвесив различные улики и подозрительные обстоятельства, посоветовал стражникам воздержаться от поспешных действий в отношении заключенных, ибо многое говорило за то, что сам хозяин убил свою жену и наложил руки на себя. Эти речи вразумили стражей порядка, вовлеченных в дело; они поразмыслили и сами начали считать убийцей хозяина, что явствовало из многих косвенных улик.
Выкопали мертвых из земли, и худшие подозрения подтвердило тело убийцы, не пощадившего собственной плоти и крови в материнском чреве законной супруги; его труп испускал столь гнусное зловоние, что слов нет, и палач переправил его туда, где самое место подобной мрази. Тело жены осталось в могиле. Господь да помилует ее душу и да ниспошлет раскаяние другому участнику обмена, нисколечко не замешанному в этих трех убийствах, но какой же грех зариться на чужое добро и прибегать к столь опасному обмену ради неправедного приобретения!
Сию историю я изложил вкратце, дабы каждый довольствовался тем, что ниспослал ему Господь, и не выбрасывал своего достояния на ветер, ибо это значило бы пренебрегать Божьими дарами. Давайте же впредь избегать сомнительных обменов и опасных сделок!
56
КАК ДВА ВОРА ИЗЛЕЧИЛИ ПОПА ОТ ПОДАГРЫ
Два вора крали долгое время совместно и всегда делили добычу поровну, не чиня друг другу ни малейшей обиды. Однажды пришли они в маленький городок, где им не повезло. Вот они и решили наведаться в одну деревню и заняться своим ремеслом, чтобы поправить свои дела. Они осмотрелись, и один из них углядел целую кучу орехов на очаге дома, облюбовав его для ночного посещения. Другой нашел овчарню, где овцы и бараны были особенно жирны, и нашего вора подмывало украсть хоть одну; утром они намеревались продать орехи и барана в городке. Дело стало только за местом, где можно было бы спрятать наворованное ночью. Наконец, они выбрали для этой цели погребальницу, или склеп; там должен был ждать другого тот, кто придет с добычей первый.
А в деревне жил один очень богатый поп, который как раз тогда лежал в тяжелейшей подагре, и были у него два сильных молодых прислужника, ухаживавших за ним и переносивших его туда-сюда. Когда стемнело, оба вора пошли своей дорогой. Вор с орехами управился первым и притащил в погребальницу полный мешок. Уж не знаю, что помешало другому, только он никак не мог попасть в овчарню. Его напарник сидел на мертвых костях, грыз орехи от нечего делать и разбрасывал скорлупки по склепу. Случилось так, что у попа среди ночи погасла свеча. Поп рассердился на своих прислужников, которые заснули, не потрудившись зажечь лампу. Когда им не удалось высечь огня, поп велел одному из них сходить в погребальницу и там разжиться огоньком. Парнишка был легок на ногу, добежал до склепа и, спускаясь по ступенькам, услышал, как вор щелкает орехи, разбрасывая скорлупки, отчего служитель оторопел в ужасе. Он опрометью бросился домой, так и не добыв огня. Поп рвал и метал, но, когда прислужник поведал ему, в чем дело, поп отправил с ним в склеп другого прислужника. Приблизившись, оба они услышали, что делает вор на костях, и оба еле добежали до дому.
Огня они так и не принесли, и поп был вне себя; он велел своим служителям положить на носилки хорошие мягкие подушки и доставить в погребальницу его самого. Прислужники выполнили приказ, они донесли его до погребальницы. Вор, сидевший на костях, решил, что пришел его напарник с бараном, и подал голос из погребальницы: «Давай! Давай! Я помогу тебе!» Прислужники подумали, что это дьявол, бросили попа — и давай Бог ноги. Думая, что товарищ его приволок барана, вор заерзал на мертвых костях и вполголоса спросил: «Он жирный?» Поп так струхнул, что забыл свою подагру и улепетывал как полоумный; вор бросился за ним, вообразив, что его товарищ не хочет делиться, и завопил: «А где моя доля?» — «Нет, нечистый дух, — откликнулся священник, — ты ничего не получишь!» — «А ты не получишь орехов». Тогда поп сказал: «Я готов отказаться от орехов на веки вечные». Утром он созвал крестьян и роздал им все орехи, которыми брал церковную десятину, и подагра у него прошла.
