Джон Уилмот Рочестер. Жалоба поэта

Черный журнал. – Свердловск, 1991. – № 8/9 (9/10). – С. 152-154.

Голой лежала она, сжата в жадных объятьях моих,
Расточала мне чары обильно, и любовь захлестнула меня.
Распалены были мы пламенем нетерпеливым,
От нежности таяли, пылали желаньем,
Губами, руками, ногами вцепились друг в друга.
Расплющив меня о грудь, она присосалась ко мне
И вонзила в мой рот проворный язык –
Молния мозг озарила – мне подали знак разрядиться
Всесокрушающим громом внизу.
Поцелуем прицельным сражен, затрепетал я
И воспарил над сладостным телом любимой, им упиваясь.
И пока шустрая ручка направляла мой орган
На путь, прямиком ведущий на небо,
Я растворялся в чистейшем экстазе, плавясь в любви.
Никогда я блаженства такого не ведал!

Смеясь, она попросила меня – мурлыкая нежно,
Вздыхая, звала наслажденье, – чуть-чуть прежде срока.
Уцеловала мне грудь, взметенную
Бурным дыханьем – а дальше-то что?
Она закричала: «Довольно мы ласкам воздали!
Не пора ли нам слиться в усладе?»

Но я, жалчайший из смертных, живой полутруп,
Напрасно выказывал ей послушанье.
Увы, как ни бился, войти я не смог.
Желанье, перетомясь, угасало,
Стыд, нарастая, растрачивал силы.
И, наконец, разъярясь, признал я своё пораженье.
И дивные руки, что могли бы вернуть
Жар в тело убогого старца или отшельника разбередить,
Разворошить не сумели мой уголь потухший.
И так лежал я высохшим чурбаном,
Трясясь в отчаянье, обмякший и безвольный.
А ведь мой дротик наделён пробойной силой!
И острие его обагрено невинно кровью сотни дев.
С таким искусством он проникал в любую дверь –
Иль дверь срывал – и доставал до самой сердцевины!
Непреклонно твердый, тут он пал бездарно,
Лишь я к вторженью приступил. Куда его неистовство девалось?
Лежит теперь, в злосчастный этот час,
Как сморщенный стручок, как пересохший стебель.

Изменник подлый, ты свой пост покинул,
Ты предал мою страсть и славу погубил.
Что за напасть – лишь похоти ты верен, любви же изменил.
А прежде никогда меня не подводил,
Ты, слизень, потаскун, презренный попрошайка!
Всегда услужливо спешил греху предаться…
Ты точно горлопан, что в бардаке буянит
И задирает всех, и колошматит,
Но стоит королю или стране призвать его на помощь,
Шельмец слиняет и забьется в подворотню.
Вот так и ты – хвалясь звериной силой,
В любой бордель врывался, в щель любую залезал,
Но стоило большой любви сыграть атаку,
Мерзавец предал господина и под ружье не встал.
Мой самый гнусный член, а потому презренный самый,
Ты стал чесалом общим для толпы. К тебе припав,
Любая шлюха может облегчить свой зуд свирепый –
Так свиньи трутся о козла, визжа.
Пади же ты под нож злодея!
Или в рыданьях безутешных изойди;
Пусть камни изнутри тебя изрежут,
И до скончанья века мучайся, мочась!