Михаил Чулков. Басни

Михаилу Дмитриевичу Чулкову (ок. 1743-1792) в своей жизни пришлось быть актером, придворным лакеем, чиновником, к концу жизни он выслужил право на дворянство и стал помещиком. Таким же пестрым, как биография, было и его творчество. Чулков писал романы (в том числе плутовской роман "Пригожая повариха"), комические поэмы, составлял словари по русской мифологии, он издавал также два сатирических журнала. В первом из них, "И то и сио" (1769), он и напечатал свои басни-анекдоты в стихах. Печатаются по этому изданию. Часть сюжетов Чулкова встречается в "Письмовнике" Н. Г. Курганова.

По изд.: Русская басня. М., "Правда", 1986

Сорока

Басня

Сорока некогда в пустом лесу сидела,
И на небо она, задумавшись, глядела,
Небесны красоты исчислити хотела,
Откуда ж ей зачать, того не разумела.
По случаю тогда Скворец к ней прилетел,
И думу он её разведати хотел.
            И только лишь узнал,
То, глядя на неё, смеялся, хохотал,
            И так он ей сказал:
«Когда бы все глупцы побольше рассуждали,
Поменьше бы они, как думаю я, врали.
И что несведомо, того б не разбирали».
Сорока, рассердясь, вельми защекотола
            И так ему сказала:
«Ты чести у меня, мой друг, не отымай,
            Я русский попугай.
По пёрышкам моим прекрасная я птица,
Заморским птицам всем родная я сестрица.
Да я ж ещё и петь велика мастерица.
Слетаются ко мне все жители лесов
И слушают моих различных голосов;
Не так послушна здесь пастушечья свирель,
Какая у меня при окончанье трель.
            Сижу ли я или стою,
Бесперестанно я все арии пою.
Ни днём, ни ночью я, мой друг, не умолкаю,
            Всех в лесе заглушаю
И пением моим всю братью услаждаю».
Потом разинула Сорока свой роток,
И песенку ему воспеть она хотела;
            А тот ей дал щелчок,
Что с дерева она на землю полетела,
            Ногами задрягала
            И так защекотала,
Что птицы все её смотрети прилетели
И жалости над ней нимало не имели.
Щелкали все её и в голову и в рожу,
Измяли пёрышки и повредили кожу.
Однако щекотать она не перестала,
Хотя и лапочку на брани потеряла.

Бережливость

Басня

            Из области Смоленской
    Мужик иль житель деревенский,
            Как серп поля их вытер,
            Пришёл к нам в Питер,
Не города смотреть, не с дамами водиться,
Не летнею порой на шлюпке веселиться,
Не в оперы ходить, не в рощах здесь гулять:
            Пришёл он работать.
И мыслит с кем-нибудь помесячно рядиться;
Нашёл хозяина, работает, трудится,
            Хозяин рад,
            Что бог дал клад;
Крестьянин лености и отдыху не знает,
И точно, как осёл, с усердьем работает.
    Скончался год, работник деньги взял,
И новый он кафтан купити предприял,
            Понеже тот худенек,
А платья не дают в Санктпитере без денег,
Так должно с деньгами для платья расставаться;
            Пошёл он торговаться,
            Смотрел и сторговал;
            Но денег не давал,
Расстался с продавцом такими он словами:
«Я завтре, брат, приду с моими земляками,
Которые его доброту поглядят».
    Пришли и земляки, ценят и говорят:
            «Кафтан, парнюга, гож,
            И очень он пригож».
Однако денег наш работник не дает
И тако говорит: «Я завтре, брат, чем свет,
            Приду к тебе опять,
            Ещё знакомых с пять
И вся моя родня посмотрят все кафтана,
            Боюся я обмана,
А деньги я, мой друг, трудами достаю,
Так оных никогда на ветер не даю».
Родные видели, смотрели земляки,
            И с лёгкой их руки
В полмесяца кафтан и куплен, и надет.
Мужик по городу в кафтане сем идет
            И всем напоминает,
Что денежки беречь прилежно подобает,
Кто потом и трудом копейку добывает.

"И то, и се", 1769, неделя 45, ноябрь, с. 7; без подписи.

По изд.: "Русская басня ХVIII и ХIХ века": собрание сочинений, М., СПб., "Диля", "Классика", 2007

Соловей

Некую страну восхищал Соловей сладостным и приятным своим пением, листья тогда не колебалися на вершинах дерев, как будто бы услаждались вниманием его гласа, окрестные птички прерывали тогда приятный сон единственно только для слушания его. Сама Аврора (ибо и сами боги бывают тронуты сладкими звонами Филомелы), сама Аврора, говорю я, останавливалась на горизонте и удивлялась его пению, а малый певец, угождая богине, как казалось, превосходил свои силы.

По окончании его песен, прилетевший Жаворонок сказал ему: "Ты поёшь гораздо лучше нас, никто в этом с тобою не спорит, но за одно только тебя порочат, что во весь год вспеваешь ты несколько токмо недель".

"Я приемлю, - ответствовал Соловей, - упрёки твои за похвалу, они мне делают честь. Справедливо, что я пою мало времени; но сие для того, чтоб петь до окончания прелестно. Без упорства повинуюся я напечатлению природы. Доколе повелевает она мне воспевать, дотоле я и пою: коль же скоро она мне воспретит, я перестаю; ибо ничего не можно выиграть, супротивляясь природе".

Почтенные господа стихотворцы, вот ваш образец, не отдавайтесь вечно стремлению рифмотворствовать. Природа и дарование воспламеняют вас не на многие годы. Доколе продолжается сей жар, в добрый час! Следуйте ему и отверзайте себе славными творениями двери бессмертия; но коль скоро пламень ваш начнет утухать, не дожидайтесь отказаться от стихов, чтоб похуление и свист к тому вас не принудили. Предупреждайте своё падение благоразумным отступлением.

"Но кто, - скажете вы, - в силах остановить падение стихотворца? Неужели Аполлоновы чада покорны времени"?

Изрядно, пойте до седых волос, когда вам угодно отказаться от бессмертия.