57
КАК ОДИН ФРАНК ЗАХВОРАЛ, ОСУШАЯ КУБОК
Один конюх, родом франк, повадился изо дня в день пить вино, не зная удержу, отчего на него напала пре-тяжкая хворь, и он не чаял уже остаться в живых. Однако добрые друзья посоветовали ему не падать духом и обратиться к врачам, которые могут поднять его и со смертного одра. Добряк последовал их совету и позвал врача; тот сразу же пришел, чтобы осмотреть больного и назначить ему лечение.
Обследовав мочу и пощупав пульс, он по всем признакам определил, что франка свалили чрезмерные возлияния. Больной пожелал знать, чтб его подкосило. Врач был шутник и весельчак, он сказал: «Поистине, сынок, у твоей хвори одна причина, тебя уязвил кубок. Хочешь избавиться от своего недуга — разбей стаканы и кубки». — «Да, господин хороший, — ответил больной, — уж, пожалуйста, вылечите меня, постарайтесь, а я до конца дней моих буду избегать кубков и стаканов, а когда дорвусь до вина и хорошей компании, налакаюсь прямо из бутылки». В ответ на эту речь рассмеялись все присутствующие; врач тоже рассмеялся, простился и пошел домой.
58
КАК БАВАРЕЦ ЕЛ ХЛЕБ С СОЛЬЮ, ЧТОБЫ СО ВКУСОМ ХЛЕБНУТЬ НАПОСЛЕДОК
Плыл однажды морем большой корабль, груженный купеческими товарами. Случилось так, что разыгралась непогода или великая буря, и каждый приготовился тонуть. На корабле был один грубый, неотесанный баварец; слыша со всех сторон, что предстоит утонуть и захлебнуться, он взял свой кожаный мешок, достал хороший ломоть хлеба, посыпал его солью и, как ни в чем не бывало, принялся за еду, пока другие молились, призывая Бога и святых.
Когда буря стихла и народ на корабле успокоился, баварца спросили, с чего это он так оголодал. Добрый баварец сказал в ответ: «Да я же слышал от вас всех, что мы потонем и захлебнемся, вот я и ел хлеб с солью, чтобы напоследок хоть хлебнуть со вкусом». Эти слова всех насмешили.
59
О БЕДНЯКЕ, БЛАГОДАРИВШЕМ БОГА ЗА СВОЮ БЕДНОСТЬ
Во всем мире бедного человека ни во что не ставят, куда бы он ни пришел и куда бы ни направился, и никто никогда не слышал от бедняка, чтобы тот радовался своей бедности или утешался ею, но однажды нашелся бедняга, благословлявший ее и благодаривший Бога за свою бедность. А дело было так.
Когда француз с большим войском вторгся в Эльзас и миновал Цаберн, к упомянутому бедняку пришел богатый прелат и принялся плакаться, вовсю жалуясь на ненадежные времена: «Ах, мой Ценциус (так звался его друг-бедняк), как ты думаешь, чем кончится эта война? Я боюсь, француз допечет и разорит всех нас. Не знаю, как уладить мои дела. Мне бы выгадать хоть дней четырнадцать до его прихода». — «Хо, — сказал бедняк, — был бы я в вашей шкуре, я бы знал, что делать». — «Так посоветуй мне, милый Ценц! Как мне поступить?» А бедняк ответил ему с пристойной важностью. «Очень просто, — сказал он, — пойдите к старосте, попросите у него жезл, если вам не жалко, дайте два пфеннига рассыльному, и пусть он передаст французу, чтобы тот отложил разграбление города на две недели в соответствии с нашим городским статутом».
Поп смекнул, что над ним издеваются, разозлился и сказал: «Да, тебе хорошо говорить, твое дело в шляпе, тебе нечего терять!» А тот отвечал: «Слава Господу! Теперь я вижу, что иногда и бедность — благо, и не нужно мне ничего сверх того, что я имею».
60
ШВАБ ЖАЛУЕТСЯ НА ТО, ЧТО ГОСПОДЬ БОГ НЕ ПЛАКАЛ В ШВАБИИ, КАК В ИТАЛИИ
Добрый, благочестивый, простодушный шваб совершал паломничество в Рим. Добравшись до Италии, он остановился в гостинице, и хозяин принял его хорошо, так как у шваба водились деньги. Хозяин не пожалел для него своих припасов и подал наилучшие вина, имеющиеся в Италии, что шваб вполне оценил. Потому и спросил он, какой это напиток, а хозяин подумал, что встретил истинного знатока, и, будучи немцем по происхождению и завзятым шутником, сказал: «Дружище, напиток, о котором вы изволили осведомиться, не что иное, как слезы Господа нашего». А шваб воскликнул: «Сладчайший Господи, почему Ты не плакал у нас в Швабии?»
Таких добрых, простодушных людей в наши дни редко встретишь.
61
КАК НЕКИЙ КОННИК ЗАСНУЛ, ОТЪЕХАВ НА РУЖЕЙНЫЙ ВЫСТРЕЛ ОТ КОЛЬМАРА, ВЕРНУЛСЯ СПРОСОНЬЯ В КОЛЬМАР И ВООБРАЗИЛ, ЧТО ОН В ШЛЕТТШТАДТЕ
В Кольмаре была гостиница под названием «К дикарю», и ее хозяин праздновал свадьбу; все, кто приходил в гостиницу в эти дни, считались хозяйскими гостями и не платили по счету. Прискакал туда в это время один конник с Вюртембергского двора и так набрался, что, едва выехав за городские ворота, слез с коня, улегся и заснул. Конь взыграл без всадника и побежал в поле, где некий горожанин поймал его и отвел к воротам.
Когда добрый конник проспался и увидел, что коня нет, он схватился за голову и побежал к городским воротам, расспрашивая о своей пропаже. Оказывается, конь был привязан у городских ворот, чему путешественник весьма обрадовался. Он сел на своего коня, решил, что он в Шлеттштадте, поскакал в город и, только ввалившись в ту же гостиницу «К дикарю», уразумел, где он; ему пришлось заночевать там, так как время было уже позднее, и все подняли его на смех.
62
О КРЕСТЬЯНКЕ И О СЛАДКОМ МОЛОКЕ
В деревне жил богатый крестьянин, и у него было много батраков и батрачек. Настал День святого Мартина, и он подал своей челяди, как полагается, гуся, не поскупившись к тому же на варево, на жаркое и на свинину. Не было недостатка и в добрых, крепких, новых винах; челядь могла отвести душу, беззаботно бражничая. Наконец, когда со стола убрали, крестьянка принесла внушительную миску доброго сладкого молока; его хлебали ложками, и оно пришлось всем по вкусу. Особенно усердствовала сама крестьянка, как будто боялась, что ей не хватит молока. Хозяин сказал: «Довольно, милая Грета, иначе тебе не поздоровится, когда ты ляжешь спать». Крестьянка не послушалась и налегла на молоко еще пуще.
Когда молотильщики опочили, одного из них среди ночи одолела жажда. А так как он, лежа в постели, громко шлепал губами, один его товарищ спросил, что это ему угомону нет, и наш молотильщик сослался на свою великую жажду. «Нишкни, — сказал другой, — я тебе помогу. Чулан с молочным скопом не заперт. Я схожу туда и принесу тебе добрую корчагу молока». Чулан был рядышком с гумном, а напротив находилась хозяйская горница, тоже не запертая. Молотильщик отправился в чулан и нашарил там молоко, сперва сам напился, потом взял полную миску и хотел отнести ее своему товарищу, чтобы тот утолил жажду, однако, выходя из чулана, не туда свернул. Он думал, что идет к своему товарищу, а попал в хозяйскую горницу.
Там лежала крестьянка, выставив голый зад; добрый молотильщик подумал, что его товарищ заснул, и поднес молоко к заду. В это время крестьянка испустила ветры, и молотильщик сказал: «Дурило, что ты дуешь на холодное молоко? Знать, у тебя еще не выветрилось вино с вечера». Крестьянка еще раз выпустила ветры, и молотильщик, осердясь, хотел выплеснуть молоко в лицо своему товарищу, а вылил его на бабий зад. Крестьянка проснулась, не поняла, что ей попритчилось, и не удержалась от непотребства, разбудив хозяина, спросившего, что с ней. «Беда, — сказала крестьянка, — сама не знаю, только я лежу мокрехонька». А крестьянин молвил: «Не предупреждал ли я тебя вечером: знай меру, когда хлебаешь молоко! Вот и поделом тебе».
Молотильщик улизнул из горницы, раскумекав, какую сделал промашку, и воротился к своему товарищу. Тот уже сердился на него и спросил, где он так долго околачивался, жажду за это время можно было утолить раза три. «Дружище, — ответил молотильщик, — тебе невдомек, на что я нарвался. Выхожу я из чулана с молоком, а навстречу мне хозяйка; она не узнала меня, приняла за вора, и мне попало. Чтобы она не погналась за мною и не уличила меня да и тебя заодно, я выплеснул молоко ей в лицо. Вот почему я без молока».
Так молотильщик замарал хозяйскую постель и убедил товарища в своей правоте.
63
О ГОРЛАСТОМ ПРОПОВЕДНИКЕ И О СТАРУХЕ
В Попенриде служил приходским священником один монах. У него был весьма грубый голос, и, когда он выходил на кафедру, непривычный служитель мог подумать, что монах рехнулся. Однажды он снова начал горланить, а в церкви была одна добрая старушка-вдова; она всплеснула руками и горько заплакала, что монах сразу же заметил.
Едва проповедь кончилась, монах спросил женщину, что ее так умилило. «Господин почтенный, — ответила она, — мой любезный супруг смекнул на смертном одре, что мне придется делить наследство с его родней; вот он и подарил мне заранее хорошенького ослика. Однако вскоре после кончины моего любимого мужа у меня и ослик помер. Когда вы сегодня утром закричали столь громогласно и сильно, вы мне напомнили моего милого Ослика; у него был такой же голосок, как у вас».
Монах рассчитывал получить щедрое подношение от старенькой матушки да и славу в придачу, а она возьми да и сравни его с ослом. Таков обычный удел тщеславия: кто алчет похвал, тот навлекает на себя насмешки.
64
О КРЕСТЬЯНИНЕ, КОТОРОМУ ВЫВЕРНУЛИ ЧЕЛЮСТЬ БЕЗ ЕГО ВЕДОМА, ЧТОБЫ ПОТОМ ПОМОЧЬ ЕМУ
В одном эльзасском городе каждую неделю бывал базар, и однажды собрались там странствующие знахари, цирюльники и камнерезы. Был среди них мастер, который брался обучить одного городского недоросля ремеслу цирюльника; отец этого парня повел мастера в трактир, чтобы условиться с ним. А в трактире сидел один пьяный крестьянин; о чем бы ни зашла речь, он сдуру вмешивался, выставляя себя более сведущим, нежели остальные. Доброго мастера это задевало, но он не подавал виду и продолжал столковываться с горожанином. Когда пьяный крестьянин уразумел, что народу не до него, он улегся на скамье между двумя столами и заснул без задних ног.
' В это время стороны пришли к соглашению; мастер глянул за скамью и увидел пьяного крестьянина. Он обратился к другим и сказал: «Сейчас я так отделаю этого мужика, что родная жена не узнает его». Все, конечно, полюбопытствовали, как он успеет в этом, не изувечив пьянчугу. А цирюльник прикрыл спящего своим камзолом, нагнулся над крестьянином и в мгновение ока безболезненно вывернул ему челюсть, отчего крестьянин приобрел жуткое обличье; ни один человек не выглядел так безобразно. Все вокруг так и прыснули со смеху, и в комнату наведался хозяин взглянуть, отчего это всех разобрало. Ему указали на мужика, дрыхнувшего с разинутым ртом, и хозяин ужаснулся, не зная, что с гостем. Он поспешил к мужику, тряс его изо всех сил, пока тот не продрал глаза. Тогда хозяин спросил его, в чем беда. А крестьянин еще не уразумел, как его скорчило, попытался ответить, но не тут-то было, слова не лезли из глотки, и он мог только мычать. «Ах, Господи, — воскликнул хозяин, — что же такое попритчилось этому доброму человеку?» Тут крестьянин окончательно пробудился и заметил, что не может ни говорить, ни закрыть рта; хмель у него начал проходить от великого страха, он совсем протрезвел, но, как ни тужился со всякими ужимками, не мог произнести ни слова. Хозяин весьма пожалел мужика и осведомился, случалось ли с ним такое прежде. Крестьянин покачал головой, но не выдавил из себя ничего, кроме мычания. Наконец мастер, вывернувший ему челюсть, сказал: «Я бы помог ему в один миг, если бы был уверен, что он заплатит мне за мое искусство». Крестьянин простер к нему руки и закивал головою в знак того, что хорошо заплатит. Мастер потребовал гульден и велел выложить его заранее. Крестьянин схватил блюдо, выложил в него гульден и понес к столу с разинутым ртом, что вызвало новый взрыв смеха. Мастер снова накрыл его своим камзолом и в одно мгновение вправил челюсть. Тогда другие добрые господа начали толковать, что крестьянину следует сдача, ибо такое пустяковое дело не стоит целого гульдена. Наконец, порешили, что крестьянин получит два полновесных пфеннига сдачи, а третий пфенниг честная компания пропьет. Так был наказан болтливый бесстыдник мужик.
65
КАК ПУТНИКУ ПРОТИВ ЕГО ВОЛИ ВЫРВАЛИ ЗУБ, КОГДА ОН ХОТЕЛ ПОЕСТЬ
Один швабский купец послал своего молодого приказчика в Италию по делам. Юнцу, однако же, не повезло, ибо он не разумел итальянского языка. Однажды он прибыл в город, где по этой причине не мог никого ни о чем расспросить. Приказчик сильно проголодался, а найти трактира нигде не мог. Вот и посчастливилось ему встретить немца; он распознал земляка по платью и приветствовал его по-немецки. Тот ответил ему довольно ласково. Приказчик попросил его указать какой-нибудь трактир. Добряк сделал это с охотой, посоветовав идти прямо по длинной улице, пока он не увидит расписную вывеску: туда-то и надлежит войти, ибо там хороший трактир.
А наш приказчик, идя вдоль по улице, углядел расписную вывеску цирюльни и, приняв цирюльню за обещанный трактир, ввалился туда. Как только он вошел, мастер со своими подручными встал и осведомился, желает ли он помыться или постричься. Они осведомлялись по-итальянски, что ему угодно, а он знай показывает рукой себе в рот, дескать, дайте поесть! Цирюльник подумал, что клиент страдает зубной болью, и решил вырвать ему зуб. Быстро пододвинули кресло, подложили подушку, усадили приказчика, и мастер подошел со своим инструментом, метя клиенту в рот. Когда малый заметил это, он заартачился, но мастер велел своим подручным крепче держать больного, он-де страдает зубной болью. Те повалили беднягу, и зуб был вырван против его воли. Вот почему не во всякое заведение следует соваться.
66
О ЦИРЮЛЬНИКЕ, КОТОРЫЙ ПОДСЫПАЛ СВОЕЙ ТЕТКЕ ГОРЧИЦЫ В КРОВЬ
У цирюльника была тетка, которая то и дело просила его пустить, или отворить, ей кровь, пока ему не надоели такие просьбы. Цирюльник долго не мог придумать, чем бы отвратить ее от кровопусканий, лишь бы она не докучала ему так часто. Однажды она снова явилась отворять кровь, да еще попросила своего племянника сберечь сию жидкость, — любопытно, мол, какой цвет она приобретет.
Как только добрая женщина удалилась, цирюльник взял ложку горчицы, всыпал ее в кровь и хорошенько размешал, так что кровь приобрела на редкость отвратный цвет. Немного погодя добрая женщина опять пришла взглянуть на свою кровь. Цирюльник (или, как его иначе называют, парикмахер) впустил тетку. Женщина ужаснулась, увидев мерзкое месиво, и вообразила, что она при смерти. А парикмахер утешил ее, сказав: «Приободрись, милая тетушка, ты только что избавилась от нескольких опаснейших горячек сразу. Представляешь себе, какая страшная горячка разыгралась бы, останься в твоих жилах эта кровь?» Он уговорил ее, и добрая женщина поверила таким речам, лишь попросила покамест не выливать кровь, у нее есть кума, пусть посмотрит и подивится. Сказав такое, она побежала и собрала целую толпу баб, поведав им о своей крови и о том, как вредна горчица, отравляющая кровь, в чем она предложила своим товаркам удостовериться воочию, и по всему городу разнеслась громкая молва: в крови доброй женщины оказалась горчица.
Когда цирюльник решил, что трезвону было достаточно, он поведал некоторым мужчинам и женщинам, как все произошло и вышло, и они весьма потешались над этой историей. Наконец и до доброй женщины дошел слух, что над ней смеются. Такое поношение настолько восстановило ее супротив племянника, что она зареклась переступать порог его дома, а он был только рад этому, отделавшись от кровопусканий.
67
О ДОБРОМ СВЯЩЕННИКЕ, ПЕРЕЖИВШЕМ ДИКОВИННОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ НОЧЬЮ НА ВОДЕ
Один добрый, благочестивый, простодушный попик, никогда не знавшийся с нечистым, шел однажды полем. Он был завзятым домоседом и мало что знал о мирской жизни. Добряк забрел в дремучий лес, где его застигла ночь, и он никак не мог найти дороги. Вот и напал на попика превеликий страх, так что он совсем заплутался. Наконец, попик вышел к воде и увидел, что там люди. Тут у него на душе заскребли кошки, ибо он вообразил, что это убийцы, прячущиеся в лесу. Добрый попик, не мешкая, спрятался у воды в кустах, чтобы не попадаться на глаза людям, чьи голоса он слышал. Месяц светил ярко, так что было видно далеко, и наш попик увидел, как четверо плывут по воде в двух челноках; они забрасывали сети в заводь, у которой попик сидел в кустах. Когда они принялись вытягивать сети, в сетях оказалась большая коряга, что весьма их раздосадовало и разозлило, так что они не скупились на страшные проклятия. Когда попик это услышал, у него душа ушла в пятки; он подумал, что вся земля провалится от таких кощунств, и диву давался, как она еще держится. Вытащив коряги из сетей, рыбаки вышли на берег в своих высоких сапогах, достали свои котомки и принялись беззастенчиво бражничать по своему обыкновению. Изрядно закусив и выпив, они снова сели в челноки и поплыли дальше в поисках пропитания. Все это добрый попик видел и слышал, однако невдомек ему было, что к чему. Он ждал дня в превеликой тревоге. Когда рассвело, попик выбрался из кустов и шел, пока не вышел из лесу. Тут он убедился, что пришел домой.
На следующее воскресенье, закончив проповедь и по обычаю приступая к молитве за все сословия, духовные и светские, попик произнес: «Любезная паства, помогите мне молить Бога за народ в высоких сапогах, плавающий ночью по воде, и да сохранит Господь их сети от коряг, иначе эти люди начнут так богохульствовать, что небо может рухнуть. Это дурной народ, скажу я вам; то, что добрые люди приберегают днем, они трескают по ночам. Благодарю Господа, который уберег меня от этих прожорливых негодяев».
Не знаю, байка это или правдивая история, но, к сожалению, у рыбаков (не у всех, разумеется) есть подобный дурной обычай, и, сдается мне, в других ремеслах не встречаются такие сорвиголовы, которые, работая в поте лица своего, так сквернословили бы и кощунствовали, что мудрено, как это Бог не наказывает их на месте. Да будет милость Господня, дабы подобные богохульства среди этого и другого народа прекратились и они благословили бы Его святое имя. Помогай нам в этом Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой! Аминь.
«Конец дорожной книжицы»
***
Стр. 80. Рисованная грамотка — письменное подтверждение о посещении места паломничества с изображением святого или церкви.
Стр. 87. Маттиас Апиариус — Маттиас Биненфатер, первый бернский печатник, имя которого впервые упоминаетоя в 1530 г.
Стр. 94. Полоток — половина копченой или соленой птицы; здесь — о гусиных полотках.
Стр. 106. Перекрещенец. — Перекрещенцы, или анабаптисты, участники народно-радикального сектантского движения эпохи Реформации в Германии и Швейцарии. Требовали вторичного крещения в сознательном возрасте, отрицали церковную иерархию, богатство, добивались общности имущества. Участвовали в Крестьянской войне 1525 г., образовали Мюнстерскую коммуну (1534–1535 гг.); были разгромлены в 1535 г.
Стр. 108. Франц фон Зиккинген (1481–1523) — немецкий рыцарь, с 1513 г. враждовал с имперским городом Борисом; возглавил в 1522–1523 гг. рыцарское восстание, которое не было поддержано народными массами; был смертельно ранен.
Стр. 110. Факин (от ит: facchino) — носилыцик.
Стр. 129…прогоняем Иуду за ограду… — То есть забываем все предостережения, высказанные в «Послании Иуды» (Новый завет).
Закхей. — Евангельский Закхей, начальник мытарей, влез на смоковницу, чтобы увидеть Христа, и Христос посетил его в его доме и посулил ему спасение (Лука, 19, 1—10).
Стр. 133. Святой Гробиан — персонаж, изобретенный Себастианом Брантом в его «Корабле дураков» (1494), грубый, распущенный, нарушающий приличия человек. От этого имени получила свое имя так называемая «гробианская» литература.
Стр. 136. Фуггеры — в XVI в. богатое и влиятельное семейство купцов и финансистов из Аугсбурга, получившее в 1530 г. от императора Максимилиана I, которому они ссужали деньги, графский титул. Благодаря своему богатству Фуггеры имели возможность выступать в качестве меценатов, покровителей музыкантов, архитекторов, поэтов. Здесь, очевидно, имеются в виду Антон Фуггер (1493–1560) или его брат Раймунд (1489–1535).
- 1. О благородный господин, сжальтесь! (искаж. ит.)
Немецкие шванки и народные книги XVI века, М.: Худож. лит., 1990